Недавно отдыхала в Турции. Ко мне то и дело подходили украинские туристы: «Катя, мы вас так любим! Смотрим «Кухню» и другие сериалы. Вы — наша гордость!» Было приятно и немного грустно, ведь успеха я добилась не в родной Украине, а в России...
Когда-то думала, что всю жизнь проведу в Киеве, где родилась и выросла. Родители были патриотами и меня воспитывали в соответствующем духе. Семья у нас спортивная, только я — артистка. Папа, Олег Кузнецов, в восьмидесятые играл в футбол за киевское «Динамо» и сборную СССР, сейчас тренер.
Мама, Алла Борисенко, занималась легкой атлетикой, а когда вышла замуж, оставила спорт и посвятила себя единственной дочери — то есть мне.
В детстве я мечтала о братике или сестренке, спрашивала:
— Мам, почему вы с папой больше никого не родили?
— После тебя уже не хотелось, — отвечала она.
Я была довольно беспокойным ребенком. Не давала родителям скучать.
Когда мне исполнилось три года, отец подписал контракт с «Глазго Рейнджерс». Мы втроем отправились в Шотландию и попали в сказку. В Киеве жили как все, в типовой советской квартирке.
В Глазго нас поселили в двухэтажном особняке. Родители поначалу даже не поняли, что мы там будем одни. Мама рассказывала, как отец спросил у представителя клуба, сколько еще семей в этом доме. Тот никак не мог взять в толк, что имеет в виду советский футболист.
Я жила будто принцесса. У меня была очень милая спальня и детская с кучей игрушек, о которых мои сверстницы в Киеве могли только мечтать. Из окон открывался чудесный вид на старинный замок, находившийся неподалеку. В нем часто устраивали костюмированные бои, и мы с ребятами бегали смотреть на рыцарей в латах и дам в красивых платьях.
Меня отдали в шотландский садик. Я тогда не знала английского языка, лишь отдельные слова, благодаря маме. Она целыми днями со мной занималась: «Собака — dog, кошка — cat, кукла — doll, мяч — ball.
Катя, скажи, как будет «кошка» по-английски?» Я молчала, в голове была какая-то каша. Мама не знала, что делать.
Однажды пазл из русских и английских слов, наконец, сложился. Помню, вскочила утром с постели и в одних трусах побежала к родителям:
— Мама, папа, я знаю английский! Кукла — doll, мяч — ball!
Они чуть не прослезились:
— Боже, свершилось! Процесс пошел!
Когда пошла в детский сад, заговорила по-английски не хуже, чем по-русски. Стала даже к родителям на нем обращаться. Все потому, что подружилась с местными детьми: сначала в садике, а потом и в школе (в Шотландии учатся с пяти лет).
Я была открытой и дружелюбной, все время улыбалась. И беззастенчиво пользовалась своим обаянием.
В детстве обожала сладкое, не могла дня без него прожить. Мама, как могла, боролась с этой нездоровой страстью. Выдавала одну конфету в день, остальные прятала. Потом я их все равно находила: и в духовке, и под кроватью — у меня на сладости был нюх как у собаки. Но она следила, чтобы я не лазила по тайникам. Приходилось «объедать» соседей.
У шотландцев дома всегда есть сладкое. Они продукты покупают огромными упаковками, чтобы сэкономить. Обычно заходила к какой-нибудь девочке, например к подруге Клое. Мы поиграем немного, и я начинаю жаловаться на жажду. Клоя предлагала выпить чаю и выставляла на стол конфеты и печенье.
Оторвать меня от них было практически невозможно. Подруга теряла терпение:
— Катя, сколько можно есть?! Давай уже играть!
— Сейчас, подожди немножко, — отвечала я с набитым ртом.
Таким «набегам» подверглись все дома в округе. Кончилось тем, что несмотря на обаяние, меня перестали принимать. Когда я появлялась на пороге, соседи молча протягивали шоколадку, кулек конфет, пачку печенья и захлопывали дверь. Мама была в ужасе, говорила, что позорю семью, но я ничего не могла с собой поделать. Потом, к счастью, неудержимая тяга к сладкому прошла...
Я полюбила Шотландию и хотела там остаться. Каково же было огорчение, когда выяснилось, что мы возвращаемся на родину!
Мне исполнилось семь лет. Родители решили, что я должна пойти в украинскую школу, пока окончательно не стала шотландкой. Рассуждали они абсолютно правильно, но адаптироваться к новым условиям было сложно. В то время в большинстве киевских школ преподавание велось на украинском языке. А я не то что украинский — русский толком не знала. Никогда не забуду, в какой ступор повергла меня команда учительницы:
— Дiти, вiзьмiтi зошити! (Дети, возьмите тетради.)
— What is «zoshiti»? — спросила я соседку по парте. Дети засмеялись. Учительница нахмурилась. Все сочли это озорством, а я действительно ничего не поняла.
Потом быстро освоилась, заговорила и по-украински, и по-русски благодаря своей общительности и активности.
Родители все время отдавали меня в разные секции, пытались направить кипучую энергию дочки в мирное русло. Я занималась женским футболом, фехтованием, танцами, ходила в кружок «Очумелые ручки», но нигде не задерживалась надолго. После нескольких посещений меня просили забрать. Педагоги говорили, что я рассеянная, не слушаю их, витаю в облаках. На танцах все повторяли движения за преподавателем, а я изображала что-то свое. Наконец мама отвела меня в хор при Киевском Дворце детей и юношества и там я нашла себя. Пела целых десять лет.
Мы жили хорошо, ни в чем не нуждались, но родители меня не баловали. Помню, еще в Шотландии в магазине мама говорила: «Сегодня игрушки не покупаем. Нам нужны продукты.
А в следующий раз можешь рассчитывать на пять фунтов». Я внимательно изучала ценники на куклах и мишках. Если их стоимость превышала озвученную сумму, спрашивала: «А пять фунтов девяносто девять пенсов ты мне дашь?» Обычно мама не возражала против такого увеличения «бюджета».
Родители у меня люди простые и скромные, не любят показухи и дешевых понтов. Отец, даже будучи тренером сборной Украины по футболу, часто ездил на работу на метро. И дом в пригороде Киева они с мамой построили самый обычный, не пафосный, но красивый и уютный.
Уже двадцать семь лет родители вместе, и за это время всякое случалось. Один из самых трудных периодов начался после папиного ухода из большого спорта. Он не сразу перестроился, прежде чем нашел себя — стал тренером.
Много чего перепробовал, даже в банке работал. С мамой у него начались проблемы. До этого она ориентировалась на нас двоих, папа все время пропадал на сборах. Пришлось привыкать к тому, что он дома. К быту отец не был приспособлен, а маме, как всякой женщине, хотелось, чтобы муж ей помогал. В общем, им пришлось заново организовывать свою жизнь. Слава богу, родители сумели сохранить семью. Я за них очень переживала.
Серьезных конфликтов ни с мамой, ни с папой у меня никогда не было. Даже когда наказывали, не обижалась, понимала, что получила за дело. Совсем маленькой, правда, пыталась вызвать у мамы жалость. Получив подзатыльник, уходила в другую комнату и каким-нибудь острым предметом царапала до крови лицо.
Возвращалась и говорила со слезами:
— Посмотри, что ты со мной сделала!
— Боже мой! — бледнела мама. — Доченька, милая, прости!
Наверное, таким странным образом у меня уже тогда проявлялась тяга к актерству. Мама ведь действительно верила, что поранила дочь! Пока правда случайно не открылась.
Однажды отец выпорол меня по-настоящему. Дело было под Новый год. Я хотела преподнести родителям настоящие подарки, а не самодельные открытки, и украла в магазине пару фарфоровых статуэток. Папе выбрала собачку в корзинке. А маме — изящную балеринку, она любила такие безделушки. В тот день втроем мы ходили в торговый центр. «Трофеи» я спрятала в куртке, но когда садилась в машину, балеринка выпала и разбилась.
Папа сразу все понял. На стоянке не стал устраивать скандал, а дома взял ремень и хорошенько мне всыпал. Хотел раз и навсегда отучить от воровства. Я плакала, пыталась объяснить мотивы своего поступка, но понимала, что папа прав. Желание сделать подарок не может служить оправданием кражи.
Очень люблю своих родителей и считаю, что мне с ними крупно повезло. У нас замечательные отношения, мы постоянно созваниваемся, советуемся чуть не по каждому вопросу. На Пасху, Рождество и Новый год я обязательно приезжаю домой, в Киев. Собираемся все вместе — папа, мама, бабушка и я. Это святое.
Если долго не общаюсь с близкими, места себе не нахожу. Настолько сильная у нас связь, особенно с мамой.
В студенческие годы совсем не хотела жить отдельно, в отличие от многих сверстников. Мне было абсолютно комфортно с мамой и папой. И когда собралась в театральный, они не стали спорить. Хотя всегда мечтали, что пойду в институт иностранных языков.
Лет до пятнадцати я видела себя оперной певицей, хотела поступать в консерваторию, петь в «Ла Скала»! У меня неплохие вокальные данные — в хоре была первым сопрано. Но однажды мы с бабулей сходили на спектакль «Пигмалион», и я заболела театром. Мама отвела в актерскую школу Оксаны Байрак, есть в Киеве такой режиссер. Нас серьезно муштровали, почти как в вузе. Родители, наверное, надеялись, что помучаюсь-помучаюсь и передумаю, но я еще больше утвердилась в своем выборе. Особенно после общения с народной артисткой Украины Раисой Недашковской, которая в России известна прежде всего ролью в фильме «Комиссар», где сыграла вместе с Нонной Мордюковой и Роланом Быковым.
Однажды мама в компании друзей познакомилась с сыном этой знаменитой украинской актрисы.
Он и свел нас по маминой просьбе с Раисой Степановной. Она меня послушала и благословила. Помогла подготовить интересный репертуар. Возможность заниматься с Недашковской, да и просто общаться с такой удивительной женщиной, была настоящим подарком судьбы. Она не только талантливая, но и очень добрая и отзывчивая. Ко мне относилась как к дочери, перед вступительными экзаменами в Национальный университет театра, кино и телевидения подарила иконку.
На экзамены я ходила вместе с мамой.
Когда поступила, она, по-моему, радовалась даже больше меня. Мы ведь думали, что я провалилась, потому что получила за пение четыре балла из двенадцати возможных. «Знающие» люди посоветовали забрать документы с бесплатного обучения и подать на платное, объяснили, что бюджетные места в университете придерживают для «своих» абитуриентов, а другим специально занижают оценки, чтобы вынудить учиться за деньги. Мы так и сделали, и все пошло как по маслу. Меня зачислили на первый курс. А я-то, наивная, поверила, что действительно плохо спела! Собиралась умолять приемную комиссию разрешить пересдать экзамен!
Я была совсем ребенком. И в семье надо мной тряслись, как над маленькой. До семнадцати лет никуда не отпускали одну. Если гуляла с подружками, домой должна была вернуться не позднее девяти.
Смешно сказать: ключи от квартиры мне доверили только в шестнадцать лет. В детстве я их бесконечно теряла. Мама поражалась:
— Катя, где же ты могла ключи-то «посеять»?
— Не знаю.
— А куда ходила?
— Не помню...
Помимо обычной, реальной жизни я жила еще одной, параллельной: все время что-то фантазировала, изображала. Очень любила разговаривать сама с собой и разыгрывать сценки в лицах. Посмотрев по телевизору какую-нибудь передачу, например о том, как догхантеры убивают бродячих собак, уходила в свою комнату и начинала рассуждать на эту тему в форме...
интервью.
— Скажите, Катя, — спрашивала сама себя, — что вы думаете об этой проблеме?
— Что думаю? — тут же перевоплощалась я. — По-моему, это преступление, с которым нельзя мириться!
Проигрывала самые разные ситуации. Все это напоминало упражнения по актерскому мастерству, которыми мы потом занимались в университете.
После поступления в театральный я стала более взрослой, самостоятельной. На занятиях просиживала до самого вечера, и дома отодвинули «комендантский час»: теперь разрешалось приходить в десять. Мама, правда, проверяла, где я, частенько караулила возле университета.
Говорила:
— Если у тебя кто-то появился, лучше признайся сама!
— Да никого у меня нет! — отмахивалась я. И это было чистой правдой. О молодых людях, особенно на первом курсе, не думала, только о театре.
Конечно, студенческая жизнь не состояла лишь из зачетов, экзаменов и показов, случались и веселые попойки под разговоры о театре, Станиславском и Эфросе. Однажды нас, первокурсников, позвали в свою компанию дипломники. Они как раз сдали спектакль по пьесе Шекспира «Двенадцатая ночь». Началось все с шампанского, потом в ход пошли вино и самогон, который я попробовала впервые в жизни. Еды практически не было, закусывала ментоловой жвачкой.
В тот день у нас был показ этюдов, и по этому торжественному случаю я взяла у мамы дорогущие сапоги — высокие, замшевые, на шпильке.
Она ими дорожила, дала неохотно и предупредила: «Без сапог домой не приходи». К тому времени я уже перетаскала в университет немало вещей, они использовались в качестве реквизита и бесследно канули.
После самогона в голове зашумело. «Пора ехать домой», — подумала я и пошла в нашу аудиторию за мамиными сапогами. После показа сняла их и переобулась в свои. На том месте, где я оставила ее сокровище, сапог почему-то не оказалось, а искать не было сил. Меня пошатывало, в глазах двоилось. Позвала на помощь подругу. Все облазили — безрезультатно. Я была в таком ужасе, что даже протрезвела. И тут увидела...
сапоги. Они все это время лежали на видном месте, посередине аудитории, странно, что мы их не замечали.
Пошла на выход. В коридоре встретила однокурсника:
— Кать, куда ты так рано? Давай еще по чуть-чуть!
— Ну, давай!..
Как ехала домой на такси, помню плохо. Деньги пришлось одолжить у нашего худрука. Родителям позвонила заранее, чтобы не волновались.
Приезжаю: они не спят. Никогда не ложились, пока не приду. Мама сначала не поняла, в каком я состоянии. Спрашивает:
— А чего это ты такая румяная?
— Ну, мороз же на улице! Зима...
Пошла в душ. Думала, протрезвею. От горячей воды окончательно развезло. Из ванной выползла, держась за стенку. «Ничего себе! — восклицает мама. — Кузенька (она так папу называет), смотри, наша-то в первый раз пьяная пришла!» Родители не ругали. Смеялись. Я, наверное, очень потешно выглядела. Слава богу, сапоги не потеряла...
Первые полтора года у нас был замечательный руководитель, Александр Ильич Балабан, мы его боготворили и занимались день и ночь. К сожалению, в университете против Балабана сплели какую-то интригу и заставили уйти, к нам пришел другой худрук. К учебе я не охладела, но решила, что пора продвигаться в профессии. Сделала портфолио, стала ходить по кастингам. Сниматься начала на втором курсе — в эпизодических ролях в сериалах.
А вскоре пригласили на Первый национальный канал.
Я никогда не мечтала о телевизионной карьере, но, к сожалению, в Украине у актеров большие проблемы с работой. Полнометражные фильмы практически не снимают, а в сериалах — даже украинского, а не российского производства — «нашим» чаще всего достаются роли второго плана. Поначалу надеялась, что вслед за эпизодами появятся более серьезные предложения, но время шло, ничего не менялось, и когда пригласили на телевидение, я согласилась.
Все получилось очень быстро. Двадцатого августа подписала контракт, а первого сентября уже выпихнули в прямой эфир — без подготовки, без телесуфлера, с листком бумаги. Пришлось выкручиваться, выезжать на обаянии.
Одна радость — программа была короткой, всего пять минут. Ее посмотрел папа и удивленно спросил: «Катя, почему ты безостановочно машешь руками? Такое ощущение, что это сурдоперевод». А я жестикулировала, чтобы не выглядеть «говорящей головой».
Первый национальный — государственный канал, там принят сухой, официальный стиль. Наша программа была весьма пресной и статичной. Я пыталась хоть как-то оживить картинку. Предложила: «Давайте наденем на меня вышиванку (так называется рубашка с вышивкой — важнейший элемент украинского народного костюма. — Е.К.). Почему я выхожу в эфир в футболках? У нас же не MTV, а национальный украинский канал!» Генерировала и другие идеи, но никто не слушал, и я сдалась.
Платят деньги первого и пятнадцатого числа — и ладно. В кино все было так непредсказуемо, неопределенно...
Меня заметили после телевизионного конкурса «Танцюю для тебе» на канале «1+1» — благотворительного проекта, в котором участвовали профессиональные танцоры и «любители». У каждой пары был свой «подшефный» ребенок, на его лечение предполагалось потратить денежный приз. Одному требовалась операция по пересадке костного мозга, другому — реабилитация после ожогов. У нас с танцором Маратом Нуделем была особая миссия: мы зарабатывали средства на строительство Дома сказки для детей, больных лейкемией. В Украине живет замечательная женщина — психолог Ривиль Кофман. Она сама когда-то победила рак и создала уникальный метод исцеления онкобольных — «сказкотерапию».
Оставалось только построить специальный центр, в котором можно было бы проводить прием детей.
Три месяца работали как проклятые, без выходных. По субботам выступали в прямом эфире, а в воскресенье утром снова встречались на репетиции. Иногда я чувствовала, что больше нет сил, но вспоминала детей, ради которых мы бились, и снова выходила на паркет. Несколько раз ездили с Маратом в онкоцентр. Там лежали дети от двух до пятнадцати лет. Они смотрели на нас огромными глазами, в которых стояла боль, и тихо просили: «Пожалуйста, выиграйте! Вся надежда — на вас!»
Мы выиграли. По тогдашнему курсу приз составил сорок тысяч долларов. Для строительства медицинского центра этого было маловато. В финале шоу в прямом эфире один крупный украинский чиновник произнес прочувствованную речь о необходимости творить добро и пообещал: «Я сам добавлю денег, и мы построим Дом сказки!
Это наше общее дело!» Мы с Маратом обрадовались, бросились его обнимать. Люди зааплодировали, у многих на глазах были слезы.
Через несколько дней позвонили к нему в приемную:
— Вы хотели помочь...
Он отчеканил:
— У меня сейчас нет такой возможности.
— Но вы же обещали!
— Да мало ли что обещают перед камерой!
Я была в шоке. Как так можно? Но не зря говорят: Бог все видит. Через какое-то время узнала, что у этого человека диагностировали рак головного мозга. Мне неизвестно, как сложилась его судьба...
Но мир не без добрых людей. Очень обрадовалась, услышав, что благодаря упорству Ривиль проект постройки Дома сказки возрождается.
Сейчас удивляюсь: как я все успевала? Учиться, работать, сниматься, танцевать. А тут еще в начале второго курса у меня случился роман.
Мы познакомились в кафе. Он был красивый, стройный, образованный, хорошо воспитан. Старше на четырнадцать лет. Говорил, что влюбился с первого взгляда, и вел себя как романтичный киногерой: усыпал лепестками роз лестницу в нашем подъезде, дарил необыкновенные подарки, выполнял любые мои желания.
Я не знала, чем он занимается, в ответ на мои вопросы следовала неизменная улыбка: «Когда-нибудь все расскажу».
Но он не был похож на авантюриста и сразу понравился моим родителям и бабушке. С ней они вообще подружились. Папа с мамой тогда уезжали на море, а я была очень занята и как-то попросила: «Ты не мог бы съездить к моей бабуле? Я совсем зашиваюсь!» Он тут же отправился в гости — с цветами и гостинцами. И потом бывал у нее много раз.
Он постоянно старался мне угодить. Если роняла в разговоре, что нравятся духи определенной марки, тут же преподносил всю коллекцию. Если признавалась, что люблю желтые розы, начинал заваливать целыми корзинами этих цветов!
Помню, приехала с родителями в Эмираты, зашла в номер, а там тоже охапка желтых роз.
Через пару дней он устроил для нас прогулку на шикарной яхте. Когда погода испортилась, прислал подарок с запиской: «Это тебе. В дождь, когда будет грустно, откроешь». Смотрю — а там изумрудная подвеска в виде капельки.
О таком кавалере, наверное, мечтает любая женщина. Наши девчонки просто таяли, когда видели его. Он часто встречал меня после занятий и вел себя как настоящий джентльмен. Если замечал, что стою с однокурсницами, заходил в цветочную палатку и покупал каждой по букету — чтобы не обижать моих подруг.
Эта история продолжалась полгода. Удивительно, как он терпел так долго?!
Мы ведь не были любовниками, и я не давала надежды, что когда-нибудь станем близки. Иногда он меня откровенно раздражал. Возвращаюсь домой уставшая, мечтаю сходить в душ и плюхнуться в постель, а у нас сидит мой поклонник — весь такой романтичный, влюбленный, и приходится общаться, изображать радость...
Он не был ни в чем виноват, но я рядом с ним испытывала дискомфорт, потому что не могла ответить на его чувства. Даже когда он заболел, не решилась навестить, боясь, что у него дома между нами произойдет то, чего я упорно избегала.
По-человечески я к нему привязалась. Возможно, со временем привязанность и переросла бы в нечто большее, но меня пригласили в сериал «Сердцу не прикажешь», на одну из главных ролей.
Там было сто шестьдесят серий. Предполагалось, что съемки продлятся чуть больше года, в действительности — растянулись на восемнадцать месяцев. Он уговаривал не подписывать контракт, понимал, что у меня совсем не останется свободного времени и мы не сможем видеться, но я не могла отказаться от такого проекта. Мы расстались в День влюбленных — четырнадцатого февраля. Он подарил мне огромное ледяное сердце, которое еще неделю лежало и таяло в раковине в ванной.
Мне было горько и как-то неловко. Я понимала, что причиняю боль хорошему человеку, но не хотела врать и притворяться влюбленной. Наверное, следовало прекратить все намного раньше, но у меня не было опыта, я не знала, как себя вести. Он ведь мечтал о семье, детях. Мама потом призналась, что он с ней об этом говорил. А я замуж не собиралась, голова была забита только работой.
Мы просто «не совпали», сердцу не прикажешь...
Название сериала стало для меня пророческим. На съемках я познакомилась с российским актером Евгением Прониным. Интересно, что при первой встрече Женя мне не понравился. Он был симпатичный, но вел себя слишком заносчиво. К тому времени Пронин снялся в нашумевшем «Гарпастуме» у Алексея Германа-младшего и нескольких российских сериалах и, видимо, считал, что украинский телемувик — не его уровень. Все время требовал у ассистенток: принесите то, подайте это.
Помню, приехала на съемки. Сидела в ожидании своей сцены, в руках были листочки с текстом. Подошел Женя: — Ну что?
Поговорим?
— Конечно, — обрадовалась я. — Меня зовут Катя. Я студентка...
— Пройдемся по тексту, — оборвал он.
Я онемела. Подумала: «И с этим человеком я буду играть любовь? Боже, какой ужас!» Но делать нечего — стали работать. Партнером Женя оказался хорошим, всегда повторял текст.
Время шло, мы играли влюбленных и постепенно сдружились. Оказалось, что любим одну и ту же музыку, одни и те же фильмы. Вне работы не общались. Никаких вечеринок в группе не устраивали, и я, как только выключалась камера, спешила домой. На сон оставались считаные часы.
В январе в связи с долгими праздниками у нас был достаточно большой перерыв в съемках.
Съездила отдохнуть, а вернувшись в Киев, неожиданно почувствовала, что скучаю по Жене! Он, как потом выяснилось, тоже скучал. Когда увидел меня, обрадовался, сделал комплимент: «Ты хорошо выглядишь! Загорела, посвежела».
На большее пока не решался. На съемках я вела себя довольно строго. Ни с кем не кокетничала, все время читала. В основном Иосифа Бродского. Специально пыль в глаза пускала «московской штучке»! Мы, мол, в Киеве тоже не лыком шиты! Жене явно нравилось, что веду себя не так, как другие актрисы. Они в паузах между сценами наводили красоту и перемывали косточки коллегам.
Женя долго не знал, как ко мне подступиться, но мы часто сидели вдвоем в гримвагене и разговаривали о том о сем.
Когда стали снимать «эротические» сцены, он, видимо, осмелел. Однажды предложил: «Давай поужинаем где-нибудь вместе». Смущался, как мальчишка, и мне это понравилось.
Первое свидание совпало с Днем космонавтики — двенадцатого апреля. Мы посидели в ресторане, а потом долго гуляли. Женя был таким нежным, открытым, душевным, что я поняла: его заносчивость, поразившая меня когда-то, была лишь маской, способом защиты. Женьке просто не хватало заботы и любви...
Он рассказал про свою семью, родителей, младшую сестру. Они жили в Подмосковье, в городе Климовске.
В тот вечер мы впервые поцеловались по-настоящему. На съемочной площадке миловались много раз, но это был совсем другой поцелуй, не такой, как в кадре.
У меня земля ушла из-под ног. Женя стал моей первой настоящей любовью.
Теперь мы практически не расставались. Двенадцать часов проводили на съемочной площадке и потом встречались. Не могли наговориться, надышаться друг на друга, но еще долго не были близки. Я оттягивала этот момент, хотела лучше узнать Женю.
Когда бродили по Киеву, казалось, что время остановилось и вокруг никого нет — только он и я. Женя вел себя очень просто, но его простота мне была гораздо милее изысканности других. Он мог прийти на свидание в рваных джинсах, с розой в зубах и сказать: «Ну че, Катюнь, пойдем, что ли, куда-нибудь, поедим?» Он не старался казаться лучше. Был самим собой — простым, открытым парнем.
Мне с Женей было удивительно хорошо.
Он ничего не навязывал, не загонял ни в какие рамки. Мы вели себя как дети. Валялись на траве, соревновались, кто дальше плюнет, раскачивали машины, чтобы сработала сигнализация, катались на мотороллере. Мама, узнав об этом, чуть с ума не сошла. Пригрозила: «Катя, если ты еще раз сядешь на мотороллер, я тебя убью!» Пришлось пообещать, что не стану этого делать, а сама гоняла с Женькой по Киеву — без шлема.
Женя не был лишен романтики, но она проявлялась у него естественно. Однажды услышал, что я очень люблю ландыши. Поехал в лес на мотороллере, нарвал цветов, а получившийся букет связал... своим носком. И в этом смешном поступке было столько легкости, непосредственности и чувства!
Родители Женю приняли не сразу.
Папа держал нейтралитет, а мама вся извелась. Я, конечно, призналась, что влюбилась, но это и так было видно — все говорили, что стала какой-то странной, «блаженной». Мама страшно расстроилась, узнав, что мой избранник — артист и живет в Москве.
— Это несерьезно, — заявила она. — Как вы будете встречаться, когда закончатся съемки? Ездить за тысячу километров? И в Москве у него наверняка кто-то есть.
— Да ладно, — отмахнулась я. — Женя бы мне сказал.
— Ты не знаешь мужчин...
Мамины слова запали в душу. Я и сама подозревала, что у Жени есть девушка.
Уезжая в Москву, он менялся, реже писал и звонил. Если задавала «наводящие» вопросы, уходил от ответа. И в какой-то момент я решила, что мама права, у нашей любви нет будущего. Тридцать первого августа Женя приехал в Киев. Было тепло, как в середине лета. Мы купили докторской колбасы, бородинского хлеба, горчицы и устроили в парке «завтрак на траве». Там я сказала:
— Нам надо расстаться.
— Как расстаться?
— Так.
Женя изменился в лице.
— Катя, ты шутишь?
— Нет, совершенно серьезно. Мы расходимся. Прости...
Он не стал унижаться или скандалить, не такой Пронин человек. Просто сказал:
— Хорошо, как знаешь.
Весь сентябрь работали вместе, играли любовь, а за пределами съемочной площадки не встречались. За мной ухаживали другие артисты, Женю это выводило из себя, но он держался. Я старательно изображала простушку, хохотушку, болтушку, а дома ревела. Пронин этого не знал, его задевало, что я нисколько по нему не страдаю. Через месяц позвонил:
— Надо встретиться.
— Зачем? Мы все уже выяснили.
— Нет, не все. Давай завтра.
— Ну, я не знаю...
Едва положила трубку, от него пришло сообщение: «Катя, я тебя люблю!»
Свидание получилось необычным, прямо как в кино. Была пятница, рестораны и кафе забиты народом, мы нигде не смогли пристроиться, и я сказала: «Ладно, пошли ко мне в университет». Филиал нашего вуза находился в центре, на Крещатике. Поднялись на второй этаж, вошли в темную аудиторию, и он все мне рассказал. Да, девушка была, намного старше Жени и безумно его любила, а он не мог ответить тем же, просто позволял себя любить...
«Когда появилась ты, я растерялся, не знал, что делать. Не решался сказать ей прямо: мы должны расстаться. Боялся, что может что-нибудь с собой сделать, она такая нервная! Много раз намекал, что все кончено, но она меня не отпускала! Поверь, между нами давно уже ничего нет, с тех самых пор, как мы с тобой стали встречаться, потому что я люблю только тебя!»
Женя говорил сбивчиво, но так горячо и страстно, что я не могла не дать ему шанса начать все сначала. С того дня мы уже не расставались...
Потом, почти год спустя, Женина мама рассказала мне, как он мучился, не спал ночами, спрашивал:
— Мам, ну что же делать? Она хорошая. Но я люблю Катю!
— Сынок, слушай свое сердце, — отвечала мама. — Как сердце подскажет, так и поступай.
Женина девушка очень тяжело переживала расставание, и я долго чувствовала себя виноватой в том, что они разошлись. Но я его не отбивала...
Мама, познакомившись с Женей, немного успокоилась, увидела, что он хороший, серьезный парень. Хотя по натуре Пронин совершенно безбашенный, просто в какой-то момент понял, что в отношениях хотя бы один из двоих должен быть серьезным, и взял эту роль на себя. А мне оставил возможность оставаться ребенком. В конце концов, он старше на семь лет.
Съемки закончились, и мы стали летать друг к другу примерно раз в месяц. С тех пор я ненавижу скайп и аську, потому что в то время мы в них сидели часами! Иногда я срывалась, кричала, плакала. Так хотелось быть рядом с Женькой! И он скучал. Видеться чаще не получалось. Пронин много снимался, и я училась и работала.
Когда Женя приезжал, мама не разрешала у него ночевать. (Он жил в гостинице или у друзей.) Требовала, чтобы в десять часов была дома.
Я обычно освобождалась около восьми, мы шли куда-нибудь ужинать, потом гуляли и частенько опаздывали. Женя в таких случаях всегда заходил к нам и говорил: «Алла Александровна, извините, это я виноват. Но вы поймите, нам очень сложно расстаться, мы так редко видимся!»
Конечно, мне хотелось остаться с ним, вместе проснуться, позавтракать. Если родители отправлялись за город, сразу звонила Женьке: «Хата свободна, приезжай!» Был период, когда я специально стала задерживаться. Мама звонила в возмущении: «Можешь не приезжать, все равно не открою!» Как только она клала трубку, я кричала: «Йес! Получилось!» Мы долго боролись, точнее, мама боролась с Женей — за влияние на меня. Я понимала: ей сложно отпустить единственную дочку.
Она же всю жизнь на меня положила.
Однажды Женя приехал в Киев, надел мне на палец кольцо и сказал: «Выходи за меня». Родители были за городом, а мы — у нас дома. Я пекла пироги.
Услышав эти волшебные слова, чуть не расплакалась от счастья. Бросилась Женьке на шею и забыла, что должна что-то ответить. На следующее утро он спросил:
— Кать, я так и не понял, это было «да» или «нет»?
— Да! — закричала я. — Конечно да!
Собралась переезжать к нему в Москву, но вмешалась мама: «У тебя пятый курс. До окончания университета ты должна остаться в Киеве, это даже не обсуждается». И я осталась.
Еще год жили на два города. В июне 2009 года я окончила вуз и мы с Женей поехали в Климовск. Он познакомил меня со своими родителями. Добирались долго, сначала на поезде, потом на электричке, приехали очень рано, Женина мама собиралась на работу. Увидев нас, обрадовалась. Сказала: «Катя, ты не представляешь, как Женя тебя любит! Он просто расцвел рядом с тобой».
В Климовске я провела три недели. Первое время стеснялась Жениных родителей, но они относились ко мне как к дочери, и я успокоилась. Пронин показал все свои заветные места. Мы и на дачу сходили. Он как раз занимался ее сносом. Родители давно думали о настоящем загородном доме, и Женька воплотил в жизнь их мечту.
В Климовске Пронин спросил: — Ну что, переезжаешь в Москву?
— Нет, — ответила я.
— Мне предложили вести песенное шоу на канале «1+1» в паре с очень популярным ведущим, и я не смогла отказаться. Давай еще немного повременим с моим переездом?
Женя был расстроен, конечно. Он уже планировал, как мы будем жить вместе, но обещал подождать.
Стала вести программу. К тому времени окончательно разочаровалась в кинематографе, по крайней мере в украинском, и настроилась на телевизионную карьеру. Но тут неожиданно раздался звонок с «Мосфильма»: «Катя, мы хотим пригласить вас на пробы в проект «Самый лучший фильм 3D». Дорогу оплатим. Скажите, когда вам удобно приехать?» В Москву отправилась без особых надежд.
Зачем им украинская актриса? Российских девать некуда. Привыкла, что к нашим актерам относятся как к людям второго сорта даже сами украинцы. В Киеве я с этим сталкивалась неоднократно.
Однажды снималась в четырехсерийном телемувике. В первый день на площадке работали только «наши». На улице мороз, в гримерке шел пар изо рта, но никто не подумал о том, чтобы поставить обогреватель или хотя бы бросить под ноги какой-нибудь коврик. Переодевались мы, стоя на ледяном полу. Я уж не говорю о том, что в комнате не было ширмы, хотя туда все время заходили мужчины.
Закончилась смена, и художник по костюмам вдруг говорит: «Слушайте, завтра приезжают москвичи, давайте соорудим ширму и положим коврик».
Другие артистки промолчали, я не выдержала: «А мы что, не люди? Нам тоже неприятно при всех переодеваться и стоять на голом полу. Или у вас положено только перед москвичами выслуживаться?» Наверное, это прозвучало слишком резко, но что поделать, накипело.
На телевидении — та же история. Руководители каналов не хотят «раскручивать» украинских ведущих, предпочитают вкладывать деньги в московских. Когда уходила с «1+1», генеральный директор Александр Ткаченко сказал прямым текстом: «Что ж, Катя, дай тебе бог устроиться в Москве. Будем потом приглашать тебя за большие деньги работать у нас в Киеве». Но об этом позже. Вернемся к моей поездке в Москву...
К пробам я отнеслась философски, но меня неожиданно утвердили!
Заключили контракт, сняли квартиру на Новом Арбате. Я работала с Михаилом Ефремовым, Александром Балуевым, Александром Семчевым и другими замечательными артистами, и они вели себя очень уважительно и галантно. Это были не съемки, а сказка! Я увидела другое кино, другую жизнь и сама стала другой. Когда вернулась в Киев, мама сразу сказала: «Катя, ты изменилась». Хотя я пробыла в Москве всего три летних месяца.
В сентябре Женя спросил: «Ты переезжаешь или нет?» Я поняла, что откладывать больше нельзя, в третий раз он может не позвать. Да и Москва после съемок в «Самом лучшем фильме» уже стала практически родной. В октябре собрала вещи и приехала в Климовск. Мы три месяца там жили, а потом сняли квартиру в Москве. Женя познакомил меня со своим агентом Романом, тот стал устраивать пробы в разные проекты.
Я ездила на них из Климовска на электричке. Вставала в шесть утра — и вперед. Мама звонила каждый день:
— Катя, как дела?
— Да все нормально, — успокаивала я, но с работой не складывалось.
В январе позвонили с «1+1», пригласили поучаствовать в программе «Зiрка+зiрка» — подобии российского шоу «Две звезды». Я вспомнила, как родители каждую субботу смотрели меня по телеку, когда участвовала в танцевальном проекте, и согласилась. Решила сделать подарок и им, и себе. Я же люблю петь. Приехала в Киев. Меня поставили в пару с Александром Рыбаком, победителем «Евровидения-2009». Я отнеслась к этому без особого воодушевления, а в группе все были от Саши в восторге: «Ты что, это такой певец!
Звезда мирового масштаба!» Он и «дал» нам всем такую звезду!
Дуэта у нас не получилось. Для Саши не существует понятия «мы», только «я», «я», «я»... Напрасно пыталась наладить контакт с этим малоприятным человеком, встретиться в повседневной жизни, куда-нибудь сходить. С Сашей я так и не смогла договориться. Он все время капризничал.
Мне казалось, что Рыбак ни во что меня не ставит: например, он мог уйти прямо посреди нашей репетиции. Отказывался исполнять то, что предлагали, и настаивал на песнях, которые ему нравились, но совершенно не подходили по формату. Это было что угодно, но только не работа, а ему все сходило с рук, с этим избалованным мальчишкой на канале носились как с писаной торбой. Как-то позвонили: «Катюша, не могли бы вы приехать в аэропорт?
Надо снять подводку, как вы с Сашей встречаетесь». Приехала и прождала четыре с половиной часа! Что Рыбак делал все это время, непонятно. Видимо, просто показывал характер. В другой раз в одиннадцать часов вечера пришлось ехать к нему в гостиницу с главным режиссером проекта, чтобы упросить хоть немного порепетировать. Я и в Москву летала, чтобы обсудить рабочие моменты!
Через месяц не могла видеть своего партнера и горстями пила успокоительное, чтобы как-то продержаться. Издергалась, очень сильно похудела. После шестого эфира нашу пару хотели убрать, но мы нравились зрителям и по итогам их голосования должны были остаться. Выбывал другой «дуэт» — Сергей Горобченко и группа «неАнгелы». И вдруг Рыбак заявляет: «Я выиграл «Евровидение» и имею право вето. Хочу покинуть шоу и уступить свое место этим ребятам».
Мне стало плохо.
С трудом взяла себя в руки, чтобы не разреветься на глазах у миллионов зрителей.
— Саша, — поинтересовался ведущий, — а ты спросил у Кати, хочет ли она уйти?
Рыбак промолчал.
— Знаете, — не выдержала я, — Саше это не интересно. Я, конечно, в шоке, но раз он решил, пусть так и будет.
Потом за кулисами все ему высказала. Но Рыбак не счел нужным извиниться. И на канале никто меня не поддержал — ни руководство, ни коллеги. Было очень больно и обидно.
Я долго приходила в себя. Двое суток не могла разговаривать — к горлу подступали рыдания, начиналась истерика.
Когда наконец успокоилась, решила: «Все, с меня хватит. Здесь я больше не работаю». Сейчас даже благодарна Саше — за то, что лишил последних иллюзий. Мне часто звонят из Киева и предлагают самые разные проекты, но теперь, прежде чем согласиться, тщательно все продумываю...
О том, что переехала в Москву, я ни разу не пожалела, хотя поначалу было сложно и в бытовом, и в профессиональном плане. Долго ходила на пробы, но все время что-то не срасталось. А потом появился один проект, другой, третий, и понеслось...
Теперь мечтаю хотя бы три дня посидеть дома. Люблю заниматься хозяйством, убирать, готовить. Для меня это релакс. Пока мы с Женей живем в съемной квартире на Таганке, но скоро переедем во Внуково, в таунхаус.
Чтобы его купить, Женька три года снимался без отпусков. Он у меня добытчик, настоящий мужчина, глава семьи.
Живем дружно. Первое время мне очень не хватало родителей, на душе прямо кошки скребли. Женька поддержал, не дал «закиснуть». Утешал, когда переживала из-за отсутствия работы: «Ничего, все наладится. Надо немного потерпеть». Мне было неловко жить за его счет. Я рано стала самостоятельной и не привыкла просить денег ни у родителей, ни у любимого человека.
Первый гонорар заработала в семнадцать лет. Снялась в клипе белорусской группы и получила... двадцать долларов. Для меня тогда это были деньги. Потом сыграла эпизодическую роль во втором сезоне «Возвращения Мухтара» и заработала уже двести восемьдесят «зеленых».
На радостях купила платье, джинсы и сумку. Я ведь шопоголик и не стыжусь в этом признаться. Мама с детства приучала красиво одеваться и подбирать аксессуары к разным нарядам. Она вполне могла стать дизайнером: замечательно отделала и обставила загородный дом и две киевские квартиры — нашу и бабушкину.
Мама любит красивые вещи, и я счастлива, что теперь могу ей их дарить. Как-то преподнесла сумку Chanel, и она от радости чуть не расплакалась. Когда приезжает ко мне в Москву, ее обязательно ждут цветы и какой-нибудь подарок.
Жене мой «шопоголизм» не нравится, он ворчит, если видит очередную обновку: — Сколько нужно кофточек, юбочек и сумочек?!
— Много, я ведь хочу тебе нравиться.
— Ты и так хорошо выглядишь.
— А хочу выглядеть еще лучше, чтобы ты мной гордился!
Но он в этом смысле меня не понимает.
Мы вообще с ним разные. Я — экстраверт, мне нужны люди, друзья. А Женя — интроверт и одиночка по натуре. Я это быстро поняла и стала потихоньку капать ему на мозги:
— Надо больше общаться. Мне хорошо с тобой вдвоем, но иногда хочется пригласить гостей или посидеть в кафе с подружками.
— Зачем? — удивлялся он. — Не понимаю, о чем ты часами с ними разговариваешь?
Но капля камень точит.
И постепенно у Жени тоже появились друзья. Например Ваня Жидков. Они познакомились на проекте «Гюльчатай», а потом я с Жидковым снималась в сериале «Подари мне воскресенье». Мы с ним похожи по «темпоритму», а Ванина жена Таня Арнтгольц — копия Жени, они оба очень спокойные, рациональные. Теперь дружим семьями, и я безумно этому рада.
За три года нашей совместной жизни я, конечно, изменилась, стала более мягкой, уравновешенной. И Женя часто меня «гасит», успокаивает. Стараюсь сдерживаться, только эмоции все равно захлестывают. Начинаю накручивать себя, что-то выдумывать — прямо как в детстве — и обязательно нахожу повод для беспокойства. Могу заявить: — Жень, мне кажется, у нас проблемы.
Наши отношения не развиваются. Надо что-то делать!
— Ничего не надо делать, — вздыхает он. — Успокойся! У нас все хорошо!
Бывают периоды, когда мы оба целыми днями снимаемся и почти не видимся. Но вообще стараемся подстраиваться друг под друга, чтобы проводить вместе выходные и отпуск. Многие мои подруги не могут растормошить своих мужей — у нас нет такого, Женя легок на подъем. Сколько раз бывало — ложимся спать, я спрашиваю:
— Женюля, какие у нас планы на завтра?
— Отсыпаемся и отдыхаем.
Утром будит: «Слушай, поедем в Парк Горького кататься на роликах! Или лучше к родителям на шашлыки?
Ой, мы же хотели купить им коптильню. Решено, едем коптильню выбирать». У него масса идей и бездна энергии. И мне это нравится.
У нас многое происходит спонтанно, но зато не возникает усталости от быта, чаще всего и разрушающей брак. Мы много путешествуем, обычно инициатором поездки выступает Женя. Мне нравится быть ведомой. На работе я достаточно активный и сильный человек, а дома не хочу быть лидером. С удовольствием уступаю Жене эту роль.
Хотя иногда приходится проявить характер — для его же пользы. Женька обожает быструю езду. Мечтал купить мотоцикл. Я поставила ультиматум: «Или мотоцикл, или я!» Он выбрал меня, но на машине гоняет как сумасшедший. Слава богу, недавно я купила машину себе и перестала с ним ездить, а то каждый раз тряслась от страха.
Родители, кажется, успокоились, убедившись, что мы счастливы вместе.
Свадьбу, правда, никак не сыграем. Если бы сразу пошли в ЗАГС, можно было бы обойтись без пышного торжества, просто расписаться. А теперь все ждут от нас чего-то особенного. Я единственная и любимая дочка в семье, и папа с мамой хотят видеть меня в роскошном платье. И Женины родители не поймут, если «зажмем» такое событие.
Думаю, свадьба состоится в Киеве, это будет выездная церемония, на которую мы пригласим всех своих родных и друзей. Человек сто наверняка наберется. Но это так — фантазии, не более. Для того чтобы организовать такое мероприятие, нужно время. У нас пока его нет, а привлекать специальные агентства не хочется.
Бог даст, устроим праздник следующим летом. Не хочу ничего загадывать, но думаю, в ближайшие два года надо родить ребенка. Мы с Женей давно о нем мечтаем...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки галерею дизайна и интерьера Neuhaus в Малом Калужском переулке.
Подпишись на наш канал в Telegram