Я огляделся по сторонам и за соседним столиком заметил девушку. В ее облике была такая манкость, что я, наплевав на свой зарок, откровенно заявил: «Я решил за вами приударить».
Оля, Лека... Встретив ее, я наконец обрел Семью. Это была третья попытка, когда я уже практически потерял надежду на счастье.
...С моей первой женой, Таней Пискуновой, мы познакомились в ЛГИТМиКе на курсе Игоря Олеговича Горбачева. Она сразу же стала его любимицей.
Родом Таня была из Опочки, красивейшего городка в Псковской области, о котором еще Пушкин писал: «И путешествие в Опочку, и фортепьяно вечерком».
Я прозвал ее Запятой. Татьяна была живой, честной и прямой девушкой. Если что-то не по душе, не смолчит, свою «запятую» обязательно в конфликт или спор вставит. Она мне очень нравилась, но одновременно и смущала своим бурным темпераментом и характером.
На занятиях по танцу преподаватель постоянно ставил нас в пару. Волей-неволей приходилось держаться за руки, обниматься, смотреть в глаза. От однокурсников не укрылось, что в присутствии Пискуновой я заливаюсь краской, и однажды они задумали надо мной подшутить. Вхожу в аудиторию, меня отводят в сторонку: «А знаешь, Игорек, Пискунова замуж выходит».
Сердце вдруг бешено заколотилось, перехватило горло, и я от волнения стал задыхаться.
Еще немного — потеряю сознание. Ребята перепугались, вызвали «скорую» и двадцать раз пожалели о розыгрыше. А Татьяна тогда впервые по-настоящему обратила на меня внимание. Ее расположения добивались многие студенты и даже старшекурсники, но теперь она часто останавливалась рядом со мной. Мы подолгу разговаривали, что-то обсуждали.
Таня снимала квартиру на пару с Ларисой Луппиан. За Ларисой ухаживал Миша Боярский, который учился двумя курсами старше. Он уже тогда прекрасно играл на гитаре и пел. Мы иногда проводили свободное время вчетвером. Но я продолжал стесняться. Раз задел Таню локтем — в такой жар бросило, глаза на нее поднять боялся.
Так тянулось до третьего курса.
Наступил день моего рождения. Гостей в нашу комнату в общежитии набилось множество. Были все, кроме Татьяны. Она сказала, что прийти не сможет — важные дела. Я сидел за столом мрачный. Где Таня? Может быть, у нее кто-то появился? Эх, упустил я свое счастье! И тут друзья громогласно объявляют: «Ну а сейчас наш подарок имениннику!»
Дверцы шкафа распахнулись, и оттуда выскочила улыбающаяся Татьяна и уселась рядом со мной. Видимо, всех, и ее тоже, уже достала моя нерешительность. В тот вечер мы впервые поцеловались.
Питерские подъезды были свидетелями того, как развивался наш роман. Вернее, как буксовал. Мы с Таней забирались на верхний этаж и сидели на подоконнике всю ночь, обнявшись.
Идти было некуда. Очень скоро стало понятно, что так продолжаться не может. Если мы не хотим потерять друг друга, надо создавать семью.
Я сделал предложение, и Таня повезла меня знакомить со своей мамой и старшей сестрой. На автовокзале Ленинграда мы сели в автобус и протряслись четыреста километров — сначала до Пскова, а потом до Опочки. Будущая теща встретила меня приветливо, но постелила нам с Татьяной в разных комнатах. А когда все заснули, Таня ко мне пришла... Сам бы я до свадьбы на это не отважился.
В Ленинграде мы пошли в загс и расписались. Нашими свидетелями стали Лариса Луппиан и Миша Боярский. Я переселился в Танину съемную квартиру, поскольку Лариса съехала к Мише, у них дело тоже шло к свадьбе.
К окончанию института мы с Таней показались в несколько питерских театров.
Актерская доля причудлива. Меня в труппу брали, а ее нет. Конечно же, я отказался от заманчивых предложений. Вдвоем нас приняли лишь в Ульяновский театр драмы, и мы отправились на родину Ленина.
Город производил удручающее впечатление. Прилавки магазинов пусты — ни молока, ни творога, ни масла. Да и колхозный рынок Ульяновска поражал нищетой. Несколько бабулек торговали свеклой, и все.
Но бытовые трудности нас не пугали, хуже было то, что через три месяца после нашего приезда в театре сменился главный режиссер. Новое руководство все репетиции начинало, как это тогда называлось, с «ленинского часа»: однажды перед труппой выступали местные чекисты, рассказывали, что ждет несчастных, у которых найдут запрещенную литературу, к которой они относили почему-то журнал Playboy.
Выносить эту ахинею я был не в силах. Кто-то сообщил о моем недовольстве главрежу, и он перестал занимать меня в спектаклях. А заодно и Таню, муж и жена — одна сатана.
Терпеть я не собирался и объявил ему войну. Отправился в Москву в Министерство культуры хлопотать о переводе в другой театр. Я вообще «живу против таких людей». Таня меня во всем поддерживала. В министерстве сказали:
— Ничем помочь не можем, вы должны отработать по распределению два года.
— В том-то все и дело, что работать не дают.
— Есть только одна возможность избежать отработки. Идите в армию.
Я вернулся в Ульяновск и тут же — в военкомат: «Забирайте меня!»
Там страшно удивились, но через неделю я уже служил на Дальнем Востоке. Попал в элитные части — морскую пехоту.
Однажды замполит говорит: «Ребята, пишите письма родным — отправляетесь на войну в Анголу».
Нас погрузили на транспортные корабли, но тут, к счастью, Фидель Кастро опередил Советский Союз и направил в братскую Анголу свой военный контингент. Так я избежал возможной гибели в борьбе за свободу неведомого мне африканского народа.
Когда демобилизовался, узнал, что в Ростовский ТЮЗ пришел главным режиссером Юрий Иванович Еремин, который сегодня работает в Театре имени Моссовета.
Он видел нас с Татьяной еще в выпускных спектаклях и теперь позвал к себе. В первый же сезон в Ростове-на-Дону я сыграл одиннадцать ролей. Позже мы последовали за Ереминым в Ростовский театр драмы.
Жизнь налаживалась. В общежитии мы прокантовались недолго, вскоре нашей молодой семье — Татьяна уже была беременна — дали однокомнатную квартиру в новом доме, из окон которой открывался потрясающей красоты вид на Дон.
Я очень хотел ребенка, было абсолютно все равно, кто родится — мальчик или девочка.
Сам момент появления Оли на свет я пропустил. Театр был на гастролях. Татьяну одну я дома не оставил, отправил в Киев к своим родителям. Когда приехал, у нас уже была маленькая девочка, которая смешно зевала и морщила носик.
Конечно же, растить ребенка — занятие хлопотное, но нам помогали родные. Мама, бросив все, приехала в Ростов и поселилась у нас. Когда она вернулась в Киев к отцу, на смену ей примчалась Танина старшая сестра Надя.
Моя карьера резко пошла в гору. Однажды пришел в театр, а на вахте меня дожидается письмо — приглашение приехать на «Мосфильм» на пробы в картину «Безответная любовь». Роль я получил. Едва успел закончить эту работу, как позвали на главную роль в военный боевик «Мерседес» уходит от погони». Из фильма в фильм я играл благородных героев, борцов за справедливость.
Поклонницы стали заваливать меня письмами. Одна писала: «Игорь, я собираюсь выходить замуж, но поняла, что по-настоящему люблю только тебя. Поэтому решила: самое дорогое, свою девственность, я подарю тебе. Хочу провести первую брачную ночь с тобой».
— Ну что, примешь «ценный» подарок? — подкалывала жена.
— Вряд ли, — смеялся я, — с квартира маленькая, мне его «поставить» некуда.
Но дамы не унимались. Как-то вышел после спектакля на поклоны, и вдруг к моим ногам вместе с букетами цветов летит тяжелый сверток. Я даже отпрянул. Принес в гримерку, развернул, а там золотой портсигар с огромным изумрудом на крышке.
Через минуту в дверь постучала дарительница с предложением продолжить вечер в ее компании. Ценную вещь я вернул и долго благодарил поклонницу за оказанное внимание, терпеливо объясняя, что дома меня ждет семья.
В кино я играл любовь с очень красивыми партнершами. Иногда артисты так заигрываются, что переносят отношения со съемочной площадки в реальность. Признаюсь, я тоже ходил по лезвию бритвы, но ни разу не переступил черту. Любовь — не только дар, это катастрофа, которая может сломать тебя и твою жизнь. Я очень дорожил Таней и не хотел ее терять.
Она меня, конечно, ревновала. За двенадцать лет, что мы прожили, случалось всякое: и ругались, и орали друг на друга, и обижались смертельно.
Актеры — люди эмоциональные, чувства бьют через край. Но никогда ни один из нас не ставил вопрос о разводе. Я сажал перед собой плачущую Таню и говорил: «Что бы тебе ни напели, что бы тебе ни показалось, знай: наша семья для меня всегда была и будет на первом месте. Я люблю тебя».
В тот день я приехал из Курска, с гастролей. Открываю дверь, и мне на шею с радостным криком «Папа, папочка вернулся!» бросается дочка. Этот крик и сегодня стоит в ушах. Если бы я знал, что скоро потеряю мою девочку...
Вечером Таня сообщила:
— Хочу съездить в Опочку, мама жалуется, что давно нас не видела, по внучке соскучилась. Ты не возражаешь?
— Конечно, поезжай.
Мы поехали на вокзал за билетами. Долго выбирали поезд, высчитывали время, чтобы Таня с Олей никуда не бежали и спокойно сделали пересадку. Поздно вечером я проводил их, поцеловал на прощанье и вернулся домой, ко мне тогда приехали родители.
Август выдался жарким, я вышел на балкон и увидел небо. Оно было зловещим, темно-фиолетовым, и висело прямо надо мной. Никогда больше я не видел такого неба...
Звонок в дверь раздался в семь утра. Вошли несколько человек: «Татьяна Пискунова и Ольга Ливанова здесь проживали?»
Я не успел ничего ответить, увидел, как мама, теряя сознание, оседает на пол.
Уши у меня заложило, откуда-то издалека донеслось: «Погибли... Соболезнования... Опознать...»
Когда поезд, в котором ехали Таня с Олей, сделал остановку в Каменске, местный диспетчер ошибся, направив товарный состав по пути, на котором находился пассажирский. Товарняк врезался в него на полном ходу — шансов выжить практически не было.
Сложно описать мое состояние. Я невероятным усилием воли загнал эмоции внутрь, расслабляться нельзя: а вдруг это ошибка и они живы? Лежат в больнице без сознания. Пока сам не увижу — не поверю!
Действовал как автомат. Меня довезли до Каменска. То, что осталось от наших близких, положили в деревянные ящики. Я ходил от одного к другому: не они, не они... Тела были сильно изуродованы, солнце палило, стоял невыносимый смрад.
Рядом кто-то рыдал, терял сознание. Грудь сдавило, я не мог дышать, но продолжал идти от ящика к ящику. И вот в одном из них нашел Таню, а потом и дочку... Опустился на колени рядом со своими и выл, раскачиваясь из стороны в сторону. Плакать не мог, слезы словно выжгло.
...Похоронили моих девочек в Опочке. Таня очень любила свой родной город, там ее мама. Теперь езжу на их могилу.
Случившееся представлялось невероятным кошмаром, но оно было явью, реальностью, с которой мне предстояло жить дальше. Но — как? Ради чего? Ради кого? В одночасье по чьей-то глупости я лишился самого дорогого в жизни. Признаюсь, был момент, когда хотел наложить на себя руки. Остановила мысль о родителях.
Теперь я знал, что значит потерять ребенка, и не мог обречь их на такую боль. Отец с матерью постоянно были рядом со мной.
Меня вообще окружило огромное число людей, каждый предлагал помощь. А кто-то из друзей вообще не появился. И как ни странно, в голове я зафиксировал имена последних.
Друг из Еревана привез несколько канистр с вином. Я человек мало пьющий, но тут вкачивал в себя алкоголь литрами. Пил, пил, пил... И спал. Так реагировал на горе мой организм, так защищался.
Я совсем не мог оставаться один. В тишине опустевшей квартиры сразу вспоминал, что Тани и Оли нет, что я больше их не увижу, и начинал сходить с ума. Не на кого стало изливать любовь, которую испытывал к жене и дочке.
находя выхода, эта любовь теперь убивала меня.
Мое возвращение к жизни началось после одного сна. В нем я увидел своих девочек. Жена держала дочку за руку. Я стал звать: «Таня! Олечка!» Они внимательно смотрели на меня, словно прощаясь, как будто хотели запомнить. А потом жена сказала: «Не мучай себя, ты ни в чем не виноват. Мы тебя освобождаем — живи».
Проснувшись, я вышел на балкон. По голубому небу плыли белые облака. По улицам ехали машины, шли люди. Я вдохнул прохладный утренний воздух и понял, что снова могу нормально дышать. Я начал медленно возвращаться к жизни.
В театре сменился главный режиссер, Юрий Еремин получил приглашение возглавить Театр Советской армии и уехал в Москву.
С тех пор пути наши разошлись, мне не понять, почему мы больше ни разу не только не встретились, но и не позвонили друг другу. Режиссеры — люди увлекающиеся, наверное, Юрий Иванович увлекся другими актерами, которых повстречал в столице, а обо мне забыл. В этом нет ничего необычного.
Новый главный — Алексей Малышев — не только ставил спектакли, но и руководил курсом в театральном училище. Ирина Бахтура была его студенткой и, как я потом узнал, сиротой.
Меня везде стали преследовать ее глаза. Куда ни повернусь — тут же встречаю влюбленный взгляд. Ее родители развелись, когда Ира с сестрой были еще маленькими. С отцом она не общалась, виня его в маминой смерти. Я не знаю подробностей семейной драмы.
Пытался расспросить, но Ирина ответила, что ей тяжело об этом вспоминать. Девочек какое-то время воспитывала бабушка, после ее смерти они чудом не попали в детский дом.
Моя будущая жена рано усвоила, что рассчитывать может лишь на себя. И это, конечно же, отразилось на ее характере. Я не готов идти к цели любыми путями. Лучше вовсе от нее откажусь. Ирина моральными мучениями не страдает: для решения поставленной задачи все средства хороши.
Все это я узнаю гораздо позже, когда мы уже будем женаты. А поначалу Ирина была вся такая беззащитная, тонкая, трогательная. Я слышал, что у нее есть жених и они даже успели назначить дату бракосочетания. Но все мои расспросы Ира пресекала: «Это не твоя проблема, я решу ее сама».
Я старше Ирины на десяток лет, и мне — дураку — конечно, было приятно, что ради меня девчонка оставила жениха, отменила свадьбу.
Тот парень однажды позвонил, говорил с ним так, что до сих пор испытываю стыд за свое хамство.
Я пригласил Ирину на свой день рождения, по традиции праздновал его с родителями и друзьями, которые сразу отметили перемены в моем настроении. И я не стал никого разубеждать: когда пришло время гостям расходиться, объявил — Ирина останется. В ту ночь мы впервые сблизились.
Утром сказал ей: «Я хочу на тебе жениться. Но мне нужен ребенок. Я не смогу без этого жить. Если ты не готова рожать прямо сейчас, скажи честно. Тогда нам не стоит продолжать отношения».
Ирина заверила, что наши планы на жизнь полностью совпадают.
Любила ли она меня? Не знаю. Тогда казалось, что любила. Ведь согласилась отправиться со мной в Москву, мужественно преодолевала бытовые трудности и не жаловалась.
В столицу я не рвался. Вообще уверен, что главное для человека не карьера, а семья, любовь и счастье близких. Но обстоятельства в ростовском театре сложились не в мою пользу. Вместе с Малышевым в труппу пришла его жена, на мой взгляд, посредственная актриса.
Госпожа режиссерша любила на репетициях делать довольно бестактные замечания. Я много снимался в кино, был известным актером и крепко стоял на ногах. А тут непонятно кто тебя учит, да еще и в грубой форме.
Однажды не сдержался: «Воспитывать будете мужа. Меня от своих бредовых идей увольте».
Реакция супруга примы последовала незамедлительно. Он снял с репертуара все спектакли, где я играл главных героев. Меня теперь занимали исключительно в ролях Зайчиков и Грибочков. И тут пришло приглашение от моего однофамильца Василия Борисовича Ливанова, он звал в труппу столичного театра «Детектив». Я не стал раздумывать.
Ехали с Ирой, что называется, на пустое место. Чтобы поменять ростовскую квартиру на Москву, требовалось специальное разрешение. Пробивать его взялся мой старший брат Аристарх, работавший в театре у Татьяны Дорониной, — она обещала помочь. А пока знакомые поселили нас на даче в Серебряном Бору. Дом был совершенно не приспособлен для зимнего проживания, мы топили печку день и ночь, и все равно от холода зуб на зуб не попадал.
Но лютый мороз нас только сближал. Ложились в постель и согревали друг друга. Ирина уже ждала ребенка. Андрей родился в начале декабря, перед этим мы расписались.
Квартиру удалось поменять лишь на комнату в коммуналке. Но мы были счастливы — собственное жилье! И тут выяснилось, что у соседа открытая форма туберкулеза. Чтобы переехать в отдельную квартиру, была необходима доплата, так что я бросился на заработки — кроме театра постоянно снимался в кино. Ужасно нервничал и торопился, ведь каждый день, проведенный рядом с больным человеком, — опасность и для нас, и прежде всего для нашего маленького сына. В новом театре тоже все складывалось непросто. Ливанов, талантливый актер и режиссер, оказался человеком крайне авторитарным.
Коллектив, которым он руководил, должен был усвоить: есть два мнения — главного режиссера и неправильное. Если ты осмеливался предложить на репетиции казавшийся тебе удачным ход, это страшно бесило Василия Борисовича. К тому же его неприятно поражало обстоятельство, что я знаком со многими знаменитыми актерами. Если мы приходили в Дом актера на вечер, со мной по-дружески обнимались «заслуженные» и «народные» — Михаил Ульянов, Инна Макарова... Просто мы вместе снимались и сохранили друг о друге теплые воспоминания. А Ливанов-то полагал, что осчастливил приглашением в Москву никому не известного провинциального мальчика.
Однажды приходим утром на репетицию, а на доске объявлений приказ: уволить из театра «Детектив»...
Далее списком шел весь актерский состав. Выяснилось, что Василий Борисович накануне крепко «приболел» и «осерчал» на весь мир. Через день он пришел в себя и всех восстановил.
В общем, скучать было некогда. Я постоянно решал какие-то проблемы. Чем занимается в мое отсутствие Ирина — не спрашивал. Убежден: если живешь с человеком, надо ему доверять.
Люди многое узнают друг о друге, живя бок о бок. Вот и я с каждым днем открывал в Ирине черты, которые меня совсем не радовали. К примеру, всех наших знакомых она делила на «нужных» и «ненужных». В разряд последних попали многие мои друзья. Я успокаивал себя: ничего, молодая, глупая, ее еще можно перевоспитать, переделать. Как же я ошибался!
Ирину стали изредка приглашать в кино. Однажды она поехала на съемки в Коктебель, а я решил воспользоваться ситуацией и вывезти на море Андрюшку. Пусть позагорает, поест фруктов, окрепнет. Лето выдалось жарким. Я сидел с трехлетним сыном на пляже и так зажарился на солнце, что понял: если немедленно не окунусь, меня хватит удар. Сказал ему: «Папа сплавает и очень быстро вернется, а ты посиди на берегу, ду входить не смей».
Как только я нырнул, ребенок зашел в море, хотя дтого во всем меня слушался, споткнулся, упал и уже не смог встать — нахлебался воды. Услышав крики людей, несколько гребков добрался до берега. Андрюша лежал на песке белый и не дышал. Внутри все похолодело, но я собрался — сделал сыну искусственное дыхание, привел в чувство. Кто-то из отдыхающих предложил подвезти нас до турбазы, на которой жила съемочная группа.
«Скорую» пришлось вызывать уже туда — Андрюше лучше не становилось, он задыхался.
К счастью, врачи приехали быстро. «Это ты во всем виноват, — заявила Ирина. — Ты и поезжай в больницу. У меня съемки».
Нас отвезли в Феодосию, где Андрея тут же положили в реанимацию. Меня туда не пустили. Врач со мной не церемонился, сказал прямо: «Ваш сын на грани жизни и смерти. Легкие полны воды. Мы делаем все возможное, но если к утру они не очистятся, начнется отек. Мы уже не сможем ничем помочь».
Я сидел под дверью палаты, где, утыканный проводами, лежал мой сын, и молился: «Господи, забери мою жизнь!
Только оставь ребенка. Помоги ему выкарабкаться! Если сын умрет, я не смогу жить».
Так прошла ночь. К утру я провалился в тяжелый сон, проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. «У вас сильный ангел-хранитель, — сказал склонившийся ко мне врач. — Идемте».
Когда мы вошли в палату, мой Андрюха уже «бегал по стенкам».
«Папочка!» — закричал он обрадованно. Я бросился к сыну, обнял и впервые с того момента, как увидел его тело, распростертое на песке, заплакал.
Не скрою, я был страшно зол, когда люди из группы рассказали, что Ирина, проснувшись, пошла завтракать, а потом целый день снималась. Думал: «Да, я один виноват в случившемся, но это же и ее ребенок! Единственный сын, которого она могла потерять!»
Но потом поразмыслил: у каждого человека в страшные моменты включается своя защитная реакция. Наверное, Ира пыталась забыться в работе, чтобы не сойти с ума, ведь наш сын был близок к смерти. Наверное, так...
Гнев прошел, но в моем отношении к Ирине все же что-то необратимо изменилось. И тут я увидел, как Андрюшка, выйдя из машины, которая привезла нас из больницы, побежал к матери, прижался к ней... Я понял, что обязан сохранить все по-прежнему. Ребенок и так пережил сильнейший стресс, я не должен ввергать его в новый.
Вспомнилось, как ссорились мои родители и я всегда принимал сторону мамы, старался защитить, не дать в обиду отцу. А если бы тогда он ушел от нас?
Нет, я даже в мыслях не мог такого допустить. С детства перед моими глазами были родители, для которых главной жизненной ценностью, что бы между ними ни случалось, оставалась семья. И меня они вырастили таким же.
Мама и папа встретились на войне. Мама, выпускница института имени Лесгафта, с первых дней ушла на фронт и стала лейтенантом медицинской службы. Папу — бойца спецотряда — забрасывали на оккупированные территории для организации партизанского движения. В годы сталинских репрессий он уцелел чудом. Дед по отцовской линии, Аристарх Павлович, был священнослужителем, протоиереем. Его приход находился в Поволжье. В своих проповедях он возлагал вину за голодомор на советскую власть, потому был объявлен английским шпионом и расстрелян.
Наверное, по чистой случайности у сталинских ищеек не дошли руки до шестнадцатилетнего сына врага народа. А может, они руководствовались знаменитым высказыванием вождя и учителя: сын за отца не отвечает? В общем, Евгения Аристарховича, трех его сестер и брата не тронули.
Во время киевского наступления мама вытащила тяжелораненого отца с поля боя, раскопав его в снегу. Войска ушли на запад, а отец остался в военном госпитале в освобожденном Киеве, где его выхаживала мама. Как-то, навещая сержанта Ливанова, мама столкнулась в палате с другой женщиной. Она сразу же отступила в сторону, хотя была сильно влюблена. Но продолжалось увлечение отца недолго. Когда он заболел брюшным тифом, новая подруга пропала. А мама заботилась о нем, не боясь заразиться. И папа сказал: «Нина, прости, кроме тебя мне никто не нужен».
Так решилась наша с братом судьба.
Родители поженились, Аристарх родился в 1947 году, я — на семь лет позже. Оба мы стали известными актерами. От родителей знаю, что, несмотря на всю опасность такого поступка в советские времена, они нас тайно крестили. Когда я был маленьким, мы вместе ходили в Киеве во Владимирский собор, в Киево-Печерскую лавру. Они оставались верующими, хотя долгое время должны были это скрывать. Мамы уже нет в живых, отец держится, ему исполнилось девяносто четыре года.
Ребенок должен жить и воспитываться в полной семье. Я в этом убежден. Если у его родителей не складываются отношения, если любовь прошла, им стоит подумать в первую очередь не о себе, а о том несчастье, которое они принесут в жизнь маленького человечка, если расстанутся.
Я не мог уйти от Ирины, не хотел, чтобы у сына разрывалось сердце между папой и мамой.
Ирина тем временем сосредоточилась на карьере. Не стану оценивать масштаб ее актерского дарования. Жена предпринимала множество усилий, чтобы повлиять на свою судьбу. У нее обнаружилось удивительное пристрастие ко всему потустороннему. Раз десять я сопровождал ее к каким-то ворожеям, колдунам. В одном месте у двери нас встретил безумного вида старик с огромной короной на голове.
Понятия не имею, о чем Ирина просила высшие силы. Надеюсь, о чем-то хорошем. Я подвозил ее до дома очередного «чародея» и уезжал. О том, что она стала сначала рьяной последовательницей дианетики и сайентологии, а затем и инструктором этой школы, узнал гораздо позже.
Ее обучили виртуозно манипулировать людьми. Ирина однажды похвасталась, что знает, как правильно повернуть голову, с какой интонацией произнести фразу, чтобы очаровать собеседника окончательно и бесповоротно. Цены бы ей не было, пойди она в политику: Ирина с легкостью заставляет человека поступать так, как ей выгодно.
Однажды ее пригласили сняться в фильме «Коля» чешского режиссера Яна Сверака. Ирина играла русскую, которая, преследуя корыстные цели, вышла замуж за пожилого чеха. А потом бросила на него ребенка и уехала устраивать свою жизнь с западным немцем. Когда Ирина снималась, никто не ожидал оглушительного успеха. Картина была выдвинута на «Оскар» и получила заветную статуэтку.
У жены словно снесло крышу. Хоть на оскаровскую церемонию ее и не позвали, Ирина говорила только об этом. Послушать ее, выходило, что не фильм, а она удостоилась высшей кинематографической награды.
А у меня в ту пору начались серьезные проблемы со здоровьем. Когда голливудская звезда снимается в боевике, ни один здравомыслящий режиссер не позволит ей исполнять трюки самостоятельно. Для этого существует целый штат каскадеров. В нашем кино ровно наоборот. А я еще и рвался конкурировать с каскадерами. Словно лукавый подначивал: «Сделай!» И я делал, получая колоссальное удовольствие. Меня выбрасывали из вертолета, я висел на тросе на высоте полутора километров. Вкатывался под колеса движущегося поезда. В финале боевика «Тридцатого уничтожить!» предстояло пробить оконное стекло и прыгнуть с четырехметровой высоты.
По сравнению с тем, что я выполнял раньше, этот трюк показался несложным. Прыгнул и почувствовал страшную боль в ноге: она попала не на мат, а на железобетон. Врач перелома не обнаружил. Я день отлежался и снова — в кадр. Кто знал, что я тогда очень серьезно повредил позвоночник.
Травма межпозвоночных дисков напомнила о себе неожиданно.
Сначала боль была ноющей. Я несколько дней терпел, надеялся — пройдет. Но она все нарастала, пришлось идти к врачам. Сколько денег я истратил на шарлатанов, которые обещали поставить меня на ноги буквально завтра, сказать страшно. Ничего не помогало. Мучения были такими, что я готов был выброситься из окна, чтобы разом все прекратить.
Потом я перестал чувствовать пальцы левой ноги, через какое-то время она отнялась. Я не выходил из дома, по квартире передвигался с трудом, волоча ногу. Если бы не Саша Морозов из Первой градской больницы, не знаю, что бы со мной было. Он учился акупунктуре в Японии, не скрывал, что мой случай сложный, но взялся. Однажды я с ужасом подсмотрел, как его иголка уходит мне в спину сантиметров на семь.
Муки продолжались полгода. Работать я не мог. Все скопленные деньги уходили на лечение. Именно в тот момент Ирина снова засобиралась в Прагу.
Я спросил:
— Зачем?
В ушах до сих пор стоит брошенная ею фраза: — Мне надо думать о своем будущем.
На тебя, сам видишь, больше надежды нет.
Ее пугало, что муж мог оказаться до конца жизни в инвалидном кресле. Для жены я был «сбитым летчиком», и она решила устроить свою судьбу.
Что произошло с ней в Чехии — не знаю, меня там не было. Позже прочитал в журнале красивую историю о том, как в Праге случайно встретились и полюбили друг друга моя жена и Сергей Безруков. (Кстати, познакомились они при мне на «Мосфильме».) Чувства оказались настолько сильными, что им не смогло помешать даже замужество Ирины. Я хотел бы поверить: настал понедельник и Ирина изменилась до неузнаваемости, новая любовь ее преобразила. Дай бог, чтобы это был тот самый случай. Рад, если Сергею повезло больше, чем мне, и у них все по-другому.
На самом деле я очень благодарен Безрукову.
Не представляю, сколько бы еще продлился наш исчерпавший себя брак и во что бы все это вылилось. Знаю только, что ради нашего восьмилетнего сына я не стал бы делать резких шагов. А Сергей сделал. Его родители были не в восторге от того, что единственный сын хочет жениться на женщине с ребенком, к тому же на девять лет старше него. Но он настоял на своем.
Когда Ирина начала открыто появляться на светских мероприятиях с Безруковым, я объявил ей, что нам пора расстаться. Сказал:
— Подадим на развод, до суда сниму себе жилье и съеду.
Ира оживилась: — Я как раз присмотрела подходящую квартиру в соседнем доме.
Мне стало смешно:
— А почему в соседнем?
— Чтобы ты был рядом с нами, — без тени иронии заявила жена.
Она не торопилась сжигать мосты: если с новым мужчиной не получится — верну законного мужа. Тем более что со здоровьем у меня уже было все в порядке, к работе я вернулся.
Я собрал вещи и ушел на квартиру, которую нашел сам, а Ира не поленилась, обзвонила всех наших друзей и каждому пожаловалась, что я бросил ее одну с ребенком. Многие сочувствовали, перезванивали мне:
— Игорь, как ты мог?! Подумай о сыне!
Я даже не пытался их переубеждать. Говорил только:
— Вы забыли, что сами дали Ирине прозвище Сказочница. Она его полностью оправдывает.
Перед уходом я попросил об одном — не водить в нашу квартиру Безрукова, и Ирина мне клятвенно обещала. Через две недели Сергей уже спал на наших простынях. Сомнительное удовольствие для настоящего мужика прийти и улечься в чужую супружескую постель. Но я не собираюсь его за это осуждать. Думаю, Ира затащила его туда специально, рассчитывая, что я неожиданно вернусь домой (ключ от квартиры у меня оставался), закачу грандиозный скандал, и тогда Сергею уж точно не отвертеться. Как человек порядочный, он просто обязан будет жениться на женщине, семью которой разбил.
В той ситуации меня волновало одно — судьба моего сына. Я очень хотел отобрать Андрюшу, но он был еще маленький, обожал мать, я не мог его травмировать. А забрать бы стоило. Безруков относился к мальчишке по-доброму, но все-таки не мог заменить родного отца.
«Доброжелатели» не упускали случая позвонить ближе к полуночи и с нескрываемой радостью сообщить: Игорь, твоя жена сидит в «Маяке» с таким-то. Не называю имен, потому что ни к чему вмешивать в эту историю лишних людей. Скажу лишь, что это не всегда был Безруков.
Я тут же звонил Ирине на мобильный:
— Меня мало волнует, с кем ты развлекаешься. Но ответь, с кем сейчас мой сын?
— Если тебя это беспокоит, мог бы сам с ним посидеть, — не терялась жена.
— Чтобы совсем развязать тебе руки? Нет, так тебе не повезет.
Я никогда не вмешивал Андрея в наши разборки. Парень и так страдал, что родители разошлись. Мне пришлось остро поставить вопрос о том, с кем будет жить сын, лишь однажды. На летние каникулы Ирина отправила его в Волгоград, осваивать премудрости дианетики и сайентологии на специальных курсах. Я узнал, где наш Андрюшка, когда он позвонил и срывающимся голосом попросил его забрать: «Пап, я не хочу этому учиться!»
За несколько дней, которые потребовались для его возвращения, я чуть не поседел. Неоднократно читал, как в таких организациях пропадали дети.
В Интернете нашел телефон их головного офиса и набрал номер. Разговаривать со мной не хотели. Тогда я предупредил: «Либо вы немедленно сажаете моего сына в поезд и отправляете в Москву, либо я звоню в ФСБ. Там есть отдел, который заинтересует деятельность вашей организации. Я об этом позабочусь».
И продиктовал имевшийся у меня телефонный номер. Андрей вернулся в Москву. Я предложил ему переехать ко мне. Но сын поблагодарил и отказался. Мать он безумно любит, Ирина оказывает на него огромное влияние.
Я очень люблю Андрея, но сегодня вижу, насколько сильно парню не хватает мужского воспитания. С ним надо было обращаться пожестче, поднимать спозаранку, когда хотелось еще поспать, отправлять в школу, когда он собирался ее прогулять. Словом, закалять характер, научить преодолевать трудности, которые встречаются на пути каждого.
В этом деле могла бы помочь армия, но Ирина сделала все от нее зависящее, чтобы он туда не попал. Ответственности за то, что Андрей вырос в тепличных условиях, я с себя не снимаю.
Сегодня он студент филологического факультета Открытого университета. Это уже третье учебное заведение, которое сын сменил. Два предыдущих Андрей бросил.
Объясняю ему: «Учеба — дело нелегкое, придется немало колотиться, прежде чем кем-то стать». Сын отвечает, что это совсем не обязательно, мол, его давно дожидается место в швейцарском банке. В рассказе Андрея мне слышатся знакомые интонации. Наша Сказочница успела задурить парню голову фантазиями, под которыми нет никакой реальной почвы.
Или сын мне сообщает:
— Пап, я вчера был у врача.
— У тебя что-то болит?
— Нет, он исправлял мое биополе, чтобы болезни вообще не могли проникать в организм.
Может, «доктор» действительно потрясающий, но от слов Андрея мне каждый раз почему-то становится не по себе.
После истории с Ириной я зарекся: больше никаких серьезных отношений.
Но верно говорят: человек предполагает, а Господь располагает.
В разгар нашей семейной драмы наступил мой день рождения.
Настроение на нуле, отмечать не хотелось. Но друзья оборвали телефон: «Ты что, собираешься сидеть один, как сыч? Поедем в ночной клуб, развлечемся».
Приехали, уселись. Я огляделся по сторонам и за соседним столиком заметил девушку. Наши взгляды встретились. Ее глаза сверкали так озорно, что я немедленно отправился танцевать.
Мы разговорились, выяснилось, что Ольга моложе меня на двадцать пять лет, учится на юриста, но уже успела поработать на бирже в брокерской компании отца. В семнадцать лет руководила целым отделом, управляла взрослыми мужиками.
В ее облике была такая манкость, что я, наплевав на свой зарок, откровенно заявил: «Я решил за вами приударить».
Она улыбнулась.
Мне потребовалось несколько часов, чтобы покорить Ольгу.
Отношения начались в тот же вечер. Я просто пропал. Слава богу, наша любовь не ослабела и сегодня. Нас по-прежнему, спустя двенадцать лет, тянет друг к другу. Мы можем поссориться, но наступает ночь и мы миримся.
Большинство моих друзей стали свидетелями нашего знакомства и одобрили мой выбор. А кое-кто поспешил «сдать» меня Ирине. Мы ведь еще не успели официально оформить развод. Она позвонила и попыталась закатить скандал:
— Что за женщина у тебя появилась? Почему она живет с тобой в одной квартире?
— Потому что я считаю себя свободным от обязательств перед тобой. Подавай на развод.
Но Ирина тянула время, мне пришлось приехать, усадить ее в машину и отвезти в суд, который через месяц благополучно нас развел.
Я сильно обжегся в предыдущем браке, поэтому не спешил жениться на Ольге. Наши гражданские отношения меня вполне устраивали. Оля тоже не форсировала события, хотя каждой женщине в глубине души хочется определенности. Я постоянно искал в Оле недостатки, которые могли бы стать препятствием на нашем пути в загс. Вот она слишком резко мне ответила, когда я сделал пустяковое замечание, а потом обиделась на то, что я задержался с друзьями и поздно явился домой. А вот приняла решение о покупке, не посоветовавшись со мной.
Уж очень она самостоятельная. Меня это не устраивает. Сейчас понимаю, что мне не следовало копаться в мелочах. Это обижало Олю. Но я не мог ничего с собой поделать. Боялся ошибиться.
Года четыре я не представлял Олю своим родителям и не спешил знакомиться с ее. Хотя они у Оли замечательные. Мама — учитель. Отец — бывший морской офицер, заместитель командира подводной лодки в Гаджиево. Позже именно там, на Кольском полуострове, я снимался в картине «72 метра» и специально для тестя сфотографировался в форме подводника на выезде из города.
В один прекрасный момент Оле надоели мои сомнения. Мы поссорились из-за какой-то ерунды, она хлопнула дверью и ушла. Я продержался несколько дней, а потом сказал себе: «Какой же ты дурак! Если немедленно ее не вернешь, станешь самым несчастным человеком.
Она умница и любит тебя. Сразу подружилась с Андреем, у них множество общих интересов. В конце концов, она даже полюбила твою собаку, а ведь боится их. Какого черта тебе еще нужно?!»
Высказав себе все это, я тут же отправился к Ольге просить ее руки.
Мы с друзьями отдыхали на природе. Кто-то включил магнитофон. Я пригласил Олю танцевать, обнял за талию, она положила руки мне на плечи, и нас закружила нежная испанская песня. Запомнил припев: «Линда-линда-лека»... С того дня моя Оля превратилась в Леку.
Лека Петровна сильная женщина, она любит самостоятельно принимать решения. И муж должен с этим смириться.
Еще у нее свой взгляд на то, что я делаю в кино и театре. Ей не свойственно глубокое почитание моего творчества. Проще говоря, Оля не является моей фанаткой. Признаюсь, меня это чуть-чуть обижает.
Но в остальном мы очень похожи. Оля, так же как я, ненавидит тусовки. Это в нашем представлении бездарно потраченное время. Мы скорее поедем на рыбалку, будем часами молча просиживать у воды с удочками, чем отправимся на очередной банкет. Нам нравятся одни и те же люди, фильмы и книги. Что еще нужно для создания семьи?
Наш сын Тимофей стал желанным и долгожданным ребенком. Хотя я почему-то был твердо уверен, что родится доченька и мы назовем ее Соней.
«Какая Соня? О чем вы говорите? — удивился врач, делавший УЗИ. — У вас мальчик».
Имя мы искали совсем недолго, на Тимофее сошлись сразу. Характер он проявлял еще в животе матери, колотил ее ногами нещадно. А перед самыми родами повернулся головкой вверх. К счастью, Олю наблюдали прекрасные доктора и ребенок появился на свет без особых мучений. При родах я не присутствовал, в полуобморочном состоянии мерил шагами коридор.
Моя семья, дети — это мое счастье. Тимофей растет на свежем воздухе, в доме под Чеховом, который я построил. Там у нас с Ольгой целое хозяйство — куры, гуси, утки. Так что кормим ребят экологически чистыми продуктами. Еще в доме у нас живет огромная семидесятикилограммовая собака породы алабай по кличке Умка.
И кошка Зина, которую мы подобрали на Белорусском вокзале. Сколько Оля моталась с ней по врачам, чтобы излечить от лишая и энтерита!
Первыми словами Тимофея были:
— А я тут.
— А мы знаем, — в один голос отозвались мы с Олей.
Сын никогда не плакал, он пел, часами выводил трели, это был такой бесконечный вокализ: «А-а-а-а-а!», который однажды взял и прекратился. Мальчишки увлекаются игрушечным оружием или машинками. Тимофей обожает мой джип. Когда он видит нашу машину, его начинает трясти от перевозбуждения, сын верещит и тянет к ней ручки. Однажды мы ехали по безлюдной дороге в Карелии, я посадил его за руль себе на колени.
Радио передавало какие-то ритмы. А мой полуторагодовалый сынишка раскачивался им в такт и «вел» автомобиль. Детские книжки с картинками ребенок не признает, его любимое занятие — листать журнал «Автомобили и цены», он «читает» его вслух: «Бу-у, би-и!» Мы с женой шутим: «Растет директор автосалона или, не дай бог, гонщик».
Тимофея крестили в соборе Петра и Павла неподалеку от нашего дома в Ясенево. Мой старший сын Андрюша присутствовал на таинстве, держал брата на руках. Очень надеюсь, что они вырастут родными людьми, которые станут поддерживать друг друга в трудную минуту.
Недавно Тимофей нас удивил. Оказалось, он владеет английским гораздо лучше, чем русским. Хотя никто из нас его этому не учил.
Я обратил внимание, как он несколько раз назвал мячик ball. Тогда я взял в руки куриное яйцо и спросил:
— А это что?
— Egg, — уверенно ответил пацан. А затем произнес еще десятка три английских слов.
Тимофею идет третий год, а Оля уже засобиралась на работу. Я это не очень приветствую, хотя понимаю: жене с ее энергией наскучило сидеть дома. Но, может, я еще уговорю Олю не торопиться. Может, все-таки у Андрея и Тимофея появится младшая сестра, тем более что имя для нее уже есть.
Я играю в антрепризе, продолжаю сниматься в кино. Однажды, пробегая по «Мосфильму», натолкнулся на женщину, лицо которой показалось знакомым.
«Здравствуйте», — бросил я и помчался дальше.
«Что за тетка? С кем поздоровался?» Лишь спустя минут двадцать сообразил, что это была моя бывшая жена Ирина, теперь уже Безрукова. С Сергеем мы нигде не пересекались многие годы. Но пусть знает, что я ему благодарен. Без него я не был бы сегодня счастливым человеком.
Подпишись на наш канал в Telegram