Маша, разлучив меня с Фомой и Фокой, ты совершаешь ошибку. Сегодня им шесть, завтра семь, послезавтра восемь. А в десять они спросят: мама, что ты наделала?
Прочесть статью в том журнале меня заставил заголовок, кричащий и пугающий: «И тогда Фока закричал: «Спасите брата!» Он стоял под фотографией Маши Шукшиной и наших детей. У меня началась паника: неужели я чего-то не знаю и одному из близнецов грозит опасность?!
Когда стал читать, от сердца отлегло. С Фомой и Фокой все в порядке.
Заголовок — обычная приманка для читателя. А статья... Хорошо, что она стала поводом для Маши провести день с детьми, пусть даже в присутствии журналиста и под прицелом фотокамер. Шукшина рассказала, как они счастливы втроем, что у них загородный дом, вокруг чистый воздух, природа, погода...
Первый же абзац «огорчил до невозможности», как говорил Глеб Жеглов. Оказывается, Шукшина одна растит сыновей, а со страниц разных изданий на нее льются потоки грязи. Дети у Маши будто бы от святого духа. О том, что она лишила меня возможности общаться с мальчишками, в статье ни слова. С мая прошлого года мне не дают нормально видеться с Фомой и Фокой. Наказали за то, что, расставшись с Машей, я позволил рассказать о себе на страницах «Коллекции Каравана историй». Но в тех публикациях нет ни слова лжи.
В них все как есть: правда о том, что стало с моей жизнью после столкновения со звездой по имени Мария Шукшина.
В статье, которую я держал в руках, не было явной лжи, но не было в ней и искренности. В каждой строчке сквозила расчетливая выверенность фраз. Маша тщательно отретушировала детали, создавая новогоднюю лубочную картинку домашнего счастья, для которого ей и детям вполне хватает друг друга. Но все ли так хорошо, как утверждает Маша?
Я вижу сыновей всего два раза в неделю по пятнадцать минут. Когда Фоку и Фому привозят в школу в подготовительный класс. Они выходят с занятий, переодеваются, садятся в машину, машут ручками и уезжают. Все. Няня со мной здоровается. А что ей остается, если я отец детей?
Но нет сомнений: няне даны инструкции поторапливаться, чтобы наше общение было как можно короче. Мальчишки же, завидев меня, бросаются на шею. Они не задают вопросов: «Почему ты к нам не приходишь?» или «Почему вы с мамой больше не вместе?» Они прекрасно все понимают. За те пятнадцать минут, что у нас есть, рассказывают о своих успехах — что Фока нарисовал, а Фома сконструировал. Просят что-то купить. Я никогда точно не знаю, смогу ли увидеть их в следующий раз. Езжу в школу как на работу, откладывая дела, встречи, переговоры. И только одна мысль: привезут — не привезут? Тупо сижу, жду своих детей. Если их нет, начинаю дергаться: а вдруг заболели? Звоню им домой, а на том конце провода, узнав мой голос, вешают трубку...
Я всегда сам одевал детей, покупал одежду. Теперь не знаю, что из вещей нужно, поскольку не могу лично провести ревизию в их шкафах, но время от времени на свой страх и риск отправляюсь в магазин. Обновки отдаю консьержке, в лучшем случае — домработнице. Меня даже на порог не пускают. Да я и сам в этот дом не стремлюсь.
Никому не пожелаю такой жизни. Раньше и не подозревал, насколько мучительно, когда тебя лишают возможности общаться с детьми. Я терпеливый человек, спокойно переношу физическую боль. Бывший спортсмен — руки ломал, ноги и даже позвоночник. Но по сравнению с тем, что сейчас переживаю в душе, все эти травмы — ничто. Переживаю, а сделать ничего не могу. И винить некого — сам виноват...
Главную ошибку я допустил, забросив процветающий бизнес и целиком посвятив себя семье. Мужчина не должен так поступать — забывать о завтрашнем дне. А я забыл. Читал, что у женщин случается послеродовая депрессия, а я, в сорок лет впервые став отцом сразу двух сыновей, испытал послеродовую эйфорию. Мне хотелось быть рядом с малышами и Машей постоянно, никуда не отлучаясь, заботиться, опекать. Вот пример из жизни: идет совещание и вдруг у меня щелкает в голове — как там дети, Маша? Я вскакиваю со словами «Простите, мне нужно срочно уехать» — и чуть не бегу к машине.
Убедившись, что дома все в порядке, я, конечно, возвращался на работу. Но все равно — так бизнес не ведется. А потом вовсе забрал деньги, вышел из дела, за что и поплатился. Сейчас пытаюсь наверстать упущенное, но получается, увы, не так споро и успешно, как десять лет назад.
Времена нынче другие.
Деньги таяли, а с ними и Машин интерес ко мне. Получается, приманил девушку дорогими подарками, роскошными декорациями в виде зарубежной недвижимости, яхты, а потом свернул их в трубочку и поставил за шкаф. Люби, мол, меня, Маша, таким, какой есть. Вслух Шукшина не возмущалась, но ее отношение ко мне изменилось, без слов было понятно, что она думает: мы так не договаривались. Помню, еще будучи успешным бизнесменом, как-то подарил ей серьги с бриллиантами. Принес домой две пары на выбор: одни с камнями побольше, другие с камнями «почище». Пока Маша с Лидией Николаевной судили-рядили, какие оставить, я вышел из комнаты. Перегородки в квартире тонкие, и я невольно услышал реплику Федосеевой-Шукшиной: «Когда он тебе, в конце концов, машину купит?!»
Потом я подарил Маше «мерседес» — на рождение детей.
Но осадок, как говорится, остался.
Как человек, знающий цену деньгам, я бесконечно уважаю Машину работоспособность, желание заработать. Сейчас это у нее хорошо получается — Шукшина востребована и любима зрителями. Но кто знает, что будет дальше, судьба актрисы переменчива. Маша совершенно правильно делает, работая на полную катушку, берясь за все, что предлагают. Но дети при этом не должны страдать. «Она одна детей растит», — умиляется на Машу автор загородной пасторали в том журнале. С этим я не могу согласиться. В том-то и дело, что они растут сами по себе, как сорная трава. За высоким забором.
Рад, что у Маши появилась дача, не знаю уж, купила она ее или снимает. Шукшина всегда мечтала иметь дом. Мы ведь и познакомились с ней, когда она вместе с матерью приехала выбирать участок. Я тогда был гендиректором фирмы, занимавшейся подмосковной недвижимостью. Наши отношения развивались быстро: несколько походов в рестораны, поездок в яхт-клубы — и вот мы уже живем на моей съемной даче на Николиной Горе. Земля, которая тогда приглянулась Маше, перешла к посторонним людям, ей достался другой участок, и она затеяла строительство. Дом подвели под крышу, когда Маша решила, что выбранное направление — участок на трассе «Дон» — ей не подходит. И продала дом. В 2010 году я собирался взять на фирму два с половиной гектара земли, полгектара из которых мы с Машей хотели оставить себе. Но отношения между нами стали портиться, бизнес мой затухать, и покупки не случилось.
После того как мне пришлось отказаться от аренды дачи Туполева на Николиной Горе, маленькие Фома и Фока жили летом в поселке писателей в Красновидово на Новой Риге, где у Маши двухкомнатная квартира в таунхаусе. Землю под дачи выделил Союз писателей еще при жизни ее отца — Василия Макаровича. Но со строительством затянули, меняя один проект на другой. В итоге построили таунхаусы. Место там потрясающее — сосны и прямой выход к Истре.
Среди соседей Маши много известных людей: Михаил Ширвиндт, Георгий Данелия, Ирина Муравьева. Там же и я снял трехкомнатную квартиру, в которой со мной жили Фома и Фока. В двухкомнатной летом обитал Макар с няней. И Маша, когда приезжала со съемок отдохнуть.
Но дом, конечно, лучше квартиры.
Я выяснил, где находится тот, что облюбовала Шукшина, и все лето туда катался в надежде увидеть Фому и Фоку. Рядом с участком есть плохонькая детская площадка, куда их приводила няня. Мальчишки потом рассказывали мне, как они не любят эту дачу.
Как только Маша узнала, что я нашел детей, им тут же запретили покидать участок, посадили за глухой высокий забор, под которым мышь не проскочит.
Выбирая этот дом, Шукшина не думала о том, что шестилетним детям он не подходит. Им там совершенно нечем заняться: нет качелей, горок, песочниц, а главное — друзей. В Красновидово я устраивал для близнецов шумные яркие праздники, созывая в гости всю окрестную детвору.
Вот это было веселье! А что теперь? Хорошо, что в доме есть сауна. Посещать парную приучил детей я. Они вместе со мной ходили в спортивный клуб, плавали в бассейне, а потом, чтобы не простудиться, по десять минут сидели в сауне. Правда, постоянно ныли: «Пап, сколько времени осталось?»
Не сказать, чтобы им нравилось вдыхать горячий воздух, но для здоровья полезно. Мне приятно было читать в том журнале, что Маша лечила простывшего Фоку моим методом.
Заканчивается статья про Машино семейное счастье интригой: мол, Новый год Шукшина с сыновьями собирается отмечать не втроем, а вчетвером. Я спросил Фому и Фоку, как они встретили праздник. «Ску-у-учно! — ответили мальчишки. — С мамой и бабушкой».
Вот и вся интрига.
Четыре с половиной года дети жили со мной под одной крышей. Я их кормил, одевал и обувал, водил в секции. Маша даже после того, как мы расстались, в каждом интервью подтверждала: «Борис — хороший отец». А я, неблагодарный, позволил себе высказаться в прессе, что она не лучшая на свете мать. Я не ставил целью очернить Машу, оклеветать, лишь рассказал, как все было на самом деле. И меня предали анафеме.
Маша перестала общаться со мной даже по телефону. Первые недели после публикации иногда удавалось произнести в трубку вопрос:
— Ты можешь дать мне детей в выходной, я взял билеты в цирк?
— Нет, — и дальше только короткие гудки.
«Да», «нет» — это хотя бы что-то.
Потом вообще не стал слышать ее голоса. Я не конфликтный человек, не люблю воевать. А то, что в последнее время между нами происходит, — это реально война, тупая и бессмысленная. По-другому не скажешь.
Сначала Маша не отпустила близнецов кататься со мной на лыжах. Сказала, Фока плохо себя чувствует. Но вскоре на страницах глянцевого издания я увидел своих детей на горнолыжном курорте с мамой, которая не то что на лыжах никогда не стояла, но и дорогу в фитнес-зал не знает. С ними еще была бабушка — Лидия Федосеева-Шукшина. Тоже «крутая» горнолыжница. Красивый получился пиар на фоне альпийского снега. Но я всегда в таких ситуациях думаю о детях, которые проделали немалый путь в одну сторону, а потом, спустя всего три дня, — в другую.
В мае в один прекрасный день из моей съемной дачи в Красновидово без моего ведома были вынесены все детские вещи.
А мне стали рассказывать, что близнецов увезли на полтора месяца на море. Я засомневался, приехал и открыл ключом, который тогда у меня еще был, дверь Машиной квартиры. Мальчишки, увидев папу, оторопели, мое появление стало для них полной неожиданностью. Такое впечатление, что им сказали: «Папа в командировке». А может, даже умер?.. На самом деле они никуда не уезжали из Москвы, их просто-напросто прятали от меня. Война, объявленная Машей, набирала обороты.
Но это и мои дети, мне важно знать, что с ними происходит, например почему Фома и Фока не пришли на подготовительные занятия в школу?
И я снова берусь за телефон. Все зависит от того, кто возьмет трубку. Няня и Макар сразу ее бросают — им ни к чему ссориться с Машей. Если же подходит Фома или Фока, радости моей нет предела. Они тоже счастливы, рвут телефон друг у друга из рук. Фока начинает рассказывать одно, Фома — другое. Привыкли со мной делиться, и теперь им этого очень не хватает.
Возможность видеться с близнецами появилась в октябре, когда они стали два раза в неделю ездить в школу в подготовительный класс.
— Пап, мы знаем, почему вы с мамой расстались, — сказали они мне в одно из первых свиданий.
— И почему же?
— Потому что ты ее любишь, а она тебя — нет.
Как шестилетние ребята могли все так точно понять?!
Трудно сказать, что ко мне чувствовала Маша. Чужая душа — потемки, тем более Машина. Такого закрытого человека еще поискать. Иногда кажется, что любовь была, ведь она решилась родить от меня детей. Я же хоть и не сразу, но влюбился настолько сильно и искренне, что до сих пор не могу избавиться от этого чувства. А может, и не хочу.
Даже не знаю, когда ко мне пришло осознание этой любви: может, после того как Маша сказала, что беременна? Я был безумно рад, ощущал себя самым счастливым на свете. Может, любовь родилась из чувства благодарности к Маше, подарившей мне эти невероятные, ни с чем не сравнимые эмоции? Точно знаю, если б не дети, мы бы разбежались. Однозначно. Не потому что я хороший, она плохая или наоборот.
Мы просто разные, и понятия о семье, об отношениях с близкими у нас не пересекаются ни в одной точке.
Маша отнюдь не трепетный и не сентиментальный человек. Она неласкова, невнимательна. Наоборот, скорее сдержанна и холодна. А порой и вспыльчива. Мне кажется, мы оба были счастливы, когда узнали, что Мария беременна. Однако это не помешало ей из-за какой-то ерунды раскричаться на меня. Я почувствовал, что пахнет жареным, и дабы не наговорить лишнего, уехал. С миротворческой миссией прибыл потом очень вовремя, мне просто несказанно повезло: простив меня, Мария сказала, что еще несколько минут и я не застал бы ее дома. Она собиралась сделать непоправимое, чего бы мы потом себе не простили...
Маша никогда не делится чувствами, не вспоминает прошлого. Я ничего не знаю о ее детстве, только догадываюсь, что ласки и внимания этому ребенку явно не хватало. Как теперь не хватает моим сыновьям Фоме и Фоке. Маша редко показывает им свою любовь, но это не ее вина, это ее беда.
О чем мы разговаривали? Говорил в основном я. У меня была бурная юность, есть что вспомнить. Много лет занимался спортивной гимнастикой в ЦСКА, поступил в институт советской торговли, работал по специальности. Несколько лет прожил в Германии, говорю по-немецки.
Мне не пришлось представлять Машу родителям. Мама развелась с отцом, когда мне было четырнадцать, с отчимом у меня сложились прекрасные отношения. Он ушел из жизни в 1997-м, а спустя два года умерла мама. Не знаю: будь она жива, захотела бы Маша с ней общаться?
Она не любит малознакомых людей и даже на артистические тусовки — премьеры, кинофестивали, на которых ее обязывал бывать статус звезды, ездила как-то неохотно. Меня с собой Шукшина никогда не приглашала, используя лишь иногда в качестве водителя. Не сказать, чтобы я обижался, но мне это было неприятно. Хотя подобные «пафосные» мероприятия не слишком интересны. Другое дело сходить вместе в театр или кино. «Водитель для Веры» — последний фильм, который мы с ней смотрели. Театр Маша посещала редко. С удовольствием согласилась пойти лишь на премьеру спектакля «Рассказы Шукшина» в Театр Наций Жени Миронова.
Она такая, какая есть. Я тоже не ангел с крыльями. Но существуют «традиции» в семье Шукшиных, к которым я так и не смог привыкнуть и которые в меру финансовых возможностей постоянно нарушал.
Удивительное дело, они не считают нужным дарить подарки к праздникам и даже на дни рождения.
А я это делал. Маша за все прожитые вместе годы мне ничего не подарила. «Лучший твой подарочек — это я». Однажды, каюсь, выпросил у нее презент. От фирмы «Картье» ей преподнесли бумажник, абсолютно мужской, с кармашками для пластиковых карт, визиток. Удобный, и бренд я этот люблю.
— Маш, может, отдашь мне?
— Бери...
Старший Машин сын Макар, пока был маленьким, иногда спрашивал маму: «А почему у нас дома не бывает праздников? Почему мне не дарят подарков?»
Он не услышал ответов на свои вопросы и с годами привык, что подарков ждать не стоит.
Вот и на Новый 2011 год, когда еще не был отлучен от семьи, я приехал к Маше домой.
Все, кроме Макара, отсыпались.
— Что тебе подарили? — поинтересовался я.
— Ничего, — пожал тот плечами.
Я достал кошелек и вручил ему купюру в пять тысяч рублей. Думаю, подростку уже можно дарить деньги. Все лучше, чем ничего.
Отношениям Маши с мамой — Лидией Николаевной — я тоже первое время удивлялся, пока не привык. По телефону они общаются достаточно часто.
А вот встречаются крайне редко. На моей памяти это происходило лишь несколько раз и как-то впопыхах, на бегу. Однажды Маша сказала, что ей надо встретиться с мамой. Привез ее в кафе в Петровском пассаже. И из разговора Федосеевой-Шукшиной с дочерью вдруг понял, что сегодня у Лидии Николаевны день рождения. Говорю: «А пойдемте-ка покупать вам подарок!» Она нашла себе что-то из одежды, примерила, я оплатил. Потом мы опять посидели в кафе и разбежались. Вот и все торжество. Понаблюдав за их отношениями, я многое про Машу понял.
Когда мы еще жили вместе, если по какой-то причине дети оставались с Машей, для меня это было катастрофой. Потому что близнецы были предоставлены самим себе и с утра до вечера смотрели телевизор. А я считаю, что для родителя непростительно запереть ребенка в четырех стенах, а самому весь день проваляться в постели.
Мы же ответственны за тех, кому даем жизнь. Но Маша, видимо, считает иначе, потому что сама так росла. Василий Макарович ушел рано, а Лидия Николаевна занималась карьерой. Про себя, наверное, Маша думает: «Я же выросла — и ничего, не самая последняя девушка в большой стране». Она никогда не жаловалась на маму. Единственный раз поругалась с ней, по сути, из-за меня. Когда мы стали жить вместе, Лидия Николаевна назвала журналистам мое имя, и Маша была страшно недовольна.
Но у Марии четверо детей. Ладно, Аня — уже отрезанный ломоть, самостоятельно живет в Питере, как рассказала в журнале Шукшина, руководит рестораном. А что будет с Макаром через два года?
Хотя Аня ведь тоже не блистала успехами в учебе. Маша хотела, чтобы дочь окончила тот же вуз, что и она, — иняз. На втором курсе Аня стала прогуливать лекции, доведя ситуацию до отчисления. За помощью она обратилась не к маме, а ко мне. Я созвонился с деканом, ректором и сумел забрать ее документы без отчисления. После этого она поступила на заочное во ВГИК. Вряд ли без помощи бабушки. Числится она там или нет, руководя рестораном, не знаю. Мне не хочется, чтобы и Фока с Фомой учились постольку поскольку. Логопед, с которым я общался, не рекомендует, чтобы дети шли в специализированную английскую школу, сначала нужно разрешить их трудности с русским языком. Знает ли об этом Маша? Да если бы и знала, все равно поступила бы по-своему. Заведенный ею распорядок жизни, как и график работы ее стиральной машины, изменить невозможно.
На днях убедился в этом, когда помогал одному из близнецов переодеться после занятий физкультурой и обнаружил на нем шорты от пижамы.
У детей горы, без преувеличения горы всевозможного белья. Похоже, Маша не хочет изменять привычке накопить грязных вещей побольше, чтобы до отказа забить ими стиральную машину, которая в ее доме включается только ночью. Ради экономии электроэнергии.
Ну вот, снова рискую вызвать гнев Марии Васильевны. Признаюсь, недавно узнал, что есть немало женщин, которые придерживаются аналогичной «тактики» ведения домашнего хозяйства и стирают по ночам. Видимо, я неправ со своим возмущением. Я же говорю: мы очень разные. Машино возмущение моим инакомыслием довело до суда.
Шукшина подала иски на все публикации в СМИ, требуя опровержения изложенной в них информации. Суд Маше в удовлетворении исков отказал. Надоела мне эта нервотрепка. Я не понимаю, что должен доказывать. Маша утверждает, что эти статьи порочат ее честь и достоинство. А я всего лишь рассказываю о своей жизни, как ее вижу, никаким образом честь и достоинство Марии Шукшиной не затрагиваю. Но думать и говорить о матери моих детей мне никто не может запретить. Я не пытаюсь строить новые отношения с другими женщинами. Мне почему-то ничего не хочется, не интересно. Маша Шукшина не выходит у меня из головы, а главное — она по-прежнему в моем сердце. Да, я до сих пор люблю Марию, прекрасно сознавая: при том, что происходит сейчас, это уже не имеет никакого значения. Сегодня самое важное — вернуть детей, они без меня тоже страдают.
Недавно Фока, к которому я не смог подъехать из-за навалившихся дел, пока он был у логопеда, устроил мне допрос с пристрастием: «Папа, почему тебя не было?!»
В свое время у меня был замечательный плакат: «Существует много способов делать дырки». Решить проблему свиданий с детьми можно по-разному. Скажем, пойти по Машиным стопам и обратиться в суд. Я хороший отец, думаю, у меня появится возможность видеть близнецов. Но я не хочу судиться, устал...
Брак наш был гражданским, расторгать его не надо. Поставить «колотушку» в паспорте ни для нее, ни для меня не являлось сверхзадачей и высшим проявлением морали. Да, я предлагал Марии выйти за меня замуж, но подразумевал не поход в ЗАГС и целлулоидную куклу в бантах на бампере лимузина, а жизнь под одной крышей.
Я пытался договориться с Машей через опекунский совет, но ничего не получилось.
На мой взгляд, это совершенно бессмысленная организация, которая ничего не решает. Они могут вызвать родителей и спросить: «Мама, вы разрешите папе видеть детей? Нет? Как жаль, до свидания».
Я не сенатор и не олигарх, которым многое позволено. Звезда — Маша. И тем не менее я мог бы уже не один раз взять и увезти детей. И в ситуации, в которой нахожусь на сегодняшний день я, оказалась бы Маша. Никакая няня не помеха, она чужой человек, а я — отец. Но я никогда не пойду на подобный шаг. Для меня это не метод. Теоретически мог бы повлиять на Машу через друзей, но у нее их нет, Маша ни с кем не дружит.
Я верю: Маша сама поймет, что наказывая меня, наказывает прежде всего Фому и Фоку.
Когда дети жили со мной, наш день был расписан по минутам. Мы вставали в шесть утра, в восемь пятнадцать они уже стояли на льду в амуниции. В хоккейную команду «Серебряные акулы» Фому и Фоку взяли несмотря на то, что они были на год младше товарищей по команде. И на следующий год их оставили в той же компании старших по возрасту ребят: мои сыновья оказались перспективными игроками. После тренировки я отвозил их в садик. Если к вечеру был еще живой, мы ехали в бассейн. Они привыкли к физическим нагрузкам. Сейчас же ходят только в подготовительный класс. Хоккей, бассейн, горные лыжи... Как они катаются! Просто летают! Но все в прошлом. На последней диспансеризации врач обратила мое внимание на то, что мальчики не такие крепкие, как раньше.
Я думаю, это из-за того, что они перестали тренироваться.
Близнецы хотят поехать на дачу в Красновидово, вернуть лыжи, коньки. Маша знает, что мы видимся. Ей рассказывают няня и дети. Это не секрет. Если бы у нее была возможность помешать мне, Маша бы ею воспользовалась. Но надеюсь, она не доведет ситуацию до абсурда, отменив подготовительные занятия в школе, визиты к логопеду. Врач мог бы приходить домой, как это делают во многих семьях. Но Маша не тот человек, чтобы разрешить кому-то постороннему заглянуть за кулисы ее жизни.
Фома и Фока шепчут мне на ухо, что хотят жить со мной. Особенно тоскует Фомочка.
Он у нас нежный и ласковый. Когда мы встречаемся, он кладет мне одну ладошку на щеку, а к другой щеке прижимает свою щечку. Фока по характеру совсем другой. Он — боец и задира.
«Деточки, сейчас, к сожалению, это никак нельзя устроить, надо потерпеть». Что еще я могу им ответить?
Вряд ли они задают вопросы обо мне Маше. Потому что хорошо знают, какой бывает мама, когда сердится.
Единственное, чем она с ними занималась, так это английским. Окончив институт иностранных языков, Маша считала, что уж здесь она сможет обойтись без посторонней помощи. А зря. Мне кажется, лучше бы она в это время поиграла с детьми, посмеялась. А занятия лучше доверить профессионалу.
Из Машиной инициативы ничего путного не выходило. Она срывалась на мальчишек, и заканчивалось все подзатыльниками. Маленькие дети очень зависимы от родителей. Чувство ответственности перемешивается у них с чувством страха. Бывает, ребенок старается, но у него не получается, он еще слишком мал и чего-то не понимает. Он не делает не потому что не хочет, он не может. И при этом на него еще и кричат. У малыша внутри все начинает трястись от ужаса, и он окончательно путается, лепит бог знает что, чем вызывает еще большее раздражение. Вот тогда в ход и идут шлепки и подзатыльники.
Точно так же когда-то Маша занималась с Макаром. «Господи! Блин! Сейчас мама приедет, будет заниматься со мной английским», — стонал несчастный. До маминого возвращения оставался час, а пацана уже колотило.
Нельзя сказать, что у старшего Машиного сына было замечательное счастливое детство.
Есть в простонародье грубоватое выражение «Слаще морковки ничего не видел». Мне лично кажется, что это прямо про Макара.
Теперь, правда, на Макара, который в четырнадцать вымахал под два метра ростом и носит сорок шестой размер обуви, не больно-то поорешь. У него, по-моему, уже появилась девушка, с которой он встречается. И мама ему уже без надобности. Но как отразится на его жизни то, что в детстве и он был ей, наверное, не очень-то нужен, одному богу известно.
Вот и близнецам не хватает теплоты. Маша или на съемках, или устала и сердится. Наверное, в большинстве семей, где мама вынуждена вкалывать и зарабатывать, схожая ситуация.
Но я считаю, что это неправильно, и готов помочь. Я есть, я готов заниматься детьми. Я живой родной отец!
Даже когда мы жили вместе, Маша уставала настолько, что у нее не было сил приласкать мальчишек, поиграть с ними, не говоря уж о том, чтобы выйти на прогулку. Она никогда не читала им на ночь, не рассказывала сказки. Вернувшись домой, разрешала себя поцеловать и уходила отдыхать. Утром проснется, близнецы поскачут пятнадцать минут на ее кровати — вот и все общение.
Прочитал в статье, что дети теперь спят с Машей. Я категорически это запрещал. Да подобного и не могло быть, ведь до четырех с половиной лет они жили со мной. У каждого своя кроватка. А сейчас, оказывается, шестилетние пацаны ссорятся из-за права переночевать с мамой.
Любой врач вам скажет, что этого делать не стоит...
Один раз произошел удивительный, необъяснимый случай: зазвонил мой мобильный, на дисплее определился номер Машиной квартиры.
«Алле!» — услышал я голос Фокочки. Мы с ним долго и обстоятельно поговорили. Значит, кто-то разрешил ему позвонить и набрал мой номер. На следующий день я сам пытался прозвониться, но ничего не вышло. А я было подумал, что Маша что-то поняла. Но увы. Многие люди расходятся, становясь абсолютно не интересными друг другу, но зачем же вставлять палки в колеса? Ведь дети — это моя жизнь.
Недавно мне невероятно, сказочно повезло.
Сам не понимаю, что мне подсказало в тот день проехать мимо Машиного дома, наверное — отцовское чутье. Я застал Фому и Фоку гуляющими во дворе. Мы провели вместе почти два часа, пообщались, наобнимались, накатались с горки. За последние десять месяцев такое счастье выпало на мою долю впервые.
Я хочу! Я готов заниматься детьми. И по-моему, уже доказал, что не из тех отцов, которые бьют себя в грудь кулаком, а потом исчезают в небытие на долгие годы. У меня нет возможности поговорить с Машей, журнал — единственный мой шанс быть ею услышанным.
Маша, я верю, что ты меня поймешь и простишь. Говорят, все, что ни делается, — к лучшему. Но иногда бывает — и к худшему. Если можно было бы все вернуть, я не давал бы тех интервью.
Но что сделано, то сделано. Мои откровения прессе не строились на самопиаре. Упаси бог, мне не нужна популярность.
Верю, нужно потерпеть, подождать. Кажется, на сегодняшний день это самое правильное решение. Хочу, чтобы ты поняла: разлучив меня с Фомой и Фокой, ты совершаешь непростительную ошибку. Большую, чем та, что совершил я. Сегодня им шесть, завтра семь, послезавтра восемь. А в десять они спросят: мама, что ты наделала?
Подпишись на наш канал в Telegram