У меня появилась привычка подсчитывать потери. И чем дальше, тем чаще я приходил к выводу: моя жизнь — абсолютный ноль. Зеро. Пустота...
Мое знакомство с наркотиками произошло просто. Меня не подсадили на них. Никто не подначивал: «Давай, попробуй, тебе понравится!» Просто когда на Smash!! обрушилась слава, все хотели видеть нас с Лазаревым в своей компании. А во многих ночных клубах наркотики, что называется, входят в меню. Мне тогда стукнуло пятнадцать, Сережка был на два с половиной года старше и, может, поэтому — мудрее.
Он удержался от соблазнов, я — нет.
Я пришел в клуб уставший, думал сбежать через полчаса домой, завалиться спать. И тут подвернулась таблетка экстази. Я держал ее на ладони и уговаривал себя: «Это даже не наркотик, с одного раза ничего не случится». Наконец проглотил, и меня накрыл такой прилив энергии, что я гулял всю ночь.
А потом покатилось. Я медленно и верно опускался на дно. Стал злым, раздражительным. Мог взорваться по любому поводу. Отношения с людьми портил на ровном месте. Иммунитет упал до нуля. Банальная простуда привязывалась на месяц. Прямо во время выступления начинал кашлять, как старик.
Однажды ночью проснулся от страшной боли.
С каждой минутой становилось все хуже. Показалось — конец. Так жутко стало. Вызвал «скорую». Приехала она на удивление быстро. Врач осмотрел меня, все понял и покачал головой:
— Это почки, надо в больницу.
— У меня концерт сегодня, я не могу!
— Если почки откажут, никаких концертов не будет. Не будет вообще ничего.
В больнице, накачанный обезболивающими, я провалился в сон. Когда очнулся, рядом на стуле сидела мама. Ее глаза тут же наполнились слезами.
— Влад, это из-за наркотиков, да? Прошу, умоляю, брось их. Ведь ты мог умереть сегодня. А как же я, папа?
Я провел рукой по ее мокрой щеке:
— Не плачь, я вернулся...
Мне не раз приходилось слышать о себе: «Да он же родился с золотой ложкой во рту!» Имеется в виду, что у меня отец — крупный бизнесмен, владелец собственной юридической компании. Да еще и музыкант в прошлом. А потому, мол, я всегда могу рассчитывать на мощную финансовую поддержку. И вообще, счастливчик.
...Все так и все не так. Я действительно бывал счастлив, но случались дни, когда одиночество и ощущение ненужности самым близким людям накрывало с головой. Но боль дается нам для того, чтобы острее чувствовать счастье. Эти качели, наверное, и есть жизнь...
Мои родители встретились на автобусной остановке.
Мама, студентка Историко-архивного института, пряталась от проливного дождя. А папа пробегал мимо и предложил ей свой плащ. Можно сказать, благодаря этому дождю я появился на свет.
Они были красивой парой, но очень разными: папа — военный, жесткий, предельно собранный. Он работал в Главном управлении кадров МВД. Мама — натура творческая, увлекающаяся разными «продвинутыми» идеями.
Жили мы в крошечной «двушке» неподалеку от метро «Новослободская». В нее по вечерам набивалось множество родительских друзей. Папа, поскольку вся его юность была связана с музыкой — он окончил музыкальное училище, а в студенческие годы профессионально играл в рок-группе «Четвертое измерение», был знаком со многими известными музыкантами и артистами.
Несмотря на разницу в возрасте, приятельствовал с Александром Лазаревым и Светланой Немоляевой. Они всегда ставили его в пример своему сыну. Шурик Лазарев всего на семь лет младше моего отца. И они подружились. Когда родился я, Шурик стал моим крестным. Причем не формальным: он всерьез интересовался, что происходит в моей жизни, относился очень тепло, разговаривал, учил уму-разуму. Мы и сейчас общаемся.
В три года я, единственный и любимый ребенок, пережил первое серьезное потрясение. Однажды в дом внесли хныкающий сверток.
— Это твоя сестренка, — сказала мама. — Посмотри, какая красавица.
Мне сестренка не понравилась: — Да где ж красавица?
У нее лицо сморщенное!
Теперь мама целый день крутилась вокруг этой вечно недовольной куклы. Ревновал я страшно, придумывал разные способы, как от нее избавиться. Сначала хотел спустить в унитаз — меня поймали, когда я нес Алинку к туалету. Попытка выкинуть ее в мусоропровод тоже не удалась — родители были начеку. Мне казалось, что сестра украла у меня их любовь. Я требовал внимания, добивался его всеми доступными способами: капризничал, буянил, дрался. «Коронным номером» был удар головой в живот. Доставалось гостям, врачам в поликлинике, даже просто прохожим. С тех пор в семье за мной закрепилась репутация «трудного ребенка».
Маму мой стремительно портящийся характер не очень пугал. Она имела свои представления о воспитании детей и была уверена, что все выровняется, как только сын повзрослеет.
Чтобы я привыкал заботиться о сестренке, она записала нас с Алинкой в детский ансамбль «Непоседы». Мне было пять, Алине — два. Я быстро освоился, стал солистом. Но мамина затея «подружить» нас с сестрой не сработала. Когда Алина подросла, наша ненависть стала взаимной. Взрослые за порог — мы в драку. Деваться нам друг от друга было некуда: жили в одной комнате, где стояла двухъярусная кровать. Каждый вечер сражались за более престижную верхнюю полку. В конце концов родителям это надоело и они предложили составить расписание: кто и когда спит наверху. Теперь две недели там блаженствовал я, две — сестра.
В начале девяностых наша жизнь начала меняться. После путча отец, который в то время уже был в чине майора, ушел из МВД и занялся бизнесом, в котором весьма преуспел.
Появились деньги, и мама решила, что мы с сестрой должны получить образование в Англии. Мне было девять, Алине — шесть. Нам не хотелось ни в какую Англию. Но мама была непреклонна: «Без языка сейчас никуда».
Британские школы или превозносят, или ругают последними словами. Истина, как обычно, где-то посередине. Не рай, конечно, но и не «диккенсовский» кошмар, где дети влачат полуголодное существование и подвергаются побоям.
Наша школа в окрестностях Лидса была обнесена высоким забором. В одном конце двора — женский корпус, в другом — мужской. В огромных спальнях на восемь человек стояли двухъярусные кровати.
По-английски я знал только thank you и goodbye. Этого было явно недостаточно, чтобы общаться с ребятами. Вот когда я осознал, что сестра — родной мне человек. Однако порядки в школе были строгими. Встречались мы лишь на занятиях, точнее — на переменах. Бросались друг другу на шею. Разлуку с родителями, особенно с мамой, и сестренка, и я переживали очень тяжело. По ночам, когда соседи засыпали, я плакал и просил, глядя в темный потолок: «Мама, пожалуйста, забери меня отсюда! И Алину тоже. Мы больше не будем драться. Только забери нас!»
Но мама не появлялась, доверив нас заботам проживавшей в Лидсе кураторши-англичанки. Видимо, родители считали, что их приезды помешают нам адаптироваться.
В параллельном классе я обнаружил русского мальчика. И тут же прилип к нему. Егор уже свободно изъяснялся на английском и, сжалившись над несчастным соотечественником, взял меня под крыло. Но я все равно продолжал тосковать по родителям и однажды уговорил нового друга бежать. План был такой: добраться до города, разыскать мою кураторшу и позвонить от нее родителям — пусть срочно вылетают. Я был уверен, что они просто не знают, как нам тут плохо.
Мы ухитрились выбраться за ворота школы и пройти метров двести. А потом беглецов догнал школьный сторож на автомобиле... У нас была заметная форма: серые брюки и ярко-красные пиджаки. Ее легко можно разглядеть издалека. Пускаться в путь в такой одежде все равно что бежать из американской тюрьмы в оранжевой арестантской робе. Но разве в девять лет об этом думают?
Директор пригрозил отчислить нас из школы, если будем продолжать свои попытки убежать.
На что Егор заявил: «Уберите от меня этого зануду. Не могу больше видеть плачущего Топалова. Это он во всем виноват!»
Так я из-за глупого побега лишился единственного друга. Впрочем, наша авантюра оказалась не совсем бессмысленной. Преподаватели доложили маме о моем проступке. И в конце учебного года, забирая нас в Москву на каникулы, она сказала: «Здесь вы больше учиться не будете. Я что-нибудь придумаю».
Мы с Алинкой были счастливы: прощай, ненавистная тюрьма! Но в августе мама снова начала собирать нас в Англию. Она не хотела отказываться от идеи дать своим детям классическое британ ское образование.
И даже папа не смог ее переубедить.
— Я говорил с Владом, их учебная программа отстает от российской. Особенно по математике.
— Влад никогда не любил математику, — упорно стояла на своем мама. — Ты и сам прекрасно знаешь, он гуманитарий до мозга костей. Ему просто необходимо общее развитие.
— Он может спокойно получать его и здесь.
— В Англии детей научат верховой езде и хорошим манерам. Владу, кстати, это важнее всего, ты сам знаешь, какой у него характер.
— У него твой характер, — отвечал отец. — Настроение меняется каждые пять минут.
— Зато он добрый! — вспылила мама.
Раньше мы никогда не слышали, чтобы родители повышали друг на друга голос. Но теперь ссоры стали обычным делом. И в их разговорах постоянно всплывало женское имя — Марина.
— Она мой секретарь и помощник, — доказывал маме отец.
— Именно поэтому ты проводишь с ней времени больше, чем с семьей? — подначивала мама.
— Я люблю тебя, люблю детей. Много работаю, делаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались!
— Я тоже могла бы работать, но ради семьи, ради тебя осталась домохозяйкой!
— Ты женщина.
— А она — кто, рабочая единица?
— Таня, прекрати!
С отцом случилось то, что часто случается с успешными, состоятельными мужчинами. Они неизбежно становятся объектом охоты. На каждом шагу их преследуют девушки, готовые на все, чтобы устроить свою судьбу. Мало кто удержится от соблазна... Отец не стал исключением. Тем более что он был предоставлен самому себе: мама, напуганная моей депрессией и бегством из первой школы, теперь подолгу жила с нами в Англии.
В Харрогейте нам с сестрой понравилось. Алинка все время отдавала учебе, а у меня случилась первая любовь.
Шарлотта училась в параллельном классе и не обращала на меня никакого внимания.
К русским в школе вообще относились как к людям второго сорта. Впрочем, не только к русским, но и ко всем неангличанам: корейцам, японцам, итальянцам. Я рассказал одному приятелю, что влюблен, и он посоветовал: «Напиши записку. Если окажется, что ты ей совсем не нравишься, хотя бы не будешь переживать попусту».
И тогда я написал Шарлотте, что люблю ее и не знаю, что с этим делать...
Вручил послание во время перемены. На уроке меня трясло. А потом прозвенел звонок и я увидел Шарлотту. Она мне улыбалась!
Мы начали переписываться. Прогуливались вместе на переменах. Как-то сидели рядом, молчали и вдруг коснулись друг друга коленками. Я залился краской и отодвинулся.
Позже пришла записка: «Почему ты со мной не заговорил?» — «Боялся, что ты обиделась. Ты ведь тоже молчала».
А в это время мои друзья с гордостью делились своими «победами»: все уже успели поцеловаться с девочкой по имени Джоуси. Чтобы не быть белой вороной, я тоже с ней поцеловался. Но мне это совершенно не понравилось.
В конце года мама сказала:
— Папа прав. Если вы пробудете в Англии еще хотя бы год, никогда не сможете догнать своих ровесников в России. Вам надо или заканчивать школу здесь, или возвращаться в Москву. Выбирайте.
— Домой! Домой! — в один голос закричали мы с Алинкой.
И действительно, язык я за три года выучил, а в остальном вернулся с Туманного Альбиона дурак дураком. Там в шестом классе проходили деление дробей, а здесь уже извлекали квадратные корни. Я не знал, как к ним и подступиться. Пришлось каждый день оставаться на дополнительные занятия по алгебре, геометрии, русскому... Радости, конечно, было мало.
Но гораздо хуже было другое. Когда мы с Алиной уезжали в Англию, у нас была семья, а когда вернулись, ее практически не было.
Ругались родители каждый день. Достаточно было искры, чтобы разгорелся скандал. Мама страдала от измен отца, но тоже в долгу не осталась. В конце концов в ее жизни появился другой мужчина, и она ушла к нему.
Мы с сестрой так устали от скандалов, что, узнав о разводе, вздохнули с облегчением. Истинный масштаб постигшей нас беды открылся не сразу. Родители поступили, как им казалось, здраво: поделили детей. Мама считала, что сыну необходимо мужское воспитание, и оставила меня отцу. А сестру забрала с собой. Я очень сблизился с Алинкой за годы, проведенные в Англии. И теперь разом лишился и ее, и мамы. Мама совсем перестала мною заниматься. Мы почти не виделись, иногда только разговаривали по телефону:
— Владюш, как у тебя дела?
— Хорошо.
— Как учеба?
— Нормально.
Вот и все общение. Папа тоже был вечно занят, и ему было не до меня.
«Одиночество как жилец въехало в наш бывший дом». Я напишу это позже и по другому поводу, но чувства эти оттуда, из того времени.
Я не мог отделаться от ощущения брошенности. Обижался на родителей, но постепенно привык, и мне даже начала нравиться такая жизнь: никакого контроля, делай что хочешь. Теперь я неделями, а то и месяцами не звонил маме и весело проводил время в компании друзей. Самым близким из них стал Сергей Лазарев. Он тогда уже учился актерскому мастерству в Школе-студии МХАТ и был для меня непререкаемым авторитетом. Что бы между нами потом ни происходило, я его любил и всегда буду любить как брата, как родного человека.
Мы познакомились, когда я вернулся из Англии. Пришел в родной ансамбль «Непоседы», весь из себя крутой: в красном пиджаке британской школы, надушился папиным парфюмом, сыпал английскими словечками, в общем, держался как денди, так мне казалось. Вижу — новый мальчик, такой яркий, раскованный. Ведет концерт, выходит за кулисы, распоряжается. Я поначалу напрягся, потому что раньше концерты вел я. Но Сережка оказался очень приятным, улыбчивым парнем. Мы сразу подружились.
Никакой ревности, соперничества между нами не было. Я впервые за много лет чувствовал, что кому-то нужен: другу, коллективу, своей девушке. Да-да, я хоть и был в любовных делах неопытным, ухитрился все-таки отхватить самую красивую девчонку в «Непоседах» — Юлю Волкову. Нам было по четырнадцать, поэтому дальше поцелуев и прогулок за ручку мы не зашли.
Но я до сих пор помню ощущение какого-то пронзительного счастья, которое охватывало меня, когда Юлька входила в комнату.
Руководитель «Непосед» Лена Пинджоян набирала в ансамбль все новых и новых детей. Заниматься нами — старшей группой — у нее не хватало ни времени, ни сил. И тогда, посоветовавшись с ребятами, я обратился к отцу, попросил помочь нам создать собственный коллектив. Профессиональный музыкант, он поддерживал мою тягу к музыке. Отец тогда вообще откликался на любую мою просьбу. Считал, что хоть так сохраняет отношения с сыном. В группу я позвал сестру Алину, Лазарева и Юлю Малиновскую. Мы перепели несколько «непоседовских» хитов в новых аранжировках и с оркестром. Но потом сестра сосредоточилась на другом.
Она всегда была очень серьезной. После школы окончила МГИМО по специальности «Международное право» и сейчас работает в крупной компании. Юля Малиновская тоже нас покинула — решила делать сольную карьеру. Правда, больших успехов в этом она не добилась. Все душевные силы сейчас отдает роману с известным спортсменом. Может, дело когда-нибудь и закончится свадьбой.
Ансамбль наш распался, и мы с Сережкой остались вдвоем. Промаялись полтора года, что-то перепевали, записывали, но было ясно: все это не то, мимо. А тут у отца случился день рождения. Что мы могли ему подарить? Конечно, песню. Мюзикл «Нотр Дам де Пари» гремел тогда по всему миру. И мы спели знаменитую «Belle». Это решило нашу судьбу.
С того дня рождения отец всегда возил наш подарок с собой — слушал диск в машине. Так нас услышал генеральный директор российского отделения компании «Юниверсал Мьюзик» Дэвид Джанк. Он гостил у соседей отца по даче, и как-то те попросили папу отвезти их американского гостя в Москву. Отец включил музыку...
— Кто занимается этими мальчиками? — спросил через несколько минут Дэвид.
— По большому счету, никто, — честно ответил отец.
И Джанк посоветовал ему немедленно связаться с легендарным музыкальным менеджером Саймоном Напьер-Беллом, продюсером знаменитого дуэта Wham! Белл послушал нашу запись — и приехал.
Он сразу отверг мою идею смешанного квартета в составе Юли, Алины и нас с Сергеем и предложил сделать мальчиковый дуэт.
Откуда взялось название Smash!!, сегодня уже никто точно не помнит.
Но два восклицательных знака после этого резкого, словно разбивающего все вдребезги слова — последний штрих, сделанный рукой великого Белла.
Взлет Smash!! был очень быстрым. Летом 2002 года мы стали победителями Международного музыкального конкурса «Новая волна». Из Юрмалы на поезде возвратились в Москву. Выходим на перрон, и на нас бросается толпа девчонок с плакатами «Мальчики, мы вас любим!». Кричат, визжат, тянут руки, чтобы дотронуться, плачут от счастья. Часа полтора мы не могли вырваться. Как нас не растерзали, не знаю. После этого случая поняли: надо нанимать охрану.
Мы с Сережкой давали по двадцать концертов в месяц. Отец, увидев, что Smash!! начал приносить хорошие деньги, быстро поставил дело на коммерческие рельсы. Бизнесмен до мозга костей, Михаил Генрихович не хотел терять ни единой минуты. Он даже уговорил Сергея переехать в наш загородный дом, дабы мы не тратили время на дорогу в репетиционный зал и всегда были под рукой, если вдруг возникала еще одна «концертная точка». Чтобы наше совместное проживание не выглядело двусмысленно, отец объявил прессе, что мы с Лазаревым двоюродные братья. Он вообще много чего придумал — например историю о нашем семейном родстве с Рахманиновым.
Папа, как человек военный, контролировал все и вся. Дисциплина была превыше всего. Мы не имели права заболеть, устать, отказаться от гастролей.
Вкалывали так, что даже не склонный к сантиментам американский продюсер просил: «Майкл, притормозите, вы слишком давите, вы загоняете их в тупик. Им нужны силы и время на развитие. Вы их сломаете».
Но папа был непреклонен — мы сделались одним из его коммерческих проектов и каждый день должны были приносить доход. Я не особенно возражал — были нужны деньги. Мы жили только на то, что зарабатывали. Я никогда не получал от отца денег на карманные расходы. Первые гонорары показались мне просто сумасшедшими, я не знал, как это все потратить. А потом... Росла слава Smash!!, росли мои доходы, но и денег мне теперь требовалось все больше и больше.
Первый альбом Smash!! мы записывали в Лондоне. Если ты говоришь по-английски и имеешь деньги, раздобыть наркотики несложно.
Гораздо сложнее было не попасться отцу. Я был предельно осторожен, но он все же что-то заподозрил, и по возвращении из Лондона у нас состоялся «мужской разговор».
— Узнаю, что ты принимаешь наркотики, — вышвырну из дома и из группы.
— Пап, да я никогда...
Но отец и слушать не стал. Среди его знакомых было много людей, чьи дети сидели на наркоте. Он не хотел такой судьбы для меня и, как мог, пытался защитить. Но способ, который выбрал Михаил Генрихович, мог вызвать у пятнадцатилетнего подростка только ненависть.
— Будешь каждое утро сдавать мочу на анализ, — приказал отец.
Я не поверил своим ушам — настолько это было унизительно.
— Писать в баночку?!
— Да. Я сам буду отвозить ее в лабораторию.
Нет, позволить отцу лишить меня единственной тогда радости — чувства свободы и полета, которое давал «снежок», я не мог. По вечерам стал обзванивать знакомых ребят: просил привезти мочу. Однажды мне не удалось до утра подменить содержимое баночки, и я назло влил в нее яблочный сок. Вернувшись из лаборатории, отец подошел ко мне вплотную, посмотрел изучающе в глаза и с размаху влепил пощечину.
Я почти перестал с ним общаться. Мы сохраняли видимость нормальных отношений только благодаря Наташе Ветлицкой.
Я не знаю, когда они познакомились с отцом.
Приехал однажды с гастролей, а меня встречает Ветлицкая. Оказывается, у нее с папой роман. Наташа мне понравилась. Она была доброй и относилась ко мне ласково. Умела устраивать праздники. Мне даже показалось, что у отца на время смягчился характер. До Наташи я не помню, чтобы мы могли спокойно и дружно посидеть на веранде, как в тот вечер, когда «обмывали» покупку нового автомобиля.
Ушла она так же неожиданно, как и появилась. А наша с отцом война продолжилась.
Серега Лазарев в это не вмешивался. А когда я пришел к нему пожаловаться на отца, сказал: — Ну, ты тоже не подарок.
Думаешь, ему приятно знать, что сын — наркоман?
Я вздрогнул, как от удара:
— Да ты мне просто завидуешь! Всегда завидовал! Ты без моего отца никто, даже живешь в нашем доме!
Наутро я, конечно, повинился перед Серегой: мол, не соображал, что несу. Извинения он вроде принял, но добавил: «Ты в последнее время что-то часто «не соображаешь». Возьми себя в руки, Влад!»
Но я продолжал тусоваться и в одном из ночных клубов встретился со своей давней любовью Юлей Волковой. Я помнил ее маленькой девочкой, которая бросила меня потому, что бешеный успех «Тату» вскружил ей голову: она стала считать себя взрослой, а меня — несмышленышем.
Теперь передо мной была юная мама — Юлькиной дочке Вике тогда уже исполнилось два года. Чувства накатили с новой силой. Мы стали проводить ночи вместе, когда расставались хоть ненадолго, созванивались по десять раз на дню, обменивались нежными эсэмэсками. Я привязался к Юлиной дочке как к родному ребенку, забирал ее от дедушки с бабушкой, водил гулять. Жили мы в разных домах, но одной семьей. Я ездил по магазинам, закупал продукты, памперсы. Хоть мы и ровесники, Волкова была мудрее меня. Ей хотелось настоящей семьи. А я тогда еще не нагулялся. Между тихим вечером дома и тусовкой в ночном клубе выбирал последнее. Юлька устала от этого и сказала: «Влад, ты еще не готов к тому, чтобы в корне поменять жизнь. Семья требует жертв, а ты их приносить не собираешься. Нам надо расстаться».
Я и не заметил, как снова остался один, — все произошло тихо, без скандалов. Напоследок сказал Волковой: «Юль, я хочу, чтобы ты знала: в моем сердце для тебя всегда есть теплый уголок. Что бы ни случилось, можешь на меня рассчитывать».
«Ты, главное, с катушек сейчас не слети», — предостерег меня мудрый Лазарев. Он имел в виду наше железное правило: как бы одиноко ни было, ни в коем случае не спать с фанатками. Во-первых, в подавляющем большинстве они несовершеннолетние. Во-вторых, потом ты от этой девушки не отделаешься, будет тебя всю жизнь преследовать, требовать серьезных отношений. А откуда им взяться, если ты видишь ее первый раз в жизни?
Впрочем, я верю если не в любовь, то в страсть с первого взгляда. Так у меня случилось с Настей Стоцкой. Мы познакомились в Нью-Йорке — лауреаты «Новой волны» давали там концерт.
Нас потянуло друг к другу сразу. Настя потрясающе красивая. К тому же сильная личность. А я ценю в женщинах не только красивое тело, мне надо, чтобы и характер был, воля, сверкала в глазах искорка.
Я пригласил ее в ресторан. Потом мы прогулялись по Нью-Йорку и, подойдя к гостинице, поняли, что не хотим расставаться. Закрутился бурный, яркий, страстный роман. Я не знал, что у Стоцкой есть муж. Она не носила обручального кольца и вдруг однажды надела.
— Что это? Ты разве замужем?
— Я обвенчана, — ответила Настя. — Просто у нас с Лешей очень сложные отношения.
Вернувшись в Москву, мы недели две продолжали встречаться, нам было хорошо друг с другом. А потом Стоцкая вдруг начала пропадать: то свидание отменит, то телефон выключит. Объяснения были невнятные и неубедительные. Я чувствовал, что она ведет какую-то двойную игру. А я терпеть не могу вранья.
— Решай, — говорю, — с кем ты хочешь быть: со мной или с мужем?
— Прости, но я дала клятву перед Богом, что буду жить с Лешей, и должна вернуться к нему, — сказала Настя.
Я переживал, надеялся, что она выберет меня, но Настя оказалась человеком верующим и распорядилась судьбой по-своему. Я смирился с ее выбором. Ну, расстались и расстались. Не думал, что Стоцкая затаила на меня обиду, пока не прочитал ее интервью.
Оказывается, я крыл ее последними словами, обзывал «шлюхой», грозился чуть ли не убить. Могу сказать лишь одно: у Насти буйная фантазия, дай бог, чтобы она пригодилась ей в творчестве. А то как-то в последнее время о певице Стоцкой почти не слышно.
Лазарев злился, что я продолжаю прожигать жизнь, тусуюсь в клубах, в то время как нам надо расти, развиваться. Но куда, в какую сторону? На этот вопрос нам никто ответить не мог.
Я благодарен отцу за поддержку, за то, что без него никакой группы Smash!! не появилось бы. Но и в том, что успешный музыкальный проект просуществовал недолго, есть доля его вины. Он и к родному сыну подошел по-деловому, как к бизнес-проекту.
Приносит Smash!! деньги, хотят его видеть на концертах, зазывают на корпоративы — значит, все в порядке. А это неправильно. Музыкальный продюсер должен мыслить другими категориями, думать о перспективах, заботиться о репертуаре группы, шестым чувством просекать, что публика захочет слушать завтра.
— Пап, давай наймем профессионального продюсера, — не раз просил я.
— Зачем? Лишняя трата денег. Все и так прекрасно.
Но музыканту нельзя приказать: я плачу — а ты играй что велят. Сколько раз Серега ссорился с отцом из-за того, что ему не нравилась песня. Но Михаил Генрихович его как будто не слышал. Кроме того, у нас было слишком много гастролей, мы жутко уставали. Нервы были на пределе.
Самым добрым друзьям надо хоть изредка отдыхать друг от друга. Нам такой возможности не давали. Мы должны были бесперебойно приносить деньги и держать язык за зубами. Любая попытка возразить продюсеру приводила к скандалу. Например, Серега спрашивал:
— Зачем нам на сцене такая толпа бэк-вокалистов? Я думаю, гораздо лучше будет...
— А никого не интересует, что ты думаешь, — обрывал отец.
Сергей смотрел на меня, надеясь на поддержку. Но я, хоть и понимал, что он прав, молчал. Не хотел связываться с отцом. Да и зачем? Примешь экстази — и все вроде нормально, никаких проблем.
Как-то перед очень ответственным концертом я в очередной раз опоздал на репетицию. Лазарев набросился на меня:
— Да что с тобой такое? Мы ждем уже два часа!
Я был под кайфом, только рукой махнул:
— Отстань! Я же приехал.
Начинаем петь, и я вдруг понимаю, что забыл слова. Сергей не стал устраивать скандал при музыкантах, но через десять минут моего позора объявил «Все свободны» и отвел меня в сторону.
— Ну вот что, ты мне надоел. Надоело трястись перед каждым концертом: явишься ли и в каком виде? Ты уже не контролируешь себя. Если тебе нравится так жить — пожалуйста. Но без меня.
Этого я совершенно не ожидал.
— Ты серьезно?
Можешь вот так взять и бросить друга?
— Даже не сомневайся, — жестко сказал Лазарев. — И хватит строить из себя жертву. Все в твоих руках.
Я перепугался не на шутку. От страха, что наша группа развалится, на три недели засел дома. Не отвечал на звонки друзей. Выходил только на занятия по вокалу и танцам, да еще в спортзал. Сергей вроде радовался за меня, поддерживал.
И вот приближается Новый год. Отец сообщил, что нас ждут на съемках в Киеве. Для группы это было очень важно. Любой музыкант знает, как престижно засветиться в новогоднюю ночь по «ящику».
И Лазарев, который был обижен на отца, решил использовать момент. Приехав в Киев, Сергей потребовал заплатить ему больше, чем договаривались, иначе, мол, сниматься не будет. Отец вспылил, разругались они страшно. Лазарев хлопнул дверью и вернулся в Москву. Мобильный он отключил. Когда мы дозвонились ему домой, к телефону подошла мама и сказала: «Мой сын просил передать, что разговаривать с вами не намерен. В Киев он не вернется».
Съемка сорвалась, военные действия продолжились. Я очень жалею, что все стороны конфликта тогда погорячились до такой степени, что отрезали себе пути к примирению. Лазарев дал не одно интервью, где рассказывал, что ему в группе платили меньше, чем мне. Это неправда. Друзья не должны сомневаться в порядочности друг друга.
Если ты допускаешь мысль, что твой друг тебя обкрадывает, это низко и много говорит о тебе самом.
Распад Smash!! стал для меня ударом. Я потерял не просто партнера — друга, брата. Я безропотно соглашался быть в группе вторым рядом с ним. Серега взрослее, умнее меня, понимание простой истины — в жизни всего надо добиваться самому, ничто не падает с неба — в нем развито очень сильно. Не случайно, когда мы расстались, его, а не моя карьера пошла вверх.
Я постоянно думал: как теперь буду выступать один? С каким репертуаром? Станут ли меня вообще слушать? На все эти вопросы ответов не было. Хотелось найти виноватого, и я дал волю эмоциям. Нес о Лазареве черт знает что. Наболтал глупостей о его сексуальной ориентации. А что я о ней мог знать наверняка? Свечку ведь над его кроватью не держал.
Я рад, что он нашел Леру Кудрявцеву, свою большую любовь.
Недавно пришла эсэмэска от Лазарева: «Мы с Лерой отдыхаем в Майами. Как же мне с ней хорошо!» Я знал, что у них намечается свадьба, поэтому ответил: «Очень рад за тебя. Обязательно приду на вашу свадьбу». Но они ее отложили, надеюсь, не навсегда.
Тогда, во время распада группы, и он, и я, конечно, наломали дров. Неправильно, что мы вообще во все это ввязались, что разбирались друг с другом во всеуслышание. Не надо было ничего комментировать. Или хотя бы подождать, пока раны затянутся, пока остынет обида...
Скоро у меня выйдет альбом, для которого я написал песню о нас — друзьях, братьях, которые расстались по глупости.
Она получилась очень эмоциональной, искренней. Надеюсь, Серега ее поймет и оценит мой душевный порыв.
Но это я сейчас могу вспоминать о прошлом достаточно спокойно, а тогда у меня началась жуткая депрессия. Кончился Smash!! Я просыпался утром и не знал, зачем проснулся. В голове крутилось: «Ты никому не нужен. Даже отцу и матери».
Однажды сидел в клубе с компанией, потом решили продолжить вечер у меня. Я тогда уже снял квартиру. Приехали, что-то выпивали. Я был под кайфом и вдруг увидел себя как бы со стороны. Чужая квартира, люди вокруг чужие. Всем им на меня наплевать. Если завтра сдохну, никто и не вспомнит. Подумал: а зачем ждать завтра? Что изменится? И открыл окно...
В душе пустота, за окном пустота... Я никому не нужен, и мне — никто. «Выдохнуть жизнь, делая шаг, сердце пусть вниз, а вверх — душа»… Сейчас отпущу створку и полечу. Цепляться не буду. Не за кого...
Сильный удар об пол. Меня сдернули за рубашку: «Рехнулся?! Ты мог упасть с десятого этажа! В лепешку бы разбился!»
Эта ночь что-то изменила во мне. Я по-прежнему много тусовался, тратил деньги на наркотики, гулял ночи напролет. Вокруг по-прежнему было полно народу. Но постепенно я начал понимать, что попытка убежать от одиночества при помощи наркотиков привела в тупик. У меня появилась привычка подсчитывать потери. Я слышал, как кто-то рассказывает о своей новой квартире, и думал: а ты, Топалов, все еще снимаешь. Давно мог бы обзавестись собственным жильем, денег ведь хватало.
Ну, сменил две машины. А куда остальное ушло? Читал в газетах о том, что Юля Волкова родила второго ребенка, и спрашивал себя: ну а ты, ты что успел? Есть у тебя хоть кто-то, кто тебя любит? И чем дальше, тем чаще приходил к выводу: моя жизнь — абсолютный ноль. Зеро. Пустота.
Понимал, что надо ее менять. Но сделать это в одиночку практически невозможно. Наркотики легко раскрывают объятия, а вот выпускают непросто. Кого просить о помощи? Родителей? Я неделями не звоню маме, не вижу отца... Друзей? Но те, кто остался со мной рядом, сами нуждаются в помощи... Не знаю, сколько я ходил бы по этому замкнутому кругу, если бы однажды не встретил ее. Олю Руденко.
Мы познакомились в клубе «Метелица».
Стали встречаться, и тут выяснилось одно «но»: Оля работает пиарщицей у Сергея Лазарева. Пару раз папарацци нас сфотографировали вместе, и эти публикации попались на глаза Сереже. Тот, после всех моих закидонов, воспринял мою дружбу с Олей не совсем адекватно: «Топалов хочет что-то обо мне выведать».
У меня такого и в мыслях не было! Но Сергей не поверил.
— Лазарев меня выгнал, — сообщила Оля спустя несколько недель после начала нашего романа.
— Ну так давай ко мне, — предложил я. — Работу ты потеряла, считай, из-за знакомства со мной. Возьму тебя с удовольствием. Профессионалы мне нужны.
— А ты чем-то занимаешься? — вроде бы в шутку подколола Ольга.
— Танцуешь? Поешь?
— Ты тоже считаешь, что Топалов без Лазарева ничто? — вспылил я.
— При чем тут Лазарев? Я совсем о другом.
Если бы почувствовал в словах Оли хоть намек на презрение, никогда не продолжил бы этот разговор. Но было видно: она очень хочет помочь. И тогда пообещал Оле:
— Поверь, я завяжу.
— Знаю, — просто ответила она.
Оля не оставляла меня одного ни на минуту. Когда начиналась ломка и я становился взвинченным, нервным, Оля сажала меня в машину и везла в спортзал. Выползал оттуда в полном изнеможении, намотав километры на беговой дорожке.
Несколько раз все-таки случались срывы.
Как ни следила за мной Оля, я с изобретательностью бывалого наркомана делал заначки. Однажды, поняв, что я снова под кайфом, она перерыла всю квартиру, нашла мои запасы и сказала:
— Сейчас спущу их в унитаз!
— Ты хоть понимаешь, сколько это стоит?! — закричал я.
— Неужели дороже, чем твоя жизнь?
Я наблюдал, как сотни долларов исчезают в бурлящей воронке унитаза, и чувствовал страшную ненависть к Оле. До самого утра не сказал ей ни слова. А она как ни в чем не бывало сообщила: «Мы сегодня едем к твоей маме».
Я долго сопротивлялся, но все-таки поехали.
И вот выходной день, сам бог велел оттянуться как следует в каком-нибудь клубе, а я, чувствуя себя полным дураком, сижу на маминой даче, смотрю телек и играю в «Мафию». Увидев, что я на грани, взорвусь с минуты на минуту, Оля взяла волейбольный мяч и потащила меня играть. Наркоман в стадии выздоровления — как ребенок. Его надо постоянно отвлекать.
Вскоре я стал получать удовольствие от свежего воздуха, занятий спортом, общения с семьей. Буквально ожил и по совету мамы даже поступил в Институт современного искусства на эстрадно-джазовое отделение. Но самое главное — зависть и злость, которые сжигали меня изнутри, исчезли.
Как-то мы с мамой оказались на даче одни. Она подошла ко мне, обняла и вдруг говорит:
— Владюш, прости меня.
— За что?
— За все, что тебе пришлось пережить. Я не должна была оставлять тебя с отцом. Ты был еще маленьким и нуждался во мне, но я этого не понимала. Теперь мы всегда будем вместе, никуда тебя от себя не отпущу.
Однажды мне приснился сон: я иду по дороге, впереди вижу дом, открытое окно, а в нем — мама. Хочу к ней бежать, а ноги не несут. Хочу крикнуть — голоса нет. Протягиваю руки и вдруг замечаю, что они в татуировках. Я прочел надпись — Forever strong. В тот же день, проснувшись, отправился в салон и воплотил сон в реальность.
Выздоравливал я медленно. Но постепенно настоящая жизнь стала вытеснять химический туман, в котором я провел последние несколько лет. Этот трудный путь мы прошли вместе с Олей. Но, видимо, на борьбу с наркозависимостью ушли все наши силы. На любовь их уже не осталось. Однажды Оля сама решила поставить точку: «Давай останемся друзьями. Работать на тебя буду, а личные отношения лучше не продолжать».
На том и порешили.
Известно, что умный учится на чужих ошибках, а дурак делает свои. Это сказано обо мне. Главное: хотя бы так, с потерями, но чему-то я научился. Уже два года не притрагиваюсь ни к алкоголю, ни к наркотикам.
Как ни странно, после расставания с Олей я не погрузился в привычную депрессию.
Возможно потому, что у меня снова появилась семья. Сейчас провожу каждую свободную минуту с мамой и ее мужем Кириллом. У нас прекрасные отношения. А еще я очень люблю свою сестру Анечку, ей уже два года. Кирилл очень хотел детей, но мама никак не могла забеременеть. Семь лет они ждали и надеялись. Когда это, наконец, произошло, я был так горд за маму! Ребенок сильно все поменял, у них даже лица посветлели. А для меня нет большей радости, чем держать на руках сестренку. Это мое маленькое счастье.
А вот с отцом мы, к сожалению, почти не общаемся...
Как-то вечером раздался телефонный звонок: «Приглашаем вас на роль в антрепризном спектакле «Результат налицо». Конечно, были сомнения — я ведь не профессиональный актер. Но мама буквально заставила меня согласиться и оказалась права.
Я репетировал с режиссером Андреем Житинкиным с утра до вечера. Мой партнер Гриша Антипенко давал мне ценные указания. И все получилось.
На премьере мама аплодировала громче всех.
Однажды она сказала:
— Владюша, ты так повзрослел, может, тебе пора подумать о женитьбе?
Обычно сыновья отшучиваются. А я ответил серьезно:
— Хочу идеальную семью — такую, как у тебя. Кирилл говорил, что буквально летит домой. И это твоя заслуга. Если встречу девушку, к которой буду рваться так же, как он к тебе, — сразу женюсь.
Мне действительно хочется встретить близкого по духу человека. Ту, с которой и через двадцать-тридцать лет будет о чем поговорить.
Я не стремлюсь властвовать. Ситуация, описанная Жванецким: «раз — лежать, два — тихо», — не по мне. Власти хватает на работе, я руковожу своими музыкантами, администраторами, бухгалтерами, водителями, охранниками. Кстати, в моем коллективе до недавнего времени играли друзья отца, взрослые люди, настоящие профессионалы. Многие знали меня с рождения. Было очень непросто завоевать их уважение, доказать, что я не папенькин сынок, а артист, с которым не стыдно работать.
Когда возвращаюсь после репетиции, часто думаю: дома пусто, никто тебя не ждет. А за окном автомобиля нет-нет да и промелькнет зазывная вывеска ночного клуба, где я когда-то «зажигал».
Там шумно и весело, и каждую ночь люди глотают экстази, как витаминки. Слабые, потерянные люди в погоне за призрачным химическим счастьем.
Я смотрю на свою татуировку «Сильный навсегда». Это мой девиз. Было непросто отказаться от наркотиков. Но я это сделал. Думаю, теперь мне хватит сил справиться с любыми трудностями. Я в это верю.
Подпишись на наш канал в Telegram