Четвертое августа 2004 года — день нашего знакомства — я помню так отчетливо, будто это было вчера. С утра светило солнце, а к полудню небо вдруг заволокло иссиня-черными тучами. Ливень хлынул в ту минуту, когда подъехала машина с Машей и Лидией Николаевной Федосеевой-Шукшиной. Подумал тогда: «Дождь — к удаче...» По большому счету, примета оправдалась: сегодня у меня есть сыновья, которых я бесконечно люблю.
А те испытания, через которые пришлось пройти за последние шесть с половиной лет, — плата за отцовское счастье...
Фирма, где я был генеральным директором, занималась подмосковной недвижимостью. Мы покупали земельные участки в элитных районах: на Николиной горе, Истре, в Жуковке — строили там коттеджи, а потом с хорошей прибылью продавали. Летом 2004 года компания приобрела семнадцать гектаров земли в направлении Новой Риги для строительства большого дачного поселка. Едва оформили сделку, как меня вызвали в правительство Московской области. Объявили: четыре участка следует отдать заслуженным людям, стоящим в льготной очереди. Такой вот своеобразный оброк.
Увидев в списке фамилию «Шукшина», я вдруг почувствовал...
нет, не волнение — скорее, азарт. В голове промелькнуло: «А почему бы и нет?» Представительница легендарной фамилии, известная телеведущая — именно это привлекало меня в Шукшиной, делало ее притягательной. Понимаю, что предстаю сейчас в невыгодном свете, но иду на душевный стриптиз сознательно, потому что знаю цену лукавству, которого в моем прошлом было больше чем достаточно. Снобизм, тщеславие, желание удовлетворить мужское самолюбие... — каждый желающий может продолжить список моих тогдашних грехов.
По номеру телефона, который значился в представленном областной администрацией списке, ответила Лидия Николаевна. Переговоры длились недели полторы, пока наконец Федосеева-Шукшина не назначила дату «смотрин» участка. Собеседница уже готова была попрощаться, когда я задал вопрос, который давно вертелся на языке:
— А Маша с вами приедет?
— Возможно.
Если будет свободна от съемок.
И вот они приехали. Из-за ливня смотреть участок мы не пошли. Постояли пару минут под зонтами, сетуя на непогоду. Ругали нарушивший планы дождь Лидия Николаевна и я, Маша молчала, отрешенно глядя куда-то сквозь водяную пелену. Простенькие джинсы, курточка, кроссовки, собранные в хвост волосы, без грамма косметики лицо, уставшие глаза — стоявшая рядом женщина разве что смутно напоминала яркую красавицу с телеэкрана. Но все равно показалась мне очень милой.
— Маша, запишите мой телефон.
— Что? — вернувшись откуда-то издалека, спросила Мария. — А, да, спасибо. Запишите и вы мой. Мамы в ближайшее время в Москве не будет — звоните напрямую.
Через пару дней Маша приехала уже одна. Участок ей понравился. Интересным показалось и предложение — поручить постройку дома фирме, которую я возглавлял. Обсудить детали мы договорились при следующей встрече. Ее местом я «назначил» элитный ресторан.
Позвонил утром:
— Приглашаю вас поужинать. Заодно обсудим наши дела.
— Хорошо, — буднично согласилась Мария.
Во время ужина на мои вопросы о будущем доме Маша отвечала односложно: «Нет», «Да», «Может быть», «Я должна подумать». Вскоре тема была исчерпана, и чтобы упредить тягостное молчание, я начал рассказывать о себе: дескать, кроме бизнеса в России, имею процветающую торговую фирму в Германии, в обеих странах есть недвижимость, несколько автомобилей бизнес-класса, яхта, вот уже четыре года снимаю дачу Туполева на Николиной горе — своим загородным домом обзавестись просто некогда.
Я не врал. Не приписывал себе несуществующих дворцов, личных самолетов и счетов в швейцарских банках. Но будучи обладателем среднего состояния, вел себя как олигарх. И в тот первый вечер, и потом.
Раза два в неделю мы ужинали в дорогих ресторанах.
Когда у Маши выдавался свободный день, я вез ее в гольф-клуб или устраивал прогулку на яхте. Она знаки внимания принимала благосклонно и в то же время сдержанно. А я уже был влюблен, что называется, без памяти. Назвать момент, когда снобистский интерес перерос в страсть, от которой сносит крышу, не могу — знаю только, что через месяц после нашего знакомства не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Маши.
Всегда буду помнить тот ее приезд ко мне на дачу... Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете! И даже то, что в ответ на признания в любви Мария молчала или старалась перевести разговор, не омрачало восторга.
Забегая вперед, скажу, что за последующие шесть лет лишь дважды слышал от нее заветное слово.
После долгих уговоров: «Маша, ну скажи, что ты тоже меня любишь. Пожалуйста, скажи — что тебе стоит?» — она будто выдавливала из себя: «Ну да... ладно... люблю...»
«Маша просто боится раскрыться, — убеждал я себя. — Горький опыт неудачных браков заставляет ее быть осторожной». Надежду, что когда-нибудь Снежная королева оттает, давала передача «Жди меня», которую я теперь постоянно смотрел. На экране Маша была такой, какой мне хотелось видеть ее в жизни: открытой, умеющей услышать другого человека, способной разделить с ним радость и горе. Думал: «Странно. Обычно люди надевают маску перед камерой, а Маша — наоборот».
Как же я ошибался! Но для того чтобы это понять, должны были пройти месяцы. Тогда же, нашей первой осенью, я, как мальчишка, верил в чудо: вот закончатся очередные съемки программы и Маша забудет надеть маску.
И постоянно находил приметы приближающихся перемен...
В октябре мы вдвоем поехали в Европу: несколько дней провели в Германии, потом отправились на один из лучших курортов Испании. Как-то, вернувшись из города, куда ездил за покупками, я не обнаружил Маши ни в номере, ни на пляже. Прочесал всю территорию, заглянул в каждое кафе, поднял на уши администрацию. От отчаяния и страха у меня поднялось давление, виски сдавило дикой болью. Я метался, как раненый зверь, по номеру и поминутно смотрел на часы. Решил для себя: если в семь Мария не появится — вызову полицию. Когда до означенного времени осталось минуты две, зачем-то выскочил на балкон, посмотрел вниз и увидел... Машу. Она шла вдоль бассейна.
В халате, тапочках — расслабленная, умиротворенная.
Крик «Маша!!!» вырвался сам собой. Вздрогнув, она вскинула голову. Наверное, в моем лице было что-то такое, что заставило ее припустить бегом. Через минуту она уже влетела в номер:
— Что случилось?!
— Где ты была?!
— В спа.
— А написать записку или сказать портье, куда идешь и надолго ли, тебе в голову не пришло? Я же чуть с ума не сошел!
— Куда я тут могла подеваться? — беззлобно проворчала Мария. — Поднял панику на голом месте.
Мне было все равно, что она говорит, потому что минуту назад я видел, как Маша испугалась за меня, а сейчас ее глаза излучали теплоту и благодарность.
Наутро я услышал:
— Если ты так за меня переживал, значит, действительно любишь?
— Неужели у тебя были сомнения? Конечно, люблю! И очень хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
— По-моему, ты торопишь события. И потом — я дважды там уже побывала, больше пока не хочу.
Неопределенность ответа меня слегка обескуражила. Ведь незадолго до поездки Маша заявила, что я должен немедленно расстаться с женой: «Я не собираюсь никого ни с кем делить!» Лена была моей гражданской женой на протяжении тринадцати лет.
Когда-то нас связывала любовь, уступившая со временем место уважению и привязанности, которые бывают между очень близкими людьми.
Перед решительным разговором я страшно переживал. Не потому что боялся истерики — знал: ничего подобного не будет. Не давала покоя боль, которую доставлю близкому человеку...
В девяносто пятом, на четвертом году нашей совместной жизни, Лена забеременела. Мы оба радовались скорому появлению на свет сына или дочки. Однако родиться малышу было не суждено.
За один год у нас угнали три машины. Сначала мой «мерседес» — с ВИП-стоянки авиашоу в Жуковском, потом — «фольксваген гольф».
А накануне возвращения Лены из Германии, куда она уезжала по делам фирмы, — и ее «ниссан». Прямо от дома. Это стало последней каплей. Стресс я снимал проверенным мужским способом. Лена застала меня допивающим вторую бутылку коньяку. Молча развернулась и ушла ночевать к подруге. А на следующий день поехала в больницу и сделала аборт.
Как же мы оба об этом потом жалели! Забеременеть еще раз Лене так и не удалось. Лучшие российские и немецкие гинекологи, у которых она консультировалась, разводили руками: «С физиологией все в порядке. Причина исключительно психологическая. Пусть пройдет время». После трагедии мы старались избегать любых, даже самых мелких конфликтов, но время не лечило...
Мое признание:
— Прости, но я полюбил другую, — внешне жена восприняла совершенно спокойно. Спросила:
— Кто она?
— Маша Шукшина.
— Достойный выбор.
— Все имущество в Германии: фирму, апартаменты, машину — я оставляю тебе. Московскую квартиру тоже. Ты хотела пойти на курсы дизайнеров — пожалуйста, поступай хоть сейчас, обучение я оплачу.
— Спасибо.
Выйдя на улицу, вздохнул с облегчением: «Как удачно все сложилось! Мы смогли остаться друзьями!»
И вскоре с легким сердцем отправился с Машей в Германию и Испанию.
Из-за границы звонил Лене, которую попросил пожить до моего возвращения на даче, — нужно было присмотреть за собакой. Через неделю бернскую овчарку украли. Лена в поисках пса исколесила всю округу, но Зигфрида так и не нашла. Больше на даче ее ничто не держало.
Вернувшись в Москву, я в тот же день позвонил Лене — узнать, была ли на курсах, сколько они стоят. «Абонент отключен или находится вне зоны действия сети», — оповестил механический голос. Домашний телефон не отвечал. Тогда я набрал номер ее ближайшей подруги. И получил информацию, которая стала шоком: Лену с нервным срывом увезли в один из подмосковных реабилитационных центров.
Я умолял дать адрес, но в ответ услышал: «Она не велела».
Маше рассказывать о том, что произошло, не стал. Интуиция подсказывала: судьба посторонней женщины ей безразлична. Переживал в одиночку. Немного отпустило только когда узнал, что Лена выписалась из реабилитационного центра и уехала в Германию. Подумал: «Там, среди друзей, она быстрее оправится».
На радостях предложил Маше: «Давай махнем в Прагу».
Она согласилась, но предупредила, что возьмет с собой Макара.
Условие пришлось принять. Скажу честно: обыкновение Маши брать с собой всюду сына иногда меня напрягало. Хотелось побыть наедине с любимой, а Макар не отходил от матери ни на шаг.
Ни в ресторанах, ни на туполевской даче... А в Праге выяснилось, что шестилетний парень привык спать с мамой в одной постели. Именно это и стало причиной нашего первого с Марией конфликта.
Мы поселились в двухкомнатном номере. Я считал само собой разумеющимся, что мы с Машей займем спальню, а Макар ляжет в гостиной. Вечером, однако, выяснилось: диван предназначен мне. Попытался протестовать:
— Ты взрослый парень и должен спать один.
«Взрослый парень» — в слезы. Маша кинулась его успокаивать, шепталась с ним о чем-то минут десять, потом взяла за руку и повела в спальню. Закрывая дверь, обернулась: — Мы тебя любим.
«Добровольное признание» примирило меня с перспективой провести ночь в одиночестве, но наутро я опять поднял тему:
— Маша, это ненормально...
— Нормально, — отрезала она.
— Один Макар просто не сможет заснуть! Если тебя что-то не устраивает, давайте вернемся в Москву.
И мы вернулись. Проведя в Праге три дня из намеченных десяти. В аэропорт ехали отвернувшись друг от друга, ни словом не обмолвились и в самолете. В Москве, получив багаж и не попрощавшись, разъехались в разные стороны. Помирились лишь спустя неделю.
Впрочем, безоблачное существование длилось недолго.
Мария нашла новый повод для скандала. Кажется, я что-то не то сказал или не там сел. Я был ошарашен: откуда, с чего такая ярость? Поняв, что разумного объяснения получить не удастся, оделся и уехал к себе на дачу.
На следующий день после работы отправился к Маше. Очень хотел, чтобы мы сели и поговорили — откровенно, по душам. О том, что случилось вчера, о чувствах, которые испытываем друг к другу, о нашем будущем. Но Мария встретила меня так, будто ничего не произошло. Будто проводила меня утром на службу, нежно поцеловав в щеку. И я, малодушно обрадовавшись, принял ее сценарий. Тем самым дав понять, что готов терпеть от нее многое, если не все...
Теперь Маша уже не сдерживалась, сделав меня то ли громоотводом, на который сбрасывала накопленную на съемках отрицательную энергию, то ли аккумулятором, от которого заряжалась для завтрашнего рабочего дня.
Я выскакивал из подъезда, садился в машину и ехал куда глаза глядят. Руки на руле ходили ходуном, в голове стучало: «Ноги моей там больше не будет! Все, я вычеркнул ее из памяти!»
Моей решимости хватало на час-полтора. Потом я понимал: если не услышу Машин голос — умру. Набирал номер, просил (не зная, в чем провинился!) прощения. Получив его, радовался как ненормальный, а потом презирал себя. За то, что не могу вырваться из сильнейшей эмоциональной зависимости, в которую попал впервые в жизни. За то, что меня, сильного, самостоятельного мужика, женщина дергает за ниточки, как марионетку.
Наверное, я все-таки сумел бы избавиться от этой болезненной привязанности: уехал бы на другой конец света, занялся там новым бизнесом, а в свободное время катался на скутере — уходил бы часов на пять-шесть в море, которое, как известно, лечит не хуже целой армии психотерапевтов. Но в ноябре Маша объявила — без эмоций, очень буднично:
— Я, кажется, беременна.
У меня перехватило дыхание:
— Мусик, родная моя...
Я готов был броситься к ней, обнять, расцеловать, но остался на месте — знал: Маша таких порывов не любит.
В сорок лет я мог, наконец, стать отцом и готов был ради этого терпеть что угодно.
Пусть Маша кричит на меня хоть сто раз на дню, пусть обвиняет во всех существующих и мнимых грехах — буду отвечать ей лаской и нежностью! Стану не мужчиной, а «облаком в штанах»!
Как ни странно, но на первых порах беременность действовала на Машу умиротворяюще: скандалы теперь если и случались, то не чаще раза в неделю, и были какими-то вялыми, быстро затухавшими. Я же, выполняя свое намерение, на взбрыки не реагировал, усталость и деловые проблемы оставлял за порогом, а дома ходил за Машей по пятам, стараясь угадать любое желание.
Мне очень хотелось отвезти Марию в Итальянские Альпы. Поначалу она дала согласие: дескать, отдых и свежий воздух в ее положении не повредят. Я уже рисовал себе радужные картины.
Вот, усадив любимую в одном из кафе у начала трассы, сам поднимаюсь на гору, становлюсь на лыжи и лечу вниз, а она смотрит на меня через слегка заиндевевшее окно. Вот вечером мы, уютно устроившись у пылающего камина, говорим, говорим... В этих долгих беседах наконец открываем друг другу самое сокровенное и становимся по-настоящему близкими, родными людьми.
Незадолго до отъезда выяснилось: Маша должна остаться в Москве, у нее съемки. А я уже пригласил на горнолыжный курорт своего давнего друга и партнера — вице-президента кельнского филиала «Мерседеса» Франца Шенкельберга с супругой и отменить поездку не мог.
Из Италии звонил Маше по нескольку раз на дню, справлялся: как добралась до работы, успела ли пообедать, не мучает ли дурнота?
А когда однажды вечером она сообщила, что «завтра должна вырваться на УЗИ, во время которого, возможно, удастся узнать пол будущего ребенка», не знал, как скоротать грядущие сутки. Чтобы убить время, с утра отправился на трассу.
Лечу вниз со скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в час и вдруг вижу: наперерез идет — неспешно, вертя головой по сторонам — дамочка в ярко-красном костюме. Опытные лыжники называют таких «горнопляжницами». Пытаюсь уйти в сторону, она дергается туда же. Дикий крик, удар. Меня отбрасывает метров на тридцать. Спасатели на месте ЧП появляются буквально через минуту — даму укладывают на носилки и несут к машине с красным крестом. Я, убедившись, что ничего не сломал, от медицинской помощи отказываюсь. Однако до отеля добираюсь с трудом — ушибов и синяков при столкновении получил достаточно.
В номере первым делом набираю Машин телефон и слышу слегка удивленное:
— А как ты понял, что я только-только вышла с УЗИ? Даже маме еще позвонить не успела...
— Что?! Что сказал врач?! — почти кричу в трубку.
— Что у нас будет двойня. Мальчики.
Кажется, я заплакал.
Готов был сорваться в Москву в тот же вечер и сделал бы это, если бы Франц с супругой, услышав новость, сказали: «Вы сейчас должны быть рядом с женой. Езжайте». Но они этого не предложили, и поскольку я их пригласил, пришлось остаться в Альпах еще на неделю. Помню, как в первый вечер стоял на балконе, смотрел на звездное небо, на поросшие соснами горы и шептал: «Господи, спасибо тебе!
Когда сыновья подрастут, мы обязательно все вместе приедем сюда».
Оставшиеся несколько дней показались вечностью. На трассу я больше не выходил, считая, что не вправе теперь рисковать своим здоровьем. Пытался читать, смотреть телевизор, но мыслями все время возвращался в Москву. Франц и его жена деликатно старались не замечать моей рассеянности, когда я вдруг замолкал на середине фразы, а потом никак не мог вспомнить тему беседы.
Прекрасно понимая, какая ответственность на мне лежит, возвращался в Москву с твердым намерением вплотную заняться делами и раскрутить бизнес на полную катушку.
Был уверен: приложив усилия, смогу обеспечить семье более чем достойный уровень. Не учел одного — своей во сто крат умножившейся привязанности к Маше.
Я просто не мог заниматься делами, если, уезжая на работу, оставлял ее в плохом самочувствии или дурном настроении. Случалось, что во время важного совещания я вскакивал и, бросив на ходу: «Мужики, вы тут решайте без меня», уезжал на дачу, где после моего возвращения из Италии мы с Машей проводили большую часть времени. Аня в это время жила у бабушки, рядом с домом которой была ее школа, а Макар курсировал между моей загородной «резиденцией» и московской квартирой Маши, где за ним присматривала няня.
С дочерью и сыном Шукшиной от предыдущих браков у меня довольно быстро сложились хорошие, теплые отношения.
Некоторая настороженность Ани, которую я чувствовал в первые недели нашего знакомства, ушла, как только девочка поняла, что я искренне люблю ее мать. А с Макаром мы очень скоро стали закадычными друзьями. Я брал его в гости к своим приятелям, учил играть в гольф, катался с ним на аттракционах и страшно гордился, если слышал: «А ваш сын в каком классе учится?»
Бизнес, как известно, соперничества не терпит. Фирма начала разваливаться на глазах. В конце концов партнеры поставили меня перед выбором: или ты полностью отдаешься работе, или... Я сложил с себя полномочия генерального директора, изъял из бизнеса свою долю и ушел в «свободное плавание». На тот момент куда более важными, чем какие-то участки под застройку, для меня были состояние Маши и здоровье наших будущих сыновей.
По утрам я ездил на рынок, покупал рыбу, мясо, овощи, фрукты.
Жарил на открытом огне баранину на косточках или запекал на углях стерлядь. Изобретал новые салаты, готовил сложные гарниры. И умилялся едва ли не до слез, когда видел, с каким удовольствием Маша все это уплетает. Однажды поздно вечером ей вдруг захотелось лесных ягод со сливками. И я помчался в Москву, в «Мон кафе», которое держал мой приятель. Три порции десерта мне вынесли из кухни в большой хрустальной то ли креманке, то ли салатнице.
Изъятые из бизнеса деньги таяли с каждым днем, и однажды я попытался поделиться с Машей финансовыми проблемами. Не за тем, чтобы она помогла их решить, нет! Просто мне нужно было с кем-то поговорить, посоветоваться.
Мария даже слушать не стала: мол, я прекрасно помню твои обещания превратить мою жизнь в сказку — вот и выполняй! Наверное, она была права, но я вдруг с грустью вспомнил Лену, которая всегда меня выслушивала и старалась понять.
Кстати, все данные гражданской жене обещания я выполнил: не стал делить имущество, оплатил курсы дизайнеров.
Пока Лена жила за границей, я через общих друзей, которых просил сохранять мои телефонные звонки в тайне, узнавал о ее самочувствии, настроении. А когда мне сообщили, что Лена в Москве, дозвонился, предложил встретиться. Она не отказалась, и я еще раз убедился, что тринадцать лет рядом со мной была замечательная женщина. Елена меня простила и, кажется, искренне обрадовалась тому, что скоро стану отцом.
Я долго уговаривал ее взять деньги за учебу, и когда она наконец согласилась, почувствовал: лежавший на душе камень стал не таким тяжелым. Забегая вперед, скажу: я никогда не сомневался в Ленином благородстве, но все равно был потрясен, когда в этом году она оформила завещание, в котором все наше некогда совместное имущество отписала на моих сыновей...
Скорое прибавление в семье накладывало на меня большую ответственность. Спать спокойно не мог. Мучился ночами, прикидывая, в какой бы проект вложить оставшиеся деньги, чтобы они принесли максимальную прибыль. И вариант подвернулся. Мне бы ограничиться собственными вливаниями, а я взял и втянул в это дело Машу и Лешу Гуськова, с которым мы в ту пору тесно общались. И Мария, и Алексей, поверив моему финансовому чутью, перевели со своих счетов серьезные суммы.
Как я потом буду проклинать себя за эту инициативу! Деньги «сгорят», и в отношениях между мной и Машей возникнет трещина, которую так и не удастся залатать. Впрочем, я опять забегаю вперед — все это произойдет, когда сыновьям уже «стукнет» три месяца.
В последние же недели Машиной беременности в нашем доме царили тишина и умиротворенность. Мы вдвоем выбирали имена, которые дадим мальчишкам. Перебрали не один десяток, когда позвонила сестра Маши — Ольга. Она ездила в Саратовскую область к старцу и в разговоре с ним обмолвилась: дескать, Маша, с которой мы в прошлый раз у вас были, беременна. Хотела добавить:
— Это близнецы, мальчики, — но старец ее опередил:
— Фома и Фока.
Нам с Машей имена понравились — старинные, редкие, исконно русские.
Без всяких споров пришли и к соглашению, что мальчики будут носить фамилию отца.
Накануне родов Маша даже по даче передвигалась с трудом — таким огромным и тяжелым был живот. Измученная болями в спине и своей беспомощностью, «сигнал» к отбытию в роддом она восприняла с радостью. Весь срок Мария наблюдалась в перинатальном центре, который Лидии Николаевне порекомендовала ее приятельница, жена космонавта Гречко, — туда я и повез Машу, когда начались схватки.
Только переступили порог приемного отделения, как она испуганно воскликнула: «Боря, я забыла страховой полис!
Езжай срочно обратно, найди его и привези!»
Я, нарушая правила и объезжая пробки по дворам, мчусь домой, потом — обратно. В коридор родового блока влетаю весь мокрый, с вытаращенными глазами, в вытянутой руке — пластиковая карточка:
— Вот полис — возьмите!
Доктор смотрит изумленно:
— Вы за ним через пол-Москвы мотались? Можно было и завтра привезти. Или боялись, что мы попросим мамочку отложить роды?
Добродушно-насмешливый тон врача мигом снял напряжение, я рассмеялся: — А вдруг?
— Вы отдышитесь пока, — посоветовала доктор.
— Сейчас Машу привезут из дородовой палаты — увидите свою бесценную, поддержите морально. Думаю, через полчаса сможете познакомиться и с сыночками.
Я уложил Машу на акушерский стол и вышел в коридор. Присутствовать при родах не рискнул.
Минут через двадцать медсестра через стекло показала мне Фому, а спустя еще четверть часа Фоку.
Несколько суток я дневал и ночевал в палате вместе с Марией и близнецами. Пеленал сыновей, успокаивал, приносил их Маше, когда приходило время кормить, — не хотел, чтобы она лишний раз вставала, тревожилась. Удивлялся самому себе: «Надо же!
Говорят, новоявленные отцы боятся младенцев на руки брать! А я как будто всю жизнь нянечкой в отделении для грудничков проработал!»
Большую часть забот о близнецах я взял на себя и после выписки. Ночами пацаны почти не спали, укачивал то одного, то другого, то обоих разом...
Помню, какой обидой захлестнуло сердце, когда узнал, что при оформлении свидетельств о рождении мать дала Фоме и Фоке свою фамилию. Уверен, сама Мария нашей договоренности ни за что бы не нарушила (она человек слова) — скорее всего, в ситуацию вмешалась Лидия Николаевна, которая всегда имела на дочь влияние.
Атмосфера в семье и без того была напряженной, а тут еще первого сентября Макар пошел в школу. Можете представить себе дом, где обитают двое младенцев и первоклассник?
А если новоиспеченный школьник еще и не хочет учиться?! Все, тушите свет! Однажды, спустя несколько месяцев после начала занятий, я решил поговорить с Макаром по-мужски:
— У тебя теперь есть обязанности, и будь добр их выполнять. Я и мама заняты малышами, сидеть с тобой за уроками нам некогда. Я запрещаю тебе смотреть телевизор, пока все задания не будут выполнены.
— Я сначала посмотрю, а потом...
— Нет! Будет так, как я сказал.
— Почему?
— Потому! Ты что, не видишь, что мать от усталости на грани нервного срыва? Если бы от нее доставалось тебе, как виноватому, я бы тут с тобой не рассусоливал!
Но разрядится она на мне, понял?
Макар обреченно покивал головой и вроде взялся за учебники, но стоило мне отвернуться, шмыгнул к матери. Что он наговорил Маше, могу лишь догадываться — только она вылетела из комнаты со словами:
— Это мой ребенок, и воспитывать его буду я! А ты никто, а потому не лезь!
У меня на скулах ходили желваки, но, сдержавшись, ответил как можно спокойнее:
— Ради бога.
А потом произошла та самая катастрофа с вложениями Маши и Леши Гуськова... Алексей повел себя очень достойно — сказал, что верит моему обещанию вернуть деньги.
Маша же обрушила на мою голову самые страшные обвинения и проклятья. Припомнила все: и то, как, пытаясь ее завоевать, обещал «бросить к ногам весь мир», и то, что не стал делить с Еленой имущество, и то, что пользуюсь теперь ее квартирой и дачей. «Поместье» Туполева в то время я уже не мог себе позволить.
На дверь мне не указали — ушел сам. Поселился в квартире своей мамы. Через несколько дней позвонил Маше:
— Можно я к тебе приеду?
— Приезжай.
Но вместо того чтобы отправиться к Маше, побросал в спортивную сумку самое необходимое, сел на международный автобус и уехал в Белоруссию. Поселился на дальнем, глухом хуторе. Там когда-то жили родственники одного из моих давних друзей, но несколько последних лет хата пустовала.
Самая подходящая ситуация для запоя, но к рюмке за месяц я ни разу не притронулся. Понимал: собрать себя по кусочкам, по стеклышкам, как мозаику, можно только на трезвую голову.
Вернулся в Москву за пару недель до Нового года. В Интернете прочитал, что в мое отсутствие Маша сыновей крестила. Купил в киоске журнал, в котором был опубликован репортаж из храма. Гладил пальцами фотографии сыновей и чувствовал, как по щекам текут слезы.
Одно из изданий опубликовало интервью Маши. На вопрос, почему в церкви не было отца мальчиков, она ответила: «А зачем он был здесь нужен? Мы и без него отлично справились! Я привыкла рассчитывать только на себя».
Следом шел монолог о том, что рождение детей — это всегда стресс, круто меняющий и привычный быт, и отношения между мужчиной и женщиной. По словам Маши, я оказался не готов к таким переменам, поэтому она решила, что мы должны жить отдельно. Кажется, было еще что-то о любви на словах, которые никак не подкреплены поступками, и о «слабых людях», которые ей как человеку сильному и бескомпромиссному не нужны и не интересны.
Перед звонком Маше волновался так, что набрал номер только с десятого раза. Услышав мой голос, Мария — во всяком случае, мне так показалось — обрадовалась:
— Это ты?!
— Да. Уезжал на месяц в глухомань, чтобы прийти в себя. Прости, что не предупредил, а просто взял и пропал.
И вообще — прости... Я люблю тебя и страшно тоскую по малышам.
— Приходи.
Новый год мы встретили все вместе. За пару часов до боя курантов заехал Леша Гуськов, привез подарки. Алексей не собирался обращаться к «больной» теме — разговор о долге я поднял сам. Пообещал, что рассчитаюсь при первой возможности.
Вскоре после рождественских каникул Маша вышла на работу, а я остался на хозяйстве — ухаживал за малышами, готовил, ездил за продуктами. И тем самым совершил еще одну серьезную ошибку. Теперь Мария смотрела на меня как на прислугу, которой дозволено жить в барском доме. Вымотавшись за день с детьми, к вечеру я валился с ног, но Маша этого не замечала.
Приходила и, поужинав, ложилась с книжкой. Я понимал: она тоже очень устает, и готов был тащить нагрузки по дому круглосуточно. Но мне нужно было знать, что любимая женщина ценит и мои усилия, и то, что я посвятил себя семье. Однако вместо слов благодарности все чаще слышал упреки в безденежье. Маша словно забывала о том, что близнецы полностью находятся на моем обеспечении.
Малышам было чуть больше года, когда мы наняли няню. А я стал «приходящим» папой. Только не воскресным, а ежедневным. Приезжал с утра: занимался гимнастикой, играл, читал, выводил на прогулку. А после обеда мчался по делам и до вечера крутился как белка в колесе, пытаясь восстановить из пепла свой бизнес. Мальчишки ни в чем не знали отказа: я одевал их в дорогих магазинах, покупал самые лучшие игрушки.
И это при том, что с финансами было весьма туго. Однажды я попросил Машу:
— Заплати, пожалуйста, за этот месяц няне ты. В следующем я как-нибудь выкручусь. Купил мальчишкам зимнюю одежду — и остался без гроша. Даже машину заправить не на что.
— Тебе нечем заплатить няне? — зло прищурилась Мария. — Значит, увидишь детей, когда будут деньги!
Я казался себе волком, обложенным флажками. Проблемы в бизнесе, большие долги Гуськову и Маше, ее угрозы лишить меня общения с детьми. Наверное, тут любой бы запил. Вот и я заливал горе водкой. Пил по два, три, четыре дня. Очухавшись, хватался за голову: «Что я делаю? Ведь за время, что провел в пьяном угаре, мог побывать у нескольких бывших партнеров: вдруг кто-нибудь предложил бы возглавить проект?»
Мылся, брился до синевы, одевался в самый дорогой костюм.
Экс-коллеги изображали радость при встрече, спрашивали, куда запропастился, но смотрели при этом как на неудачника. А кто хочет иметь дело со «сбитым летчиком»? Я возвращался в мамину квартиру и опять уходил в запой. Однажды осмелился в непотребном виде явиться к семье. Как ни пьян был, на всю жизнь запомнил и то, как униженно просил прощения, и то, с каким презрением смотрела Маша.
Выйдя на улицу, на холоде быстро пришел в себя и ужаснулся: «В кого ты превратился, Борис? Еще полтора года назад был успешным бизнесменом, посидеть с которым в ресторане почитали за честь солидные, уважаемые люди, многочисленные друзья звали «везунчиком», приглашали поехать вместе на горнолыжный курорт и в гольф-клуб.
А сейчас? Еще немного — и от тебя прохожие станут шарахаться...»
Взял себя в руки, и дела пошли на лад. Потихоньку, не так быстро, как хотелось бы. Но я смог снять дачу по соседству с Машей. Предложил ей: «Пусть мальчишки живут со мной. Будет лучше, если большую часть времени они станут проводить не в загазованной Москве, а на свежем воздухе».
Маша не возражала. У нее начался плодотворный творческий период, появилось много новых проектов и времени на детей совершенно не оставалось.
Мы условились: в дни, когда Маша будет в Москве и в ее плотном графике вдруг образуется выходной, я буду привозить Фому и Фоку в московскую квартиру.
Оставлял мальчишек с тяжелым сердцем. Знал, в гостях у матери они предоставлены самим себе. Маша дает им полную свободу, а сама ложится на диван с книжкой. Я со страхом ждал момента, когда получу их обратно. Перед глазами вставали жуткие картины: вот Фомочка забрался на кухонный стол, потянул на себя дверцу шкафа и упал, сильно ударившись. А вот любопытный Фока воткнул в розетку ножницы. К счастью, ни одно из моих видений не стало явью и обратно сыновей я получал целыми и невредимыми. Но скольких нервных клеток мне эти картинки стоили!
Как-то я осмелился попенять Марии:
— Зачем ты разрешаешь «масикам» смотреть телевизор? У Фомочки и без того слабое зрение.
Она сразу пошла в атаку:
— Давай ты не будешь устанавливать свои порядки на моей территории! Я же не запрещаю тебе таскать сыновей на хоккейные тренировки, хотя твои старания сделать из них профессиональных спортсменов мне категорически не нравятся!
— В первую очередь, они занимаются горными лыжами и хоккеем для здоровья. Ты бы хоть раз посмотрела, как «масики» катаются...
— У меня на это нет времени! Я работаю как вол!
И все же однажды я вытащил Машу на тренировку «Серебряных акул». Одним глазом смотрел на лед, по которому с клюшками наперевес носились сыновья, другим косился на Машу: разделяет она мой восторг или нет? На ее лице была смертельная скука.
Постояв у бортика минут десять, мама отбыла по срочным делам.
Справедливости ради стоит сказать, что изредка Мария одаривала меня парой добрых слов. Через газеты и журналы. Читая: «Мы с Борисом живем отдельно, но я не собираюсь ограничивать его общение с сыновьями. Тем более что отец он замечательный, мальчики его обожают!», я чувствовал, как сердце наполняется надеждой: может, у нас все еще сложится? Но вскоре возникла ситуация, вернувшая наши отношения в состояние «холодной войны».
Участок, благодаря которому мы познакомились, еще в 2004 году перешел к другим людям — прикинув все «за» и «против», мы решили, что можно приглядеть место и получше.
Подходящий вариант нашелся. Я вызвался курировать строительство — благо в данной сфере имелись и опыт, и обширные связи.
Позвал прораба, с которым когда-то работал, он привел с собой бригаду профессионалов. Работали мужики на совесть, и приезжая на объект, я уже представлял, как по светлым комнатам и ухоженному участку будут бегать мои «масики». Угнетало одно — то, что не могу вложить в строительство ни копейки. Проект, на котором я в то время работал, должен был принести дивиденды, но не скоро.
Временами с деньгами было так туго, что приходилось занимать даже на продукты. К Маше после того случая с няней я решил больше не обращаться. Однажды, не найдя, у кого бы перехватить денег, позвонил прорабу:
— Леша, тут хозяйка передала на закупку материалов деньги. Пятьсот тысяч.
Можно я сто пятьдесят оставлю себе? Верну все до копейки в самом скором времени.
— Конечно, — согласился Леша. — Я ж тебя знаю — не подведешь.
И я не подвел. С тех пор когда с финансами возникала напряженка, практиковал краткосрочные займы у прораба.
В тот день Леша то ли выпил лишку, то ли перепутал срок погашения очередного долга... Позвонил Марии: «Из тех денег, что вы передали, Борис задолжал мне около шестисот А нам материалы закупать не на что».
Я был за рулем, когда на экране высветился номер ее телефона. «Ты вор!!!! Ты обираешь собственных детей!!! — Маша кричала так, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка.
— Немедленно верни деньги, которые недоплатил прорабу! Мне верни, и вместе со своим Лешей можешь катиться на все четыре стороны!»
Возвращая Маше значительную часть долга, я попытался оправдаться:
— Пойми, эти деньги мне нужны были на «масиков». Я же не собирался прокутить их в ресторане.
— Не уверена.
— Как ты можешь так говорить?
— Могу. И детей у тебя забираю! Ты их больше не увидишь!
— Маша, прошу тебя...
— Не надо меня просить.
Угрозу Мария выполнила — детей забрала, и я, приезжая во двор ее московского дома, ждал, когда няня выведет мальчишек на прогулку, а потом украдкой наблюдал за ними, приспустив окно машины.
Месяца через три сыновья вернулись ко мне. Этот шаг «доброй воли» вовсе не означал прощения — просто матери было спокойнее, когда маленькие разбойники находились под моим контролем.
Меня же еще с полгода Маша, что называется, в упор не видела. Когда привозил к ней «масиков», даже на приветствие не отвечала. Слава богу, у нее хватило мудрости не настраивать против меня близнецов. Продолжал бывать у меня в гостях и Макар, случалось, «зависал» на все выходные. Мы вели долгие беседы на «взрослые» темы, вместе готовили обеды, ужины, часами играли с «масиками», которые в брате души не чают.
Тридцать первого июля прошлого года Фома и Фока отмечали свой первый юбилей и очень ждали, что на их празднике будут мама, бабушка и брат с сестрой.
Маша не смогла отложить съемки. Макара Лидия Николаевна увезла к себе — причем сделала это утром, за несколько часов до начала торжества. Аня отказалась приехать, сославшись на неотложные дела. Как же мне больно было видеть расстроенные мордашки «юбиляров»! Слава богу, горе в их возрасте не бывает долгим. Когда к означенному времени стали подтягиваться гости — живущие на соседних дачах мальчишки и девчонки, их папы, мамы, няни — глаза Фомы и Фоки уже сверкали не слезами, а счастьем.
Я сделал все, чтобы «масикам» и их гостям было вкусно и весело: накрыл богатый стол, пригласил клоунов, организовал грандиозный — на пятнадцать минут!
— фейерверк. Праздник закончился поздно вечером. Укладывая сыновей спать, я спросил:
— Вам понравилось?
Выдохнув дуэтом:
— Да-а-а!!! — мальчишки обхватили меня за шею и принялись целовать.
— Ну сегодня-то, надеюсь, мы обойдемся без сказок и чтения «Незнайки»?
— Обойдемся, — разрешили «масики». — Мы что-то немножко устали.
Уже засыпая, Фома пробормотал:
— Спасибо тебе, папочка...
— Ты самый лучший... — добавил Фока.
Оба уже сладко посапывали, а я все сидел рядом. Шептал: «А вы — мое самое большое счастье».
Я не злопамятный, но обида за мальчишек еще долго жила в моей душе. И прежде всего — на Лидию Николаевну, которая не только сама не пришла к внукам на праздник, но и лишила их радости видеть среди гостей любимого старшего брата. В своих интервью Федосеева-Шукшина говорит, что не ложится спать, не пожелав внукам «спокойной ночи». На моей памяти не было случая, чтобы бабушка позвонила близнецам, а за последние три с половиной года, что мальчишки живут со мной, приезжала навестить раза три-четыре. Возможно, таким образом она демонстрирует свое отношение ко мне, не сумевшему осыпать дочь «золотом и брильянтами», но Фома и Фока здесь при чем?
Спустя два месяца после юбилея сыновей, в октябре, я предпринял очередную попытку наладить отношения с Машей — предложил съездить в Италию.
Она на удивление легко согласилась.
Днем мы ходили по музеям, по магазинам, вечером сидели в уютных ресторанчиках или гуляли по расцвеченным огнями улицам. Я был счастлив, и единственное, чего мне хотелось, — сохранить хрупкое перемирие и по возвращении в Москву. На несколько дней это удалось.
Уезжая на съемки, Маша попросила:
— Борь, ты можешь забрать с моей дачи постельное белье и постирать? Машинка сломалась, а вызвать мастера я не успела.
— Никаких проблем! Заберу и постираю.
Машину просьбу хотел выполнить утром, но ночью вдруг страшно подскочило давление. Не то что хозяйством заниматься — два дня головы с подушки поднять не мог. Спасибо няне «масиков»: увидев, как мне плохо, она взяла все заботы о мальчишках на себя.
Утром третьего дня позвонила Маша:
— Я никуда не поехала, съемки отменили. Через пару часов буду на даче.
Мне уже было чуть лучше, и к Маше сыновей я повел сам.
Она рвала и метала:
— Ты даже ерундового обещания выполнить не можешь! Опять одни слова!!!
Как я от них устала!!!
Мне бы молчать, а я попытался воззвать к состраданию:
— Маша, я эти два дня лежал в лежку, чуть не умер. Неужели тебе меня совсем не жалко?
В ответ — новый поток ругани и обвинений в «полной никчемности». Именно в этот момент я вдруг отчетливо понял, что Маша никогда меня не любила...
Открытие многое изменило в моем поведении. Теперь я не молчу, когда слышу упреки и нарекания, а если Маша переходит на крик, нажимаю на телефоне «отбой». Я больше даже не пытаюсь рассказывать ей об успехах сыновей в спорте или о том, что они освоили новую настольную игру. Недавно аппликацию Фомы отобрали на районный конкурс, посвященный пятидесятилетию полета Гагарина в космос.
Я так этим гордился, что поведал о художественных задатках сына всем и каждому. Только не Маше. Потому что был уверен: ей это неинтересно.
Иногда мне очень жаль Машу. Кажется, только я понимаю, как она одинока и несчастна. Но попыток быть рядом больше, наверное, предпринимать не стану. Несмотря на то, что все еще ее люблю.
Как бы то ни было, наша история еще не закончена...
Подпишись на наш канал в Telegram