Безмерно рада, что удалось сохранить хорошие отношения с отцами моих дочек. Хотя выстраивать эти отношения было нелегко. Но мы простили друг друга…
В отношениях бывает много разных испытаний. Но если ты любишь и тебя любят по-настоящему — кто бы ни был виноват, вы обязательно простите друг друга.
Вообще умение прощать — одно из самых важных качеств в жизни. И оно редко дается человеку сразу — этому надо учиться.
Посмотрите вокруг: много ли вы найдете пар, проживших вместе несколько лет и сохранивших нежность чувств? Часто ли муж шепчет жене такие важные для каждой женщины слова? А как лет через пять после свадебных фанфар вы сами будите своего «законного» по утрам? Целуете его спящие глазки, говоря: «Милый, тебя ждет кофе»? А может, просто включаете свет или распахиваете шторы, бросив: «Пора вставать! Твоя очередь вести сына в садик»? И все — «любовная лодка разбилась о быт»... Изо всех сил надо стараться, чтобы такого кораблекрушения не произошло. У каждого свой рецепт, свои пути. Новый фильм «Любовь в большом городе-3» — как раз об этом. И я рада, что там снялась: ведь в нем говорится, пусть с юмором, об очень серьезных вещах.
Хочется верить, что кому-то наша картина поможет преодолеть кризис в отношениях.
Но если бы все было так легко! Много шишек приходится набить, чтобы по-настоящему прочувствовать старую как мир истину: надо простить и продолжать жить дальше, оставив обиду в прошлом. И это касается не только любви.
...Открыла газету, и слезы обожгли глаза. «Вера Брежнева хотела пропиариться за счет благотворительности». Это было так несправедливо и так больно! Впрочем, расскажу по порядку.
Как только мои материальные возможности позволили, я стала привозить подарки в детские дома и больницы.
В качестве разовой помощи. Каких замечательных людей там встретила! Памятники при жизни надо ставить этим врачам, медсестрам, воспитателям. Поговорив с ними, все обдумав, решила помогать регулярно, но оказалось, что это сопряжено со всякими бюрократическими препонами, и пришлось свою благотворительную деятельность оформить официально. Так родился Фонд «Луч Веры» для помощи детям с онкогематологическим заболеванием крови.
Для начала устроили больным малышам праздник: с подарками, музыкой, играми, чтобы ребята, родители которых все до копейки тратят на лечение, могли бесплатно наиграться. Хотелось порадовать, чтобы эти мальчишки и девчонки улыбнулись, повеселились и вспомнили, что они — дети, пусть и со взрослыми проблемами. Пригласили тех, к кому имеет отношение профиль нашего Фонда.
Праздник удался, дети были довольны. Правда, их было не так много: кому-то тяжело ходить, кто-то находился в госпитале. Но ведь с чего-то надо начинать. А журналисты, которые появились, чтобы посмотреть, чем это мы занимаемся, увидели только то, что хотели увидеть: желание не помочь, а лишь пропиариться...
Скомкав газеты, я пошла к соучредителю Фонда, подруге и своей главной помощнице Нине Горбачевой:
— Наверное, не стоит больше этим заниматься. Получается, что стараешься сделать что-то хорошее, а тебя обливают грязью.
Нина не стала ни утешать, ни уговаривать. Только попросила:
— Обещай хорошо подумать, прежде чем примешь окончательное решение.
На то, чтобы справиться с эмоциями, потребовалась бессонная ночь.
К утру я уже знала: несмотря ни на что, буду продолжать. Я уверена, что добро не измеряется количеством продуктов, лекарств или денег, добро либо просто есть, либо его нет.
Как-то поздним вечером раздался звонок от заведующей одного из подшефных отделений: «У нас шестеро очень тяжелых детей. Нужный им препарат закончился. Если в течение ближайших часов не введем, они не доживут до конца недели».
Времени на то, чтобы найти лекарство, катастрофически не хватало — большинство киевских аптек было уже закрыто. Чуть ли не с постели подняли хозяина склада, где взяли в аренду специальный контейнер-холодильник для перевозки.
Больница находилась на расстоянии более шестисот километров от Киева, но, слава богу, успели. Мы одновременно радовались, но и с трудом понимали, что двадцать ампул граноцита, приобретенного и переданного вовремя, спасли жизни шести детей. А цена вопроса две тысячи долларов...
Трудно передать словами охватывающее тебя счастье, когда отчаяние в глазах больных детей и их родителей сменяется надеждой. Это значит, что помощь не опоздала. Недавно, например, звонят из одного отделения онкогематологии и главврач говорит, что наше оборудование помогло в излечении уже двадцати детей, при том, что им пользуются меньше года!
Не знаю, почему я стала заниматься благотворительностью, у всех свои причины.
Моя, возможно, кроется в детстве. Мы жили бедно, на счету была каждая копейка. Вот семья садится обедать. Сначала часть содержимого кастрюли или сковородки кладется в тарелку папы — и это правильно, потому что он мужчина, кормилец. Оставшееся мама делит на четыре части — по тарелкам дочерей, а себе выскребает то, что осталось.
Ночами из своих платьев или хранившихся с давних пор отрезов мама шила наряды старшей дочке. От Гали они переходили мне, после меня — двойняшкам Вике и Насте. Когда появились первые секонд-хенды, мы разыскивали в грудах присланных из Европы и Америки ношеных вещей что-то более или менее приличное, приносили домой, стирали, ремонтировали, утюжили. Мама нам помогала, ей так хотелось, чтобы дочки были одеты не хуже других. И мы, жалея маму, никогда не рассказывали про то, как над нами издеваются в школе и во дворе, смеются, что едим в школьной столовой бесплатные обеды.
Но мама все равно знала, вернее, догадывалась.
Во всяком случае, я не услышала от нее ни слова упрека, когда однажды, вернувшись с занятий, заявила: «Больше гуманитарную помощь забирать не буду! Обойдемся как-нибудь без маргарина и мороженой кукурузы». Мама молча протянула руку к моей голове, хотела погладить, но я резко отпрянула — нежности мне тоже были не нужны.
Характер в подростковом возрасте у меня был еще тот. Как-то, поссорившись с мамой, объявила ей бойкот. Не разговаривала несколько дней, но когда она сама взялась менять обои, я тут же начала помогать. За несколько часов — в полном молчании — вдвоем мы поклеили обои в коридоре.
По сей день любовь выражаю именно в поступках.
Сейчас тщетно пытаюсь вспомнить: за что же могла так обидеться? Ведь мама была нашей подружкой, она умела выслушать, понять, утешить, выгораживала перед отцом, строго наказывавшим за любую провинность. Ремнем нас папа не воспитывал, но лишить прогулок и прочих удовольствий на две недели, а то и на месяц мог запросто. И спорить, доказывать, что ты не виновата, было бесполезно.
Однажды во время дворовой драки у меня слетели очки и девчонка из компании противника нарочно наступила на них ботинком. Стекла вдребезги, оправа — пополам. Я так плакала! Очки, в которых были сложные стекла с большим «минусом», стоили половину зарплаты отца. Такая внеплановая трата пробивала огромную брешь в семейном бюджете.
Мои оправдания были бессмысленны. Мне сказали, что очки от этого не станут новыми, что я должна была быть аккуратнее и умнее, не доводить ситуацию до драки. И наказали. В течение месяца моим единственным маршрутом был дом — школа и обратно!
Две недели, пока папа не получил зарплату и мне не купили очки, я сидела в классе за первой партой, но все равно практически ничего не видела. Чтобы не напрягать глаза и не провоцировать дальнейшее ухудшение зрения, письменные задания учителя разрешили не делать, а устные помогали готовить сестры и подруги, читавшие учебники вслух.
Близорукая, худая, длинная и сутулая, подстриженная под мальчика, плохо одетая, да еще и остро реагирующая на любое замечание, на любую подколку, — вот мой портрет в детстве.
А детские травмы — самые тяжелые и глубокие. Не залечив их, человек не может быть свободным и счастливым во взрослой жизни.
Поняв это в сознательном возрасте, я отправилась к психологу. Специалист мне помог. Сейчас, когда вспоминаю о школьных годах, сердце уже не холодеет и не рвется на куски. Благодаря занятиям с психологом я смогла простить и своего папу. Пока это не случилось, на душе камнем лежала обида за то, что он редко бывал со мною ласков, не говорил по душам... Теперь я принимаю отца таким, как есть: замкнутым, несколько отстраненным. Мы не стали ближе, но и никаких негативных отголосков прошлого во мне больше нет.
Избавиться от старых обид нужно было хотя бы для того, чтобы сегодня детство чаще вспоминалось радостными моментами...
Мне было тогда лет пять.
Вернувшись домой после поездки со старшей сестрой и папой в санаторий, я увидела, что дверь в нашу комнату «расцвела» незабудками. Это мама, которая оставалась с младшими сестренками дома, вооружившись тоненькой кисточкой и голубой краской, работала всю ночь, чтобы подарить дочкам немного красоты.
А вот еще одна счастливая картинка. Папа из командировки в Киев привез нам упаковку жевательной резинки Bombibom со вкусом дыни. Целых сто штук! Разделив их поровну, мы с сестрами сбросились по пять жвачек и отдали родителям. Ходили потом за ними хвостиками и, заглядывая в глаза, спрашивали: «Ведь правда очень вкусно?
Нравится?» Удивительно, но факт: в бедных семьях, как правило, вырастают добрые и щедрые дети.
В старших классах, по-прежнему оставаясь довольно неказистой и тощей, я с удовольствием делала из своих подружек красавиц. Рассматривала фотографии в модных журналах, популярных тогда каталогах, отмечала, как наложен макияж, какая форма бровей подходит к определенному типу лица, разбиралась, как сделана прическа. А потом эти знания претворяла в жизнь. Сооружала на головах подруг такие букли и локоны, что от вышедших из-под рук парикмахера не отличишь. Когда девчонки с восхищенными охами и ахами крутились перед зеркалом, радовалась не меньше, чем они, и совершенно искренне.
Может быть, благодаря именно этой особенности мне удавалось выбираться из очень сложных, казавшихся безвыходными ситуаций уже во взрослой жизни?
Были времена, когда я оставалась без копейки денег с маленьким ребенком на руках, без крыши над головой... С неба мне никогда ничего не падало, но Боженька давал силы, чтобы работала до седьмого пота, и поддерживал в душе надежду.
Зимой 2004 года, начиная учиться кататься на лыжах, я получила серьезную травму позвоночника. Случалось, и при меньших повреждениях люди навсегда оказывались прикованными к кровати, я же спустя месяц после перелома смогла поехать на гастроли.
Последствия моего недавнего падения во время подготовки финального концерта шоу «Хочу в «ВИА Гру» тоже могли быть куда более тяжелыми.
На репетиции в декорациях зашла за кулисы, где было довольно темно. До сих пор не понимаю: почему я вдруг на секунду потеряла сознание? Это было как обморок. Там не оказалось ограждения, и я упала на бетонный пол с высоты более двух метров! Отделалась сотрясением мозга, рассеченным виском, синяками на всем теле и порезом пальца. Благодаря чистой случайности на том пятачке, куда приземлилась, не было деталей декораций, железных «уголков», гвоздей, болтов... В больнице, сделав мне рентген головы и посмотрев снимок, доктор сказал: «Ох и повезло вам. Слава богу!»
Безусловно, первое, о чем подумала после того как пришла в себя: «Я должна жить, у меня же дети!!!»
В декабре Сарочке исполняется четыре года, но она — в отличие от мамы, которая до пяти лет почти не разговаривала, — уже такая болтушка!
Может тараторить два часа кряду, рассказывая обо всем! Но может быть и очень сосредоточенной, если, например, рассматривает картинки в новой книжке. В таких случаях на просьбу:
— Сарочка, поцелуй меня! — следует ответ:
— Мамочка, ты что, не видишь — я очень занята. Я тебя через год поцелую!
— А через год — это когда?
— Сейчас. Вот только освобожусь.
Хорошо, что Соня перестала ревновать меня к младшей сестренке, этот период прошел. Сейчас они подолгу играют вдвоем, вместе смотрят мультики.
Случаются, конечно, и ссоры. Соня разговаривает с подружкой по телефону или делает уроки, а Саре хочется внимания. Тут и начинается:
— Сара, ты мне мешаешь!
— Нет, не мешаю! Я помогаю! Я помощница!
Приходится пускаться в уговоры, уводить младшую в ее комнату, занимать игрой или чтением книжки.
Ах если бы с Соней было так же просто! У старшей дочки переходный возраст со всеми вытекающими последствиями и «прелестями». Как правило, стараюсь найти нужные слова, убедить: «Подожди, доченька. Ты чувствуешь себя взрослой, но это не так. Вот когда исполнится восемнадцать, сможешь сама решать, что делать, как поступать.
А пока я ответственна за тебя и я принимаю решения».
Но иногда просто молчу. Бывает, Соня выплескивает все, что клокочет у нее внутри, нисколько не заботясь о том, приятно ли мне слышать эти резкие, несправедливые упреки. Уговариваю себя: «Только держись. Не сорвись на крик и не наговори такого, о чем будешь жалеть...» Выслушав дочь, если совсем невмоготу, молча поворачиваюсь и ухожу в свою комнату. Только там, за закрытой дверью, даю волю слезам. А ведь еще совсем недавно мне было так легко находить с ней общий язык! Соня была такой послушной...
Года полтора назад дочка выложила в социальные сети фотографии с отдыха. На них Соня с подружками дурачились, строили рожицы, на некоторых девятилетние дети были сняты у бассейна в плавках.
Казалось бы, что тут такого? Но сколько грязи полилось в комментариях! На меня, на дочку. Я посадила Соню рядом с собой и спокойно объяснила: «В этих снимках нет ничего дурного. И если бы я не была известным человеком, их никто бы даже не заметил. Но к нашей семье повышенное внимание и более строгие требования. Давай договоримся: чтобы в будущем таких неприятных моментов не случалось, тебя в соцсетях не будет».
Соня согласилась и соблюдает наш уговор. Это дает мне повод думать, что и другие вопросы, по которым у нас случаются разногласия, будут решены. Конечно будут, ведь моей маме, у которой я по-прежнему учусь мудрости и терпению, удалось справиться со страшно колючим «ершом», каким была я в Сонином возрасте!
По большому счету, наши конфликты и неурядицы — это такая мелочь в сравнении со счастьем, которое дарят мне мои девочки! А еще я безмерно рада, что удалось сохранить хорошие отношения с их отцами. Хотя выстраивать эти отношения было нелегко. Но мы простили друг друга, я их и они меня приняли в другом качестве. И все наладилось. Стараемся по возможности участвовать в жизни друг друга, созваниваемся, советуемся по вопросам воспитания.
Иногда слышу от знакомых:
— Вера, ну так же не бывает, чтобы после расставания у людей не оставалось взаимных обид и претензий?!
Улыбаюсь в ответ:
— Бывает. Если люди умеют прощать и в первую очередь думают не о себе, не о своей гордости, а о детях.
У Сони и Сары прекрасные отношения с их папами, и для меня это огромное счастье!
— Ну а как же интервью Виталия, где он говорит: в том, что провинциальная зажатая девочка в сломанных очках стала Верой Брежневой, — только его заслуга? Тебя подобные высказывания не обижают?
— Они меня «улыбают»! Должно быть, у Виталика были на меня какие-то обиды, но выплеснув их в прессе, он освободился от этого груза на душе. Мы расстались одиннадцать лет назад, так неужели я теперь буду остро реагировать на такие высказывания?
Сегодня мое положение свободной женщины не дает покоя журналистам. Но я этот вопрос не комментирую. Одно скажу: я не одинока и счастлива!
Счастлива еще и от того, что у меня замечательные дочки. Что рядом со мной родители. Что сестры были и остаются лучшими подругами, с которыми можно поделиться самым заветным. Что есть друзья. Счастлива, что есть Фонд, который оказывает реальную помощь в спасении жизней детей, что есть музыка, доставляющая столько радости мне и слушателям, и что есть кино, открывающее новые горизонты.
Совсем скоро на экраны выйдет фильм «Любовь в большом городе-3». Сниматься в нем мне было очень легко. Перед каждым эпизодом мы обязательно его обсуждали, проговаривали. Переделывали какие-то реплики, придумывали нюансы. И боже, как же мы смеялись! Над шутками, историями, импровизациями, многие из которых, кстати, вошли в фильм.
Светлана Ходченкова, Настя Задорожная и я от ребят — Володи Зеленского, Леши Чадова и Вилле Хаапасало — не отставали: шутки нашего изобретения тоже можно будет услышать с экрана. Мы все сдружились. На площадке третьего фильма встретились как родные.
Так что — жизнь хороша! А полноценная семья у меня еще обязательно будет. И много детей. Чем больше — тем лучше!
Подпишись на наш канал в Telegram