Усталость накапливалась постепенно, пока однажды мартовским вечером я не поняла: не хочется ничего. Ни идти на очередное шоу, ни встречаться с друзьями... Поймала себя на мысли: если скажут, что завтра не проснусь, — отвечу «Мне все равно...»
Подумала так — и испугалась: видимо, сработал инстинкт самосохранения. Тут же набрала номер приятельницы, которая пару лет назад, находясь в тяжелой депрессии, была вынуждена обратиться к врачам и несколько недель провела в клинике.
Выслушав меня, подруга сказала: «Сама точно не выберешься. Если, глотая антидепрессанты, продолжишь работать в прежнем бешеном ритме, все закончится катастрофой. Вот тебе адрес и телефоны клиники, завтра же поезжай и не вздумай сопротивляться, когда предложат госпитализацию».
Я и не сопротивлялась — на это не было сил. Единственное, на что их хватило, — убедить докторов, рекомендующих на время лечения прекратить любые контакты с внешним миром, оставить мне сотовый: «Без связи с домом никакое лечение впрок не пойдет. Я же паникерша: мне будет казаться, что с мамой, сыном случилась какая-то беда, а они не могут мне сообщить. Обещаю включать мобильный раз в день, на несколько минут — чтобы просмотреть сообщения».
Первые две недели спала.
Просыпалась только чтобы поесть, помыться и прочитать пришедшие на телефон эсэмэски-отчеты о том, что «дома все хорошо». Следующие две недели были посвящены массажам, спа-процедурам и беседам с психотерапевтом, из которых я поняла очень важные для себя вещи. Например: нужно научиться говорить «стоп», когда чувствуешь первые признаки загнанности. Не бояться обидеть друзей-продюсеров отказом, если нет сил ехать на студию и принимать участие в очередном шоу. Уметь ответить «не могу» на предложение провести корпоративную вечеринку у постоянных клиентов. «Иначе в один отнюдь не прекрасный день вы просто сгорите», — внушал психотерапевт.
Размеренный ритм жизни в клинике начал затягивать — я со страхом думала о том, что в конце концов придется выписываться.
В голове вертелось: «А если все вернется и я снова окажусь в состоянии, когда ничего не хочется, даже жить?»
Наверное, именно в те дни и родилась у Сережки Лазарева идея — подарить мне собаку. Я давно мечтала о щенке, но откладывала покупку, пугая себя грядущими заботами и ответственностью: «Кудрявцева, ты постоянно на съемках и в разъездах — кто за ним ухаживать будет?» Друзья, у которых уже были домашние питомцы, уверяли: «Ерунда, справишься. Конечно, хлопот прибавится, но что эти заботы по сравнению с радостью, которую будешь получать! Даже не представляешь, какое это счастье — знать, что дома всегда ждет обожающее тебя существо. Жаник вырос, у него свои интересы. Так, как прежде, сын в тебе уже не нуждается.
А щенок будет полностью зависеть от тебя — ты и только ты будешь для него «центром Вселенной».
Сережа при таких разговорах присутствовал, вот и решил, что собака станет лучшим средством от моей депрессии.
Девятнадцатого мая, в мой день рождения, ранним утром раздался звонок. В трубке — голос Лазарева:
— Кудрявцева, привет! Спустись на минутку вниз.
— Ты с ума сошел! Какое «вниз»? Я только что проснулась. Поднимайся сам.
— Не могу. Давай скорее.
Как была, в халате и тапочках, выхожу из подъезда.
Лазарев выбирается из машины, держа на руках крошечного щенка чихуахуа:
— Это тебе.
— М...не?
— А кому же?
— Ой, какая Бусинка!
— Вообще-то по паспорту она Магия-Маг, ее папа и мама — чемпионы породы в США, — Лазарев, кажется, слегка обижен на то, что я придумала его элитному подарку «плебейское» имя, но, увидев мой восторг, смягчается: — У нас, между прочим, и приданое есть.
Из багажника извлекается огромный пакет, в который аккуратно уложены всевозможные мисочки для воды и еды, пакеты с кормом, щетки для расчесывания шерсти, ножницы для стрижки ногтей.
А поверх всего — красочное пособие по уходу за чихуахуа.
— Лазарев, лучшего подарка я никогда ни от кого не получала. Спасибо!
Сережка пожимает плечами: дескать, да ладно, чего уж... И тут же его лицо расцветает счастливой улыбкой — угодил!
Поднявшись со щенком домой, звоню Анфисе Чеховой, у которой, я знаю, тоже живет чихуахуа.
«Ура! Полку собачников прибыло!» — кричит Анфиса и тут же заваливает меня рекомендациями: какие пеленки покупать, какой водой поить, каким шампунем мыть.
К вечеру о подарке Лазарева уже знают все, и презенты, которые вручают имениннице, по большей части предназначены Бусинке: маечки, платьица, комбинезончики.
Проходит неделя, и мне предоставляется возможность вспомнить материнские страхи, испытанные в ту пору, когда сын был крохой. Началось с того, что новый корм обернулся для Бусинки тяжелейшим дисбактериозом. Уколы, капельницы, порошки для восстановления нормальной микрофлоры. Ночами я почти не спала — баюкала бедняжку на руках, чуть ли не силой вливала в рот чайной ложкой воду. Если малышка погружалась в дрему, все время прислушивалась: дышит или нет? Подносила палец к носику, прикладывала ладонь к животу... Мама, с которой я делилась проблемами, сердилась: «Ты так вконец себя загонишь!
Ладно, с Жаником была сумасшедшей мамашей, чуть чихнет — сразу в панику: «Он умирает!», но это же не ребенок, а щенок! И тебе сейчас не девятнадцать! Успокойся, выздоровеет твоя Бусинка!»
Как-то, выслушав мой рассказ об очередной бессонной ночи, визите к ветеринару, поисках чудодейственного лекарства, Сережа виновато спросил:
— Ты, наверное, ругаешь меня за подарок?
— Да ты что! — совершенно искренне возмутилась я. — Даже не представляешь, как я ее люблю...
Когда Бусинка наконец выздоровела, я решила заняться ее воспитанием. И автор полученной мной в качестве приданого книжки, и друзья — владельцы чихуахуа предупреждали: эти крошечные собачки настоящие деспоты и если вовремя не дать им понять, кто в доме хозяин, тут же присвоят роль главы семьи и заставят всех жить по своим правилам.
Однако начало воспитательного процесса пришлось отложить, потому что с Бусинкой случилась новая беда.
Я уехала в Питер вести свадьбу, а малышку оставила под присмотром сына. Наставляла его перед отъездом самым строгим образом: когда кормить, в какое время менять пеленку, ни в коем случае не оставлять одну на диване — спрыгнув, собака может травмироваться. И в первое же утро, в четыре часа, получаю от Жаника эсэмэску: «Мама, Бусинка повредила лапку!» Пишу ответ: «Убью!»
Сын встречает меня на пороге такой расстроенный, что я даже не решаюсь его ругать. «Мам, я, честное слово, не виноват.
Посадил Бусинку на диван, сам рядом — с компьютером. А она шмыг мимо и соскочила на пол. Завизжала от боли, а потом плакать начала. Я рядом с ней на ковре два часа лежал: гладил, успокаивал».
Услышав мой голос, из комнаты появляется Бусинка, ковыляя на трех лапках. Переднюю выставила вперед и скулит так жалобно, что у меня сжимается сердце. Причитая «Бедная моя девочка!», беру ее на руки. Бусинка лижет мне губы, щеки, подбородок, а в глазках-вишенках стоят слезы.
Не переодеваясь, бегу с ней вниз, в машину — и мчусь к ветеринару.
Прежде чем наложить гипс, Бусинке делают обезболивающий укол, но все равно она визжит так, что и у меня, и у «звериного» доктора закладывает уши.
В какой-то момент врач поднимает на меня глаза и с тревогой спрашивает: «Вам плохо? Вы бледная как полотно. Уверяю: ей сейчас не так больно, как она пытается показать. Чихуахуа, особенно «девочки», — актрисы каких поискать. Она нам сейчас и обморок запросто изобразит...»
Две недели бедняжка провела в гипсе, а когда его сняли, оказалось — лапка срослась неправильно. Ломать ее заново и ставить спицу я не решилась. Бусинка еще совсем маленькая, у нее даже родничок не зарос — наркоз может иметь серьезные последствия. Поэтому теперь наша красавица ходит, вывернув правую лапку по-балетному, благодаря чему получила еще одно прозвище — «Волочкова».
Впрочем, важно вышагивать у нее получается крайне редко — обычно Бусинка носится по всей квартире, гоняя перед собой и нещадно кусая резинового мишку.
Ее любимая игрушка издает противный свист, но маленькой хулиганке звук нравится — она то пытается его повторить, то рычит как разъяренный лев. Рык и свист заглушают даже телевизор, а поговорить по телефону можно только запершись в ванной. О том, чтобы в разгар веселья отобрать у Бусинки медведя, не может быть и речи. В отместку «леди» обязательно устроит какую-нибудь пакость. Наложит кучку на ковре в гостиной или, перевернув свою миску, развезет лапами пролившуюся воду по всей кухне. Чтобы потом, усевшись в уголочке, наблюдать, как я или Жаник поскользнемся на устроенной ею луже.
Если я вечером дома, меня ждет неизменный ритуал под названием «Бусинка устраивается на ночлег». Сначала она четверть часа прыгает по моей груди, животу, ногам, потом начинает делать норки из простыни и одеяла.
Долго в одном убежище не засиживается: посопит немножко, выставив нос наружу, перелезет на другую сторону кровати — и «вьет» новое гнездо. Потом, перебравшись на подушку, принимается вылизывать мне лицо: щеки, глаза, нос — и уши. Мольбы «Бусинка, прекрати, я устала, давай спать!» — бессильны. Единственное, что может приостановить процесс, — мое громкое «апчхи!», когда кончик языка проказницы попадает в ноздрю. Тогда она отскакивает и несколько секунд озадаченно смотрит на источник странного звука. А потом снова принимается за дело.
Приходится признать: момент начала воспитания мной упущен и дрессурой в нашей паре занимается исключительно Бусинка.
Утро. Я, встав с постели, разговариваю по телефону. «Деспот» носится, рыча и тявкая, по постели. Требует, чтобы ее немедленно спустили на пол, — после перелома с самостоятельными прыжками она завязала. Я, стараясь не смотреть в ее сторону, продолжаю разговор. Вдруг в спальне повисает тишина. Оборачиваюсь и вижу: Бусинка, присев, делает посредине постели лужу. На мордочке написано, что она очень горда собой. Склонив головку набок, смотрит прямо в глаза: ну что, хозяйка, получила? Не выполнила мое требование — вот тебе в наказание лишний комплект для стирки, да еще и одеяло с матрасом сушить будешь!
Одно из любимых занятий малышки — смотреть, как я прихорашиваюсь возле большого зеркала. Обязательно садится рядом и сначала тихонько трогает лапой свое отражение, тычется в него носом, а потом устраивает спектакль под названием «До чего же я хороша, братцы!»
Говорят, среди животных только слоны и обезьяны идентифицируют себя в зеркале, но мне кажется, Бусинка понимает: там, в отражающем стекле, — она. Уж очень пристально себя разглядывает: то одно ухо слегка опустит, то второе, то левым боком повернется, то правым, то, вывернув шею, пытается рассмотреть, как выглядят попка и хвостик. И будет так вертеться до тех пор, пока я восторженно не воскликну: «Ну какая же у нас Бусинка красавица!» Только тогда, гордо неся голову и виляя попой, удалится на кухню — завтракать.
В любви к зеркалам и комплиментам она — истинная девочка, зато терпеть не может наряжаться. Кто бы знал, каких трудов мне стоит натянуть на нее платье или комбинезончик! Бусинка визжит, вырывается, может даже за палец тяпнуть.
Начинаю уговаривать: «Ну чего все эти наряды в шкафу пылятся? Ведь не с барахолки — «Армани» да «Кавалли», а ты выпендриваешься. Чехова на встречу собачников свою «дочу» разряженной в пух и прах привезет, а ты голой поедешь? Как будто тебе надеть нечего!» Сидит, ушками шевелит — слушает. Но стоит мне попытаться просунуть лапку в рукав — снова поднимает визг. Если все же удается ее «упаковать», застегнуть одежку на все молнии и пуговицы, вовсе не факт, что Бусинка прощеголяет в наряде хотя бы полчаса. Стоит спустить ее с рук, глядь — уже бегает голая! А «Кавалли» или «Армани» валяются на полу.
Отдельная тема — наши с Бусинкой встречи. Если разлука длилась несколько часов, моя красавица выскакивает навстречу, визжа от восторга и виляя хвостом с такой амплитудой, что он того и гляди отвалится.
Мое возвращение из командировки проходит по совершенно иному сценарию. Я могу охрипнуть, крича от порога: «Бусинка, где ты? Мама приехала!» — «леди» с места не тронется. Так было и когда в конце августа я вернулась из «Артека», где вела конкурс «Детская Новая волна». Не соизволившую встретить меня Бусинку нашла в комнате лежащей на подстилке. Увидев меня, она демонстративно отвернулась. Пришлось минут десять делать массаж спинки и животика, приговаривая: «Девочка моя любимая, как же я по тебе соскучилась... Бусинка красавица, Бусинка умница, самая лучшая Бусинка на свете». Только после этого меня соизволили простить и облизать.
На следующий день нужно было на несколько часов уехать по делам. Увидев, что я укладываю в пакет туфли, Бусинка впала в панику — начала нарезать вокруг меня круги, бросаться под ноги.
В глазах — страх пополам с мольбой: «Не оставляй меня!» К корму даже не притронулась — боялась хоть на миг упустить меня из виду: вдруг воспользуюсь моментом и выскользну за дверь.
Взяв ее на руки, постаралась придать голосу строгости: «Я ненадолго. Позавтракаешь, поиграешь, поспишь чуть-чуть — и я вернусь».
Кажется, поняла. Присаживаюсь на корточки, чтобы спустить «тираншу» на пол, но она, как белка по стволу дерева, взбирается по моей руке на плечо, оттуда — на голову и мертвой хваткой вцепляется в волосы. Когда мне почти удается оторвать Бусинку от того, что пару минут назад было прической, — она вдруг шмыгает за шиворот и затихает под рубашкой на пояснице.
На голове — бог знает что, на встречу определенно опоздала, но вместо того, чтобы злиться, — хохочу до слез.
Хватаю хулиганку под мышку и бегу к машине. По пути ворчу: «Будешь теперь до обеда голодная. Только попробуй начать чего-нибудь клянчить или скулить — накажу».
Бусинка фыркает: дескать, слышали мы ваши пустые угрозы! Оказавшись в салоне машины, тут же взбирается ко мне на колени и всю дорогу, вытянув шею, смотрит вперед. На мордочке — выражение полного счастья. Такое же чувство переполняет и меня.
Неожиданно делаю открытие: за четыре месяца, что Бусинка рядом, депрессия ни разу не дала о себе знать. Будто услышав мои мысли, кроха оборачивается и смотрит в глаза. От прилива нежности у меня перехватывает дыхание: «Бусинка...
Как хорошо, что ты у меня есть. Любимая моя девочка...»
Подпишись на наш канал в Telegram