Я пыталась убежать, но ноги не слушались. Хотела позвать на помощь — не могла, ужас сдавил горло. И тут мне в спину вонзился нож...
Удары сыпались один за другим. От дикой боли я закричала. И проснулась.
— Мама! — позвал из соседней комнаты маленький сын. Он испугался моего крика. Я успокоила его, укрыла одеялом:
— Спи, Игорь. Просто сон плохой приснился.
— А ты скажи ему: «Уходи», — пробормотал малыш, закрывая глаза.
— Обязательно, — пообещала я.
Открыла окно в спальне и сказала в темноту: «Куда ночь, туда и сон». Когда-то слышала, что именно так надо сделать. Но «заклинание» не подействовало. Кошмар возвращался снова и снова. Знать бы, что он значит! Кто-то замышляет против меня зло? Но кто? Во сне я не видела своего преследователя. Только тень.
На часах начало четвертого, неплохо бы еще поспать. Хотя едва ли удастся, сердце бьется как сумасшедшее. А через пару часов вставать, утром летим на очередные гастроли. И я опять буду умирать от страха, пока самолет не коснется земли.
Аэрофобия возникла внезапно. После тяжелого шестнадцатичасового перелета из Сингапура в Лос-Анджелес.
«ВИА Гра» ездила на зарубежные гастроли. Я и так была на нервах, а тут еще в новостях объявили об авиакатастрофе в Европе. В небе столкнулись два самолета. Меня потрясла эта трагедия. В тот раз долетела нормально, но пережитый шок, видимо, стал спусковым крючком паники, появившейся позднее.
Однажды возвращались из Москвы в Киев. Жара страшная, градусов тридцать пять. Сели в самолет, ждем десять минут, двадцать, тридцать, но не взлетаем. Спрашиваем стюардессу:
— Что случилось?
— Ничего, — улыбается она, — небольшие технические неполадки.
А мне накануне приснилось, что самолет наш падает.
Очень медленно и страшно. Проснулась от ужаса. И вот теперь наяву начинается колотун. Пытаюсь успокоиться и не могу. Подзываю стюардессу:
— Выпустите меня! Я ухожу!
Директор наш в шоке:
— Надя, ты что? Куда собралась?
А я твержу:
— Выпустите! Я не полечу!
Началась цепная реакция. Глядя на меня, другие пассажиры тоже стали возмущаться, и в результате нас всех высадили. Улетели мы позже, на другом самолете, в котором я почувствовала себя вполне нормально.
Приступы паники повторялись с пугающей частотой.
Как будто меня кто-то сглазил. До «ВИА Гры» никакой аэрофобией не страдала. Правда, я и не летала. Некуда было. Жила в провинции. Пришла в группу совсем молоденькой — в восемнадцать лет...
Бабушка моя тогда расстроилась. Она женщина простая, деревенская. Узнав, что внучка стала артисткой, спросила:
— Ты что же теперь, как Пугачева будешь?
— В каком смысле? — не поняла я.
— Петь и гулять до старости лет!
— Не знаю, так далеко не загадываю.
— А зря. Ох, Надя, шла бы ты лучше на юридический!
Баба Женя видела меня служителем Фемиды.
А мама мечтала выучить на переводчицу. Уговаривала поступить в иняз в Тернополе. А потом поняла: ничего не выйдет, у дочери на уме только танцы. Не помню, сколько лет было, когда впервые увидела по телевизору балет. Но с тех пор я им просто «заболела».
Танцевала дома. Балетные туфли пыталась сделать из чешек. Долго пихала в носы вату, но старые тапки упорно не желали превращаться в пуанты. Я не могла взять в толк почему. Балерины ведь ходят на носочках. И прыгают, и крутятся. Я тоже так должна! Удивительно, как ничего себе не сломала. Пыталась танцевать на подогнутых пальцах и героически терпела довольно сильную боль.
Играть в балерину любила утром, особенно в деревне у бабушки. Взрослые рано расходились, и я оставалась в хате одна.
Постепенно «поставила» целый спектакль: про умирающую девушку, которую безумно любит ее парень, причем изображала обоих персонажей. Действие происходило в восемнадцатом веке, и я старательно копировала героев старых исторических мелодрам — заламывала руки, заводила к небу глаза. Со стороны это, конечно, выглядело комично. А я так заигрывалась, что начинала плакать! Наверное, надо было идти в театральное училище, но я мечтала танцевать.
Пересмотрела по телевизору все балеты. Дождаться финальных поклонов не всегда удавалось. Бывало, сижу в хате, смотрю любимую «Жизель» и вдруг слышу мамин голос:
— Надь, пойдем коров пригоним.
— Угу, — а сама не могу оторваться от экрана.
— Надя, — сердится мама.
— Бросай уже свой балет! Смеркается! Коровы уйдут.
Я нехотя возвращаюсь к реальности: «Какие коровы? Тут Жизель сходит с ума!»
Но у меня не было шансов стать новой Майей Плисецкой или Екатериной Максимовой. В радиусе сотни километров не наблюдалось ни одного хореографического училища или хотя бы кружка. Мы с родителями жили в райцентре Волочиск в Хмельницкой области. А до этого — в деревне Збручивка у бабушки с дедушкой, где я когда-то и появилась на свет... на старом диване.
До роддома мама доехать не успевала, и роды начала принимать моя будущая крестная, Елена.
Потом уже на подмогу пришла пьяная акушерка, которую с трудом нашли в соседнем селе. Она ухитрилась так неудачно перерезать пуповину, что у меня началось кровотечение, которое никак не могли остановить. Я чуть не умерла, едва родившись. Хорошо, отец поймал на улице грузовик и меня удалось отправить с Еленой в больницу. Мама осталась дома. Она была в жутком состоянии и могла только молиться: «Господи, помоги довезти девочку! Я так мечтала о дочке!» До больницы было километров двадцать по жуткой проселочной дороге. К счастью, обошлось. Я осталась жива.
У родителей я была единственным ребенком. Жили они не очень хорошо: то ругались, то мирились и окончательно разошлись, когда мне исполнилось двенадцать лет. Разные люди, что и говорить. Мама — боец по натуре, сильная женщина.
Ей надо все время к чему-то стремиться, расти, развиваться. Папа другой — мягкий, спокойный и домашний человек. Он уже не работает и живет в деревне.
Я его обожала, маленькой бегала за ним как хвостик. Одно время мы не общались, когда родители разошлись, а потом постепенно восстановили отношения. Внешне я похожа на папу. А характером пошла в маму. Такая же боевая и самостоятельная.
Имя получила в честь папиной матери — бабы Нади, царствие ей небесное. Вот кто был для меня загадкой! Не женщина, а какой-то черный ящик. Вся в себе. Баба Надя никогда не проявляла эмоций, ни разу не погладила внучку по головке, не поцеловала в щечку. У нее в доме я чувствовала себя как у чужих людей, такой она была сдержанной и холодной.
Сколько помню, баба Надя всегда жила одна. Ну, может и были у нее какие-то романы, но постоянного мужчины не наблюдалось. С такой женщиной нелегко ужиться. В юности я никогда не думала, что чем-то на нее похожа, а потом все чаще стала ловить себя на мысли, что унаследовала от бабы Нади ее «холодок». Я тоже в определенных ситуациях бываю достаточно холодной и сдержанной.
Тезка моя мне редко снится, не то что покойный мамин отец, дедушка Толя. Мы всегда были очень близки, и между нами до сих пор сохраняется духовная связь. В снах дедушка наставляет меня на правильный путь или предупреждает об опасности. Он мой ангел-хранитель. И идеал мужчины — с детства. Маленькой я, конечно, этого не осознавала. А став взрослой, поняла, что ищу такого, как дед. Сильного, мудрого, выдержанного. Внешне он был похож на Вячеслава Тихонова.
Родился и вырос в деревне, но много читал и был очень образованным.
В молодости дед пытался стать юристом, но диплома так и не получил, потому что влюбился в бабушку и завел семью. Сначала молодые жили во Львове, где Толя учился, но бабушка скучала по дому, и он ради любимой бросил учебу. Они вернулись в деревню. Думаю, бабушка чувствовала свою вину перед мужем, наверное, отсюда ее попытки уговорить внучку пойти учиться на юридический факультет. Она хотела, чтобы я осуществила мечту деда.
Мне за него было страшно обидно. Он заслуживал лучшей доли, чем жизнь в Збручивке! А когда деда Толи не стало, я особенно остро почувствовала, как много он для меня значил. Жаль, редко бываю у него на могиле, она в четырехстах пятидесяти километрах от Киева, где я живу.
Но если вижу деда во сне больным и израненным, это знак — надо его навестить. Как только съезжу на кладбище, он опять является мне веселым и здоровым!
В сны я верю и никогда не оставляю без внимания полученные в них знаки. Да еще такие, как нож в спину...
Нервы были на пределе. Мучила бессонница. Друзья считали, что я просто устала. Советовали разные «проверенные» средства — снотворные и успокоительные. Я пить их боялась — не дай бог, подсядешь как на наркотик. А у меня маленький ребенок.
С психикой творилось что-то странное. Однажды на ходу взглянула в зеркало в полутемной прихожей и чуть не упала в обморок. На меня смотрела старая бабка с иссохшим и злобным лицом.
Что это было — галлюцинация или привет из параллельного мира — я не поняла. Но стала бояться своего отражения, избегать зеркал.
На людях старалась держаться, не показывать, как мне плохо, но иногда срывалась — рыдала, кричала. Продюсерам периодически заявляла: «Не могу больше! Ухожу!» Они только посмеивались, привыкли к женским истерикам.
Однажды Костя Меладзе все-таки посоветовал обратиться к психологу. Я не особенно рассчитывала на результат, но решила сходить — проконсультироваться по поводу аэрофобии. Врач — приятный мужчина лет сорока, попросивший называть его просто Славой, — внимательно выслушал мои жалобы, улыбнулся и сказал: — Аэрофобия — только часть ваших проблем.
Вот что, Надя, ложитесь-ка на кушетку, закройте глаза, расслабьтесь и расскажите мне о себе. Как вы росли, о чем мечтали, с какими проблемами столкнулись. В общем — все. Подробно и откровенно.
— На это же уйдет уйма времени!
— А мы никуда не спешим.
Я улеглась и закрыла глаза.
— Итак, какой вы были в детстве? Послушной? Капризной?
— Отчаянно смелой и самостоятельной. Постоянно сбегала из дому. Повод мог быть любой — куда-то не пустили, что-то не разрешили. Я не желала с этим мириться и боролась за свои права. Мы с мамой жили вдвоем. Она целыми днями работала: сначала на военном заводе, потом продавцом в магазине.
Водить дочку по кружкам и секциям не могла. И я сама по ним ходила, сама решала, чем заниматься. В восемь лет в одиночку отправилась в музыкальную школу. Меня прослушали и сказали: «Толк будет, берем». Первым уроком стало сольфеджио. Я немного задержалась и страшно разозлила этим учительницу.
— Как фамилия? — рявкнула она.
— Мейхер.
— Ах, Мей-хер, — с непередаваемой интонацией по слогам повторила мегера. — Ты что, глухая? Звонка не слышала? Садись. И чтобы больше не опаздывала!
После такого «теплого» приема захотелось тут же «сделать ноги». С трудом заставила себя сесть за парту.
Стали писать диктант, и я поняла, что пропала. Другие дети были неплохо подготовлены, а я нот толком не знала, на уроках музыки в общеобразовательной школе этого не требовалось. Преподаватель наш обычно пребывал подшофе и не особенно следил за музыкальным развитием учеников, больше — за дисциплиной. Мы должны были сидеть тихо, руки держать на коленях. В тех, кто вертелся, учитель кидался ключами. Связка была тяжелая. Я боялась лишний раз пошевелиться, потому что однажды чуть не получила ключами из-за соседа по парте, они пролетели совсем рядом.
В общем, долго мучилась, но диктант написать не смогла. И в музыкальную школу больше не пошла.
Решила заняться бальными танцами, они напоминали любимый балет, но не удалось найти партнера.
Мальчиков не привлекали вальс и пасодобль. Пришлось переключиться на фольклор. Стоило мне один-единственный раз выйти на сцену в составе ансамбля народного танца, и я поняла: это мое!
Часами занималась хореографией, растяжками. Однажды после концерта услышала, как наш педагог сказал маме: «А знаете, девочка у вас очень способная. И артистичная». От радости закружилась голова. Я способная! Я артистка! Начала придумывать собственные танцы, выступать с сольными номерами.
Они пользовались успехом, особенно у мужчин. Я очень рано превратилась из девочки в девушку. Грудь начала расти в девять лет. Мужики просто млели от Лолиты с косой до пояса и довольно пышным бюстом. Но если пытались «клеиться», я посылала их подальше.
С малых лет дружила с мальчишками и с «сильным полом» не церемонилась. У меня ведь мужской характер и мужской склад ума. Эти качества помогают в работе, а в жизни мешают. Я быстро нахожу общий язык с мужчинами, даже быстрее, чем с женщинами, потому что не склонна жеманиться и кокетничать. Сначала они чувствуют себя комфортно: Надя — «свой пацан». А потом возникает желание этим пацаном покомандовать, ведь он на самом деле женщина. Но фигушки, я спуску не даю — слишком независима и властна по натуре. Пытаюсь найти баланс, научиться переключаться в нужный момент с жесткой и сильной женщины на нежную и слабую, но не всегда получается...
В пятнадцать я выглядела совсем взрослой и танцевала вполне профессионально. Когда заканчивала девятый класс, наш ансамбль поехал в город Хмельницкий на конкурс народных танцев и меня заметил местный хореограф, работавший с ансамблем педагогического училища.
Пригласил в свой коллектив. Они гастролировали за границей: каждое лето на месяц ездили во Францию, деньги зарабатывали. Мне, конечно, понравилась такая перспектива. Сдав экзамены в школе, переехала в Хмельницкий и поступила в педучилище. Не потому что собиралась стать учительницей, просто хотела танцевать. В областном центре для этого было гораздо больше возможностей. Помимо нашего ансамбля я еще «подрабатывала» в фольклорном. И ходила на балет!
Как только узнала о существовании балетного кружка в Театре имени Петровского, потеряла покой и сон. Рассказала о своей детской мечте одному из знакомых хореографов, попросила замолвить словечко.
— Тебя не возьмут, — заявил он, — почти шестнадцать лет, да и формы совсем не балетные.
— Вы только договоритесь, чтобы меня посмотрели!
— умоляла я.
— Ладно, — засмеялся хореограф, — может, и впрямь что-то получится...
И вот прихожу в балетный класс и чувствую себя каким-то... «птеродактилем». Девочки вокруг маленькие, худенькие. А у меня рост метр семьдесят и грудь четвертого размера. Но преподаватель балета меня взяла. И не только за прекрасную растяжку, но и за безумное желание заниматься. Увидела, как горят глаза.
Потом ставила всем в пример: «Посмотрите, какая Надя молодчина!
Совсем недавно начала и добилась таких успехов!» Конечно, я с девочками не выступала, только сольно. Слишком сильно выделялась на общем фоне. Но все равно год прозанималась, встала на пуанты. Боже, какое это было счастье! Со смехом вспоминала, как в детстве пыталась танцевать в чешках.
А вскоре в Хмельницкий приехал на гастроли Валерий Меладзе. К тому времени у меня уже было немало друзей среди артистов и администраторов. Один из них знал организатора тура Валеры. Я с этим дядькой тоже познакомилась. Он рассказал, что брат Меладзе, Костя, проводит кастинг в женскую группу. Мне очень нравились Костины песни, особенно «Скрипка», которую исполнял Валера. Я под нее танцевала и даже пыталась ему подпевать. А новый знакомый вдруг спросил: — Надя, а ты не хочешь поучаствовать в кастинге?
По-моему, у тебя есть данные. Только учти, нужны фотографии.
— Это не проблема, — ответила я. — Сделаю хоть завтра.
— Ну и прекрасно, с фотками приедешь в Киев, я все устрою, — пообещал он.
Через какое-то время вызвал. Я прямо с вокзала отправилась в офис Кости Меладзе и Димы Костюка, продюсеров новой группы. Посмотрев мои фотографии, они попросили станцевать. Включили Костину песню «Попытка № 5», которую я совершенно не оценила. Помню, подумала: «Что за ерунда?» А это был один из наших будущих хитов! Ладно, что-то сымпровизировала. Косте и Диме понравилось.
Так я попала в группу, позже получившую название «ВИА Гра». Начиналась она как дуэт Алены Винницкой и Надежды Грановской. Взять сценический псевдоним предложил Костюк. Я согласилась. Почему не сменить имя, если начинаешь новую жизнь?
А жизнь моя круто изменилась. Я попала в совершенно другую среду — и человеческую, и языковую. До этого жила на западе страны и почти все время говорила только по-украински, теперь, в Киеве, пришлось перейти на русский язык. Старалась как могла. Мы работали день и ночь, готовили программу, записывали песни, снимали первый клип. Голова шла кругом. Я безумно уставала и чувствовала себя страшно одинокой.
Мама за два года до этого в поисках лучшей жизни для себя и дочери уехала в Италию.
И неплохо устроилась — нашла работу, выучила язык. Я за нее радовалась, но, конечно, скучала. Как и по любимым бабушке и дедушке — они тоже были далеко. С прежними друзьями не общалась, разошлись наши пути-дорожки. Да и продюсеры не приветствовали частые отъезды. Они в первое время вели себя достаточно жестко и авторитарно, а я привыкла к свободе, самостоятельности и с трудом мирилась с диктатом. Считала, что Костя и Дима со мной слишком строги. Со временем все как-то нормализовалось, и я поняла: нашим начальникам не хватало опыта, поэтому у них и не получалось найти верный стиль общения...
И в это сложное и смутное время, когда еще никто не мог предсказать, что нас ждет, меня накрыло первое настоящее чувство. Случайное знакомство с интересным мужчиной переросло в трехлетнюю связь.
Я думала, что нашла свою судьбу, но отношения наши были обречены. Александр с самого начала говорил:
— Зачем тебе группа? Я в состоянии обеспечить любимую женщину.
— Наверное, это здорово — не работать и наслаждаться жизнью, — отвечала я, — но судьба дает мне шанс. Разве можно от него отказаться?
Он нехотя соглашался. А я по молодости и глупости надеялась, что все как-нибудь устроится само собой. И не думала, что могу родить ребенка.
О беременности узнала лишь на втором месяце. Да и то практически случайно. У меня и до этого были проблемы по женской части, как у многих балерин и спортсменок. «Критические» дни наступали не всегда, я к этому привыкла и не особенно волновалась по поводу очередного сбоя.
А потом все-таки решила сходить к гинекологу в платный медицинский центр. Попала к какой-то сушеной вобле, смотревшей на юную пациентку с плохо скрытой неприязнью. Она назначила кучу исследований. Я все сделала и опять пришла на прием. «Анализы неважные, надо лечиться», — объявляет «вобла». И начинает сыпать медицинскими терминами. Я понимаю, что серьезно больна. А она уже выписывает кучу рецептов, в том числе и на антибиотики, и дает направление на специальные процедуры.
Я послушно выполняю ее предписания, но, как ни странно, чувствую себя все хуже и хуже. Опять иду к врачу:
— Доктор, голова кружится, тошнит...
— Воспалительный процесс затронул почки, — не моргнув глазом, заявляет она.
И назначает новые таблетки.
Мучения продолжаются. Прихожу на очередную процедуру. Медсестра склоняется надо мной и вдруг в испуге отшатывается: «Вам же нельзя этого делать! Вы беременны...»
Я в шоке. С одной стороны, рада, а с другой — испытываю ужас. Могла ведь угробить ребенка таким, с позволения сказать, «лечением»!
Поделилась новостью с Александром. Боялась, что скажет (была наслышана о таких случаях от подруг): «Хочешь — рожай, дело твое. Меня это не касается». Но будущий отец обрадовался, может, подумал, что малыш поможет «приковать» меня к домашнему очагу.
Позвонила маме. Она сказала: — Надя, я сделаю все, что потребуется.
Но решать — тебе.
— Да что тут решать, мамочка? Конечно, буду рожать.
— Ну и хорошо. Ребенок — это счастье...
Я чуть не заплакала — так была благодарна за эти слова.
Вообще-то не рассчитывала ни на маму, ни на Александра, привыкла надеяться только на себя. Если бы они оба в тот момент от меня отвернулись, все равно оставила бы ребенка. Но поддержка самых близких людей много значила.
Несколько дней собиралась с духом, прежде чем признаться Меладзе и Костюку. И наконец объявила:
— Товарищи продюсеры, я беременна.
— Ну и что думаешь делать? — после немой сцены спросил Костюк.
— Как — что? Рожать.
Опять повисло молчание. Долгое, тяжелое. Мне даже стало немного не по себе.
— Что ж, рожай, — вздохнул Костя. — Мы не можем тебе это запретить...
Больше по поводу моей беременности он ничего не говорил. И только потом уже я узнала от Костюка, что Меладзе был очень обижен. Считал меня предательницей и не верил, что вернусь после родов.
Два месяца после этого проработала, были силы. Могла бы, наверное, протянуть еще какое-то время, но начальство не захотело рисковать и брать на себя ответственность. Не дай бог, прихватило бы меня прямо на концерте, да еще на выезде, и что тогда?
Игорь уже толкался, когда я ушла.
Перед выходом на сцену всегда говорила: «Сынок, потерпи немножко! Мама выступит, и будем отдыхать». Он как будто танцевал вместе со мной, на музыку реагировал. Я знала, что будет мальчик. И была уверена, что вернусь в группу. Некоторые украинские продюсеры пытались переманить меня к себе. Я отказывалась от всех предложений, потому что для себя решила: группа «ВИА Гра» — это мое и я никогда не брошу людей, ставших родными. Так мне тогда казалось. Костя и Дима опекали меня как могли.
Пока не работала, времени даром не теряла — не тот характер, чтобы на диване валяться. Съездила на родину, навестила бабулю и дедулю. Пошла на курсы английского.
Училась водить машину. Инструктор попался очень терпеливый, но я все равно заставила его поволноваться. Считала, что лучше знаю, как надо ездить. Он пытался спорить, а потом решил, что с беременной женщиной лучше не связываться. Только крестился, когда нажимала на газ. Экзамены, правда, сдать не удалось, права пришлось покупать.
Рожала я тяжело. И раньше срока. Накануне пошла на маникюр в салон красоты.
— Завтра родишь, — заметила мастер, посмотрев на мой живот.
— Ты что! Еще рано! — отмахнулась я. И подумала: «Как это завтра? Я не готова».
На следующий день все и произошло.
Воды начали отходить на улице, когда гуляла. Я ничего не поняла, поймала такси и поехала в консультацию. Одна. С Александром к тому времени отношения сильно испортились. Беременность не сделала меня более покладистой, я по-прежнему была независимой и очень самостоятельной. Александр понял, что посадить меня дома не удастся, и мы разъехались.
Врач говорит:
— Ты же рожаешь!
— Да ладно!
— У тебя уже воды отошли.
— Здорово... — замечаю я, как будто это не про меня!
Звоню доктору, с которым заранее договаривалась. А он заявляет: — Надюша, у нас роддом закрыли на месяц на профилактику...
— Что же делать?
— Сейчас позвоню жене.
(Она главврач в другом роддоме.)
Думала, буду рожать у мужчины, но пришлось обратиться к женщине. А женщины-гинекологи ведут себя более жестко. Может, поэтому все прошло так тяжело. Но ради ребенка я была готова на любые муки.
Игорь родился маленьким — два семьсот. Я боялась его на руки брать! Первые два дня после родов пребывала в какой-то эйфории и вообще не спала. Смотрела на своего мальчика и не могла налюбоваться.
Кормила недолго, около месяца, потом случилось серьезное отравление и молоко испортилось, пришлось перейти на искусственное вскармливание, иначе ребенок мог тоже пострадать.
Мама моя прилетела из Италии и жила с нами. Мы с ней вместе Игорька купали и кормили. Она заплакала от счастья, когда его впервые увидела. Из роддома нас мама встречала.
С Александром вскоре после рождения Игоря мы окончательно разошлись. Он приходил посмотреть на малыша. Дал ему свою фамилию. Помогал нам. Александр и сейчас не забывает сына, они с Игорем регулярно видятся. Одно время за маленьким племянником присматривала Сашина сестра — когда мама уехала и мне понадобилось выйти на работу. Няню сложно сразу найти. Я быстро вернулась в группу — месяца через два после родов.
И опять все закрутилось — концерты, гастроли, съемки... Об Александре не думала.
Такой уж характер — если разочаровываюсь в человеке, он перестает для меня существовать. После нашего разрыва сказала себе: «Все, что ни делается, к лучшему. Я всегда подозревала, что могу остаться одна, если не встречу такого мужчину, как дед. Надеюсь, меня еще найдет моя «половинка». А если нет — проживу и одна».
Конечно, было очень тяжело. И физически, и морально. Меня разрывало желание остаться дома с ребенком, но приходилось постоянно ездить на гастроли. Я была единственным кормильцем в нашей семье и помогала родным. Старалась никому не показывать, как мне плохо. Работа не радовала — она превратилась в каторгу. Но я сделала выбор и с его последствиями должна была справляться сама. Продюсеры меня приняли обратно, хотя для этого им пришлось расстаться с новой солисткой, и я не имела никакого морального права жаловаться или просить помощи.
Внешне все вроде бы складывалось неплохо.
Но мои желания начальством не брались в расчет. С молоденькой девчонкой необязательно считаться, тем более когда группа находится в стадии становления. Костя только отшучивался, если подходила с какими-то вопросами: «Не волнуйся, Наденька, все будет красиво!»
Очень хотелось серьезно заняться вокалом, но не могла найти «своего» преподавателя. Продюсеры в меня не верили, и им, в принципе, было невыгодно, чтобы я еще и запела по-настоящему. Не дай бог, почувствую, на что способна, и стану более требовательной. А зачем платить лишние деньги?
Тогда у нас в основном солировала Аня Седокова. На втором месте была я, потом уже шла Вера Брежнева. Я не выпрашивала песни, доверяла Меладзе. Думала: «Сколько дает, столько и заслуживаю». А он шутил: «Вокал — не главное. Надо петь душой». Только мне этого было мало. Иногда казалось, что продюсеры несправедливы. Я выросла, набралась опыта, а они ничего не замечают!
Совершенно потерялась, не знала, как жить. Человеческие и профессиональные проблемы сплелись в один тугой клубок. А потом появилась аэрофобия и другие напасти — страшные сны, галлюцинации, когда увидела себя в зеркале столетней старухой...
«Это не галлюцинация, а отражение вашего душевного состояния, — сказал психолог. — Вы устали от бесконечной борьбы с трудностями и самой собой.
А загнанные внутрь эмоции и проблемы приводят к депрессии. Она может принимать самые разные формы...»
Хватило одного сеанса, чтобы избавиться и от аэрофобии, и от ночных кошмаров. Через месяц пришла к тому же доктору уже совсем по другому поводу:
— Слава, вы знаете, я перестала бояться летать, но теперь хочу уйти из группы!
— Наденька, это абсолютно нормально, — улыбнулся он. — Такой реакции и следовало ожидать. У вас накопились проблемы, но вы боялись их решать. Как только справились со страхом, захотели перемен. Что ж, в добрый час. Думаю, у вас все получится...
Из группы я ушла в январе 2006 года.
Мы с девчонками поработали на Новый год и разъехались кто куда. Они отдыхали, а я была в Киеве с Игорем и впервые за несколько лет чувствовала себя счастливой: «Боже, неужели не надо заводить будильник, вскакивать ни свет ни заря и нестись на край света? Можно спать, гулять с ребенком и делать все, что хочется!» Я упивалась своим счастьем и готова была кричать от восторга, как булгаковская Маргарита, летевшая над ночной Москвой: «Свободна! Свободна!» У меня тоже было ощущение полета.
Новую жизнь я начинала с чистого листа — без предварительных договоренностей и «запасных аэродромов». Потом уже где-то прочитала, что так и надо действовать в подобных случаях. Иначе опять засосет прежнее болото. Если сжечь мосты, все выстроится само собой.
Так и вышло. Однажды сидела в ресторане со своим знакомым. Мимо проходила его приятельница — стилист с телевидения. Они поздоровались, я кивнула головой, девушка тоже мне в ответ, и все, разошлись. А через несколько дней она вдруг позвонила этому парню: «Слушай, у нас кастинг ведущих в программу «Невероятные истории любви». Передай Наде. Может, она захочет попробовать». — «Почему бы и нет?» — подумала я.
Поехала. Почитала на камеру какие-то тексты. Вечером раздается звонок администратора: «Надя, вас утвердили». Оказывается, генеральный директор посмотрел пробы и сказал:
— Хорошая девочка.
Продюсер остолбенел:
— Девочка?! Вы что, не узнаете?
— А кто это? Почему я должен ее узнавать?
— Это же Надя Грановская из «ВИА Гры»!
— Ну и замечательно. Берем.
Как ни удивительно, руководитель канала не знал такой группы и о Грановской не слышал! И слава богу. Он увидел не медийный персонаж, а новое лицо. Я тогда подумала: «Как здорово, когда ценят тебя, а не громкое имя или распиаренный образ».
Для меня разворот в сторону телевидения стал полной неожиданностью. Я свое будущее представляла иначе. Была сыта по горло артистической карьерой и собиралась уехать из страны — к маме в Италию или куда-нибудь еще — и стать обычным человеком. Никогда больше не выходить на сцену.
Новая работа понравилась.
Это был другой, «разговорный» жанр. Хотя сначала программа отдавала «совком» и я была похожа на старорежимную дикторшу. Не сразу нашла свой новый образ, но постепенно освоилась. Я и в жизни стала выглядеть иначе — после ухода из группы волосы подстригла «под пажа».
Карьера телеведущей длилась три года. Были предложения пойти в другой коллектив, петь сольно. Но я понимала: лучше «ВИА Гры» женских групп у нас нет, а о сольной карьере всерьез задумалась лишь когда запела. Замечательного педагога — Любовь Капшук — посоветовала одна из наших бывших солисток, Светлана Лобода. Сначала мы двигались в эстрадном направлении, но однажды я пришла с диском Марии Каллас и сказала: «Люба, хочу заняться академическим вокалом...»
Она так и села. Меня вдохновила именно Каллас, хотя, в принципе, я со студенческих лет интересовалась классической музыкой. Помню, услышала «Хабанеру» в исполнении Монтсеррат Кабалье и была в таком восторге, что даже придумала танец на эту арию. Но и мечтать не могла, что однажды ее спою!
Люба — джазовая певица, никогда не преподававшая в консерватории. Но она удивительный педагог, умеющий находить индивидуальный подход к каждому ученику. Мы долго мучились, пока меня наконец не пробило. А разве могло быть иначе? Я всегда добиваюсь своего!
На меня многие смотрели как на сумасшедшую. И говорили: «Зачем Грановской опера? Она ведь не собирается петь в театре — значит, просто блажь какая-то.
Девушка из «ВИА Гры» недостойна исполнять произведения великих классиков! Это святое».
Мой оперный дебют состоялся в Киеве, на показе одного дизайнера. Я спела арию из оперы «Самсон и Далила» и была на седьмом небе от счастья. Словами трудно передать ощущение от исполнения классики. Его можно сравнить только с радостью женщины, родившей ребенка. Пение — такое же чудо, ты просто паришь над землей. Многие говорили: «Надя, у тебя глаза светились, когда ты пела». Я и сама чувствовала, что от меня исходил свет. Две женщины подошли: «Надя, мы плакали». «Значит, — думаю, — я на правильном пути».
Позвонили из России, предложили приехать на мероприятие в Сибири: — Мы знаем, что вы исполняете оперный репертуар, хотели бы послушать.
— Для этого нужен оркестр!
— Не проблема, оркестр найдем.
Но вскоре я вернулась в «ВИА Гру», и от этой затеи пришлось отказаться.
Ничего. Все еще впереди...
Пока работала на телевидении, много раз общалась и с Меладзе, и с Костюком по поводу возвращения в группу. Они меня уговаривали, а я честно признавалась, что еще не готова психологически. А тут как-то встретились вдвоем с Костей и неожиданно ударили по рукам. Я отдохнула, переосмыслила многие вещи и убедилась, что не могу жить без сцены. Тем более что появилось столько новых возможностей, столько идей!
Старые обиды остались в прошлом. И вообще — глупо обижаться на людей, от которых сама ушла.
За три года я поняла: основной проблемой для меня была суета. Мы слишком много летали, и причем абсолютно бездарно. То есть совершенно неоправданно подвергались серьезным психологическим и физическим нагрузкам. Могли вдруг взять и сорваться на Филиппины. Летели чуть ли не сутки, с несколькими пересадками — и ради чего?! Чтобы спеть несколько песен и тут же отправиться обратно! Так случалось довольно часто: не Филиппины так Ямайка, не Сургут так Новый Уренгой. На Ямайке, правда, целых три дня пробыли, успели хоть немного прийти в себя. Но все равно было очень сложно перестраиваться — другой климат, другая еда, смена часовых поясов.
Мы — девчонки, понятное дело, мчались куда сказано. А у наших руководителей, по-моему, не хватало опыта, чтобы принять правильное решение: нужно группе это или нет?
А потом еще косяком пошли корпоративы, на них как раз мода началась. Будь я бизнесменом, наверное, поступала бы точно так же, как наши продюсеры: соглашалась на любые предложения за большие деньги. Но артистам корпоративы очень тяжело даются. Хочется настоящих кассовых концертов, на которые люди покупают билеты. Они сидят и слушают, а не пьют, едят, курят и разговаривают.
Первые три года у нас были полноценные выступления и гастроли, а потом два года — вообще ни одного кассового концерта, только корпоративы. Я уже чувствовала себя не артисткой, а каким-то приложением к меню...
К моменту моего возвращения организационные проблемы, к счастью, остались в прошлом.
И количество нормальных концертов значительно возросло. В общем, и «ВИА Гра» изменилась, и я пришла в нее другим человеком. Более взрослым и мудрым.
С Таней Котовой быстро нашла общий язык. А с Альбиной Джанабаевой у нас всегда были хорошие отношения. Нас многое объединяет — и опыт, и наличие сыновей. Однажды мы их даже вывели на сцену. Нас тогда пригласили на детскую «Новую волну» и предложили спеть одну из виагровских песен. Костя с Игорем выступали с нами.
Сын у меня музыкальный. У него и слух хороший, и голос неплохой. Хотя, конечно, он будет еще меняться. Пока Игорь поет для себя, и вкус у него еще только формируется.
Наша группа ему, в принципе, нравится. Хотя Игорек не столько слушает, сколько смотрит. Не ругает, чаще говорит: «Ты хорошо выглядела сегодня. Была красивая». Как-то спросил:
— Мам, а во сколько лет дети начинают зарабатывать? Вот ты во сколько начала?
— Сына, ну, у меня все рано получилось, я же с детства танцевала и в тринадцать лет получила первые деньги за выступление.
— А сколько?
— Тринадцать гривен.
— Это много?
— На колготки хватило, и ладно.
Игорь задумался, а потом говорит:
— Мам, а давай мы с тобой вместе будем петь и зарабатывать. Вдвоем больше получится. Можно так сделать, чтобы мама с ребенком пела?
Я засмеялась:
— Ну, наверное, можно, но давай ты сначала все-таки подрастешь.
На том и порешили.
Я всегда говорю: «Мне с сыном очень повезло». Многие дети устраивают родителям истерики, если тем приходится часто уезжать. Игорь никогда не плакал и не капризничал по этому поводу. Да и няня у него хорошая, они прекрасно ладят. Только однажды сын поинтересовался — очень спокойно и серьезно: — Мама, сколько ты еще будешь ездить?
— Не знаю, — честно ответила я, — может, лет пять или больше.
— Мне так тебя не хватает...
— вздохнув, сказал он. И все. Тема была закрыта.
Игорь — сдержанный парень, довольно взрослый для своих девяти лет. И к нему нужен подход. Он не выносит, когда повышают голос, сразу закрывается и отстраняется от человека. Людей видит насквозь и умеет ими манипулировать. Но мне на шею сесть невозможно, обязательно настою на своем. Канючить и жаловаться бессмысленно.
Решила, что сыну нужно походить в театральный кружок — и для общего развития, и в жизни может пригодиться, — а Игорь ни в какую: — Не пойду.
Я это ненавижу.
— Почему сразу — ненавижу? А откуда ты знаешь, что такое театральный кружок?
— Не знаю, но ходить не хочу.
— Все, завтра идем, это не обсуждается, — объявляю я.
После первого посещения спрашиваю:
— Ну как?
— Знаешь, мама, мне понравилось, буду ходить.
Мне хочется, чтобы Игорь гармонично развивался — и духовно, и физически. Но времени и сил ему не хватает. Сын, например, любит футбол, но ходит на него всего раз в неделю. Два — не хочет, говорит: «Мама, мне тяжело, я устаю».
Он сильно загружен, учится в частной школе с французским уклоном и пропадает там почти до вечера.
У него способности к языкам. Игорь хорошо говорит по-итальянски, потому что часто бывает у бабушки в Италии, и уже неплохо освоил французский. А в школе преподают еще и английский! Приходится непросто.
Хоть и давлю на него иногда, но, конечно, люблю и жалею и себя позиционирую скорее как подругу, чем как маму. В основном мы с сыном общаемся на равных. Он меня поражает своими недетскими вопросами и суждениями. Однажды вдруг спросил: «Что такое вечность?» Пришлось объяснять. В другой раз ехали втроем в машине — моя знакомая и мы с Игорем, он еще маленький был. Подруга жаловалась на жизнь, малыш слушал- слушал и сказал: «Тебе просто гармонии не хватает».
Мы обе замолчали, потрясенные. Не зря говорят: «Устами младенца глаголет истина...»
Иногда думаю: а как в этой маленькой головке совмещаются два образа — мамы-мамы и мамы-артистки, «секс-символа»? Но Игорь, по-моему, их не разделяет. Может, просто мал еще. Иногда увидит меня в откровенном наряде с большим декольте и сердится:
— Мам, закройся!
— Так вырезали, уже не закрыть, — смеюсь я.
Пока он мать не критикует, не знаю, что будет дальше.
Я искренний человек. Если улыбаюсь, то от души. Если плачу, то потому, что чувствую боль.
Но на сцене «ВИА Гра» воплощает определенные образы — сексуальных львиц. И встречаясь со мной в жизни, люди отмечают, что я другая. Часто слышу: «Ой, Надя, а вы не такая, как в «ВИА Гре». Совсем девочка!» Еще бы — иначе одета, практически не накрашена. А был период, когда и вне работы много косметики наносила на лицо, это прибавляло несколько лет. Теперь выгляжу моложе. Хотя, наверное, дело не столько в макияже, сколько в душевном настрое, заставляющем сиять лицо и глаза. Боюсь загадывать, но кажется, я нашла наконец свою «половинку». Мужчину, с которым мне действительно хорошо.
С Михаилом Уржумцевым меня познакомила Рената Литвинова на презентации ее линии одежды для одной популярной марки. Накануне в Киев позвонил Костюк: — Надь, у Ренаты завтра показ в Москве.
Она тебе хочет платье подарить.
— Как завтра? — удивилась я. — Что же ты раньше не сказал?
— Как-то не получилось. Сообщить ее агенту, что тебе не удастся приехать?
— Дима, ну ты, вообще, даешь! Разве так можно?! Я перед Литвиновой просто преклоняюсь!
С трудом достала билет, полетела в Москву. На презентации и произошла наша судьбоносная встреча с Мишей. Но мы не подозревали, что из этого получится.
Рената нас знакомила без особой цели, не для того, чтобы завязались отношения. Ничего такого с первого взгляда между нами и не вспыхнуло.
Только потом, со временем, появились чувства.
А пресса нас с Мишей уже «поженила». Чепуха, никакой свадьбы не было и неизвестно, будет она или нет. Хотя Михаил мог бы стать замечательным мужем. Он — настоящий мужчина: сильный, умный, надежный, чем-то похож на моего деда. И главное, мы очень любим друг друга. Никогда не стремилась к официальному замужеству. Возможно потому, что практически не видела счастливых и крепких семей. Моим знакомым и знакомым моих знакомых штамп в паспорте не мешал обманывать и делать друг другу больно. И мои собственные родители, как ни старались продлить брак ради меня, все равно не смогли разобраться со своими проблемами.
Поживем — увидим. Для меня гораздо важнее, что сын сразу принял Михаила.
Он тонко чувствует и моментально «сканирует» людей. Его отношение — очень важный показатель. Игорь всегда рад Мише. Они вместе играют в компьютерные игры, в футбол. Со мной сын тоже гоняет мяч, но с мужчиной ему гораздо интереснее. Они оба так заводятся! Только и слышу:
— А как ты это забил? Покажи.
— Да очень просто — смотри.
— Ух, здорово. А давай еще!
Пока мы с Мишей живем на два города. У него бизнес в Питере, но он часто приезжает к нам с Игорем в Киев. Очевидно, там мы все и поселимся. Уже и жилье присмотрели — с расчетом на намечающееся пополнение в семействе. Я ушла из «ВИА Гры», потому что скоро во второй раз стану мамой.
На сегодня это для меня главное.
Есть определенные творческие планы. Но говорить о них пока рановато. Там будет видно...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки STUDIO 1, Киев.
Подпишись на наш канал в Telegram