Обо мне часто судят по строчкам из моего первого хита: «Мister Black Star — золотой ребенок, привык жить в люксе уже с пеленок…» Эта песня — гротеск. Я никогда не был избалованным мажором.
Н ачну с главного: я не причисляю себя к российскому шоу-бизнесу. Поэтому и на телевидение не стремлюсь. Мне не нужно веселить народ в «Новогодних огоньках». Хотя звали туда неоднократно. Не моя тема. Куча перьев, страз и мишуры — это фейк, фальшивка, которая прикрывает отсутствие таланта. На нашей сцене за мишурой подчас не видно людей.
Вроде все поют и танцуют, сверкают и переливаются, а на деле, если разобраться, перед тобой дерьмо в красивой обертке.
Я регулярно пересекаюсь с отечественной попсой в Юрмале, на Песне года, на съемках. Им не за что меня упрекнуть, они знают, что я трудоголик и делаю качественный продукт мирового уровня. Причин для антипатии нет. Со всеми здороваюсь, вежливо спрашиваю как дела, но дружу лишь с единицами — Григорием Лепсом, Игорем Крутым.
Говорят, если человека нет в телевизоре, его вообще нет. Может, так и считалось во времена «Рождественских встреч»: если тебя не пригласила Пугачева, ты — никто. У Примадонны была монополия на радио и на телевидении, она решала, кто будет петь, а кто нет.
Я уважаю Аллу Борисовну как творческую личность, она одна из самых ярких представителей российского шоу-бизнеса, целая эпоха осталась за ней. Пугачева много кого открыла и привела на сцену, но у всего есть свой срок. Время Примадонны закончилось, не надо себя переоценивать, даже звезды не могут быть вечными. Наступает момент, когда надо пропустить вперед молодых.
Теперь, я уверен, человеку можно пробиться без связей, лишь при наличии таланта и чутья. Обо мне часто судят по нашумевшей передаче на одном из центральных каналов, посвященной золотой молодежи, и строчкам из моего первого хита: «Мister Black Star — золотой ребенок, привык жить в люксе уже с пеленок, / Звезда кинопленок — король любой пати, / Вы его хотели? — Ну нет вопросов, нате!» Эта песня — гротеск, некая карикатура на поколение.
Я действительно из хорошей обеспеченной семьи, мы с братом ни в чем не нуждались, но я никогда не был избалованным мажором.
Родители расстались, когда мне было десять лет, а Артему — семь. Надо отдать папе с мамой должное: я фактически не ощутил последствий развода. Хотя, конечно, каждому ребенку больно и обидно, когда распадается семья. Еще сегодня все счастливы, и вдруг раз — родители, оказывается, не могут жить вместе. И я, совсем мальчишка, ничего не могу поделать, потому что они так решили.
Но, к счастью, папа много времени проводил с нами. Новая семья никак не повлияла на наши отношения, я знаю, он безумно любит меня и брата. И мама тоже. Ни одной минуты мы не чувствовали себя обделенными нежностью и заботой.
Горжусь родителями и уважаю их: в столь непростой ситуации, как развод, они сумели сделать так, что мы с Артемом почти не переживали и не утратили жизнерадостности и резвости.
Мы с братом вытворяли сумасшедшие вещи. Поджигали бумажные самолетики и запускали их со второго этажа двухъярусной кровати, оттуда же катапультировали собаку. Стреляли друг в друга ягодами — на ком больше кроваво-красных пятен, тот проиграл. Бедная мама, сколько она перестирала вещей!
Для более серьезных развлечений я предпочитал компанию ребят постарше. Как-то мы сбросили арбуз с крыши родного дома на проспекте Мира. Не на людей, разумеется. В них кидались «капитошками» — маленькими шариками, наполненными водой.
Запасали целый ящик и обстреливали прохожих. Еще жгли тополиный пух и однажды случайно подпалили машину. Разбежались в страхе и восторге кто куда. Лазили на овощную базу, где стояли деревянные ящики с металлическими уголками. В то время были популярны фильмы про ниндзя, воинов, владеющих восточными единоборствами, — с замотанными лицами и торчащими за поясом мечами. Они метали в противника остроконечные звезды. И мы, разбивая ящики, срывали железные уголки, вытачивали из них звездочки и бросали друг в друга. Слава богу, никто не пострадал!
Свои первые деньги я заработал на «Макдоналдсе». Mногие запомнили шумиху вокруг открытия в Москве нового заведения на Пушкинской. Очередь тянулась через весь бульвар, стоять надо было никак не меньше трех часов.
Представляю, сколько заработал человек, открывший первый российский «Макдоналдс»! Наверное, за год стал долларовым миллионером. Сесть там было нереально, ты покупал takeaway и где-нибудь в парке на лавочке предавался чревоугодию.
В моем дворе жил парень, отец которого работал в «Макдоналдсе» охранником — фильтровал на входе очередь. Сам сын сидел на кассе. К «Макдоналдсу» подъезжали блатные на «чероки» или на стосороковых «мерседесах», для которых мы с пацанами держали паркинг. Заказ стоил сорок-пятьдесят рублей. Мы брали двести и приносили им еду через десять-пятнадцать минут. Клиенты сидели в машине, писали на листочке, чего бы им хотелось, мы «откатывали» на входе, на кассе, ну и нам тоже кое-что перепадало — процентов тридцать- сорок от общей суммы.
Вот такой бизнес! В субботу и воскресенье не работали, делали что хотели: ходили в кино, катались на аттракционах, скейтбордах, покупали одежду. Могли себе позволить, за неделю зарабатывая в два раза больше, чем какой-нибудь мужик за месяц на заводе.
За все мои подвиги меня ни разу не наказали. Родители ограничивались беседами, после которых становилось стыдно за содеянное, но никогда не били и не ставили в угол. По-другому воспитывали, чудно как-то, вот такой и вырос. Например, сначала я научился плавать, а потом уже ходить. А как только пошел, мама стала выводить меня на улицу и обливать холодной водой из ведра. Неважно, сколько на дворе градусов, какое время года — зима или лето. И минус тридцать — не помеха. Мы с братом выходим в одних трусах, и на макушку ледяной водой — опа!
Мне нравилось. Пока мокрые бежали домой, успевали обсохнуть. Если по каким-то причинам не могли в этот день обливаться во дворе, мама наполняла ледяной водой ванну, и мы с братом в нее ныряли. Вот отсюда и иммунитет. Я редко простужался. И сейчас почти не болею, до сих пор принимаю контрастный душ.
Мама была очень продвинутой в вопросах общения с подрастающим поколением, постоянно читала всякие книги о воспитании. Полезные на ее взгляд методы внедряла в семью. Вполне возможно, что психологическое образование, в дополнение к консерваторскому, мама получила, чтобы лучше понимать своих детей.
Она бесконечно водила нас во всевозможные секции. Чему я только не обучался — плаванию и прыжкам в воду, гимнастике, фигурному катанию, осваивал сноуборд, ходил на лыжах, играл на скрипке и пел.
Но долго нигде не продержался. Отовсюду выгоняли за плохое поведение. Я запросто мог бы стать олимпийским чемпионом, звездой спорта, если бы не отлынивал от занятий. Но такой уж у меня характер: как только что-то начинало получаться — тут же становилось скучно. Я мешал детям заниматься, смешил, отвлекал, предлагал свои развлечения, не входившие в планы преподавателей. В общем, действовал всем на нервы.
Неспокойный был ребенок. Но переделать меня оказалось невозможно, так уж природа запрограммировала. Если родился лидером и семья способствовала развитию этих качеств, тебя не сломать. У меня с детства свое видение вещей и мира. Я умею намечать цели, а это, между прочим, задача не из легких. Вот смотрю на молодых людей: многие учатся уже на третьем-четвертом курсе и не знают, ради чего.
Они как будто отбывают срок, не задумываясь о том, что будет дальше. Это очень плохо. Мне вектор для активных действий задала Америка.
Дома у нас был двухкассетный видеопроигрыватель — по тем временам крутая вещь. Можно было переписывать фильмы с кассеты на кассету и давать друзьям. Все новинки заокеанского кинорынка проходили через меня — «Американский ниндзя», «Рэмбо» со Сталлоне и фильмы со Шварценеггером... Конечно же, насмотревшись всего этого, я мечтал оказаться в Америке. И как только достиг тринадцати лет, мечта превратилась в реальность. Папа с мамой серьезно поговорили со мной, обсудили разные ситуации, которые могут возникнуть в жизни подростка, отправляющегося за рубеж в одиночное плавание, и выдали UM — разрешение на выезд несовершеннолетнего.
В Штаты на учебу я полетел один.
Меня с раннего детства воспитывали самостоятельным, предоставляя полную свободу действий. Я гулял без присмотра, катался на доске, ездил на метро в самые отдаленные концы города. Поэтому ничего страшного в том, чтобы одному прокатиться в Америку, не было, тем более что в аэропорту меня встречал сопровождающий из школы при Калифорнийском университете.
Английский и французский я учил еще в Москве. Конечно, оказавшись в США, я ощутил колоссальную разницу между языком, на котором со мной разговаривал репетитор, и живым разговорным. Половина учителей, преподававших тогда в российских школах и вузах, ни разу не побывали за границей.
Но я не комплексовал. Обстановка располагала к тому, чтобы общаться везде и всюду: пришел в магазин — надо говорить, хочешь дружить со сверстниками — долой стеснение. Русских, которые учились в той же школе, я сторонился. Такой у меня был уговор с отцом. «Старайся находить друзей из других стран, желательно — американцев, — сказал он. — Иначе не выучишь язык».
Я последовал совету и через три месяца заговорил совершенно свободно. Вот когда началась интересная жизнь! Люблю родителей, но оказавшись вдали от них, совсем не скучал. Звонил часто, но не просил забрать домой. Не хотел обратно! Все, что меня окружало, было настолько круто, свежо! Я погрузился в новый мир, впитывал, как губка, другие эмоции, увлечения, музыку. В свои четырнадцать-пятнадцать лет уже прекрасно понимал, что в Америке довольно скудная культура, а у людей примитивная ментальность.
И тем не менее здесь родина интертеймента, империя развлечений. Голливуд, самые именитые кинокомпании и лейблы шоу-бизнеса — все это в Штатах. И я решил учиться лучшему.
Еще в такси, отвозившем меня из аэропорта в общежитие, я услышал треки 2Pac, Dr.Dre, Snoop Dogg — чернокожий водитель слушал хип-хоп. В моей комнате телевизор показывал несколько сотен каналов, я тут же нашел BET — Black Entertainment Television. Изначально ориентированный на афроамериканцев BET стал интересен всей американской аудитории. К отъезду в Штаты я еще четко не определился с музыкальными пристрастиями. Слушал альтернативную, танцевальную музыку, классическую, даже джаз — был меломаном, не имеющим четкого направления.
А теперь сразу понял, что рэп всему голова и диктует моду и в музыке, и в одежде. В Европе носят slim fit — то, что облегает фигуру, а за океаном народ одет в urban fashion, все предпочитают широкое. Американская молодежь, в среде которой я оказался, носила болтающиеся штаны, большие баскетбольные кроссовки, кофты с капюшонами, длинные майки, бейсболки и слушала хип-хоп. И мне это понравилось.
Огромное количество журналов было посвящено urban (уличной) культуре. Это многослойное понятие включает в себя и граффити, и брейк-данс, и диджеинг, и рэп. Я читал, слушал, смотрел клипы, общался и уже через неделю знал: это мое. Учился рисовать граффити, наблюдал, как это делают другие, покупал баллончики и пробовал сам.
Смуглый от природы, оказавшись в Лос-Анджелесе, я буквально за неделю стал черным. Накупил себе свободных вещей, разговаривал без акцента и ничем не отличался от подростка-латиноамериканца. Меня никто не воспринимал как русского. Америка — вся словно радуга, там безразлично, откуда ты и какого цвета. С Филиппин, из Китая, из России, из Нью-Дели — не важно! Важно, что ты несешь людям и что собой представляешь. Первое время, знакомясь, я говорил:
— Тимур.
— Такого имени нет! Может, Тим? Тимати?
И я подумал: а почему бы нет?
Через полгода я забросил учебу, чтобы заняться хип-хопом. Приплачивал старосте класса корейцу, и он не отмечал мое отсутствие на занятиях.
Таскался на Лонг-бич и на Венис-бич танцевать брейк-данс. С приятелями мы раскладывали на тротуаре проклеенные скотчем листы оргалита и выступали. А рядом стояла шапка, куда зеваки бросали деньги.
Я ходил на шоу и концерты, пытался попасть на вечеринки, куда меня частенько не пускали, поскольку был еще очень маленьким. Но уж дневные пляжные тусовки я не пропускал. Моими друзьями в основном были мексиканцы и черные. Большинство постарше, кому-то и восемнадцать стукнуло, некоторые имели свои машины. Мы катались по побережью, купались, гоняли на велосипедах и скейтах. Жизнь в движении! И обязательно под музыку. Я не просто слушал — изучал творчество и судьбы лучших исполнителей хип-хопа, рэпа, R’n’B. Они нередко вкладывали в музыкальные лейблы деньги, добытые, к сожалению, криминальным путем, — это и торговля наркотиками, оружием, доходы от содержания притонов, — однако из песни слова не выкинешь.
Но мне нравилось, что эти звезды не ограничиваются одной музыкой: дивиденды, вырученные от музыкальных продаж, вкладываются в построение пирамиды, которая включает продюсирование молодых артистов, выпуск своей линии одежды, именной парфюмерии, даже собственной минеральной воды. То есть успешный артист должен стремиться к тому, чтобы выстроить вокруг себя империю, создать успешный лейбл. Такой подход мне понравился.
Я наблюдал за борьбой брендов двух побережий — с одной стороны 2Pac из Лос-Анджелеса, с другой — Notorious B.I.G. из Нью-Йорка, например. На моих глазах появился список миллионеров хип-хопа в журнале Forbes.
Все это казалось безумно интересным. Останься я в Америке, был бы рядом с чернокожими рэперами. Но мне хотелось вернуться в Россию и попробовать построить аналогичную модель бизнеса на родине.
Твердо решил, что буду не только заниматься музыкой, но и создам целую индустрию развлечений. Можно писать книги, снимать кино и сниматься самому, записывать треки, продюсировать артистов, придумать свою линию одежды. Да хоть машины выпускать, основав дизайнерское бюро! Оставалось понять, где взять деньги. У меня ведь не было притонов и наркотрафика, которые приносили бы необходимый для осуществления моих идей доход. А начинать с чего-то надо было.
— Чем ты собираешься заниматься? — спросил отец, когда я окончил школу.
— Хочу писать рэп. Пластинки выпускать, устраивать тусовки.
— Это ерунда! Несерьезное занятие. Ты же понимаешь, что подобной индустрии здесь нет, это тебе не Америка.
Конечно, отец хотел, чтобы я продолжил его дело. Он в совершенстве знает шесть языков — английский, французский, испанский, арабский, немецкий, ведь начинал переводчиком в Торгово-промышленной палате. Но вскоре попал сначала в международный сектор, а потом возглавил всю восточноевропейскую ветку палаты. Когда Союз развалился, он, используя свои навыки, опыт и связи, создал частный бизнес и преуспел. Но я не хотел идти по его стопам.
«Знаешь, старик, я в твоем деле не помощник, — сказал отец. — Совершенно в этом не разбираюсь, поэтому ищи свой путь сам, но сначала получи образование». По настоянию отца я поступил в Высшую школу экономики. Но и осуществление своей мечты откладывать в долгий ящик не стал. Надо было с чего-то начинать. В стиле рэп в то время уже работали Bad Balance. Еще был Децл, с которым мы познакомились в школе брейк-данса. Он видел, что я соответственно одет, разговариваю на сленге, разбираюсь в музыке, владею английским. Как-то пришел и говорит: «Мой папа собирается делать со мной большой проект. Давай с нами, а потом, если все сложится, — будет у тебя сольная карьера!» Отец Децла Александр Tолмацкий, возглавив продюсерский центр «Медиастар», не только обрел большую студию в «Олимпийском» и долю в телеканале Муз-ТВ, но и получил монополию на организацию концертов и размещение клипов на телевидении.
Я пошел к Кириллу, и работа закипела.
Все, что мы делали, благодаря возможностям Толмацкого тут же попадало на радиостанции и в телеэфир. Он организовывал гастроли и туры, его сын стал лицом рекламной кампании «Пепси». За это время Кирилл с отцом разглядели возможности Тимати и увидели в нем конкурента. Мне передавали, что когда дело дошло до моего сольного альбома, Толмацкий сказал сыну, что тот держит рядом парня, который реально сильнее его. И что в какой-то момент это заметят все. Было принято решение прекратить работу со мной.
Ничего не зная о намерениях Александра, я спросил: — Мы с вашим сыном уже достаточно долго выступаем.
Когда дадите мне возможность сделать сольный альбом?
А в ответ услышал:
— Знаешь, Тим, тобой недовольны, ты как-то плохо работаешь, Кирилл жалуется.
Такой вот был придуман хитрый ход вместо того, чтобы открыто сказать, в чем дело. Отправился к Децлу: «Я все понял, Кирилл. Но запомни, ты со мной еще встретишься при других обстоятельствах: я буду там, где ты сейчас, а ты — там, где я».
Так и случилось спустя несколько лет. Мы встретились, я посмотрел на него, он на меня. И слов не понадобилось.
А тогда пришлось убраться восвояси. Мне заблокировали все возможные выходы на радио и телевидение.
И я пошел туда, куда власть недругов не распространялась, — в ночные клубы. Занялся с несколькими приятелями — MC Walter, Pashu и МС Динамитом — организацией первых хип-хоп-вечеринок. Проведя три-четыре, мы поняли, что ничего не зарабатываем, только тратим на аренду залов. И тут мне пришла в голову замечательная мысль: почему бы не делать хип-хоп-вечеринки для золотой молодежи, детей состоятельных родителей — они же всегда платежеспособны. В Москве тогда был настоящий культ богатых деток, которые хотели хорошо потусоваться, общаясь исключительно с себе подобными. Плюс они ездили за границу и реально слушали нашу музыку. У меня была масса самых разных знакомых, в том числе и среди золотой молодежи. Я выбрал несколько девочек из МГИМО, попросил их: «Помогите! Сделайте промоушн в вашем институте, соберите мне народ на хип-хоп-вечеринки.
Вы же ездите в Америку, смотрите кино и знаете, как это делается!»
Я нашел правильных диджеев, место и врубил очень жесткий фейс-контроль на входе. Хип-хоп-бригада называлась VIP77. Хитом вечеринок стала наша «Фиеста», в которой рефреном звучат слова «Лохам здесь не место!» Мы не пускали обычных людей, только кредитоспособных. Очень быстро, буквально за два месяца наши вечеринки стали топовым движением. Золотая молодежь из Плехановского, МГУ, МГИМО, Бауманского знала, что у нас не будет лишних людей, камер наблюдения и ненужного света. Мы могли подарить гостю шампанское за тысячу баксов, потому что он уже оставил в клубе четыре.
Начали подтягиваться девчонки, не «золотые», просто красивые, они знали, что в нашем клубе можно познакомиться с богатыми мальчиками.
Мы создали некое закрытое общество Jet Set для избранных. И пришла слава: рэп-вечеринки превратились в колоссальное движение. Нам, восемнадцатилетним подросткам, владельцы отдали в промоушн крутой клуб «Мост». Это было совершенно невероятно! Мы не просто получили крышу над головой, но и процент от выручки — бара и входных билетов.
На нашей вечеринке побывал канал НТВ, снявший нашумевшую передачу «Золотая молодежь» из серии «Профессия — репортер». Мы стали продумывать более сложные ходы, начали работать с модельными агентствами, привозя в клуб стильных девчонок, подтягивали клевых артистов. Город буквально гремел тусовками в клубе «Мост», где на фейс- контроле с кучей охраны стоит восемнадцатилетний парень в широких штанах, а на улице толпятся тридцати-, сорокалетние мужчины, которые хотят пройти к нам в заведение.
У нас бывали кинозвезды, спортсмены, олигархи — вся первая российская десятка Forbes. И светская Москва узнала Тимати.
Я входил в тусовку, но при этом не был таким, как они. Меня не снабжали стартовым капиталом, не проплачивали поступление в институт, не освобождали за деньги от армии. От службы спасли татуировки. Первую, на плече, я сделал в Америке в тринадцать лет. Потом стал добавлять уже в Москве. Тату для меня — элемент самовыражения. Искусство это идет с древних времен, считается, что символы отпугивают злых духов и всякую нечисть. Каждый штрих имеет значение.
Так вот, я отсидел очередь в призывном пункте и на общих основаниях зашел в кабинет.
— Ну, раздевайся, — говорят мне, — снимай майку!
Я снял.
— О-о-о! — выдохнула медкомиссия. — К службе в армии не годен.
Я офигел:
— Как так?
— Ты же весь закрашен. Мы таких не берем. Такие у нас считаются психически неуравновешенными.
Меня даже тестировать не стали, поставили отметку в военный билет и отпустили. В те годы существовало правило: если больше пятидесяти процентов тела призывника покрыто татуировками, он считается психом.
«Хоть на что-то сгодились твои рисунки», — сказала мама. Самое смешное, что вскоре после того как я однажды рассказал об этом в интервью, закон изменили.
Отец наотрез отказывался финансировать сына. Мне было обидно.
— Ну ты же можешь позволить себе подарить мне крутую тачку! Вот Васе и Пете родители купили. Приходи к нам в клуб, посмотри, что они творят!
— Их родители отличаются от твоих тем, — отвечал отец, — что с тобой подобного никогда не будет! С чего ты взял, что я должен помогать? Всего, чего хочешь, можешь достигнуть сам.
Такое воспитание служило мне лучшей мотивацией. Спустя годы реально благодарен отцу.
Я жил все время «голодным», ведь у меня не было того, что имелось у других. И это заставляло еще больше работать. Перманентно находился в состоянии не то чтобы зависти, а непонимания: почему одним все — крутые тачки, именные вещи, золотые часы, дорогие рестораны, а у меня при моих-то богатых родителях — ничего, на метро езжу!
Я вынужден был крутиться. Зато друзья из богатых семей знали, что Тимати — другой, уличный, на него можно положиться, у него много связей, он может разрулить сложную ситуацию, конфликт, умеет драться. Меня уважали и даже немного побаивались.
Рэперы, скейтбордисты, неформалы тусовались на Манежной. Я не раз участвовал в драках с нацистами. Они не разбирались: русский ты, не русский — раз надел широкие штаны и кепку, ты рэпер, негр поганый, и за это придется расплачиваться.
Набегами нас приезжали бить скинхеды с отвертками, ножами и цепями, в гриндерсах с железными носами, которые крошили наши ребра. Кто успел — убежал, кто остался — дрался. Случалось, спускаешься в метро и вдруг удар сзади, оборачиваешься — лысый! Отбивался всем, чем мог, — и скейтом, и кулаками. Речь шла о жизни и смерти. Они ведь, такие смелые, никогда не ходили в одиночку. Только группами по десять-пятнадцать человек. Я не раз попадал в больницы, мне повезло — нож не задел жизненно важные органы, а кому-то не повезло и чья-то мать не дождалась сына. Моя много натерпелась. Она уже знала: если звоню после полуночи на мобильный, значит, что-то случилось, надо будет ехать в травмпункт, где меня зашивают, перевязывают.
История, рассказанная в фильме Резо Гигинеишвили «Жара», основана на реальных событиях. Задумав его, Резо собрал нас и попросил: «Рассказывайте истории детства!» И я рассказал, как убегал от скинхедов и прятался в чужой квартире. Мне тогда действительно повезло: человек выходил из подъезда и мы с приятелем проскочили в приоткрытую дверь. Собрались ломиться в квартиры, и вдруг видим — выходит парень, наш ровесник. Мы к нему: «Пусти! За нами гонятся!»
Посидели у него дома, пообщались. Он переживал очень: «Надо вам побыстрее уходить, пока родители не вернулись, они меня убьют!» Как стемнело, мы выглянули в окно, увидели, что никого нет, и ушли дворами.
Твердо знаю: не для того наши деды проливали кровь, чтобы их правнуки надевали немецкую форму и продолжали дело Гитлера.
Позор! Эти парни или историю не учили, или они тупые отморозки. Хочется верить, что сейчас этой грязи стало меньше. А в те времена ездил на общественном транспорте с оглядкой, пока не стал зарабатывать в клубе достаточно, чтобы передвигаться на такси.
Учебу мне пришлось забросить. Вечеринки продолжались до четырех ночи, утром на лекциях не мог разлепить глаз. Через какое-то время понял, что институт мне не нужен. Родители с этим не согласились, я услышал много нелестного в свой адрес. Но сказал твердо, что решение принял. Им нечем было меня удержать. Финансово я от них уже не зависел, не брал ни копейки. Наоборот, покупал в дом продукты, давал деньги маме.
А потом я решился на первый инвестиционный проект. Вместе с Сашей Соркиным, которому сегодня принадлежат рестораны «Дача» на Рублевке, «Веранда», «Татлер», «GQ Bar», мы взяли кредит на открытие B-club, где в отдельных помещениях тусовались родители и дети, а через подземный проход могли пойти посмотреть друг на друга.
Как-то ко мне подошел продюсер Женя Орлов, искавший талантливых ребят для Игоря Крутого в «Фабрику звезд-4».
— Старик, не хочешь пойти к нам?
Я искренне посмеялся:
— Жень, да ты чего?!
Эта тема не для меня!
— Ну, тогда пока!
Но вскоре позвонил и сказал, что через два дня кастинг: «Понимаю твой скепсис.
Но ты же мечтаешь быть суперзвездой? У тебя есть потенциал, а выхода на медиарынок нет, ясно, что без этого не раскрутиться. Что может быть лучше Первого канала, если хочешь заявить о себе на всю страну? А ты ведь спишь и видишь, чтобы все парни и девчонки узнали: есть хип-хоп, есть R’n’B, есть Тимати. Это — шанс для тебя! Не будь дураком!»
Сказал он все это, и что-то во мне перевернулось. Подумал, когда скажу о кастинге, друзья из рэп-команды меня точно освистают. Так и случилось. «Ты что?! С ума сошел? От нас все отвернутся!» — услышал в ответ.
«Пойду все-таки, посмотрю что к чему», — решил я. Доверился лишь Насте Кочетковой. Она с нами тусовалась, но в отличие от раздолбаев, которые только и делали, что покупали шампанское, машины и следили за новинками модных коллекций, Настя была девушка творческая — пела и хотела выступать.
Я это заметил и решил взять с собой.
— Настюх! Завтра пойдем на кастинг «Фабрики звезд».
— Ну конечно, я с тобой!
Каково же было мое удивление, когда я увидел, что туда приперся и Доминик Джокер: «А ты чего здесь? Это же не круто!» Еще долгое время, вспоминая об этом эпизоде, мы дружно смеялись. Ну ладно, раз уж собрались, решили, что выйдем вместе. Я читал рэп. Размахивал руками и плевался в микрофон. Настюха со мной пела и танцевала, Доминик что-то там тоже пел и тоже читал. Забавно получилось, строгие экзаменаторы во главе с Крутым прикололись. Мы выглядели свежо, ярко, и нас взяли.
Чуть позже познакомились с Ратмиром Шишковым и сразу поняли, что этот цыганенок — наш: широкие штаны, бейсболка, слушает R’n’B, косички проплетает. Взяли его к себе, и получилась группа «Банда». Три месяца прожили в «фабричном доме», а потом на два года отправились в тур. В перерывах между поездками я успевал выступать в B-club со своими ребятами из VIP77. Пока меня не было, Пашу и Вальтер рулили бизнесом.
Мы живем в Москве, где срок жизни развлекательных учреждений — клубов и ресторанов — очень короткий. Сначала твое место модное и популярное, ты зарабатываешь деньги, но потом открываются три-четыре новых, еще круче, и все идут туда, а тебе приходится закрываться. Если бы меня спросили, где бы хотел купить долю, я бы ответил: «В ресторане «Кафе Пушкинъ» — это вечное место.
Но оно одно такое. Поэтому все три наших заведения долго не просуществовали. Но мы никогда не были в минусе — это факт. Заработали денег и окупили все при продаже. Можете спросить моих партнеров, например известного ресторатора Аркадия Новикова.
Конечно, я благодарен Первому каналу за свое участие в «Фабрике звезд». Для меня это был вынужденный ход, я считал, что участие в проекте пагубно скажется на моей репутации. У нас это называется streetcredability — «уличный респект». Ведь «Фабрика» — попсовый проект, где поп-артисты тусуются с такими же поп-продюсерами. У ребят, которые слушают нормальную музыку, это считается проявлением плохого вкуса. Но я наступил на горло собственной песне, пошел туда и не прогадал. Судьба свела меня с Игорем Крутым. Это единственный человек из большой продюсерской армии старшего поколения, которого я безгранично уважаю, люблю и называю другом.
Он очень мне помог.
И на «Фабрике», и после я всегда мог обратиться к нему за советом, попросить о чем-то. Главное, что он поверил в музыкальное направление, которое я представлял. Хип-хопа ведь не было нигде — наши треки не брали на радио, клипы не крутили по TV, отказывали в организации концертов. Естественно, я заключил контракт с принадлежащей Крутому компанией «АРС». Долгий — сроком на восемь лет. Пока работал на «Фабрике», прошло три года, оставалось еще пять, но я себя выкупил. Что-то заработал сам, какие-то дивиденды приносил клуб, половину взял в долг. Сумма была божеской. Конечно, Игорь мог назвать любую неподъемную сумму, но он поступил благородно.
Я единственный на сегодняшний день представитель музыкальной индустрии нашей страны, которого действительно знают на Западе. Мои пластинки продаются в Азии, Америке, я успешно гастролирую по Европе. Лейбл Black Star знают за границей. Раньше медиаструктуры контролировались горсткой избранных. Но Интернет оказался им неподвластен, это абсолютно свободная сеть, которая связывает людей по всему миру. Посмотрев ролик, о тебе могут узнать в Японии, Китае, Африке... Нужно только понимать, что актуально, чувствовать тенденции рынка. Мое видео Welcome to Saint-Tropez собрало больше ста двадцати миллионов просмотров на YouTube. Ни один наш исполнитель не может похвастаться таким результатом. Их предел — миллионов восемь-десять.
Тимати нет на центральных каналах, и тем не менее в рейтинге узнаваемости я в одной пятерке с Аллой Пугачевой, Стасом Михайловым, Григорием Лепсом.
Часто слышал в свой адрес: «Ничего не получится.
В нашей стране твоя музыка не нужна». Мне удалось доказать, что это не так, сломать стереотип. Я тот парень, что может прийти на ковровую дорожку в спортивном костюме и чувствовать себя нормально, органично, быть собой. Уверен, что девяносто процентов коллег по музыкальному цеху хотят быть там, где я: делать треки на английском, записываться с Р. Diddy, снимать клипы со Snoop Dogg, делать концерты в Майами, Ницце, Монако, Сен-Тропе, Токио... Многие наши звезды рассказывают о своих высоких заработках, но когда приезжаю летом на юг Франции, я не вижу их яхт, домов и машин. Не вижу их ни в Нью-Йорке, ни в Майами. Поэтому, сдается мне, эти рассказы — большой мыльный пузырь.
В августе мне исполняется тридцать.
Я всегда говорил, что к этой дате хочу остепениться, обзавестись семьей и детьми. Еще есть немного времени, чтобы выполнить хоть что-то из намеченного. Но если серьезно, женщина подсознательно ищет в мужчине партнера для продолжения рода и, кроме того, — лидера и успешного человека, за спиной которого она бы чувствовала себя защищенной, как за каменной стеной. Запах успеха возбуждает женщин, и это нормально. Никто не хочет быть рядом с лузерами и неудачниками. Хороший парень — это не профессия. Какая женщина будет рядом со мной, пока не знаю. Та, которая вытерпит, наверное. Самые долгие отношения в моей жизни длились четыре года — с Милой. Я называл ее невестой, и думаю, мы бы поженились, если бы не расстались прошлым летом.
Значит, так было нужно. Мне сложно сказать, кто виноват. Как мужчина привык брать вину на себя. Возможно, не дал Миле в должной мере понять, что она — именно та женщина, с кем я готов провести остаток дней.
У нас была красивая и необычная история. Мы знакомились пять раз. «Ты в курсе, что мы с тобой уже виделись?» — спросила она. И перечислила, где и при каких обстоятельствах жизнь нас сталкивала раньше: сдавали вещи в одну химчистку, встретились на улице и перекинулись парой фраз, потом был магазин продуктов, клуб. Я даже растерялся, когда она мне все это рассказала. Потому что ничего не помнил. Но в последний, пятый раз Мила пришла в ресторан в компании с моим знакомым. Я обалдел от такой красоты и весь вечер завидовал тому парню. Думал: вроде всех в нашей тусовке знаю, а ее вижу в первый раз.
Откуда такая красивая? Смотрел на Милу не отрываясь, а она меня не замечала. Потом они ушли, а я две недели только и делал, что думал о ней. Такие переживания для меня оказались совершенно новыми. И вот однажды, выходя из ночного клуба, я случайно взглянул в сторону набережной и увидел женский силуэт. Что-то меня толкнуло, даже объяснить не могу, как так получилось, что я пошел за этой девушкой, хотя никогда ни за кем не хожу, они сами все за мной ходят. Иду за ней, уже нагоняю. И тут она подходит к машине, где сидит ее подруга, та замечает меня и говорит: «Вон же твой Тима!»
Девушка, за которой шел, оборачивается, и я вижу, что это она — та, о которой мечтал все это время. Подходит ко мне, обнимает, целует в щеку (это при том, что мы практически не знакомы) и говорит: «Забери меня отсюда!»
И я, конечно, забрал. Так у нас с Милой все и завязалось. Понеслось и поехало! Оказалось, что я давно ей нравился. Помимо наших случайных встреч, которые я запамятовал, Мила вспомнила еще одну забавную штуку. Она родом из Калуги, когда мы приезжали туда с «Фабрикой звезд», Мила приходила в гримерку со мной фотографироваться. И этого я не помнил. Потом Мила бросила институт, перебралась в Москву и все время следила за моей карьерой. Но не то чтобы была фанаткой, просто хотела со мной познакомиться.
До нашей встречи Мила работала в сфере косметологии. Когда мы стали жить вместе, занималась только домом и мной. Она мечтала о детях, свадьбе, а я говорил: не торопись, надо просто любить друг друга, а печати — это условность. Она ждала, ждала...
У нас всегда было чисто и уютно. Я мог поспорить, что в состязании с самым именитым шеф-поваром выиграет Мила: готовила потрясающе. Эта девушка создана для того, чтобы заниматься семьей, родить детей. Да что теперь говорить.
Я смотрю на жизнь философски. Не стоит ни о чем жалеть. Это негативная эмоция. Возвращаюсь лишь к добрым воспоминаниям о Миле, которая заставила меня, прагматика и скептика, избалованного женским вниманием, поверить в существование семейных ценностей. До появления Милы я не верил в долгие отношения, тем более в брак, потому что видел за свою жизнь огромное число чужих жен, готовых запрыгнуть ко мне в постель. Штамп в паспорте их не останавливал. Люди не ценят верность, искренность, верхом сексуальной жизни для них является сериал «Секс в большом городе».
Короче, вокруг было столько предательств, измен, нелепых и грязных ситуаций, что я отказывался верить в возможность светлого и чистого чувства. А теперь верю, что и в этом бедламе можно иметь верную жену и счастливый брак. Наш с Милой союз мог перерасти в семейный, но я передержал. Зато теперь, благодаря Миле, готов к серьезным отношениям.
Надеюсь, на мое тридцатилетие соберется вся семья, которую разбросало по миру. После развода мама больше не вышла замуж, сказав: «Все! С меня хватит!» Она долгие годы жила ради мужа и детей, а теперь живет в кайф. Мама очень позитивный, коммуникабельный человек. Все мои друзья ее обожают. Россия, где лица людей угрюмы и озабочены, совершенно не сочетается с ее характером. Пару раз она съездила отдохнуть в Доминиканскую Республику и сказала, что там здорово.
Теперь семь месяцев в году, пока у нас холодно и промозгло, мама проводит там, а на лето возвращается в Москву. Мы с отцом делаем все, чтобы она могла жить в свое удовольствие. Я ей памятник при жизни должен поставить, учитывая мой непростой характер. Маме достались походы в милицию, ночные звонки. Воспитать ребенка, не перепоручая его нянькам, реально трудно. Младший — Артем — тоже не подарок. Мы с ним не раз дрались. Он смотрел на меня со стороны, а не снизу вверх, как положено младшему. Ему нравилось, чем я занимаюсь, но не думаю, что он когда-либо хотел быть частью этого. Хотя был момент, когда он читал рэп, и круто. Возможно, надо было больше времени проводить с ним. Из него мог бы получиться артист, а получился бизнесмен. Артем с отличием окончил Лозаннский институт отельного бизнеса и администрирования.
В ближайшее время он переезжает в Лондон, где его ждут большие проекты. Сейчас, когда не нужно доказывать друг другу, кто круче, между нами установились хорошие добрые отношения, мы вместе ездим отдыхать.
И с папой пересекаемся в поездках. Он живет в Швейцарии, можно сказать — уже на пенсии. Занимается семьей, детьми. У меня растут две сестры. Иногда отец прилетает на мои концерты. Всегда хотелось ему доказать, что я смогу стать профессионалом в своей области и заработать не меньше, чем он. И когда у меня стало получаться, он, конечно, был счастлив. Отец видит, что диск с моим синглом Welcome to Saint-Tropez продается за границей. Что наш трек с Timbaland Not All About The Money попал в Европе в топ-десятку, а в Японии стал номером один, несколько недель подряд взрывая данс-чарты.
В Стране восходящего солнца я подписал кучу контрактов, мы будем выпускать там альбом и делать тур по стране. Уверен, вслед за Японией подтянутся Китай и Корея, которые во всем ориентируются на островных соседей.
Надо мной смеялись в России: «Зачем ты треки со Snoop Dogg записываешь? Зачем тебе англоязычные песни, там своих рэперов полно, а здесь никто твоих текстов не поймет!» Эти люди узко мыслят, привыкли жить как заведено. А я свободен и верю, что можно всего добиться, надо только захотеть.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон Gramercy Home на Краснохолмской набережной.
Подпишись на наш канал в Telegram