Я давно стала американкой, деловой женщиной, день которой заполнен встречами и переговорами. Новое образование, новая работа, новая жизнь...
Уже несколько лет мы с мужем живем в Джерси-Сити, в квартире, из окон которой открывается потрясающий вид на Гудзон и Манхэттен. Каждое утро, иногда на машине, но чаще на метро, еду в свой офис, расположенный в одном из небоскребов Медисон-авеню. Я иду по нью-йоркским улицам, улыбаюсь случайным прохожим, покупаю кофе, чтобы выпить его на ходу...
Да, я давно стала американкой, деловой женщиной, день которой заполнен встречами и переговорами. Новое образование, новая работа, новая жизнь.
Я была абсолютно уверена в том, что в России меня забыли. Но однажды просто из любопытства набрала свое имя в Интернете. И вдруг вижу на киношном форуме: «прекрасная актриса», «звезда перестроечного кино», «хорошие роли». И почти каждый комментарий заканчивается вопросами: «Где сейчас Ирина Шмелева? Почему ее не видно на экране?»
«Не снимаюсь, потому что не зовут», — честно ответила я.
А спустя пару месяцев пришло письмо от одного из режиссеров сериала «Час Волкова» с предложением роли.
Так мой роман с кинематографом получил неожиданное продолжение.
Звучит смешно, но расцвет моей кинокарьеры совпал с закатом советского кино: середина восьмидесятых — начало девяностых. Я застала последние годы, когда налаженный механизм советского кинопроизводства еще работал. Сниматься начала еще студенткой Щукинского училища, хотя на съемки нас отпускали очень неохотно.
Через четыре года после эпизода в фильме Данелии «Слезы капали» Георгий Николаевич позвал меня сниматься в нашумевшей картине «Кин-дза-дза».
Это были необычные съемки и необычный фильм. Данелия хотел, чтобы герои выглядели как-то фантасмагорически.
Усилия костюмеров его не удовлетворяли, он рыскал по помойкам, копался в мусоре и находил детали к костюмам для персонажей. Однажды притащил древнее пальто — такое страшное, что в руки взять противно. Долго топтал его ногами, потом надел на одного из актеров и кивнул: мол, вот теперь хорошо.
Я за свой вид в кадре не беспокоилась, для моей героини сшили шикарный кожаный комбинезон. Выглядела в нем роскошно и была уверена, что мастеру понравится.
«Плохо, — мрачно произнес Данелия, — не то. Пошли в костюмерную, поищем что-нибудь другое».
Но что бы я ни надела, режиссер хмурился и бормотал: «Нет, не годится. Все не так». С расстройства — не сниматься мне в кожаном костюме!
— я накинула на себя кусок холстины, которую обычно использовали для мытья полов. И тут Георгий Николаевич щелкнул пальцами: «А вот это — то! Ну-ка, улыбнись».
Я послушно улыбнулась.
«Не то, — опять помрачнел Данелия. — Принесите мне железку какую-нибудь».
Реквизитор принес кучу железок, скобочек, металлических деталек, благо на этом фильме подобного реквизита было хоть отбавляй. Данелия нашел ржавую пружинку и вставил мне в рот: «Ну-ка, еще раз».
Я снова растянула губы в улыбке.
«Вот! Наконец-то».
И мы начали снимать.
В «Щуке» нас учили, что успех актера во многом зависит от везения. И я в это верила, ведь когда была студенткой, судьба делала мне один подарок за другим. На втором курсе я снялась у Юрия Николаевича Озерова. Потрясающий был дядька — мэтр, генерал от кино со всеми мыслимыми званиями и регалиями. Я у него играла Зою Космодемьянскую в «Битве за Москву». Те съемки потом вспоминала с удовольствием, хотя и тема фильма трагичнее некуда, и натерпелась я там достаточно.
В сцене пытки я лежала на лавке, а проклятые фашисты били меня по спине. Озеров смотрел, смотрел, а потом подошел и деликатно попросил:
— Ира, разрешите, пожалуйста, штаны с вас немного приспустить...
— Что?!
— Вот тут, ниже спины, чуть-чуть...
Смотрю на свои штаны — грубые, ватные. Что в них не так? Но раз режиссер просит...
— Можно, конечно... Но почему?
— Понимаете, — тихо отвечает Озеров, — так будет сексуальнее.
Пришлось оголиться. И хоть били меня не кожаными плетьми, а поролоновыми, выкрашенными черной краской, все равно было больно. Краска засохла, поролон стал похож на колючую проволоку. Пришла домой вся в царапинах.
А перед съемкой казни — Зою повесили — и вовсе было решено подпилить веревку: мол, повисит Ира две секунды, веревка порвется, а мы за это время успеем снять. Все будет натурально.
Слава богу, в последний момент от этой дикой идеи отказались. Потом я читала, что в каком-то фильме актер Александр Фатюшин так чуть не погиб.
В общем, мне везло. И то, что Данелия позвал меня в «Кин-дза-дзу», я тоже воспринимала как огромную удачу. Но чем дольше я была в профессии, тем лучше понимала: коллеги-актеры на везение полагаются меньше всего. Одни работали над собой как проклятые. Мне, например, всегда было любопытно, как Иннокентий Смоктуновский добивается таких ошеломительных результатов. Когда снимали «Ловушку для одинокого мужчины», я тихо сидела и следила за тем, как он проходит сцену один, без партнеров, миллион раз.
Но и одержимость в работе не всегда помогала сделать карьеру в кино.
Выдающийся актер Сережа Маковецкий при встрече попросил однажды: «Ир, может, ты меня кому-нибудь порекомендуешь?» Это было так странно слышать. Я видела его на сцене Вахтанговского театра и, помню, просто обалдела тогда от его игры, казалось, режиссеры должны за Маковецким бегать!
Станислав Любшин на везение тоже не полагался. Он придумал собственный, оригинальный способ выделиться среди актерской массы. Я по наивности не могла понять, почему на съемках «Кин-дза-дзы» он постоянно за Данелией ходит и просит: «Георгий Николаевич, вот здесь мой план снимите, пожалуйста... И в этой сцене нужен мой крупнячок, так убедительнее будет».
Думала: «Он что, дурак? Данелия — гений, великий режиссер, ему не нужны советы Любшина!»
А потом поняла: Любшин себе таким образом суперглавную роль делал. Для меня это стало открытием.
У женщин все намного сложнее: меньше ролей, больше кандидаток. Как в народе считается? Актриса должна пробивать себе дорогу в звезды грудью! Буквально! К счастью, мне удалось избежать этой ловушки. Ведь на самом деле если ты профессионал, пусть и дебютантка, всегда сможешь наладить нормальный рабочий и человеческий контакт с режиссером. Спать с кем-то ради роли — это удел бездарностей.
Мне удавалось выстраивать отношения с режиссерами, минуя постель. Я, например, очень любила работать с Владимиром Павловичем Басовым. Снималась у него в картине «Время и семья Конвей». Там были Ирина Скобцева с дочкой, Олег Табаков с сыном, Евгений Леонов с сыном — все такие знаменитые, заслуженные и народные.
Все кроме меня. Потом Басов снял меня в фильме «Семь криков в океане». Я работала бы с ним и дальше, но, к сожалению, Владимир Павлович умер.
После «Битвы за Москву» были «Акселератка», «Ловушка для одинокого мужчины», еще какие-то фильмы. Я постепенно набирала популярность, входила в самый лучший для актрисы возраст, когда молодость еще не ушла, а опыт уже есть. Казалось, впереди столько прекрасных ролей... Но в конце восьмидесятых началась «эра кооперативного кино». И поставила крест на всех моих актерских планах. Правда, поняла это я не сразу. Поначалу попыталась подстроиться под обстоятельства и играть то, что предлагают. Знать бы тогда, что через много лет фильмы, названий которых даже и не помню, аукнутся мне очень неприятным образом!
Уже в Америке моя подруга случайно встретилась с русским эмигрантом, который здесь стал радиожурналистом и считал себя чуть ли не главным в Нью-Йорке специалистом по советскому кино.
Упомянула мое имя и услышала:
— Шмелева? Знаю, как же. Звезда постсоветской порнографии.
— Ты хочешь сказать, что Ирина снималась в порно?! — взвилась подруга.
— Ну, в таком, средненьком... — усмехнулся «знаток кино», — какое в девяностые снимали.
Наглая ложь. Никогда в жизни я не снималась в порно. Эротика, по западным меркам очень мягкая, присутствовала только в одном моем фильме.
Снимал его известный режиссер Владимир Мирзоев, которого даже самый дремучий человек порнографом не назовет. Все откровенные сцены с моим участием были сделаны очень красиво и совершенно нетипично для того времени, когда эротику у нас снимали ужасно, — как-то стыдливо, смущенно, будто подглядывая и краснея.
Впрочем, про меня всегда говорили, что я снимаюсь голой. И даже в театре, помню, шутили на эту тему. Хотя я снялась обнаженной всего несколько раз: в фильмах «Учительница первая моя, или Мальчишник по-русски», «Паспорт» и «Акселератка». В «Ловушке для одинокого мужчины» мой любимый режиссер Алексей Коренев очень хотел, чтобы я сняла платье, а под ним — ничего. В сценарии о такой сцене не было ни слова, Коренев просто импровизировал на площадке:
— Ира, смотри.
Останавливаешься вот здесь и снимаешь платье.
— С чего вдруг?
— Тебе жарко. Ты приехала, тащила чемоданы. И вот ты дома, и тебе хочется походить голой!
— Ерунда какая!
— Почему ерунда?
— Не может женщина войти в дом с чемоданами и сразу снять с себя платье.
— Это у нас не может, а во Франции — может. Там женщины другие!
Но как он ни настаивал, полностью снять с себя белье я по такому поводу не согласилась.
А услышав в театре очередную шутку в свой адрес, не выдержала и сказала: «Да, я жалею, что у меня мало откровенных сцен! Всегда хотелось настоящую любовь сыграть, чтобы и постель была, и эротика, и возвышенные чувства. Я верю в любовь и считаю секс ее кульминацией». Больше ко мне не приставали.
А я сама удивилась тогда своей смелости. В маленьком уральском городке Кушва, как и во всем СССР, «секса не было». Воспитывали меня более чем строго. Такой была скромницей, что смешно вспомнить. В училище все знали, что рядом со мной матом ругаться нельзя. Когда я что-то такое слышала, то стонала так: «Аа-а-ах!» И ко мне никто не мог прикоснуться запросто — типа, Ирка, привет. Обнять было совершенно невозможно. Обнял? Женись!
Вася Соловьев, внук композитора Соловьева-Седого, который учился на три курса старше, Саша Кайдановский, только пришедший преподавать в «Щуку», — оба были галантны и безупречно вежливы. Саша часто подвозил меня на машине до общежития. Я видела, что нравлюсь им обоим, но близко к себе не подпускала. Ждала настоящей страсти, как в «Блеске и нищете куртизанок» — любимой книге, зачитанной в юности до дыр.
И дождалась! Влюбилась без памяти в своего однокурсника Алексея Маслова. Роман был такой бурный, что вся «Щука» следила затаив дыхание. Как положено, Леша дарил цветы и духи. Бегал за мной, ревновал страшно. Однажды что-то ему померещилось и он в сердцах сбил с меня огромную шапку из барана, такие тогда были в моде. Стоило его родителям уехать на дачу, мы запирались в квартире и сутки напролет занимались сексом.
Не могли друг от друга оторваться. Любовь! Свадьбу как-то не обсуждали, это считалось само собой разумеющимся. Но когда я забеременела, вмешалась Алешина мама: «Сын, тебе рано жениться».
И тут выяснилось, что Лешино мнение целиком совпадает с маминым: он был уверен, что слишком молод для брачных уз, что у него впереди столько романов... Это правда, выбор у Маслова был: девицы на нем буквально висли — лучший на курсе, красавец, будущая звезда!
В общем, я сделала аборт.
Моя память странно устроена. Чувства, эмоции я запоминаю на годы, а вот детали событий исчезают. Но тот день помню ясно, как будто это было вчера.
Я вышла из больницы. Пришла в училище. Сижу в вестибюле на скамейке. Все мне кажется каким-то другим, нереальным, вокруг тишина. Вдруг откуда-то выбегает Леша. Я вся подалась навстречу — ждала, что он подойдет, обнимет, успокоит. А Маслов даже не остановился. Бросил на ходу: «Привет» — и дальше побежал. Потом он очень жалел, что все так получилось...
Позже Маслов оказался в Париже. В конце восьмидесятых выехал в составе труппы Театра на Таганке в Европу и остался во Франции. Из-за него меня на телевидении не снимали, внесли в «черный» список. Он прислал из Франции письмо, но не в Москву, в Кушву, потому что моего московского адреса не знал. А моя мама, настоящая советская женщина, это письмо уничтожила. Страшное же дело — из капиталистической страны пришло! Мне она сказала о письме лет через десять...
Спустя годы Алексей уехал из Франции, начал снова работать в России.
В Европе он жил хорошо, но в кино играл только бандитов. Вернулся на родину в надежде на серьезные, значительные роли. Кого же он играет теперь? Опять бандитов!
Довольно скоро после разрыва с Лешей я вышла замуж. Не вышла — выскочила. В гостях у Кайдановского познакомилась со скульптором. Саша представил его как своего друга. Лысоватый, рыженький, на десять лет меня старше, да еще по имени Йося Кавалерчик. Но умный, талантливый и смешной. И еще он был так безоглядно в меня влюблен, так внимателен, что я подумала: ну и пусть нет особой страсти, зато будет прекрасная семья.
Поженились мы через два месяца после знакомства. А еще через полгода развелись. Любовь, от которой я так легкомысленно отмахнулась перед свадьбой, все-таки настигла меня. Только это была любовь к другому мужчине.
Мы вместе играли в Театре имени Гоголя. Он был женат, но на роман со мной пошел без особых колебаний — очень уж нас влекло друг к другу. Я сходила с ума, не могла ложиться в постель с мужем, сидела у кровати и плакала. Йосик, конечно, понимал мое состояние, но лишних вопросов не задавал. Надеялся, наверное, что все пройдет. Не прошло... И я ушла. Тихо, без скандала собрала вещи и переехала в съемную квартиру.
Вечерами сидела и ждала. Чего? Да того, чего ждут все любовницы женатых мужчин: что он позвонит, придет, примет какое-то решение.
Понимала, что это неправильно — ждать, пока рухнет чужая семья, чтобы потом на этих обломках построить собственное счастье. Но не могла совладать с чувствами, нас катастрофически тянуло друг к другу. Мы безуспешно конспирировались, скрывались — в театре все про всех знают. Это одна большая коммуналка. Мне было наплевать, что вокруг шепчутся и сплетничают. Хотя иногда просыпалась гордость и я пыталась прекратить эту унизительную тайную связь. Но расстаться не получалось. Роман закончился в тот день, когда он сказал мне, что жалеет свою жену. Изменяет ей со мной, чувствует себя виноватым — и жалеет. И я поняла: он будет жалеть ее всю жизнь.
В эти годы я много снималась и от отсутствия мужского внимания не страдала. Поклонников было даже слишком много.
Письма на «Мосфильм» приходили мешками, и добрая половина — с признаниями в любви. Со всей страны мужчины ехали в Москву, чтобы «жениться на Шмелевой». Офицер с Дальнего Востока был особенно трогателен, подарил мне картину, которую храню до сих пор. Иногда и коллеги по цеху вдруг начинали мучить признаниями. И именно от них, артистов, я начала слышать неприличные предложения. Иной раз доходило до смешного.
Летим мы как-то со съемок с Андреем Смоляковым. На рейсе «Одесса—Москва» ни одного свободного места, а нам позарез надо вернуться на спектакль. Смоляков взялся уговорить экипаж. «Довезут, — говорит, — но на время взлета нас с тобой запрут в туалете». Я — все что угодно, лишь бы улететь.
Стоим с Андреем в крохотной кабинке, ждем, пока самолет наберет высоту. И вдруг Смоляков говорит:
— Ирка, а давай сексом займемся!
— С какого перепугу?!
— Как в кино...
И так нам обоим стало смешно, что мы хохотали всю дорогу до Москвы.
Но далеко не каждый мужчина так легко переносит отказ. С Сашей Абдуловым вышло совсем иначе.
Мы вместе играли в картине «За прекрасных дам!», и на площадке Саша пользовался бешеным успехом. Ирина Розанова ему очень симпатизировала. А он почему-то выбрал меня. И однажды решил подкараулить: ждал под лестницей в доме на Арбате, где в арендованной квартире проходили съемки фильма.
Я разгримировалась, переоделась, иду домой. Спускаюсь, слышу — зовет. И прохожу мимо, словно и не заметила его. С тех пор Абдулов не то что разговаривать — здороваться со мной перестал! Наверное, не надо было с ним так сурово, но намерения Саши были мне ясны, а я не хотела никаких романов. Потому что думала тогда только о предстоящей свадьбе с мужчиной всей моей жизни — Николаем Павловичем Боголюбовым.
Для него наша история началась в кино. Однажды Николай пригласил туда свою девушку. К несчастью для нее, это оказался фильм «Акселератка». Боголюбов увидел на экране артистку Шмелеву и влюбился. Знакомые из «органов» раздобыли для него мой телефон.
И вот как-то вечером раздается звонок. Сам Коля боялся звонить и подбил своего знакомого.
— Ирина Шмелева?
— Да. Кто говорит?
— С вами хочет познакомиться внук академика Боголюбова.
Наверное, очень знаменитый академик!
— Вы извините, но у меня нет желания знакомиться ни с каким внуком, — сказала я и повесила трубку.
После такого ответа Николай позвонил уже лично. Представился, попросил разрешения подарить мне цветы. Почему бы и нет? Букет был подарен, а затем неожиданно объявлено, что... макароны скоро подорожают. Прекрасное начало романтического знакомства!
Коля стал часто приходить в театр, дарил огромные букеты длинных роз.
Но меня это не впечатляло. Боголюбов был всегда приглаженный, аккуратный, с идеальным пробором, а мне нравились другие мужчины, более романтичные, что ли. Но однажды Коля прибежал в театр взъерошенный, растрепанный и в драных джинсах. В таком виде он был поразительно похож на Микеле Плачидо из фильма «Спрут» и впервые показался симпатичным. Но я ничего не могла с собой поделать — не нравились мне молодые мужчины! В общем, я ему деликатно отказала. Коля обиделся и исчез. Я и думать о нем забыла, а примерно через год мне позвонила подруга:
— Тут один знакомый умирает, так ты ему нравишься. Просто с ума сходит.
— Кто такой?
— Он не из актерской среды. Ученый.
И мы с Колей встретились снова.
Николай Павлович из очень интеллигентной семьи. В роду сплошь ученые и профессора. Дедушка — знаменитый физик Николай Николаевич Боголюбов, академик, основатель собственной научной школы. Бомбу водородную делал вместе с Сахаровым. Феноменальный человек! Ко мне очень хорошо относился, говорил жене: «Слушай Иру, у нее хороший вкус!» Его жену, Колину бабушку Евгению Александровну, я просто обожала. Всех, кто приходил в дом, она кормила, развлекала беседой, а на прощанье обязательно дарила маленькие подарки. Знала наизусть огромное количество стихов, была очень смешливая и веселая.
А вот другая Колина бабушка, со стороны мамы, Августа Ивановна сразу меня невзлюбила — считала, что я вышла замуж ради прописки. До того доходило, что несколько раз она заявляла на меня в милицию. Папа Коли тоже не особенно радовался нашему браку, но там дело было в другом. Его жена, Колина мама, была на пять лет старше мужа. И я старше Коли ровно на пять лет.
«Большая глупость — жениться на женщине старше себя, — говорил он. — Через несколько лет тебе с ней станет скучно».
Зато сам Коля, чьих достоинств я с первого раза не разглядела, оказался великодушным, щедрым, мудрым и талантливым. Через несколько месяцев мы сыграли свадьбу в Зеркальном зале ресторана «Прага». Свидетельницей я позвала подругу по Щукинскому училищу актрису Светлану Рябову.
Гости, банкет — все как полагается.
Вот только на нашей свадьбе не было музыки — Коля не захотел. Он почему-то считал, что его друзьям-ученым все эти «тру-ля-ля» не нужны. А вышло наоборот: мои гости из артистического мира сидели спокойно, зато физики бушевали и требовали танцев.
Свадебный наряд я сочинила сама. Из гастрольной поездки в Венгрию привезла белые сапожки на шнуровке. Попросила театральных костюмеров сшить платье из желтой с белым парчи. Длинное, с пышными рукавами и огромной юбкой, которая раздувалась колоколом. Впрочем, я всегда любила носить уникальные вещи. Да и Коля был категорически против белого платья. Мало того, попросил и ему придумать необычный костюм. В итоге я нарядила его в стиле типичного киношного мафиози.
Смотрю сейчас на наши свадебные фотографии и думаю: дурдом, конечно, полный, но оригинально.
В ЗАГСе я попросила, чтобы мне дали двойную фамилию Шмелева-Боголюбова, но получила резкий отказ: «У нас, в Российской Федерации, это не положено!» И тогда я решила оставить свою. Во-первых, я актриса и меня знают под фамилией Шмелева. Во-вторых, помнила, как грустил папа: «Две дочери, значит, фамилия прекратится». И в-третьих, подумала: «А если это не последний брак? Что же, каждый раз менять документы?» Так и осталась Шмелевой.
После свадьбы мы поехали в Швейцарию — дедушка-академик нам такой подарок сделал. В Женеве остановились у работавшего там Колиного папы. Ему было явно не до нас — у самого молодая жена, которую он привел в дом вместо Колиной мамы.
Уже в Швейцарии, во время медового месяца, я вдруг почувствовала, что муж начал ко мне охладевать.
А когда вернулись в Москву, в квартиру на Ленинском проспекте, Коля загулял. Все свободное время он теперь проводил не со мной, а с друзьями: рестораны, шумные застолья... Каждый вечер одевался и исчезал. А в пять утра являлся пьяный и падал в кровать... Наверное, по молодости он не понимал, что меня это страшно ранит. До сих пор помню, как он стоял в дверях, а я лежала на полу, схватив его за ногу, — пыталась удержать. На все мои упреки ответ был один: «Я тебя завоевал, теперь твоя очередь завоевывать меня».
То ли шутил, то ли действительно так думал... Я все валила на его дружков: плохо на него влияют.
Один из них, которого я особенно не выносила, устроил в своей машине «мужской клуб»: шторки на окнах и запас всего необходимого — презервативы, коньяк, шоколад.
Впрочем, он своих баб хотя бы домой не приводил. А вот Коля однажды отличился.
Сижу как-то вечером одна, слышу — звонят в дверь. Открываю и вижу: мой дорогой муженек с пьяным приятелем и двумя девицами. Конечно, я их на порог не пустила. Так потом Коля устроил мне страшный скандал: «Ты ведешь себя просто неприлично! Не пускаешь меня в собственный дом!»
О том, в каком составе он явился, речь не шла. Коля считал полную свободу действий своим законным правом.
Вскоре муж начал ездить в Америку — его фирма подписала контракт с американской технологической компанией на создание компьютерных программ.
Однажды вернулся из командировки раньше намеченного. Я пришла с репетиции и застала дивную картину: Боголюбов голый, в одной кепке, танцует. Магнитофон крутой привез из Штатов, как было тогда заведено... Увидел меня, достал торжественно две коробочки с сережками:
— Выбирай!
— Мне вот эти больше нравятся, — показываю на те, что в синем бархатном футляре.
— Ладно, бери! — весело говорит Коля. Вторую коробочку закрывает и кладет на стол.
— А эти кому?
— Эти? Таньке. Ты ее не знаешь.
Через несколько дней спрашиваю:
— Ну что, понравились Таньке сережки?
— Не-а, — беззаботно отвечает Коля, — не понравились. Ты себе лучшие забрала.
Он меня совершенно не стеснялся, общался со своими подружками открыто. Может, именно поэтому мы и не расстались. Если бы тайком бегал на свидания, пытался скрыть, был пойман с поличным — ушла бы не задумываясь. А так это напоминало детскую игру. Все его загулы, подружки, романы были какими-то несерьезными. Эта самая Таня спустя несколько дней появилась у нас дома. Возвращаюсь из театра, а она выходит из туалета. Увидела меня и залепетала: «Ира, вы не думайте, я не то, что вы думаете!»
Мы все расхохотались.
Эта присказка стала у нас в семье пожизненным анекдотом.
То слезы, то смех, и я перестала обращать внимание на Колины выкрутасы. Мы жили вместе, но раздельно....
Однажды Боголюбов, встречая меня в аэропорту, говорит, буднично так:
— Завтра уезжаю на юг, с папой и Элей.
— Кто у нас Эля? — спрашиваю небрежно.
— Знакомая. Давай разводиться, я хочу жениться на Эле.
— Ладно, — отвечаю, — женись.
Как-то мне совсем стало грустно.
Уехал Коля с Элей на юг, через день звонит: «Нет, не женюсь на ней. Не нравится она мне больше. Я тебя, Васечка, люблю». В приливе нежности он меня называл то Васечкой, то Мусечкой. Так мы и не развелись.
Правда, потом еще несколько раз собирались. Однажды ругались-ругались, сели в машину, поехали в ЗАГС. На полдороге я вспомнила, что в пылу ссоры забыла взять паспорт. Вернулись домой, остыли. Стали жить дальше.
Потом я решила: «Он ведет себя как свободный человек, а что мне мешает поступать так же? В конце концов, от развода еще никто не умирал!» И начала подыскивать себе нового суженого-ряженого.
Но оказалось, что я устроена несколько иначе, чем мой легкомысленный супруг. Случайные связи, легкие отношения, короткие, ни к чему не обязывающие романчики — это только мужикам просто дается. А я влюбилась серьезно.
Он — бизнесмен. И хотя оба мы в браке, у нас все потрясающе: общие взгляды, увлечения, интересы... Любовь была такая, что мы договорились: разведемся со своими половинами и поженимся. Я ждала, что он сделает первый шаг: как только подаст на развод, сделаю то же самое. Уже и день был назначен...
Но все обернулось иначе. Как только мой любимый собрался уходить из семьи, его жена объявила, что умирает: у нее нашли неизлечимую болезнь, жить осталось совсем чуть-чуть. Конечно, ни о каком разводе в такой ситуации речи быть не могло.
Разрыв наш был долгим и невыносимо мучительным.
У меня началась депрессия. В какой-то момент решила: все, не могу больше, покончу с собой. Представляла, как сажусь в поезд, еду, выхожу на незнакомой станции... Останавливаюсь на мосту. Вокруг только река, лес, ни одной живой души. И я прыгаю в темную воду...
Когда стало совсем невыносимо, пошла к экстрасенсам. После одного из сеансов у меня случился выкидыш.
Вот тут до меня и начало доходить, что ничего в жизни не происходит просто так. Всему есть причина, все взаимосвязано, одно событие вытекает из другого. Я ведь играла Панночку в Театре имени Гоголя. И Панночка, и то, что пошла к экстрасенсам, и многое другое — все эти события были соединены какой-то мистической логикой, я разбудила темные силы и потеряла ребенка.
В тот тяжелый период я стала ходить в церковь каждый день...
В религиозных вопросах совсем не разбиралась, просто искала покоя и утешения. Как-то раз хотела свечку поставить. Ставлю, а она падает на пол! Беру другую, уже потверже вставляю, а она — кувырк на пол опять. Бабулечка подходит:
— Что ты такое делаешь, милая?
— Да вот хочу поставить свечку за упокой души одного человека.
Она:
— Так ты не там ставишь — это же икона за здравие.
Вот так... Я всегда была верующим человеком, но только теперь, в Америке, меня научили каждый день читать Библию и молиться.
Коля все чаще ездил в Штаты и в конце концов вместе со своей компанией остался там надолго — заканчивать проект.
Тут бы, казалось, самое время развестись. Пока я страдала от любви, Боголюбов времени не терял: ухаживал в Штатах за очередной девушкой. При этом он все время звонил мне в Москву, звал к себе, говорил, что скучает, любит... Мало того, всем нашим общим знакомым постоянно твердил, что меня просто обожает и ждет не дождется, когда я решусь переехать.
А мне было страшно. Уехать в другую страну означало потерять все, что имею, — любимую работу, друзей. Но Коля проявил твердость. Названивал мне днем и ночью, рассказывал, какая прекрасная жизнь ждет меня в Америке, и каждый разговор заканчивал просьбой: «Мусечка, я тебя люблю, приезжай».
Моему мужу нравилось меня завоевывать снова и снова.
Решилась я только к концу 1998 года.
В стране дефолт, кино почти не снимали, делали какой-то ширпотреб. В тот год в Москве в производстве было всего пять фильмов — и в трех из них я играла. На экраны вышел только один. В театре, правда, у меня были любимые спектакли, но будущее все равно казалось серым и унылым.
Все чаще по вечерам я сидела дома одна, тоскливо глядя в телевизор. Дикторы бодрыми голосами докладывали, что в связи с кризисом в стране резко ухудшилась криминогенная обстановка. Это я знала и без телевизора. Подруга рассказала, что ее знакомую ударили по голове и ограбили, отобрали сумку.
Я стала бояться ходить по улицам, перестала спать по ночам, все прислушивалась, не пытаются ли вскрыть дверь... И пришла к мысли: Коля прав, надо уезжать.
Я ненавижу собираться. Все валилось из рук, укладывать вещи помогала подруга. Получилось совсем немного — три чемодана. Но содержимое их в Америке мне почти не пригодилось...
Как только я приехала, мы с мужем купили дом в центре штата Нью-Джерси, в городке Мальборо. Хоть он и находится всего в часе езды от Нью-Йорка, это все-таки американский поселок городского типа. Провинция. Летом там ходят в шортах, майках и кроссовках, а зимой переодеваются в джинсы и куртки. Поэтому почти все, что я привезла из Москвы, все свои шикарные выходные костюмы и платья от лучших дизайнеров мира спрятала далеко и надолго.
У американцев такая одежда считается малоприличным выпендрежем.
В Мальборо почти не было эмигрантов, поэтому я очень скоро почувствовала себя местной. И как здесь говорят, осуществила «американскую мечту» — дом, машина, учеба в колледже. Мы могли себе это позволить. Мой муж не только талантливый, но еще и трудолюбивый. Америка любит трудоголиков, поэтому его карьера быстро пошла вверх. Начав работать как компьютерный инженер, Коля стал менеджером крупной финансовой компании.
Готовиться к поступлению в колледж я начала еще в Москве. Даже билет на самолет покупала так, чтобы прилететь к началу вступительных тестов.
Хорошенько все обдумав, сразу для себя решила, что актерскую карьеру делать не буду: пробиться в Голливуде не самой молодой актрисе, тем более без знания языка — это из разряда фантастики. Портфолио, резюме, кастинги — я не хотела тратить на это время и нервы.
В колледже выбрала художественное направление. На первом занятии нам раздали бумагу, сказали: сейчас будете рисовать. Я посидела, ничего не нарисовала и тихо-тихо ушла. Поняла, что не могу. Рисовать надо было учиться с детства. Зато лекции по пиару понравились. «Паблик рилейшнз» — потрясающая, перспективная и близкая мне по духу профессия. Оставив бесплодные мечты о дизайне, я начала учиться на специалиста по массовым коммуникациям. Спасибо мужу, который к тому моменту полностью обеспечивал семью.
Пока я училась в колледже, меня пригласили стать ведущей новостей на русском телевидении RTV в Сикокусе. Но, к сожалению, кто-то сказал моему предполагаемому партнеру, что на фоне Шмелевой он выглядит вдвое старше. И тот потребовал убрать меня из кадра. На телевидении я все-таки осталась. Сначала рядовым корреспондентом, потом — автором и ведущей двух программ: «Ночная беседка» и «Фабрика грез». Одна была про секс, вторая про знаменитостей — в общем, откровенно развлекательные передачи. Но мне нравилось этим заниматься. Я, можно сказать, набивала руку для будущей карьеры в пиаре.
Через год телекомпания закрылась, а я, окончив колледж, поступила в Нью-Йоркский университет. Работать по новой специальности начала еще будучи студенткой: меня пригласили директором по пиару на русскоязычное радио Нью-Йорка «Дэвидсон», расположенное в Бруклине.
Я быстро обросла связями и получила необходимый опыт. Три года назад открыла свою фирму по пиару и маркетингу. Сначала офис мой был в Бруклине. А два с половиной года назад переехала на Манхэттен. Большинство клиентов — русскоязычные американские компании, которые хотят пробиться на англоязычный рынок. Есть и американцы, но их пока немного...
Жили мы по-прежнему в Мальборо, но рядом стали селиться бывшие соотечественники, да так активно и дружно, что быстро создали своего рода филиал Брайтон-Бич.
Вообще-то я собиралась по-настоящему освоить английский. А тут все вокруг говорят по-русски и всем комфортно в своем этническом междусобойчике, никто не хочет общаться с американцами.
Соседи обожали ездить по уик-эндам в русские рестораны на Брайтоне, которые я просто на дух не переношу.
Меня раздражают вульгарность обстановки, жирная пища. Туда ходят люди, получающие социальное пособие, но при этом буквально увешанные бриллиантами. Еще туда ходят русские барышни на выданье в весьма откровенных нарядах. И музыка там всегда звучит немодная.
В общем, стало нам с Колей скучно и грустно в нашем поселке городского типа. И мы решили подыскать жилье поближе к Нью-Йорку в чисто американском месте. Купили квартиру-кондоминиум в Джерси-Сити. Напротив, на другом берегу — небоскребы Уолл-стрит. Завели собачку йорка по кличке Таши...
Я привыкла к американской жизни и уже не представляю, как могла бы жить по-другому. Хотя жить совсем без творчества для меня все-таки невозможно и иногда я принимаю предложения поучаствовать в каких-то проектах. С удовольствием сыграла в пилоте комедийного телесериала «На Брайтоне». Познакомилась на съемках со своей любимой актрисой Еленой Соловей. Она живет в Нью-Джерси, в городке Фэйр-Лоун, и снимается в небольших ролях в американских фильмах.
А вот от пары театральных проектов мне пришлось отказаться. В одном режиссер не смог противиться своей жене, когда она вдруг решила ввестись на мою роль. В другом постановщик вел себя удивительно некорректно. Я подошла к работе со всей серьезностью. Режиссер сначала меня хвалил и говорил, что я, оказывается, хорошая актриса, а потом начал ругать, ему вдруг разонравились мои волосы, внешность, и в конце концов он стал обращаться со мной так, будто я не заслуженная артистка России, а какая-то дурочка из переулочка.
Пыталась поговорить с ним: «У тебя что, крыша поехала? Я приезжаю, трачу свое время, протискиваюсь сквозь пробки, паркую машину за немалые деньги. И ты после этого так со мной разговариваешь? Ты должен меня уважать хотя бы за то, что я на тебя «за идею» работаю!» Хочется работать в любви и радости, кнуты и пряники не для меня. У меня все внутри цепенеет и я не могу сниматься, если режиссер без видимой причины орет или говорит тебе бог знает что. У меня сейчас нет времени и желания заниматься все равно каким творчеством. Если сниматься, играть на сцене, то в чем-то значимом, интересном.
Меня спрашивают иногда, не жалею ли, что уехала и тем самым загубила свою артистическую карьеру. Глядя на своих товарищей, которые активно снимаются сейчас, — да, жалею, но у меня нет и не было иллюзий, что в Москве я обязательно стала бы большой звездой. Так любят рассуждать многие эмигранты, но это самообман. Другое дело, что шанс пробиться в Америке в качестве актрисы у меня, наверное, был, но я его не использовала. При знакомстве с американцами вообще помалкивала, что актриса. Потому что в Америке так представляется каждая официантка, мечтающая покорить Голливуд.
И вдруг письмо из России. Меня без проб утвердили на роль в сериале «Час Волкова». Я посмотрела несколько серий и была приятно удивлена — качественная работа. Во время Московского кинофестиваля режиссеры Александр Грабарь и Антон Дорин пригласили меня встретиться и поговорить, а через две недели начались съемки.
Это было так приятно — снова оказаться на съемочной площадке! Я очень боялась, что за десять лет растеряла профессиональные навыки и не смогу выполнить задачу, которую поставил режиссер. Но все прошло хорошо. В итоге снялась в двух сериях, и у меня возникло ощущение, что я не только не утратила свое мастерство, но вышла на какой-то новый уровень творческой свободы.
Партнером моим был прекрасный Николай Чиндяйкин, и я порадовалась, что в России есть настоящие мастера. Когда уезжала, казалось, что актерская профессия умирает вместе с кино. А вот техническому персоналу еще учиться и учиться: молоденькая гримерша во время съемочной смены очень старалась и все поправляла мне лицо, поправляла и в итоге положила под глаза столько грима, что я пришла в ужас, увидев себя на экране.
Потом поклонница написала на каком-то сайте: «Видела Шмелеву, нашу любимую артистку, выглядит ужасно — или тяжело болеет, или дети замучили, или муж тиран». Я в ответ пошутила: «Чувствую себя хорошо, детей нет, а вот муж и правда тиран...»
К нему я и вернулась после съемок — к моему тирану. И к моей привычной жизни, которая теперь в Нью-Йорке. Америка многому меня научила, в частности конструктивному оптимизму и умению делать все так хорошо, как ты только можешь. Здесь нельзя кукситься, надо сражаться до конца. Даже в конституции записано, что каждый человек имеет право на стремление к счастью.
Мне кажется, что сейчас начинается новый виток в моей кинокарьере. Я поняла это в Сингапуре, на съемках картины «Любовь по-русски» молодого американского режиссера Максима Дашкина. Это была моя вторая за год короткометражка в Америке. Первая называлась «Русская невеста». Съемки «Любви» были приятными, радостными, я наслаждалась работой с умным и серьезным режиссером... И в какой-то момент поймала себя на мысли, что хочу попробовать себя по другую сторону камеры. Мой первый фильм будет о любви.
Когда-то давным-давно на гастролях Театра имени Гоголя во время пресс-конференции, отвечая на вопрос из зала, я сказала, что очень счастлива. И вдруг наша прима, народная артистка, презрительно бросила: «Счастливыми могут быть только дураки!» Это неправда!
Я переживала в жизни разные моменты, полные и боли, и отчаяния, поэтому знаю, о чем говорю. Сейчас я радуюсь, когда просыпаюсь и вижу солнце, вдыхаю свежий утренний воздух. Когда ощущаю комфорт от жизни, которую мы создали сами. Когда у меня есть возможность творчества, когда я вижу, как мои смелые планы становятся реальностью.
— Счастье в труде, — иногда иронизирует муж. — Все-таки сидит в тебе настоящая советская девушка!
— Хорошо, что без весла, — отшучиваюсь я.
Подпишись на наш канал в Telegram