«Ты — хронический неудачник. Что, так и будешь жить на пенсию матери и зарплату жены, продолжать влачить свое жалкое существование? Или все-таки хватит смелости поступить по-мужски, покончить со всем разом?» — я был в тупике, из которого видел только один выход. Не дай бог никому пережить такое.
Когда я объявил, что поступаю в театральный, мама страшно огорчилась, стала отговаривать:
— Ну сам подумай, там одни блатные!
— А как же Меньшиков, Миронов? Они- то чьи дети?
Мама разводила руками.
Она мечтала, чтобы я окончил юридический и стал адвокатом. Язык у меня всегда был неплохо подвешен. Но я уже заболел сценой. И маминых резонов слушать не желал, хотя по-своему она была права: рассчитывать приходилось исключительно на себя, в нашем роду не только актеров, но и вообще людей, близких к театру, не наблюдалось. Моя мама Ирина Станиславовна Рожкова, по образованию учитель географии, устроилась воспитателем в детский сад, чтобы быть рядом со мной — единственным сыночком. Дедушка Стася за свою жизнь какие только профессии не перепробовал — и участковый, и бухгалтер, и даже футбольный судья. А бабушка Люда трудовой стаж заработала в заводском цеху.
Отца не помню, он бросил нас, когда я был крошечным, и никогда мной не интересовался. Правда, его родители, дедушка Коля и бабушка Лиза, вели себя иначе. Именно они познакомили меня с сестрой Настей — дочерью отца от второго брака. И мы до сих пор дружим и с Настей, и с ее мужем Никитой, и с ее мамой Ольгой. С ними отец обошелся точно так же, как с нами, — бросил и пропал. Как он сегодня живет, мне не известно, мы чужие друг другу люди.
Мама так потом замуж и не вышла, хотя мужчины за ней ухаживали. Наверное, вопреки всему продолжала любить отца. А может, боялась, что новый избранник не примет ее ребенка.
Жили мы скромно. Когда я был маленьким, дед уже оформил инвалидность и работал надомником — собирал патроны для лампочек. Я в стороне не оставался, помогал ему и получал за это на мороженое.
Когда нужно было купить мне модные по тем временам «дутые» сапоги или предмет моих мечтаний фотоаппарат «Смена», мама, дедушка и бабушка скидывались. Они окружали меня такой любовью и заботой, что комплексов по поводу отсутствия папы я никогда не испытывал.
Мое детство было светлым и радостным. Хотя с мамой отношения порой осложнялись. Понимаю, для своего единственного обожаемого ребенка она желала только хорошего, но наши представления об этом хорошем сильно разнились. Подростком я «фанател» от «Лед Зеппелин», «Битлз» и Виктора Цоя, на полную громкость запускал их записи на своей «Электронике». Мама же моих музыкальных вкусов не разделяла, требовала убавить звук, который сводил с ума не только ее, но и соседей по пятиэтажке в Тушино, где мы ютились в «двушке».
Мама не одобряла и мои лохмы как у хиппи, все пыталась затащить в парикмахерскую. Скандалили мы часто, и я бегал к деду на нее жаловаться. Тому всегда удавалось вернуть внуку позитивный настрой.
Основания для серьезного беспокойства у мамы, конечно, были. Я долго не знал, куда себя применить, ничего не подходило. Три раза сходил в радиокружок, пособирал транзисторные приемники и бросил. А мой одноклассник там завис и стал высококлассным компьютерщиком. Потом месяца полтора я посещал секцию дзюдо, и снова не сложилось. Пару раз забредал в футбольную секцию, все закончилось так же. Я даже пытался заниматься пожарно-прикладным спортом, но хватило меня на два месяца.
И в морском клубе «Бригантина» тоже не задержался, хоть и выходил на настоящем корабле на водохранилище.
После седьмого класса мама решила перевести сына в школу поближе к дому. Мне еле натянули тройки по математике, химии и физике, смотрел на доску с формулами как баран на новые ворота, ничего не соображая. А тут выяснилось, что в новой школе педагог Ольга Николаевна Зайцева набирает филологический класс. С литературой и историей я дружил, легко прошел собеседование и был зачислен.
Ольга Николаевна умела увлечь своим предметом. Мы не просто изучали литературу, но и подготовили литературно-драматическую композицию на стихи Николая Гумилева, с которой блеснули на городском конкурсе чтецов.
После выступления ко мне подошла женщина, сидевшая в комиссии: «Я — руководитель театральной студии «Зеркало», приходите к нам».
Записал адрес. Поскольку был стеснительным, первый раз приехал, помялся у дверей и так и не отважился войти. А когда околачивался у входа во второй раз, проходивший мимо парень буквально втащил меня внутрь.
Репетиция в актовом зале была в полном разгаре, я увидел свою знакомую, которая уверенно отдавала указания ребятам. Забился в кресло и, боясь привлечь к себе внимание, просидел так часа три. Хотя сразу понял: «Я хочу заниматься только этим, это мое!»
Наталья Петровна Ганыш в конце концов меня заметила, и вскоре я уже играл в спектакле «Мизантроп».
Мне доверили крошечную роль слуги, поначалу выходил на сцену в дичайшем зажиме, еле слышно произносил свои реплики. Но Наталья Петровна в меня поверила и дала шанс.
Так решилась моя судьба, я мечтал стать актером не потому, что хотел быть знаменитым, меня захватил процесс рождения нового спектакля. Магия сцены опутала чарами и больше не отпустила.
Я буквально не вылезал из студии. Однажды целый месяц прогуливал школу, занятия общеобразовательными предметами казались лишними, ввергали в тоску. Утром брал портфель и делал вид, что иду на уроки, а сам являлся в медпункт, демонстративно мерил температуру (она у меня тогда была подростковой — 37,1), получал законное освобождение, болтался по улицам и не мог дождаться трех часов, когда открывались двери «Зеркала».
Когда обман раскрылся, мудрая Ольга Николаевна не стала принимать мер и ставить вопрос о моем отчислении.
Она тоже дала мне шанс — шанс посвятить себя любимой профессии. Не прошло и полгода, как я был задействован во всех студийных премьерах. Играл Мандарина в спектакле «Чипполино», Николая Второго в «Жертвах долга» Эжена Ионеско, дедушку в «Синей птице», выходил на сцену в «Дорогой Елене Сергеевне», «Скупом рыцаре», «Как важно быть серьезным» по Оскару Уайльду. Каждый спектакль мы играли максимум раза три, но для всех нас это было событием.
Маму и дедушку с бабушкой на премьеры я не звал. Постоянно занимался самоедством, казалось, что все еще очень плохо, сыро. Думал: «Настанет момент, не будет стыдно за себя, тогда и приглашу родных на спектакль».
Забегая вперед, скажу: когда мама стала ходить на мои показы в театральный институт, умолял ее не делать этого: «Если я знаю, что ты сидишь в зале, у меня ничего не получается!»
Отговорить меня от поступления в театральный маме не удалось. Ходил на творческие туры в «Щуку», «Щепку», ВГИК, ГИТИС и Школу-студию МХАТ, но везде срезался. Мы подружились с Пашей Майковым, который тоже не поступил, и я привел его в студию «Зеркало». К новому штурму готовились целый год. Параллельно я пошел работать в свою школу, где Зайцева организовала театральную студию. К слову, у меня сегодня в общей сложности четырнадцать лет педагогического стажа. А в июне снова отправился на творческие туры.
Готовился серьезно: мне «светила» армия, а в 1994 году чеченский конфликт был в полном разгаре.
Снова пробовался везде. После второго тура в ГИТИСе (курс набирал Павел Хомский) меня отвела в сторонку женщина из приемной комиссии: «Павел Осипович вас берет, можете приходить сразу на экзамены».
Я обрадовался, отнес документы в ГИТИС и стал ждать. Помню, в тот судьбоносный для меня вечер мы с ребятами у кого-то зависли, купили вина, немножко выпили. Все отправились гулять, а я почему-то вернулся домой.
«Где тебя носит? — набросилась на меня мама. — Из МХАТа обзвонились, велели сегодня подойти в учебный театр к десяти вечера. Тебя там будет ждать Табаков».
Часы показывали девять, и я ринулся в Камергерский. У дверей театра уже стояли Денис Никифоров и Леша Дубровский. Оказалось, их тоже вызвали к Табакову.
— Друзья, хотел поинтересоваться, почему вы не явились на третий тур? — спросил Олег Павлович.
— Меня обещал взять к себе на курс Хомский, — честно ответил я.
— А у нас такая же договоренность в «Щепке», — признались ребята.
— Не стану обещать, что обязательно приму вас в школу-студию, — сказал Табаков. — Думайте сами, у кого хотите учиться.
Развернулся и ушел.
Я проворочался ночь без сна, не знал, как поступить.
Риск оказаться не у дел был велик. Но утром с дрожащими коленями все же поехал в ГИТИС. Из ректората меня послали объясняться с самим Хомским.
— Понимаете, — пряча глаза, лепетал я, — у меня состоялся разговор с Олегом Павловичем Табаковым.
— Хорошо, забирайте свои документы, — разрешил Хомский.
Два дня, которые оставались до начала экзаменов в школе-студии, я провел безвылазно дома. Маму попросил не подзывать к телефону, говорить всем, что меня нет. Паша с ребятами приходил узнать, что случилось, но я спрятался в комнате. Лежал на кровати, думал, читал, переживал страшно. Но в конце концов был зачислен в мастерскую Олега Табакова вместе с Кефиром — так мы называли Дениса Никифорова, которого позже прославил фильм «Бой с тенью».
Табаков оказался идеальным учителем.
Он появлялся на курсе не слишком часто (у него родился сын Павлик, да и общественные дела, и «Табакерка» отнимали кучу времени), зато всегда находил для каждого студента важные и необходимые слова, которые потом помогали в профессии. Посмотрев отрывок, Олег Павлович мог произнести три предложения, и ты сразу понимал, в чем ошибался.
«Никогда не стану брать к себе на курс человека, если не буду уверен, что актерской профессией он сможет заработать на кусок хлеба», — любил повторять Табаков.
В его отсутствие занятия вел Михаил Андреевич Лобанов, а еще с нами работала Алла Борисовна Покровская, жена Олега Николаевича Ефремова и мама Миши — лучший педагог школы-студии.
Она тоже многому нас научила.
На втором курсе у меня случилась первая любовь. Рыжую девочку Лену Попову невозможно было не заметить. Она поступила в школу-студию после ГИТИСа, где год проучилась на театроведческом у жены Эфроса Натальи Крымовой. Я бросал на нее влюбленные взгляды, но объясниться стеснялся. Инициативу проявила Лена, позвала: «Приезжай в гости, Денис».
И роман между нами с бешеными страстями, ревностью, ссорами на пустом месте, хлопаньем дверями закрутился и продлился два года. Я человек необузданных чувств: если влюбляюсь, то сильно. Наверное, Лену это пугало. А меня бесила ее рассудительность.
— Что бы ни происходило в жизни, — философствовала Лена, — каждый умирает в одиночку.
— Как ты можешь такое произносить?! — вскипал я. — Разве наши отношения ничего не значат? Получается, я для тебя совсем чужой?
— Нет, но по большому счету каждый человек одинок.
С этим ее убеждением мы и расстались... Лена потом ушла из профессии, уехала в Америку, вышла там замуж за хорошего парня — инженера, разрабатывающего освещение зданий. Надеюсь, они счастливы.
А я и помыслить не мог, что буду заниматься чем-то другим. Из школы-студии выпускался с Алешей Карамазовым, за которого многие меня хвалили.
Но в труппу «Табакерки» мастер не пригласил. Олег Павлович берет в свой театр актера, только если понимает, как тот будет задействован в репертуаре. А моя ниша была прочно занята Евгением Мироновым и Сергеем Безруковым. И попал я всего лишь в Театр на Перовской. Меня тут же ввели во все спектакли, переиграл кучу главных ролей, но зарплата была мизерная. Поэтому подрабатывал еще и монтировщиком декораций.
Я обивал пороги киностудий и актерских агентств, оставлял свои фотографии. Однажды тупо обошел все съемочные группы «Мосфильма»:
— Вам актеры не нужны?
— Нет, спасибо, оставляйте фото, если что — позвоним.
Когда Театр на Перовской выезжал на гастроли в Киев, мы с одним актером оставили свои фотографии и координаты на Киностудии имени Довженко.
Ему вскоре позвонили, позвали на кинопробы, а мой телефон молчал.
Вру, однажды и меня осчастливили, позвали сниматься в рекламе. Летел на съемки словно на крыльях.
— Будете рекламировать средство от импотенции, — огорошили меня.
— Слушайте, ну, это как-то слишком...
— Не переживайте, мы вас снимем со спины.
И действительно, в кадре маячили мой затылок и счастливое лицо девушки, радующейся, что лекарство оказало магическое действие. Заплатили, правда, неплохо, аж триста долларов.
По сравнению с моей зарплатой в театре это была сумма.
Я старался держаться, но иногда все же впадал в отчаяние, с горя мог надраться с приятелями. В мужской компании такое нередко случается: неспешно беседуем под рюмочку и вдруг обнаруживаем, что уговорили не одну бутылку. Не знаю, чем бы все кончилось, если б не встретил Ирину.
Никогда не рассматривал коллег-актрис как серьезных спутниц жизни. Наша профессия слишком эгоистическая, мало того, соревновательная. Если один из супругов более успешен, это становится поводом для ненужных эмоций и разговоров, портящих атмосферу в семье. Актерам нелегко смириться и спокойно принять тот факт, что ты находишься в тени собственного мужа или жены. С нами вообще очень непросто общаться. И не определишь порой: актер имеет дурной характер или находится в образе, в плену собственных иллюзий?
А разобраться в сущности женщины-актрисы вообще не представляется возможным.
Вот поехал к приятелю, с которым давно не виделся, сели на кухне раздавить пузырь, и тут явилась его жена. Увидела нас и с порога устроила сцену: «Я сегодня весь день репетировала, устала, а вы тут расселись!»
Хлопнула дверью, а приятель говорит: «Не обращай внимания — актриса. Наливай!»
Так вот моя Ирина — гример. Познакомились в Театре на Перовской, куда юная, восемнадцатилетняя девушка пришла на стажировку, она тогда училась на специальных курсах.
До нашего театра ей было три остановки на троллейбусе. Помню, в тот день приехал на репетицию минут на двадцать раньше, зашел в курилку, там стоит диван, я на него прилег. И вдруг в раскрытую дверь увидел, как она идет по коридору. Наши глаза встретились, и что-то произошло. Не люблю высокопарных слов, но по-другому не скажешь: искра между нами пролетела.
Я стал за Ириной ухаживать, частенько околачивался в ее комнате, даже помогал шить парики. Если задерживались допоздна, шел провожать до дома. Однажды захожу в гримерный цех, а там уже сидит и подбивает к ней клинья актер из нашей труппы. Кровь бросилась в голову, подловил его в коридоре и предупредил:
— Отстань от девушки!
— А то что?
— Морду набью!
— Ну, попробуй.
Мы уже схватились за грудки, когда рядом возникла Ирка:
— Цыц, не драться!
Свой выбор она сделала в мою пользу. Начали встречаться, я ездил к ней домой, она — ко мне. Отношения стали близкими. С каждым нашим свиданием я все больше убеждался: мой человек, просто мой, и все! Хоть по характеру мы совершенно не похожи. Но электрические плюс и плюс, так же как минус и минус, отталкиваются. Притягиваются лишь разные заряды.
В нашем союзе функции разума исполняет Ирина, а чувства остаются на мою долю.
В силу профессии я человек импульсивный, мое настроение может перемениться через минуту. Все актеры неврастеники, к тому же самовлюбленные. Твое нутро должно находиться в раскардаше, иначе не сможешь сыграть любовь и ненависть, страх и бесстрашие. Нам постоянно не хватает спокойствия и уверенности в себе. А рядом с Ириной я чувствую себя спокойно и уверенно, потому что она их излучает.
Отец Иры — дядя Сережа — шофер, родился в деревне в Липецкой области, мама — тетя Надя — медсестра. Она была в курсе, что мы хотим пожениться, а Ирин отец — нет, и мы решили, что я приду к ним домой и в присутствии родителей сделаю их дочери предложение.
И вот в воскресенье с утра пораньше тетя Надя стала резать салаты, запекать мясо, а дядя Сережа все недоумевал: «Сегодня что — праздник какой-то?»
К обеду явился я с букетом цветов и, обращаясь к отцу невесты, произнес: «Прошу руки вашей дочери».
Дядя Сережа поначалу оторопел, а потом мы сели за стол, хлопнули по рюмочке, и он на все согласился.
Тесть такой шукшинский персонаж и обожает травить байки. Как-то раз стал вдруг рассказывать:
— Представляешь, у нас в деревне мужики нашли золотую жилу: пошли копать огород, а в земле блеснуло.
— Ну, и что?
— Жила-то протянулась аж до Рязани. Японцы приезжали, сказали: будут ее разрабатывать.
Или вот еще история от дяди Сережи:
— Еду однажды по Москве, а у Театра на Таганке голосует сам Золотухин.
— Остановились?
— А как же! Он попросил отвезти его к Высоцкому. Подъехали на Малую Грузинскую, а Золотухин говорит: «Вижу, мужик ты хороший, давай зайдем к Володе вместе».
— И что дальше?
— Высоцкий принял меня как родного, весь вечер пел свои песни.
Дядя Сережа — потрясающий фантазер, личность творческая, увлекающаяся, так же как его жена. Ирина мама пишет картины маслом, такое у нее хобби. Изображает цветочки, собачек — ее произведения неплохо продаются, она даже берет заказы.
Однажды я сказал:
— Теть Надь, ну что вы рисуете всякую чушь?
— А что не чушь?
— У меня есть любимый портрет Модильяни, та женщина похожа на Иру. Вы так нарисовать не сможете.
И мы с ней поспорили. В общем, проспорил я, теперь эта картина висит у нас с женой в спальне.
Играть свадьбу мы не собирались, хотели отметить событие скромно. Но родители возмутились: «Мы что, хуже людей?!» И закатили торжество человек на тридцать, гуляли дома два дня. Ира, как полагается, была в белом платье, я — в костюме.
Первые три года жили с ее родителями.
Они очень помогли, когда родился наш сын Ваня.
Сразу становиться родителями мы не планировали, так уж случилось. Но ребенок был желанным. Всю беременность Ира отходила легко. Никаких мучительных токсикозов. Ваня родился в ноябре. Жена разбудила меня ранним утром дрожащим голосом:
— Денис, воды отошли!
Я, как мог, попытался ее успокоить:
— Не дрейфь, все будет хорошо! — а самого аж колотит от страха.
В тот день по расписанию у меня было два спектакля. Утренний — детскую сказку — удалось отменить. Позвонил заведующей труппой:
— Я не приду. У меня жена рожает.
— Как не придешь? А нам что делать?
— Делайте что хотите, а мне Иру надо в роддом везти.
Они там как-то раскидали мой текст по другим актерам, отменять спектакль не стали.
Я проводил Иру в роддом, он находился неподалеку от дома ее родителей в Новогиреево — ничего пафосного, обычное медучреждение. Сдал жену с рук на руки врачам. А сам побежал назад за вещами: мне вручили длиннющий список того, что необходимо принести.
Вечером в Театре на Перовской давали «Женитьбу», я играл слугу Подколесина. Роль небольшая, но построена так, что мне постоянно приходилось болтаться на сцене. А как только оказывался за кулисами, бежал на вахту звонить в роддом:
— Как там Рожкова?
— Еще не родила.
Мобильные тогда считались дорогой игрушкой, нам с Ирой они были уж точно не по карману.
И вот в очередной раз я добрался до вахты, а там ждет записка: «Ира родила мальчика».
Промучилась она весь день, рассказывала потом: «Боль была такой, что мне хотелось тебя убить». Но все, как я и говорил, закончилось хорошо.
Поскольку часы показывали одиннадцать вечера, ехать к Ире было бессмысленно: меня бы к ней все равно не пустили. Я сбегал в магазин, и мы с коллегами отметили это событие. Потом я еще добавил дома с тестем и тещей, наверное, в общей сложности в тот вечер «принял на грудь» пол-литра, не меньше.
Но нанервничался так, что оставался трезв как стекло.
Выписывать Иру из роддома отправились всей семьей. Мне вручили большой голубой кулек, который я держал на руках в машине по дороге домой. Но когда дома жена распеленала сына и попыталась мне его дать, я жутко испугался: он был таким крошечным и беззащитным, а вдруг уроню или, не дай бог, что-то сломаю?! В общем, на руки его принял только с третьей попытки. Дядя Сережа был счастлив: внук оказался копией дочери, а Ира, в свою очередь, похожа на отца.
Когда подросла младшая сестра жены Инна, в типовой советской «двушке» нам стало тесно и мы перебрались к моей маме на ее двадцать девять квадратных метров. Но тут случилось маленькое чудо. Я как педагог стоял в очереди на муниципальное жилье.
Получить его в обозримом будущем даже не мечтал, но меня включили в городскую программу «Молодой семье доступное жилье» и дали двухкомнатную квартиру в Люблино. За аренду надо было платить тысячу сто рублей в месяц, а свою собственную квартиру мы тогда только начали строить, получив городские субсидии. Они были скромными, и чтобы сводить концы с концами, сдали мамину «двушку» и вместе переселились к нам.
Моих дедушки Стася и бабушки Люды к тому времени уже не было в живых. С ужасом вспоминаю два года, в течение которых одного за другим потерял не только их, но и близкого друга. До сих пор не могу ходить на кладбище, мне становится плохо.
Денег катастрофически не хватало, порой собирали по карманам мелочь, чтобы купить бутылку кефира на завтрак.
Но это было не самое страшное. Убивало то, что я — мужчина — оказался не в состоянии обеспечить свою семью. А ведь чистоплюем не был, ничем не гнушался, чтобы заработать.
Актер Театра на Перовской Паша организовал частную фирму, расцвет ее деятельности приходился на новогодние праздники. Года четыре трудился у Паши Дедом Морозом, зарабатывал очень приличные деньги — долларов сто пятьдесят за елку. Правда, это на троих: моя жена наряжалась Снегурочкой, а тесть шоферил. В день успевали объехать десять адресов.
Однажды нас как лучшую бригаду отправили в «Националь». У входа столкнулись с Валерией и Лагутенко, подумали: будем развлекать звезд.
Оказалось, их пригласили спеть. В тот вечер гуляли какие-то серьезные товарищи, высокопоставленные «нефтяники». Пока они веселились, мы с Ириной водили хороводы вокруг елки с их детишками. Меня попросили выйти к микрофону и поздравить собравшихся. Я сказал: «Желаю счастья, здоровья, побольше денег, хотя, смотрю, их у вас и так немало». Сорвал аплодисменты и удалился. За два часа нам заплатили неимоверную сумму — две тысячи долларов. Мы тут же раскошелились на приличную «стиралку».
А еще я вел корпоративы, за вечер иной раз удавалось заработать долларов пятьсот. Но в основном впахивал аниматором на детских праздниках — пятьдесят долларов за вечер. Или играл с другими актерами сказки по детским садам и школам за двести рублей, в день давали два представления, так что зарабатывал четыреста рублей.
Правда, вставать приходилось в пять утра, ехать на метро на другой конец города, тащить на себе тяжеленную сумку с костюмами и декорациями.
Эти заработки спасали, но ненадолго. Подрабатывал и официантом (эту профессию я успешно осваивал еще в студенческие годы), и разнорабочим в пекарне — мне поручили закатывать в печь телеги с тестом, а потом выкатывать горячие батоны. Еле продержался неделю, очень плохо переношу жару, а пекло там страшнейшее. Брался за все — поработал и модератором голосового чата, и страховым агентом, и коммивояжером: предлагал народонаселению приложиться к бокальчику с новым сортом виски и поучаствовать в лотерее. Когда «Бритиш Петролеум» задумал повысить квалификацию своих сотрудников, получил приглашение провести тренинги их менеджеров: я изображал проблемного клиента, садился напротив бедного служащего и начинал выкобениваться: и то у вас не так, и это!
А сотрудник должен был меня уговорить, уболтать, успокоить и расслабить, чтобы получить повышение по службе.
Из Театра на Перовской я к тому времени ушел, отработав два сезона. Это был не мой театр. Лучше не играть там, где тебе некомфортно. Ушел в никуда. Пора было что-то предпринимать, а не сидеть и ждать у моря погоды. И правильно сделал, к чему эти иллюзии: я, мол, работаю. А какая это работа, когда не испытываешь удовлетворения и зарабатываешь гроши?!
Я попытался перейти в другой театр.
Это оказалось задачей невыполнимой. В «Современнике» ответили, что не отсматривают актеров, только выпускников училищ. Может, их просто обязывают это делать? У Генриетты Яновской в ТЮЗе дошло до приглашения на показ. Но меня вместе с другими актерами промариновали в коридоре несколько часов. В итоге пришлось уйти: я опаздывал на работу, не вспомню уж какую.
Не оставлял попыток пробиться в какой-нибудь фильм или телесериал. Несколько раз все-таки удостаивался приглашений на кастинги. Однажды пришел на студию, а там сидел никому не известный пузатый мужчина, который вел себя так, будто он Лунгин или Месхиев. Вроде и не хамил, но разговаривал настолько высокомерно, что я был даже рад, когда он меня не взял.
Это был жуткий период в моей жизни, и вспоминать о нем тяжело. Изо дня в день я чувствовал себя униженным — словно ты товар, который никто не хочет покупать. Это то, из-за чего актеры спиваются, вешаются или выходят в окно. То, из-за чего не надо идти в нашу профессию, если, конечно, ты можешь без нее прожить. Я не мог и потому упорно ходил на кастинги. Но отказ следовал за отказом, на меня навалилась страшная депрессия. Слава Богу, что рядом была Ира. Она всегда находила правильные слова.
— Опять не взяли, — жаловался я.
— Ну и что?
— Как что? У меня снова ничего не получилось.
— Но ты же хочешь, чтоб получилось?
— Еще бы!
— Значит, получится. Главное сильно хотеть. И еще — научиться ждать.
Но ждать — это самое трудное. Ты сначала веришь, что вот еще немного — и надежды сбудутся. Потом начинаешь дергаться, сомневаться в себе, потом терпение лопается и ты впадаешь в отчаяние. Самым проверенным, безотказно действующим лекарством в таких случаях для многих актеров становится алкоголь. И я заливал горе, напивался до чертиков. Но жена меня не пилила, за что я ей всегда буду благодарен. Мне не приходилось врать, выкручиваться, что в том моем положении было бы особенно тяжело. Когда понимал, что до дома не дойду, звонил Ире:
— Я заночую у друзей. Вернусь завтра.
— Хорошо, — легко соглашалась она.
И назавтра никаких «терок» по поводу того, где ночевал, с кем. Ирина все понимала. И доверяла мне. Когда позже сутками я снимался в «Глухаре», жена никогда не терзала расспросами: почему пришел за полночь? Она знала: был на работе. И если сама Ира возвращается домой поздно, я тоже не устраиваю скандалов. Значит, так закончился спектакль в «Театре Луны», где жена сегодня заведует гримерным цехом. Кстати, там ее окружают мужчины хоть куда, но я не закатываю сцен ревности. Ирина не дает повода.
Это не значит, что жили мы всегда душа в душу, тихо-мирно. Притирались лет шесть, наорать друг на друга могли на ровном месте, поскандалить — как нечего делать. Из-за брошенных посреди комнаты носков или из-за того, что забыли забрать вещи из химчистки.
А вот по поводу фильмов, спектаклей, книг мы с женой никогда не спорили, наши мнения совпадают. Я в свое время «подсадил» Ирину на своего любимого писателя Гоголя, подсунул дорогие моему сердцу фильмы «Пролетая над гнездом кукушки», «Амадей», «Большой Лебовски» и был счастлив, что она восторгается всем этим так же, как я. А в последнее время наши вкусы сошлись на прозе Захара Прилепина. Мой партнер по «Глухарю» Вовка Фекленко дал почитать один из его романов, а потом уж мы с женой купили все остальные книги писателя. Кстати, когда Фекленко начал ухаживать за нашим гримером Камиллой, я его подбадривал и одобрял: «Вовка, не отступай, гримеры — это тема».
Я очень доверяю мнению Ирины. Если хочу услышать оценку своей работы, иду к ней. Она из тех жен, которые относятся к мужьям-актерам без придыхания.
Ира никогда не соврет: «Все прекрасно, ты гений», если ей не понравится, как я сыграл, скажет как есть. Порой ее правда меня расстраивает, но не обижает. Благодаря жене я адекватно себя воспринимаю, и звездная болезнь мне не грозит.
Были в нашей семейной жизни и ситуации, когда мы чуть не расстались. Впервые это случилось через четыре года после свадьбы, ютились тогда в квартире моей мамы. Не помню уж, что стало причиной, наверное, какая-то ерунда. Но мы крупно поскандалили, наговорили друг другу такого, что, казалось, простить невозможно. Я потом сто раз об этом пожалел, но слово не воробей. Ира собрала вещи. Сердце мое разрывалось, я не хотел, чтобы она уходила. Слонялся по комнате, перелистывал какие-то книги, и вдруг из одной выпала записка. Ира прислала мне ее из роддома.
«Все хорошо, — писала она, — скоро мы с Ваней вернемся домой, целую». Вроде ничего особенного, но я вдруг вспомнил, как во время спектакля бегал к телефону узнать, родила жена или еще нет. Как забирал их из роддома и ехал домой с голубым кульком на руках, в котором посапывал мой сын... Я молча отдал ей эту записку. Ира прочитала, минут пять посидела и стала разбирать чемодан.
В другой раз — на шестом году совместной жизни — нам обоим показалось, что любовь ушла, отношения исчерпаны и больше не имеет смысла тянуть. Быт заел, Иру достала безысходность, она психанула. Я тогда работал аниматором за копейки в клубе «Огород». Уже собирался ехать домой, и тут позвонила жена, сказала, что ребенок фруктов не видит, а ему нужны витамины! Ну, я купил по дороге на последние деньги апельсинов.
Пришел, поставил на стол пакет. Мы не разговаривали, считали, что все уже сказано, все между нами решено. Тишина давила, я включил телевизор, шел «Служебный роман». Через минуту ко мне на диван подсела Ира. Мы досмотрели фильм до конца, потом взглянули друг другу в глаза и поняли: расходиться не будем.
После этого случая мы еще не раз ссорились, однажды кто-то из свидетелей нашей перепалки в шутку назвал нас итальянской семьей. Прозвище прижилось, с тех пор как только начинаем уж слишком сильно расходиться, сами об этом вспоминаем и гнев куда-то улетучивается. Но как бы мы ни скандалили, Ирина никогда не позволяла себе унизить меня, бросить: «Ты неудачник, ты загубил мою жизнь!»
Может, если б у нас все было шоколадно, имели бы денег невпроворот и не испытывали бытовых проблем, давно бы разбежались.
Но мы, оказавшись в сложной ситуации, не опустили руки, и это нас по-настоящему сблизило. У меня сегодня нет никого роднее, чем Ира.
В начале нулевых наступил момент, когда работы не стало вообще. Как ни бился, найти ничего не мог. Помереть с голоду не дала жена, она, что называется, впряглась в сериал «Мачеха». Год пахала гримером по двенадцать, а то и по пятнадцать часов шесть дней в неделю. Еле доползала до дома и валилась с ног.
А я, видя, как убивается Ира, чтобы прокормить нас, окончательно впал в депрессию. «Ты — хронический неудачник. Что, так и будешь жить на пенсию матери и зарплату жены, продолжать влачить свое жалкое существование?
Или все-таки хватит смелости поступить по-мужски, покончить со всем разом?» — я был в тупике, из которого видел только один выход. Не дай бог никому пережить такое.
Внутри поселилась сплошная чернота. Именно в тот момент, у последней черты, судьба надо мной смилостивилась. Случайно повстречал знакомую актрису Арину Маракулину. Разговорились, я узнал, что Арина стала прихожанкой храма Священномученика Антипы. В церковь я и раньше захаживал, молился, но истово верующим не был. Арина рассказала, как ей в тяжелый момент помогли беседы со священником отцом Димитрием Рощиным. Попросил ее: «Отведи меня к нему, а то просто край».
Я стал ходить на службы, потом на исповеди рассказал отцу Димитрию все о себе без утайки, принял причастие.
Что он говорил, как наставлял, повторить не могу, это очень личное. Но после причастия жизнь стала обретать для меня новый смысл. Нельзя обходиться без веры в нашем сложном мире, иначе будешь трепетать как лист на ветру.
Вскоре друзья организовали компанию и позвали на работу. Они занимались экзотическим бизнесом, устраивали розыгрыши, как в фильме «Игра». Меня там использовали поначалу как актера, а потом доверили съемку и видеомонтаж розыгрыша: клиенту в финале дарили диск с мини-фильмом. Новая работа стала мне даже нравиться. К примеру, одного мужчину друг завлек на встречу в бар, где тому, пока он ждал за стойкой, предложили купить «слоуэр» — замедлитель времени. Продавец лихо продемонстрировал действие «новинки».
Когда включалась кнопка, все люди, сидевшие за столиками, начинали двигаться как в замедленной съемке, даже водка в рюмку текла особенно неторопливо (еще бы, ведь это был гель для душа!). Наша «жертва» и помыслить не могла, что все находившиеся в тот момент в баре подставные. Клиент позвонил жене:
— Люсь, мне тут замедлитель времени предлагают купить. Как думаешь, брать?
— Бери, только смотри, чтоб не подсунули китайскую подделку, — ответила бдительная жена.
Когда розыгрыш раскрылся, все хохотали от души.
Звонок от режиссера Гузэль Киреевой раздался, когда я почти смирился с тем, что актером мне быть не суждено.
Она искала исполнителя роли татуировщика в детективный сериал «Безмолвный свидетель» и в ворохе фотографий из актерской картотеки разглядела мою — я на ней с коротким «ежиком» на голове и татуировкой. Эти языки пламени, как у Клуни в фильме «От заката до рассвета», нарисовала мне на теле Ира. Когда завершились два моих съемочных дня, Гузэль сказала: «Денис, я тобой довольна. На НТВ запускается новый проект, там две главные мужские роли, ты очень подходишь на одну из них. Мы тебе позвоним».
Сколько раз я слышал эти слова! И просто запретил себе надеяться, гнал всякую мысль о том, что смогу вернуться в любимую профессию всерьез и надолго...
На пробы в сериал «Глухарь» меня позвали сразу после Нового года.
Претендентов на роль Антошина было трое. Мне повезло: телеканал дал установку продюсеру снимать неизвестных актеров. Я понимал, что роль абсолютно моя, и так долго этого ждал, но пришлось набраться терпения еще на десять дней, пока кинопробы окончательно не утвердил канал.
На «Глухаре» собралась прекрасная команда, все актеры попали в свои роли, что случается крайне редко. Правда, с Машей Болтневой весь первый сезон были на ножах. Несмотря на то, что играли любовников, цапались на съемочной площадке как кошка с собакой. Оказались очень разными, не сошлись характерами — точнее не скажешь. Маша была еще очень молодой, неопытной, экспертом по части взаимоотношений женщин и мужчин не являлась. А играть нам предстояло исключительно любовь.
— Я не могу резать огурцы и говорить о любви, — заявляла Маша режиссеру.
— Почему не можешь? В жизни все именно так и происходит, — не оставался я в стороне: если что-то кажется мне неверным, никогда не промолчу.
— Только не в моей, — упорствовала Маша, — чтобы поговорить о серьезных вещах, я должна все отложить, сесть и принять серьезный вид.
— Но это же глупость!
И вот уже разгорелся конфликт. Маше не нравилось, что я постоянно встреваю. А я в свою очередь был уверен: ей не хватает актерского опыта. Она считала, что все это «понты» выпускника Школы-студии МХАТ. Но я же не индюк надутый, чтобы гордиться тем, что в отличие от Болтневой окончил столичный вуз.
Школа, конечно, вещь важная, но не всесильная. Ведь написал же Станиславский незадолго до кончины: зря я придумал свою систему, одаренному человеку она не нужна, а бездарному — не поможет.
Стычки на съемочной площадке — нормальное дело. Мы три года жили одной семьей, встречались шесть дней в неделю, проводили вместе по двенадцать часов подряд. Подсчитал: за это время Максима Аверина я видел чаще, чем свою жену. А в семье не бывает все безоблачно, случаются ссоры, люди устают от ежедневного общения и начинают друг друга раздражать. Сколько раз мы с Максимом, особенно сильно измотавшись и устав, «обменивались любезностями»:
— Иди ты на х...!
— Сам туда отправляйся!
Но через минуту уже мирно попивали чай. Нам не требовалось прилагать сверхусилий, чтобы играть друзей. Помню, во втором сезоне снимали знаменитую сцену примирения Глухарева и Антошина. Я не собирался плакать, слезы хлынули сами, как только мы произнесли первые реплики.
Удачно влился в нашу компанию и Владик Котлярский, его персонаж Стас Карпов появился на экране лишь в конце первого сезона. Актер он замечательный, хотя плохо запоминал свой текст, приходилось снимать несколько дублей. А еще Котлярский оказался человеком дотошным, часто останавливал съемку, начинал разбирать сцену по косточкам. «Нет, — говорил Владик, — Денис не может так подавать мне руку, он же испытывает к Стасу дикую неприязнь. Это надо как-то показать».
Котлярский специально познакомился с милиционерами, сопровождал их на задания, смотрел, как те работают, консультировался с ними по поводу каждого эпизода, постоянно созванивался, делился наблюдениями.
Зато добился результата: его персонаж произвел впечатление на зрителей, особенно на женщин. Дамы обожают брутальных мужчин.
В продолжение «Глухаря» сериал «Пятницкий» пригласили сниматься Вику Тарасову и Влада Котлярского. Что касается нас с Авериным, то за три года мы успели переиграть, кажется, все эмоции — от любви до ненависти, от дружбы до предательства. То, что нас не будет в «Пятницком», стало нашим с драматургом Ильей Куликовым и продюсером Ефимом Любинским общим решением. О чем я нисколько не жалел, мне очень хотелось переключиться на что-то другое.
Первое, что я сделал, когда получил гонорар за «Глухаря», — повел Ирину в ресторан.
Слишком долго мы не могли себе такого позволить. Ну а потом уж и шмоток накупили, и машину приобрели. Я мечтал о «ягуаре» — денег теперь хватало, но решил: зачем мне такой шикарный автомобиль? И ограничился простым надежным «судзуки гранд витара». К чему обрастать ненужным пафосным скарбом? Да и маме надо помогать, и Иркиной сестре — она недавно родила ребенка. А еще лучше отложить деньги Ивану на квартиру, недалек тот день, когда сыну захочется от нас отделиться. В ноябре ему исполнилось двенадцать. Возраст еще не переходный, но достаточно сложный. Родителям надо держать ухо востро, ведь детей сегодня окружает множество соблазнов. Я строгий отец, но по большому счету мне некогда заниматься воспитанием сына.
Последний мой проект снимается в Питере, где пропадаю неделями.
Однажды заглянул в Ванин дневник и обнаружил: сын нахватал «трояков». И не потому что не способный, с мозгами у него все в порядке. Если захочет — может учиться хорошо, но ленится. Как и многие сверстники, Иван предпочитает порезаться в какую-нибудь компьютерную игру, а не корпеть над учебниками. Я тогда запаниковал, позвонил своей старой знакомой, по образованию педагогу, пожаловался:
— Мой лоботрясничает, ничего делать не хочет.
— Это нормально, — успокоила она. — Вспомни себя в его возрасте. Если б ты мне сказал, что Иван грызет гранит науки с утра до вечера и его на улицу не выгонишь, я бы считала, что есть основания бить тревогу и надо что-то с этим делать.
Не так давно сын увлекся сноубордом, ходит в спортивную секцию, мы купили ему экипировку.
Он ребенок не проблемный, очень коммуникабельный. Еще совсем маленьким на чужой детской площадке Ваня всегда становился своим через пять минут. Да и теперь остается заводилой в любой компании. С чувством юмора у нашего парня тоже все в порядке. О будущей профессии он еще не задумывается — рано. Правда, заявил, что актером быть не собирается, что меня несказанно радует.
Мама вернулась в свою квартиру на «Сходненской», мы сделали там хороший ремонт. А в нашей новой квартире, за которую полностью рассчитались, жена сделала перепланировку и превратила ее из «двушки» в «трешку».
Пока решали, как это должно выглядеть, успели переругаться раз десять. В конце концов я вручил Ире деньги и сказал: «Единственное, о чем прошу, чтобы на балконе у меня был утепленный кабинет с компьютером и стеллажами для книг, и еще чтобы у нас появилась гардеробная. Остальное — на твое усмотрение. Я вмешиваться ни во что не стану. Войду в дом, только когда все будет готово».
Мы сдали наше муниципальное жилье и въехали в отремонтированную, «с иголочки» квартиру семнадцатого июля прошлого года — в годовщину нашей свадьбы, устроили новоселье, пригласили друзей, отметили сразу два события.
После «Глухаря» в предложениях новых ролей недостатка нет.
Хотя я иной раз, смотря какую-то серию, расстраивался: какой ужас, стыдоба! Что скажет мой учитель Табаков? Мне это действительно важно, ведь Олег Павлович, как никто, умеет дать профессиональную оценку. Но пока случая узнать о его впечатлениях не представилось. А в другой раз глядел на себя и радовался: хорошо сыграл, молодец! Ире мой Антошин тоже пришелся по душе, посмотрев сериал, она меня хвалила.
Во время показа «Глухаря» кто-то распустил слух, что я раньше служил в милиции. Однажды в супермаркете ко мне подошла девушка со словами: «Как приятно встретить здесь оперативника из нашего отделения».
Я не стал ее разочаровывать, хотя милиционером никогда не был.
Сейчас снимаюсь в сериале «Чужой район», где у меня главная роль — снова милиционера, на сей раз участкового.
— Зачем ты согласился? — недоумевали друзья. — Не надоело носить форму и гоняться за преступниками?
— Нет, — отвечаю, — не надоело. Можно сыграть герцога, красноармейца, таксиста и академика, и это будет один и тот же человек. А можно сыграть десять милиционеров, и это будут разные люди. Ты же не погоны играешь, а судьбу.
А еще вместе со Львом Дуровым, Сергеем Никоненко, Раисой Рязановой, Еленой Санаевой и Нелли Пшенной мы колесим по стране с антрепризным спектаклем по пьесе Александра Галина «Аккомпаниатор». Это лишь одна из пяти моих сегодняшних театральных работ.
От поклонниц отбою нет. Но я никак не реагирую, остаюсь парнем стеснительным. Да и жену предавать не собираюсь. Мы столько пережили вместе, столько душевных сил и терпения вложили в наши отношения, чтобы сделать их такими, как сейчас. Знаю кучу примеров, когда распадались семьи, потому что супруги теряли доверие друг к другу, а вопросы «Почему пришел домой поздно? Опять с бабами шлялся?» становились роковыми для брака. Я берегу наши чувства и ни на что их не променяю.
С нетерпением жду премьеру телесериала «Чужие крылья», где сыграл летчика, защищавшего родину в 1941-м. И выхода фильма «Поцелуй в голову». У меня там не только главная роль — картина снята по моей идее. Показалось интересным рассказать историю про парня, работающего «трезвым водителем». Я пришел с этим на НТВ, и меня поддержали, продюсеры канала тут же заказали сценарий на эту тему.
На очереди еще два проекта, которые скоро запустятся.
Единственная роль, от которой сегодня отказываюсь, — Дед Мороз. Но не зарекаюсь. Может, когда-нибудь исполню ее для маленькой, похожей на меня девчушки. Мы с Ириной в последнее время об этом подумываем...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки салон интерьеров «ТРИО»
Подпишись на наш канал в Telegram