В день гибели Марины я включила телевизор и увидела, как корреспондент протягивает микрофон Толе Белому: «Вы общались? Встречались?» Он очень долго молчал, а потом сказал, опустив глаза: «Мы виделись на сборе труппы и делились впечатлениями об отпуске». Я думаю, Белый в эту секунду вспоминал последний разговор с Мариной и то эсэмэс, которое она в ответ ему написала. Думаю, он всегда будет это помнить...
Не верю в мистику, но чем иначе объяснить, что в последние полтора месяца перед уходом из жизни Марина звонила мне почти каждый день?
Точнее, ее телефон сам набирал номер моего мобильного. Раздавался звонок. На дисплее высвечивалось: «Голуб». Я отвечала:
— Слушаю, Марина!
— Извини, Кирочка, представляешь, он сам тебя набирает!
Каким-то непостижимым образом ее мобильник вновь и вновь выуживал мой номер из списка контактов.
Вот опять. Но на этот раз никакой ошибки.
— Кира, мы должны встретиться.
— У меня до вечера монтаж программы.
— А у меня репетиция спектакля. Заканчиваем работать и встречаемся в ресторанчике.
Или сейчас, или никогда.
Так случилось, что о Марине я знаю очень давно. Сначала слышала о ней от ее мамы, Людмилы Сергеевны. Она была однокурсницей моей старшей подруги в молодежной редакции Центрального телевидения СССР. Марина была похожа на мать, только она более утонченная, а Людмила Сергеевна попроще, такой народный типаж. Ее приятельницей по актерскому факультету «Щепки» была Света Немоляева. У Светланы творческая и личная жизнь сложилась удачно, она стала звездой Театра имени Маяковского, в котором работает до сих пор, а у Люды, хорошей чтицы, обладательницы замечательного комедийного дара, в профессии как-то не заладилось. Впрочем, это не мешало однокурсницам всю жизнь оставаться близкими людьми. У Немоляевой и Лазарева рос сын Шурик, а Люда рассказывала про Маринку.
И я часто слышала истории о младшей Голуб, о том, какая талантливая дочь растет у Людмилы — в шесть лет уже дебютировавшая на сцене Театра имени Гоголя в роли... мальчика.
Дети росли, Лазарев-младший пошел по стопам родителей, Марина тоже, поступив в Школу-студию МХАТ. Людмила уверяла, что у ее дочери несомненный комедийный дар. Но карьера у Марины, как и у мамы, не складывалась. Люда хотела помочь, пристроить дочь в какую-нибудь столичную театральную труппу, но Марине долго не везло. Она ушла из «Сатирикона» от Константина Райкина, где получала эпизодические роли почти без слов, и устроилась в театр «Шалом». Именно тогда мы с ней познакомились, и она мне понравилась замечательным своим чувством юмора и самоиронией.
Поэтому когда на «Авторском телевидении» началась работа над программой «Эх, Семеновна!», посвященной частушкам и их исполнителям, я решила, что ее должна вести Марина, и никто другой. Она смеялась: «Кто бы мог подумать, что актриса еврейского театра станет ведущей русской народной передачи!»
В этой роли Голуб была неподражаема — импровизировала, сочиняла, на ходу выдавая остроумные четверостишья, авторские подводки часто облекала в стихотворную форму. Наблюдать за ее работой было невероятно интересно, и Марина была счастлива. «Эх, Семеновна!» стала популярной, Марину заметили и начали приглашать в другие телепередачи. И в конце концов «переманили», позвали вести «Утреннюю почту», предложив более высокий гонорар, чем способны были платить мы. В то время судьба «частушек» после скитаний с одного канала на другой казалась непредсказуемой.
Никто не мог поручиться — выживет передача, не выживет. Мы с Мариной по-дружески, мирно расстались. Но не забыли друг о друге, виделись — я приглашала ее на свои дни рождения на дачу.
Она принадлежала к той немногочисленной породе людей, которые умеют быть благодарными, помнят тех, кто поддержал их в непростой момент. Впрочем, Марине грех было не помочь, она от природы была человеком на редкость одаренным. Но в жизни так случается: даже самому талантливому надо в определенный момент, извините, «дать под зад», чтобы человек заявил о себе, состоялся. И у Марины все начало складываться: с телевидением, кино, а потом и с МХТ имени Чехова...
Естественно, Марина была нацелена на профессиональный успех, но и личная жизнь была для нее важна. Для каждого из нас жизнью определена «главная роль». Среди мужчин есть добытчики, герои-любовники, отцы семейства. Среди женщин — матери, любовницы, жены. А есть люди, которые созданы, чтобы просто любить. Такой была Марина. Именно любовь давала ей возможность творить, играть и радоваться жизни.
Конечно, ей хотелось выйти замуж один раз и жить с любимым как в сказке — долго и счастливо. У Марины перед глазами был пример родителей — отчима Григория Ефимовича и мамы Людмилы Сергеевны. Наверное, подсознательно она искала такого, как папа, который раз и навсегда взял на себя ответственность за их с мамой семью. А еще ей было важно, чтобы мужчина ее мечты был обязательно красивым, брутальным и умным...
Мама Марины считала, что дочь статью пошла в прабабку.
Пелагея была крепостной в имении графа Льва Николаевича Толстого — красавица, высокая, крупная. Никаких доказательств тому, что в роду имеются толстовские корни, не существует, но Людмиле очень хотелось в это верить. Родного отца Марина никогда не видела, знала лишь, что он маму бросил и разрыв дался Людмиле очень тяжело. Марина, тогда еще совсем маленькая, то время хорошо запомнила. Жили мать и дочь трудно, еле сводили концы с концами. Но потом мама вышла замуж за Григория Ефимовича Голуба — партийного работника, аппаратчика из райкома КПСС, в прошлом военного разведчика. Он пришел в семью, когда Марине было четыре. Сначала она называла появившегося в доме мужчину дядей Гришей.
А потом решилась и спросила:
— А давай ты будешь моим папой?
— Ну, если ты так хочешь, Марина.
— Я очень хочу, у меня же папы нету.
Только с приходом Григория Ефимовича мама с дочерью узнали, что на свете существуют деликатесные продукты, дорогие вина, коньяки. Он принес в семью благополучие. Но главное — стал любящим мужем и настоящим отцом для Марины.
Наверное, только Фрейд мог бы это объяснить: почему-то Марине всю жизнь нужно было доказывать матери, что она умна и талантлива — «Посмотри, какая я! Посмотри, что я могу!» Людмила, конечно, любила дочь, но ей постоянно казалось, что Марина все делает не так. Возможно, со временем добавилась еще и творческая ревность, ведь Марина добилась в профессии неизмеримо большего.
Она старалась не обижаться на маму за то, что та была слишком требовательна, наоборот, считала, что даже самые жесткие уроки матери помогли ей в будущем.
Но материнскую жесткость уравновешивал отчим, он был ей ближе и относился к дочке гораздо снисходительнее. Своих детей у Григория Ефимовича не было, и Марина стала главным человеком в его жизни. Она так обожала отца, восхищалась им и понимала с полуслова, что было ясно: родная кровь или не родная — значения не имеет. И дедушкой Григорий Ефимович стал замечательным. Настя выросла удивительно воспитанной и образованной девушкой во многом благодаря дедушке и бабушке. Незадолго до смерти Людмилы Сергеевны, к счастью, Марине удалось сблизиться с матерью.
Как-то раз Голуб, поссорившись с мужем, пришла ночевать к родителям. Людмила, которая уже неважно себя чувствовала, вдруг взяла дочь за руку: «Ты знаешь, я тебя очень люблю». Марина сказала, что тот день стал одним из самых счастливых для нее...
Людмила принимала и любила всех мужей Марины. Увы, одним той ограничиться не удалось. Глядя на экранную Голуб — веселую, радостную, мало кому приходило в голову, что в личной жизни у нее было много проблем и разочарований. Она умела любить не на словах, а на деле, поступками доказывая чувство. Тем больнее было, когда ее предавали.
Первое разочарование, которое Марина пережила, связано с красавцем-однокурсником Дмитрием Золотухиным.
Он стал ее первой любовью. На четвертом курсе Голуб пришлось избавиться от ребенка — руководитель курса угрожал отчислить каждую, кто решится рожать. Митя, наверное, вздохнул с облегчением. Еще будучи студентом, он сыграл главную роль в фильме Сергея Герасимова «Юность Петра» и, как ему казалось, уже стал звездой, поэтому интерес влюбленной в него однокурсницы теперь был ему в тягость. Они расстались.
Первое серьезное чувство принесло много боли. Может, поэтому Марина послушалась совета Григория Ефимовича и ее мужем стал человек, которого выбрали для нее родители. Сложилось все случайно: как-то она ловила на дороге машину, подвернувшийся водитель был похож на Омара Шарифа. Он попросил у Марины номер телефона и разрешение как-нибудь позвонить.
— Вы араб?
— спросила Марина, когда «Омар Шариф» пригласил ее в ресторан.
— Почти, — усмехнулся тот, — я еврей.
Евгений занимался бизнесом и действовал настойчиво и решительно. Маринин папа Григорий Ефимович оценил это и счел, что он хорошая партия для дочери. Отчим вызвал Марину в райком партии, где тогда работал, и в строгой обстановке рабочего кабинета стал убеждать, что для полного счастья ей нужен серьезный друг.
— Пап, я его не люблю, — сказала Марина.
— Твоя мама, когда выходила за меня, тоже не любила, а потом полюбила.
И Марина собралась замуж. На свадьбе по одну руку от невесты сидел жених, а по другую — никому не знакомый красивый молодой человек. После криков «Горько!» невеста целовала молодого мужа, отворачивалась от него и как ни в чем не бывало продолжала прерванный разговор с незнакомцем. Гости не могли понять, что происходит и кто этот юноша.
Вадим Долгачев, студент Волгоградского университета, познакомился с Мариной, когда она приезжала в его город на гастроли с Театром Райкина. Вадим тоже стал ухаживать, но в отличие от Евгения достаточно робко. Тем не менее на свадьбу прийти осмелился. Когда, вернувшись после медового месяца в Москву, Марина поняла окончательно и бесповоротно, что с Евгением жить не будет — слишком они разные, рядом оказался верный Вадим. Марина с обидой рассказала ему, что за все время знакомства Евгений ни разу не сходил ни на один ее спектакль.
Он вообще хотел, чтобы она ушла из театра, и поделился этой мыслью с тещей. «Только не говорите этого при Марине, вы ее потеряете», — предупредила Людмила.
Последовал ли Евгений ее совету, не знаю, но так или иначе брак просуществовал недолго — Марина решила развестись. Известие о беременности ее не остановило. Вадима тоже. Он по-прежнему смотрел на Голуб влюбленными глазами. И когда на свет появилась Настя, принял ее как родную дочь: любил, заботился, воспитывал.
Марина с Вадимом развелись, прожив шесть лет в браке, но остались близкими людьми. Она считала, что причиной их разрыва был алкоголь. Все годы Голуб помогала Вадиму, хотела, чтобы он рос профессионально, делал карьеру, — ведь для этого у Долгачева были все данные.
Но преодолеть его пристрастие к выпивке так и не смогла. Может, дело в том, что актерство было не его призванием? Слава богу, сейчас у Вадима все в порядке — он оказался способным сценаристом. Не знаю, что стало последней каплей в их отношениях. Но и после развода Вадим не исчез из жизни Марины и Насти. В отличие от первого мужа Долгачев был для Марины близким человеком до последнего дня ее жизни.
Наверное, каждая из нас в памяти иногда возвращается к оставленным мужчинам, анализируя, оправдан ли был разрыв. Но постепенно понимаешь, что права всегда любовь, как бы разрушительна она ни была... Пока любовь жива, можно многое прощать, терпеть, но когда уходит, на месте прежних отношений остается выжженное поле, и даже уговаривая себя, их невозможно восстановить...
Маринина натура не позволила ей долго оставаться в одиночестве — Голуб снова захотелось любви.
Как-то она опоздала на гастроли Художественного театра в Одессу. В труппе за время ее отсутствия появились два молодых актера.
— У меня такое чувство, что мы взяли двух голубых, — сказал балетмейстер.
— Вайсман не голубой, — со знанием дела возразила коллега Марины.
— Кто проверял? — поинтересовалась Голуб.
— Проверила, — многозначительно ответила актриса.
«Поздновато я на гастроли приехала», — подумала Марина. Но она ошиблась...
Если Голуб смотрела на мужчину с интересом, он не мог устоять. Марина становилась удивительно притягательной, светящейся. И некоторые несовпадения с общепринятым стандартом красоты — 90-60-90 — не имели никакого значения. Марина мужественно преодолевала комплексы и сделала свою пышную фигуру достоинством.
Конечно, когда мир населен длинноногими высокими блондинками и брюнетками, у мужчин есть богатый выбор. Но Марина считала, что в происходящем между двумя людьми прежде всего должно быть совпадение двух смыслов, двух душ — Его и Ее. Случайных мужчин в жизни Марины не было: Голуб влюблялась только в тех, кто были ей созвучны.
«Когда вы начинаете жить и говорить на одном языке, то становится не важно, какой длины у тебя ноги. Важно, какая душа», — говорила Марина.
Во время гастролей она вдруг «увидела» душу Толи. Говорят, что Вайсман, благодаря Марине вскоре превратившийся в Белого (это она придумала избраннику красивый творческий псевдоним), был интеллигентен, образован, хорошо читал стихи. С каждым днем ей казалось, что их смыслы совпадают все больше. И она влюбилась.
У нового избранника Марины, так же как и у Вадима Долгачева, не было актерской удачи. Бывали минуты отчаяния, когда он терял веру в то, что добьется признания.
Она поддерживала его и морально, и материально. Но самое главное, использовала свои связи, чтобы помочь Белому прорваться из актерского небытия.
Помню, на АТВ мы сделали «Пресс-клуб» в частушечной форме, позвали Марину. Она подсела ко мне:
— Кира, вы бы взяли Толю, он такой способный!
— Марин, что ты так за него переживаешь?
— Вы мне очень помогли в свое время, помогите теперь и Толе. Вы увидите, он умеет все! Он так поет, на гитаре играет, стихи читает!
Она по-настоящему восхищалась им, я это видела. Но честно говоря, была тогда слишком занята и быстро забыла о том коротком разговоре. Конечно же, я не единственная, к кому Марина обращалась с просьбой помочь Белому. И видимо, кто-то откликнулся.
До определенного момента Марина была с Толей счастлива. Помню, как она мечтала о загородном доме, как занимала деньги у каждого, кто готов был одолжить хоть какую-то сумму, а потом, когда дом был построен и обустроен, звала в гости друзей, чтобы похвастаться, как у них с Толей там красиво и уютно.
Ее кампания по продвижению мужа оказалась на редкость успешной. Белый стал известным, востребованным актером. А потом в один момент все сломалось...
В студии АТВ была очередная съемка, в которой участвовала Марина. И после нее она захотела со мной поговорить. Я оказалась одной из первых, кому Голуб рассказала о том, что произошло: Толя Белый ушел от нее. Это стало для Марины почти трагедией. Он был в ее жизни самой большой и осознанной любовью.
В отчаянии Марина говорила о том, что Толю расчетливо уводят из семьи. Это случилось, когда Марина уехала на длительные гастроли и оставила мужа одного. «Меня предупреждали, что больше чем на три месяца нельзя расставаться! А я его оставила!» — Марина готова была искать какое угодно объяснение случившемуся. Признаться в том, что тебя разлюбили, очень трудно.
Марина искренне считала, что женщина, к которой ушел Белый, действовала из соображений расчета. Иначе зачем появляться на дорожке «Кинотавра» с девятимесячным животом? Ей нужна была слава. Мужчина, которого она бросила ради Белого, звонил Марине. «Я никто, у меня рухнул бизнес, — сказал он. — А Инессе нужна известность, она хочет сниматься в кино».
Марина утверждала, что Толя совершенно зомбирован этой женщиной. Измену любимого человека трудно принять. Как говорит мой знакомый врач: «Любовь — это не продукт мозга, это биохимия. И поэтому любящий человек часто кажется другим неадекватным». Марина не смогла объективно взглянуть на ситуацию. Ей легче было думать, что человек зомбирован, заговорен. И слава богу, что она так считала: это помогало терпеть боль.
Но главная трагедия не в том, что изменил, а в том, что, уйдя, вычеркнул Марину из своей жизни, словно ее и не было! И не было одиннадцати лет, прожитых вместе. На каком-то мероприятии Марина услышала, как его новая жена, завидев Голуб, сказала: «Мы что, за ЭТОЙ будем сидеть?!» А Толя промолчал...
«Только вы не говорите пока никому об этом», — попросила она меня в ту встречу.
Марина отошла от подруг, ни с кем старалась не общаться, не делилась, не искала сочувствия, потому что была человеком сильным и гордым. Пока не отболело, ее опорой были только папа и Настя. Началась тяжелейшая депрессия, Марина шарахалась из православия в буддизм, читала религиозную литературу, ездила по монастырям. Тогда Настя всерьез опасалась, что мама может уйти из светского мира в мир религиозный, принять постриг.
Возможно, все эти годы между бывшими супругами существовала некая устная договоренность: тему развода не трогать. Лишь спустя несколько лет Марина решилась рассказать о своей любви и о том, как эта любовь уходила.
Для этого она и пришла ко мне в программу «Жена». Думаю, ей захотелось освободиться от груза эмоций, которые мучили ее все прошедшие годы, не отпускали до конца...
Между нами долго сохранялась дистанция: Марина моложе и какое-то время зависела от меня как от работодателя. На передаче мы были уже в равном положении — две взрослые состоявшиеся женщины, чего-то добившиеся в жизни. О чем бы мы тогда ни говорили, все равно получалось, что говорим о любви. И в понимании смысла этого чувства она оказалась очень близка мне: мы — женщины, которые живут любовью и все делают ради любви. Какими бы деловыми и сильными мы ни казались.
Несмотря на трагичный финал отношений, Марина считала, что брак с Белым был счастливым.
Пока они были вместе, у нее не возникало ощущения разницы в возрасте: Толя был настолько мудрым, что долгие годы не давал жене повода поразмышлять на тему разделяющих их четырнадцати лет. Но вдруг испугался сам. Может, после того как продавщица в американском магазине (театр гастролировал в Штатах) сказала Марине:
— Купите своему сыну булочку!
— Это мой муж, — ответила Марина.
Продавщица извинилась, но осадок, судя по всему, остался. У обоих...
Однако Марина продолжала верить, что их отношения навсегда. С ностальгической нежностью вспоминала, как, дожидаясь ее с гастролей, Толя писал, не рассчитывая, что эти строки кто-нибудь увидит: «Осталось два дня до приезда моей любимой...
Остался день... Сегодня буду встречать мою любимую...» А потом вдруг что-то в нем сломалось, и Марина перестала чувствовать то самое единение родных душ, которое столько лет держало их вместе. Она брала вину на себя. Рассказывала, что Белый не раз просил:
— Остановись, давай родим ребенка.
— Подожди немного, — говорила Марина, — ты же актер, ты должен меня понять.
К ней только-только пришла актерская удача, и теперь она работала в своем любимом МХТ.
Мне кажется, Белый — это целиком создание Марины. В этом смысле она — Пигмалион. Сказать, что Анатолий мне нравится сейчас, в расцвете сил и славы, не могу.
Увы, никогда не могла разглядеть в Белом значительной фигуры, что виделась Марине. Наверное, чего-то не знаю о нем, не понимаю. Конечно, он неглупый человек, образованный и начитанный, в противном случае Голуб не прожила бы с ним одиннадцать лет. И ведь все эти годы Марина не просто любила, она была влюблена в Толю! Возможно, сейчас во мне говорит обида за Марину. После передачи, на которой она впервые рассказала об их расставании, Белый позвонил ей и кричал в трубку гадкие слова. И еще раз она ощутила мелочность его натуры, какую-то женскую мстительность и бессердечие. Но ведь ничего дурного она о нем не сказала! Наоборот, во многом обвиняла себя. И в том, что уезжала на гастроли и надолго бросала мужа одного, и в том, что не родила ребенка...
К сожалению, современные женщины мне кажутся гораздо масштабнее и благороднее нынешних мужчин. Думаю, Толя никогда не забудет разговора с Мариной после нашего эфира. Я не имею права открывать подробности, потому что Голуб об этом рассказала лишь мне. Скажу только, что, выслушав камнепад обвинений и оскорблений в трубке, Марина отправила ему в ответ эсэмэс. В нем была только боль женщины, пережившей еще одно разочарование в любимом...
Моя мама, которая читает все журналы — глянцевые и не очень, как-то сказала: «Кира, я прочитала, что Белый пишет о своей новой жене. На четырех страницах такой панегирик! И лишь три-четыре строчки о Марине, которая посвятила ему жизнь. Мне кажется, это подло!» Она права — это подло.
Я уважаю мужчин, которые, решившись порвать отношения с бывшей любимой, уходят, помня добро, стараясь не ранить еще больнее, — в этом и мужское начало, и благородство души. Но что-то в последнее время мне трудно вспомнить хоть один такой пример...
Обида за маму, думаю, и Насте никогда не даст возможности простить Толю. Она была рядом, знала, как Марина боготворила Белого, и видела, какую нестерпимую боль потери переживает родной ей человек.
Когда Голуб в программе «Жена» рассказывала мне о Толе, она была уже почти свободна от этой своей горькой любви. О том, что влюблена снова, Марина не говорила ни слова. Но я спросила ее тогда: «Как ты думаешь, у тебя будет еще что-то впереди?» Голуб улыбнулась.
И по-актерски, и по-женски ее улыбка была очень многозначительной: после этого все поняли, что она снова счастлива, снова любит...
Мы не были с Мариной близкими подругами. Но передача, на которую я ее пригласила, нас очень сблизила. После «Жены» мы перешли на «ты», долго болтали, когда запись передачи закончилась, и договорились встретиться.
Через четыре дня вдруг раздался ее звонок. Марина, рыдая, кричала: «Ты помнишь, я не назвала тебе в передаче его имени?! Это он — Миша Кравченко... Кому?! Кому понадобилось его уничтожить?!»
В выпусках новостей прошла информация: «В ночь с девятнадцатого на двадцатое мая убит президент одного из крупнейших в Европе мебельного холдинга «Фабрика мебели «8 марта» Михаил Кравченко.
Неизвестные преступники расстреляли его на Рублевке у ворот собственного дома».
Она искренне считала: если человек ведет честный бизнес, занимается благотворительностью — а Миша очень много жертвовал на добрые дела, — его не тронут. Что я могла ей ответить? Только то, что настоящая любовь — это всегда награда и горькое испытание. И когда говорят: «Радуйтесь тому, что она была» — это ханжество и лукавство. Потому что привыкнуть к тому, что у тебя отняли самое дорогое, — невозможно.
Подошло к концу лето, и едва ли не каждый день я стала слышать в трубке голос Марины. Это ее мобильный непостижимым образом раз за разом набирал мой номер.
Марина извинялась, шутила и неизменно заканчивала разговор предложением: «Давай встретимся!» И вдруг снова звонок: «Если сегодня с тобой не увидимся, уже не встретимся никогда!»
Она подъехала к ресторану на своем джипе, вернее, подлетела как безумная, припарковалась лихо так, по-мужски. Мой водитель это оценил. Из машины вышла радостная, загорелая, похудевшая, в каких-то смешных легинсах, большом «слоновьем» платье. Мы обнялись.
— Ты должна прийти на премьеру спектакля, там играет потрясающая актриса! — первым делом сказала Марина, когда мы устроились за столиком. — Я только с репетиции.
— Почему ты говоришь про какую-то актрису, а не про себя?
— Потому что я тебе говорю именно про актрису! Дима Брусникин ставит пьесу Петрушевской. Главную роль играет Роза Хайруллина, ее мало кто знает, но она удивительная!
Рассказывая про спектакль, Голуб ничего не говорила о себе, все время про эту Розу. Так горячо и настойчиво, что мне захотелось ее увидеть. Сказала:
— Маринка, я приду!
И двадцать восьмого сентября пошла на первый прогон. Оказалось, что у спектакля есть предыстория: Марина попросила Людмилу Петрушевскую, которая давно уже ничего не делала для театра, написать пьесу. Как потом выяснилось, Голуб на это почти не надеялась. Но Людмила, встретившись с ней, вдруг сказала: «Я написала!» Говорят, у Марины было абсолютно счастливое, растерянное лицо.
И режиссера Диму Брусникина Голуб вернула этим спектаклем в театр. Она буквально насильно заставила его работать с «инопланетной» Розой, которая могла не прийти на репетицию, опоздать на два, на три часа... «Дима, ну потерпи, потерпи! Ты увидишь, спектакль выйдет», — уговаривала Марина.
И только из-за ее настойчивости, ее маниакального желания, чтобы это случилось, мы, счастливцы, увидели спектакль. Пьеса написана для двух артистов, но Марина сделала так, что это стало бенефисом Розы. На сцене Хайруллина существовала совершенно отдельно, как будто ее прислали из космоса: выполнила миссию и улетела обратно. Розу, замечательную, странную артистку, похожую на Джульетту Мазину, зрители почти не знали. А Маринке хотелось, чтобы все узнали, чтобы Роза заслуженно «проснулась знаменитой»!
Конечно, Марина уже была в том статусе, когда удача и известность дают возможность быть благородной. Но я знаю очень мало актеров, которые, как Голуб, позволяют себе быть великодушными по отношению к своим коллегам...
Все цветы, которые ей преподносили зрители, она отдавала Хайруллиной, чтобы ту заметили и оценили. Актеры ведь, как правило, сосредоточенные на себе классические эгоцентрики, а Голуб вот так спокойно уступила первенство мало кому известной коллеге.
Конечно же, спектакль «Он в Аргентине» был не единственной темой, которую мы с Мариной обсуждали в том ресторанчике. Долго сидели с ней тогда. Я вспомнила о звонке Пугачевой во время эфира передачи «Жена», сказала, как Марина понравилась Алле.
«Они с Максом удивительно трогательные, — ответила Голуб. — Буквально недели две назад я попала в небольшую аварию, так Галкин позвонил, спросил, все ли в порядке».
В тот вечер она рассказывала о себе, о своей последней любви — Михаиле Кравченко. При жизни Марина мало кому говорила о нем, но после гибели Голуб об их отношениях начали писать все. И я тоже могу говорить об этом, поскольку не нарушу ничьей тайны. Не знаю, при каких обстоятельствах они познакомились. Первой Кравченко увидела, как я поняла, Настя: «Мам, какое удивительное лицо!»
Мне кажется, дочь была единственным близким другом Марины. Она говорила: «Настя гораздо мудрее меня». Голуб же актриса, и в силу профессии эмоции ее часто превалировали над разумом и целесообразностью.
А спокойная и сдержанная Настя была послана словно для того, чтобы уравновешивать мятущуюся мамину натуру. С годами они с дочерью стали очень близки.
«Когда я по достоинству оценила всю мудрость Насти и поняла, что в чем-то она взрослее меня, — сказала Марина, — я освободила ее от своей опеки, ненужного менторства, и настало абсолютное счастье общения!»
Когда Марина впервые сама увидела Михаила, то поняла, что дочь имела в виду. Голуб показывала мне его фотографии в мобильном телефоне, в айпаде, куда перенесла снимки, сделанные, по-моему, в Венеции, где они отдыхали вместе. «Посмотри, какой он!» — восхищалась она.
Лицо Михаила действительно было каким-то нездешним, удивительным, невероятно красивым.
Мужская харизма, брутальность при явном нежелании «произвести впечатление». Красавец-мужчина, которому это было абсолютно неважно. Редкое качество. У Кравченко оказалась трагическая судьба: в одночасье он лишился семьи — жена и маленькая дочь Михаила погибли в автокатастрофе, когда он был за рулем.
Миша давал Марине невероятное количество сил. Пережив уход Белого, рядом с Кравченко она, по-моему, впервые ощутила себя слабой женщиной, счастливой женщиной, которая защищена настоящим мужчиной. Я поняла, что это первый мужчина в ее жизни, ради которого не нужно было ничем жертвовать, наоборот, он отдавал ей все! «Мне даже не надо было ему ничего говорить, — вспоминала Марина. — Миша угадывал мои мысли, желания.
Я сразу слышала: «Хорошо!» До сих пор не понимаю: как такое возможно? Скажи, разве такие бывают? Это настоящее чудо, которое мне было послано в жизни!»
Марина даже попробовала себя в роли режиссера, поставив с сотрудниками холдинга Кравченко комедию Грибоедова «Горе от ума». Миша играл роль Чацкого. Это был первый и единственный Маринин режиссерский опыт.
Мне жаль, что все эксплуатировали одну составляющую ее таланта — частушечную «Семеновну», актрису комедийного плана. Она много снималась и иногда, честно говоря, не там, где мне бы хотелось ее видеть. Понимаю, что Марина так и не сыграла самую главную свою роль. Да и она так считала, ждала режиссера, который увидит в ней другую Голуб.
Тем не менее Марина, однажды ощутив востребованность, была так счастлива, что не умела отказать, бралась за все, хотя говорила при этом: «Я чувствую, что уже готова к большему. Я хочу этого!» А ей предлагали только привычное. Единственная серьезная роль Голуб — Васса Железнова на сцене МХТ. Марина говорила мне, как благодарна жизни за то, что работа в этой постановке совпала с уходом Толи Белого. Если бы не их разрыв, не случилось бы и такой Вассы — трагической и глубокой. Потеря любви и обретение знаковой для нее роли — вот так странно эти два события совпали.
...Я думаю, что отношения с Мишей еще не успели окончательно вытеснить боль Марины от расставания с Белым. Не знаю наверняка, что их связывало: нежная дружба или любовь. Это не имеет значения.
Страсть, секс приходят и уходят, а нежность держит людей вместе гораздо дольше на каком-то другом, небесном уровне. Она бывает много сильнее физической близости. Но то плотское, очень женское чувство, отданное Белому, как мне кажется, так и не ушло, осталось в ней болью. Как бы Марине ни хотелось убедить себя и других, что она освободилась, по ее глазам было понятно, что это не так. Или не совсем так...
После всего, что произошло с ней в последние годы, можно было ожесточиться, стать циником, скептиком, нытиком. Она не стала. Марина находила в себе силы для того, чтобы быть счастливой «по собственному желанию». И счастливая, старалась радовать нас, делала так, чтобы нам жилось лучше. Теперь я это понимаю.
«Ты знаешь, я очень изменилась после ухода Миши, — сказала Марина. — Думала — все, жизнь закончилась, а потом он мне приснился. Пришел с роскошным букетом цветов и говорит: «Ты не волнуйся, я все время с тобой!» Проснулась в тот день с ощущением счастья!»
Марине стало казаться, что после ухода Кравченко она вдруг начала видеть будущее людей, события, которые с ними произойдут. Может быть. Только свой скорый уход из этого мира она не смогла предугадать...
В том ресторанчике я рассказывала Марине о себе, о своей непростой истории. Тогда она нашла какие-то удивительно нужные слова, и мне вдруг показалось, что и правда: у меня все будет хорошо!
Мы расстались, договорившись, что в ближайшее время увидимся дома у Пугачевой.
Но спустя несколько дней раздался звонок от Марины. Это было в четверг. Она звонила по делу. Спрашивала, нет ли у меня хорошего адвоката. После смерти Миши Голуб взяла на себя заботу о его родителях, с которыми была дружна, помогая им уладить дела с наследством, на которое, естественно, нашлось немало претендентов. Они жили отнюдь не шикарно, все заработанные деньги Кравченко вкладывал в развитие бизнеса.
На следующий день Марина улетала во Францию, а в понедельник мы договорились созвониться и решить, когда едем в гости к Алле. После этого звонка я написала Пугачевой: «Марины не будет в Москве, давай перенесем встречу на следующую неделю». Алла ответила: «Давай дождемся ее и встретимся втроем». Но в ночь со вторника на среду Марины не стало...
На похоронах было море народу.
Мало таких людей, которые умеют быть близкими и нужными всем. А она была. Для друзей, для зрителей, которые пришли проводить ее в последний путь. Они любили Марину именно за веселость. Мы — нация чрезмерная, вечно страдающая, ноющая, всегда находящая повод, чтобы печалиться и жалеть себя. А Марина никому свои страдания не навязывала: «Все хорошо! Все нормально!» Мне все время теперь слышится ее хрипловатый голос по телефону: «Родная! Все у тебя будет замечательно! Я ведь чувствую!»
Сразу после той страшной аварии меня стали звать на эфиры, посвященные Марине. Проработав всю жизнь на телевидении, я понимала журналистов, но не могла дать ни одного интервью — так тяжело мне было в те первые дни после ее ухода.
В день гибели Марины я включила телевизор и увидела, как где-то в Минске корреспондент протягивает микрофон Толе Белому:
— Вы общались? Встречались?
Он очень долго молчал, а потом сказал, опустив глаза:
— Мы виделись на сборе труппы и делились впечатлениями об отпуске.
Я думаю, что Белый в эту секунду вспоминал последний разговор с Мариной после программы «Жена» и то эсэмэс, которое она написала ему в ответ. Думаю, он всегда будет это помнить...
На девять дней в Дом актера позвали самых близких, собралось человек семьдесят. На экране показывали отрывки из спектаклей Голуб и капустников, которые она обожала.
Она танцевала канкан, и в этих кадрах было столько Марининой веселости, невероятного оптимизма... Когда экран погас, стало вдруг чудовищно тяжело. Ведь все это ушло вместе с ней и больше не вернется.
Так же болезненно я переживала уход Маргариты Александровны Эскиной, директора Дома актера, она была необыкновенным человеком. Так же как и в случае с Мариной, кроме меня мало кто знал, что творится в ее душе. Она была высокой, статной, с большой грудью, к которой все прижимались, чтобы хоть на минуту почувствовать себя защищенными. Так и Марина: полная, уютная, прижимала к себе, чтобы исцелить исходящей от нее радостью.
Далеко не все было безмятежно и радостно в жизни Голуб, к тому же она была слишком умна, чтобы быть счастливой.
Но несмотря ни на что, я никогда не видела даже тени уныния на ее милом и улыбчивом лице! Каждому из нас нужна своя «Марина», которая обнимет и скажет: «Да у тебя все нормально! А завтра будет еще лучше! Ты не думай, прорвемся!»
Она не любила все человечество в целом — она любила каждого, с кем была дружна. Вспоминая Илзе Лиепу, говорила: «Илзуня!» Ко мне обращалась: «Кирочка!» И всегда возникало ощущение, что именно ты для нее главный и незаменимый человек. Так казалось не только мне, но и Илзе, и всем близким друзьям, которые в первые дни после смерти Марины жили с ее папой и Настей на даче, чтобы не оставлять их наедине с горем.
Бывает, человек уходит на излете, а Марина покинула нас, только набрав высоту.
Она наконец получила признание, о котором даже и мечтать боялась, заслужила успех, любовь зрителя. И вдруг... Зачем только Бог таких забирает? Наверное, чтобы мы могли ощутить пустоту, лишившись их.
Подпишись на наш канал в Telegram