До сих пор перед глазами стоит картинка: аэропорт, я и двое моих мужчин. С одним прилетела, другой встречает. Я испытывала и грусть, и безумную радость.
Французские Альпы, чудесная погода. Я стояла и любовалась пейзажем, не подозревая, какой крутой вираж сделает моя судьба через пару минут.
— Ну, что? Помчались? — спросила подруга.
— Наперегонки, — ответила я и оттолкнулась палками.
Мчусь вниз, яркие костюмы горнолыжников так и мелькают по сторонам. Обгоняю на склоне незнакомую девушку и вдруг ловлю на себе ее недобрый взгляд. В следующую же секунду меня пронзает страшная боль, свет меркнет.
Когда сознание возвращается, я лежу на снегу. Испуганная подружка тормошит за плечо, открывает рот, но слов, как в немом кино, не слышно. Видимо, от болевого шока я временно потеряла слух. Моя левая нога застряла в лыжном креплении и при падении вывернулась коленом назад.
К счастью, рядом оказались соотечественники. Одному из них — русскому олигарху — я обязана тем, что не осталась калекой. Он вызвал вертолет «скорой помощи», его помощник довольно быстро доставил меня в больницу, где нас уже ждали переводчица и бригада врачей.
Осмотрев ногу, хирург сказал:
— Нужна срочная операция.
— У меня нет таких денег, пожалуйста, помогите добраться до Москвы.
— Решать, конечно, вам, но риск очень большой, если промедлите хоть день, не ручаюсь, что вообще сможете ходить.
Мой спаситель, велевший помощнику докладывать обстановку, узнав об этом, тут же заявил: «Все расходы беру на себя».
Так получилось, что в тот страшный момент у меня не было близкого мужчины. И если бы не помощь чужого человека, не знаю, что стало бы со мной. Почему любовь уходит? Кто виноват, что я осталась одна? Горькие вопросы так и не дали заснуть в ночь перед операцией.
Леня Величковский...
Он был моим продюсером, и я благодарна за все хорошее, что он для меня сделал. Мы познакомились, когда я отчаянно пыталась начать самостоятельную карьеру после работы в группе «Женсовет» и бэк-вокалисткой у Киркорова.
В «Женсовете» мне после музыкального училища, а потом и джазовой школы, где разучивала репертуар Эллы Фицджеральд и Билли Холидей, приходилось петь «Нету тары, нету тары, не ходите, дядя, даром!» Но публике нравилось, группа процветала, а вот жизнь моя в ней была не сахар — меня невзлюбила Света Лазарева, придиралась постоянно.
Я была похожа на популярную тогда певицу Сабрину — ямочки на щеках, кудрявые черные волосы.
На первом же концерте «Женсовета» еще не начала петь, а из зала понеслись крики: «Сабрина!» Парни рвались на сцену, швыряли к моим ногам букеты. Такого никто не ожидал, особенно Лазарева. После концерта в гримерке она орала, что я и пою не так, и стою неправильно: «И вообще, ты слишком много улыбаешься!»
Поначалу я помалкивала, ведь Света была законной супругой Симона Осиашвили, поэта-песенника нашей группы. Но в конце концов терпение лопнуло. Однажды, видимо забыв, что сама из Челябинской области, Лазарева обозвала меня «лимитой». Родной Калининград я в обиду никогда не дам и ответила ей негромко, но внятно: «Закрой свой рот». Света прикусила язык и унеслась, хлопнув дверью. Вскоре наш продюсер и композитор Харитон Витебский тоже не выдержал.
Приехал к Осиашвили: «Симон, я тебя люблю, но с твоей женой работать не буду, с ней просто невозможно работать».
«Женсовет» еще немного попел без Светы, удостоился даже приглашения в телепрограмму «Утренняя почта». Во время ее записи в Одессе я познакомилась с Киркоровым. Филипп пригласил меня работать бэк-вокалисткой, пообещал, что буду исполнять несколько песен сольно. Я ушла из «Женсовета». Ради этих песен жила. Ловила каждый жест Филиппа, училась у него — как общаться с публикой, не зажиматься, работать вживую с оркестром. Он мне нравился, но как женщину Киркоров меня не замечал. Зато вторую бэк-вокалистку, мулатку Элен, в гримерке вечно хватал за задницу. У Филиппа тогда была невеста (все происходило еще до Пугачевой) — болгарка Катя.
Их родители очень хотели, чтобы дети поженились, но Киркоров тянул время: «Я пока не разобрался, любим мы друг друга или нет».
Останавливаться на бэк-вокале я не собиралась и записала несколько песен с композитором Мартыненко. Киркоров, узнав об этом, сказал: «Ну, что ж, ты можешь теперь обойтись без меня. Работай, желаю успехов». И улетел в Марокко. Я осталась без денег, без работы, зато с огромным счетом за съемную квартиру. Обратилась к известному продюсеру, он послушал записи и резюмировал: «Фуфло!» Потом, кстати, эти песни взрывали стадионы.
«Надо попытаться раскрутиться с песней популярного композитора», — подумала я. Благо был у меня такой хороший знакомый — Укупник.
— Аркаша, отдай мне свою песню. Очень надо. Начну петь — заработаю, расплачусь. Сейчас нет ни копейки, даже за квартиру заплатить нечем.
— Понимаю и могу только посочувствовать, — ответил он. — Приноси пятьсот рублей, и песня твоя.
— Где ж их взять?
Вот она, дружба московская! Что Аркаше были эти мои пятьсот рублей?..
Каждый день я приезжала на студию «Гала», где раньше писался «Женсовет», и плакалась ребятам:
— Что делать?
— Давай попробуем замолвить за тебя словечко Лене Величковскому. Он заканчивает записывать альбом для Натальи Гулькиной. Вдруг поможет.
Величковский не загорелся.
— Значит, в «Женсовете» пела? Уж больно группа отстойная.
— При чем здесь «Женсовет»? Я по образованию джазовая певица. Как скажешь, так и спою.
Понимала: Величковский — мой последний шанс, и изо всех сил старалась произвести на него впечатление.
— Ладно, — сдался Леня. — Попробуем.
И записал со мной песню, потом еще одну, и еще...
Величковский мне нравился. Он был очень симпатичным. Носил ботинки как у солиста Depeche Mode, челку выстригал моднющую и ездил на кремовых «Жигулях». На меня Леня и не смотрел, по крайней мере так казалось.
Решила: «Ах так! Хоть ты москвич, но и я не из подворотни!»
Позвала в кафе посидеть. Он один раз сказал, что занят, другой... Но во мне включился характер: так просто не отделаешься. Звоню:
— Леня, мы с тобой живем рядом, я картошку пожарила, салат нарезала, заходи по-соседски на ужин...
— Ладно, — говорит, деваться ему было уже некуда.
Пришел с бутылкой водки, как он потом признался, захватил для храбрости. Но не рассчитал силы. Посередине фразы «Когда я писал альбом Гулькиной...» Леня уронил голову на стол и захрапел. Я сняла с кровати матрас и уложила его спать на полу.
Мы даже не поцеловались. Утром молча позавтракали, и Леня уехал. Весь день промучилась, все валилось из рук: он больше не вернется! Но вечером Леня приехал и остался на пять лет.
Первый наш год был потрясающим, ни разу не поссорились. Величковский оказался хозяйственным, притаскивал продукты, старался во всем помогать. Его родители жили по соседству, мама была прекрасной, доброй женщиной.
На кухне нашей двухкомнатной квартирки зарождался новый проект — группа «Технология». Игорь Селиверстов и Рома Рябцев каждый день засиживались за полночь, сочиняли тексты, музыку и тут же опробовали новые песни на мне. Я бесконечно жарила картошку, накрывала столы, словом, жила Лениными интересами, стала его тенью. Величковский был поглощен этим проектом, для меня сочинил лишь одну песню «Пойду с тобой», и то потому, что на него надавил мой директор Сергей Лавров, которого, справедливости ради нужно признать, нашел Леня.
Сергей Лемох в это время расстался с Богданом Титомиром, и ему требовалась певица, чтобы выступать на разогреве перед «Кар-Мэн».
Лаврову удалось «пробить» мою кандидатуру. А Леня уехал с «Технологией», от которой девчонки мгновенно сошли с ума, на трехмесячные гастроли.
Мы долго не виделись, я жутко соскучилась. Мой первый клип снимался в Питере, и так сложилось, что там же проходили концерты «Технологии». Наконец-то увижу Леню! Только прилетела — сразу к Величковскому на стадион. Он встретил прохладно: — А, это ты...
Повисло тягостное молчание.
— Ну что ж, поеду в гостиницу, — выдавила я.
— Давай, позже увидимся.
Мне идти в кадр, а я плачу, глаза красные.
Лавров ругается: «Лада! Да что происходит?!»
А я не могу ничего объяснить, трясусь от рыданий. С грехом пополам сняли. Спасибо ребятам, клип получился. Освободившись, я снова устремилась к Лене. Едва успела отловить после концерта. «Лад, мне сейчас не до тебя, едем на банкет, потом поговорим».
И отбыл!
Утром я улетела домой. Все ждала Лениного звонка, но он так и не позвонил.
Тогда я решила зайти к его маме, поплакаться:
— Не понимаю, что с ним происходит...
— Ой, Ладочка, я тоже не знаю. Поклонницы обрывают телефон. Откуда только узнали номер? Но ты не расстраивайся, все образуется, надо потерпеть, — утешала она.
Ответ оказался простым: у Величковского началась «звездная болезнь». В каждом городе группу встречали фанатки, девчонки рвали на себе блузки, мечтая провести ночь с красавцами из «Технологии». А тут какая-то Лада сидит на Варшавке и ждет с жареной картошкой.
В общем, с гастролей Леня вернулся к родителям. Это было под Новый год. Меня пригласили его встречать в компанию, где был Леня.
Выпила для храбрости шампанского и подошла:
— Леня, ты в конце концов можешь объяснить, что между нами произошло? В чем я виновата?
— Ни в чем, просто я еще не готов к семейной жизни, хочу побыть один.
Мы расстались. Я была в жутком состоянии, но Лавров объявил, что у «Кар-Мэн» гастроли. Нужно было готовиться к отъезду. Сценических нарядов у меня явно не хватало. И я выписала из Калининграда подругу, с которой мы в срочном порядке из подручных материалов сшили концертные костюмы. Скарлетт О’Хара соорудила платье из занавески, а я перекроила роскошную пижаму, которую мне привезла из Лондона жена Георгия Данелии Галя. Получились шортики и корсет, за которые журналисты удостоили меня эпитета «стильная».
Когда Величковский узнал, что я еду на гастроли с Лемохом, не пропускавшим ни одной юбки, тут же начал названивать.
— Надо поговорить.
— Зачем?
Мы же расстались.
— Правда, очень надо.
Сердце дало слабину, и вот я уже сижу перед Леней.
— Какие у тебя зеленые глаза, Лада.
— А раньше не замечал? Что хотел сказать-то?
— Ты там поаккуратней с Сережей. Он пристает ко всем хорошеньким девушкам.
— Да уж как-нибудь разберусь.
Что-то еще? Нет? Тогда пока, — сказала я. Но чего мне это стоило! Несмотря ни на что, я продолжала любить Величковского.
После первого же концерта Лемох прислал через своего администратора приглашение: «Жду у себя в номере, постель разобрана, шампанское охлаждено». Меня это позабавило. Вот так, сразу, никаких ухаживаний: зачем попусту тратить время?! Позвонила в ресторан и заказала бутылку водки, вместе с ней в номер Лемоха доставили записку: «Выпей за мое здоровье до дна, и тогда я обязательно тебе приснюсь. С любовью, Лада». После этого случая мы с Серегой подружились. Это он придумал для меня сценическое имя Дэнс. По паспорту я Волкова.
Господи, какая же я буду «дэнс» с загипсованной ногой?! Еле дождалась прихода оперировавшего меня хирурга.
— Доктор, когда можно будет снять гипс? Я певица, у меня через неделю концерты. И танцевать придется...
Врач посмотрел на меня как на умалишенную:
— Мадам, вы шутите? Какие танцы?! Вам надо будет заново учиться ходить.
Я ему не поверила. Не может такого быть, ведь у меня новый перспективный проект — инвесторы начинающего певца Авраама Руссо предложили спеть с ним дуэтом. За два миллиона долларов. Все будет хорошо, просто не может не быть, слишком много сил я потратила, чтобы добиться успеха.
Уставившись в потолок больничной палаты, я вспоминала, как упорно и настойчиво зарабатывала популярность. Именно Величковский в конце концов стал мне в этом главным помощником и союзником.
Разузнав, в каких гостиницах мы с «Кар-Мэн» останавливаемся, Леня целый месяц заваливал меня телеграммами, атаковал звонками, говорил, что понял: я ему нужна. Первым, кого увидела в аэропорту, вернувшись в Москву, был Леня с огромным букетом. Вручив его мне, он подхватил чемоданы: «Поехали домой».
И я его простила. Так начался золотой период нашего творческого союза. Сколько женщин подходили ко мне после концертов и говорили: «Я рожала под вашу песню, было плохо, больно, но послушала «Жить нужно в кайф» и все вытерпела». Величковский вообще считал, что эта песня стала гимном молодого поколения.
Оформить наши с Леней отношения официально я не стремилась.
Он заводил об этом речь, но я перегорела. Когда поняла, что запросто могу его потерять, перестала этого бояться. Если человек перестает бояться, он становится сильным.
Я полностью посвятила себя карьере. Давала по пятьдесят концертов в месяц. Величковский тогда без преувеличения жил и работал для меня. Занимался репертуаром, гастрольным графиком, клипами, а дома выпекал какие-то кексы, носил завтрак в постель. Я полюбила Леню снова, но уже по-другому — за доброе ко мне отношение. Между нами не бурлили дикие страсти, мне они были не нужны. Гораздо больше я ценила то уважение, с которым мы стали относиться друг к другу.
В ту пору пресса писала о моем романе с Львом Лещенко.
Бред сивой кобылы! Мы с Львом Валерьяновичем вместе записали песню и подружились на всю жизнь. Мне повезло родиться в один день с Иосифом Кобзоном. Лещенко и Винокур из года в год приходили в мой дом на аперитив, поздравляли, а потом отправлялись на основное блюдо к Иосифу Давыдовичу. Это на моем дне рождения Винокур родил крылатую фразу: «Кто не выпьет — тот Киркоров». Филипп обиделся и полгода со мной не разговаривал, хотя я здесь совершенно ни при чем.
Но постепенно Леня стал предан не столько мне, сколько моему гастрольному графику и гонорарам. Чтобы преуспеть в профессии продюсера, надо либо очень сильно любить артиста, либо не менее страстно желать на нем заработать.
В последнем Лене равных не было. В отличие от меня, как я знаю, в то время он не имел музыкального образования, но является соавтором моего первого альбома. И если сегодня я хочу исполнить в концерте один из своих старых хитов, каждый раз вынуждена испрашивать у Величковского разрешения.
Впервые я поняла, что в наших отношениях стало что-то не так, во время поездки в Америку — на музыкальный фестиваль в Майами. Это огромная ярмарка талантов, куда съезжаются в поисках новых имен звукозаписывающие компании со всего мира. И вот объявляют: «Lada Dance from Moscow!»
В зале свистят, ноги у меня становятся ватными, но говорю себе: «Иди и порви их!» Вылетаю на сцену: в обтягивающих шортиках, майке с глубоким вырезом, сапогах-ботфортах от Шанель.
И мы вместе с кордебалетом как погнали! К середине первой песни зрители уже улюлюкали и пытались подпевать, а к третьей — орали как бешеные. Когда сошла со сцены, ко мне бросилось несколько человек, все протягивали визитные карточки. Я парила над землей от счастья. Мне стоя аплодировала Мадонна, она была в жюри того фестиваля.
На следующий день на пляже к нам с Леней подошел колоритный толстый негр. «Я продюсер Кристал Уотерс, — представился он. Она завоевала вчера главные призы. — Лада, хочу пригласить тебя вместе с импресарио в свою студию в Нью-Йорк. Запишем шесть треков и посмотрим, как они пойдут. Если публике понравится, будешь работать в Америке. Вылетаем завтра.
Все расходы беру на себя».
Я чуть не упала от радости. Меня приглашают в Нью-Йорк — мировую столицу шоу-бизнеса! И что заявляет на это Леня?
— Мы не можем лететь, у нас двадцать семь концертов по Сибири, деньги я уже получил.
— Леня, — умоляла я его, — давай все отменим, это же шанс, мой счастливый билет!
Величковский был непреклонен:
— Если мы кому-то нужны, нас подождут.
Конечно, никто ждать не стал. Мой гастрольный график был расписан на год вперед, когда я наконец смогла позвонить в Нью-Йорк и сказала, что готова приехать, тот человек с трудом меня вспомнил.
Я все чаще задумывалась: пашу как лошадь, а что в перспективе?
— Лень, мне двадцать шесть лет, хочу ребенка, хочу, чтобы кто-то называл меня мамой, — этот разговор я затевала с Величковским неоднократно.
— А как ты будешь ездить на гастроли, когда забеременеешь?
— Никак.
Перелеты на пользу малышу не пойдут.
— Ну и на что мы будем жить?
— Создай девичью группу. Это сейчас модно. Я помогу с репертуаром, научу девчонок всему, что знаю сама. Пусть они на нас поработают. А я посижу с ребенком.
Величковский сворачивал разговор. Забегая вперед, скажу: когда мы расстались, он воплотил эту идею в жизнь и организовал с коллегами-продюсерами группу «Стрелки».
Гастрольный цейтнот продолжался. Иногда я давала концерты в двух городах за день. И вот в очередной раз возвращаюсь в Москву, самолет набрал высоту, откинулась в кресле, мечтая об одном — заснуть. И вдруг понимаю, что не чувствую левую руку. Страшно испугалась, подумала, что у меня инфаркт и я сейчас умру.
Не помню, как долетела до Москвы, как вошла в квартиру. Узнав, что со мной, муж тут же вызвал «скорую».
— У вашей жены колоссальное нервное истощение, — сказал врач. — Ей необходим отдых, иначе это плохо кончится.
— Так, значит, это не сердце, — обрадовался Величковский.
— Если продолжит в том же духе, заработает инфаркт.
— То есть она просто отдохнет, поспит — и все пройдет?
— Будем надеяться.
Едва он ушел, Леня говорит:
— Лада, через четыре часа нам выезжать. Не забыла? В девять утра самолет во Владивосток, у тебя там три концерта.
И тут со мной что-то произошло. Я увидела Величковского совсем в ином свете.
— Наши отношения закончились, — произнесла я. — Буду работать с тобой как с продюсером, зарабатывать деньги.
Но мы больше не пара. Нашей семьи нет. Ты волен жить своей жизнью, я — своей.
Леня не придал значения угрозе, подумал: устала, отдохнет, перебесится и все вернется на круги своя. Но, видно, судьба меня услышала. На тех гастролях она послала мне встречу с мужчиной, с которым я снова почувствовала себя женщиной, а не рабочей лошадью. Назовем его Игорем, он большой человек, занимает сегодня видный пост в правительстве, да и новая жена сойдет с ума, если озвучу фамилию. Зачем?
Во Владивостоке Игорь (он руководил там крупным бизнесом) пришел на мой концерт, а потом пригласил в бар выпить по коктейлю. Почему бы и нет, учитывая мой статус «соломенной вдовы»? В общем, мы просидели в баре до утра.
А потом Игорь отвез меня в аэропорт.
Через несколько дней он уже был в Москве, позвонил, попросил о встрече.
— Лада, я понял, что влюбился, мне без тебя плохо. Будь моей женщиной.
— Ты зовешь замуж или так — прогуляться?
— Я пока не свободен, но это вопрос времени. У нас с женой давно все кончено, она живет в Америке и не собирается возвращаться. Я один. Кроме тебя, мне никто не нужен.
Редкая женщина устоит после таких признаний. Я не стала исключением. «Хоть Игорь и женат, — уговаривала себя, — но там нет никаких отношений, любящая жена никогда не оставит мужа одного и не уедет за тридевять земель».
Между нами завязался серьезный роман.
Игорь на шесть лет старше, рядом с ним я впервые за многие годы почувствовала себя слабой, и мне это понравилось. Зрелый, умный, сильный мужчина предвосхищал все мои желания. Мы часто летали за границу на уик-энд. Игорь показал мне мир.
Хоть у нас с Леней и прекратились «лирические отношения», я все равно скрывала роман, врала, что еду отдыхать с подругой. Мне не хотелось причинять ему боль. Кстати, Величковский никогда ни о чем не допытывался. О причине его спокойствия я узнала гораздо позже: у него тоже образовалась интрижка на стороне. Ничего интересного, медийным лицом девушка не была, да Величковский и не рискнул бы заводить отношения со знаменитостью. Иначе — он это знал — мне пришлось бы позаботиться о своем реноме и объявить об официальном разрыве.
А Леня не хотел терять свою рабочую лошадку.
Я растворилась в Игоре и в какой-то момент подумала даже, что могу не работать, бросить к чертям этот шоу-бизнес и быть просто женой. Игорь меня поощрял, заверял, что поддержит любое мое решение. Но тем не менее не торопился с разводом. Ситуация была неопределенной. И тут случилась Рига...
Величковский объявил: «У тебя концерт в Риге, надо выступить на крутом корпоративе. Правда, они хотели Ирку Салтыкову, но она почему-то отказалась. Так что полетишь ты».
Перед отъездом мы загуляли до утра на дне рождения нашего друга. Я задремала всего на час, еле встала, Леня привез меня в аэропорт усталую, бледную, ненакрашенную.
Там уже ждали два парня: один симпатичный, улыбчивый, а другой весь из себя серьезный.
«Это заказчики», — сообщил муж и распрощался.
Пока летели, мило болтала с улыбчивым (выяснилось, что он помощник, сопровождающий шефа). Сам шеф не проронил ни слова и показался мне довольно надменным. Свирский потом вспоминал: «Стою, жду Ладу Дэнс, и вдруг является какая-то недовольная девица с зеленым лицом. Я даже побоялся с ней заговорить».
Прилетели, повалялась в ванне, пришла в себя, расфуфырилась. Вечером вышла, спела и удалилась в гостиницу под гром аплодисментов. Через некоторое время стук в дверь.
Открываю — и в номер вплывает букет. Настолько огромный, что не сразу разглядела за ним Павла.
Он пригласил поужинать, мы разговорились, и я поняла, что первое впечатление было ошибочным. Его история меня поразила. Семья вполне обычная: мама — завуч в школе, папа — моряк, капитан. То есть помочь связями или большими деньгами они сыну не могли. Но в двадцать лет Павел, студент физфака МГУ, уже открыл свой первый бизнес — ресторан. Студенты нередко подрабатывают в ресторанах официантами или барменами. Свирский же рестораном владел! Потом он пошел еще дальше: стал одним из крупнейших в России поставщиков замороженных продуктов.
Когда Павел сел за рояль и заиграл как профессиональный пианист, он удивил меня во второй раз.
Я думала, сюрпризы закончились, но тут он повел меня на танцпол! Двигался Свирский божественно. «Несколько лет в кружке бальных танцев», — небрежно бросил Павел, увидев мои округлившиеся глаза.
Я почувствовала, что пропадаю. Мы кружились под медленную мелодию, Павел сжимал мою руку, и в голове вдруг пронеслось: «Хочу от него ребенка!» Я Свирского совсем не знала, но какой-то голос подсказывал: «У вас родится сын, и он будет похож на отца». Так и получилось. Меня и Павла соединил кто-то наверху, как будто души будущих детей выбрали нас.
Утренним рейсом я вернулась в Москву. У Свирского еще были дела в Риге. Думала о нем постоянно. Не могла ни спать, ни есть.
Павел позвонил из аэропорта, едва приземлился: «Лада, очень хочу тебя видеть».
Мы встретились и, не говоря ни слова, бросились друг другу в объятия. Было понятно, что с этого момента наша жизнь изменится. Павел меня в буквальном смысле околдовал. Я стала избегать встреч с Игорем. В конце концов он потребовал объяснений. И я призналась: «Прости, но ничего не могу с собой поделать. Чувствую себя серфингистом, на которого надвигается волна. Знаю: если пропущу ее, другой уже не дождусь».
Что-то похожее происходило и с Павлом. Он быстро понял, что втягивается в серьезные отношения, и решил поговорить со мной откровенно:
— Лада, прости, я должен был раньше сказать: у меня есть маленький ребенок.
Но это ничего не меняет. Я хочу, чтобы мы были вместе.
Меня его сообщение убило.
— Ты ошибаешься, это меняет все. Я очень тебя люблю, но не смогу сделать несчастными твоих жену и сына.
Когда мне исполнилось два года, а брату четырнадцать, наш отец ушел из семьи. Мама долго плакала, а потом, спрятав гордость, разыскала разлучницу Алевтину.
— Ты в курсе, что у меня двое детей? Пожалей хоть их, не лишай отца.
— Ну и чего теперь? Подумаешь! — бросила Алевтина.
— Напрасно ты так — на чужом несчастье счастья не построишь.
После свадьбы новая жена отца настояла, чтобы они переехали из Калининграда в Керчь, подальше от нас с мамой. Их первая дочь серьезно болела, все деньги стали уходить на лечение. Папа — красавец, любимец женщин, инженер, руководивший отделом в научно-исследовательском институте, — теперь влачил нищенское существование. Однажды отец тяжело переболел гриппом и еще не полностью поправился, но жена настояла, чтобы он сходил в магазин за продуктами. По дороге ему стало плохо с сердцем, и отец упал в сугроб. Прохожие думали: пьяный валяется. Никто не поторопился вызвать «скорую». Папа умер...
Когда я приехала на похороны, увидела Алевтину — расплывшуюся, в грязном халате.
— Права была твоя мать. Не получилось у нас с Женей счастливой жизни, — Алевтина вздохнула и попросила у меня денег на покупку квартиры для дочери.
— Господи, кого просите?
— не сдержалась я. — Девочку, у которой вы забрали отца? Извините, мне есть на кого потратить деньги.
Сама безотцовщина, я не хотела разрушать чужую семью. После разговора с Павлом прорыдала всю ночь. Любовь меня поглощала, поедала, убивала.
Задолго до всех этих событий Величковский договорился с журналом «Плейбой» о фотосессии на Мадейре. Уже было поздно отказываться, и мы полетели на остров. Как только после приземления включила мобильный — тут же пискнула эсэмэска. От Павла. «Я объяснился с женой и снял для нас квартиру. По возвращении в Москву ты едешь ко мне или никогда больше меня не увидишь».
Не помню, как отснялась, красоты острова вообще прошли мимо.
Я не знала, что делать, какое решение принять. Спрашивала себя: смогу ли забыть Свирского? Нет, лучше вообще не жить. В конце концов отправила ему эсэмэску, где написала единственное слово: «Да». Но надо было еще объясниться с Леней. Оттягивала этот момент до последнего. Когда самолет пошел на посадку, повернулась к Величковскому и сказала:
— Леня, домой я не поеду.
— А что случилось?
— В аэропорту меня ждет другой мужчина. Это серьезно.
— Можешь не продолжать, я все знаю.
Глаза его наполнились слезами. Оказывается, Величковского ввела в курс событий наша сотрудница — моя бывшая педикюрша, которую я повысила до администратора. Считала ее подругой, делилась с ней, а она докладывала обо всем моему мужу. Леня терпел, не подавал виду — то ли боялся рушить бизнес, который мы смогли построить, то ли все-таки продолжал меня любить.
До сих пор перед глазами стоит картинка: аэропорт, я и двое моих мужчин. С одним прилетела, другой — встречает. К Лене подошли охранники Павла: «Отдайте ее багажную квитанцию».
Одновременно я испытывала и грусть, и безумную радость, как будто отправлялась в дальнее плавание к незнакомым берегам. Казалось, эта любовь навсегда — на всю оставшуюся жизнь.
Я не знала, что судьба отвела нам всего лишь два года счастья...
Устоять под напором Павла было невозможно. Мужчин такой энергетической силы на моем пути еще не встречалось. Сначала в комнату врывался пучок бешеной энергии, а уж следом входил Свирский. Со стороны мы, наверное, смотрелись как кролик и удав. Кроликом была я. Причем мне это нравилось. Я стала такая белая и пушистая, калачиком сворачивалась у его ног.
Павел поражал меня своим благородством. Однажды Величковский, как всегда, взял за мой концерт деньги вперед и забыл мне об этом концерте сказать. А Павел запланировал поездку в Америку, завтра вылетать, и тут вдруг всплыло выступление. Я, конечно, от него отказалась. И вот звонит Леня, весь в слезах:
— Лада, меня тут держат бандиты.
Что делать? Спасай!
— Лень, не могу выступать, верни им деньги.
— Я их уже успел потратить, — рыдает Величковский.
Мне стало его жалко, и я рассказала все Павлу. Он тут же вызвал охрану и поехал на разборку. Детали я узнала гораздо позже от Лени. Павел спросил: «Сколько он вам должен? Вот деньги и уходите, — потом повернулся к Величковскому: — А ты об этой женщине забудь и больше ее не беспокой».
Я хотела, чтобы Леня остался моим продюсером, но после этого случая он отказался. Нашим последним совместным проектом стал джазовый концерт с оркестром Олега Лундстрема.
Леня стоял за кулисами, Павел сидел в гримерке.
Родня Свирского меня не принимала, они были не в восторге от того, что Павел связался с певицей, собирали обо мне всякие небылицы и вываливали на его голову: Лада, мол, такая-рассякая, охотится за богатыми мужиками. А тут еще серьезно заболел сын Павла. Свирский стал часто бывать у законной жены, возил ее с ребенком по врачам. Обрабатывали его там мощно. Чувствовала, что теряю любимого, и тряслась от страха. Начались фобии. Я превратилась в женщину, которую загнали в угол. Каждые пять минут спрашивала: «Ты меня любишь?» А делать этого нельзя, как бы плохо ни было. Нельзя показывать мужчине, что он имеет над тобой власть. Он быстро потеряет интерес к зависимой женщине.
Плюс ко всему я стала плохо себя чувствовать физически.
Пошла к врачу.
— Ничего страшного, вы беременны.
Неслась домой на крыльях, чтобы поделиться новостью. Но Павел опередил:
— Ты знаешь, я понял, что не могу бросить семью. Надо быть рядом с сыном, пока он не выздоровеет, а там посмотрим.
— Ну и иди! Если я тебе не нужна, значит, и ты нам не нужен.
— Кому нам?
— Мне и нашему ребенку. Я беременна!
Павел молча повернулся и ушел.
Почему не покончила с собой — не знаю. Ходила по квартире и искала надежный крюк, на который можно накинуть веревку. А потом словно очнулась: «Почему ты позволила себе раскиснуть? Ты не имеешь права лишать жизни своего малыша».
И решила: даже если больше никогда не увижу Павла, рожу его ребенка. Выращу. И не пропаду в нищете и безвестности. У моего сына или дочки будет все.
Как только это мысленно постановила, испытала облегчение. Хотя подружки, узнав о беременности, в один голос твердили: «С ума сошла? Делай аборт! Ты нервничаешь, родится какой-нибудь больной, намучаешься». И только мама поддержала: «Рожай, дочка, справимся». Я ей всегда могла довериться.
Бедный мой малыш, что он тогда пережил! Ведь дети считывают информацию на клеточном уровне, это доказано. Сын так цеплялся за меня внутри, словно умолял: «Мамочка, не убивай!» Мы с Ильей и сегодня очень близки, потому что вместе пережили горькие минуты.
Со мной стали происходить странные вещи: иду по улице и вдруг в сантиметре от моей головы пролетает кирпич. Через несколько дней меня чуть не сбила машина. А сколько концертов отменили — не перечесть. Или вот еще: никогда не забывала в машине вещей, а тут оставила на сиденье портмоне от Картье с документами и последними деньгами. Стекло джипа разбили и все украли.
Впоследствии я узнала, что мою фотографию таскали к колдунье, чтобы навести порчу и меня уничтожить. Я знаю кто.
Эти вещи работают. Уверена, у нас с Павлом ничего не получилось именно из-за черной магии.
Когда количество неудач достигло критической точки, я пожаловалась на жизнь своему педагогу по вокалу Вере Львовне Коробковой, очень тонко чувствующей женщине, увлекающейся учением Рериха. Она сказала:
— Девочка моя, надо держаться, надо бороться за себя. Ты крещеная?
— Нет.
— У тебя недавно были гастроли в Израиле, случайно, не привезла оттуда свечей?
— Да, есть у меня израильские свечи.
— Иди домой, зажги их и, поскольку молитв не знаешь, своими словами попроси у Бога, чтобы он тебя защитил.
Пусть твоя мама пойдет в церковь и закажет сорокоуст. Пусть все подруги помолятся за тебя.
Я вбежала домой как сумасшедшая, кинулась зажигать свечи, слезы градом лились из глаз, молила Господа: «Пожалуйста, оставь меня в живых, хотя бы ради ребенка».
Через три дня позвонил незнакомец: «Я нашел ваши документы». А еще через день объявился Павел:
— Лада, не знаю, простишь ли ты меня. Но хотя бы не гони, выслушай. Можно прийти вечером?
Сердце мое бешено забилось, и я едва смогла выдохнуть:
— Да.
Когда я открыла ему дверь, Павел стоял на коленях. Первые его слова были: «Будь моей женой».
Он целый месяц мучился, не знал, какое решение принять. Последней каплей стала обложка «Плейбоя». С нее на Павла смотрела яркая жизнерадостная девушка, и она его искренне любила, а не просто денег добивалась. Меня действительно не интересовали богатства Свирского, ведь я прекрасно обеспечивала себя сама. Мне хотелось семьи. Павел понял это, узнав, что несмотря на разрыв, я оставила его ребенка. И вернулся.
Я была самой счастливой женщиной на свете. Бесконечно говорила об этом в телепередачах, интервью. Писательница Маша Арбатова прозвала меня «Мадонна на шпильках». Я действительно носилась по Москве на высоких каблуках. Беременная снялась в клипе «Аромат любви», сама придумала сюжет, нашла режиссера.
Павел купил квартиру, записал ее на мое имя, я занялась ремонтом. Архитектора попросила запланировать сразу две детские.
Не огорчали даже происки Величковского. Видно, Лене было неприятно читать о том, как я счастлива. Однажды включила телевизор и обомлела. Величковский уверял Светлану Конеген, что нашел меня чуть ли не на помойке, отмыл, всему научил, а я — неблагодарная — ушла от него к олигарху. Сначала разозлилась: как же ему не стыдно?! А потом поняла: Леня просто такой человек и злиться на него не стоит, его надо пожалеть.
Величковский одно время занимал руководящий пост на радио и принципиально не ставил в эфир мои треки.
Но я его простила и за это. Недавно мы случайно пересеклись на каком-то банкете. Он познакомил меня с новой женой: очень приятная девушка, у них ребенок. Мы мило пообщались. Я увидела, что Леня наконец-то успокоился. Рада, что ему повезло.
Во время беременности у меня выявили аномалию — слишком много жидкости в организме. Я поправилась на тридцать килограммов, живот был гигантским. До ожидаемой даты родов оставалось несколько недель, когда у меня в пять утра неожиданно отошли воды. Я запаниковала, вместе с Павлом помчались в больницу. Мне сделали множество уколов. Ребенок сначала шевелился, а потом затих.
— Делайте что-нибудь! — орала я на врачей. — Мой мальчик умирает!
Пришла опытная акушерка:
— Так, мамаша, хватит визжать! Будем рожать!
Промучилась долго, эпидуральную анестезию делать было уже поздно, от кесарева сечения я отказалась. Несколько раз от жуткой боли теряла сознание. Но собралась с силами и родила сама, хоть и разорвалась страшно. Несмотря на то что больница была платной, меня попытались зашить без анестезии. Кричала я так, что врачи испугались и надели на меня маску с наркозом. Но все это мелочи. Счастье видеть свое лицо — только маленькое, сморщенное, с таким же мысиком волос на лбу — несравнимо ни с чем. Илья родился крепышом — рост пятьдесят пять сантиметров, вес три килограмма шестьсот пятьдесят граммов.
Все это время Павел переживал за нас в коридоре. Лекарства, которыми накачали меня врачи, подействовали уже после того, как я родила. Помню, куда-то провалилась, полетела. Очнулась от того, что меня прямо в губы целует врач. Думаю: «Что это он себе позволяет, нахал?» Присмотрелась и узнала своего Павла. На Свирского надели белый халат и шапочку.
Мы поселились за городом. Сняли в Горках большой красивый дом. Так было лучше для малыша. Я начиталась умных книжек, кормила сына грудью. У меня на кухне стояли два холодильника: один с обычными продуктами, для Павла, другой — с полезными, для меня. Кроме того, где-то я прочитала: чтобы грудное молоко не иссякло, надо закрыть глаза и вызвать его образ. Я постоянно представляла коровье вымя, и у меня начинало реально распирать грудь.
Все бы хорошо, но я никак не могла похудеть. Пробегала по пять километров в день — все без толку. Читала в газетах: Дэнс превратилась в бабу, растолстела как известное животное. Ну как можно писать в таких выражениях о кормящей маме?! Ни на секунду не пожалела о том, что родила. Главное предназначение женщины — родить детей от любимого мужчины.
Мне очень хотелось вернуться на сцену. Но не в таком же виде. Наняла личного тренера и диетолога, работала над собой и — о счастье! — влезла в зеленое платье от Юдашкина тридцать шестого размера. В нем я, худенькая, с пепельными волосами, стояла на сцене «Олимпийского» и купалась в аплодисментах. Публика тепло принимала мои старые хиты. Вот он, успех, триумфальное возвращение!
На следующий день пошла к врачу на плановый осмотр.
— Ну что, мамочка, поздравляю!
— С чем?
— не поняла я.
— С двухнедельной беременностью.
Я испытала смешанное чувство радости и ужаса. Только-только все стало возвращаться на круги своя. А вдруг опять поправлюсь?! Но Павел, за что всегда буду ему благодарна, твердо заявил: «Будем рожать!»
И Лиза появилась на свет через год и девять месяцев после Ильи. Я называю ее «дитя кризиса». Потому что в тот момент в стране случился дефолт. Павел мог потерять свой бизнес, работал круглыми сутками, домой приходил взвинченный, издерганный. Его раздражало буквально все: плач ребенка, разбросанные игрушки, включенный телевизор.
Мне бы проявить понимание.
Но я допустила ошибку, которую совершает множество женщин. Павел наконец-то развелся с женой, и мы зарегистрировали наши отношения, хотя многие его от этого шага отговаривали: зачем тебе женщина на четыре года старше? «Ну, не на десять же!» — отвечал Павел. У нас двое детей, мы построили квартиру, заложили фундамент дома на Рублевке... «Чего мне теперь бояться? — думала я. — Куда он от меня денется?» Мы были молоды и неопытны, мне не хватило женской мудрости, Павлу — гибкости. Когда двое начинают жить вместе, притирка характеров, шероховатости неизбежны. Чего мы никогда не допускали, так это ссор и выяснения отношений при детях. Именно поэтому и сейчас не хочу вдаваться в подробности наших с Павлом размолвок, не хочу, чтобы кто-то в школе пересказал Илье и Лизе детали, о которых мы оба молчим.
Надо было мне тогда смирить свою гордость и не противоречить мужу, хотя бы на словах.
Поддержать Павла, не обращать внимания на его нервозность, на то, что он порой срывает свое настроение на мне, перетерпеть, что-то пропустить мимо ушей. Но я обижалась: мне тоже тяжело, на мне двое детей!
Когда дома атмосфера накалена, мужчина не хочет туда возвращаться. Павел всегда пользовался бешеным успехом у женщин. Мне бы понять, что он изменил со злости. Понять и сделать вид, что ничего не знаю. Но я вскипела от обиды. Слово за слово, муж хлопнул дверью и больше не вернулся.
Когда мы развелись, нашему сыну исполнилось три года.
Свирский никогда не забывал о своих отцовских обязанностях — давал деньги на детей, делал им дорогие подарки. Но я, прочитав горы книг по детской психологии, была уверена, что этого недостаточно. Поборов свои обиды, просила: «Пожалуйста, проводи больше времени с детьми». Ребенку не нужна любовь по телефону, он хочет ее ощущать, для этого с ним нужно гулять, держать за ручку, что-то рассказывать. Мальчику особенно важно знать, что отец его любит, хоть и живет в другом доме.
И у Павла постепенно произошла переоценка ценностей, он стал дорожить общением с детьми. Может, к этому его подтолкнули два последующих неудачных брака? После развода мы со Свирским выработали соглашение, где прописали все детали. Дети живут со мной, но Павел проводит с ними выходные и половину каникул.
Надеюсь, мы никогда не дойдем до судов, как некоторые ненормальные семьи, устраивающие публичное позорище. Все чаще состоятельные отцы отнимают детей у матерей, заявляя, что так детям будет лучше. Нет, лишая ребенка матери, они наносят ему страшную психологическую травму. Ужасно, когда он знает, что родители из-за него судятся, когда это показывают по телевизору, а потом ситуацию обсуждает вся школа.
Дом на Рублевке, где мы сегодня живем, я построила сама. После развода мне достался только фундамент, и я влезала в долги, брала большие ссуды в банках, занимала деньги у друзей, чтобы закончить строительство. Большое спасибо тем, кто не требовал с меня процентов, а просто помогал.
И вот когда моя жизнь стала налаживаться, я скатилась с этой злополучной горы...
Меня привезли из Франции в Москву в инвалидном кресле. Ходить поначалу совсем не могла. И категорически не хотела показываться детям на глаза, пугать их своим видом. Они жили с няней на даче, я оставалась в московской квартире. Адские боли особенно сильно мучили по ночам. Пошевелюсь неосторожно и потом плачу до утра.
Пригожин ждать, пока я выздоровею, не мог. Главный принцип продюсера шоу-бизнеса: куй железо, пока горячо! Да и спонсор торопил. В общем, дуэтом с Авраамом Руссо спела Кристина Орбакайте. Видела их выступление по телевизору. Браво! Пригожин сделал правильный ход, я на него не в обиде.
Мне тогда вообще было не до терзаний об упущенных возможностях. Когда сняли гипс и я увидела свою левую ногу, то чуть не закричала от ужаса. Она была раза в три тоньше правой. Вспомнила, как врач говорил: «Нога может ссохнуться, если не будете ее разрабатывать». И это на целый год стало моей главной целью и задачей. Выручили друзья. Меня привозили в бассейн, доносили до воды на руках, и я часами до полного изнеможения плавала, чтобы восстановить порванные мышцы и связки. Что мне пришлось вытерпеть, знают только близкие. Я не рассказывала об этом журналистам, не пиарилась.
Когда кто-то из них назвал меня «сбитым летчиком», мол, Лада Дэнс как певица закончилась, — не стала возмущаться, негодовать. Разве они знают, как я с лангетой на ноге, спрятанной под широкими брюками, прошла кастинг и получила роль в мюзикле «Чикаго»?
Доказала себе, что ставить крест на карьере рано, что могу. Правда, потом пришлось извиниться перед Филиппом Киркоровым и все же отказаться от роли. Ежедневные репетиции были для меня еще непосильными.
Постепенно все в моей жизни наладилось. Илье скоро исполнится четырнадцать, Елизавете — двенадцать. Я внушаю им, что главной ценностью для человека является семья. А еще мы с Павлом стараемся дать им хорошее образование, чтобы детям легче было выживать в нашем суровом мире. Сын, наверное, пойдет по стопам отца и будет учиться бизнесу. А дочь мы планируем отправить в Лондон, она хочет стать дизайнером, три года серьезно занимается в художественной школе, увлекается гимнастикой, танцует, поет, с четырех лет сочиняет стихи, сейчас уже на английском языке.
Удивительный ребенок! И сын, и дочка превосходно играют в шахматы, побеждают на олимпиадах. Я ими горжусь и никогда не наказываю. Думаю, наши дети родились такими талантливыми, потому что их папа с мамой очень любили друг друга.
Но любовь, как оказалось, чувство преходящее, а вот ответственность за детей будет лежать на мне всю жизнь. И это заставляет быть инициативной. Решила попробовать себя в роли бизнес-леди и открыла агентство «Безупречный персонал». Сегодня многие состоятельные семьи предпочитают, чтобы с их детьми работали няни от Лады Дэнс. Мне доверяют. Но главное, у меня вызрели и готовы несколько музыкальных проектов, я перестала ограничивать себя в музыке. Давно мечтала сделать дорогой, стильный Acid Jazz проект, и теперь есть Lada Dance and V.I.P.
Moscow Lounge, также я работаю с диджейской клубной программой хитов девяностых Lada Dance and DJ’s 90th In Da Mix, обожаю, когда «взрываются» танцполы. И абсолютно готов новый альбом с невероятными лирическими хитами. Вся в делах и заботах. И мне это нравится.
Недавно я появилась на премьере фильма со старым другом. Раньше мы выходили в свет большой компанией, а тут пришли вдвоем. Журналисты на нас налетели, стали интересоваться, когда свадьба. «Послушайте, — сказала я, — мне не двадцать лет, чтобы страстно мечтать выйти замуж».
Считаю, что женщина не может жить одна, без мужчины, это противоестественно. И так получалось, что я никогда не бывала одна больше двух недель. Одиночество — это не мое.
У меня нет проблем с личной жизнью, но замуж выйду только если почувствую, что это моя половинка, что это навсегда.
Раньше все силы отдавала своим мужчинам, потом своим детям, а теперь всем понемногу, и у меня даже остается личное время. Сейчас я в состоянии гармонии. И жажду открытия нового, другого мира внутри себя.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки салон Barbara Barry Gallery.
Подпишись на наш канал в Telegram