Я написала письмо Мордюковой и получила ужасный ответ. Там была такая фраза: мол, надо еще проверить, Володин ли сын Вася.
Круглый стол накрыт красивой хрустящей скатертью. За ним сидят детишки: человек пять, не меньше. У всех карие блестящие глаза-вишенки, как у меня, и золотистые волосы, как у него. Он тоже здесь с нами, улыбается, хотя заметно устал — пришел с работы, его нужно кормить. Я скорее несу еду на стол и... просыпаюсь.
Мне приснилось счастье. Обыкновенное, женское. Я не раз влюблялась, но искала любовь идеальную, возвышенную, во многом придуманную, вычитанную из книжек.
В пятнадцать лет я впервые снялась в кино: в курсовой работе студента ВГИКа Эльера Ишмухамедова по рассказу Александра Грина «Новогодний праздник отца и маленькой дочери» — и стала зачитываться его романами. Помню, Леня Куравлев, партнер по фильму «Вий», говорил: «Ненавижу Грина! Потому что он обманщик. Такой любви не бы-ва-ет!»
Верить в это не хотелось. Но Леня, увы, оказался прав. Пойму я это много позже. Пройдя через потери и разочарования, напишу в своих стихах:
Я — птица Феникс, я из пепла возрождаюсь,
Я не боюсь любви,
хотя я знаю,
Что ей не суждено
Быть вечной и счастливой...
Но в юности верится в то, что горькое тебя не коснется.
Я была молодая, романтичная и влюбчивая цирковая артистка, играющая на концертино, танцующая с кастаньетами, балансирующая в балетной пачке и на пуантах. В своем цирковом номере я сидела на стульчике на качающейся под самым куполом трапеции, как мистер Икс, исполняла «Осеннюю песнь» Чайковского и испытывала счастье от удивительного чувства полета.
С этим номером я выпустилась из циркового училища и начала колесить по стране. Судьба привела меня в Одессу. Я попала в программу, где работал великий клоун Леонид Енгибаров, который сразу попросил меня участвовать в одной из его реприз — лирической «Сценке в парке». Жаль, что молодое поколение сегодня почти не знает, кто такой Енгибаров. А он был уникальным, гениальным клоуном, в равной степени владевшим гимнастикой, эквилибристикой, акробатикой, жонглированием, пантомимой, актерским мастерством. Клоун-трагик, клоун-лирик. Леня пытался за мной немножко ухаживать: провожал из цирка до гостиницы, дарил цветы, читал стихи Бодлера и Элюара. Енгибарову в то время было тридцать, объективно — молодой мужчина. Конечно, в него моментально влюблялись женщины. Но мне, восемнадцатилетней дурочке, он казался слишком взрослым, почти старым.
При всей своей влюбчивости я долго оставалась инфантильным домашним ребенком.
Я обходила стороной статусных поклонников, поэтому не получала на дни рождения ни колечек с бриллиантами, ни ключей от квартир. Как-то сидели в Краснопресненских банях с коллегой по Театру имени Станиславского актрисой Милой Поляковой.
— Я всю жизнь считала, что есть «волосатая рука», которая тебе помогает, — призналась она.
— Это почему же?
— Ты ходила всегда так: спинка ровненькая, шейка пряменькая и взгляд как у баловня судьбы.
Знала бы она про эту «волосатую руку»! Много лет назад Митя Золотухин, исполнитель роли Петра Первого, объявляя меня в концерте, страшно поразился, что я даже не заслуженная. Рядом стояли совсем юные заслуженные артистки.
«Плевать я на всех хотел, — заявил Митя. — Буду объявлять тебя «народной». Это справедливо».
Не могла же я ему рассказать, что мои документы на звание возвращались два раза. В первый раз они уже лежали в Министерстве культуры. Но я в группе кинематографистов отправилась на зарубежный фестиваль. Руководил делегацией тогдашний завсектором кино ЦК КПСС, который тут же положил на меня глаз и ночью постучал в дверь моего гостиничного номера. Я, естественно, не открыла. Утром на завтраке он со мной не поздоровался, а по приезде в Москву я узнала, что звания мне не видать.
Второй раз меня выдвигала Киностудия имени Горького, в штате которой я числилась.
Начальник актерского отдела вместе с директором заглянули ко мне на огонек. Я накрыла стол — сидели, беседовали, выпивали, закусывали, а потом... директор попытался зажать меня в уголке. Но я — девушка сильная, цирковая — его оттолкнула. И опять осталась без звания. Получила его лишь спустя двадцать четыре года после того, как снялась в первой своей картине.
Влюбленность у меня начиналась так: в груди защемило, спать перестала, фантазии полетели в ночи. Стихи сочиняются циклами. И вот — я уже влюблена и чувств не остановить...
Енгибаров довольно быстро понял, что не растревожил мое сердце, и как человек интеллигентный, отступил в сторону.
Правда, именно Леня познакомил с режиссером Юнгвальдом-Хилькевичем, который пригласил меня сниматься в фильме «Формула радуги». Юра потом придумал легенду, что это он за бутылку коньяку посоветовал Гайдаю попробовать Варлей на роль Нины в «Кавказской пленнице». Главное, сам поверил в это! На самом деле меня увидела в павильоне Одесской киностудии Татьяна Михайловна Семенова, ассистент Леонида Иовича по актерам, и вызвала на кинопробы.
Телеграмма о том, что я утверждена на главную роль, застала меня на гастролях в Туле. Уезжала рыдая. Я очень любила свой номер и не хотела даже на короткое время расставаться с цирком. Но и предположить не могла, как резко кино изменит мою судьбу.
Играя роль «спортсменки, комсомолки, красавицы» Нины, страшно нервничала, казалось, ничего не получается, столько слез из-за этого пролила. А сейчас, когда смотрю картину, думаю: «Боже мой, какая чудесная девочка! Какие у нее удивительные, чистые и полные огня глаза».
«Кавказская пленница» — фильм мужской, и мои партнеры, конечно же, проявляли ко мне интерес. Знаменитая троица: Вицин, Никулин и Моргунов — заигрывала весьма специфическим образом. Когда они тащили меня — украденную невесту — в спальном мешке, щипали и тискали как могли. И потом, в машине, связанную по рукам и ногам, бессовестно хватали за коленки и пытались даже положить головы мне на грудь. Но обижаться на них не приходило в голову, троица тут же обращала все в шутку. Когда после фильма меня спрашивали, ухаживали ли за мной партнеры, я изумлялась: они же старые, хотя Никулину, Моргунову, Этушу в то время было около сорока, а Саше Демьяненко — тридцать два.
Съемки закончились, и восстанавливать свой номер я стала в Московском цирке на Цветном бульваре.
Утром репетировала под куполом на трапеции, а вечером выходила в качестве ассистентки в иллюзионном аттракционе Игоря Кио. В это же время я начала сниматься в картине «Вий»: все та же Татьяна Михайловна Семенова пригласила на кинопробы и Александр Лукич Птушко утвердил меня на роль Панночки.
Я потом много раз читала и слышала, что Панночка сыграла роковую роль в моей жизни. На самом деле это все вымыслы журналистов и зрителей! Конечно, изображать нечистую силу, тем более в храме, — грех.
Но, во-первых, храмом был павильон «Мосфильма», во-вторых, грех случился по неведению, я в нем исповедовалась и, надеюсь, Бог мне его простил. Вскоре после «Вия» я окрестилась. С тех пор стараюсь жить по заповедям. Конечно, в моей судьбе было много светлого и хорошего и не менее — болезненного и печального. Но я не думаю, что фильм может разрушить жизнь.
«Кавказская пленница» была закончена к Новому году. Но выпускать на экран ее собирались в апреле. Перед тридцать первым декабря мне позвонила жена Гайдая Нина Павловна Гребешкова: «Наташа, мы с Леней приглашаем тебя встретить Новый год с нами в Доме кино».
Для меня это праздник домашний, но отказать Гайдаям не могла. И тогда выяснилось, что они пригласили меня с дальним прицелом.
Моим соседом за столом оказался Вячеслав Васильевич Тихонов: он недавно разошелся с Нонной Мордюковой и Нина Павловна пыталась помочь ему устроить личную жизнь. Вячеслав Васильевич был галантным кавалером, подкладывал еду в тарелку, не забывал подливать шампанское. Мы мило провели новогоднюю ночь, произносили тосты, танцевали.
Недаром говорят: как встретишь новый год, так его и проведешь. В наступившем 1967 году я поступила в Щукинское училище и очутилась на одном курсе с сыном Тихонова и Мордюковой — Володей. А еще через четыре года Вячеслав Васильевич стал моим свекром. Но до этого я пережила свою первую настоящую любовь.
К нам в дом постоянно ходил друг семьи Аркадий, он преподавал математику.
Аркадий был давно и безуспешно в меня влюблен. И вот однажды, чтобы повысить свой статус в моих глазах, привел к нам в гости известного актера Николая Бурляева. Сидели, разговаривали. Хоть Колю и нельзя назвать красавцем — худенький, к тому же заикался, — но было в нем что-то такое, что заставило меня... нет, еще не влюбиться, но заинтересоваться им.
— Ты видела «Иваново детство»? — спросил Коля.
— Нет.
— Обязательно посмотри, очень рекомендую.
Мы жили тогда с родителями в Доме полярников на Суворовском бульваре. «Иваново детство» шло рядом в Кинотеатре повторного фильма.
Хорошо помню неполный зал и поразивший меня взгляд Колиных глаз в финале картины.
Бурляев позвонил и пригласил на спектакль, я наговорила ему множество теплых слов по поводу его роли Ивана. Мы стали встречаться. Отношения наши стремительно набирали обороты.
Перед его выпускным спектаклем в Щукинском училище «12 разгневанных мужчин» Коля встретил меня, посадил на лучшее место. Едва занавес открылся и Бурляев произнес на сцене первую фразу, из зала демонстративно, стуча каблуками и хлопнув дверью, выбежала Наташа Богунова. Видимо, у них на съемках фильма «Мальчик и девочка» был серьезный роман. Увидев, что Коля привел на спектакль Варлей, она не смогла сдержать ревности.
Я же посмотрела спектакль и уехала с цирком на гастроли в Горький. Там и застала меня премьера «Кавказской пленницы». Я не могла понять, что происходит: куда ни пойду, за мной неотступно следует толпа. После выступления приходилось выбираться через черный ход. А цирк в Горьком находился в самом хулиганском районе — Канавино. Помню, как мой коллега, пожилой клоун, пошел меня провожать, вывел через конюшни, и вдруг от служебного входа за нами бросается группа парней и молча идет сзади. У всех в руках палки, пруты. Нервы у нас не выдержали, клоун повернулся и спрашивает:
— Ребята, что это вы все с палками? Кого бить собираетесь?
Они отвечают:
— Да так, один человек снялся в кино и зазнался.
Такое впечатление, что я, снявшись в кино, «предала дружбу»!
А однажды в гостиницу, где я жила, пришел мужчина и попросил позвать меня.
Спустилась вниз.
— Нет, это не она, — заявляет посетитель.
Спрашиваю:
— А кто вам нужен?
— Это я.
А он свое:
— Не она!
Оказывается, в местном универмаге к нему подошла девушка — высокая, со стрижечкой каре — и представилась моим именем. Сказала: «Такая незадача, я здесь недалеко живу, в гостинице цирка, мне понравились сапоги, хочу их купить, а деньги оставила в номере. Вы мне не одолжите? Я буквально через час верну». Тот с радостью дал деньги. А потом пришел в гостиницу забрать долг. Так выяснилось, что «под Варлей» уже стали работать аферистки!
В Горький неожиданно, не предупредив, приехал Коля Бурляев. После представления встретил у служебного входа с цветком в замерзших руках. Апрель тогда выдался очень холодным.
— Наташа, то, что ты делаешь на арене, потрясающе. Я думал, у меня сердце разорвется от страха.
— Спасибо, но я хочу уйти и поступать в Щукинское училище.
— О чем ты?! Разве можно бросать цирк, для которого ты создана?!
— Знаешь, я приняла решение стать актрисой.
Коля еще долго убеждал по дороге в гостиницу, что этого делать не стоит. Он тонко чувствующий человек. И понимал, что театральная среда непременно нас разлучит. Коля остался у меня ночевать. Это была моя первая ночь с любимым мужчиной. Я стала женщиной. Утром в нашем маленьком номере, уже как жена, готовила завтрак.
«Когда ты вернешься в Москву, пойдем в загс», — сказал Коля.
Его предложение выйти замуж я приняла безоговорочно.
По-другому между нами и быть не могло.
Вскоре я подала заявление об уходе из цирка. Все смотрели на меня квадратными глазами: «Снимаешься — снимайся. Зачем увольняться? Можно работать в цирке и играть в кино». Но я была непреклонна.
Пока мы с Колей не расписались, жила у своих родителей на Суворовском бульваре, Бурляев — у своих на улице Горького. Его семья тоже обитала в коммуналке, и у них тоже было две комнаты: Колина — маленькая, узенькая, как пенал, другая — огромная, метров сорок.
Моя мама, узнав, что у Бурляева серьезные намерения, была в ужасе. Колиных фильмов она не видела, он ей не очень нравился. Мама пыталась отговорить меня. Папа проявлял большую сдержанность, но и он не скрывал, что хотел бы видеть рядом с дочерью более основательного человека.
Общее мнение сформулировала бабушка: «Не та партия! Не та!»
Колины родители, братья, сестра Люся (я дружу с ней и ее детьми по сей день), напротив, приняли меня с распростертыми объятиями. В общем, свадьба неумолимо приближалась, параллельно я сдавала экзамены в Щукинское училище.
Туры начались в июне. Когда пришла на прослушивание, в приемную комиссию сбежались старшекурсники. Леня Филатов и Володя Качан в первых рядах. Оказывается, посмотрев «Кавказскую пленницу», Леня воскликнул: «Какая девушка!» И вдруг эта девушка поступает в его училище!
Узнав, что Бурляев мой жених, Филатов страшно расстроился. Он изо всех сил пытался воспрепятствовать свадьбе. Раздобыв адрес, прибежал к нам домой. Мама открыла дверь. «Можно Наташу?» Мы стояли на лестничной площадке, и Леня уговаривал меня не выходить замуж за Колю. Причем делал это так эмоционально, что я заколебалась: «Наташа, отмени свадьбу. Я тебя так люблю, что ни один Коля на свете не сможет со мной сравниться».
Он посвящал мне стихи, на которые Володя Качан писал песни. Слова и мелодия били в самое сердце: «Перепутал год, перепутал век, и тебе не тот выпал человек».
Когда эту песню услышал Коля, заикаясь, спросил: «Н-не тот ч-человек? Кого он имеет в виду?» Напор Филатова не ослабевал, но я любила Колю и пути для отступления у меня уже не было.
Свадьба состоялась в огромной комнате Бурляевых на улице Горького.
Народу набилось множество: актеры, режиссеры, Колины сокурсники. Пришли Никулин с Этушем. Юрий Владимирович сочинил смешные стихи. Гуляли шумно и весело.
А после свадьбы сразу уехали большой компанией в Новый Свет. Там были Ваня Дыховичный, Маша Вертинская, Боря Хмельницкий, Максим Шостакович с женой Леной, другие Колины друзья. Каждое утро мы с Машкой заплывали далеко в море. А потом занимались нашим нехитрым хозяйством. Жили не сильно богато, жарили помидоры, пили копеечное вино.
Когда медовый месяц подошел к концу, вернулись в Москву в Колину комнатку, где помещались только кровать и столик.
У меня начались занятия в Щукинском, а Бурляев пошел работать в «Ленком». К сожалению, для нашего брака это стало началом конца.
Много лет спустя мы встретились с Колей на «Кинотавре» в Сочи. Он познакомил меня с женой и сыном Георгием. Разговорились. Коля обронил такую фразу: «Я все думаю, как ты со мной жила? Я был таким чудовищем».
Конечно, он преувеличил. Просто в ту пору, когда мы жили вместе, Коля был уже богемным мальчиком, который постоянно общался со взрослыми актерами и режиссерами. «Звездной болезнью» он не страдал, но цену себе знал. И был абсолютно не приспособлен в быту. Да и лет ему тогда было двадцать, а мне — девятнадцать. Теперь у Коли мощный стержень — вера и, слава богу, стабильная семья.
...Придя в «Ленком», Коля попал в спектакль «Суджанские мадонны», где играл вместе с Ириной Печерниковой.
Когда на премьере я увидела их на сцене, внутри будто ключик повернулся.
— Коля, что у тебя с Печерниковой?
— Ничего! Ты что?! Ира выходит замуж за поляка, я даже передавал ему ее фотографии, когда ездил в Польшу на съемки.
Это сейчас я понимаю, что, хоть и не бывает дыма без огня, не всегда мучительная ревность обоснованна. А тогда... Мы стали часто ссориться. Коля сделался невнимательным, порой даже грубым. Я обижалась, собирала вещи и уезжала к маме. Несколько дней держалась, а потом становилось так безумно тоскливо, что я возвращалась обратно.
Коля меня всегда радостно встречал, считая мои эскапады дурью.
Однажды после очередной ссоры я вернулась в квартиру на улице Горького, приоткрыла дверь нашего пенальчика и увидела, как за столом мирно сидят и едят приготовленный мною супчик Коля и Ира Печерникова. Это выглядело так по-домашнему, по-семейному... В груди резануло болью, я развернулась и ушла. Потом Коля приехал за мной, умолил вернуться.
Но трещина в наших отношениях росла. Я ревновала мужа к партнершам, а он меня — к сокурсникам, учебе, Филатову. И слово «развод» стало все чаще звучать во время наших ссор.
Мама, слушая жалобы на Бурляева, говорила: «Уходи, конечно, уходи». Колина мама Татьяна Михайловна придерживалась противоположного мнения: «Наташа, надо сделать все, чтобы сохранить семью.
Я же все прощаю своему Петру Диомидовичу. Вы с Колей молодые, так любите друг друга, так друг другу подходите — нельзя допустить, чтобы вы расстались из-за ерунды!»
Я все чаще уходила от Коли и все дольше задерживалась у своих родителей. К концу первого курса мы с Бурляевым фактически расстались, только развод еще не успели оформить.
Леня Филатов очень ждал этого момента. И усилил свой натиск. Иной раз после занятий я засыпала от усталости где-нибудь в кресле в уголке и просыпалась от обжигающего поцелуя в щеку. Открываю глаза — Леня. Напор Филатова меня и будоражил, и пугал.
На занятиях по танцу преподаватели поставили меня в пару с Володей Тихоновым.
Он был намного выше ростом. Едва во время урока возникала пауза, Володя наклонялся и нюхал мой пробор. Ему нравилось, как пахнут мои волосы.
Потом Тихонов стал класть мне в сумку записочки: «Наташенька!!!» с тремя восклицательными знаками или «Наташенька!!! Ах!!!», «Наташенька!!! Люблю!», «Масик, люблю!»
Когда я уходила от Коли к маме, Володя караулил, спрятавшись на чердаке (мы жили на последнем этаже). Он не окликал меня, лишь наблюдал, как иду от лифта к двери. Если я поднимала глаза, прятался. Это было очень трогательно.
Довольно часто мы собирались курсом на посиделки, отмечали дни рождения, как правило, происходило это у Володи или Кости Райкина.
Включали музыку, Тихонов танцевал со мной, вдыхал запах моих волос. Я слышала, как часто колотится его сердце: тук-тук, тук-тук. На меня, впечатлительную, это не могло не действовать. Володя напоминал большого породистого щенка, наивного и беззащитного. Его хотелось погладить, приласкать. Он был очень добрым, с прекрасным чувством юмора.
Пьянел Володя довольно быстро. Если Нонна Викторовна оказывалась дома, говорила гостям: «Все, уходите, Володька напился». Потом она мне рассказывала: «Вовка плачет и жалуется:
— Мама, я так люблю Наташу! А она замужем и еще звезда. Я не знаю, как быть.
А я его успокаиваю: — Не волнуйся, Вовка, будет наша.
Завоюем!»
И, в общем, завоевали.
Я стала часто приезжать к Володе. Мы сидели в его комнате. Нонны Викторовны почти никогда не было, она моталась по стране, снималась, зарабатывала деньги. Квартира свободна, но Володя не делал попыток сблизиться, что мне очень нравилось. Значит, он чистый и светлый мальчик, значит, ему нужны серьезные отношения. Володя рассказывал о себе, с особой теплотой вспоминал, как жил у дедушки с бабушкой — родителей Вячеслава Васильевича — в Павловском Посаде.
Потом Нонна Викторовна и Вячеслав Васильевич забрали сына в Москву, но вскоре они разошлись. Володя с огромным уважением относился к своему отчиму Борису Андроникашвили, но этот брак Мордюковой тоже оказался недолгим.
В основном Володя был предоставлен себе. Мать много работала, Вячеслав Васильевич тоже, а уж когда он женился и родилась Анечка, Тихонову стало совсем не до старшего сына.
Думаю, наркотики вошли в Володину жизнь вместе с новой московской компанией. Его просто уговорили попробовать: что будет от одного раза? Но одним разом дело ни у кого не ограничивается.
Володя познакомил меня со своими друзьями: Толиком по кличке Дорога (я тогда и предположить не могла, что это наркоманское прозвище) и Петей Башкатовым — сыном дворничихи. Ко мне эти милые и славные ребята отнеслись хорошо: Вовка влюблен, надо его поддержать.
Сначала я не понимала: откуда Володя знает, что я ссорюсь с Бурляевым? Потом выяснилось — у Дороги девушка работала на телефонном узле. Когда я сбегала от Коли к маме и начинала тосковать по своему законному мужу, мы с Бурляевым часами разговаривали по телефону. Иногда в наш разговор врывался глубокий вздох.
— Что это? — спрашивал Коля.
— Не знаю, — отвечала я.
Хотя прекрасно понимала: это девушка Дороги подключила Володю к нашему разговору и он страдает в трубке. Такое трогательное чувство кружило голову.
Наши отношения с Колей еще долго оставались бы неопределенными, никто из нас не торопился рвать их окончательно. Но он уезжал на съемки, и я попросила у него разрешения пожить в новой квартире в Нагатино, которую Бурляев недавно получил.
Коля дал ключи. Как только он уехал, меня разыскал Петр Диомидович: «Наташа, ты не могла бы вернуть ключи? Приезжают наши родственники, мы хотим их туда поселить».
Я тут же отвезла ключи и спросила:
— Петр Диомидович, а не возникла ли у вас с Колей мысль, что я стану претендовать на эту жилплощадь, если мы разведемся? Если так, то вы ошибаетесь. Я соберу свои трусы и уйду.
— Ну, тогда можешь там еще пожить, — успокоился свекор.
— Нет, спасибо.
Я могла простить любимому мужчине многое, но не предательство. Разве у Бурляева были основания считать меня корыстным человеком?
Когда Коля вернулся в Москву, вопрос о разводе встал ребром. Он пытался со мной помириться, приезжал к моей маме, просил повлиять на дочь. «Наташа — стена, как ни бейся, невозможно пробиться», — жаловался Коля.
Мама лишь разводила руками.
Нашу последнюю ночь мы просидели на кухне, пытались что-то склеить. К утру поняли, что не получится, у обоих были основания для ревности и недоверия. Наш детский брак, продлившийся почти три года, себя исчерпал. Вышла на улицу, глаза застилали слезы, меня просто шатало от мысли: все, конец!
Воскресенье проклятое,
черное!
В красный цвет
обрядившийся шут!
От родного, от окон
зашторенных
С разорвавшимся сердцем
спешу.
Сбереги меня, мама,
от нежности,
От подземно гудящей любви!
Возврати к целомудренной
свежести —
Не к тому, кто меня отравил!
Эти стихи я написала, расставшись с Колей.
Леня Филатов, узнав, что мы развелись, страшно обрадовался и стал подсылать своих друзей, которые на все лады уговаривали посмотреть на Филатова серьезно, рассказывали (хотя я и сама об этом знала), какой он потрясающий человек.
Однажды в этой роли выступил Боря Галкин — очаровательный юноша с огромными небесно-голубыми глазами. Боря убеждал меня: «Надо как-то определяться, Леня весь извелся — что у тебя за отношения с Володей Тихоновым?»
И добился обратной реакции: я увлеклась Борей. В тот момент Володя, не будучи ни мужем, ни любовником, повез меня знакомить с дедушкой и бабушкой в Павловский Посад.
Бабушка отнеслась ко мне с симпатией, почему-то прозвала «цыганочкой», подарила яркую зеленую шаль, которую я храню по сей день. Вечером, когда все легли спать, я по традиции села и стала записывать впечатления в дневник. Излила на его страницах свои симпатии к Боре Галкину. Володя крутился рядом, интересовался, что я там пишу. А потом выкрал дневник и прочитал про Борю. Страдал так, что бросился в недолгий, но бурный роман с нашей однокурсницей.
На третьем курсе Евгений Рубенович Симонов начал репетировать выпускной спектакль «Снегурочка» по пьесе Островского, мне досталась заглавная роль, а роль Мизгиря получил Володя. Любовная история, которую мы переживали на сцене, соединила нас окончательно.
Филатов хотел меня убить. Подкараулив в коридоре, схватил за грудки, тряс и орал: «Как ты могла променять меня — такого умного, талантливого — на эту красивую дубину?!»
Ему казалось, что Володя очень глупый. На самом деле это неправда. Тихонов действительно был не слишком образованным, мало читал, но обладал тонкой доброй душой. Когда мы уже жили у меня на Суворовском бульваре, я подсунула Володе «Сто лет одиночества» Маркеса. Он проглотил книгу за ночь. Я проснулась утром, а он переворачивает последнюю страницу.
— Ты что, совсем не спал?
— Масик, как я мог? Представляешь, прожил двадцать два года и только сейчас прочитал такое! Спасибо тебе!
Я гордилась собой неимоверно. Во взаимоотношениях, кроме объятий и поцелуев, есть еще и духовный обмен, когда что-то даешь мужчине, а что-то получаешь от него.
Это запоминается гораздо больше, чем физическая близость. Например, мое самое светлое воспоминание о Коле Бурляеве — это когда мы лежали, обнявшись, и Коля читал мне вслух «Мастера и Маргариту».
Володя Тихонов очень любил животных, мог подобрать на улице щенка и принести домой, это многое говорит о человеке. Нонна Викторовна рассказывала, как Володя купил в зоомагазине цыпленка, лег с ним в постель и во сне нечаянно придавил. Как он — взрослый парень — плакал! Володя был очень нежным и чувствительным.
Но по мере того как его засасывали наркотики, он становился все более жестким, даже жестоким.
Я долго отказывалась верить в то, что Володя — наркоман. И что это очень серьезно.
Родители построили кооператив на Дмитровском шоссе и переехали, оставив мне коммуналку на Суворовском. Володя сразу переселился. Мы готовились к свадьбе. Я уезжала на съемки, а к Володе тут же являлись друзья. Соседки мне потом докладывали: «Наташа, в ваше отсутствие Володя вел себя неадекватно. У него собиралась компания, там происходило что-то нехорошее».
Я стала находить в комнате не только пустые бутылки, но и какие-то таблетки, шприцы. Спрашивала у мужа:
— Что это?
— Это не мое, Петя и Дорога забыли.
— Чтобы я их здесь больше не видела!
— Наташ, ну не могу я их бросить, они единственные друзья, которые меня никогда не предадут.
Володя говорил так убедительно, что я верила. Потому что любила. Тихонов сам не понимал, насколько это страшно. Его молодой крепкий организм пока выдерживал такое «увлечение». А меня было легко обмануть.
— Володя, ты что, выпил?
— Да. Всего лишь бокал вина.
Разницы я не видела: ну, сидит он немного навеселе. С кем не случается?
Однажды пришли к Володе домой, Нонна Викторовна спрашивает: — Володя, где две мои вазы?
Разбил, что ли?
— Мам, мне Масику нужно было купить подарок к свадьбе. Я отнес их в комиссионку, — не моргнув глазом, ответил он.
Мордюкова посмотрела на меня недобрым взглядом. Но никаких подарков я, конечно же, не получала. Все деньги уходили на Володино пристрастие. Надвигалась беда, масштабов которой никто из нас еще не понимал.
Нашу свадьбу гуляли в квартире Мордюковой на Краснохолмской набережной. Собрались только близкие и друзья — Петя и Дорога в первых рядах. Вячеслав Васильевич Тихонов тоже заехал нас поздравить. В середине торжества мои цирковые приятели канатоходцы Володя и Женя Волжанские вызвали меня из-за стола на кухню и прикрыли дверь: «Наташ, куда ты смотришь?
Минуту назад на балконе Володя предлагал нам дозу».
Внутри меня все оборвалось. Утром, когда Володя, Нонна Викторовна и я сидели за завтраком, я разрыдалась и впервые сказала Мордюковой о том, что происходит с Володей. Володя успокаивал, говорил:
— Это неправда.
Я встала и пошла к двери. Помню, как кричала Нонна:
— Иди за ней! Проси прощения!
— Она меня не простит.
— Дурак, только она может тебя спасти!
Не знаю, что было дальше, я захлопнула дверь и уехала на Суворовский.
Володя появился на следующий день, молил его простить, обещал расстаться с друзьями. Но этого, конечно, не случилось. Петя и Дорога были рядом всегда. Когда я приехала под Горький навестить мужа на съемках прославившего его фильма «Русское поле», тут же увидела верных товарищей, которые жили поблизости.
— Зачем они здесь?
— Не обсирай моих друзей, — отрезал Володя.
Семейной жизни у нас с Тихоновым не получилось. Вскоре после свадьбы его забрали в армию. Он служил в команде при Театре Советской армии. А я в это время была уже беременна.
По выходным Володя исправно отпрашивался в увольнительную. Но шел он не к беременной жене, а к Пете и Дороге — туда, где страшный порок был нормой.
А еще в тот момент он познакомился с юной шестнадцатилетней девушкой Наташей Егоровой — фигуристкой из балета на льду. Наташа тоже принимала Володю в любом состоянии. Муж как-то признался, что она просто не давала ему проходу, дежурила у театра. С моими чувствами Тихонов считаться перестал: беременная — куда она денется?
Поняв, что теряю Володю, позвонила свекрови:
— Нонна Викторовна, помогите!
— Наташка, разбирайтесь сами, — ответила она. — У меня сейчас свои проблемы. Я с Толей расстаюсь.
У Мордюковой тогда был серьезный роман с певцом из Большого театра.
Его отправили на стажировку в «Ла Скала», и вскоре Нонне донесли, что ее Толя завел там роман с молодой, как она выразилась, «сисястой» певицей. А Нонна Викторовна женщина резкая. Когда Толя вернулся из Милана, она собрала его чемодан, выставила за дверь и больше не пустила на порог, хотя и страдала страшно. Я позвонила как раз в тот момент. Ей действительно было не до нас.
Нонна Викторовна была очень влюбчивой, но ей всегда попадались не те мужчины. Она обо всех заботилась, моталась по стране с концертами, зарабатывала деньги, всех кормила. Может, у ее кавалеров возникало ощущение, что сама Мордюкова в заботе не нуждается — такая сильная, крупная. А может, это мы балуем мужиков? Я ведь не очень высокая и никогда не была крупной, что сути дела не меняло.
Мне сразу же хотелось помочь возлюбленному, поддержать. Глядь, а он уже лежит на диване, как султан. В этом у нас с Мордюковой много общего.
Я очень долго скрывала от мамы, что у нас с Володей неладно. Но поставленный врачами срок, когда должна была родить, неумолимо приближался. Так как резус у меня отрицательный, ходила тяжело, ребенок в животе был подвижным и измучил меня. Я очень прибавила в весе, подурнела. Однажды шла в женскую консультацию по улице Качалова и вдруг услышала знакомый голос Моргунова: «Варлей, что это с тобой?»
Прохожие начали оглядываться в надежде увидеть «красавицу Нину». Я стояла посреди улицы с огромным животом, слезы текли по щекам.
Чувствовала себя некрасивой, несчастной, брошенной. Сидела в своей комнате на Суворовском бульваре и ждала прихода Володи или хотя бы звонка, но телефон молчал. Оставаться одной на таком сроке беременности было уже небезопасно, и я переехала к родителям на Дмитровское шоссе. Мама с папой не стали задавать лишних вопросов, отец сказал: «Главное сейчас — родить здорового ребенка, с остальным разберешься потом».
Несмотря на то что врачи поставили срок десятое февраля, моя бабушка была уверена, что я рожу в ее именины — на Татьянин день. И действительно, схватки начались двадцать пятого января. В роддом меня отвезли родители, звонить Володе никто не стал. Васенька родился после полуночи, двадцать шестого января. Когда врачи показали мне ребенка: — Смотрите, мамаша, кто у вас родился?
— перед глазами все поплыло и я еле слышно произнесла:
— Девочка.
— Ну какая же девочка?! Мальчик.
Имя ребенку заранее выбрала Нонна Викторовна, она хотела, чтобы внука назвали в честь отца Вячеслава Васильевича. Когда сына принесли на кормление, написала родителям записку: «Сегодня я в первый раз кормила грудью своего Ваську. Он такой страшненький, но такой красивый!»
Васькин папа появился в роддоме на третий день. Мне передали большой свернутый из газеты кулек с немытыми фруктами. К нему прилагалась записка: «Масик, я потрясен! Прости меня за все. Я тебя очень люблю! Целую тебя и Ваську».
Володя встречал меня из роддома, принял посапывавший сверток.
А через месяц привел в квартиру моих родителей посмотреть на своего сына друзей — Петю и Дорогу... И всю команду Театра Советской армии.
Нонна Викторовна примчалась к внуку сразу после выписки из роддома.
— Наденьте, пожалуйста, — мама протянула ей марлевую повязку.
— Это еще зачем?
— У нас все стерильно.
Мама до сих пор переживает: «Нонна, наверное, на меня обиделась». Конечно, обиделась. Когда Мордюкова уходила, мама сказала: — Приходите почаще.
— Меня уговаривать не надо!
Я приду внуку пеленки стирать.
Но больше мы ее не видели.
Вячеслав Васильевич тоже приезжал, привез в подарок кроватку. Мы недолго посидели за столом, он торопился купать годовалую дочь Анечку.
Я оказалась сумасшедшей матерью, тряслась над Васькой как над хрустальной вазой. Мы поначалу спали вместе на родительской двуспальной кровати, я просыпалась раз десять за ночь, подползала к ребенку, чтобы послушать: дышит ли?
У нас в то время жила собака — огромная догиня. Когда я принесла и распеленала сына, она кинулась к нему, чтобы обнюхать. И я, только что родившая и еще не окрепшая женщина, так испугалась за ребенка, что схватила собаку на руки и выбросила за дверь.
Откуда только силища взялась, ведь догиня была ростом с теленка. Над вторым своим сыном Саней я уже так не тряслась, хоть и любила не меньше. Собаки и кошки даже к нему в манеж запрыгивали.
Фильм «Русское поле», где Володя сыграл вместе с Мордюковой, имел огромный успех. У мужа появилось множество поклонниц. Володя почувствовал себя звездой. После его смерти мы разговаривали с Нонной Викторовной.
— Все бы сложилось иначе, если бы Володя пошел не в эту жуткую актерскую профессию, а на завод, — сказала она.
— А что бы изменилось? К пьянству ведут те же дороги.
— У него не было актерских способностей, вот он и страдал.
— Нет, Нонна Викторовна, Володя очень талантливый, с редкими данными: он красавец, герой с потрясающим тембром голоса.
Нужен был только человек, который заставил бы его работать, хорошенько встряхнул и отвадил от сомнительных друзей.
К сожалению, такого человека не нашлось... Сначала умер Петя, за ним — Дорога, а потом и Володя...
Я с Васькой жила у родителей. Мы объяснились: Володя признался, что у него есть женщина, но она для него ничего не значит, любит он только меня и сына, хочет, чтобы я все забыла и мы снова были вместе. Я же ничего забывать не собиралась. Понимала: если он не начнет серьезно лечиться, будущего у нас нет.
Володя звонил, я не подходила к телефону. Тогда Тихонов врывался в квартиру. Увидев сидевшего на горшке Ваську, кричал: «Я твой папа! Я твой папа!»
Ребенок ничего не понимал: какой такой папа?
Тот день помню отчетливо. Я ночевала на Суворовском бульваре. Звонок в дверь. Открываю — Володя вбегает в квартиру, хватает меня и тащит в спальню.
По его расширенным зрачкам поняла: он под кайфом. Володя требовал секса, повторял: «Ты моя жена!» Я отбивалась, но ничего не могла поделать, в нем словно проснулся дикий зверь. Я испугалась, прекратила сопротивляться. Добившись своего, Тихонов оделся и молча вышел.
Тот случай не прошел для меня бесследно. Через месяц выяснилось, что я беременна. Пошла к знакомому врачу, преодолевая стыд, пряча глаза, спросила:
— Если муж наркоман и в момент зачатия принял дозу, может ли это отразиться на ребенке?
— Может, да, а может, и нет, — отвечали мне. — Это будет ясно только через тринадцать—четырнадцать лет.
Я не стала рисковать, пошла в больницу, сделала аборт. Совершила грех, за который до сих пор прошу у Бога прощения. Об этом не знал никто: ни мои родители, ни Володя. Когда он отслужил и вернулся из армии, я подала на развод. Вскоре Володя женился.
Его новая жена Наташа сразу же люто меня возненавидела.
О причине я узнала позже. Володины друзья рассказывали: он постоянно говорил Наташе, что любит только меня, и по-садистски наблюдал за ее реакцией. Мог вообще не пустить Наташу на порог. Она часами стояла у Тихонова под дверью, стучала, звонила, а в это время Володя принимал у себя другую женщину.
Он много ездил по стране с концертами «Товарищ кино». Вернувшись, звонил мне среди ночи:
— Масик, я прилетел из Ташкента.
— Володенька, ты не перепутал номер телефона?
— Я ничего не перепутал, я тебя люблю, сейчас приеду с дыней и арбузом.
— Поезжай к своей жене и ребенку.
Наташа Егорова к тому времени уже родила Тихонову сына Володю.
И тогда он произносил такую фразу:
— Масик, как быть? У меня нет отцовского чувства.
— К сожалению, я это знаю, Володечка, — отвечала я.
Сыном он не интересовался никогда. А рядом со мной рос ребенок с его чертами лица. В Васькиной улыбке, поднятых уголках губ безошибочно угадывался Володя. У сына прорезался первый зубик, он пошел, произнес первое слово. Этим хочется поделиться с его отцом. Но это невозможно. Невыносимо грустно и несправедливо!
Лишь за год до смерти Володя стал мне очень часто звонить. Он пытался лечиться, лежал в больнице, писал матери письма: «Забери меня отсюда.
Я все понял, надо жить по-другому. Егоровой в моей жизни больше не будет». Уже несколько лет Наташа жила отдельно.
Если меня не было дома, к телефону подходил Вася, ему тогда уже исполнилось семнадцать. Володя протягивал трубку Нонне Викторовне, которая была около него, и говорил: «Мам, хочешь мой голос послушать?»
Действительно, я тоже поражалась: сын, который вырос без какого бы то ни было влияния Володи, изъяснялся его фразами с его интонациями. И тембр голоса у Василия отцовский.
У меня уже родился Саша. В одном из последних телефонных разговоров Володя спросил:
— Масик, а твой младший сын совсем на меня не похож?
— Нет, Володенька, почему он должен быть похож на тебя?
— Не знаю.
Мне просто этого очень хочется.
...Рано утром раздался телефонный звонок. Бывшая сокурсница спрашивает: «Наташа, где хоронят Володю? Куда приезжать, чтобы проститься?»
Так я узнала о смерти Володи. Тут же набрала номер Мордюковой:
— Нонна Викторовна, это Наташа Варлей.
— Наташенька! — зарыдала она в трубку. — Моя родная...
— Я не знаю, что говорить, как вас утешить.
— Ну, ты-то понимаешь, что Володька был болен?
— Конечно, понимаю.
Наши сокурсники... — говорю я.
— Никого не хочу видеть! Ни одного сокурсника! И той Наташки и Вовки чтобы там не было! Хочу видеть только тебя и Васеньку. Я помню, как ты билась, чтобы Володьку вытащить. Не знаю: что мне делать?..
Я созвонилась с сестрой Нонны Викторовны Людой. Вместе поехали в морг, на кладбище — договариваться о похоронах.
— Нонна Викторовна, как вы считаете, Володю нужно отпевать?
— Нужно, у Вовочки крест висел над кроватью.
Духовник нашей семьи отец Алексей договорился с храмом.
В 1990 году это было очень непросто. «Вы только не опаздывайте, — попросил он. — После вас в храме назначено венчание».
Нонна Викторовна была в таком жутком состоянии, что опоздала на целый час. Мордюкова буквально выпала из автобуса ко мне на руки. Мы обнялись. Увидев Васю, она зарыдала: «Ой, Васечка! Вовочкины ручки», — и стала их целовать.
Наташа Егорова с мальчиком и своей матерью тоже пришли. Помню совершенно безутешного Вячеслава Васильевича.
На похоронах Вася познакомился с тетей — Анечкой Тихоновой, да и дедушку с бабушкой близко увидел, можно сказать, впервые за многие годы.
Похоронили, собрались ехать в Володину квартиру на поминки.
И тут Нонна Викторовна повела себя неправильно, хотя осуждать ее в том состоянии язык не поворачивается. Бог ей судья. Когда в автобус стали подниматься Егорова с мальчиком и матерью, Нонна сказала:
— Я вас видеть не хочу!
— Нонна, разве так можно? Не надо, — стала уговаривать ее Лариса Лужина.
— Я сказала! — ответила Мордюкова и отвернулась к окну.
На сороковой день на кладбище Нонна Викторовна стала ссориться с сестрой, не помню уже, по какому поводу. Я говорю: — Нонна Викторовна, нельзя у могилы ссориться.
— А ты вообще замолчи!
— грубо и резко оборвала она.
Я ничего не ответила. Только слезы покатились. Приехали к Мордюковой, стали поминать Володю. В какой-то момент Нонна Викторовна начала просто соловьем заливаться в адрес Егоровой: уж такая она молодец, росла в простой семье, но сама всюду пробилась, и ребенка-то ее Нонна, в отличие от моего Васи, нянчила. В мою сторону она даже не смотрела. Я ничего не могла понять, но сидела, терпела.
На следующий день мне позвонила и все разъяснила сестра Нонны Викторовны. Оказывается, Егорова заявила: «Вот вы не хотите со мной общаться, думаете, Варлей вас искренне поддерживает, а не знаете, почему она во время похорон ни разу от вас не отошла.
Наталья пригласила туда телевидение, чтобы лишний раз засветиться».
Действительно, в церкви, где состоялось отпевание Володи, ходил человек, из сумки которого торчала видеокамера. Он был приглашен снимать венчание, которое задержалось из-за нашего опоздания.
«Боже мой! Какая чушь! Зачем мне это?» — возмутилась я и тут же перезвонила Мордюковой.
— Нонна Викторовна, неужели я настолько подлый человек, чтобы пригласить телевидение на Володины похороны? Зачем мне при этом держаться за вас, если я сама известная актриса? И как вы считаете: я что, так хорошо выглядела на похоронах, чтобы лишний раз в том состоянии лезть на экран?
— Не прощу!
— Мордюкова бросила трубку.
Она поверила Егоровой не на сто, а на все двести процентов. Тогда я написала Нонне Викторовне письмо и получила от нее ужасный ответ. Там была такая фраза: мол, надо еще проверить — Володин ли сын Вася.
Я бросилась к духовнику — отцу Алексею, рыдая, рассказала эту историю.
— Меня оклеветали. Что делать?
— Ничего. Не надо ни объясняться, ни оправдываться. Молись о ее здоровье. Можешь молиться о том, чтобы вы нашли друг друга. Если Богу будет угодно, она сама к тебе придет.
Так и случилось. Прошло много времени, на фестивале «Кинотавр» был концерт, в котором мы обе участвовали. Нас с Ирой Алферовой посадили в одну гримерку с Нонной Викторовной.
— Наташ, — сказала Ира, — я ее так боюсь, давай перейдем в другую гримерку.
— Давай, — и мы ушли.
Сидим, ждем, когда нас объявят, и вдруг входит Мордюкова: «Девочки, я почему-то оказалась одна, я с вами посижу».
После концерта на банкете Нонна Викторовна сидела за столом напротив меня. Вдруг в какой-то момент она поднимается и говорит: «У меня есть тост. Я хочу выпить за Наташку. Она такая мать! Я так ее за это уважаю».
Я вздрогнула. Все ведь знают нашу ситуацию.
Тут вмешался глава фестиваля Марк Рудинштейн: «Так приятно, когда свекровь по-доброму отзывается о своей невестке. Давайте поддержим».
Это был первый шажок к потеплению. А позже мы снова встретились — на концерте в Доме ветеранов кино в Матвеевском. Нонну Викторовну сопровождала сестра Наташа. Они вошли, когда я гримировалась: «Ой, Наташка, — и бросились ко мне как родные. — Мы так рады тебя видеть!»
Я тоже была счастлива. Когда Нонна Викторовна отвлеклась, ее сестра шепнула мне на ухо: «Знаешь, нам обрывает телефон Егорова, говорит: «Вы тут жируете, старые ..., а я с Вовочкой бедствую». Ну как же так? Она молодая женщина, может сама зарабатывать.
Почему мы, пенсионерки, должны ей помогать? Тем более что Нонна еще не оправилась после тяжелой болезни».
Восьмидесятилетие Мордюковой отмечали в Доме кино. Мне позвонили организаторы:
— Может, придете с Васей ее поздравить?
— Васю трудно уговорить, он человек не публичный. Приду с внуком Женей.
На сцену нас выпустили уже под самый занавес. Нонна Викторовна сидела безумно уставшая, отрешенная. Я сказала какие-то слова, спела песню, подошли к ней, Женька протянул букет цветов, я наклонилась, поцеловала. «Наташка, я тебя всегда любила», — чуть слышно прошептала Нонна Викторовна.
Этого, естественно, никто не расслышал, зато некоторые мои «добрые» коллеги интересовались потом:
— Что это она так с вами холодно себя вела? Все-таки правнук пришел.
— Она еле сидела, — объясняла я. — Этот юбилей стал для нее стрессом. Нонне уже не по силам выдержать несколько часов на публике.
Нонна Викторовна позвонила через день: «У меня было ощущение, что я два дня сидела на сцене и вы с Женей пришли на второй».
В конце жизни Мордюкова редко подходила к телефону, сестра Наташа объясняла: «Не обижайся, пусть отдыхает. Она очень болезненно воспринимает все, что напоминает о Володе».
Зато с моей мамой они подолгу беседовали по телефону о чем-то своем.
Я несколько раз заезжала в Крылатское. Привезла купленные в какой-то поездке теплые верблюжьи халат и тапочки — Нонна жаловалась, что мерзнет в новой квартире. Однажды, когда я уходила, она сказала: «Наташка, обязательно приходи ко мне со своим младшим сыном. Он мне очень нравится».
Саша не напоминал ей о Володе.
С Вячеславом Васильевичем мы тоже несколько раз пересекались на фестивалях. Однажды нас по недосмотру администратора поместили даже в одно купе, потом заохали-заахали. Я успокоила: «Не волнуйтесь. Наоборот, хорошо, что у нас с Вячеславом Васильевичем появилась возможность пообщаться».
Мы действительно проговорили полночи.
Он спросил: «Отчего же все-таки умер Володя?»
Мне пришлось ему рассказать. Оказывается, Вячеслав Васильевич не знал, что в момент смерти в Володиной крови не обнаружили ни алкоголя, ни наркотиков. Я знаю это точно, поскольку получала справку судмедэкспертов. Он умер от острой сердечной недостаточности. Организм не выдержал его образа жизни. Ему было всего сорок лет.
На юбилей Вячеслава Васильевича в Дом кино не пошла по нескольким причинам. Во-первых, лежала с давлением, во-вторых, знала, что там будут устраивать «показательные выступления» Егорова с сыном. Позвонила Анечке, извинилась. Жалею, что позже не съездила к Вячеславу Васильевичу, не сказала теплых слов.
Мне хотелось его обнять, поцеловать, но помешала природная щепетильность. Ведь Тихонов в конце жизни уединился на даче со своими близкими и не хотел, чтобы его беспокоили. Рядом были внуки, дочь, любимая собака, кошки.
Прощание с Вячеславом Васильевичем состоялось в храме Христа Спасителя. А на сороковой день мы поминали его в доме на Николиной горе. Когда говорили добрые слова, у меня вдруг страшно заболело сердце, боль не отпускала. Вдова Вячеслава Васильевича Тамара Ивановна увела меня в свою комнату, дала валидол. Оказывается, меня посадили за столом на то место, где обычно сидел Вячеслав Васильевич. Видно, его душа была с нами и я это остро почувствовала.
Вечером позвонила сестра Мордюковой:
— Сегодня по НТВ выступала Наташа Егорова, сказала: «Мордюкова умерла — ничего не оставила внуку, теперь Тихонов умер — тоже ничего не завещал Володе».
— Очень вовремя, — ответила я.
Когда-то давно у нас с Егоровой была общая массажистка, и она мне рассказала: «Я пришла домой к Егоровой и случайно зацепилась за коврик, он отогнулся, и я увидела, что там лежит твоя фотография, вся истыканная иголками».
Узнав об этом, я обратилась к батюшке:
— Есть ли такое понятие, как порча? И как от нее защититься?
— Молитва, исповедь, причастие, крест.
Кроме того, есть несколько священнослужителей, благословленных церковью на отчитку для снятия порчи.
И еще я узнала, что Егорова и ее мать за глаза звали меня «эта жидовка». Почему — непонятно, ведь фамилия Варлей валлийская.
По большому счету, может, и не нужно было бы об этом вспоминать. Православный человек не должен помнить обиды. Наверное, во имя памяти о Нонне Викторовне, Вячеславе Васильевиче, Володе нам всем правильнее было бы, наоборот, объединиться, начать общаться. Но...
На поминках по Нонне Викторовне я встала и обратилась к Наташе Егоровой: «Хочу, чтобы мы с тобой обнялись и попросили прощения за то, что невольно причиняли друг другу боль своим существованием. Может, и не по злому умыслу.
Не важно! Володи и Нонны Викторовны больше нет, но у нас есть сыновья. Надо, чтобы они встречались и общались как братья».
Егорова перекрестилась широким жестом, обнялась со мной, мы чокнулись бокалами, я поцеловала ее сына Володю. Пришла домой, радостно рассказываю Васе: «Мы с Наташей примирились и договорились встретиться, надо, чтобы ты познакомился со своим братом».
Вася, зная мою доверчивую восторженность, молча кивнул.
Я набрала номер Егоровой:
— У меня через два дня спектакль, приходите с сыном.
— Конечно! Обязательно!
Через два дня Егорова перезванивает:
— Наташенька, не жди нас. У меня проблема, совсем нет денег, нечем платить за квартиру.
Может быть, она ждала, что я предложу помощь, заплачу за квартиру. Но тогда мне это не пришло в голову, да и деньги у меня водятся не часто. Я сказала только:
— Ну что ж, жаль, встретимся в другой раз. Мы все-таки должны познакомить сыновей.
А вскоре на мой мобильный — звонок:
— Это подруга Володи Тихонова.
— Какого Володи? — растерялась я.
— Вашего бывшего мужа.
— Откуда у вас мой номер? Когда Володя был жив, мобильных не существовало.
— Я что хочу сказать, — перебивает она меня. — Зачем вы врете, что Вася — Володин сын? Он совсем на него не похож. Он же вылитый Бурляев.
— Вы сумасшедшая? Николай Петрович — замечательный отец. Обожает всех своих детей. Но при чем здесь Василий? Мы с Николаем расстались в шестьдесят восьмом, а Вася родился в семьдесят втором. Что вы такое несете?!
Через день Егорова дала интервью известной газете, где слово в слово повторила этот бред. А потом и на телевидении прошел сюжет, где она произнесла пламенный монолог на ту же тему у Володиной могилы.
«Наташа, если ты будешь подавать в суд, мы выступим на твоей стороне, все происходило на наших глазах», — сказали мне сестры Мордюковой.
Позвонила моя сестра Ирина:
— Дай мне телефон Егоровой, я с ней объяснюсь.
— Зачем перед ней унижаться? Что это изменит?
— Тогда давай подадим в суд. Мало того что она обгадила тебя, так еще и пытается лишить Васю памяти об отце.
Мой сокурсник по цирковому училищу, эмигрировавший в Америку, увидев возмутивший его телесюжет в Нью-Йорке, тут же позвонил в Москву. Он просил нашего общего друга найти телефон «этой женщины», чтобы высказать все, что он о ней думает.
Замечательно, что есть друзья, которые готовы за меня заступиться, даже живя на другой стороне земного шарика.
Я долго думала, почему Егорова объявила мне войну. Потом поняла: побоялась, что я стану претендовать на квартиру Нонны Викторовны. А мне даже мысль такая не могла прийти в голову. И все равно я молюсь о здравии Наташи и ее сына Володи. Его мне особенно жаль. И еще всегда читаю молитву «Ненавидящих и обидящих нас, прости».
Когда меня спрашивают, чей Саша сын, отвечаю: «Мой». То, что я его родила, вообще чудо. Когда-то сильно простудилась сначала на одной картине, потом на другой. Врачи авторитетно заявляли, что детей у меня больше быть не может. Но Бог подарил Сашу. Правда, я чуть его не потеряла, потому что роды начались преждевременно.
Я училась в Литинституте, у меня не приняли контрольную по истории КПСС. Ночью села ее перепечатывать. Перенапряглась, и начались схватки, хотя шел всего лишь восьмой месяц.
Я поспешила в роддом, где наблюдалась. В ночной смене у одного из врачей был день рождения. Я не могла ни до кого докричаться, сама побрела в родильную палату, акушерка еле успела подхватить у меня ребенка, но он не заплакал. Только благодаря тому, что в роддоме оказался уникальный врач Алексей Владимирович Грачев — микропедиатр, который спасает детей до двадцати дней от роду, у меня есть второй сын. Двое суток Алексей Владимирович сидел с тяжелым ребенком и спас моего Сашеньку, которому сегодня двадцать пять лет. А тогда я обливалась слезами: всем приносят детей кормить, а мне нет.
Чтобы совсем не впасть в депрессию, брала ведро, тряпку и начинала мыть больничные полы. Алексей Владимирович это увидел, взял меня за руку, отвел к палате интенсивной терапии, где лежал в кувезе весь в проводочках и трубочках мой мальчик, показал на него:
— Посмотри, он улыбается, помогает нам. Ты плачешь, ему мешаешь. Ты должна, во-первых, верить, что все будет хорошо, молиться и назвать ребенка по святцам. Знаешь, какое у него имя по святцам?
— Не знаю.
Выяснилось, что это день святого Александра Невского. Через неделю Сашеньку отправили в детское отделение 13-й больницы, где он попал в руки замечательного врача Марины Викторовны. И хотя для меня наступили тяжелые времена: я вставала в шесть утра, сцеживала молоко и везла в больницу, там мы гладили пеленки, мыли палаты, затем нас пускали к нашим детям, чтобы их покормить, — я была счастлива, потому что самое страшное было уже позади.
А Алексей Владимирович стал священником, нашим духовником, много лет вел нас по жизни.
Он погиб в автомобильной катастрофе, это было так нелепо и несправедливо... Но я знаю, что ТАМ он молится за нас...
Сашу я воспитывала одна. Конечно, помогали папа и мама. Да и Василий, который старше брата на тринадцать лет, заботился о нем как отец: купал, кормил, оставался с ним, когда я уезжала на работу. С Сашиным отцом у нас было очень красивое, нежное, высокое и сильное чувство.
Чужая воля — долгий путь...
А прилетишь — забудь,
забудь.
Густой туман непониманья
И непогоды... Далеки!
Непостижимо далеки!..
Но линии моей руки
И линии твоей руки
Сойдутся на кресте
свиданья,
Чтоб вырваться
из горьких пут...
И разлетается, как пух,
Холодный панцирь
отчужденья.
В этом стихотворении я рассказала о наших отношениях.
Мы жили в разных городах, написали друг другу множество прекрасных писем. Он приезжал в Москву. Потом уезжал... Когда я объявила ему, что беременна, он вдруг исчез. Неожиданно позвонил, когда Саше исполнился месяц, спросил:
— Как дела?
— У меня родился мальчик, назвала Сашей, — ответила я.
У меня было ощущение, что он плачет... Потом раздались короткие гудки.
Как-то мы случайно встретились на Арбате.
Я гуляла с сыном, ему уже исполнилось восемь лет.
— Это Саша? — спросил он.
— Да.
А еще однажды мы пересеклись на «Мосфильме». Поговорили ни о чем. Потом он вдруг вскочил, убежал и принес почему-то огромный пакет «Вискаса» для моих двенадцати кошек. Вот и все.
Очень жалею, что в эмоциональном порыве большую часть наших писем я порвала. Но несколько осталось. Я их берегу и когда-нибудь отдам Саше.
Чем старше становишься, тем более уверен в том, что не повторишь прошлых ошибок.
Но самой большой ошибкой я считаю свой третий брак. Он стал неожиданным для меня самой. Казалось бы: взрослая женщина, двое детей. Старший женат, у него уже появился свой ребенок. А я вдруг влюбилась как девчонка.
Я затеяла ремонт квартиры, он длился целый год. Владимир возглавлял бригаду строителей. Первый раз появился с огромной охапкой желтых цветов, встал на колено, преподнес со словами, что я — его любимая актриса. Поступил красиво, но в голове вертелось: «Почему цветы желтые? Это же цвет измены». Потом решила: что за глупости, при чем тут измена, я же ремонт делаю, в конце-то концов.
Каждое утро Володя появлялся, отдавал распоряжения рабочим, мы садились пить чай и беседовали. Он оказался начитанным, пытливым человеком, с ним было интересно.
А потом мы разбегались: Володя по своим делам, я на телевидение (вела тогда передачу «Домашние хлопоты с Натальей Варлей»), чтобы встретиться вечером. Бригада заканчивала работу, ужинала и расходилась. Саня делал уроки, а мы с Володей засиживались допоздна и все говорили, говорили... Я поражалась, как много у нас общего. Мы одинаково смотрим на жизнь. Я замечала в его глазах влюбленность, восторженность, но о взаимности не думала: между нами большая разница в возрасте. Боялась смешно выглядеть — ведь он почти ровесник моего старшего сына. Но Володя все больше входил в мою жизнь. Я постоянно чувствовала его поддержку. В доме появился мужчина.
Они нашли общий язык с Сашей. Это для меня было важнее всего. Я в одиночку поднимала детей. Встречались мужчины, которые предлагали руку и сердце, но если я понимала, что человек не станет не то что отцом — другом моим детям, вопрос даже не рассматривался.
Володя учил Сашу водить машину, сын был в восторге: у него появился старший товарищ. Когда мы познакомились, Володя не был воцерковлен, но потом начал ходить в храм вместе с нами, мы ездили к нашему духовнику. Вскоре стало понятно, что друг без друга мы жить не можем.
Володя единственный мужчина, с которым я венчалась. В церкви Саша стоял позади нас. Когда мы обменялись кольцами, сыну вдруг стало плохо, он едва не потерял сознание и вышел из храма. У меня в тот момент в душе что-то царапнуло, но в такой день не хотелось думать о плохом.
Все изменилось после венчания. Саше было тринадцать лет. Парнем он был непростым, с очень своеобразным юмором.
Его шуточки безумно злили Володю, и он не скрывал раздражения.
— Володя, ты должен понять: у Саши сейчас сложный возраст, — уговаривала я. — Если хочешь что-то в нем изменить, этого можно добиться только любовью, только если он будет уверен, что ты его уважаешь.
— Почему я должен выплясывать перед каким-то сопляком? — возмущался Володя.
— Потому что я его люблю больше жизни.
Любишь женщину — любишь и ее детей. Для меня это само собой разумеется.
А потом тяжело заболел папа. Мы с Володей каждый день навещали его в больнице.
Увидев, какой там ужасный уход за больными, забрали отца домой. Врачи отговаривали. Конечно, одна я бы не справилась с таким тяжелым больным, но рядом был Саша, приезжал Василий. А самые большие тяготы по уходу за моим отцом легли на плечи Володи. Когда отец совсем уже не мог ходить, Володя каждый день на руках носил его в ванную, делал уколы и до последнего дня ухаживал за ним как за самым близким человеком. Пожалуй, это главное, за что я всегда буду благодарна Володе.
Из-за чего разгорелся очередной конфликт между мужем и Сашей — не знаю, я принимала душ. Когда вышла, спросила Сашу:
— Где Володя?
Сын ответил: — По-моему, я опять что-то не то сказал, он схватил собаку и побежал с ней гулять.
Я приготовилась к выяснению отношений.
Володя вернулся и гневно налетел на меня со словами:
— Вот что, моя любимая жена Наташенька, или ты раз и навсегда поставишь своего сына на место, или я за себя не ручаюсь.
— Что это значит, Володя? Если мне придется куда-то уехать, я не могу быть уверена, что вы здесь друг друга не поубиваете?
— Понимай как хочешь. Тебе выбирать: или я, или твой сын.
— Ну, раз вопрос стоит так, то я, конечно же, делаю выбор в пользу сына. Володя молча собрал вещи и ушел.
Для меня мир обрушился, потому что я верила: Владимир послан мне Богом. Но и это оказалось ошибкой. Расстались мы не сразу, он еще возвращался, помогал по дому, приезжал на дачу. Потом мы официально развелись. Визиты становились все более редкими, в последний приезд Володя сказал, что у него появилась другая женщина, и мы расстались уже окончательно. Думаю, что настоящей любви с Володиной стороны не было. Была сильная влюбленность и желание одержать победу, заглянуть в «загадочный мир» актрисы, а когда «барьер был взят» и оказалось, что «в жизни все не как в кино», вдохновение влюбленности стало чахнуть.
Одна знакомая сказала, выслушав мою историю: «Тебе нужно было отправить Сашу к бабушке, а самой устраивать личную жизнь. Сын когда-нибудь женится и уйдет от тебя, а ты останешься одна».
И хотя сермяжная правда в словах подруги была, я не понимаю, как можно променять ребенка, свою кровинушку, на мужчину, не ставшего ему близким.
Дети взрослеют быстро, мальчики начинают отпочковываться лет в тринадцать—четырнадцать.
Сначала так произошло со старшим, и я думала: это потому что родился Саша и Вася ревнует, ушел в себя. Нет, младший тоже начал от меня стремительно отдаляться и в пятнадцать лет стал самостоятельной личностью. Мы любим друг друга, но былой близости, единства нет. Правда, у меня есть внук, которому пятнадцать лет. Пока еще он со мной делится своими секретами, но кто знает, сколько это продлится? Он тоже быстро взрослеет.
Саша окончил режиссерский факультет Университета Натальи Нестеровой. Работал помощником режиссера, ассистентом по актерам, вторым режиссером на многих фильмах. Среди них «Параграф 78», ленты Владимира Хотиненко и Ильи Хотиненко, «12» Никиты Михалкова, сериал «Каменская», он снял несколько собственных короткометражек. Еще на последних курсах начал трудиться помрежем на «Волкодаве» у Николая Лебедева, где я играла роль матери Кендарат. Сын водил меня по «Мосфильму» на примерку костюмов, на пробы грима, я наблюдала за его работой и гордилась им. У меня замечательные сыновья, и я счастлива, что они дружат.
Василий работает в Институте современного искусства, в мастерской дизайна и сценографии. Он очень талантливый, с тонким художественным вкусом.
Когда нахожу Васины слепленные в детстве из глины или вырезанные из дерева фигурки, рисунки, наброски, у меня сердце кровью обливается: он мог бы стать большим художником. Но рано женился, у него родился ребенок, Вася пошел на две работы и надеялся, что хватит сил окончить институт. Дотянув до третьего курса, решил, что нужно зарабатывать деньги: он взрослый человек и не хочет, чтобы за его учебу платила мама.
Если честно, я пыталась отговорить сына от раннего брака. Но когда Василий поставил меня перед фактом, что у них с Настей будет ребенок, тут и рассуждать стало не о чем. Несмотря на то что с женой Вася в итоге разошелся, он хороший отец, сына Женьку любит. Каждое лето они берут палатку, лодку и отправляются вместе на рыбалку. Женя живет у Настиных родителей.
Конечно, было бы лучше, чтобы он находился с папой и мамой. Но теперь у каждого из них своя жизнь. Я тоже «воскресная» бабушка, но за тот уик-энд, который мне выделяют, мы обязательно и в церковь сходим, и спортом позанимаемся. А летом вместе живем на даче, очень дружим, смотрим и обсуждаем фильмы. Иногда ездим отдыхать к морю. С Жениной помощью мне удалось напечатать на компьютере свою третью книгу стихов «Во мне такая музыка звучит».
А недавно внук показал мне свои стихи, я была совершенно потрясена. Наверное, это дар. Бабушка Лида и дедушка Сережа говорят: «Наталья Владимировна, это в вас». Ну, не знаю. В юности, когда я еще заглядывала в гороскопы, однажды прочитала: «Во второй половине жизни люди вашего знака остаются одинокими». «Как это ужасно!» — подумала я. А сейчас понимаю: одиночество можно воспринимать по-разному.
Как «никомуненужность» или как возможность побыть наедине со своими мыслями, как свободное время, которое, если оно возникает, ты можешь потратить на то, чтобы что-то создать, написать или просто полюбоваться природой.
Я часто влюблялась. Это были короткие вспышки или затянувшиеся истории. И все же... Влюбленность — не Любовь. Любовь — когда люди встречаются и солнце освещает и освящает это мгновение, ведь они повстречались, чтобы прожить долго и счастливо и умереть в один день. Да, я все так же верю в такую Любовь. А иначе и быть не может.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон Promemoria.
Подпишись на наш канал в Telegram