«Манучаров, ваш выход через пять минут, пожалуйста, на сцену», — нежно пропел в динамике голос помощника режиссера. В тот вечер в Российском академическом молодежном театре я играл роль Егорушки в «Самоубийце» Эрдмана. Каждый раз уходил под аплодисменты, поклонники заваливали цветами. «Доброжелатели» шипели: «Он сам покупает себе букеты», но я-то знал, что это не так.
За что меня не любили? Ответ простой: пришел салага из «Щуки» и вместо «Кушать подано» с ходу получил главную роль в спектакле. Потом еще в одном и еще.
В пьесе модного исландского драматурга Forever я изображал сразу нескольких персонажей, за что удостоился эпиграммы: «Шесть ролей, один состав, это он, ваш Вячеслав». Специально на меня был поставлен моноспектакль «Саша Черный: под сурдинку», который неизменно шел с аншлагом. Меня заметили критики, доброжелательные отзывы обернулись номинациями на главные театральные премии. Пережить такое коллектив не мог, коллеги сгорали от зависти. К тому же после каждого спектакля наши мужики задерживались в гримерках и квасили по-черному. А я — уезжал домой. Ну не пью я, не могу соответствовать, моя норма — бокал вина! Убежден: в театр приходят работать, а не дружить, о чем однажды и сообщил коллегам. Те обиделись: он нас не уважает! Мог ли я предугадать, во что выльется их обида?..
Услышав свое имя, я направился на сцену. Взялся за ручку — дверь гримерки не поддалась. Что за ерунда?! И тут понял: меня заперли. Бросился к окну, хотел спрыгнуть — слишком высоко. Тогда разбежался и что есть мочи ударил дверь плечом. К счастью, она оказалась хлипкой — ремонт в театре не проводили с незапамятных времен. Перепрыгивая через ступеньки, помчался на сцену, чуть не сбив с ног вахтершу.
— Вы сейчас никого не встретили за кулисами?
— Нет, Славочка, вроде все на сцене, хотя...
И она назвала фамилию коллеги, с которым мы, казалось, прекрасно ладили. От меня не укрылось выражение досады и удивления на его лице, когда я выскочил на сцену, едва успев перевести дыхание.
Играли спектакль, обменивались репликами, а меня распирало от гнева. Улучив момент, когда Нина Игоревна Дворжецкая — не только коллега по труппе, но и любимый институтский педагог — произносила монолог, приблизился к нему и прошептал:
— Зачем ты это сделал?
— А чтобы корона с головы свалилась, — он сдернул с моей головы кепку, бросил на пол, сделав вид, что так положено по сюжету, и удалился в кулисы.
Задыхаясь от ярости, я еле дождался антракта. Когда первое действие закончилось, Нина Игоревна заметила, что меня трясет.
— Слава, что с тобой?
Я рассказал о происшествии.
— Он даже имел наглость признаться! Я его убью!
— Остановись, — приказала мудрая Нина, догнав меня в коридоре, сгребла в охапку и втолкнула в свою гримерку.
Вместе с Леной Галибиной они принялись отпаивать меня чаем, успокаивали, увещевали: «Может, ты что-то неправильно понял, не горячись, разберешься, когда доиграем спектакль».
У Нины в гримерке было уютно и тепло. На столике стоял портрет любимого мужа — рано ушедшего актера Евгения Дворжецкого, чашка с надписью «Женя», лежала его коробочка с гримом... Я стал понемногу успокаиваться, как вдруг дверь распахнулась и на пороге возник тот самый актер.
Ухмыльнулся в лицо: «Ну что, раны зализываешь, звезда?!»
Слово за слово, я схватил ту самую чашку с надписью «Женя» и запустил ее в голову хама. Осколки так и брызнули, а по лицу потекла струйка крови. Я бросился на него. Помню, как Нина с Леной орали, пытаясь нас разнять, и в конце концов вытолкали незваного гостя вон.
Объявили начало второго акта, мы с дамами выползли на сцену в коматозном состоянии, а там опять он. Дворжецкая стала шепотом умолять:
— Славочка, успокойся, не трать нервы на идиота.
— Не держите меня, я, б..., сейчас убью этого гада.
Затемнение, зал рукоплещет, а я бросаюсь в бой и мутузю врага что есть силы.
Артисты на сцене в полном недоумении, никто, кроме Нины и Лены, не понимает, что за бес вселился в Манучарова. Еле доиграли спектакль.
На следующий день о происшествии донесли худруку РАМТа Алексею Бородину, он тут же вызвал меня на ковер. А надо отметить, что мой обидчик был его любимчиком. Я рассказал все как есть, ничего не утаил.
— Я вам не верю, этого не может быть, — заявил Бородин.
И тогда меня прорвало:
— Это творческая импотенция художественного руководителя доводит до того, что артисты, как голодные собаки, начинают выяснять отношения на сцене!
Что после этого началось! Гнобили три сезона, выгнать не могли — к тому моменту я играл двенадцать главных ролей, на мне держался репертуар. Но гадили при каждом удобном случае.
«Чайка», что называется, упорхнула прямо из рук. «Саша Черный...», по общему мнению, был бесспорным фаворитом на присуждение премии. Но ее получил... мой заклятый враг. Не сомневаюсь, что Бородин сделал все от него зависящее, использовал все связи, чтобы своего любимчика выдвинуть, а меня задвинуть.
Однажды перед самым сбором труппы на доске объявлений вывесили выговор Манучарову В.Р. и уведомление о снятии с роли в спектакле, который я успешно играл не один год. Кинулся выяснять отношения с Бородиным, но к нему не пустили. Тогда отловил в кулуарах завтруппой.
— В чем я провинился?
— Ты нарушил мизансцену, — заявил он.
Я пришел на сбор труппы в крайнем раздражении. Бородин в очередной раз завел шарманку на тему, как сильно следует любить родной театр, как ради него надо отказываться от кино, телевидения, антреприз, что я и делал. «К сожалению, есть печальные примеры актеров, которые как бы в труппе и как бы не в труппе, работают в театре, но своим местом не дорожат...» — камень явно летел в мой огород. Мне накануне предложили главную роль в картине «Ласковый май». Пошел отпрашиваться в дирекцию и услышал:
— Вы не можете сниматься, у вас детские спектакли.
— Но на эти роли утверждено три состава.
Меня легко заменить.
— Ничем не можем помочь.
Выпад главрежа настроение испортил окончательно. Я поднял руку:
— Можно? — труппа затаила дыхание, предвкушая скандал. — Я в РАМТе не первый сезон, но никогда не высказывался.
— Вам и сейчас лучше промолчать, — отрезал Бородин.
— Ах так?! Тогда мне нечего делать в этом театре.
Завтруппой догнал меня почти у выхода.
— Чего так горячиться, Слава? Афиши с твоей фамилией уже вывешены, да и зачем лишаться работы — ведь у тебя столько ролей в театре.
Ты много потеряешь.
— Я согласен остаться, если переведете меня на разовый договор.
— Мы рассмотрим твою просьбу при условии, что ты отыграешь на каникулах в детских спектаклях.
— Я уже говорил: у меня съемки. Пытаетесь дрессировать? Так знайте: будет либо по-моему, либо никак.
— По-твоему точно не будет.
— Тогда прощайте.
И я ушел из театра. В никуда. Сегодня страсти поутихли, встречаясь, спокойно здороваюсь с бывшими недругами. А тогда переживал, но не мог поступить иначе, не привык унижаться.
Наверное, гены дают о себе знать: я коренной москвич в шестом поколении. Мама Надежда Гавриловна — потомок старинного дворянского рода Шепелевых. Правда, в родовом особняке на Остоженке никому из нас пожить не довелось, в революцию его экспроприировали. Моя бабушка окончила институт благородных девиц, но я ее в живых не застал. Одна из бабушкиных сестер, Людмила Покорская, была актрисой Художественного театра, работала с самим Станиславским. Другая уехала в Париж, вышла замуж за француза, они открыли там Модный дом «Бодло». На ее надгробии на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа сегодня выбито: «Нина Бодло-Шепелева». Мама родила меня поздно — в сорок три года, и бабушкой я называл ее старшую сестру, тоже Нину, которая помогала меня растить. Она стала мне второй матерью.
Мама одно время танцевала в ансамбле «Березка». А потом окончила курсы парикмахеров, и ее взяли на работу в самый статусный салон советских времен «Чародейка», где мама дослужилась до директора. С папой они познакомились, когда тот пришел стричься. Правда, он был записан к другому мастеру, но, увидев маму, влюбился с первого взгляда, попросил: «Можно я к вам перейду?»
Полгода потом стригся только у мамы, оказывал знаки внимания и наконец удостоился согласия посидеть в соседнем кафе-мороженом. Папа ухаживал красиво, как умеют восточные мужчины. Рафаэль Георгиевич происходил из армянского рода Манукчарянцев — поставщиков двора его императорского величества. Когда прадеда репрессировали, детей отдали на воспитание в детский дом, где им сменили фамилию на Манучаровы.
Моя бабушка работала личным библиотекарем Ленина, знала несколько иностранных языков. А папа стал директором меховой фабрики.
Я его плохо помню, мне исполнилось шесть, когда папы не стало: инфаркт. Ему было всего сорок семь... Обязанности главы семьи легли на маму, имея инвалидность (у нее одно легкое), она пахала как проклятая, чтобы поднять меня и брата Георгия. Я всегда дико ревновал маму к брату. Он был на семь лет старше, хороший настоящий парень, со мной же не справлялся никто. Учиться меня отдали в ближайшую к дому школу, мы тогда перебрались из коммуналки на Арбате на Фрунзенскую. Школа оказалась специализированной, поставлявшей студентов на химфак МГУ. Я в химии ничего не соображал, и моим главным врагом стал Дмитрий Иванович Менделеев со своей таблицей. Под угрозой расстрела не вспомню сегодня ни одной формулы.
Чувствовал себя белой вороной среди продвинутых химиков.
Эдакий маменькин сынок с девчачьими кудряшками на голове и уродливыми брекетами. К тому же сердобольные мама с бабушкой страшно меня раскормили. Девчонкам я категорически не нравился, приглашать кого-то в кино было бесполезно. Что оставалось делать? Конечно, я рос хулиганом.
Чтобы направить неуемную энергию чада в мирное русло, мама отвела меня в Театр-студию «На набережной», которой руководил Федор Владимирович Сухов. Именно Сухов решил мою судьбу, сказав: «Посмотри на себя, ты по природе характерный актер — талантливый, толстый, смешной, тебе надо идти только в театральное училище».
И я его послушал. Но путь в профессию оказался тернистым.
В лихие девяностые нашлись люди, которые уговорили маму затеять собственный бизнес. Задействовав связи своей высокопоставленной клиентуры из «Чародейки», мама пробила помещение на Пироговке и открыла там парикмахерский салон. Мы с братом теперь редко ее видели, приходила домой за полночь, уходила спозаранку. Мама мечтала дать нам хорошее образование, но Георгий отказался поступать в институт и предпочел зарабатывать деньги: мотался по каким-то командировкам, возил товар, коридор дома был постоянно заставлен коробками. Меня тогда в детали не посвящали, так что какого рода бизнесом он занимался и с кем — сказать не могу. Однажды брат уехал в очередную поездку и пропал.
Через месяц я стал приставать к маме:
— Где Жора, когда, наконец, приедет?
— Он звонил, пока ты был в школе, передавал привет, сказал, что задержится еще, — голос был холодным и ровным, ничто в ее словах меня не насторожило.
Осенью, когда заморосили дожди, мы с бабушкой отправились на дачу собирать урожай яблок. Я вошел на террасу и тут же уткнулся взглядом в мраморную плиту с именем брата и двумя датами, рождения и смерти. Так я узнал, что Жора умер. Мама забыла предупредить бабушку, что хранит надгробие на даче, пока не осядет земля на могиле.
Несколько месяцев она скрывала от меня, что брата больше нет. Георгия хоронили в закрытом гробу. Официальная версия: погиб в автомобильной аварии.
Что произошло на дороге, точно не знает никто.
«Как вы могли скрывать?! Почему не сказали?» — захлебывался я от рыданий. Бабушка побежала звонить маме, та тут же приехала. Отчетливо помню тот день: запах прелых листьев, капли дождя стекают по лицу вперемешку со слезами, мы с мамой, обнявшись, сидим прямо на земле, она гладит меня по голове... Терять близких невыносимо, никому такого не пожелаю.
Беда одна не приходит. Вскоре в нашей квартире стали раздаваться телефонные звонки, мама брала трубку и слышала: «Ты нам должна. Одного сына уже потеряла, если не хочешь лишиться второго — отдай бизнес».
Обращаться в милицию было бесполезно, и мама отдала все. Чтобы не впасть в нищету, бралась за любую работу.
Я помогал, чем мог. Мы чистили снег, мыли заплеванные подъезды. В них любили собираться наркоманы. Мама сходила с ума, боясь, что и меня посадят на иглу. Однажды буквально на наших глазах умер мой одноклассник. Соседи обнаружили его валяющимся на лестнице без сознания. Бросились вызывать «скорую», врачи приехали, пощупали пульс и развели руками: «Передоз». Но опасность поджидала не только в подъездах. Вокруг школы постоянно ошивались цыгане, предлагавшие бесплатно «ширнуться». И мама решила отправить меня от греха куда-нибудь подальше.
Как-то вечером она достала свой НЗ — массивное кольцо и серьги с крупными изумрудами в обрамлении бриллиантов. Они принадлежали Вишневской. Перед отъездом из Советского Союза Галина Павловна решила их продать, поскольку был риск, что драгоценности отберут на таможне.
Папа с ней дружил — известная певица заказывала у него шубы — и приобрел этот комплект для мамы. Теперь они лежали перед нами на кухонном столе, и мама сказала: «Продадим, а деньги поделим. На одну часть мы с Ниной будем жить, на другую отправлю тебя учиться за рубеж».
Она нашла колледж в Англии, принимавший детей из России, и английскую семью, готовую за небольшую сумму приютить русского студента. В Англии я задержался на три с половиной года, а Барбара и Том Смит стали без преувеличения моими вторыми родителями. Они были бездетной парой и ко мне относились как к сыну. После занятий везли из своего пригорода в Лондон, где мы ходили по музеям, осматривали достопримечательности, просто развлекались.
Дружим по сей день, они не так давно приезжали к нам в гости в Москву.
Денег, вырученных за мамины драгоценности, хватило ненадолго. Помог двоюродный брат, мой тезка Слава. Он к тому времени уехал в Италию, открыл там свой бизнес и смог оплатить мое обучение. Да и я не сидел сложа руки, нанялся уборщиком в расположенный рядом с домом ресторан быстрого питания Kentucky Fried Chicken, где меня вскоре повысили — доверили жарить картошку в кипящем масле. В общем, на карманные расходы моих заработков хватало.
Когда вернулся в Москву, мама заявила, что всю жизнь мечтала видеть сына знаменитым адвокатом. Но юриспруденция меня совершенно не прельщала.
В начале лета как раз начались прослушивания в театральных училищах, я прошел все туры и в «Щуку», и в «Щепку», и в Школу-студию МХАТ. Мама расстраивалась: «Какой кошмар, лучше бы ты остался в Англии».
Выбрал Школу-студию. Но мама воспротивилась: «Не пущу, это рядом с Тверской, там стоят «ночные бабочки». И я сдал документы в Щукинское училище. Поступил на удивление легко и без всякого блата.
Меня тут же взяла под крыло преподаватель актерского мастерства профессор Валентина Петровна Николаенко. Зрители старшего поколения помнят ее по роли невесты в легендарной «Свадьбе в Малиновке», в титрах она значится еще под девичьей фамилией Лысенко. Я выпустился десять лет назад, но по сей день советуюсь с любимым педагогом по важным творческим вопросам, называю Валентину Петровну «моя институтская мама».
В творческих вузах ходит такая присказка: студент на первом курсе — народный артист, на втором — заслуженный, на третьем — просто актер, а на четвертом — вообще никто.
После зачисления я тут же ощутил себя народным и «забил» на учебу. Сниматься в кино первокурсникам категорически запрещали, при каждом удобном случае напоминая, что за это в свое время отчислили Никиту Михалкова. Но все-таки я отнес свою фотографию в актерскую картотеку «Мосфильма». Не прошло и пары месяцев, как нас с однокурсником Андрюшкой Чадовым позвали сниматься в рекламе шоколадного батончика «Финт». Двое мальчишек сидят на скамейке, едят шоколадку и болтают: «Смотри, какой велик.
Знаешь, чей? Мой. Шютка». Шутка про «шютку» звучала потом даже в КВН, ролик оказался настолько запоминающимся, что его пародировали на все лады. Так вот, эту фразочку произносил я.
Андрюшку перекрасили в блондина, мои сто двадцать кэгэ и так бросались в глаза. Я тогда заработал первый приличный гонорар — целых четыреста пятьдесят долларов, был на седьмом небе от счастья.
Через неделю ролик уже вовсю крутили по телевизору, а нас с Чадовым вызвали на ковер к ректору. «Как вы могли?! Как вам не стыдно?! — кричал Владимир Абрамович Этуш. — Будем ставить вопрос об отчислении». Добрая фея Валентина Петровна, надавав мне тумаков, приказала: «Быстро к Этушу, будешь просить прощения до тех пор, пока его не получишь».
Я не гордый, пошел на поклон, Андрюшка уперся, он же мачо. В итоге его отчислили, Чадов доучивался в Щепкинском училище, а мне дали испытательный срок. Вылезая из кожи вон, подготовил программу стихов Саши Черного, выступил с ней на конкурсе чтецов имени Якова Михайловича Смоленского и завоевал первое место. Кредит доверия был восстановлен.
Мама откуда-то узнала, что меня чуть не выгнали из института. Мы с ней страшно поругались по этому поводу. Я орал: «Твой сын не маленький, способен сам принимать решения, хватит меня поучать». Хлопнул дверью и ушел из дома.
Денег снимать комнату не было, договорился с вахтершей, за бутылку коньяка она стала пускать меня ночевать в пятиметровую каморку, где находился рубильник Щукинского училища.
Прокантовался там не один месяц. Вечерами подрабатывал официантом в ресторане, а еще подфарцовывал контрафактным парфюмом. Однажды наш худрук Родион Юрьевич Овчинников собрал курс и стал по какому-то поводу читать мораль. Я ввалился в аудиторию с опозданием, нагло благоухая дефицитным «Фаренгейтом», и тут же попал в зону критики:
— Запомни, Манучаров, от мужчины должно пахнуть мужчиной, а не парфюмерной лавкой.
— Ошибаетесь, Родион Юрьевич, от артиста должно пахнуть артистом, — заявил я.
Худрука трясло от меня вплоть до выпускных экзаменов. Овчинников смягчился, лишь увидев дипломный спектакль «Месяц в деревне», где я удачно сыграл вместе с Настей Бегуновой.
На нашем курсе учились три красавицы — Марина Александрова, Ольга Ломоносова и Настя.
В Бегунову я влюбился до беспамятства, а она даже не сразу запомнила, как меня зовут. Настя в училище была примой, на нее засматривались и студенты, и педагоги. Понимая, что ни единого шанса обратить на себя внимание красавицы у меня нет, все же осмелился подойти:
— Настя, я тебя люблю...
— Шутишь, что ли? Посмотри на себя.
— Не шучу, дай мне шанс: может, вместе подготовим отрывок?
— Какой отрывок? Ты кроме «Трех толстяков» ничего сыграть не способен.
— Поспорим?
В общем, вырвал обещание сыграть со мной сцену из «Идеального мужа», где миссис Чивли ведет беседу с лордом Горингом. Студентам разрешалось брать костюмы в костюмерных училища, я знал: там нам выдадут штопаные-перештопаные платья, в которых блистала на сцене еще великая Мансурова. Решил: моя любимая женщина достойна большего. И с бутылкой паленого «Амаретто» проник в костюмерный цех «Мосфильма». «Умоляю, вопрос жизни и смерти, дайте мне на один день платье и фрак, мы с однокурсницей играем сцену из «Идеального мужа», получим «двойку» — выгонят из института», — для пущей убедительности я плюхнулся перед тремя пожилыми костюмершами на колени. В итоге Настя играла в платье, в котором Людмила Гурченко снималась в фильме «Идеальный муж», я — во фраке из подбора.
Смотрелись шикарно. Отрывок прошел на ура, заслуженные «пятерки» мы получили. Позже я рассказал об этом Людмиле Марковне, с которой познакомился во время съемок новогоднего проекта на Первом канале. «Далеко пойдете, молодой человек», — отреагировала она.
Настя тоже была впечатлена, но близко не подпускала.
— Жить без тебя не могу, не хочу и не буду, — канючил я.
— Что ты цирк устраиваешь?! Скажи спасибо, что согласилась делать с тобой отрывок.
Но я не унимался и так ее достал своими любовными признаниями, что она поставила ультиматум: — Приведи себя в форму.
Покажи, на что ты готов, чтобы быть рядом со мной.
— Покажу и докажу.
Мы расстались на три летних месяца. И я, что называется, «зашил рот». Вставал утром, съедал килограмм творога и выметался из дома (я тогда уже вернулся к маме), подальше от холодильника. Весь день сидел на воде, когда под ложечкой сосало, позволял себе немножко фруктов. Бегал трусцой, наматывал километры на велосипеде, катался на роликах, до изнеможения плавал в бассейне. Тяжело было? Сейчас кажется, что не очень. Ведь передо мной стояла цель — покорить сердце любимой девушки, и я летел к ней на крыльях любви.
За лето мне удалось сбросить почти пятьдесят килограммов. Однокурсники и педагоги онемели, когда я возник на пороге аудитории.
Настя улыбнулась, но с проявлением ответных чувств не спешила. И я продолжал свою осаду.
— Прекрати за мной таскаться, — возмущалась Настя.
— Не гони меня. Я не стану напоминать, что ради тебя сделал, просто знай: хочу быть рядом с тобой в любом качестве.
В общем, через какое-то время я ее все-таки покорил... Нас соединили не только нежные чувства, но и профессия. Благодаря Насте стал ходить на кастинги, она была уверена: актер должен предлагаться, чтобы его заметили. Я прошел пробы и получил главную роль в первом российском молодежном сериале «Простые истины». Что он имеет зрительский отклик, понял, когда в нашу квартиру заявился участковый. Соседи пожаловались: девчонки — мои малолетние фанатки — разрисовали весь подъезд.
Пришлось засучить рукава, развести в ведре стиральный порошок и отдраить эти любовные признания: «Паша Белкин (так звали моего героя), мы тебя любим, мы без тебя жить не можем!»
Однажды мы с Настей бежали по мосфильмовскому коридору. Не вписавшись в поворот, я налетел на невысокого мужчину плотного телосложения.
— Аккуратней, молодой человек, вы на «Мосфильме».
— Я это знаю.
— А вы кто?
— А вы?
— Режиссер Сергей Соловьев.
— А я артист Вячеслав Манучаров.
— Очень приятно. Что вы здесь делаете?
— В кино пришел сниматься.
— У нас павильон освободился? — бросил Сергей Александрович ассистенту.
— Савельеву мы уже отпустили, сейчас должен подъехать Марцевич.
— Пока не подъехал, попробуйте этого парня, он мне нравится, веселый.
— А на какую роль? Там есть что играть? — встрял я.
— Читали «Анну Каренину»?
— В школе проходил. Вы мне предлагаете Вронского?
— Нет, на него утвержден Безруков.
Попробуетесь на князя Щербацкого. На коньках кататься умеете?
— Конечно, — уверенно заявил я, хотя в жизни этого не делал.
Картина снималась долго, с перерывами. Сергей Безруков ушел с проекта, когда ему предложили «Есенина». Так что на катке я в итоге катался с Сергеем Гармашем. Работал в одном кадре с Александром Абдуловым, Олегом Янковским, да много еще с кем. Для меня те съемки стали бесценным подарком судьбы. Однажды, промерзнув на льду до костей, отогревался в уголке гримерки, где расположились Янковский с Абдуловым. Олег Иванович достал изящную фляжку.
— Ну что, студент, коньячку со стариками примешь?
— Конечно выпью!
Глотнул обжигающую жидкость, по телу разлилось тепло. А «старики» пустились в воспоминания. Они вообще интересно общались, постоянно друг друга подкалывали. Слушал их разговоры затаив дыхание и умирал от счастья: я пью коньяк с легендами кинематографа!
К окончанию училища у меня уже имелась солидная фильмография. А Настю я потерял. Она мечтала о семье, ребенке. Когда получали дипломы, поставила вопрос ребром: «Либо мы женимся, либо расходимся».
И я испугался: ну какой из меня в двадцать два года муж и отец? Зачем нам сейчас семья, когда открывается столько перспектив?
Меня позвали сразу в три театра: кроме РАМТа — в «Маяковку» и «Таганку». Вручая мне диплом, Этуш произнес: «Манучаров поступил к нам булыжником, а по окончании училища стал алмазом, пройдет несколько лет, и вы увидите, как он засияет бриллиантом». Было от чего возгордиться. Но у Насти на первом месте стояло личное счастье. Его она и обрела с сыном Татьяны Васильевой Филиппом. У них прекрасная семья, двое детей. И по большому счету, Настя в сравнении со мной достигла в жизни большего. Я искренне так считаю.
О том, чтобы создать свою «ячейку общества», пока не задумывался, полностью погрузился в новый проект — фильм «Ласковый май», в котором я все же снялся, уйдя из театра. На роль легендарного создателя самой кассовой поп-группы страны пробовалось множество актеров.
Меня тоже долго звали на кастинг, я поначалу отнекивался: хренотень какую-то предлагают. В моих наушниках звучали Мария Каллас, БГ, но уж никак не хит про белые розы. Но режиссер Володя Виноградов настаивал, прислал сценарий. Прочитал его и понял: роль моя, никто лучше меня не сыграет Андрея Разина — эдакого Остапа Бендера нашего времени.
Я засел в архиве, перечитал все, что писали о «Ласковом мае», просмотрел километры видеохроник, прослушал все песни этой группы и... полюбил их. Настал момент, когда твердо решил: мне нужно пообщаться с самим Разиным. Режиссер и продюсеры были против: «Ни в коем случае, он — монстр» — и не давали номер его мобильного. Услышав от знакомых, что один из преданных фанатов «Ласкового мая» Андрей Данилко, дозвонился ему.
Тот телефона не дал, но сказал: «Разина можно найти в казино «Шангри-Ла». Как я туда попал — отдельная история, это казино было закрытым клубом, за членство в котором требовалось заплатить бешеные деньги. Но приятель приятеля как-то сумел договориться с управляющим. Явился туда к десяти вечера, Разина нигде не было видно. Время перевалило за полночь, я уже собрался уходить, как вдруг заметил знакомую физиономию: «Это же Рашид — первый директор коллектива!» Проследил взглядом, куда он направился, поднялся на антресоли и вырулил прямо на Разина, который дергал рычаг «однорукого бандита».
— Здравствуйте, — подошел я к нему.
— Здравствуй, Слава.
— Вы меня знаете?!
— Как я могу не знать человека, который собирается играть меня в кино?
— Мне советовали с вами не встречаться.
— Не удивлен.
— Но я все же очень хочу поговорить.
— О’кей, только для начала совершим небольшую экскурсию.
Мы сели в черный лимузин с тонированными стеклами и плюшевыми сиденьями и понеслись по ночной Москве. Въехали на какой-то пустырь, Разин распахнул дверцу, рядом возник незнакомец, молча подошел и поставил в салон саквояж. Автомобиль тронулся, Разин открыл саквояж, он был доверху набит долларами.
— Что это?
— «Ласковый май».
Мы проговорили почти до утра, потом встречались еще, колесили по «местам боевой славы». Андрей рассказывал: здесь караулил министра культуры, здесь впервые встретил Горбачева. Может, такого и не было, но истории звучали захватывающе правдоподобно. Разин покорял разбойничьей харизмой, представал передо мной великим комбинатором во всей своей красе. Когда мы расстались, я был полностью готов к роли.
То, что произошло после премьеры, трудно описать словами. Мне оборвали телефон фанатки «Ласкового мая» — дамы солидного возраста, положения и комплекции, которые через годы пронесли любовь к своим кумирам. Кто-то просил провести день рождения, кто-то — свадьбу дочери, кто-то умолял просто посидеть в ресторане.
Все это — за приличный гонорар, разумеется. Меня узнавали на улице, подходили, говорили лестные слова. Но у медали, как водится, обнаружилась и другая сторона.
В тот момент у меня были пробы на главную роль в фильм Алексея Балабанова «Морфий». Как каждый нормальный артист, мечтал сняться у этого режиссера, с нетерпением ждал решения. Потом не выдержал, позвонил его ассистентке, та огорошила:
— Хоть ты и нравишься Балабанову, я даже знакомить вас не стану.
— Почему?
— Потому что ты — Разин и останешься им до седин.
— Вы с ума сошли! Я Слава Манучаров.
— Боюсь, у тебя и на могиле напишут: он сыграл Андрея Разина.
И желанная роль уплыла.
На премьере «Ласкового мая» я познакомился с будущей женой. Мы стали часто видеться. Чем ближе ее узнавал, тем больше влюблялся. Сегодня она может это отрицать, но мы очень похожи: характеры у нас сильные, мысли о жизни трезвые. Когда встретились, она оканчивала мединститут. У нее потрясающая семья московских интеллигентов — врачей. Отец известный на всю столицу гинеколог. Девушка понравилась моей маме. Ничто не мешало нам отправиться в ЗАГС.
День, когда жена позвонила и объявила: «Слава, по-моему, у нас будет ребенок», стал самым счастливым в жизни.
Я тут же бросил все дела, отпросился со съемок и примчался к ней. Подкидывал в воздух положительный тест на беременность, прыгал и кричал: «Все у нас будет хорошо!»
И даже не предполагал, что в короткой истории нашей молодой семьи наступает тяжелейший период. Это сейчас я понимаю, что должен был каждую свободную минуту находиться рядом с беременной женой, не реагировать на ее плохое настроение, потому что это всего лишь выплеск гормонов, поддерживать, проявлять понимание. Но как раз в тот момент на меня обрушился поток интересных предложений: телешоу «Большая разница», «Лед и пламень», съемки в комедии «Любовь-морковь 3» и много чего еще. Я знал: откажусь от чего-то сегодня — завтра могут вообще никуда не позвать, такова уж актерская доля.
Хватался за все. Не пренебрегал и светской жизнью, потому что на любом мероприятии — премьере, фестивале — велика вероятность завести полезные знакомства, оказаться в нужное время в нужном месте. И я закрутился...
А жена сидела дома и копила обиды. Как только я появлялся — разгорались скандалы, ссоры, сыпались обвинения. Мы перестали друг друга слышать и понимать. Не стану вдаваться в подробности конфликта, который привел к разрыву, потому что не хочу, чтобы спустя несколько лет это прочла моя маленькая дочка. Мне есть на что обижаться, и бывшей жене тоже, но винить мать своего ребенка я не могу. Скажу лишь, что мы с женой друг друга очень сильно изранили. Истина проста и стара: от любви до ненависти один шаг. И он был сделан. А партнерства, которое способно на долгие годы скрепить супружеский союз, не возникло, нам не хватило мудрости.
Когда жене пришло время рожать, холодная война между нами была в полном разгаре.
Она перебралась к родителям, мы почти не разговаривали. Мне позвонила теща — мудрая женщина — и сообщила: «Твоя жена уже в родильном отделении, приезжай».
Тесть сам принимал роды, а мы с тещей переживали в коридоре. Никогда не забуду важный разговор, который состоялся между нами позже, и данные друг другу обещания.
— Пообещайте мне одно, — попросил я, — что дочка будет знать, кто ее отец.
— Хорошо.
Жена поступила необыкновенно благородно, позволив мне выбрать имя дочери — Арина.
Надеялся, что с появлением малышки наши отношения наладятся. Зря. Бабушка моей жены Тамара Сергеевна как-то сказала внучке: «Не руби с плеча, не разрушай фундамент дома до основания. Все, что должно быть твоим, обязательно к тебе придет». Я на это надеюсь. Хотя пока не получается.
Мы развелись. Если бы не сделали этого, наверное, убили бы друг друга. Самое печальное: бывшая жена не дает мне видеться с дочерью. Я выброшен из жизни Арины, и это моя личная трагедия. Не пытаюсь добиваться права на общение с дочкой через суд. Не сделаю ничего такого, что могло бы ранить ребенка. Ее спокойствие для меня превыше всего. В медицине есть диагноз: «неоперабельно». Похоже на нашу ситуацию. Конечно, Арина вырастет и сама во всем разберется. Но надеюсь, что мне не придется ждать так долго.
Страсти поутихнут, все успокоятся, и, верю, мы отыщем компромисс.
Кстати, хочу опровергнуть появившуюся в Сети информацию о том, что помимо Арины у меня есть еще двое детей. Полный бред, абсолютнейшее вранье! Арина — мой единственный, горячо любимый ребенок.
Семейная драма надолго выбила из колеи. Чтобы не впасть в депрессию, брался за любую работу. Как-то поздним вечером раздался звонок, тонюсенький голосок в трубке пропищал:
— Алло, Вячеслав, здравствуйте, это Илюша Авербух, хотим пригласить вас в проект «Лед и пламень».
— Послушайте, кто это меня разыгрывает? Фигней не страдайте.
— Вы не поняли — это Илюша Авербух.
— Фигуша!
— Подождите минуточку, передаю трубку вашей подруге.
— Слав, ты что, идиот?! — набросилась на меня Люба Толкалина. — Я рассказала о тебе Авербуху, он решил позвать.
— Ой, прости, я просто не поверил, что сам Авербух может звонить мне среди ночи.
Судьба свела нас с Любой в Одессе на съемках фильма «Хроники измены». Мы играли любовников, у нас это получалось. Волновался страшно, поскольку впервые в жизни приходилось сниматься голым. По сюжету нам предстояло четыре эротических эпизода. Да каких, к черту, эротических?!
Все было очень откровенно, на грани. Люба, видя мое смущение, разряжала обстановку. Мы ложились в постель, обнимались, а она шептала: «Ну что ж, Слава, сейчас у нас сцена — зверек к зверьку». Я начинал хохотать, от зажима не оставалось и следа.
Теплое море, ласковое солнце, тридцать пять съемочных дней. После работы не хотелось расставаться, шли в ресторан, гуляли по городу. Толкалина — фантастическая женщина: красивая, сексуальная, умная, талантливая. В ней ощущаются природный аристократизм, такт, интеллигентность. Мужчины из съемочной группы, и не только, на нее заглядывались. А Люба предпочитала мою компанию, что мне очень льстило. Нежность, которую мы изливали друг на друга на экране, очень скоро связала нас в жизни. Актерская история: играли-играли и доигрались...
У меня дома уже все разладилось, и у Любы был непростой период в семейной жизни. Я видел, как ей тяжело об этом говорить, поэтому старался не вникать, был счастлив, что она привнесла в мою жизнь столько ярких красок, потрясающих эмоций. Однажды стал свидетелем ее разговора с дочкой Машей. Обычный вроде бы разговор, Люба расспрашивала, как дела в школе, что ест, ходит ли в бассейн. И в конце слова, от которых чуть не прослезился: «Машенька, я тебя очень люблю, скучаю, потерпи чуть-чуть, скоро приеду». Как бы мне ни нравилась Люба, как бы я ни мечтал, чтобы она была рядом, нельзя приносить несчастье ребенку. В последний съемочный день мы попрощались, поцеловались и разъехались. Через какое-то время случайно пересеклись на Кипре. Люба приезжала с мужем Егором Кончаловским, глядя на них, державшихся за руки, понимал: они пара, хотя в каждой избушке есть свои погремушки.
Мы с Любой на проекте «Лед и пламень» не могли кататься вместе, по правилам один из участников тандема должен быть профессиональным спортсменом.
Посчастливилось работать с Аней Семенович. Судьба послала мне встречу с еще одной изумительной женщиной. Наш роман был очень ярким. Анечка сама не знает, что для меня сделала. Она появилась в моей жизни, когда из нее ушла семья. Я приходил на каток полумертвым после семейных скандалов, изнурительных съемок, мотаний по гастролям с концертами. Однажды, заметив, что я подавлен, Аня спросила:
— Что с тобой?
— Мне очень плохо, — не сдержался я.
Аня одарила лучезарной улыбкой, а меня словно прорвало: стал рассказывать ей все без утайки.
— Славочка, все будет хорошо, — произнесла Аня и нежно погладила по плечу. Она вообще постоянно меня утешала, заражала юмором, беззаботностью, и неприятности отступали. Мы проводили вместе много времени: после тренировок шли в ресторан поужинать, потом потанцевать в ночной клуб. Самое главное: она дала мне понять и поверить в то, что я настоящий мужчина, и речь не только о близости.
По большому счету, на таких девушках, как Семенович, надо жениться. Но меня тогда бросало в дрожь от одного слова «свадьба». В общем, решили остаться друзьями, и это приносит нам сегодня столько удовольствия, счастья, радости.
К слову, мы продолжаем работать вместе — ведем на украинском телевидении шоу «Я — легенда».
«Большая разница» пока остается самым судьбоносным из моих проектов. На кастинг я был приглашен после того, как кто-то из руководства Первого канала увидел меня в Forever. Помню, пробовался с Нонной Гришаевой, Сашей Олешко, Витей Андриенко, Сережей Буруновым. Нас всех в итоге взяли. Я показывал Диму Билана, накануне отрепетировал его фирменный прыжок. Продюсер программы Александр Евгеньевич Цекало после этого начинал хохотать, когда я просто появлялся перед ним.
С удовольствием вспоминаю те времена. Мы засиживались до глубокой ночи, фонтанировали идеями. Первый эфир программы смотрели вместе.
Кричали, дергали друг друга за рукав: «Гляди, гляди, вон я!» Шоу за пару месяцев превратило меня в звезду, сделало популярным «человеком из телевизора».
Объекты моих пародий реагировали по-разному. Однажды столкнулся в «Останкино» с Борисом Берманом и Ильдаром Жандаревым, и те со мной демонстративно не поздоровались, обиделись. Я расстроился, потому что ценю их как прекрасных интервьюеров. Помирились позже, когда ребята успокоились. А Андрей Малахов, напротив, подошел сам и сказал: «Браво!» Так завязалась наша дружба. В важные моменты жизни Андрей мне очень помогал. Я считаю его своим крестным на телевидении.
Оценил пародию и Филипп Киркоров. После инцидента на съемках «Золотого граммофона» Филипп переживал, и мы решили его поддержать, придумали смешную сценку, как Малахов ездил к нему в израильскую клинику, тем самым разрядив накаленную обстановку.
Киркорову понравилось, с тех пор мы дружим, я был приглашен и на его сорокапятилетие, и на крестины Аллы-Виктории. Наблюдал за ним и завидовал белой завистью: Филипп буквально светился от счастья, когда держал на руках ребенка. Таким трогательным и сентиментальным друзья не видели его давно.
Самые большие мучения я испытывал, репетируя пародию на Ивана Урганта. Ваня сам кого хочешь заставит смеяться, он обладает неподражаемым чувством юмора. Мне не хотелось ударить в грязь лицом. После эфира Ваня сказал: «Как похоже, мама дорогая! Браво, Манучарыч!»
Восемь лет назад, делая пародию на Диму Билана, не мог даже представить, что буду вести тридцатилетие певца.
Подружились мы и с Яной Рудковской. Отношусь к ней с огромным уважением: она, что называется, сделала себя сама, много работала и многого добилась. Но кому-то наша дружба встала поперек горла. На следующий день после юбилейной церемонии вручения премий Муз-ТВ, которую я вел с Максимом Галкиным* и блистательной Лерой Кудрявцевой, из-за моей наивности, неосторожности и, что уж там греха таить, глупости я стал главным героем-злодеем новой интриги, разгоревшейся за кулисами шоу-бизнеса. «Желтая» пресса пыталась поссорить меня со всеми, в частности с Лерой Кудрявцевой и Яной Рудковской. Мой комментарий: «Без комментариев». Спасибо Лере и Яне за адекватность и доброту.
Когда я пришел в шоу-бизнес, не все меня приняли.
Говорили: что этот клоун о себе возомнил? Была запущена сплетня, которая сопровождает меня по сей день: у Манучарова — сложный характер. Да, если есть повод — не промолчу. Я вообще за то, чтобы говорить все в лицо. Но на ровном месте никогда истерик не устраиваю, особенно если речь идет о работе.
Я продолжаю верить людям — самый большой мой «недостаток». В жизни это чревато разочарованиями. Человек улыбается, а за спиной говорит про тебя гадости. Жмет руку, восторгается: ты великолепен! А потом поливает грязью. Сколько раз, выслушав о себе очередную небылицу, я отказывался верить: «Да не может такого быть!» Оказывается, может. Если бы не настоящие друзья, я бы мало чего достиг. Настоящих друзей у меня немного. Зато на всю жизнь. Один из них — Басков.
С Колей мы познакомились в кулуарах «Большой разницы». Я сделал на него одну из своих самых удачных пародий. Коля расхохотался:
— Здорово, потрясающе, просто класс!
— Спасибо, Николай Викторович, — а как еще я мог обратиться к звезде номер один?
— Ты что, с ума сошел называть меня «Николай Викторович»?! Я — Коля.
Мы разговорились, «закорефанились». Басков старше всего на пять лет, а мудрее на целую жизнь. У нас обнаружилось много общего, как будто росли в одной песочнице. Оба домашние мальчики. Пережили похожие истории с женитьбами, у обоих дети, которых не видим и очень страдаем. Коля, разводясь, тоже многое перенес. Шоу-бизнес — мир серьезный, чтобы там чего-то достичь, порой требуется переступать через себя.
Коля один из немногих, кто никогда себе такого не позволял.
Он поддержал меня, когда я отказался продлевать кабальный контракт с «Большой разницей» сроком на десять лет, в соответствии с которым любой шаг в сторону расценивался как «побег». Прикинул: десять лет буду заниматься исключительно пародиями, а что потом? Кому я — такой хороший — буду нужен в сорок?
— Твой бог — телевизор. А я наместник этого бога на земле, — заявил Цекало.
— Вы себя слышите?
— Если уйдешь, никуда не устроишься, приползешь назад на коленях.
Но я все же рискнул. Стал работать на других федеральных каналах, вести несколько программ, в том числе игровое шоу «10 поводов влюбиться» на Муз-ТВ, где участники реально находят свои вторые половинки.
Приятно, когда они звонят мне и просят провести их свадьбу. Значит, делаю доброе дело.
Однажды Басков говорит:
— Собираюсь снимать новый клип, а актера у меня нет. Славка, может, согласишься?
— Конечно, с удовольствием!
Сценарий прочитал в последний момент и понял: сюжет провокационный. Понимал, во что ввязываюсь, но когда еще провоцировать — не на старости же лет?
Клип получился потрясающе красивым. За него мы номинированы на «Золотой граммофон».
Так что дружба и творчество у нас в одном флаконе. Давно, еще студентом, как-то бежал по арбатским переулкам на занятия в Щукинское училище. И вдруг за прутьями железной ограды детского сада заметил симпатичную детскую мордашку: ребенок грустно, как заключенный из застенка, выглядывал на улицу. Я резко затормозил и улыбнулся мальчишке. Вдруг кто-то тронул меня за плечо: за спиной стояла цыганка. «У тебя будет много детей», — сказала она. И пошла дальше, не попросив даже «позолотить ручку».
Предсказание пока не сбылось, но я верю: семья у меня появится. И тут уж я сделаю все от меня зависящее, чтобы не упустить своего счастья.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон NEOPOLISCASA.
Подпишись на наш канал в Telegram