Я сама себе иногда завидую. О таком муже, как Слава, мечтает множество женщин, а он достался мне. Сорок шесть лет — испытание для любого брака, и наш не исключение. Мы оба — с характером, случается, ссоримся, тогда Говорухин бросает: «Не понимаю, чем ты меня опутала?!»
«Не обещайте деве юной любови вечной на земле...»
Булат Окуджава
Сказанные в запале слова особенно больно было слышать пару лет назад, когда сразу от нескольких моих приятельниц прямо перед Новым годом ушли мужья.
Каждая приходила поплакаться, и я приняла их истории близко к сердцу. Помню, отказывалась даже устраивать новогоднее застолье, в такую депрессию они меня вогнали. А потом опомнилась: мы-то здесь при чем? Разве мой муж заслужил такое отношение? Конечно, за почти полувековой срок наши чувства изменились. Но любовь-то никуда не делась. Мы стали родными людьми, а это стоит, может быть, дороже тех африканских страстей, которые были в начале...
На Одесскую киностудию я пришла в семнадцать. Отец был художником-декоратором и устроил меня после школы на работу в монтажный цех. По основной своей профессии папа был летчиком, но заболел, перенес инфаркт, ему пришлось демобилизоваться.
Родители решили обосноваться в Одессе, папа своими руками построил домик у моря. Он вообще все умел, за что его ценили на студии.
Мама большую часть жизни моталась с мужем по гарнизонам и воспитывала нас с сестрой. Работать пошла лишь в Одессе — костюмером в Театр оперетты.
В школе вокруг меня крутилось множество поклонников, я со всеми дружила, была девушкой компанейской, лихо отплясывала вошедший тогда в моду рок-н-ролл. А старшая сестра Надя любила сидеть дома, она научилась шить и мастерила для меня умопомрачительные наряды. Сошьет что-нибудь необычное и отправляет сестру в обновке на очередную вечеринку.
Мы страшно удивились, когда наша тихая Надя попросила маму принести ей из театра трико: «Я завтра иду в филармонию, попробую устроиться в коллектив Романа Карцева и Михаила Жванецкого». И ведь прошла кастинг, попала в танцевальную группу и стала ездить на гастроли. Надя вышла замуж за пианиста Сережу из их ансамбля и уехала с ним в Питер. Сережа был человеком талантливым, но пьющим, рано ушел из жизни. Сестру взяли манекенщицей в Ленинградский дом моделей, в свое время Надежда Моисеева была очень известной моделью. Потом Надя устроила и свою личную судьбу, вышла замуж за очаровательного инженера Юру. Он руководил лабораторией в каком-то НИИ, а по вечерам играл в джазовом ансамбле Давида Голощекина. У них родилась дочка Наташа, моя любимая племянница.
А я, хоть и была бойкой, без всякого блеска окончив школу, оказалась в тупике. Кем быть? На кого учиться? В детстве мечтала о балете, потом хотела поступать во ВГИК, но на какой факультет? В общем, папа, видя мои метания, постановил: «Приходи на студию, поработаешь год, поваришься в киношной атмосфере и сама решишь, надо тебе это или нет».
Одесская киностудия располагалась в старинном парке на берегу моря, почти на самом обрыве. Я тут же ощутила необыкновенную розу ветров, которая нас овевала. Сумасшедший воздух, наполненный ароматом цветущих акаций, пьянил.
Взяли меня монтажницей на картину «Вертикаль», мы подкладывали звук под изображение. Там я впервые услышала голос с трещинкой, как будто рвавшийся из самого сердца: «Весь мир на ладони — ты счастлив и нем / И только немного завидуешь тем, / Другим — у которых вершина еще впереди».
Тут же спросила:
— Кто это?
Мне сказали:
— Не знаешь?
Высоцкий. Он играет главную роль в «Вертикали». Группа сейчас на съемках в горах, но скоро вернутся.
Я побежала к студийному стенду посмотреть, как Высоцкий выглядит. На студии была традиция вывешивать фотографии членов съемочных групп. Гляжу, на «Вертикали» собрались как на подбор красавцы — актеры Володя Высоцкий, Саша Фадеев, Гена Воропаев... Только режиссер Говорухин выбивался из этого ряда — какой-то слишком взрослый, к тому же лысый.
Но все разговоры нашего женского коллектива были о нем.
Мои коллеги-монтажницы говорили мне:
— Вот подожди, вернется Говорухин, обязательно в него влюбишься.
— Господи, да в кого там влюбляться? Лысый, старый, некрасивый.
— Ну-ну.
И вот как-то стою, поправляю волосы у зеркала в коридоре, и вдруг на другом его конце резко распахивается дверь и в нее не входит, а влетает крупный загорелый мужчина с шеей как у быка, в ярко-красном свитере и альпинистской штормовке. Метров за двадцать на ходу поймал мой взгляд, пристально посмотрел и словно прожег.
Я чуть не потеряла сознание, покраснела как морковка и не сразу смогла двинуться с места. Потом только сообразила, что это тот самый режиссер Говорухин. Он приехал в Одессу после окончания ВГИКа — снимать картину по сценарию, который на студии негласно признали слабым и неперспективным. Но деньги Госкино выделены, их нужно освоить. Это был шанс для выпускника — сразу попробовать себя в качестве постановщика, а не ассистента, и Слава его сумел использовать.
Через пару дней мы снова увиделись. Я принесла в монтажную коробки с пленкой. Открываю дверь и вижу, как Говорухин нежно целует в шейку монтажера Эллу. Смутилась я страшно, чуть не выронила все, не знала, куда глаза деть, и заспешила на выход. А Говорухин ничуть не смутился. Когда за мной уже закрывалась дверь, услышала, как он спросил Эллу:
— Кто это?
— Наша ученица, пришла на студию месяц назад.
— Эта девочка будет моей женой!
Слова Говорухина засели в голове, хотя всерьез их, казалось, воспринимать было нельзя.
Виделись мы часто, монтаж «Вертикали» шел полным ходом. Мои коллеги по цеху были правы: этот «старый и лысый» мужчина оказался безгранично обаятельным, не поддаться было нереально. И я «влипла». Приходила на работу с единственным желанием — увидеть его. Не спала ночами, прокручивая в голове все мелкие происшествия за день: как он на меня посмотрел, что сказал, как ласково обнял за плечико, как назвал «малышом». Остальные мужчины перестали для меня существовать.
Однажды в обеденный перерыв вышла со студии, сделала несколько шагов и услышала за спиной знакомый голос с трещинкой: «Девушка, подождите!
Вы местная? — обернулась — Высоцкий. — Подскажите, как пройти...»
Я сразу почувствовала, что «проходить» он никуда не собирается, а просто хочет познакомиться с симпатичной «аборигенкой», которая, если повезет, скрасит звезде одинокие вечера в гостинице. Может, другая на моем месте так бы и поступила, поняв, что ею интересуется не кто-нибудь, а знаменитый столичный бард. Но моя голова на тот момент была полностью забита мыслями о другом человеке. Володя, поболтав со мной, понял, что наскоком проблему не решить, за девушкой надо долго ухаживать. На такой поворот событий он явно не рассчитывал и быстро откланялся.
А мне вскоре пришлось покинуть объект своих воздыханий.
В советские времена многие учреждения осенью отправляли своих сотрудников на картошку. Уезжала с разбитым сердцем, не представляя, как переживу разлуку. Он тоже, как мне показалось, загрустил. Накануне отъезда отвел в сторонку и предложил:
— Давай встретимся в шесть вечера в субботу на Французском бульваре. Сможешь вырваться со своей картошки?
Во рту пересохло, но я все-таки произнесла:
— Да.
Назначенного срока ждала, считая дни и часы. После сельхозработ все по вечерам собирались у костра, пели песни под гитару, а я ложилась в постель и пыталась представить, как мы встретимся: поцелует он меня или нет?
Что произойдет дальше?
Слава старше на двенадцать с половиной лет. Мне тогда исполнилось семнадцать, ему — почти тридцать. Отец, офицер, воспитывал нас с сестрой в строгости. А Говорухин — взрослый мужчина, уже был женат. Я никогда не пыталась выпытывать у него подробности: почему он развелся с Юноной? Все это случилось до меня и к нашей с ним истории не имело отношения.
Говорухин родом с Волги, много лет жил в Казани. Знаю — он гордился тем, что женился на самой красивой девушке в городе. Юнона была актрисой, играла в драмтеатре, она действительно удивительная красавица с зелеными глазами.
Слава ее очень любил. Зрители помнят Юнону по сериалу «Место встречи изменить нельзя», где она сыграла роль любимой женщины Груздева — героя Юрского, ту самую скромницу, которая терпеливо дожидается в коридоре, когда Жеглов и Шарапов его отпустят, а потом плачет у Юрского на груди.
Слава — человек долга, он никогда бы не поставил вопрос о разводе первым, тем более что в семье рос сын Сережа. Видно, когда он поступил во ВГИК и надолго уехал в Москву, у Юноны начался серьезный роман. Она потом очень удачно вышла замуж за красавца-татарина, директора Казанской филармонии. Со Славой они продолжали поддерживать дружеские отношения. Помню, гастроли Казанского театра в Одессе как раз совпали с днем рождения Юноны. Слава попросил меня накрыть стол, гуляли у нас дома, пришло человек тридцать, почти вся труппа.
Но вернемся на Французский бульвар.
Я явилась на свидание прямо с картошки, домой заходить не стала, чтобы не нарваться на «лишние» вопросы родителей. А Слава хотел произвести на меня впечатление и пригласил в самый шикарный ресторан — в гостинице «Лондонская». Но я не могла там ни есть, ни пить, жутко смущалась. В ресторан попала впервые, да и не одета как следует. Мы потом гуляли по парку, и там Говорухин меня поцеловал — по-взрослому, по-мужски. Этот поцелуй тоже стал первым в моей жизни. Но ни о каком развитии отношений речи быть не могло. Слава прекрасно понимал, что я еще девушка, и не торопил событий.
Говорухин — роскошный, по нему страдали многие. Как и большинство тех, кто работал на Одесской киностудии, проживал он в ведомственной гостинице, прозванной «Куряж».
О том, что там творится, какая бурная ночная жизнь разворачивается в ее стенах, ходили легенды. Их главным героем нередко становился мой любимый.
Монтажницы не упускали случая обсудить, кого он водил вчера в свой номер. Меня такие новости ранили в самое сердце, это сейчас я понимаю, что здоровый мужик не может и даже не должен становиться вмиг аскетом, а тогда... Рыдала в подушку до тех пор, пока любимый не отбыл на очередные съемки.
В обеденный перерыв, грустная, я грелась на солнышке в студийном парке, когда ко мне на скамейку подсел симпатичный молодой человек. Разговорились, оказалось, столичный драматург Виктор Мережко привез на студию свой сценарий.
Он мало кого знал в Одессе, попросил рассказать ему о студии, показать город.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— Сижу дома.
— Что ж вы так скучно живете, приглашаю вас в ресторан. Посидим, поболтаем.
Ну, я и согласилась.
Вхожу в ресторан — Мережко нет. Хотела сразу уйти, но ко мне поспешил метрдотель.
— Вас ждет вот тот молодой человек, за столиком у окна.
— Вы ошибаетесь, мы с ним не знакомы, — и взялась за ручку двери.
Молодой человек догнал меня уже на улице: «Галя, простите, я знаю, вы договаривались встретиться с Виктором, но его срочно вызвали к главному редактору. Он попросил встретить вас. А сам обещал подойти попозже».
Юноша был очень привлекательным, высоким, светловолосым, говорил с очаровательным прибалтийским акцентом. Эстонец Лембит Ульфсак приехал сниматься в фильме «Повесть о чекисте», он еще не сыграл звездную роль Тиля Уленшпигеля, его еще не узнавали на улице, не одолевали поклонницы. Но впечатление производил. В его облике ощущался какой-то заграничный лоск, не случайно в советских фильмах роли иностранцев всегда доставались прибалтам.
Мы провели приятный вечер, гуляли по городу, катались на знаменитых одесских трамваях.
Мережко, как не трудно догадаться, так и не появился ни в тот вечер, ни после. Лембит потом признался: оказывается, это он заприметил меня в студийных коридорах, но познакомиться не отважился. А я вообще никого не замечала, все думы о Говорухине. И вот вдруг в парке Лембит увидел, как Мережко со мной разговаривает. Когда я ушла, попросил Виктора уступить ему свидание.
Так завязался наш короткий роман. Отношения оставались романтическими, дальше поцелуев дело не шло. Лембит однажды напросился ко мне в гости и познакомился с родителями. Он им понравился, роль жениха с серьезными намерениями удалась ему блестяще. Собственно, Лембит ничего не играл, он действительно был настроен на серьезные отношения.
А я... Хоть Лембит мне и понравился, но все-таки я была влюблена в ветреного Говорухина.
Когда Слава вернулся из экспедиции, «добрые люди» тут же доложили ему о нас с Ульфсаком. В конце рабочего дня Говорухин возник на пороге монтажной: «Галя, нам надо серьезно поговорить».
Мы ушли в дальний уголок парка.
— Я ждал, когда ты станешь совершеннолетней, — сказал Говорухин. — И не форсировал событий. Сейчас ты уже взрослая. Можешь сама решить, нужен я тебе или нет.
— Хорошо, я над этим подумаю.
— Нет, решай сейчас. Если ты хочешь быть со мной, значит, немедленно отправляемся в гостиницу.
Я не намерен больше терпеть и ждать, когда ты созреешь для серьезных отношений.
— Я не пойду с тобой в «Куряж», туда только б... ходят.
— Ну что ж, тогда буду считать, что я свободен...
Сердце мое бешено колотилось, чувства нахлынули с новой силой. Где-то в дальнем уголке сознания промелькнуло: «А как же Лембит?» Но вопрос так и повис в воздухе. «Если Слава сейчас исполнит свою угрозу, если между нами больше никогда ничего не будет...» — мне было страшно додумать эту мысль. Я готова была немедленно отдать ему все, и даже больше.
Говорухин замешкался, открывая дверь своего гостиничного номера, когда в коридоре, как в плохом анекдоте, неожиданно показался Лембит.
Увидел меня: «Галя, а что ты здесь...»
И вдруг все понял. Я опустила глаза и молча проскользнула в комнату. Слава в ту ночь стал моим первым мужчиной. У меня текли слезы.
— Почему ты плачешь? Тебе со мной плохо? — допытывался Говорухин.
— Нет, — шептала я, едва сдерживая рыдания. Не могла же признаться ему, какой камень придавил сердце в один из самых счастливых моментов моей жизни. Было стыдно перед Лембитом... Отвергнутый поклонник, когда вернулся домой, прислал мне письмо, требовал объяснений. Я не ответила.
Мы встретились лет через двадцать, на кинофестивале в Таллине. Слава к тому времени уже давно стал моим мужем, Лембит женился на эстонке, она родила ему троих детей.
У него прекрасная семья. Мы очень обрадовались, увидев друг друга, тепло поговорили, ту старую историю не вспоминали. Что к ней возвращаться? Если б нам на роду было написано быть вместе, наверное, это бы непременно случилось.
Я верю в провидение, в судьбу. Она неоднократно испытывала на прочность наши отношения с Говорухиным, но разорвать их так и не смогла. Но однажды я сама попыталась это сделать.
Мы продолжали встречаться, Слава говорил о любви, но замуж не звал. Коллеги по работе что-то замечали, о многом догадывались. Сплетничать в нашем коллективе обожали, на то он и женский. Раз одна монтажница как бы невзначай обронила фразу, которая предназначалась для моих ушей: «Встретила сейчас нашего Говорухина с Наташей Серуш.
Я-то была уверена, что между ними все кончено. Но, оказывается, ошибалась. Роман продолжается». Дальше следовали подробности Славиных любовных взаимоотношений с Наташей, которые я, не желая того, выслушала. К слову, одну свою роль Наташа, как и Юнона, сыграла в «Месте встречи...», в эпизоде, когда Фокс в ресторане выбивает ею стекло и выпрыгивает на улицу. Но, конечно, главная ее работа — роль в фильме «Руслан и Людмила».
Приближалось Седьмое ноября, несколько праздничных выходных дней. Я надеялась, что мы со Славой поедем за город и чудно проведем время. Сидела за монтажным столом, мечтала. Вдруг распахнулась дверь и вошел Говорухин вместе с Наташей. «Галя, познакомься».
Я подняла голову и увидела роскошную столичную красавицу, глаза с поволокой, одета и причесана по последней моде. Внутри у меня все похолодело: это его женщина, она приехала, чтобы провести с ним праздники. А кто рядом с ней я? Девка-чернавка...
Слава заторопился, предупредил: «У меня много работы. Буду занят несколько дней по горло, тебе потом сам позвоню».
Я уже догадывалась, чем он будет занят. Ночь проплакала в подушку, а под утро решила: «Все, нельзя так от него зависеть, иначе сойдешь с ума». По гороскопу я Весы — вот меня и качнуло в другую сторону от Славы. Я попыталась доказать свою самостоятельность.
Мой одноклассник Коля Авилов стал спортсменом, олимпийским чемпионом по десятиборью.
В школе мы проводили время в одной компании, дружили и потом. Он познакомил меня со своим приятелем, тоже спортсменом Сашей Чаадаевым, и тот сразу в меня влюбился. Саша непременно добился бы высот в спорте, но повредил мениск. Он стал биологом, изучал жизнь дельфинов. Иногда мы перезванивались. Периодически Коля сообщал, что Саша страдает, просил с ним встретиться, а то, мол, он весь измучился от любви ко мне.
Пока Слава гулял по Одессе с Наташей, я в отчаянии позвонила Саше и назначила ему свидание.
— Ты готов на мне жениться? — сразу перешла я к делу, едва мы встретились.
— Готов, — отозвался опешивший от такого напора Саша.
— Тогда едем к твоим родителям.
И мы отправились в Измаил, где Сашин отец занимал пост главного парторга Измаильского порта.
Сашина мама встретила меня как родную. «Девочка моя, — сказала она, — как я счастлива, что наконец-то увидела ту, о которой два года мечтает мой сын. Невестушка ты наша!»
И обняла меня. А я так настрадалась, так хотела тепла, любви и покоя, что просто растаяла. Сашина мама дала мне свою кофточку, в ней я и отправилась в ЗАГС. Его для нас в порядке исключения открыли Седьмого ноября, будущий свекор обо всем договорился.
А потом состоялось шумное застолье, моей родни там не было, на нашей свадьбе гуляла вся городская элита Измаила.
Саша изрядно набрался, но просил у меня прощения, объяснял, что ему просто необходимо снять стресс, мол, до последней минуты не верил, что это случится.
Новоиспеченного супруга уложили спать, сама я задремала на тахте в соседней комнате. Проснулась среди ночи. Свекор стоял перед моим диваном на коленях и целовал мои руки, шепча что-то любовно-бессвязное. Я пришла в ужас, вскочила, стала от него отбиваться. Он ушел.
Больше я уже не заснула, мне хотелось броситься вон из этого дома, бежать куда глаза глядят, но я дождалась утра. Мы с Сашей возвратились в Одессу, я ему так ничего и не рассказала. Мне было противно до тошноты, но мы пришли к моей маме, сообщили ей, что расписались.
«Мне нужно на работу», — сказала я Саше и ушла.
Работать, конечно же, была не в состоянии. В голове засела мысль: «Надо срочно ехать в Ленинград к сестре, только она сможет понять и посоветовать, как быть дальше». Я оформила отпуск за свой счет и отправилась в аэропорт.
Свекор догнал меня в очереди на регистрацию. Не стесняясь других пассажиров, умолял: «Галя, прости, я был пьян, не понимал, что творю. Не бросай Сашку, он ни в чем не виноват. Живите вместе, а меня ты больше никогда не увидишь!»
Но я была непреклонна. Когда вернулась в Одессу через неделю, мы развелись. Я, наверное, никогда не смогу искупить свою вину перед Сашей. Ему нужна была только я. Останься мы вместе, его жизнь сложилась бы иначе.
Но я ушла... А Саша потом попал в больницу с нервным срывом.
Слава долгое время вообще ничего не знал об этой истории. Я о ней молчала, ни с кем не делилась. Рассказала ему о своем первом, если можно так выразиться, браке несколько лет назад. Сколько времени прошло, а меня еще всю трясет, как вспомню, что могла потерять Говорухина навсегда. Но этого не случилось.
Мы снова стали встречаться. Как водится, родители узнали о нашем романе последними. Вечером я собиралась на свидание, а отец вернулся со студии.
— Ты куда?
— К подруге.
— Знаю, к какой подруге ты спешишь. Запрещаю тебе общаться с Говорухиным.
— Нет, ты не имеешь права мною командовать, я уже взрослая.
Тогда отец выскочил во двор, подбежал к забору, выдрал из него прут и отходил меня как следует. На следующий день Слава увидел меня, все понял и страшно расстроился. Предложил: «Я еду по делам в Москву. Хочешь со мной?»
Мы провели там несколько счастливых дней. Кто-то из Славиных друзей дал ему ключи от своей квартиры на Ленинском, в советской гостинице нас бы вместе без штампа в паспортах не поселили. В первый же вечер отправились в гости к Ларисе Лужиной. Там был Высоцкий. Володя пел свои знаменитые песни под гитару. Мир, в который я попала, казался сказочным.
Неземной красоты хозяйка дома — звезда! — накрывает на стол, запросто ко мне обращается. Здесь, в Москве, я почувствовала, что все у нас со Славой получится всерьез.
Когда мы вернулись, родители махнули рукой: пусть дочь живет как знает. Им вскоре стало вообще не до меня. У папы случился второй инфаркт. Когда он выписался из больницы, было решено продать наш дом и переехать в городскую квартиру. Но купить ее тогда было сложно, родители вступили в кооператив, дом обещали сдать через пару месяцев, на это время нашу семью приютил в своих двухкомнатных хоромах папин товарищ.
Кооператив оказался долгостроем, задерживаться у папиного друга дольше было неудобно, снимать жилье — не на что. Когда Слава узнал, что нам негде жить, ни минуты не раздумывая, предложил поселиться у него.
Студия недавно предоставила ему двухкомнатную квартиру в одесских Черемушках, он был счастлив, что наконец-то съедет из гостиницы и поселится в нормальных условиях. Но отдал ее нам.
Третий инфаркт добил моего отца совсем скоро, ему было всего сорок девять лет... Он умер девятого мая один в Славиной квартире: мама ушла на спектакль, я побежала встречаться с подружкой. Помню, когда стояла в дверях, папа сказал:
— Ну что ты все куда-то бегаешь, посидела бы со мной.
— Пап, я ненадолго, скоро вернусь.
...Его нашла мама, он умер, сидя за столом.
После похорон мама съехала в комнату, которую ей дал театр, а я осталась жить у Славы. Лето выдалось жарким. Пришла однажды домой обливаясь потом и, не задумываясь о последствиях, плюхнулась в ванну с холодной водой. Ночью меня увезли на «скорой» с воспалением придатков и жутким кровотечением. Если не ошибаюсь, метод лечения в таких случаях по сей день один: чистка. Когда пришла в себя после операции, врач спросил:
— Что ж ты не береглась? Не знала, что беременна?
— Нет... И что теперь?
— Теперь надо серьезно пролечиться, поколоть антибиотики, у тебя сильное воспаление.
— Долго пробуду в больнице?
— Сколько потребуется. С этим нельзя шутить, а то останешься бездетной.
На следующий день Слава меня навестил. В женское отделение его не пустили, переговаривался со мной, стоя под окнами палаты, и вдруг на моих глазах начал терять сознание и падать. Поскольку все это происходило на территории больницы, «скорая» подъехала в считаные секунды. Бездыханного Говорухина погрузили на носилки и куда-то повезли.
Я чуть с ума не сошла. Бросилась к врачам: отпустите! Те стояли насмерть: нельзя! И тогда я заняла рубль у соседки по палате, как была — в больничном халате и тапочках — незаметно выскользнула из больницы через «черный ход», поймала такси и помчалась домой. Живой, но еще не совсем здоровый Слава отмокал в ванне. Оказывается, накануне он отравился несвежей рыбой.
Врачи промыли ему желудок и отпустили домой. Бледный Говорухин лежал в воде, попыхивая сигарой.
В больницу я больше не вернулась, позже съездила туда за вещами. Врач крутил пальцем у виска: «Как ты можешь так рисковать здоровьем? Ты же не долечилась!» Увы! Он оказался прав, я так больше никогда и не забеременела... Но по молодости не переживала, верила: когда соберусь рожать, врачи мне помогут. Ошибалась. Теперь жалею, что не родила ребенка, но так уж сложилось...
Свадьбы как таковой у нас с Говорухиным не было. Я не тянула его в ЗАГС, штамп в паспорте для меня ничего не значил. Главное, мы наконец-то не расставались не только на работе, но и дома. Но тут у Славы появилась возможность поехать в Париж в составе группы студийных работников.
Одна незадача: парткомиссия не давала ему характеристику, не верила в благонадежность холостого Говорухина.
«Галь, давай распишемся», — попросил Слава, которому до смерти хотелось попасть в Париж.
И мы официально стали мужем и женой. А вот поездка в Париж сорвалась. Он еще не раз мотался в райком, но старые большевики, заседавшие в парткомиссии, доверия ему так и не оказали. Я долго над ним подтрунивала: «Зря ты, Славочка, на мне женился».
Ни разу в жизни не пожалела, что стала его женой. Хотя мне и пришлось пересмотреть многие планы. Я так и не поступила в институт, не получила высшего образования. Моим Учителем с большой буквы, профессором был Говорухин.
Он энциклопедически образован, прочитал столько книг, сколько одному человеку не осилить. Слава поразил меня, когда однажды наизусть продекламировал всего «Евгения Онегина». Во времена книжного дефицита Говорухин собрал роскошную библиотеку. Он с огромным удовольствием занимался моим образованием, я читала запоем все — от русской и зарубежной классики до современных писателей.
А со сколькими интересными людьми он меня познакомил! Дом наш всегда был открытым. Если он снимал картину, группа каждый вечер собиралась у нас на ужин. В Одессу приезжали Славины друзья и тоже приходили к нам в гости. Работавший во МХАТе Сева Абдулов (он сыграл в «Месте встречи...» трусливого милиционера, упустившего Фокса из дома Верки-модистки) однажды приехал в Одессу на гастроли.
Говорухин, естественно, не мог пригласить его одного — за нашим столом сидела вся труппа прославленного театра.
Я научилась накрывать стол на двадцать человек за полчаса. После работы хватала такси, тормозила у ближайшего рынка и покупала фаршированные баклажаны, малосольные огурцы, тюльку, раков, сыр, копченое мясо, помидоры, разные другие вкусности. Славе требовалось лишь сказать, к которому часу и сколько человек придет. Мне это было не в тягость. Мужу дома должно быть хорошо, чтобы ему хотелось туда возвращаться, а не идти искать развлечений в другом месте.
За разговорами компании засиживались чуть не до утра. Слава, проводив гостей, заваливался спать, а я начинала мыть посуду, не могла допустить, чтобы утром он увидел неубранную комнату, ведь в гостиной стоял письменный стол, за которым он работал.
Уставала страшно — мой рабочий день начинался в полдевятого. Говорухин появлялся на студии после двенадцати. Видя, что валюсь с ног, Слава решил, что я должна уволиться. Я не возражала. Когда на студии его спрашивали «А что сейчас делает Галя?», он смотрел на часы и гордо отвечал: «Сейчас два, значит, еще спит».
К деньгам Говорухин относился легко, никогда их не жалел, проживали все. Он получал постановочные, мы раздавали долги, а потом снова начинали занимать. Слава приносил деньги и говорил: «Галь, я там положил в тумбочку зарплату, бери».
А я страшная транжира — беру и беру. Он никогда меня не допрашивал: на что потратила деньги, почему купила что-то задорого, сколько истратила на себя?
— Славочка, — сообщала я, — у нас кончились деньги.
— Как кончились?
Я вроде недавно принес.
— Но ты же не сказал, что они последние.
— Ладно, выкрутимся как-нибудь. Заработаю.
Я никогда не требовала от него мехов и бриллиантов, не в них счастье. Да и он по сей день относится к роскоши спокойно. Недавно были за рубежом, зашли в магазин, я уговорила Славу померить дорогой костюм. Сидел он на нем потрясающе.
— Славочка, давай сделаем тебе подарок к юбилею, люди придут поздравлять, ты должен хорошо выглядеть.
Говорухин посмотрел на цену, не скрою: она была высокой.
И сказал:
— Я что, идиот, покупать костюм за такие деньги?
Но кое-как уговорила. Зато если надо помочь моей маме, сестре, или племяннице, или Славиной сестре, вопрос даже не обсуждается, он готов это сделать всегда.
В те времена мы один раз действительно сильно потратились. Слава страшно не любил нашу «двушку» в блочных хоромах в Черемушках. Просыпался утром, подходил к окну и задергивал шторы: его эстетическое чувство оскорблял вид на химчистку. Я нашла обмен с доплатой, это были по тем временам бешеные деньги — стоимость двух «Волг».
Но когда Говорухин пришел в трехкомнатную квартиру неподалеку от парка Шевченко, из окон которой открывался роскошный вид на море, не сомневался ни минуты: надо брать. Помню, вбухали в тот обмен очередные постановочные. Зато у мужа появился отдельный кабинет. Для него нет ничего важнее работы.
Я никогда не сопровождала его на съемки. Праздная жена в экспедиции — это ужасно. Съемки — процесс творческий, интимный и в то же время очень сложный. У Славы все организационные вещи четко отлажены, отношения с людьми выстроены. Зачем скучающей жене болтаться возле Говорухина без дела? Готовить еду? Так обед ему привозят на площадку. И ужинать со мной вечером ему некогда — у него планерка. Он должен поговорить со вторым режиссером, с оператором, репетировать с актерами.
Ему опять не до меня.
Когда мы расставались надолго, Слава писал мне письма, которые по сей день храню.
«Красавица моя, любимая! Живу в «Ялте» — новой гостинице. Телефона пока нет. Много работаю, вчера еле доплелся до постели. Ни на сценарий, ни на баб нет сил. Я тебя очень люблю, не скучай, веди себя хорошо. Нежно целую, твой на всю оставшуюся жизнь С. Говорухин».
«Малыш! Как ты там, золотой мой? Любимый! Красавица моя! Я живу очень хорошо. (Не хотелось бы тебя расстраивать, но порадуйся за меня — у меня ведь это не так часто бывает.) Единственно, что огорчает, это что тебе, наверное, плохо и скучно.
Зато ты мой самый любимый и мы скоро увидимся. Целуй маму и Надю. И не расстраивайся. Позаботься об отдыхе и режиме. Убью, если станешь курить и пить. Любимая моя! Нежно тебя целую. Не скучай, обезьянка моя. Побереги себя! Твой, навсегда твой С. Говорухин».
«Гибоша! Милый мой, как я тебя ждал на субботу-воскресенье. Неделя прошла ужасно — свалился на голову пьяный Володарский и пять дней я за ним ходил, как за ребенком. Он пил, спал, пил, спал... На море я не был, в гости не ходил, к себе не приглашал, проклял все и завтра с радостью уезжаю. Нежно тебя целую и очень люблю. Твой навеки С. Говорухин».
Ласковое прозвище Гибоша придумал мне Слава. Я к нему часто приставала: — Слава, ну посмотри, какая я хорошенькая, какая у меня стройная фигурка.
— Да ты у меня эксгибиционистка, — обычно шутил Говорухин.
Позже «эксгибиционистка» превратилась в «Гибошу».
Он человек с юмором.
Я появлялась на съемках, только когда приглашал Говорухин. «Белый взрыв» об альпинистах, противостоявших фашистской дивизии «Эдельвейс» во время Великой Отечественной войны, Слава снимал в Приэльбрусье. Нас с монтажером Валей Олейник он взял с собой, мы собирали отснятый материал. На съемочную площадку в горах группу доставляли на вертолете, канатная дорога доходила до полпути, а дальше к месту съемок вел сложный альпинистский маршрут.
И однажды Слава предложил: «Девчонки, сегодня полетите с нами, посмотрите на красоту неземную».
Первая партия отправилась в горы, а я с Валей и Сережей Никоненко осталась ждать на вертолетной площадке. Прошел час, вертолет за нами так и не вернулся. Два, три часа — связи с группой нет, мы не можем ничего понять. Ждем, все на нервах. Прошло часов пять, и вдруг видим — с горы бежит оператор. По лицу стекает кровь, он явно не в себе и только орет: «В живых никого не осталось! Все погибли! Вертолет разбился!»
У меня подкосились ноги. Но слез, истерики не было. Команда спасателей собралась довольно быстро и отправилась в горы. Но и мы не могли сидеть на месте. Вместе с Валей и Сережей поднялись по канатной дороге. Наверху лежал огромный валун.
Первым, кого увидели, был актер Бухути Закариадзе. Он сидел на камне, одетый для съемок в национальный костюм, и плакал. Сцена снималась неподалеку от канатки, и он не полетел с группой. Ему объявили, что Слава погиб, а Закариадзе его очень любил.
Не знаю, почему и там сдержалась. В висках стучало лишь одно: пока ты не видела мужа мертвым, он жив.
— Пойдемте с нами, — предложили мы Бухути.
— Я старик, не смогу туда добраться.
И мы отправились в горы с Валей и Сережей, нам показали приблизительное направление. Горный хребет преодолевали около двух часов. Когда до перевала, за которым лежало то самое ущелье, где разбился вертолет, оставалось метров тридцать, мои ноги налились тяжестью.
«Сережа, — попросила я Никоненко, — поменяйся со мной обувью, а то у меня ботинки тяжелые, не могу идти».
Сережа все понял.
Молча снял свои кеды, размер ноги у него небольшой, кое-как обул мои ботинки. Мы еле-еле взобрались на крутой хребет, с которого можно было только скатиться вниз. Оттуда я увидела Славу. Он лежал на носилках без движения, на лице — кепка. Внутри у меня все похолодело. Я кубарем слетела к нему с горы. Не понимаю, как ничего себе не переломала.
«Слава! Слава!» — кричала я, но он не реагировал.
Когда до носилок оставалось метров двадцать, кто-то потряс Говорухина за плечо: «Смотри, вон твоя Галя!»
Слава сдернул с лица кепку, приподнялся на носилках, а я, рыдая, бросилась ему на шею.
Потом всех пострадавших спускали вниз на вездеходах. Приезжала комиссия, разбиралась, почему вертолет упал. Вынесла вердикт: ошибка пилотажа. Славе эти люди сказали: «Вы родились в рубашке».
Говорухин стоял между салоном и кабиной пилотов. За считаные секунды до того как вертолет рухнул и стал разваливаться, он почему-то отступил на несколько шагов назад. Кабина потом разломилась ровно в том месте, где он стоял. Останься он там — не выжил бы. Слава отделался тогда несколькими переломами. Смерть прошла стороной.
С тех пор он не может летать утренними рейсами, ему надо хорошо выспаться, встать, спокойно попить чаю, выкурить сигарету, настроиться на полет.
Однажды такой возможности у Славы не было: он полетел в Нью-Йорк на Неделю российского кино, где показывали его картину, ранним рейсом. Самолет поднялся в воздух, и Слава потерял сознание, начал умирать. Он потом рассказывал: «Ты вернула меня с того света. Я вдруг услышал, как ты истошно орешь: «Слава! Слава!», просто чуть с ума не сошел от твоего визга и сразу пришел в сознание».
Если Говорухин доверяет человеку — то на сто процентов. По-настоящему родных людей у него не так уж и много. Самым близким Славиным другом был Высоцкий. Говорухин один из немногих, кто понимал, насколько Володя талантлив, и при жизни Высоцкого. Слава потрясающе читает Володины стихи.
Помню, на съемки «Места встречи...»
Володя приезжал в Одессу с Мариной Влади. У нее была сильно травмирована спина. Накануне приезда Марина во время съемок рухнула с декорации на цементный пол. От переломов спасло лишь то, что упала она на своего партнера. Тот был геем, и когда Марина на нем лежала, не в состоянии подняться, шутил: «Боже мой, я ни разу не имел женщину так близко!»
Говорухин попытался устроить Марину в санаторий «Стройгидравлика», ей требовались оздоровительные процедуры. Но иностранку туда не пустили, сказали: «Вам положено проживать в гостинице «Интуриста». А номер в «Лондонской» стоил пятьсот долларов в сутки. Оплачивать его в течение двух месяцев Марине было не по карману. И тогда мы сняли для нее с Володей дачу у писателя Колтунова.
У Славы с Володей была съемочная смена, а мы с Мариной отправились заселяться. Когда вошли туда, я ахнула. Дому требовалась генеральная уборка. Но Марина — звезда мирового экрана — повязала косынку, засучила рукава и принялась драить пол, стены, мебель. Я, конечно же, подключилась к работе, но она меня опережала. Ее Володечка должен был непременно вечером войти в чистый дом. Она его безумно любила.
После того как мы все там отмыли, поехали на рынок. Продукты выбирала Марина: «Володечка любит рыбу, надо купить».
А в мае открылся рыболовный сезон, пошла тюлька. Мы принесли домой килограмм малосольных рыбешек и много другой вкусной снеди. Марина встала к плите и приготовила роскошный ужин.
Когда наши мужички вечером вошли в дом, мы сидели в креслах, стол был застелен скатертью, сервирован. Марина не забыла даже поставить вазу с цветами. Фаршированные перцы, которые приготовила Марина, мы запивали домашним вином. Таких вкусных перцев, как у нее, я никогда не ела.
А потом Володя уединился на диване с гитарой. Через час собрал всех нас: «Я песню сочинил, послушайте».
Это была знаменитая «Баллада о детстве». Как все мы были счастливы в те дни...
В ночь, когда Володи не стало, я была на нашей даче с детьми — Славиным сыном Сережей, его двоюродным племянником из Москвы Андрюшей и моей племянницей Наташей. В четыре утра меня словно растолкала какая-то сила, сердце заныло.
Почему-то привязались слова Володиной песни: «То разуюсь, то обуюсь, на себя во сне любуюсь». Вышла на крылечко покурить, присела, вдруг заметила, как по ночной рубашке ползет огромный паук. Говорят, к известию. Только к какому? Стряхнула его и пошла в дом, уговаривая себя: «Что ты так разнервничалась? Иди досыпай, а то тебе завтра рано вставать, детей завтраком кормить».
Была пятница, Слава должен был вернуться из киевской командировки. Я ждала его к вечеру, но он примчался рано утром:
— Сегодня в пять минут пятого умер Володя... Нам надо в понедельник быть в Москве на похоронах.
— Его похоронят завтра, — сказала я. — В Москве проходит Олимпиада, до понедельника ждать не станут.
И пошла собирать вещи.
Мы усадили детей на заднее сиденье наших «Жигулей». Как только отъехали, стеной хлынул ливень. На шоссе нам не давала разогнаться огромная фура. Слава пытался ее обогнать, сигналил, но водитель не уступал дорогу. Времени у нас оставалось в обрез, едва успевали на последний рейс в Москву. Тогда Говорухин выжал сцепление и поравнялся с плетущейся машиной. За рулем сидел молодой парень, он целовал девушку, на дорогу не смотрел, вообще ничего вокруг не видел.
Неожиданно фура вильнула влево, ударив наш автомобиль в бок. Мы вылетели с дороги на перепаханное поле и стремительно понеслись к крутому обрыву над морем. Не знаю, как мне удалось не закричать. Славино белое лицо до сих пор стоит перед глазами.
От падения с многометровой высоты нас уберег деревянный столб, в который мы благополучно врезались. Пролети мы мимо, и колючая проволока, натянутая на столбах и огораживавшая обрыв, не спасла бы нас от гибели. Нашу машину вытащили на дорогу добрые люди, ехавшие следом. Водитель фуры, видно, продолжал миловаться со своей подружкой и не заметил, что стал причиной аварии, которая могла стоить нам жизни.
На самолет мы успели. Когда подлетали к Москве, я посмотрела в иллюминатор: на фоне черной тучи светился розовый крест. Прилетели, бросив вещи у Славиной двоюродной сестры, поехали к Высоцкому. Вошла и оторопела: на диване сидел живой Володя, только очень молодой. Я до этого ни разу не видела его сына Никиту, который как две капли воды был похож на отца.
Кроме нас туда уже подъехали Вадим Туманов, Сева Абдулов, пришел Володин сосед, фотограф Валера Нисанов. Марина старалась держаться, время от времени отхлебывала из бокала красное вино.
Володя лежал в спальне, весь в черном. Вынос гроба должен был состояться в десять утра. Славина защитная реакция от стресса — сон, он проспал дня три, когда похоронил мать. Я видела, что его шатает, что если Слава хотя бы пару часов не вздремнет, он не выдержит похорон. Предложила: «Иди к Валере, поспи немного, я тебя позже разбужу».
Слава послушался. Но мне было так за него страшно, что разбудила только когда гроб уже спустили в холл подъезда. Говорухин по сей день не может мне этого простить.
Все уехали на панихиду в Театр на Таганке, потом на кладбище. Марина попросила меня остаться, накрыть поминальный стол. Помню, с похорон один за другим стали возвращаться Володины друзья, взрослые мужики рыдали. Одному я капала валокордин, другому наливала рюмочку, каждого успокаивала, находила слова. Никита Михалков, который пришел на поминки с Таней, поинтересовался даже:
— Вы врач?
— Нет, просто Володя был нашим другом...
Он ушел от нас так рано, не успев ни доиграть, ни допеть. Но Жеглова считаю одной из лучших его ролей.
Сама я на «Месте встречи...» помогала Говорухину монтировать звук, подбирала шумы, чтобы и шорохи, и визг автомобильных тормозов звучали идеально.
Эта картина стала классикой детективного жанра, многие ленты, появляющиеся сегодня, жалкие ее копии. Но когда фильм вышел, его недооценили. На Всесоюзном фестивале телевизионных фильмов жюри раздало всем сестрам по серьгам. Призов было штук двадцать пять. Но двадцать шестого для «Места встречи...» не нашлось.
Слава вернулся домой и впал в страшнейшую депрессию. Часами сидел за письменным столом, уставившись в одну точку. Мне было так обидно за мужа. Я старалась его отвлечь:
— Славочка, садись обедать.
— Не хочу.
— Давай сходим в театр.
— Иди без меня.
А тут еще на Черноморском побережье начала свирепствовать холера, проезд на нашу дачу в Каролина-Бугаз под Одессой закрыли. Что делать?
Могла ли я представить своего Славу с мастерком в руках? Тем не менее он его взял. Положил в кухне сиреневую плитку, потом покрасил оконные рамы в... сиреневый цвет, когда принес домой сиреневые обои, я встревожилась не на шутку.
«Господи, — молилась я тайком от мужа. — Я больше не могу видеть его в таком состоянии. Все что угодно, только не депрессия. Пусть запьет, пусть баб у него будет на каждый палец десяток, только бы не видеть его потухших глаз».
Господь мои молитвы услышал, Славу в конце концов отпустило, а ремонт, кстати, он сделал прекрасно.
Что же касается «баб десяток на каждый палец»...
Я женщина ревнивая, но гордая. Выслеживать мужа, прячась за углом, обшаривать его карманы в поисках любовных записок — такого я себе не позволяла никогда. Да и сцену ревности устроила ему лишь раз за сорок шесть лет, зато какую!
Слава ушел к кому-то в гости. Полночь — его нет, час ночи — нет. Он не позвонил, и я занервничала: вдруг что-то случилось? Говорухин явился домой под утро, на светлой рубашке красовался след от яркой губной помады.
— Почему не пришел раньше? — накинулась я на мужа.
— Мы там выпили, и я заснул в кресле. Как проснулся, сразу приехал домой.
— А это что? — я указала на пятно.
— Танцевал с хозяйкой дома, это она случайно испачкала меня губной помадой, сама потом переживала.
Объяснения показались мне малоубедительными, я впала в ярость. Хватала все, что попадалось под руку, и швыряла об пол. Все, что не могла разбить, выбросила из окна. Перебила не только посуду, но и множество авторских статуэток и вазочек, подаренных нам художниками. Их мне потом было особенно жалко. Но в тот момент ничего не соображала. Единственное, чего не тронула, библиотеку. Ее потерю Слава бы мне никогда не простил. Даже в ярости отчетливо понимала, что книжки трогать нельзя.
Слава испугался моей истерики и убежал из квартиры. А я выпустила пар, и на душе полегчало. Говорухин вернулся домой вечером вместе с Валей Олейник, увидел разгром и сказал: «Знай, я твой навеки, люблю тебя безумно, прости меня!»
Муж с тех пор ночует дома или звонит предупреждает, если хочет где-то задержаться.
Говорухин мужчина видный, находилось немало дам, желавших раскрыть мне глаза на его поведение.
— Знаешь, с кем любезничает твой Слава? — начинали они.
— Нет, и не хочу знать, — пресекала я такие разговоры.
Мне важно, как он относится ко мне, в каком настроении переступает порог нашего дома, как благодарит за вкусный обед, чистую рубашку.
Ласковые слова требуются женщине постоянно. Мне важны наши отношения.
Листала как-то один глянцевый журнал, а там откровения Светланы Ходченковой — актрисы, которую, без преувеличения, открыл режиссер Говорухин. Это у Славы в картинах «Благословите женщину» и «Не хлебом единым» она сыграла лучшие свои роли. «Ой, мне приписывают роман с Говорухиным! Ой, муж ревнует!» — сокрушалась артистка. Я такие заявления не комментирую. Если даже что-то между нею и Славой было, только рада за мужа: его все еще волнует женская красота, значит, интерес к жизни не потерян. Очень хорошо понимаю: мужчина любит глазами.
Недавно одно «желтое» издание поведало читателям сенсацию. Оказывается, Говорухин со мной разводится и уходит к молодой артистке, с которой закрутил роман на кинофестивале в Киеве. Это смелое заявление подтверждала фотография, на которой Слава обнимал девушку. Муж сам принес домой журнал: «Почитай, что обо мне пишут».
Если честно, у меня дома уйма таких снимков. Говорухин обнимает за плечи Олю Орлову, Ларису Долину, Веру Глаголеву... Господи, кого только нет на этих фотографиях!
Мне было стыдно и за журналистов, и за ту девочку. К моей жизни эта информация не имеет никакого отношения, а Славину репутацию ничто не испортит. Кстати, в Киев он ездил со мной. И мне там, в отличие от репортера, запомнилась пятнадцатиминутная овация зала, когда муж вышел на сцену представлять свою новую картину.
В той же заметке сообщалось, что Славин фильм страшно не понравился его сыну.
Для меня это тоже не новость. Сережа не приемлет отцовское искусство и иногда высказывается об этом публично.
Мы недавно все вместе — с Сережей и его сыновьями, Стасиком и Васей, — снимались для телепередачи. Я тогда сказала:
— Если бы не встретила Славу, то непременно влюбилась бы в Сережу.
— И его творчество полюбила бы? — тут же подколол меня Говорухин.
Сережа пошел по отцовским стопам, стал режиссером, пишет сценарии, но фильмы у них абсолютно разные.
Сережины отношения с отцом складывались непросто.
Он был маленьким, когда родители расстались. Слава, конечно же, сына не бросал, помогал, они виделись, но не так часто: Сережа жил с матерью в Казани. К нам на дачу в Каролина-Бугаз приезжал на летние каникулы. То, что он парень с характером, было видно уже тогда.
На сценарный факультет во ВГИК ему посоветовал поступать не Слава, а друг Юноны, писатель Юрий Нагибин. Он прочитал Сережины рассказы. Правда, когда сын сдавал вступительные экзамены, Слава не усидел, поехал в Москву, чтобы его поддержать. Но Сережка лишь рассердился: не нужно, я сам!
Он рано женился, но Слава не принял его первую жену, она ему не понравилась.
Почему? Не стоит об этом, ее уже нет в живых. Сережа тогда написал отцу гневное письмо: «Как ты мог?! Это моя единственная на всю жизнь женщина». Судьба распорядилась иначе. Через пару лет у Сергея появилась вторая жена, родившая ему сына Стасика. Сейчас у Сережи третий брак и растет младший сын — Вася.
Всего в жизни Сережа, как и его отец, добивался сам. Когда сын вернулся из армии, отец лишь устроил его в артель к Вадиму Туманову. Сын уехал на Север, вкалывал, валил топором деревья, заочно учился во ВГИКе.
Сняв публицистические картины «Так жить нельзя», «Россия, которую мы потеряли», Слава не мог оставаться в стороне от политики. Его волнует, что происходит в стране. То, что он уже не один год является депутатом Государ ственной думы, для меня закономерно.
Сережа такой же.
Он всерьез заболел темой войны, поэтому не остался в стороне, когда началась Чеченская. Его фильм «Прокляты и забыты» — о солдатах, ставших заложниками политиков. Узнав, что Сергей рвется на Северный Кавказ в самое пекло военных действий, Слава впервые использовал служебное положение. Он позвонил в высокие инстанции Министерства обороны, просил не пускать сына в Чечню ни под каким видом. Но Сережка все-таки туда прорвался.
Снайпер достал его в армейском джипе. Целился в водителя, а попал Сергею в ногу. Мы об этом ничего не знали, Сережа три дня провел в аэропорту Грозного, дожидаясь отправки в Москву. А ему требовалась срочная операция. И если бы он позвонил тогда отцу, Говорухин нашел бы возможность послать за ним частный самолет.
Но Сережа не мог так поступить, пролезть вперед без очереди, наплевав на других раненых. Его бы потом совесть замучила.
Слава узнал о том, что сын в военном госпитале, поздно ночью, он бросился туда, разговаривал с врачами. Заехал домой переодеться. Лицо серое. Сказал: «Все ужасно, утром Сереже будут делать операцию. Врачи пока не знают, удастся ли сохранить ногу. Слишком много времени потеряно... Я сейчас умоюсь и вернусь в госпиталь, буду ждать там».
Страшный звонок раздался уже через пятнадцать минут. «Сереже ампутировали ногу...» — сказал Слава.
Мне не забыть его горя. Как бы отец и сын ни спорили, как бы порой ни обижались друг на друга, всегда знала: Слава готов отдать за Сережу жизнь.
Он обожает своих внуков.
Правда, запретил им называть себя дедушкой, он для них просто Слава. Когда Стасик решил поступать в Институт восточных языков изучать китайский, я умоляла Говорухина позвонить ректору, попросить за внука. «Нет. Не поступит сам — пойдет в армию», — отрезал муж.
Но Стасик поступил. Вернее, победил в телевикторине, где выигравший проходил в институт без вступительных экзаменов. Увидела эту передачу, случайно включив телевизор. У нашего Стасика «вопрос на засыпку» был про балетную постановку. Как он потом признавался, ему просто повезло. Оказывается, на тот спектакль его когда-то водила мама, парень чуть не заснул в кресле, но она его растолкала, и от ужаса он запомнил все: и фамилию композитора, и хореографа.
Пригодилось.
Мы с мужем давно живем в Москве. Переехать сюда из Одессы была моя идея. Слава поначалу сопротивлялся, а потом сказал: «Давай». Нашу роскошную квартиру удалось обменять лишь на крохотную «двушку» на улице Правды. Но мы там ни часу не жили, я продолжала искать варианты, пока не выменяла трехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. Слава тогда закончил сниматься в «Ассе», мы снова вложили в обмен весь его гонорар. Сделала ремонт, купила мебель, перевезла вещи, все отмыла и расставила. Говорухин приехал вечером, прошелся по комнатам и заявил:
— Я сюда не поеду.
— Славочка, почему?
— А где турник? Нет, без турника здесь жить не буду.
Он до недавних пор каждое утро подтягивался на турнике. Вообще к спорту относился серьезно, потому что родился болезненным ребенком. У Славы врожденный порок сердца, несколько раз в детстве его жизнь висела на волоске, бабушка однажды даже сшила для него погребальную рубашку. Классе в седьмом Говорухин заявил матери: «Все, больше не стану принимать лекарства, буду лечиться сам». И увлекся альпинизмом. Какие только вершины он не покорял! Однажды девушка из их команды на маршруте вывихнула ногу, и Слава, усадив ее за плечи в специальную сумку, снес с горы. Так что спортинвентарь в доме — дело не шуточное.
Другая бы на моем месте убила Говорухина, а я утром побежала в соседний автопарк, и местные ребята выручили, нашли мне там турник — металлическую перекладину, которую намертво вкрутили в потолок на кухне.
Мне доставляет удовольствие делать Славе приятное.
Он у меня никогда не ест «на газетке» — второпях и кое-как. Это портит ему настроение, напоминая нищее детство. Слава долгое время жил в десятиметровой комнатке с мамой-портнихой, сестрой, бабушкой и дедом, у которого была открытая форма туберкулеза. Слава спал на столе, сестра — под столом, мама — на раскладушке. Мама его очень любила, старалась баловать, но... Он попробовал яйцо лишь в десять лет — что говорить об апельсинах!
Поэтому сегодня Говорухин никогда не садится завтракать на кухне. Для него в гостиной всегда сервирован стол, накрытый белоснежной скатертью, стоят приборы, лежит салфетка.
Рядом — любимые серебряные сахарница, кофейник. Муж смотрит на красивые вещи, и у него с самого утра отличное настроение.
Когда у нас появилась дача под Москвой и мне стало трудно управляться с хозяйством в одиночку, мы взяли помощницу. Помимо нас в доме живут две собаки и два кота. После того как от рака мучительно умирал наш бассет Антип, давала себе слово не заводить домашних животных. Но как-то мы со Славой поехали во Францию. Он отлучился по делам, а я, гуляя по Парижу, набрела на зоомагазин. Там и увидела в клетке свое сокровище — белого горного терьера с несчастными черными глазками. Вышла из магазина и разрыдалась, так мне его было жалко. Встретилась с мужем, стала рассказывать о собаке и опять заплакала.
«Поехали, посмотрим на этого засранца», — сказал Говорухин.
Мы взяли такси и еле отыскали магазин. Слава вошел, сунул в клетку палец, там сидело несколько щенков, но белый терьер тут же вскочил на лапы и вцепился мертвой хваткой.
«Это он? Берем!» — заявил Слава.
Правда, на кассе выяснилось, что стоит это сокровище тысячу долларов, но отступать уже было некуда. Так у нас появился француз Ольстер. Зовут его так, потому что родился в Ирландии.
Рыжего кота по кличке Гекльберри Финн принес в дом наш друг, он нашел его в лифте. Кота мучили: подпалили ему усы, перебили хребет. Я отмыла его и выходила. Он месяц лежал в моей спальне, приходил в себя, отъедался и отсыпался.
Сфинкса подарили нашей любимой подруге Вере Глаголевой.
Она попросила: «Можно, кот поживет у вас, пока мы с мужем съездим на кинофестиваль?»
И вот фестиваль давно прошел, а Вера кота так назад и не забрала. Я в отместку назвала его Кирюшей — в честь глаголевского мужа. Кот чудный, только постоянно отвоевывает свое пространство.
«Еще одно животное, и я уйду из дома», — заявил мне Слава.
Йоркшириха Шурка у нас все-таки поселилась, но Говорухин никуда не ушел. Напротив, когда он спускается по утрам со второго этажа вниз, Шурка бросается к нему с радостным лаем, виляя хвостом. И я наблюдаю одну и ту же картину: Слава опускается на колени и начинает с ней играть, как с ребенком.
А я не могу оторвать от него взгляда...
Говорят, жить с творческим человеком непросто, а с талантливым режиссером — вдвойне. Зато интересно. Для меня огромное наслаждение служить ему, быть необходимой, просто находиться рядом. Да, я все еще продолжаю его ревновать. И к прошлому, и к настоящему. Хочется, чтобы он проводил со мной каждую минуту своего времени, но это просто мечты.
Не перестаю его безумно любить, буду холить и лелеять, потому что людей таких, как он, мало на свете. Он отнюдь не святой, и крылья у него не растут. Но Говорухин настоящий мужчина — умный, благородный, щедрый. Ему удалось сделать меня счастливой.
Подпишись на наш канал в Telegram