В детстве я часто летала во сне. Разбегалась, раскидывала руки, отталкивалась ногами от земли и парила в воздухе как птица. Внизу проплывали макушки деревьев и крыши домов, но хотелось подняться еще выше — к белым облакам и манившему меня голубому небу…
Я тогда жила в Тушино. Отдельная квартира у нашей семьи появилась не сразу, несколько лет мы скитались по родителям мамы и папы, стараясь не особенно им надоедать. Проводили неделю у бабушки Лиды, маминой мамы, и перебирались с вещами к бабушке Зине, маме отца.
Благо идти было недалеко — на соседнюю улицу.
Рядом с домом бабы Зины был огромный овраг — главная достопримечательность района. Мы часто ходили туда гулять. Внизу стояли старые покосившиеся деревянные домики, зеленели заброшенные сады и огороды. Видимо, раньше там располагалась одна из подмосковных деревень. Когда неподалеку построили огромные многоэтажные дома, это место еще долго оставалось островком тишины и покоя, где проводили досуг окрестные жители. Дети летом ездили на велосипедах, а зимой катались с горок. Взрослые устраивали пикники. Там же тренировались дельтапланеристы. Разноцветные крылья дельтапланов меня просто завораживали, могла смотреть часами, как они парят в воздухе, и представляла, что тоже летаю, даже видела это во сне.
В четыре года у меня появилась младшая сестра, Настя.
Родители готовили к ее рождению, объясняли, что с грудным ребенком надо проявлять особую осторожность и соблюдать правила гигиены. Я это усвоила, и когда потом кто-нибудь из взрослых приближался к малышке, очень строго спрашивала: «А руки вы мыли?» На слово не верила, проверяла — пахнут руки мылом или нет.
В то лето, когда родилась Настенька, в Москве проходила Олимпиада-80. По этому случаю в столичных магазинах стали продавать невиданные продукты — финский сервелат, соки в маленьких коробочках с трубочками и экзотические фрукты. Именно тогда я впервые увидела ананас — свежий, не консервированный.
Так хотелось рассмотреть удивительную огромную шишку с зелеными листочками, но бабушка Лида предусмотрительно убрала чудо-фрукт на холодильник: до него было не допрыгнуть. Зато какое же это было счастье — попробовать ананас! Нынешним детям, избалованным всеми мыслимыми деликатесами, меня не понять.
Мы жили небогато, как тысячи советских семей. Папа был портным. Мама тоже начинала в ателье — родители в нем в свое время и познакомились, — но вынужденно перешла на другую работу, за которую обещали дать квартиру. Мы так устали странствовать по бабушкам и дедушкам, так хотелось иметь свой уголок, свое гнездышко!
Нас с Настей родители одевали как кукол. Покупали только обувь. Но какую!
Туфли и сапоги у нас были необыкновенные — немецкие, чешские, румынские. Только потом, став старше, я поняла, сколько времени и сил мама тратила на эту красоту, какие выстаивала очереди. Обувью занималась она. Папа нас обшивал, а бабушка Лида — вязала.
Обделенной я себя никогда не чувствовала и не канючила: купите то, подарите это. Мама утверждает, что я вообще ничего не просила, странная была девочка. Потом, в свою очередь став мамой и глядя на своего сына Лешу, я в этом смысле узнавала себя. Он никогда не просил у нас с мужем что-то купить. В дни рождения и Новый год приходилось угадывать, что ему может понравиться, или просить написать письмо Деду Морозу.
И я мечтала не о каких-то вещах или сладостях, а о возможности заниматься интересным делом.
В моей жизни очень рано появился спорт. Сначала — гимнастика, в четыре года. Однажды к нам в садик пришли тренеры отбирать детей. Проверяли гибкость. Помню, как незнакомая тетенька очень мягко и осторожно тянула и заворачивала мне руки и ноги. Ни боли, ни дискомфорта я при этом не чувствовала. Только удивление. Оказывается, я могла гнуться во все стороны, как резиновая кукла! И тетенька поразилась. Сказала: «Надо же, какая гуттаперчевая девочка!»
Во Дворец спорта «Крылья Советов» мы ездили с бабушкой Лидой. Не знаю, как она ухитрялась меня возить. Бабуля еще работала. Помню, вставала рано-рано, в шесть часов, не по будильнику, а под звуки гимна по радио. Когда она уходила, мы с дедом начинали собираться в сад. Я почему-то упрямилась, не хотела туда идти и долго бегала вокруг обеденного стола.
А вечером не хотела уходить от ребят и бегала от дедушки вокруг веранды! Вот такая у нас была игра — «поймай меня, если сможешь».
Зато на гимнастику собиралась в два счета. Мне нравилось заниматься, и родители этого хотели. Они гордились тем, что я такая способная, что меня выбрали из множества детей. Вот баба Лида и моталась с внучкой. Она не видела наших тренировок, взрослых на них не пускали. А потом как-то устроили открытый урок — и на этом мои занятия закончились. Бабушка, посмотрев упражнения на брусьях и бревне, сказала как отрезала:
— Надо срочно забирать тебя отсюда!
— Почему? — не поняла я.
— Не дай бог, переломаешься!
Не знаю, что ее так потрясло. Сложных элементов мы не делали и выступали не на «взрослом» бревне, а на «детском», которое на несколько сантиметров выше пола. Видимо, бабушка обладала очень развитым воображением и просто представила, что нас ждет в будущем. Кроме нее сопровождать меня на тренировки было некому, и с ними пришлось «завязать».
Я расстроилась. Гимнастика была для меня развлечением, интересной забавой. Я не успела узнать, какой это тяжелый и действительно травмоопасный вид спорта. Нас, малышей, особенно не нагружали, давали самые азы, и мы с удовольствием делали «мостик», «колечко», вставали в «березку». Еще папа нашил мне на спортивный костюм синего цвета надпись «СССР» из белой тесьмы. В этой экипировке я чувствовала себя олимпийской чемпионкой.
Мы не столько тренировались, сколько играли. Помню, под бревном в полу была яма, довольно глубокая, метра три, наверное. Там лежали куски поролона, чтобы не так больно и опасно было падать, когда делаешь соскок или крутишь сальто. На занятиях мы с девчонками забирались туда, зарывались в поролон и шептались о своем, пока кто-нибудь не сваливался сверху и не нарушал наше уединение. А еще я любила прыгать на батуте. Над ним на потолке было закреплено красное яблочко. Так хотелось его достать!
Жалко было уходить, что и говорить. А примерно через год мои гимнастические навыки неожиданно пригодились, причем в довольно опасной ситуации. В тот день мы ходили в цирк: мама, папа, Настя и я. В антракте остались в зале. На арене в этот момент меняли оборудование.
Когда стали натягивать трос для воздушных гимнастов, я поднялась со своего места и подошла к барьеру — посмотреть. Родители были заняты моей маленькой сестрой и не обратили внимания. И в этот момент трос подхватил меня под коленку и потащил наверх. Люди вокруг ахнули. Мама обернулась и закричала страшным голосом: «Стойте!»
Но затормозить движение махины смогли далеко не сразу. Пока она ползла вверх, я времени даром не теряла. Перекинула через трос вторую ногу, зацепилась за него коленками, выгнула спинку, раскрыла ручки и сделала «колечко». То есть повела себя как настоящая гимнастка. Внизу что-то кричали, мама рыдала, а я чувствовала такой восторг! Это был мой звездный час! Работники цирка тем временем остановили конструкцию и принесли алюминиевый стул на длинных-длинных ножках, чтобы я могла слезть.
Когда спустилась «с небес на землю», заплаканная мама схватила меня и стала ощупывать, проверять, целы ли руки и ноги, а я не понимала, почему она так переживает. Это же цирк! Здесь все кувыркаются, ходят по канату и летают под куполом. Вот и я показала, что умею.
В дальнейшем акробатика или гимнастика все равно присутствовали в моей жизни. Каждое лето я ездила в подмосковный лагерь с трогательным названием «Бугорок» и там с увлечением занималась в кружке уже художественной гимнастики. Перед соревнованиями по футболу, баскетболу или волейболу мы с девочками выступали «на разогреве» с мячом, лентой, скакалкой. В школе у меня был факультатив по спортивной гимнастике, который вел наш учитель физкультуры. Мы выполняли упражнения на снарядах и вольные, на ковре.
Классе в восьмом, по-моему, я на школьных соревнованиях даже сдала на третий разряд. Но это было не то! Я смотрела по телевизору выступления девочек из сборной СССР и думала, что могла быть вместе с ними! Расстраивалась до слез.
Следующим после гимнастики спортивным увлечением стало фигурное катание. В то лето, когда мне исполнилось шесть, к бабушке в гости из Ленинграда приехал ее младший брат — дядя Саша. Он подарил мне коньки. На них раньше катались его дочки, к тому времени уже успевшие вырасти. Коньки были старенькие, замшевые ботинки уже не белые, а серые, «бывалые», а я все равно так обрадовалась! Фигурное катание в то время было очень популярно, и я его обожала. Особенно нравилась мне немецкая фигуристка Катарина Витт.
Пока не наступила зима, я каталась... у бабушки Лиды в комнате, на паркете. Взрослые занимались маленькой Настей, а я надевала коньки, отворачивала ковер, лежавший перед платяным шкафом с зеркалом, и изображала фигуристку. Царапины, оставшиеся на полу после моих «занятий», какое-то время удавалось скрывать. Но когда в квартире затеяли генеральную уборку, взрослые узнали о моих художествах. Удивительно, что наказывать не стали, а отдали в секцию фигурного катания районного Дворца пионеров. Бабушка не возражала. В отличие от спортивной гимнастики этот вид спорта ей нравился и казался менее опасным. И занятия секции проходили неподалеку на улице, в одном из соседних дворов, где зимой заливали хоккейную коробку. Что называется, под присмотром родителей.
«Тренировки» на паркете не прошли даром. Впервые выйдя во двор на коньках, я сумела самостоятельно доехать до катка. Никогда не забуду, с каким грохотом спускалась по лестнице со второго этажа «хрущевки». Чехлов не было, и то, что Катя отправилась на фигурное катание, слышал весь подъезд.
Пару месяцев я была абсолютно счастлива. Быстро научилась основным элементам и на льду чувствовала себя довольно уверенно. Особенно нравилось вращаться. Я кружилась, кружилась... Как сейчас вижу себя в центре ярко-красного круга, в который в тот момент превращалась юбочка моего вязаного платья! Его связала бабушка Лида. Я в нем не мерзла. Наоборот — была вся мокрая. Даже грызла покрытые льдом варежки, чтобы немного остыть. Может, поэтому и заболела?
Странно. Потом часто ела снег зимой — и ничего. Никогда не была болезненным ребенком, но тогда почему-то подхватила воспаление легких и попала в больницу. Лежала в инфекционном отделении. Родителей не пускали. Они стояли внизу и пытались разглядеть меня в окне, но я находилась слишком высоко, этаже на шестом. Стоял мороз, и окно покрывал иней. Я оттаивала «глазок» пальчиком и молча смотрела на папу и маму. Так и запомнила их — в лохматых меховых шапках. Докричаться, достучаться было невозможно. Когда вышла из больницы, ни о каком катании на льду, разумеется, не было и речи.
Потом все школьные годы зимой я почти каждый день обязательно ходила на каток и занималась самостоятельно. Вспоминала, чему когда-то учили...
Незадолго до того как пошла в школу, мы с родителями наконец-то переехали в отдельную квартиру недалеко от метро «Бабушкинская».
Однажды у нас в классе появились тренеры из бассейна «Олимпийский». Стали спрашивать, кто хочет заниматься плаванием. Я чуть ли не первая подняла руку: «Запишите меня! Я хочу!» До бассейна было сравнительно недалеко — несколько остановок на метро. Сначала меня провожал кто-то из взрослых, потом стала ездить сама.
Помню, впервые приехала в «Олимпийский» и растерялась. Здание огромное. В раздевалке сотни шкафов, куча детей. Родителей внутрь не пускали — только до гардероба. Из моего класса никого больше не было, а я не запомнила тренера, который записал меня в секцию. Стала думать: куда же идти? Огляделась по сторонам, увидела ребят примерно моего возраста и пристроилась за ними. Они прошли в бассейн и встали в шеренгу, чтобы по очереди с тумбы входить в воду.
Мой черед подошел довольно быстро. Я поступила как мальчик, стоявший передо мной. Залезла на тумбу с цифрой два и прыгнула вниз головой. И только в воде вспомнила, что не умею плавать. Забила руками и ногами, судорожно озираясь по сторонам. Кто-то крикнул: «Хватайся!» — и протянул длинную деревянную палку.
С помощью тренера вылезла из воды. Он выяснил, кто я, из какой школы, и отвел в группу новичков. Оказалось, что я пристроилась за опытными ребятами. Для начала надо было научиться дышать, что мы и делали первое время. Опускались с головой под воду и пускали пузыри, держась за бортик. И только потом начали плавать с резиновыми надувными кругами. Тогда никакого специального снаряжения в продаже не было.
Родители покупали для нас в аптеке надувные круги из оранжевой клеенки, которые предназначались для лежачих больных. Мы надевали по кругу на каждое предплечье, скрепляли их за спиной резинкой и плыли. Я научилась раньше всех благодаря одному хулиганистому мальчику. Он несколько раз прокалывал мне круги. Воздуха в них хватало только до середины бассейна, дальше приходилось выплывать самой.
С плаванием тоже как-то не сложилось. Пришлось выбирать: волосы или бассейн. У меня была шикарная длинная коса. Во время тренировки волосы намокали, но в «Олимпийском» не было ручных фенов, только огромные допотопные колпаки, под которыми сушились, сидя на стуле. Они были рассчитаны на взрослого человека, и мне приходилось вставать коленками на стул, чтобы дотянуться до потока теплого воздуха.
Волосы при этом затягивало в вентилятор. Они горели, я вырывала целые пряди и все равно каждый раз приходила в школу с мокрой головой. Когда встал вопрос: плавание или коса — на семейном совете решено было выбрать косу. Мама и слышать не хотела о том, чтобы ее отстричь.
Плавание мне нравилось, но синхронное гораздо больше, чем просто спортивное. Девочки-синхронистки занимались рядом, в соседнем бассейне. Я смотрела на них через прозрачную перегородку, прижавшись носом к стеклу. Они так красиво все делали: не просто плавали от стенки до стенки, а танцевали! Это был уже не спорт, а искусство. Красота их движений меня завораживала, как когда-то полет дельтаплана. Хотя плавать на скорость тоже было здорово. Особенно когда удавалось приходить первой.
Меня переполнял восторг: «Я это сделала! Я смогла!» Победа поднимала самооценку, вызывала ни с чем не сравнимое чувство уважения к себе.
Помню, в школе сдавали зачет по бегу. На улице в тот день шел дождь, а короткая дистанция как раз укладывалась в длину зала. Я с разбега влетела руками и щекой в стену. Боль была адская. Искры из глаз! Больше всего досталось правой скуле и ладоням. Они еще долго потом побаливали, а на лице красовался синяк. Но я победила, и это все искупало.
В седьмом классе выиграла городские соревнования по лыжам среди школьников Москвы. Конечно, во многом благодаря нашему замечательному физруку. Зимой раз в неделю он обязательно устраивал сдвоенный урок по лыжам, и не в школьном дворе, а на Яузе.
Ну и я, конечно, тоже постаралась.
Если честно, не ожидала, что буду лидировать. Но просто скользить по лыжне, созерцая заснеженные ели, было скучно, и я поставила себе минимальную задачу: догнать впереди идущего, а там как пойдет. Чем дольше бежала, тем больше охватывал азарт. Передо мной маячили спины в лыжных куртках — красные, синие. Я ничего не видела вокруг, только эти цветные пятна, догоняла их и кричала как сумасшедшая: «Лыжню! Лыжню!» Кто-то пропускал вперед, а кто-то — ни в какую! Одна девушка, помню, никак не уступала. Я уж и так и эдак, и на пятки наезжала, и тихонько тыкала ее лыжной палкой — ничего не помогало. Тогда сама сошла с лыжни и стала левее прокладывать свою колею. Так и шли мы с ней плечом к плечу практически до самого финиша, где я все-таки вырвалась вперед.
А потом упала без сил и долго не могла успокоиться, отдышаться. В груди пылал огненный шар. Я глотала снег, но шар не хотел гаснуть и разрывал меня изнутри...
Человек я довольно азартный. Не в плане увлечения какими-то играми, а в плане преодоления препятствий и самой себя. Спорт очень много дал мне в этом смысле. Все, чем я занималась в детстве, так или иначе пригодилось и в жизни, и в профессии. Вот уж воистину «ничто на земле не проходит бесследно». Гимнастика, фигурное катание, плавание развивали не только физически, они определенным образом формировали мой характер.
Но вернемся назад. После того как я была вынуждена прекратить занятия плаванием, судьба сделала мне подарок — привела в ансамбль грузинского танца «Колхида».
О нем рассказала маме одна из знакомых. Я протанцевала в «Колхиде» семь лет — до самого окончания школы. В ансамбле получила то, о чем мечтала, — и основательную физическую нагрузку, без которой уже не могла обходиться, и возможность почувствовать себя артисткой. Мы исполняли необыкновенно красивые номера. Например «Танец оживших фресок». На сцене нас было три девушки. На каждой национальный костюм: длинное платье из парчи и головной убор с фатой. На голове парик с четырьмя косами — две на груди, две на спине. В руках — горящие свечи в хрустальных вазочках. Сначала было темно. Потом постепенно зажигался свет, вступала музыка, и мы оживали, переплетали руки, делали вращения и в конце опять замирали в той позе, с которой начинали танец. Однажды нейлоновая коса одной из моих партнерш попала в огонь и загорелась.
Тушили мы ее прямо в танце.
Всякое бывало. Как-то ансамбль проводил так называемый открытый урок, а по сути концерт, в Концертном зале имени Чайковского. Я была еще в младшей группе, и меня поставили «выводить линию» в одном из номеров, то есть вести за собой двадцать с лишним девочек. Орган на сцене был закрыт многотонным парчовым занавесом — двумя огромными портьерами. Они заходили друг на друга и заворачивались внутрь так, что в центре получались глубокие складки. Из них мы и должны были выйти на авансцену — одной линией, потом разойтись и опять соединиться, образуя круг. Но вместо того чтобы сделать все эти красивые перемещения, полномера блуждали в темноте между шторами. Я все время заходила куда-то не туда, а девочки следовали за мной, как нитка за иголкой.
Зрители смеялись, наблюдая колыхание занавеса. Мне же было не до смеха.
В старшей группе тоже как-то произошел конфуз. Мы исполняли танец «Парца». Вначале вели мальчики. Они танцевали в центре сцены, а девочки стояли по краям и хлопали так называемые «таши». Потом мы выстраивались в клин и делали много-много быстрых вращений. В одном из них с меня упала нижняя юбка. Мальчики гортанно выкрикнули «Хэ!», я аккуратненько перешагнула через беленькую тряпочку, и мы все красиво ушли со сцены. Тут с криком «Асса!» выскочил джигит, подхватил мою юбку и убежал за кулисы. Я чуть со стыда не умерла, а зрители были в восторге.
Сцены я не боялась, наоборот, она меня все больше увлекала. В старших классах я не только танцевала, но и играла в школьном театре.
Поступать, правда, собиралась в биотехнологический институт — на этом настаивали родители. Судьба решила иначе. На одном из наших школьных «капустников» оказалась ассистентка Евгения Рубеновича Симонова. Ей понравилось мое выступление, и она посоветовала поступать в Театральное училище имени Щукина. Я прислушалась к совету. Поступила с первого раза.
В «Щуке» пригодились и танцевальные, и гимнастические навыки. Помимо актерского мастерства и общеобразовательных дисциплин мы занимались сценическим движением и ритмикой. Показывали пантомимы, исполняли классические танцы, осваивали степ и работали с предметами. И не только...
В юбилейном концерте, посвященном восьмидесятилетию училища, я выступала в паре с однокурсником Дмитрием Ворошилиным. Мы демонстрировали эффектные акробатические трюки, в которых я «носила» мужчину на руках. Сначала Дима упирался руками в мои плечи и подпрыгивал, а я хватала его чуть выше колен и на вытянутых руках поднимала над головой. Зрители ахали. Это казалось невероятным. Второй трюк мы выполняли во вращении. Я кружилась, а Дима висел на мне, как бревно, — держась за мою талию и вытянувшись в струну. Тут уже публика падала от смеха. Особой силы от меня не требовалось. Все делалось как бы на «выключенных» суставах, без напряжения мышц.
Нагрузка в «Щуке» была высокой, но я по-прежнему тосковала по фигурному катанию и зимой ходила на каток. На меня смотрели как на сумасшедшую, тогда никто не катался.
Это сейчас, после нескольких телевизионных «ледовых» проектов, фигурное катание опять вошло в моду. А тогда оно не пользовалось популярностью, и я с трудом находила компанию. Кроме Маши Леоновой, ни у одной из однокурсниц не было коньков! С ней мы и ездили в Парк Горького. Там зимой всегда заливали дорожки.
После окончания «Щуки» пришла в театр «У Никитских ворот» Марка Розовского. В Москве как раз началось увлечение фитнесом, и я тоже отдала ему дань. Перепробовала все модные новинки. Почему-то особенно понравился тайский бокс.
Через несколько лет я попала в проект «Норд-Ост», и посещение фитнес-клуба для меня стало обязательным, как и для других артистов. Оно даже оговаривалось в контракте.
Нас разделили на две группы. Первую, «ударную», составили те, у кого в спектакле была самая большая нагрузка. Вторую — те, кто не особенно напрягался. Мы называли ее «группой здоровья». Я играла главную роль — Катю Татаринову и угодила к «ударникам».
Мы тогда не знали, что такое играть каждый день одно и то же на протяжении многих месяцев. Как это трудно, морально и физически. А продюсеры понимали, что нас ждет, и готовили как космонавтов. Чего только не вытворяли с нашей группой! Мы, например, занимались сайклом — по сорок пять минут каждый день. А это один из самых экстремальных и затратных видов фитнеса.
Внешне похоже на езду на велосипеде по пересеченной местности, только все происходит в зале на специальных велотренажерах.
Во время занятий приходится преодолевать виртуальные подъемы, тормозить на спусках, мчаться на высокой скорости по прямой трассе. Инструктор задает максимальный темп, ставит жесткую, ритмичную музыку, и нагрузка получается просто адской! За сорок пять минут мы теряли по полтора килограмма. Зато в результате многомесячных тренировок набрали прекрасную форму, с легкостью выполняли задумки постановщиков и ощущали, что нам подвластно все. Ради этого чувства можно пойти на любые муки.
Мой партнер Андрей Богданов, игравший Саню Григорьева, в сцене прощания с Катей на вокзале, как профессиональный гимнаст, делал «выход силой», и не поочередно, а сразу на две руки, на уходящем вверх мосту.
И при этом пел! Нас ведь еще научили дышать особым образом. Когда мы пели в движении, голос не дрожал. Некоторые зрители, привыкшие к «фанере» на концертах российской попсы, не верили, что работаем вживую:
— Как это можно — бегать, прыгать, петь и не задыхаться?
— Можно, — объясняли мы. — Все дело в тренировке и специальной технике дыхания.
— Да ладно! А куда вы поете? Микрофонов-то нет!
— Они есть, просто очень маленькие, размером со спичечную головку. Микрофоны спрятаны под прической, поэтому вы их не видите.
Слава богу, со временем люди научились различать фонограмму и «живое» пение и убедились, что в мюзиклах все по-честному.
Это вообще особый жанр. Никакие театральные спектакли или съемки в кино не сравнятся с ним по нагрузке.
К сожалению, у «Норд-Оста» оказалась несчастливая судьба. После трагедии, случившейся в Театральном центре на Дубровке, продюсеры так и не смогли продолжить прокат. И гастрольные выступления по разным причинам пришлось довольно быстро свернуть.
Десятого мая 2003 года состоялся последний спектакль. Одиннадцатого мая проект был закрыт. На этой дате я поставила в ежедневнике знак вопроса: мол, что же дальше? На следующий день раздался звонок из Театра имени Моссовета. Меня пригласили на роль ученицы Флореллы в новую постановку «Учителя танцев». Учителем и моим партнером стал знаменитый танцовщик, хореограф и руководитель «Имперского русского балета» Гедиминас Таранда.
Он играл Альдемаро. С Геной мы танцевали «по-взрослому» — и фламенко, и павану, и вальс. Хореографические навыки, наработанные в ансамбле «Колхида», конечно, пригодились, хотя многое пришлось осваивать впервые. Что такое верхние поддержки, я знала благодаря Диме Ворошилину. Но здесь мужчина меня носил на руках, поднимал к небу, как пушинку, одной левой, а мне оставалось только распахнуть крылья и парить! Я висела на Гениной руке в эффектном прогибе, в белом платье и думала: «Ну вот, кажется, все наконец встало на свои места».
Гимнастику тоже вспомнила — особенно упражнения на бревне. В одной из сцен танцевала на тоненькой изгороди и даже делала на ней арабеск. Видимо, гимнастика — это как велосипед: если научился в детстве кататься, не разучишься до конца дней!
В том году «Норд-Ост» сразу в семи номинациях выдвинули на премию «Золотая маска».
В марте 2004-го престижный театральный фестиваль праздновал свое десятилетие. Юбилей решили провести в необычной обстановке — в Московском цирке на Цветном бульваре. Исполнителей «Норд-Оста», как и других артистов, участвовавших в проектах-номинантах, попросили показать какой-нибудь номер. Мы с Андреем Богдановым исполнили дуэт «Встревоженное сердце» — в концертном варианте.
В спектакле, в масштабных декорациях, эта сцена выглядела очень романтично и красиво, но в цирке повторить театральное решение было невозможно. Стали думать, как подать дуэт.
С нами работали Юрий Осипов и Оксана Дружинина, в цирковом мире люди известные. Оксана — режиссер-постановщик Цирка на Цветном бульваре. Юра — вообще легендарная личность. За более чем пятидесятилетнюю карьеру он сменил несколько цирковых профессий. В то время он отвечал в цирке за технику безопасности. Юра выступал в качестве постановщика трюка, а Оксана придумывала его художественное решение.
Сначала на арену поставили качели. Мизансцена простая: девушка качается, платье развевается, Саня смотрит на Катю влюбленными глазами. Но выглядело это как-то по-детски. Только песочницы рядом не хватало. Юра спросил:
— Высоты боишься?
— Пока не знаю.
Меня посадили на трапецию, подняли на два метра, потом на четыре, шесть... Начали осторожненько раскачивать. Но опять получилась какая-то невыразительная ерунда, напоминавшая номер из телевизионного шоу тридцатилетней давности.
Юра задумался, а потом очень хитро посмотрел на меня и спросил:
— Кать, а шпагатик у тебя есть?
— Есть, — не без гордости ответила я.
— Ну-ка, дайте веревочку, — сказал он ассистентам.
Покрутил ее и так и эдак и придумал трюк, в котором роль качелей выполняли две полосы ткани.
В специальной мастерской для нас сшили два полотнища из парашютного шелка, тонкого, но очень прочного. Ширина их была полтора метра, длина — около четырех, но они легко сворачивались в жгут и проходили в маленькое колечко. На одном полотнище я сидела и качалась в начале номера, а другое свободно свисало и развевалось в руках. Шелк дышал. Он был белый, как мое платье, и похож на парус.
Покачавшись минуту-другую, я поднимала коленку и, поставив стопу под попу, перехватывала руки выше, отталкивалась ногами и поднималась в полный рост. А потом правой стопой вставала на одно полотнище, а левой — на другое и разъезжалась в шпагат. Тогда я реально ощутила, что это значит: «моя жизнь в моих руках». Она действительно держалась на волоске — на тонкой шелковой ткани, обмотанной вокруг запястий.
И никакой страховки...
После шпагата опять «собиралась», присаживалась на корточках на первое полотнище, а второе заводила сзади под шею и ложилась на спину. Руки раскидывала по сторонам, как крылья, а носочки максимально вытягивала, чтобы ткань зацепилась за пятки как за крючки. Андрей все это время стоял на арене и смотрел на меня снизу. Спускалась к нему очень красиво и медленно. Ткань проходила под мышками, и я висела в воздухе раскрыв руки, в позе «креста».
Страшно не было. Мы начинали репетировать на небольшой высоте и увеличивали ее понемногу, постепенно. Месяца три репетировали в цирке на малом манеже, после обезьян. Они занимались с семи до восьми утра, а я — с восьми до девяти. Перед этим служители на всякий случай проходили по арене с совочками.
Хотя убирать было нечего, на обезьян надевали памперсы. Мне их было почему-то жалко. Они походили на грудных детишек — маленькие, в штанишках. Трогательные и милые.
Растяжка у меня была неплохая, но, конечно, пришлось позаниматься дополнительно, чтобы не ударить в грязь лицом. Я разогревалась в сауне и тянулась прямо на полке, миллиметр за миллиметром. И в цирке разминалась перед репетицией.
На подготовку номера ушло около трех месяцев. Он получился очень эффектным, но показали мы его только три раза: на открытии «Золотой маски» и на двух концертах в Питере и Москве «Норд-Ост», мы с тобой!» На одном из выступлений присутствовали мой муж и папа. Не знаю, что они почувствовали, когда я взмыла в воздух и начала показывать придуманные нами элементы.
Наверное, удивились. Я ведь еще «ушла в минус» в шпагате! (Так говорят гимнасты, когда угол больше ста восьмидесяти градусов.) По залу пронесся гул: «У-у-у! О-о-о!» Зрители от меня этого не ожидали. А я испытала такой кайф! Хотелось кричать от восторга: «Люди, я лечу!» Конечно, это было не совсем то, о чем когда-то мечтала и видела во сне. Но я успела поймать ощущение свободного полета.
В жизни нет ничего невозможного, мечты сбываются. Самым неожиданным образом, когда этого совсем не ждешь. Когда-то я смотрела по телевизору Олимпиады и завидовала девочкам из сборной СССР. И спустя много лет неожиданно получила возможность почувствовать себя причастной к Олимпийскому движению.
В августе 2004 года в Афинах проходили ХХVIII летние Олимпийские игры, а третьего июля в Москве стартовал один из этапов эстафеты олимпийского огня, которая обошла весь земной шар!
Главный символ Олимпиады прилетел к нам на самолете из Хельсинки. Свой путь в Москве он начал на Поклонной горе, а закончил на Васильевском спуске. Его несли сто двадцать факелоносцев. Среди них была и я. Свои четыреста метров бежала по Садовому кольцу.
Я готовилась к эстафете. Тренировалась на беговой дорожке с полуторалитровой бутылкой воды. Друзья разыграли! Сказали, что факел тяжелый, весит полтора килограмма. Нести его нужно было на вытянутой руке, вот я ее и «качала». В клубе на меня смотрели как на сумасшедшую, но я старалась не обращать внимания.
Потом оказалось, что вес факела всего семьсот граммов.
Он был легкий, да и я неплохо подготовилась, так что нести его не составило труда. Но я не бежала, как другие факелоносцы, мои движения скорее напоминали спортивную ходьбу. Четыреста метров — это так мало! Мне хотелось растянуть удовольствие. Я испытывала невероятную радость и гордость — за страну, за наших людей. Они стояли вдоль улиц, высовывались из окон, махали, улыбались, кричали. Для всех это был праздник. Потом, когда смотрела по телевизору церемонию открытия Игр в Афинах и увидела, как в огромной чаше вспыхнуло пламя, то не смогла удержаться от слез. В огне Олимпиады была и моя искорка...
Я следила за соревнованиями и жалела, что не удалось поехать в Афины. А через два года снова оказалась в «группе поддержки» олимпийцев. К зимним Играм в Турине Первый канал снял специальные ролики, в которых известные артисты и другие «медийные лица» желали победы спортсменам.
Мне «достались» фигуристы — Татьяна Навка и Роман Костомаров. Я опять отнеслась к делу серьезно, прочитала все, что нашла в Интернете, и открыла для себя этих ребят. Мы не были знакомы, но Таня и Рома как будто стали мне родными, и я с особым чувством пожелала им завоевать «золото». А потом они стали олимпийскими чемпионами! Я думала — меня разорвет от счастья!
Через несколько месяцев раздался звонок:
— Здравствуйте, Катя. Это Илья Авербух. На Первом канале готовится новый проект — «Звезды на льду». В нем известные фигуристы будут кататься с непрофессионалами. Мы предлагаем вам поучаствовать и встать в пару с Романом Костомаровым.
Вы хотите? Алло!
Я молчала, потому что от этого неожиданного предложения потеряла дар речи.
— Алло! Катя! Вы меня слышите? — заволновался Авербух.
— Да... Да! — наконец сказала я. А что еще могла ответить? — Неужели это возможно?
— Конечно возможно, — засмеялся Илья. — Если вы согласны, завтра же начнем тренироваться...
Не буду подробно останавливаться на этом проекте, про него уже достаточно написано. Скажу только, что на нем исполнилась еще одна моя детская мечта и что это был титанический труд и риск. Мы ведь снимали первый «ледовый» проект на российском телевидении, были пионерами в этом жанре.
Но шоу имело оглушительный успех!
Дело было даже не в сумасшедших телевизионных рейтингах. После окончания проекта мы поехали в тур, объездили всю Россию, страны бывшего Союза, ближнее зарубежье и увидели, почувствовали, как нужны людям. Десятитысячные стадионы были забиты битком. Зрители кричали, аплодировали, а после выступлений благодарили со слезами на глазах. Не только за красивые номера. Наше шоу вселяло в людей веру в их возможности. Ведь если такие же «чайники», как они, смогли встать на коньки и на равных кататься с чемпионами, значит, человек может многого достичь в любой сфере! Главное — верить в свои силы. Тогда можно горы свернуть...
Я мечтала побывать на Олимпиаде — и в 2008 году все-таки попала на открытие летних Игр в Пекине вместе с мужем Володей. Стадион был поделен на небольшие секторы. В каждом работал волонтер. Он раздавал зрителям сумки с маленьким барабанчиком, фонариком и светящимся жезлом. С нами работала молоденькая девушка. На голове у нее были наушники. Получив команду от режиссера, она показывала жестами, что надо делать. Мы брали в руки барабанчик или фонарик, и по всему стадиону проносилась звуковая волна, загорались огоньки и бежали буквы One world — one dream («Единый мир — единая мечта»).
Справа сидели немцы, слева шведы, на ряд выше — никарагуанцы, ниже — индусы с чалмами на головах. И все действовали дружно и слаженно. Это рождало невероятное ощущение единства.
Я не знала окружавших меня людей, но мне хотелось их расцеловать. Наверное, ради таких моментов — глобального единения и любви — и создавалось когда-то Олимпийское движение...
Я по-прежнему люблю спорт, но если раньше бегала по клубам в поисках физической нагрузки, то теперь перестала. Мне с лихвой хватает ее в актерской профессии. Что ни проект — то сплошной напряг, и в театре, и в кино. Вот сейчас снимаюсь в очередном фильме и все время «тренируюсь» с вилами и граблями. Дело происходит в 1946 году. Моя героиня — простая колхозница. То землю копает, то сено сгребает в стога. Дома я тоже постоянно «качаюсь». Дочка Анечка любит посидеть у мамы на руках. Она весит уже четырнадцать килограммов, так что с бицепсами у меня все в порядке!
Будет ли Аня заниматься спортом, пока непонятно. Ей ведь только три года. Но я уже сейчас вижу, что она, пожалуй, будет покрепче меня и физически, и духовно.
А старший, Леша, у нас парень спортивный. В двенадцать у него уже был второй взрослый разряд по плаванию. Когда сыну исполнилось пять, я решила отдать его в спортивную секцию. Посоветовалась с Александром Иншаковым. Мы познакомились на съемках «Бригады». Саша был нашим продюсером. А вообще он основатель Гильдии каскадеров России, у него разные пояса и медали по боевым искусствам, а я как раз хотела отдать сына в единоборства. Но Иншаков вдруг сказал: «Лешка еще маленький, единоборствами заниматься ему рано. Пусть поплавает для начала. Плавание — это база для любого вида спорта». Пошли в бассейн.
У меня было ощущение, что я плаваю вместе с сыном. На тренировки не пускали, но открытые уроки и соревнования я не пропускала и первое время даже ездила с Лешей в спортивные лагеря. Боялась отпускать ребенка одного. В лагерях присоединялась к юным спортсменам, посещала занятия по общей физической подготовке. Бегала с ними по утрам, один раз даже участвовала в эстафете. Помню, ездили в Словению и бегали по шесть километров вокруг озера Блед. Моего Алешу и других ребят тренировала великая женщина — Галина Алексеевна Елизарова. Тренер советской закалки и замечательный психолог. Первое время дети не могли осилить дистанцию, падали от усталости, плакали. Галина Алексеевна смягчилась: «Ладно, вокруг озера бежать не надо, только половину пути и обратно». И произошло чудо — больше никто не пикнул. Все с легкостью приходили к финишу!
Я удивлялась: неужели дети не понимают, что пробегают те же шесть километров? А им казалось, что они преодолевают вдвое меньше.
Раньше бы не поверила, что буду такой матерью-«декабристкой». Но родительские чувства невозможно понять, пока сам не станешь мамой или папой и не испытаешь гордости за своего ребенка. Никогда не забуду, как Леша в восемь лет выиграл соревнования — пятьдесят метров кролем. Пока он плыл, болела как сумасшедшая, кричала: «Леша! Давай! Давай, сынок!» Вместе с ним двигалась от старта к финишу, перепрыгивая через кресла на трибуне! И потом так радовалась, будто он выступал на Олимпийских играх! Всех друзей и родственников обзвонила, сообщила о победе.
Конечно, у сына бывали и неудачи. После неважно пройденной дистанции Елизарова говорила: «Ну что, выкупался? Иди домой». Жестко, конечно, но это спорт. Во многом благодаря спорту Леша быстро понял разницу между словами «хочу» и «надо». Спасибо Галине Алексеевне!
Семь лет сын проплавал, показывал хорошие результаты, а потом как-то «остыл». Сейчас занимается боксом и играет на саксофоне. Объем легких у него колоссальный, развил их на плавании. Зимой Леша катается вместе с нами в Альпах на сноуборде.
Мне всегда нравились парни на досках, в крутых костюмах с приспущенными штанами, в капюшонах. И я поставила сына на сноуборд в пять лет. Когда он поехал, мы с Володей тихонько переглянулись и тоже начали учиться. Наверное, это не совсем безопасное увлечение, но я стараюсь предаваться ему без фанатизма.
Просто катаюсь. Люблю ощущение скорости и свободного движения. Так приятно скользить по снегу один на один с ветром! Кажется, еще мгновение — и взмоешь ввысь!
Иногда, как в детстве, летаю во сне. Я не оставила мечту освоить дельтаплан. Но на это нужно время, а мне его пока катастрофически не хватает. Может быть, станет легче, когда Анечка подрастет? Вот тогда и полечу...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки фитнес-клуб Hard Сandy Fitness.
Подпишись на наш канал в Telegram