Меня грозились убить. Размазать по асфальту машиной, повесить на фонарном столбе. Травили как зверя...Клевета и оскорбления лились потоком — по телевидению, электронной почте. Телефон не умолкал ни на минту. На звонки отвечал Игорь, мой муж и продюсер. А из трубки неслось: «Слышь, ты, козел? В город лучше не выезжай. Мы знаем номер твоей машины. Вам — капец, тебе и твоей Повалий! И дети ваши пусть не высовываются, передавим как собак!»
И так — круглые сутки.
Игорь не выдержал, вступил с подонками в диалог:
— Мужики, я смотрю, вы очень смелые. Давайте встретимся!
В ответ — пьяное ржание:
— Не-а, так не пойдет!
Они боялись показывать свои лица.
Друзья говорили Игорю:
— Смени телефон.
— Ни за что! — отвечал он. — И дело даже не в том, что этот номер у нас с Таей десять лет и на него завязаны все наши дела. Принципиально не буду менять. Чтобы не думали, что мы испугались.
Однажды муж при мне просматривал эсэмэски и вдруг замер в растерянности.
Спрашиваю:
— Что там?
Он молча протягивает мобильный: «Сегодня ночью будут громить ваш дом».
Сердце ухнуло куда-то вниз. Внутри все похолодело. Я постаралась взять себя в руки.
— И ты поверил? Это же блеф, провокация!
— Нет, Тая. Обычно эти люди не стесняются в выражениях. А тут коротко, сухо... Похоже на правду.
Мы не стали испытывать судьбу. Было решено тайно покинуть Киев. Друзья нашли для нас частный самолет.
Уезжали, когда уже стемнело. Выйдя за ворота, я испуганно огляделась по сторонам: нет ли подозрительных молодчиков. За пару дней до этого наши охранники видели нескольких странных субъектов. Сейчас улица была пуста. Но я все равно не могла отделаться от ощущения, что за нами следят. Нервы были на пределе.
Всю дорогу молилась: «Господи, помоги!» От страха в голову лезли безумные мысли: «А если это ловушка? Пилот подкуплен и направляется в другой город, где нас уже ждут. А там убьют...» Игорь пил коньяк, ему тоже было не по себе. Успокоились только когда приземлились и увидели в иллюминаторе надпись — «Донецк».
Город спал. Я ехала в машине и удивлялась: «Боже, как тихо, спокойно, не то что у нас!» В Киеве боялась выйти на улицу. Жизнь превратилась в кошмар.
А ведь совсем недавно все было хорошо. Мы строили планы на будущее и даже не предполагали, как все повернется.
После тура в поддержку Януковича летом 2004 года (в Украине начинались президентские выборы) решили сделать паузу в концертной деятельности и родить ребенка. Возраст поджимал, в декабре мне исполнялось тридцать девять, а мы с Игорем давно мечтали об общем малыше. Раньше его рождение приходилось откладывать — жили трудно, квартиры нормальной не было. И вот наконец сбылись все наши мечты: есть и признание, и достаток, и хороший дом. И тут произошла катастрофа — «оранжевая революция».
Первое время мне казалось, что это страшный сон. Знакомые на глазах превращались в зомби, сходили с ума.
Мои друзья, сделавшие карьеру и состояние при Кучме, очень богатые и влиятельные люди, вдруг стали, как одержимые, митинговать на Майдане Незалежности и разъезжать на «мерседесах» с оранжевыми флагами, как будто их загипнотизировали и заставили действовать вопреки собственным интересам. И разговаривали они странно — медленно, тихо и монотонно, как роботы.
Массовый психоз накрыл даже моих музыкантов. Звукорежиссер все деньги, заработанные в туре, отнес на Майдан, на нужды революции, хотя его жена, только что родившая ребенка, лежала в больнице и нуждалась в срочной и дорогостоящей операции! Я была в шоке.
Саксофонист Виталик, скромный тихий мальчик, читавший умные книги и никогда не проявлявший никакой общественной активности, вдруг тоже стал ярым «революционером».
Он долго и упорно выпрашивал у сына Дениса засекреченный номер моего личного мобильного:
— Твоя мама не понимает, что плохо кончит. Я ей объясню. Нужно идти на Майдан к народу и покаяться.
— В чем? — спрашивал мой сын.
— Ну вот, и ты не понимаешь. Дай мне телефон, я все объясню...
Денис посоветовал Виталику позвонить Игорю. А тот послал его подальше. Вскоре с саксофонистом пришлось расстаться. Он совсем помешался.
А на Майдан, к моему великому изумлению, действительно потянулись артисты. Звезды стояли в очередь, чтобы продемонстрировать лояльность Ющенко.
Выступать разрешали не всем.
Тех, кто раньше был за Януковича, не пускали. Говорили: «Когда понадобитесь, мы вам позвоним». А мне готовы были заплатить за выступление, да только я никак не шла на Майдан! Однажды к Игорю обратился один очень состоятельный человек:
— Назови сумму, за которую Тая согласилась бы выступить. Дадим сколько попросишь.
— Такой суммы нет, — сказал Игорь. — Ни за какие деньги Тая не будет у вас петь.
Главным рупором революции стал «5 канал». В прямом эфире круглосуточно шел пропагандистский телемарафон. Людей открыто призывали к свержению власти.
А я, выступая на канале «Интер», сказала, что так больше продолжаться не может. Президенту пора навести в стране порядок. Объявить чрезвычайное положение и закрыть «5 канал», потому что он вносит смуту и разобщает людей.
На следующее утро на наш электронный адрес обрушилась лавина оскорбительных и грязных писем. Телефон не успевал принимать отвратительные эсэмэски и звонки.
«Что происходит? — в ужасе спрашивала я мужа. — Они что, все с ума посходили?» А потом позвонили друзья: «Зайдите в Интернет. На сайте молодежного движения «Пора» вывешен черный список врагов украинского народа. В первых строчках — Таисия Повалий и Игорь Лихута. Указан ваш мобильный. С припиской: «Выскажи этим людям свое мнение».
Все стало понятно. Нас с Игорем «заказали». Конечно, главной мишенью была я. Но мы с мужем неразлучны, неразделимы, поэтому он тоже попал под огонь.
В Донецке за политическими баталиями Киева мы наблюдали по телевизору. А там то и дело поминали «предательницу» Повалий: «Она не украинка! Продалась москалям! Так пусть у них и поет! И убирается вон из нашей страны!»
Я слушала и удивлялась: что они несут? У меня семь дисков украинских песен! Я всю жизнь пою на родном языке. До пятнадцати лет толком и не говорила по-русски. Родилась в деревне в Киевской области, выросла в самом что ни на есть украинском городке Белая Церковь. У нас все общались на рiдной мове...
До сих пор вспоминаю нашу чудную Шамраевку. Где родились родители, где я провела первые шесть месяцев своей жизни и потом часто бывала у бабушки. Бабушкин дом стоял у самого леса. Я гуляла и пела во весь голос, воображая себя знаменитой артисткой. На Украине поют все. У моей мамы потрясающий голос. Она в свое время мечтала учиться музыке и петь в народном хоре имени Веревки. Но бабушка не могла отправить дочку в Киев. Ее муж, мой дед, погиб на войне, и она одна тянула троих детей. Росли в бедности — у них на всех было одно зимнее пальто.
Бабушка очень обрадовалась, когда ее семнадцатилетней дочери Нине, моей маме, сделал предложение односельчанин Николай Гирявец: «Ну, хоть одну пристрою». Родители познакомились на танцах и сразу полюбили друг друга. Отец чуть ли не в первый вечер предложил маме выйти за него замуж.
Девушку, которая была у него до этого, тут же бросил. И та пошла к местной колдунье. Когда влюбленные направлялись в церковь венчаться, эта девушка выскочила на дорогу и что-то бросила им под ноги. Отец не стал с ней тут же ругаться, но на следующий день пришел и сказал: «Смотри, если мы с Ниной разойдемся, я тебя прибью!» Та испугалась и оставила молодых в покое. Но колдовство, видимо, подействовало. Родители мои жили не очень счастливо и разошлись, когда мне исполнилось десять.
Отец маму страшно ревновал, считал, что она ему изменяет. Особенно подозрительным и агрессивным он становился, когда выпивал. Трезвый отец был добрым, щедрым и веселым и нас с мамой любил и баловал. Вообще, это были два разных человека — папа трезвый и папа пьяный.
Мама так и говорила: «Це не вин, це горилка». Каждый вечер его должны были ждать в холодильнике пять бутылок пива. Это — как «Отче наш». Не дай бог, пива не будет! Тогда держись! Он выпьет чего-нибудь покрепче и задаст нам жару.
Пьяным его разбирало желание воспитывать дочь. Но у отца были своеобразные представления о педагогике. Он мог разбудить меня среди ночи: «Тая, играй!» Я вставала и садилась за пианино. Спросонок получалось плохо. Отец сердился: «Не то! Давай заново! Чему тебя в школе учат? Ладно, я сам тобой займусь». Я начинала все сначала. «Урок» мог продлиться до утра.
Однажды ездили с родителями в Шамраевку на нашем «Запорожце». Мне было семь лет. В деревне отец выпил, а потом как ни в чем не бывало сел за руль.
И вот возвращаемся домой. Мама — впереди, рядом с отцом, а я сзади, пролезла между сиденьями, чтобы лучше видеть дорогу. Отец несется на большой скорости. Мне страшно. Вдруг он оборачивается:
— Ты что, боишься?
— Да.
— А ну, иди сюда!
Останавливает машину, вылезает, вытаскивает меня с заднего сиденья, сажает перед собой на водительское место и говорит:
— Рули!
Я в ужасе хватаюсь за А отец жмет на педали и подгоняет:
— Давай-давай! Учись!
Меня трясет, но я молчу. Знаю: если заплачу или закачу истерику — будет только хуже. Отец рассердится. Хорошо, на дороге нет встречных машин. Я еду еще километр или два, и маме удается прекратить экзекуцию.
Самой ей приходилось гораздо хуже. Меня отец не трогал, а на маму не раз поднимал руку. И с ножом кидался, грозился убить. Она очень страдала и жила в постоянном страхе. Иногда говорила перед папиным приходом: «Неужели опять заявится пьяным? Лучше бы у кого-нибудь заночевал...»
Маленькая я многого не понимала, а когда подросла, решила, что маме надо разводиться с папой. Однажды мы сели и поговорили по душам.
— Это не жизнь, — сказала я. — Зачем ты так мучаешься? Ради меня? Боишься, что вдвоем не проживем? Не бойся, как-нибудь продержимся.
— А что люди скажут?
— заплакала мама. — Как буду им в глаза смотреть?
— Да что тебе люди-то, господи? — рассердилась я. — Ты о себе подумай!
Долго ее уговаривала. Маму пугал не развод, а общественное мнение. У нас, в Белой Церкви, жили по старинке, с оглядкой на соседей. Для женщины считалось позором остаться одной, без мужа. К «разведенкам» относились с презрением. Само это слово было как клеймо. Мол, от хорошей жены муж не уйдет. И если не сумела сохранить семью, значит, сама виновата.
Мама понимала, что на нее будут смотреть косо. Потом, уже после развода, она долго боялась ходить в гости, чтобы не вызывать ревность замужних женщин. Был случай, когда маму позвали на день рождения и хозяин дома пригласил ее потанцевать.
Его жена закатила такой скандал! Кричала на всю улицу: «Нинка, подлюка! Как тебе не стыдно чужих мужей отбивать!» Мама убежала в ужасе.
Первое время мы жили все вместе: отец в изолированной комнате, а мы с мамой — в проходной. Правда, он повесил на дверь замок. Потом получил однокомнатную квартиру и съехал.
На маму отец был очень обижен, даже не уговаривал подождать с разводом. Долгие годы они не общались. А со мной папа пытался поддерживать отношения. Дарил подарки на день рождения, водил обедать в ресторан. Маме это страшно не нравилось. Она считала, что туда ходят только пьющие мужчины и гулящие женщины. Приличной девочке в ресторане не место.
Как-то приношу вязаный комплект синего цвета:
— Смотри, папа подарил на день рождения — шарф и шапку.
— И это все?
— возмутилась мама. — Только и расщедрился — за целый-то год! Я такое и сама могу связать.
Ей было за меня обидно. Сама она жила только для любимой Таечки. А папа присылал шесть рублей в месяц. Этих нищенских алиментов не хватало даже на оплату музыкальной школы, но мы никогда не обращались к нему за помощью. А он поступал так не от скупости: надеялся, что однажды нам станет невмоготу и тогда мы пожалеем, что его прогнали, и позовем обратно. Но мы с мамой гордые и решений своих не меняем.
И сейчас я не дам себя сломать. Выдержу. Должна же когда-нибудь кончиться эта смута?..
В Киеве творилось что-то невообразимое. Это был пик противостояния слабеющего правительства и набирающей силы оппозиции. Все ждали решения Верховного суда — признают итоги выборов или назначат дополнительный третий тур.
Мы с Игорем сидели в Донецке и чувствовали себя эмигрантами в родной стране. На душе было тяжко. Наши мучители не могли до нас дотянуться, но продолжали писать и звонить.
К кампании травли подключились и некоторые малоизвестные артисты, с пафосом рассказывавшие по радио и телевидению, как Таисия Повалий сломала им жизнь: не давала ходу, загубила талант.
А сама-то — бездарная выскочка, петь не умеет. Сделала карьеру исключительно через постель. Переспала буквально со всей администрацией президента, вот и стала «народной» в тридцать один год.
«Надо лишить ее звания за то, что выступала за Януковича», — захлебывалась злобой на одной из радиостанций молоденькая певичка. Игорь ей позвонил: «Да кто ты такая, чтобы говорить гадости о Тае? Что сделала в своей жизни? Сколько людей собрала на концертах? Сколько альбомов продала? Одумайся, потом самой стыдно будет».
Я его успокаивала: «Не связывайся с ними, пожалей свои нервы», а сама еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Я столько работала, столько билась, чтобы получить хоть какое-то признание, и теперь меня объявляют выскочкой и чуть ли не проституткой!
Нашли гулящую, нечего сказать!
В моей жизни было всего двое мужчин, Володя и Игорь — мои мужья...
С Володей Повалием я познакомилась в колхозе, куда нас, студентов Киевского музыкального училища имени Глиэра, отправляли каждое лето. Мне еще не было семнадцати лет.
Жили мы под Джанкоем, собирали помидоры. Однажды сельчане попросили дать концерт. Мы стали составлять программу.
— Кто петь будет?
— Ну конечно, Тая.
— А аккомпанировать?
— Гитарист Володя Повалий. Он вон в той комнате живет.
Тая, сходи, договорись...
Захожу в эту комнату и не верю глазам. У нас в девичьей спальне — бардак, все вещи в куче. А тут идеальный порядок, постели застелены, вымытый пол блестит. На самого Володю я внимания не обратила, так ошарашила меня эта чистота. А потом оказалось, что он только что вернулся из армии, привык к порядку и «строит» остальных мальчишек.
Мы выступили и подружились. От этого парня веяло какой-то необыкновенной мудростью и спокойной силой. Он учился на третьем курсе, был на шесть лет старше и два года отслужил в Афганистане. Володя рассказывал, как ходил на душманов. Ему повезло: уцелел, даже не был ранен.
Я и не заметила, как влюбилась — впервые в жизни.
До этого мальчишек вообще не замечала. У меня была цель: выучиться на певицу — все остальное значения не имело. О какой любви могла идти речь? Я была еще маленькой и дала маме слово хорошо себя вести. Воспитывала она меня строго: «Никаких гулянок, обжиманий и поцелуйчиков. У ребят только одно на уме. А что потом? Поматросят и бросят. Замуж надо выходить девочкой. Один раз на всю жизнь».
Мы с мамой все распланировали: сначала училище, потом консерватория, карьера, а там можно подумать и о браке. Но я встретила Володю и в душе что-то дрогнуло.
Я ему тоже была небезразлична. Он стал ко мне заходить. Моей подруге, взрослой женщине с ребенком (они с мужем в общежитии занимали отдельную комнату), Володя сразу понравился, и у нас сложилась компания: они и мы.
И за ребенком их присматривали, и ездили в гости к их родителям.
На следующее лето подруга пригласила нас к родственникам мужа, и мы отправились с Володей в Крым на каникулы. Там все и произошло.
Когда вернулись, я объявила, что выхожу замуж. Крышу у меня снесло напрочь, мама уже ничего не могла сделать. Только горевала: «Как же так? Ты же обещала. У нас были совсем другие планы». А я рассказывала, какой Володя замечательный, какая у него хорошая семья. Родители интеллигентные, любят музыку.
Володин отец, Иван Федорович, был инженером, но при этом — страстным меломаном. Бывало, поставит пластинку с какой-нибудь оперой, глаза закроет и блаженствует со счастливой улыбкой на лице.
Жил он по режиму, раз и навсегда заведенному, очень себя берег. В семье не отмечали никаких праздников. Каждый день отец вставал в шесть утра, делал зарядку, ел один и тот же завтрак. Обедал и ужинал по часам, никогда не пил, не курил. И умер совершенно здоровым. И абсолютно безумным. Мой свекор воевал, партизанил, и под конец жизни ему стало казаться, что он опять скрывается в лесах.
Его жена, Ангелина Владимировна, во всем поддерживала мужа, она его очень любила. Тоже всю жизнь проработала инженером. Володины родители были тружениками, но уж слишком «правильными». Моя мама тогда вкалывала рабочей на крупзаводе. А там все воровали крупу — время-то голодное было. Шили специальные двухслойные штаны и засыпали в них дефицитную гречку.
Мама рассказывала, как они боялись идти через проходную. Каждый раз переживали жуткий стресс. Собирались все вместе и шли толпой, но все равно тряслись от страха, что штаны порвутся и оттуда посыплется крупа. Сейчас мама звонит подругам, до сих пор работающим на заводе, и спрашивает:
— А вы ще выносите гречку?
— Да, мы вже в сумках выносим.
Никто не боится, у нас же демократия.
Так вот, когда мы поженились, мама возила нам продукты со своего огорода — картошку, лук, морковку, свеклу. А однажды положила к овощам полмешка гречки. И свекор мой покойный, Иван Федорович, сказал: «Нина Даниловна, я в милицию заявлю, что вы воруете. Я вас посажу!» Он не хотел войти в мамино положение, понять, что не от хорошей жизни гречку она таскает, а чтобы прокормиться.
Я с трудом замяла скандал.
Володя маме нравился: он не пил, не курил и был взрослый, ему можно было дочку доверить. И его родители хорошо меня встретили. Обрадовались, что сын женится. А меня поразил их дом. Он был старый, двухэтажный, всего на восемь квартир. Лестница трещала, того и гляди обвалится. У Володиной семьи была крошечная трехкомнатная квартирка общей площадью тридцать три квадратных метра, заставленная какой-то рухлядью. Я удивилась тому, как люди живут, и не где-нибудь в захолустье, а в Киеве, в Святошино. До центра на машине — десять минут.
Когда мы поженились, Володя как раз окончил училище, устроился в Киевконцерт и стал ездить на гастроли.
А я вскоре родила Дениса и сидела дома с ребенком. Набрала вес после родов и пыталась похудеть. Безумно ревновала мужа к артисткам, с которыми он работал. Так боялась, что муж меня бросит, что каждое утро стала бегать и делать гимнастику, хотя по натуре — человек не спортивный.
Володины родители гордились тем, что никогда друг другу не изменяли. «Ванечка — мой первый и последний мужчина, — говорила Ангелина Владимировна, — и он никогда ни на кого, кроме меня, не смотрел». Мне очень нравилось, как они друг к другу относятся. Но свекровь моя — очень жесткая женщина, и она всегда была в семье главной. Иван Федорович называл ее «моя генеральша». Первое время она и меня всему учила. Увидит, что подметаю полы, подойдет, возьмет веник и показывает: — Мети вот так.
Ты не обижаешься? Я просто хочу, чтобы ты все делала правильно.
Я отвечала:
— Нет-нет, конечно, не обижаюсь, показывайте, как надо.
Когда она что-то готовила на кухне, Иван Федорович мне говорил: «Иди поучись, она такая хозяйка, каких больше нет». А мою стряпню никогда не ел. Мне хотелось порадовать мужа чем-нибудь вкусненьким, но готовить было бессмысленно. В доме — одна хозяйка, я, в лучшем случае, ученица.
Надо отдать должное Ангелине Владимировне: если бы не ее забота, я, возможно, и не родила бы сына. Она следила за моей диетой, самочувствием, таскала по врачам. Беременность была тяжелой, с жутким токсикозом.
Я не могла ни есть, ни учиться. Хорошо, педагоги делали поблажки.
Когда на свет появился Денис, бабка с дедом на него нарадоваться не могли. Первое время он спал в коляске. Кроватку в нашей тесной комнатке было некуда поставить. Мне сказали в роддоме: «Ночью ребенка не корми, чтобы спал». И вот как-то просыпаюсь: о ужас, дытыны нэма! А у меня с молоком были проблемы, мы уже в полтора месяца стали подкармливать малыша смесями. Иду на кухню и вижу там Дениса с бабушкой. Она специально встала среди ночи, наварила смеси и из соски его кормит! Свекровь боялась, что сын не доедает, считала меня слишком молодой и неопытной.
Иду с мужем и ребенком на улицу гулять, надеваю маечку и коротенькую спортивную юбочку.
Мы с Володей хотим в бадминтон поиграть. Ангелина Владимировна встает на пороге:
— Ты куда?
— Гулять.
— В таком виде?! Посмотри на себя! Ты же мать!
Заставила переодеться. А мне ведь всего восемнадцать лет!
Я не обижалась на свекровь и свекра, потому что они мне помогали. И даже подыскивали работу. Наверное, я им мешала дома. Окончив училище, не стала поступать в консерваторию, о которой когда-то мечтала. У меня семья, ребенок — какая учеба? И Володя сказал: «Тая, зачем тебе учиться? Ты и так прекрасно поешь. Нам как раз нужна солистка в Киевконцерте.
Я договорюсь о прослушивании». А мне уже и певицей не очень-то хочется быть. И свекровь уговаривает пойти музыкальным руководителем в детский садик авиазавода, на котором всю жизнь работала. Они с мужем не против того, чтобы я пела, но не верят, что стану известной артисткой. Для этого ведь нужны связи.
Володя устраивает мне прослушивание. В Киевконцерте говорят: «Замечательно! Мы вас берем». А на следующий день я узнаю, что беременна.
О рождении второго ребенка не может быть и речи. Денису только год, и я еще не восстановилась после предыдущей беременности. Но аборт делать боюсь. Знакомая рассказывает о специальных уколах, вызывающих выкидыш. Укол мне делают тайком, по блату, но ничего не происходит.
Зато начинаются страшные боли.
Кое-как терплю до вечера, а потом вызываю «скорую». Про укол я молчу, и врач говорит: «Надо срочно в стационар. У вас какая-то патология».
Привозят в обшарпанную районную больничку. Принимает меня доктор, от которого явно попахивает водкой: видимо, решил так скрасить свое дежурство. На осмотр он тратит не больше двух минут и тут же выносит «приговор»: «Неразвивающаяся беременность, нужна чистка». Он же и проводит операцию.
Ощущение такое, будто режут по живому. Прошу:
— Мне очень больно, дайте наркоз!
— Нету наркоза, — заявляет он. — Да ничего страшного, потерпишь, ты ж рожавшая уже баба, чего орешь?
Казалось, эта пытка никогда не кончится.
Но все-таки выдержала. Утром меня выписывают со словами: «Все нормально».
В этот же день я должна оформляться на работу в Киевконцерт. Приезжаем с Володей, а нам говорят: «Извините, ничего не получится, вокальную группу расформировали». Домой еду расстроенная и отмечаю, что у меня вдруг начинает кружиться голова и ноги словно ватные. «Наверное, нервы», — думаю я.
Ночью просыпаюсь от того, что страшно болит живот. Решаю терпеть: неловко перед домашними, вторые сутки им выспаться не даю. Пью обезболивающее и жду утра. Когда оно наконец наступает, встаю с постели и тут же теряю сознание.
Прихожу в себя уже на носилках.
Меня снова привозят в больницу, слава богу, в другую. Слышу: «Срочно на операционный стол. Мы ее теряем».
Я в полубессознательном состоянии от боли, и смысл этих слов до меня не доходит. Думаю: «Я же не маленькая, как меня могут потерять?» И тут же проваливаюсь в забытье.
Потом доктор сказал:
— Девочка, тебе сегодня крупно повезло. Еще бы пару часов — и конец.
— А что это было?
— Внематочная беременность. Странно, что твой гинеколог этого не понял.
«Странно, что этого не понял врач, делавший мне чистку», — думаю я.
Выйдя из больницы, сразу поехала с Денисом в деревню.
Гемоглобин был на нуле, я еле ноги волочила. Меня стали отпаивать парным молочком, откармливать вареничками, пирожочками, сметанкой — такими вкусными, деревенскими. Я быстро пошла на поправку. А в Киеве чуть в обморок не упала, когда увидела себя в большом зеркале, — так меня разнесло. Пришлось снова бороться с лишним весом.
Я была в растерянности. Не понимала: куда идти, чем заниматься? И тут свекровь находит очередное объявление: «Срочно требуется певица в вокальную группу Киевского государственного мюзик-холла». Сходила на прослушивание, и меня взяли. И тут же увезли на гастроли. Мы оба уехали — Володя в одну сторону, я в другую.
Так потом и жили еще десять лет. Встречались и разъезжались вновь.
Гастроли я воспринимала как возможность что-то достать для семьи, и особенно для Дениса. Например, мы в Москве выступаем, а я перед концертом стою на морозе три часа в очереди за бананами. У нас в Киеве их не было. Ребенок увидел этот «деликатес» первый раз года в три-четыре, когда я привезла его из столицы.
Потом Советский Союз развалился, и с ним — наш мюзик-холл. Труппа была очень большая. Когда прекратили выделять государственные деньги, возить такое число людей на гастроли стало немыслимо. Мы с Володей лишились работы. Но вскоре меня пригласил в джазовый квартет «Советская песня» композитор Игорь Стецюк.
Почти год я была счастлива. А затем состоялся худсовет и нас «ушли».
Это была «картина маслом»: сидят баянист, бандурист и еще какой-то «народник» и, скривившись, слушают. Я читала распечатку их выступлений: «Артисты пели в костюмах без национального орнамента, а Повалий исполняла песню в такой манере, что казалось, вот-вот перейдет на английский. На Западе для такого рода музыки есть специальные клубы, а в нашей филармонии этому ансамблю не место». Ну конечно, мы имели наглость петь «какой-то джаз»! Взяли бы бандуру и сбацали гопака — вот це по-нашему!
Володя наконец нашел работу в коллективе Игоря Демарина и уехал с ним в Москву. Гастролировал по России. А у меня и в мыслях не было куда-то ехать. Я не из тех, кто может спать на вокзале и ходить по ресторанам и клубам, предлагая себя.
И мною почему-то владела странная уверенность, что успех обязательно придет. Надо только немножко потерпеть.
На протяжении нескольких лет я упорно и безуспешно ездила на всевозможные конкурсы. Меня отмечали — за профессионализм, но дальше дипломов дело не шло. Другая наверняка все бросила бы: ну сколько можно получать от ворот поворот? А я продолжала набивать шишки.
Никогда не забуду, что пережила, когда объявили результаты отборочного тура на конкурс в Юрмале. В «Останкино» я приехала с чемоданом, чтобы сразу после выступления лететь в Ташкент — на гастроли. И вот читают списки финалистов. Моей фамилии нет. А мне все ребята говорили: «Тая, ты классно поешь, обязательно пройдешь».
«Прошла»...
Выхожу на улицу, ловлю такси. Водитель, наверное, подумал, что у меня случилось что-то страшное: я ревела навзрыд. Хорошо, мужик интеллигентный попался, с расспросами не приставал, молча довез.
В самолете я оказываюсь рядом с финалисткой Азизой. Она в Ташкент домой летит. И так со мной разговаривает, будто я тоже еду в Юрмалу. Говорю:
— Азиза, ты не поняла, я не прошла.
Она не верит:
— Такого быть не может!
Я опускаю голову: — И все-таки это правда.
Сейчас возвращаюсь на гастроли, догоняю коллектив.
Я долго приходила в себя после провала и только через несколько лет поняла: это испытание было необходимо, чтобы набраться опыта и сменить репертуар. Азиза, помню, вышла с какой-то зажигательной песней. Малинин пел «Напрасные слова». И тут я — с блюзом. Кому он был нужен?
Годы профессиональных неудач не прошли даром. Именно в это время я была счастлива в браке, воспитывала ребенка, могла уделить внимание маме. Пришла к известности взрослым вменяемым человеком, понимающим, что почем. Поэтому у меня никогда не было звездной болезни, как у некоторых двадцатилетних.
— Тая, ты слышала? — спросил Игорь. — Верховный суд назначил дату новых выборов — двадцать шестое декабря. Что будем делать?
— Голосовать! Ты думал, я побоюсь вернуться в Киев?
— Я? Нет! — рассмеялся муж. — Зря, что ли, живу с тобой уже одиннадцать лет. Ты у меня кремень!..
А я ведь довольно долго не воспринимала Игоря всерьез. Познакомились мы как в кино. Я пела на правительственном концерте, который показывали по телевизору. Молодой музыкант Игорь Лихута тогда только приехал из-за границы: три года проработал в ночных клубах в Польше, Норвегии и Швеции. Он включил телевизор и увидел меня. Дождался титра — «Таисия Повалий» — и записал мое имя на газетке. Игорю захотелось со мной познакомиться.
Он стал обзванивать музыкантов. Виталий Свирид, с которым мы пели в филармонии, ему говорит: «Я хорошо знаю Таю, она в «Новогоднем огоньке» как раз сейчас снимается. А ты, кстати, не хочешь поучаствовать, на барабанах поиграть?»
И вот на съемках «Огонька» Виталик подводит ко мне двух парней. Одного я знаю, он аранжировщик, а второго — нет. Высокий, темноволосый, с длиннющими, будто накрашенными ресницами, и одет в вызывающе яркий красный свитер. Мне такие мужчины не нравятся. А Свирид еще неудачно шутит: «Познакомься, это секс-символ Польши Игорь Лихута». Я думаю: «Какой ужас! Стыд и срам!» Фыркнула и пошла к редактору. А вскоре уехала.
Приезжаю с гастролей — звонит телефон: — Тая, это Игорь.
Помнишь, мы с тобой познакомились на съемках «Огонька»? Нам нужна певица, собираем коллектив для работы на пароме между Швецией и Норвегией.
— На паромах не пою, — говорю я. И кладу трубку.
На следующий день опять звонит: «Мы будем снимать программу к Восьмому марта, для тебя есть замечательная песня». Ну, на это я согласилась.
После записи Игорь меня нахваливает: «В Украине нет лучше голоса, чем у тебя». Слышать это, конечно, приятно. Потом мы опять встречаемся на съемочной площадке, и Игорь от меня не отходит — приносит чай, кофе, бутерброды, выполняет любые желания. Рассыпается в комплиментах: «Песня получилась потрясающая, а глиссандо ты спела божественно. Перепиши мне свой диск, я его буду слушать».
Короче, капает и капает на мозги. Он же упрямый — Овен. Если цель поставил, обязательно добьется. В тот вечер раздобыл машину и меня впервые отвезли домой, как настоящую звезду.
Игорь восхищался мною как певицей. И все время твердил: «Таечка, тебе нужна песня, которой ты выстрелишь. У тебя очень сложный репертуар. Я как человек, работавший в ресторанах и ночных клубах, знаю, что нужно людям. Ты со своими глиссандо и тремя октавами никому ничего не докажешь. Нужны хиты».
А я сижу без работы. Перебиваюсь случайными заработками. С Володей у нас все нормально, мы не ругаемся, но мне чего-то не хватает. Хочется расти, стремиться к какой-то высокой цели, а он этого не понимает, по-другому воспитан: «Есть деньги, есть что покушать, во что одеться — и слава богу.
От добра добра не ищут. Какие-то проекты, конкурсы — зачем это? Пустая трата времени и сил. У тебя ребенок! Есть кем заняться: мальчик растет, вступает в переходный возраст».
Мы перестали понимать друг друга. Но я не думала, что когда-нибудь уйду от Володи. Он был хорошим мужем: не пил, не курил, не гулял, любил сына. Что еще нужно?
Игорь на его фоне проигрывал. У него был уже второй брак. С первой супругой прожил семь лет. Родилась дочка Катюша. Потом, работая в ресторане, нашел себе вторую жену. Появился сын Никита. Во втором браке Игорь продержался пять лет. Когда работал в Польше, завел любовницу. Но я на себя эту ситуацию не примеривала, потому что Игорь поначалу хотел помочь мне как певице.
Он считал несправедливым, что меня знают только музыканты. У Лихуты всегда была продюсерская жилка, и мы очень вовремя встретились — и в профессиональном, и в человеческом плане.
Однажды он предложил поехать на конкурс в Черновцы. А я к тому времени решила «завязать» с этим делом. Игорь уговаривает: «Ну давай поедем, все-таки хорошие деньги, приз — пять тысяч долларов. Подготовимся, и ты выиграешь». Приносит явно хитовую песню — «Панна кохання». И я согласилась и впервые выиграла, получила Гран-при.
Игорь мне помог. Все время твердил: «Ты лучшая, здесь тебе равных нет». И этот настрой дал силы победить. Володя никогда не называл меня гениальной певицей. В его семье меня никогда не хвалили, не говорили, что любят.
Все было очень сухо, по-советски. Вот американцы постоянно твердят друг другу: «Я тебя люблю». Мне это очень нравится. Если человеку говорят, что его любят, у него вырастают крылья.
Володя любил меня, но стеснялся лишний раз об этом сказать. А Игорь совсем другой, не скупится на похвалы. Я только и слышала: «Ты самая лучшая, самая талантливая, самая красивая». Он до сих пор любит делать комплименты. Все время щебечет: «Моя рыбка, моя птичка».
На следующее утро после победы мне в номер гостиницы в Черновцах принесли корзину с ягодами и цветы. От Игоря. От мужа таких знаков внимания я ни разу не получала. И вообще: клубника в мае — это в 93-м году — было что-то немыслимое!
В Киеве первым делом раздали долги. Мы ведь деньги занимали, чтобы сшить платье, сделать фонограмму, аранжировки. От моего приза остались три с половиной тысячи. Игорь не взял себе ни копейки и повел меня в валютный магазин. Переживал, что я плохо одета. Мы с мамой всю жизнь себе сами шили. А он привык одеваться за границей.
Приводит меня в дорогущий бутик и покупает трикотажное платье в пол, я в нем потом снималась. Заставляет примерить джинсы, которые я никогда не носила. Стеснялась. И мама не одобряла. А Игорь настаивает: «Ты должна это надеть». В другом магазине покупает мне бело-синюю шляпу, бело-синий пояс, синие лайковые перчатки и такого же цвета туфли — лодочки на шпильке. Я в шоке. И от покупок, и от того, сколько мы потратили. А он говорит: «Ты звезда и должна так одеваться».
Едем на запись в автобусе, он битком набит.
Кое-как «выпадаем» на нужной остановке, и я вижу, как рядом останавливается «мерседес» и оттуда выходит шикарная женщина в шубе в пол. Просто оторопела от этой картины. А Игорь шепчет: «Потерпи, будут у тебя и шуба, и машина. И не одна».
С этого времени мы постоянно вместе: на съемках, на записи песен. В июле отправляемся на «Славянский базар». Я очень сильно простыла, не могу шею повернуть. Перед выступлением мне ее обкалывают. Но я опять побеждаю! Игорь вне себя от счастья. А Володя не рад. Мама мне потом рассказала: «Когда по радио объявили, что ты получила Гран-при, он почему-то расстроился». Наверное, чувствовал, к чему все идет. Вольная птичка скоро улетит. Запереть ее в клетке так и не удалось.
После победы на «Славянском базаре» в Киеве меня встречала целая толпа.
Мои песни стали крутить по радио. Приглашали на все концерты и важные мероприятия. Мечты начали сбываться. И как раз в это время я поняла, что влюбилась в Игоря.
Жить без него уже не могла. Привыкла к его восхищению, к заботе, к тому, что всегда побеждаю, когда он рядом. Мы стали близки. Но, думаю, не этот роман разрушил наш с Володей брак. Он и без того был обречен. За одиннадцать лет любовь потускнела, жизнь зашла в тупик. А тут — настоящее зрелое чувство, пылкий мужчина, готовый ради меня горы свернуть. Конечно, я потеряла голову. А врать и изворачиваться — не по мне. Однажды собралась с силами и выпалила Володе по телефону, что люблю другого. Муж тогда был в Москве...
Вспоминать об этом времени и приятно, и безумно тяжело.
Я летала как на крыльях и в то же время чувствовала себя предательницей. Меня долго мучило чувство вины перед ребенком, мужем. Перед мамой. Она очень переживала, когда узнала, что я ухожу из семьи. На людях как-то держалась, а дома рыдала в голос. Володя до сих пор меня не простил. Мы не сразу заговорили о разводе, сначала решили пожить отдельно. Игорь снял квартиру. Я стала собирать вещи — свои и Дениса, сказала свекрови, что мы уезжаем, потому что нам с Володей нужно отдохнуть друг от друга. А она предлагает: «Тая, пусть ребенок спокойно доучится, закончит полугодие, приедешь перед Новым годом и его заберешь». На календаре середина декабря. Я согласилась. Две недели ничего не решают.
Двадцать девятого, как и договаривались со свекровью, приезжаю за Денисом. А мне не открывают. Кричу, колочу в дверь руками и ногами. Наконец появляется Володя и тут же скрывается на кухне. Я прохожу в комнату, Денис сидит с игровой приставкой. Говорю:
— Сыночек, собирайся. Нам надо ехать.
А он, не глядя на меня, отвечает:
— Я с тобой не поеду.
И продолжает играть. Я понимаю, что с ним провели беседу. Ребенок стал каким-то чужим. Наверное, Володя рассказал ему и матери, что у меня другой мужчина, и обрисовал его в соответствующих красках. Бабушка потом еще долго называла Игоря бабником и проходимцем. И ребенка настраивала: «Мама бросила и тебя, и папу, она плохая, нашла себе какого-то жулика».
Я что-то говорю, пытаюсь достучаться до Дениса, а он и ухом не ведет.
Со злости выхватываю из рук сына приставку и бросаю на пол. Она со страшным грохотом разбивается. Денис испуганно смотрит на меня, а я спрашиваю:
— Почему ты не хочешь со мной идти?
— Потому что хочу остаться с бабушкой.
Тут как раз она влетает:
— Я сейчас вызову милицию. Это рэкет!
— Какой рэкет? — спрашиваю. — Мать с сыном разговаривает.
— Уходи, я иду звонить!
И мне слышно, как она кричит в соседней комнате: «Милиция! Скорее приезжайте! Мать хулиганит, хочет похитить ребенка!» Я повернулась и ушла.
Внизу ждал Игорь с другом. Увидел, что на мне лица нет, обнял, посадил в машину. Мы приехали на съемную квартиру и напились до бесчувствия. Я была просто убита. Игорь успокаивал: «Тая, не переживай, все наладится».
В Новый год я пыталась позвонить сыну, но трубку все время снимала свекровь.
А потом мы нашли способ «заманить» к себе Дениса. У нас неожиданно появилась машина, точнее, самые разные автомобили, на выбор. Их предоставляли спонсоры, владевшие фирмой «Машина напрокат». А Денис на автомобильной теме с детства «повернут».
Маленьким знал все марки, модели. И мы стали приглашать его покататься — то на «мерседесе», то на «БМВ». Он начал рваться к нам на выходные, и Игорь с ним быстро подружился. Он очень коммуникабельный. Денис понял, что новый муж мамы нормальный человек, а не монстр, каким его изображала любимая бабушка. Ангелина Владимировна сначала не хотела отпускать Дениса, но со временем смирилась с тем, что внук общается с нами.
С Володей мы встретились еще только один-единственный раз — в суде, когда нас разводили. Сказали друг другу «До свидания» и навсегда разошлись в разные стороны.
Вскоре он женился, но это был поспешный и странный брак. Новая жена не смогла поладить со свекром и свекровью.
Даже бросалась на Ивана Федоровича с ножом. По сравнению с ней я была просто ангелом. И Володины родители наконец-то меня оценили.
Моя мама долго Игорю не доверяла и меня стращала: «Он все равно тебя бросит. Заведет другую или вернется в прежнюю семью. Придет к сыну, а тот скажет: «Папочка, мне так без тебя плохо, оставайся с нами!» И он не выдержит, как любой нормальный отец».
Игорь ходил к своим женам и детям. Особенно часто навещал сына. Тот был еще маленький — четыре года. Я безумно ревновала, умоляла:
— Только в дом не заходи! Можешь встретиться с ребенком на улице, погулять.
Он соглашался: — Хорошо, я позвоню Никите, чтобы вышел.
Умом понимала: то, что Игорь не забывает жен и детей, — хорошо.
Он порядочный человек. И все равно сходила с ума. Видно, пошла в папу-ревнивца...
Как только нас с Володей развели, я обратилась к районному начальству с просьбой о квартире. И через месяц в доме гостиничного типа дали «однушку» — мне и Денису. Мама бросила работу, ушла на пенсию и приехала помогать. Жили вчетвером в восемнадцатиметровой комнате — я, Игорь, мама и сын, но дружно и весело.
А вскоре мы полетели на концерт в Севастополь. Был там и киевский мэр. Я ему рассказала, как мы живем вчетвером. Он не поверил: «Не может быть! Дадим трехкомнатную. Один вопрос: вы расписаны?
Нет? Срочно — в загс, а то ничего не получите».
Игорь к тому времени уже развелся. И мы, как только вернулись в Киев, в чем были, пошли и расписались. Мне даже было немного обидно: как-то все просто, быстро. Ни помолвки, ни свадьбы. Зато получили обещанную квартиру. У Дениса наконец-то появилась собственная комната! Он был счастлив.
С Игорем у Дениса очень хорошие отношения, и с отцом — прекрасные. У них с Володей общая страсть — музыка. Сын окончил Киевский институт международных отношений — для мамы, но, получив диплом, сказал: «А теперь я буду заниматься тем, что мне нравится!» В детстве сам выучил ноты. Приезжаю с гастролей, а ребенок сидит за пианино и что-то подбирает! Я была поражена. Он пишет музыку, делает аранжировки.
Я у сына уже две песни купила. Денис этим гордится.
...Когда мы появились на избирательном участке, по нему пронесся шепоток: «Повалий... Смотрите, Повалий...» Я поежилась под направленными на нас взглядами — тяжелыми, недобрыми. Мы проголосовали за Януковича и тут же ушли. Никто не сказал ни единого слова, но в воздухе была разлита ненависть, я кожей это чувствовала.
Через пару дней Игорь пошел в магазин за продуктами, а от него шарахаются как от прокаженного. Встретил знакомого с пятилетним ребенком, поздоровался, а тот как-то странно взглянул на него и сказал: «Смотри, сыночка, этот дядя голосовал за Януковича!» Громко, на весь магазин. И все обернулись на «страшного человека»...
Новый год мы отмечали дома с тяжелым сердцем. Уже было известно, что власть переходит к «оранжевым». Нам это не сулило ничего хорошего. Телефон замолчал. Нас перестали приглашать на концерты и запись телевизионных программ. Если бы знала тогда, что в Украине у меня на протяжении пяти лет не будет ни одного концерта, только частные мероприятия, наверное, сошла бы с ума.
Донецкие бизнесмены построили гостиницу в Западной Украине, в Трускавце, и хотели, чтобы я спела на открытии. Даже отправили Игорю предоплату. И тут мэр города заявляет: «Зачем вам Повалий? Возьмите нормальных украинских артистов». И в Трускавце пели Руслана и Святослав Вакарчук.
Для артиста нет ничего страшнее отсутствия работы.
А у меня еще в это время умер папа, у него был рак горла. За несколько лет до этого мы помирились. Два года я билась за его жизнь, возила по врачам. Но чуда не произошло...
Нервы не выдержали, началась жуткая депрессия. Игорь тоже был в растерянности. Не понимал, как мы будем жить. И вдруг звонит Коля Басков:
— Тая, привет! Наш дуэт «Отпусти меня» пользуется бешеной популярностью! Приезжай в Москву, надо сняться для очередного концерта «Песни года».
— Ладно, — говорю без особого энтузиазма, — приеду.
Я тогда на нервной почве поправилась, выглядела неважно. Да еще и сцены стала бояться.
Сейчас смотрю ту запись и поражаюсь: глаза у меня как у побитой собаки.
Но принимали нас с Басковым хорошо. Он договорился, что я, кроме дуэта, спою и сольную песню. Коля объявляет: «А сейчас Тая исполнит для вас новый хит». В этот момент раздается голос диктора: «На сцене Вячеслав Добрынин». Он выходит и как ляпнет: «Поприветствуем певицу «оранжевой революции». Я чуть не упала. Но Басков тут же нашелся: «Она, между прочим, за Януковича голосовала». В зале все рухнули от смеха. А я вошла в гримерку и разрыдалась как дебютантка. Опытная певица, народная артистка Украины! До чего же меня довели!
Сейчас вспоминаю это с улыбкой. Я бесконечно благодарна Коле за то, что он вытащил меня на сцену и сделал все, чтобы я начала работать в России.
Без этой отдушины я бы пропала.
Я стала довольно часто приезжать в Москву и записываться в телевизионных программах. В «Субботнем вечере», где Коля ведущий, снимали про запас сразу несколько песен, а потом показывали по одной каждые выходные, и зрители думали, что я живу в России. Когда появлялась у нас на частных вечеринках, люди говорили: «Боже мой, как жалко, Таечка, что вы уехали! Может быть, все-таки вернетесь в Украину?»
Я «вернулась» — не в Украину, на украинскую сцену, — когда началась история с новыми выборами. «За Януковича» отработала тридцать пять концертов, причем двадцать пять — на улице, в феврале! На термометре минус пятнадцать, но я холода не чувствовала, потому что была на взводе, как солдат на войне.
Подумаешь, мороз! Буду держать микрофон в перчатках. Закутаюсь в шарф. И ведь не заболела — на войне не простужаются.
Каждый день в семь утра мы с Игорем и нашими музыкантами вылетали на Ан-24 в новый город. Для этого в шесть надо было приехать в аэропорт, а в пять — выехать из дому. Соответственно вставали мы в четыре утра. Домой возвращались в десять вечера. Ложились в одиннадцать — в половине двенадцатого. А в четыре снова звонил будильник. Каждый день — два авиаперелета и выступление на морозе. И так целый месяц. Но мы знали, за что боремся. И победили.
После избрания Януковича президентом про нас в газетах писали всякую чушь. Что Повалий будет министром культуры, а Лихута — директором концертного зала «Украина». Мы с мужем читали и смеялись.
Ничего в нашей жизни не изменилось. Мы были и остались независимыми. Вольными птицами. Новая власть от нас ничего не требует. Но психологически жить нам стало намного легче. За это мы и боролись той страшной зимой. Не за звания, не за богатство — за торжество истины.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки центральный салон фабрики мебели «8 Марта».
Подпишись на наш канал в Telegram