Сын такой же однолюб, как и я, Алла по сей день живет в его сердце. Достаточно вспомнить, что все песни Филиппа — это обращение к ней.
Филипп любил слушать эту историю. Сколько раз просил:
— Расскажи, как вы с мамой познакомились?
Я привычно начинал: — Случайно.
Откажись я от тех гастролей, жизнь сложилась бы иначе. Но судьба вмешалась и расставила все по местам.
Наверное, история нашего с Викторией знакомства выглядит романтичной не только для меня — любовь с первого взгляда и навсегда. Да, такое бывает! Думаю, моему сыну хотелось бы пережить что-то подобное. Один Господь Бог знает, сложится ли это у него, я лишь надеюсь. Но пример любви, похожей на сказку, он увидел именно у родителей...
Дело было в Сочи. Вокруг благоухали магнолии, а я стоял на сцене Летнего театра и пел. Для нее одной. Как сейчас помню: восьмой ряд, пятнадцатое место. Черные, как вишни, глаза поблескивали из темноты, на губах играла улыбка.
Это были первые мои гастроли, но я почему-то не волновался. Выходил на сцену и спокойно отрабатывал концерт. А «Посмотри, какая луна» пел на бис по два-три раза. Так что руководитель оркестра Эдди Рознер остался доволен — молодой болгарский певец его не подвел. Пригласили меня, потому что коллективу было выгодно, когда в программе принимал участие иностранный артист: билеты продавали на рубль дороже.
Если честно, ехать поначалу не хотел. Я тогда заканчивал ГИТИС, учился в мастерской прославленного оперного режиссера Бориса Александровича Покровского, а параллельно начал выступать. Спасибо ангелам-хранителям Арно и Терезе Бабаджанян (о роли этих людей в моей жизни расскажу отдельно). В промозглой зимней Москве я сильно скучал по дому, родителям и буквально рвался в Болгарию.
Уже купил билет до Варны.
— Срочно его сдай, — распорядилась Тереза Сократовна. — Такой шанс выпадает не каждый день. Все певцы мечтают о гастролях по черноморскому побережью.
— Да и от Сочи ходит корабль до Варны. Отработаешь и поплывешь домой, — вторил ей директор Рознера.
В общем, уговорили. Если б я знал, что на гастролях встречу свою судьбу...
«Посмотри, какая луна» пел в тот вечер только для черноглазой. В середине отделения оркестр давал мне перевести дух. Ушел за кулисы, потихонечку отодвинул занавес, стал смотреть на девушку. Она улыбалась и перешептывалась с дамой, что сидела рядом.
Концерт закончился, мы вместе с конферансье Гарри Гриневичем вышли на улицу. У Летнего театра стояла черная «Волга», и в нее садилась черноглазка со своей соседкой. «Наверное, они из семьи какого-то цековского начальства», — подумал в отчаянии, ведь это уменьшало мои шансы на знакомство. Но все равно рванул следом. Правда, не успел, автомобиль быстро тронулся с места.
Расстроенный, добрел вместе с Гриневичем по набережной до гостиницы «Сочи». И первой, кого мы увидели в фойе, была та самая девушка! Она преспокойно сидела на диванчике рядом со своей спутницей. Черноглазка улыбнулась и подошла сама:
— Меня зовут Виктория. Нам с мамой очень понравилось, как вы пели. Спасибо за прекрасный концерт. А кстати!
С одним болгарским певцом я уже знакома. Встретились на фестивале молодежи и студентов в Москве, — и назвала имя.
— Да, тоже его знаю, учились пению у одного педагога в Софии, — отвечаю, а сам в этот момент думаю: «Никаких конкурентов. Болгарский певец тут будет один!»
— Мы несколько лет переписывались, а потом он почему-то перестал отвечать. Вы не знаете, куда он мог пропасть?
— Женился, наверное, — спокойно предположил я и перешел в наступление. — А может, выпьем по чашечке кофе?
— Не могу, нас пригласил на ужин мамин друг. У него сейчас закончится представление, и он за нами заедет.
Но я вовсе не собирался так просто отпускать новую знакомую:
— А где вы обычно завтракаете?
За Вику ответила ее мама, Лидия Михайловна, которая тоже подошла познакомиться:
— В ближайшем кафе на набережной. Но имейте в виду, мы приходим туда в семь утра, потом сразу отправляемся на пляж, загораем до одиннадцати, а когда начинается пекло, уходим в номер.
— Буду в кафе ровно в семь, — пообещал я.
— Тогда до завтра. А сейчас нам пора.
Какой-то солидный мужчина, взяв под ручку Вику и ее маму, уверенно повел их к выходу. Этим кем-то, как потом выяснилось, оказался народный артист Евгений Милаев — эквилибрист, зять тогдашнего первого секретаря ЦК КПСС Брежнева.
Позже я узнал, что Лидия Михайловна — из известной цирковой династии итальянских акробатов на батуте и сама когда-то работала в цирке.
На следующий день за завтраком наблюдал за Викторией.
«Мама, садись за столик, отдыхай. Мы с Бедросом тебе все принесем». Ага, думаю, значит, она не только красавица, но и человек хороший, к матери относится уважительно. С каждой минутой Вика нравилась мне все больше. Чувствовал, что встретил Ее. Конечно, я и раньше обращал внимание на хорошеньких девушек, и они иногда отвечали мне взаимностью. Но серьезных чувств ни к кому не испытывал. А тут как молнией ударило.
Позагорали вместе на пляже, потом я засобирался на репетицию. В тот вечер был концерт в Туапсе.
— Лидия Михайловна, отпустите Вику со мной, мы вернемся в приличное время, — попросил я.
— Ладно, разрешаю, поскольку сама иду в цирк. Женя пригласил.
В Туапсе перед концертом мы отправились гулять по местному парку. Задержались у олеандра, усыпанного розовыми цветами. Виктория склонилась над веткой, вдыхая аромат. Она была так прекрасна! Я просто залюбовался! И поставил вопрос ребром:
— Предлагаю вам руку и сердце, — мы даже еще не успели перейти на «ты». — Институт я почти окончил. Готовы через год уехать со мной в Болгарию?
Вика от такого напора опешила:
— Ой, надо с мамой посоветоваться. Что она скажет?
— Хорошо, спросим маму.
В Сочи еле дождался возвращения Лидии Михайловны с представления и тут же огорошил ее:
— Прошу руки вашей дочери. Вы не возражаете?
— Если у вас серьезные намерения, то ничего не имею против. А Вика согласна?
— Да, — ответил я.
Будущая невеста и рта не успела раскрыть.
— Мы завтра едем в Москву. Давайте поговорим об этом серьезно там.
— Хорошо, через десять дней — лечу в Болгарию.
Дома я отправился за справкой, что холост, такую бумагу тогда требовали от всех иностранцев советские ЗАГСы. Когда объявил родителям, что собираюсь жениться на русской девушке, мама заплакала. Чувствовала, что могу остаться в России навсегда.
В Варне у нас был собственный дом, хоть и одноэтажный, но большой, с огромным двором. В нем жили три семьи дочерей моего деда по материнской линии, у каждой — дети. Нас у мамы трое — я, средний брат Харри и младшая сестра Мари. О дедушке, необыкновенном человеке, скажу несколько слов. Он был сапожником, единственный в Варне шил пинетки для новорожденных, что считалось невыгодным, за такие заказы никто не хотел браться. Но дедушка обладал доброй душой и широкой натурой.
Поскольку мое детство пришлось на годы Второй мировой войны, хорошо помню, как голодно жили. Дед уходил в мастерскую с корзинкой, клиенты расплачивались за работу кто бутылкой молока, кто куском сыра или масла. Пока шел домой, почти все раздавал. Бабушка ругалась:
— Что ты творишь?! У тебя восемь внуков, что они будут есть?
— Как-нибудь выкрутимся.
Дед был человеком неординарным, объехал весь Восток — Индию, Иран, Турцию, занимался целительством, собирал травы, предсказывал будущее. Пришел однажды домой, взглянул на меня и брата и говорит нашей маме: «Бедрос далеко уедет, ты на него не надейся, а Харри будет тебя кормить».
Так и случилось, я остался в России, а брат жил с мамой до самой ее смерти.
Главнокомандующей в нашей семье была мама. Ее все слушались. До сих пор почему-то кажется, что меня она любила больше других. Может потому, что чуть не потеряла, когда я в младенчестве заболел воспалением легких. Родители думали — не выживу, но врачи совершили чудо. Правда, болезнь напомнила о себе, когда мне стукнуло семь. Начался туберкулез. Мама металась со мной из одной клиники в другую, но лекарства не помогали.
И тут сосед подсказал, что в городе Трявна царица Иоанна открыла санаторий для детей, больных туберкулезом. А другой наш сосед был главным врачом города Варны, он мне дал туда направление. И я три года подряд по два-три месяца, а то и больше, проводил в этом санатории.
Ко мне даже прикрепили преподавателя, чтобы от класса не отстал. Больных обычно держали месяц, но я так понравился главврачу больницы, что меня оставляли подольше. А причина была проста. Однажды доктор начал расспрашивать о житье-бытье, моих увлечениях. Признался, что пою в хоре. «Тогда спой что-нибудь». Я затянул народную песню, доктор чуть не прослезился. Оказалось, главврач очень любил народные песни.
Санаторий патронировала царица Иоанна, под Новый год она приезжала с детьми Симеоном и Марией-Луизой. В сопровождении свиты обходила спальни и на каждой кроватке оставляла подарок. Мне, помню, достался шоколадный зайчик. Я увлекся собиранием марок с портретами царской семьи, составил целый альбом. В советские времена, когда за такую коллекцию можно было поплатиться карьерой, я припрятал его в дальний угол шкафа.
Но потом все изменилось, и Симеон Сакскобургготский не только вернулся в Болгарию, но и в начале двухтысячных занял пост премьер-министра. Я извлек из шкафа тот старый альбомчик и послал ему с благодарственным письмом. В ответ Симеон пригласил меня и Филиппа на аудиенцию. Мы пили чай, разговаривали о музыке. Оказалось, Симеон не только слышал песни Филиппа, но и был поклонником его творчества. Я рассказал о шоколадном зайчике, который он мне подарил. Правда, Симеон ничего не вспомнил.
Но вернусь в далекое прошлое. Мама вместе с отцом пела в городском хоре, я пошел по их стопам и вскоре стал солистом. Руководитель хора убеждал родителей, что их сын должен заниматься пением серьезно, но мама как отрезала: «Это не профессия, все в нашем роду сапожники — пойдешь осваивать ремесло».
И отдала в училище, где готовили мастеров-модельеров. По сей день храню журнал с разработанными самолично моделями дамских туфелек. Одна из них, с ажурным краем, пользовалась особым спросом у модниц. А еще я изобретал разные швы, комбинировал кожу. Ребята за смену в нашей сапожной кооперации выдавали восемь пар туфель, а я порой делал шестнадцать!
Но несмотря на стахановскую работу, с художественной самодеятельностью не расставался. Стал петь в хоре Болгаро-советского общества дружбы. Там посчитали, что мне необходимо брать уроки у приехавшего из Италии преподавателя бельканто Георгия Волкова, который основал свою школу. И в кооперации пообещали даже их оплачивать.
Но когда дошло до дела, местком отказал: «Если надумаешь повышать квалификацию сапожника, оплатим любые курсы, а что касается пения — извини».
Расстроенный, пошел к маме. Она, понимая, что нельзя лишать сына мечты, извлекла из загашника семейные накопления: «Пойдем и оплатим уроки». Но когда Волков меня прослушал, пришел в восторг: «Никаких денег не возьму, буду заниматься с Бедросом бесплатно!»
Спустя полгода Волкова позвали в местный оперный театр педагогом-репетитором. И он тут же устроил мне прослушивание. Нотной грамоты я не знал, но так хорошо исполнил русский романс на стихи Фета «Сияла ночь. Луной был полон сад», так проникновенно вывел: «Тебя любить, обнять и плакать над тобою», что был тут же зачислен в штат.
И вот уже издали приказ, а мама упорно стоит на своем: «Никакой оперы, не пущу!» Тогда Волков пообещал ей: «Под мою ответственность, лично буду приглядывать за Бедросом, стану его ангелом-хранителем». И мама сдалась.
Партию Альфреда из «Травиаты» готовил полгода, репетировал на итальянском. Но спеть ее на премьере не пришлось. Меня призвали в армию, в погранвойска. Мама бомбила письмами армейское начальство: «У моего сына оперный голос, ему нельзя болеть, простужаться». Нашла нужные знакомства, и вскоре я был откомандирован в армейский ансамбль строительных войск, где стал солистом. Ансамбль участвовал во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве в 1955 году и занял первое место после того, как я спел «Застольную» Хачатуряна. Когда срок службы закончился, начальник штаба полка уговаривал меня остаться, но сердце мое рвалось в оперный театр, я бредил Марио Ланца, Беньямино Джильи, Тито Гобби.
И вернулся к репетициям партии Альфреда.
За то время, что служил, в Варне успели построить Международный дом журналистов. Место пользовалось бешеным успехом у советской интеллигенции, там отдыхали Тамара Макарова, Константин Симонов, Михаил Жаров. Когда заезд заканчивался, устраивали прощальный вечер, на который меня часто приглашали. Однажды после выступления подходит Арам Ильич Хачатурян:
— Где учитесь, молодой человек?
— Нигде пока, готовлю партию Альфреда в оперном театре.
— Вам надо получить хорошее музыкальное образование.
На вечере присутствовал заведующий отделом культуры ЦК компартии Болгарии, Хачатурян обратился к нему:
— Присылайте этого мальчика в Москву, помогу устроить его в консерваторию.
Я был на седьмом небе от счастья, но Хачатурян вернулся в Союз, высокий чиновник отбыл в Софию. Так все и заглохло.
На следующий год в Варну приехал Арно Арутюнович Бабаджанян с женой Терезой. Поскольку человеком он был остроумным, его тут же позвали выступить в капустнике. А меня, как всегда, пригласили развлекать отдыхающих. Бабаджанян, узнав, что я работаю в оперном театре, попросил принести несколько балетных пачек, пуанты.
Они с Михаилом Жаровым и еще с двумя артистами задумали станцевать танец маленьких лебедей. Михаил Иванович не был худышкой, пришлось выпросить для него две юбки. Номер получился настолько смешным, что публика держалась за животы. А жюри присудило веселой компании первое место. В качестве приза — прогулка на катере в открытое море с ящиком шампанского на борту. Плюс бонус — певец, то есть я.
Заведующий отделом культуры, как и в прошлый раз, принимал участие в веселье.
— Где учишься? — поинтересовался Бабаджанян.
— Да вот, товарищ обещал год назад направить в Москву, но забыл про меня.
— Это не дело, у парня талант, — сказал Бабаджанян чиновнику.
— Хорошо, пусть приходит ко мне на следующей неделе.
Документы для поездки на учебу в Советский Союз оформили быстро, место нашлось в Ереванской консерватории. Правда, предупредили: стипендию платить не будут. Но моя золотая мама и здесь поддержала: «Учись, сынок, старайся, будем высылать тебе деньги».
Приехав в Москву, первым делом позвонил Хачатуряну, но оказалось, что он в Америке. Тогда набрал номер Бабаджаняна, Арно Арутюнович тут же позвал к себе. «Нечего тебе делать в Ереване, — заявил он, узнав, куда меня определили. — Моя Тереза пианистка, преподает в ГИТИСе, она покажет тебя Покровскому».
Борис Александрович, послушав, как пою, неожиданно спросил:
— Вы танцевать любите?
— Да.
— Тереза, сыграйте, пожалуйста, вальс, а вы идите приглашайте девочку.
Я подошел к самой красивой девушке, поклонился и протянул руку, мы покружились несколько минут.
Покровский говорит студентам:
— Никто из вас не кланяется даме, когда приглашает на танец. Берите пример с Бедроса.
А потом, обращаясь ко мне:
— Возьму вас в свою мастерскую, но вы должны за полгода освоить русский язык.
А то что это за «балтЫйский флот» такой?
Произошло чудо — единственный случай за всю историю института, когда иностранца приняли сразу на второй курс. На этом фоне померкла неприятная история, произошедшая сразу по приезде. В ту пору я был ярым поклонником Ленина, искренне верил в светлое коммунистическое будущее, потому и мечтал учиться в СССР. Как только заселился в общежитие, сразу отправился на Красную площадь, чтобы успеть попасть в Мавзолей. Один чемодан сунул под кровать, второй поставил рядом. Тот, что под кроватью, уцелел, а другой, с теплыми вещами и деньгами, украли. Воров так и не нашли.
Опять выручила добрая фея Тереза Сократовна. Она отвела меня в столичное управление культуры, там работал их с Бабаджаняном близкий знакомый.
— Помоги парню получить ставку, чтобы выступать.
Я спел.
Товарищ был впечатлен:
— Даю первую категорию, хотя диплома у него еще нет. Будет получать десять пятьдесят как певец, а не пять рублей как студент.
Бабаджаняны похлопотали и устроили меня в «Москонцерт», я стал выступать шесть-семь раз в месяц, заработанных денег вполне хватало на безбедную жизнь. Позвонил маме:
— Не посылайте больше денег, я устроился на работу.
— На какую работу?! А как же учеба?
— Не волнуйся, я и учусь, и выступаю!
Первый концерт не забуду никогда. Он состоялся в Доме дружбы девятого сентября — это день освобождения Болгарии от фашистской оккупации. Познакомился там с Иосифом Давыдовичем Кобзоном, дружим по сей день. Меня заметил руководитель знаменитого эстрадно-симфонического оркестра Юрий Васильевич Силантьев. Благодаря ему поднялся еще на одну ступеньку — стал выступать в Колонном зале Дома союзов. Не раз закрывал программу, что считается престижным. Эти концерты всегда транслировались по радио. Звонил маме: «Послушайте, буду петь».
Но в Болгарии русская радиостанция была доступна лишь с семи до десяти вечера, а поскольку я выступал в конце, мама так ни разу сына и не услышала.
Вскоре меня пригласил в свой коллектив Эдди Рознер.
Прослушал и сказал: «Итальянская песня «Посмотри, какая луна» станет твоей визитной карточкой».
Он не ошибся. Можно сказать, благодаря Рознеру и этой песне я встретил свою любовь. Вот и пришла пора вернуться к нашей с Викторией истории.
В Болгарии я тогда пробыл пару недель, каждый день утром бежал на почту и посылал Вике открытку: жду не дождусь, когда снова увидимся. Перед отъездом сообщил, на какой вокзал и когда прибывает мой поезд. Мама нагрузила виноградом, персиками, помидорами, велела угостить будущих родственников. Вышел на перрон, а там никто не встречает. Расстроился и поехал в общежитие.
День просидел грустный, но на следующий не выдержал, набрал домашний номер Вики. Трубку сняла Лидия Михайловна.
— Это Бедрос.
— Господи, уж думала, ты потерялся!
— Я написал открытку, сообщил, когда приезжаю, но Вика меня не встретила.
— Мы ничего не получали, срочно садитесь в трамвай — и к нам.
Схватил сумки с фруктами и двинул в Лаврский переулок, Виктория с родителями жили рядом с музеем Васнецова.
Вечером пришел с работы мой будущий тесть, познакомились, поговорили. Марк Лихачев был до войны известным мостостроителем, лауреатом Сталинской премии.
Но поскольку в свое время он учился в Германии, то в годы войны его объявили немецким шпионом и репрессировали. Расстрела удалось избежать чудом, и тем же чудом репрессиям не подверглась его семья. Во время хрущевской оттепели Марка реабилитировали, вернули все награды и звания.
Думаю, родителей Вики подкупила моя искренность, то, что я без ума от их дочери, бросалось в глаза. Тесть принял в семью, радовался нашему с Викторией счастью. Но, к сожалению, он был уже серьезно болен, перенес тяжелую операцию. Мы поженились первого ноября 1964 года, а четвертого его не стало... Для всех это было страшным ударом. Я поддерживал, как мог, Вику и Лидию Михайловну, обещал о них заботиться.
По окончании ГИТИСа встал вопрос: где работать?
От музыкальных театров предложений не поступало. Значит, возвращаться в Болгарию и там начинать все сначала? Но у Вики в это время была прекрасная работа в Министерстве иностранных дел. Да и Лидию Михайловну не хотелось оставлять одну. И тут повезло: я получил приглашение участвовать в программе «Мелодии друзей», где выступали певцы из семи соцстран — поляки Анна Герман и Ежи Поломский, югослав Ивица Шерфези, венгр Янош Коош, другие артисты. Аккомпанировал нам оркестр Леонида Утесова, правда, дирижировал не сам мэтр, а Владимир Старостин.
Леонид Осипович присутствовал на концертах, слышал, как я пою. Сам он уже редко выходил на сцену. Мы познакомились, Утесов предложил: «Бедрос, оркестр не может работать без солиста, приходи к нам, сделаю тебе программу».
Так что идея программы «Москва — София, София — Москва», с которой выступаю всю жизнь, родилась у Утесова.
«Номера будут меняться, — говорил он, — но ты неизменно будешь общаться с публикой, рассказывать, как в репертуаре появилась та или иная песня. Начни с «Алеши».
Срок действия моего паспорта заканчивался, но Леонид Осипович пошел на прием к министру культуры Фурцевой, похлопотал, и я смог задержаться в Союзе. Одновременно подал документы на вид на жительство, поскольку был женат на русской. Утесов и здесь помог. Так я и остался в Советском Союзе.
В то время мы жили с Викторией и Лидией Михайловной в двухкомнатной квартире в Лаврском переулке. У Вики была бабушка, тоже бывшая цирковая артистка.
Когда у старушки начались проблемы с памятью, мы срочно забрали ее к себе и объединили жилплощадь. Вика занималась обменом, пока бабушка лежала в больнице. Когда ее привезли в нашу квартиру, всполошилась: «Где мой матрас?» Он был настолько старым, что Вика отнесла его в мусорный контейнер. Оказалось, в том матрасе были запрятаны бриллианты старушки, прямо как в книге «Двенадцать стульев», и факт этот она тщательно скрывала. Бабулю чуть инфаркт не хватил. Но обошлось.
Наш с Викой сын Филипп родился тридцатого апреля 1967 года. А второго июня мы праздновали мой день рождения и пригласили Утесова в гости. Леонид Осипович подошел к коляске, где лежал Филипп, посмотрел и подозвал Вику: «С такими глазами, как у вашего сына, один путь — в артисты.
Других вариантов нет». Слова Утесова оказались пророческими. Правда, пока Филипп вырос, нам пришлось пережить немало волнений...
В первый же месяц его жизни Вика заметила, что ребенок очень много срыгивает. Обратились к докторам, заслуженный врач-педиатр высказал предположение, что у малыша сужение пищевода. Сын развивался нормально, набирал положенные килограммы, но сердце матери было неспокойно. Как назло, у меня случился приступ аппендицита, пришлось срочно оперироваться, а тем временем доктора послали Вику с Филиппом на обследование в детскую больницу на Соколиную гору. И вот лежу в палате, приходит заплаканная жена.
— Что случилось?
— Филиппа не отпустили из больницы.
— Зачем ты вообще его туда повезла? Господи, говорила же тебе патронажная сестра не делать этого! Почему не послушалась?
Но Вика в ответ только еще сильнее разрыдалась. Стресс был таким, что она потеряла молоко и не смогла больше кормить грудью. Выписавшись из больницы, я каждый день вставал в пять утра, бежал на молочную кухню и привозил Филиппу еду, от которой его еще сильнее тошнило. Врачи долго не могли поставить правильный диагноз. Куда мы только не возили сына, какие только анализы не сдавали! Болезнь продолжала его мучить. Вике приходилось столько времени проводить на больничном по уходу за ребенком, что в один прекрасный день на семейном совете мы решили: ей надо бросать работу.
Эта непонятная болезнь мучила его год за годом.
Парень обожал котлеты и сосиски, но организм такой еды не принимал. Мы не знали, что делать. Кто-то посоветовал кормить мальчика икрой. А поди достань ее во времена советского дефицита! Познакомился с директором гастронома номер один Соколовым, у него всегда можно было выпросить пару баночек. Кто-то рекомендовал лечить ребенка облепихой, и я с ног сбился, пока нашел, где ее купить.
Потом врачи все-таки выяснили, что у Филиппа язва желудка, которая благополучно зарубцевалась годам к десяти и больше никогда его не беспокоила.
Но несмотря на любые проблемы, мы с Викой никогда не cсорились, не скандалили.
Не мог на жену надышаться. Но не зря говорят: чужое счастье людям глаза застит. Я много гастролировал, пел на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, даже в сибирских тюрьмах выступал. «Доброжелатели» тем временем забрасывали Вику анонимными письмами: у вашего мужа есть любовница. Жена их показывала:
— Это правда?
— Ты с ума сошла! Работаю как проклятый, едва успеваю с одного концерта на другой!
В свою очередь, какие-то незнакомые люди мне названивали, предупреждали, что Вика наставляет рога: «У вашей жены есть мужчина, который возит ее на машине».
Вика в то время еще работала, я подумал: «А вдруг правда?
Она же такая красавица!» Заревновал и однажды потихоньку спустился во двор следом за женой. Действительно, она села в чей-то автомобиль. Решительно дернул ручку дверцы, оказалось, что ее подвозил коллега, с которым мы были прекрасно знакомы!
А я сам и вправду никогда не пускался во все тяжкие. Хотя, что скрывать, поклонницы доставали. Ведь только после знаменитого пожара в концертном зале «Россия» в гостиницах ввели пропускную систему. А пока ее не было, девушки после концерта буквально ломились в номер. Сидим однажды за рюмочкой с Георгом Отсом, вдруг стук в дверь.
— Откройте, — требует женский голос. — Вам, наверное, скучно одним. Не хотите развлечься?
— Нет, уходите!
— кричу в ответ.
Никогда не искал приключений на свою голову. Во-первых, дорожил семейным благополучием, а во-вторых, патологически боялся подхватить дурную болезнь. Еще когда работал с Эдди Рознером, тот предупредил:
— Смотри, Бедрос, избегай случайных связей. Врачебной тайны в Советском Союзе не существует. Подхватишь заразу, об этом тут же сообщат на работу.
— Эдди Игнатьевич, я не по этой части. Счастливо женат.
Кстати, когда в артистической среде прошел слух, что сторонюсь женщин, ко мне проявили интерес мужчины нетрадиционной ориентации. Думали: раз работаю у Рознера, значит, не просто так.
— Бедрос, не согласитесь ли поужинать со мной в ресторане?
— предлагал очередной «голубок».
— Обычно ужинаю у себя в номере.
В общем, жизнь артиста полна курьезов, всего уж и не упомню. Но одну историю, которая заставила нас с Викой серьезно поволноваться, не забуду до сих пор.
Как-то приезжаю домой после концерта, а чемодан с моими вещами выставлен за дверь, на нем лежит пальто. Звоню, открывает теща:
— Все, Бедрос, кончилась советско-болгарская дружба.
— Ничего не понимаю, что произошло?
— Ты заразил Вику сифилисом!
— Быть такого не может.
— Может: она проходила диспансеризацию, сдала анализ крови. И тут такой позор!
— Так, Лидия Михайловна, занесите мой чемодан в квартиру, а я немедленно все выясню.
Наша семья стояла на учете в поликлинике для иностранцев у Белорусского вокзала, там работала хорошая знакомая. К счастью, была ее смена. Прибежал, говорю: так и так. «Сдай анализ крови, проверим», — успокоила она.
Ту ночь провел на вокзале, домой меня все-таки не пустили, еле дождался утра. Кровь на РВ дала отрицательный результат. Размахивая справкой, ворвался в квартиру:
— Так, Виктория Марковна, ну-ка, собирайся и дуй сдавать анализ.
Посмотрим, с кем ты здесь гуляла в мое отсутствие!
— Ни с кем я не гуляла, — возмущается жена.
— Не знаю, давай бегом к Наталье Петровне.
Вика опять сдала анализ — ничего, все чисто. Когда в поликлинике началась масштабная проверка, выяснилось, что мою жену спутали с какой-то кубинской студенткой.
Филипп радовал нас, рос на редкость положительным, домашним парнем. Мы с Викой ни разу не требовали: «Хватит гонять по двору, садись делай уроки» — повода не было. Отличником он стал без нашего участия.
У сына в характере: все выполняет на «пять». Не зря мы назвали его в честь моего отца. Тот говорил: «Если что-то делаешь, делай как для себя». Гены у Киркоровых такие. Параллельно со школой Филипп успешно занимался в музыкальном училище по классу фортепьяно. Совсем не капризничал, отношения у нас всегда были очень трогательные.
Однажды сын попросил:
— Папа, хочу железную дорогу.
А где взять такую игрушку? Страшный был дефицит.
— Давай сами сделаем, — предложил я.
Филипп раздобыл где-то кусок фанеры, все распланировал: здесь будет лес, здесь мостик. Вместе все выпиливали, красили, клеили.
Приделали трансформатор к вагончикам. Железная дорога получилась — одно загляденье, фирменная.
С шести лет сын ездил с нами на гастроли. Вика начала тогда работать вместе со мной, вела концерты, объявляла номера. Советские гостиницы «с удобствами» в коридоре, обшарпанные микроавтобусы, в которых мы тряслись по ухабам, прежде чем добирались до колхоза, где я давал концерт в «красном уголке», — боевое крещение Филипп получил в раннем детстве. Он никогда не привередничал, если надо было, одевался и среди ночи ехал с нами на вокзал. Во время концертов любил стоять в кулисах и слушать песни. Обожал «Один раз в год сады цветут» в исполнении Анны Герман. Мы вместе с Аней и другими певцами из соцстран работали в программе «Золотая осень».
Кстати, именно Аня впервые выпустила Филиппа на сцену.
В моем репертуаре есть грустная песня «Сынок» о том, как советский танкист, освобождавший Болгарию от фашистов, поделился хлебом с болгарским мальчишкой, люди на ней всегда плачут. Она во многом автобиографическая, там есть слова: «Так я с Россией породнился, / Она мне словно отчий дом. / На русской девушке женился, / И сам уже я стал отцом. / Мой сын спешит ко мне навстречу, / И я в глаза ему смотрю. / По-русски просто и сердечно, как тот танкист, / Я говорю: «Сынок! Сынок!» Так вот, однажды Анна Герман дала Филиппу гвоздику и сказала: «Папа сейчас закончит петь, а ты подойдешь к нему и подаришь цветок».
Спел, глянул в зал — публика смеется. Подумал: наверное, что-то не в порядке с костюмом.
Повернулся, чтобы поскорее уйти со сцены, а рядом стоит Филипп и протягивает гвоздику. Было так трогательно! «Между прочим, это мой сын», — говорю я, и зал взрывается овацией.
После этого в течение всех гастролей Филипп дожидался, когда спою «Сынка», выходил на сцену с цветком и срывал аплодисменты.
Каждое лето мы отдыхали у родителей в Болгарии. Точнее, отдыхала семья, меня постоянно приглашали поучаствовать в концертах. Однажды пел для тогдашнего генсека ЦК компартии Болгарии Тодора Живкова. После представления артистов позвали на банкет. Я оказался прямо напротив Живкова.
— Знаю, ты женат на русской. Доволен? — спросил он.
— Очень, мы прекрасно живем.
— Хочу познакомиться с твоей семьей. Приглашаю вас полететь завтра вместе с нами в Софию.
Это было предложение, от которого нельзя отказаться. Отложили возвращение в Москву и отправились в аэропорт. Когда самолет взлетел, за нами пришел начальник службы безопасности Живкова генерал Кашев: «Пройдите в салон первого класса».
Кресел там не было. По центру стоял накрытый стол, за которым мы и скоротали время до Софии. Живков познакомил нас с женой и дочкой, мы обедали, мило общались. Когда приземлились, у трапа Живкова ждала правительственная «Чайка», нас усадили в «Волгу» и доставили в гостиницу.
— Через полчаса будьте готовы, — предупредил генерал Кашев. — Поедем на экскурсию в Тырново.
— А нас «Чайка» повезет?
— поинтересовался Филипп.
— Зачем тебе обязательно нужна «Чайка»?
— Там стекла на окнах открываются автоматически, — объяснил он.
И всю дорогу в Тырново сын нажимал кнопку, поднимал и опускал стекло «Чайки». Вот что для парня было по-настоящему важно, а не встреча с генсеком!
В архивах телевидения сохранилась запись: мы с Филиппом поем знаменитого «Алешу». Кто-то подумает, что я оказал сыну протекцию, помог пробиться. Ничуть не бывало! Нас пригласила руководитель программы «Шире круг» Ольга Борисовна Молчанова, прослушав записи Филиппа.
Решение стать певцом сын принял самостоятельно. Он постоянно слушал западную музыку, обожал Тома Джонса и Энгельберта Хампердинка, когда стал постарше, сам нашел студию и записал несколько песен. Они понравились Молчановой, и можно сказать, Ольга дала старт его карьере. Он не только участвовал в программе «Шире круг», но и какое-то время ее вел.
Как только к Филиппу пришла популярность, а это были лихие девяностые, в нашей квартире раздался телефонный звонок:
— У твоего сына есть «крыша»?
— О чем вы?
— Ну, есть кто-то, кто обеспечивает его безопасность?
— А ему разве что-то угрожает?
— Ты дурака не валяй! Он стал много зарабатывать и ни с кем не делится.
— Я тоже никогда ни с кем не делился, хотя в «Москонцерте» был негласный порядок: деньги с каждого третьего концерта отдай руководству. Но мне надо было кормить семью.
— Слушай сюда: убивать твоего сына мы не станем, но если не заплатит, просто укоротим ему ноги, а то Филипп слишком длинным вымахал.
Недолго думая, я отправился к Иосифу Давыдовичу Кобзону, рассказал, что грозятся стрелять Филиппу по ногам прямо на концерте.
— Бедрос, не переживай, поговорю с кем надо. Если еще раз позвонят, скажи, что другу Кобзона «крыша» не требуется.
И все — больше угроз в адрес сына не поступало.
Зато «кидали» нас на деньги неоднократно.
Договариваемся о концерте, подписываем контракт, получаем аванс. Но когда доходит дело до окончательного расчета, нам заявляют: «Мы вам потом все отдадим. Поезжайте в аэропорт». А бывало, платили, но не давали сопровождения, и мы всю дорогу боялись, что в нас начнут стрелять, гадали, из-за какого угла выскочат бандиты и отберут то, что заработали.
Но вот я подошел к самой печальной части своего рассказа. Слезы появляются на глазах, когда начинаю вспоминать гастроли на Дальнем Востоке. Именно тогда, позвонив домой, узнал, что жену положили в больницу.
Мы с Филиппом решили, что я должен вернуться в Москву. Приехав, узнал от врачей, что у Вики рак прямой кишки и надо срочно делать операцию.
Бросив все, я принялся искать спасение. Прорвался на прием к знаменитой Ванге, та сказала: «Твоя жена перепрыгнула могилу, она будет жить, если станет пить оливковое масло. А еще у тебя есть сын. Вижу, как он поднимается в гору, а в руках у него палка, — позже я сообразил, что «палка» — это микрофон. — А сам ты обладаешь сильной биоэнергетикой, но целительством тебе заниматься не надо, иначе примешь все болезни пациентов на себя».
Здесь она была права. Ложки прилипали у меня к телу — разве это не признак необычных способностей? Может, они перешли мне от деда, но я не умел ими пользоваться. Как я мог помочь жене?
Масло Вика пить не смогла, она даже маслин не ела, ее от них тошнило. Пришлось искать другие способы лечения.
Услышав о профессоре из Петербурга, который изобрел новое лекарство, замедляющее рост раковых клеток, немедленно отправился к нему: «Отдам все, только спасите жену».
Доктор сделал Вике первое внутривенное вливание, ей стало лучше. Появилась надежда...
Посвятив себя заботам о Виктории, я упустил момент, когда знакомство Филиппа с Аллой Пугачевой переросло в нечто серьезное. Мне тогда было совсем не до сердечных переживаний сына. А оказывается, дело шло к браку.
Через три месяца Вике следовало повторить курс лечения, но доктор сам попал в больницу, перенес операцию.
Звонил ему в Питер каждый день и слышал: «Меня не сегодня завтра выпишут, и тогда я сразу же займусь вашей женой».
Однажды Вике стало совсем худо, пришлось положить в больницу. Но время было упущено. Я знал, что дни ее сочтены, врачи ничего не скрывали, но старался не подавать виду, держался, хоть и плохо это у меня получалось. Выходил из палаты и начинал рыдать. Последние месяцы Вика жила на сильных обезболивающих, почти постоянно спала. Филипп приходил в больницу и часами сидел у ее кровати, гладил по руке. Они всегда были близки, он и внешне на маму очень похож. Понимали друг друга с полуслова, сын делился с ней самым сокровенным, советовался. Благодаря матери Филипп жив, она все сделала для него, как когда-то моя мама вложила в меня всю душу и силы.
Однажды пришел навещать жену, а она говорит:
— Знаешь, кто у меня только что был?
Алла с Филиппом приезжали просить благословения. А ты что по этому поводу думаешь?
— Это не важно. Как скажешь, так и будет.
— Наш сын любит эту женщину, мы не должны вмешиваться.
Если честно, я был не в восторге от перспективы иметь такую невестку. Какие аргументы были против? И то, что Алла старше Филиппа на восемнадцать лет, значит, о внуках можно не мечтать, и то, что за плечами у нее три брака и множество романов, о которых на все лады судачили в нашей среде, и то, что она была знаменитой певицей.
Понимал, такая женщина вряд ли окажется мягкой и уступчивой в семейной жизни. Говорят, в любви один целует, а другой лишь подставляет щеку. Я видел, что в этом союзе роль любящего супруга досталась Филиппу, а любит ли его Алла — сомневался. Но впоследствии я понял, что ошибся, поскольку своими глазами видел, как она его любит, видел ее заботливое отношение к Филиппу. И был счастлив от того, что сыну повезло с женой. В моем понимании это должен был быть самый прекрасный брак. Я жалел лишь об одном, что Вика этого не увидела, она была бы очень довольна. Что произошло потом? Я не знаю, единственное, что позднее мне сказал Филипп, что в их расставании вина целиком и полностью его.
Мне нравилась дочь болгарского торгпреда в России Катя. Мы дружили с ее родителями, мечтали поженить детей.
Когда Филипп начал ездить на гастроли, часто брал Катю с собой. Но их симпатия так и осталась дружеской. Хорошая девочка, она сейчас замужем, не так давно родила.
А в Аллу сын влюбился в семь лет, увидел в телевизоре, как она пела «Арлекино». Потом Филипп тоже исполнял этот хит, старался даже подражать Пугачевой. Кто знал, к чему это приведет?
Никогда не давал ему советов, с кем встречаться. Если сын спрашивал мое мнение о какой-то девочке, отвечал, но ничего не навязывал. Это бесполезно в сердечных делах.
Я даже не собирался на его свадьбу с Пугачевой. Но когда они поехали в Петербург и решили там расписаться, выяснилось, что паспорта забыли в Москве.
Пришлось мне их везти, да и Вика просила: «Я не могу — хоть ты прими участие. Все-таки у Филиппа свадьба».
Сын парил в облаках от счастья, что женится на Алле. Разве мог огорчить его косым взглядом или недовольным видом? Тоже старался радоваться вместе с ним.
После торжества прошло чуть больше месяца, и Вики не стало. Это случилось тридцатого апреля — в день рождения Филиппа. С тех пор в этот день он не устраивает торжеств и не приглашает гостей.
Несмотря на то, что жена угасала на моих глазах, ее смерть стала для меня страшным ударом. Три года не мог выходить на сцену, отказывался от концертов. А первые месяцы не выходил из дома, лежал, уткнувшись в спинку дивана.
Вспоминал, сколько счастливых дней провели рядом, и горло перехватывали спазмы. Похоронили Вику в Болгарии, это было ее желание: лежать вместе с матерью. Дело в том, что дочь Лидии Михайловны от первого брака Люся тоже вышла замуж за болгарина, жили они в Софии. Однажды, когда Лидия Михайловна навещала Люсю, ей стало плохо. «Скорая помощь» прибыла слишком поздно... Люся просила похоронить мать в Софии, мы согласились. Теперь и Викиной сестры уже два года как нет с нами... За могилами ухаживает ее сын Благой.
На сцену я вернулся только благодаря Филиппу. Он много и успешно гастролировал с программой «Я не Рафаэль» и однажды просто вытащил меня к зрителям. Затянул мой хит «Посмотри, какая луна», неожиданно его оборвал и сказал: «Зачем самому петь эту песню, если в зале сидит первый исполнитель?»
Публика разразилась аплодисментами, я не мог разочаровать людей и вышел на сцену. С тех пор Филипп стал включать в свои шоу мои выступления. Вместе с ним пел даже на сцене Медисон-сквер-гарден в Нью-Йорке. Сын получил звание народного артиста намного раньше, чем я, но для отца это только радость, чувство зависти мне не знакомо. В нашей семье это исключено, слишком сильно любим друг друга.
Долгое время мы были с сыном соседями, жили в одном доме на Земляном Валу. Однажды часа в три ночи раздается звонок, вскочил, схватил трубку и услышал голос Аллы:
— Боря, можешь спуститься к нам?
— Что случилось?
— Сам увидишь.
Спустился: посуда побита, стол перевернут.
— Где Филипп?
— Хлопнул дверью и ушел. Видишь, что натворил твой сын? Был никто, я из него артиста сделала, а он меня так отблагодарил.
— Давай, Алла, поговорим начистоту. Филипп уже давно заработал себе имя. Он стал известным певцом до того, как вы встретились. В любом случае сын не пропал бы, в этом я уверен. Уважаю тебя как певицу, кроме того, ты моя невестка. Но вмешиваться в ваши скандалы не собираюсь, решайте свои дела сами.
Сын такой же однолюб, как и я, Алла по сей день живет в его сердце.
Достаточно вспомнить, что все песни Филиппа — это обращение к ней, Алле он посвятил и новую программу «Другой». Что ж, сердцу не прикажешь. Может, в конце концов найдется женщина, которая сумеет его искренне полюбить. Надеюсь на это. Но парадокс — не так просто встретить настоящее чувство, если тебя знает вся страна. Когда ты популярен, это приносит тебе не только цветы и аплодисменты, но и много-много проблем и в отношениях, и в жизни вообще.
Прочитал я как-то в «Вечерке», что на Поклонной горе будет создаваться мемориал памяти участников Великой Отечественной войны, и решил перевести в его фонд деньги из заработанного на гастролях по Сибири гонорара. Один из концертов моего тура должен был состояться в Москве в Центральном доме работников искусств. И вот день концерта приближается, и тут выясняется, что билеты на него не продаются.
Поднял шум, бросил клич по знакомым и собрал-таки полный зал. Потом оказалось: партийный секретарь Московской филармонии, к которой тогда я был приписан, получил выговор за то, что мой почин не поддержал ни один из артистов. Вот он и отыгрался. Позже меня по его указке вообще уволили, признав профнепригодным. Но жизнь исправила несправедливость. Я давал концерт в подмосковном санатории «Вороново», где отдыхала государственная элита. По окончании подошел солидный мужчина, похвалил:
— Программа у вас интересная, поете прекрасно, а за слова, которые говорите о советско-болгарской дружбе, филармония должна ходатайствовать, чтобы вам орден дали.
— Они уже «походатайствовали», — вмешался мой пианист, — уволили Бедроса за профнепригодность.
— Как можно уволить такого артиста?!
Для вас имеет значение, где числиться? Я хорошо знаком с директором филармонии в Великом Новгороде. Сейчас же ему позвоню.
Через неделю я уже стал артистом Новгородской филармонии, выступал на БАМе, в Северомуйском тоннеле, на Братской ГЭС, да и родную область не забывал — ни разу не отказался поздравить тружеников села с Восьмым марта или Днем работников сельского хозяйства.
Мой дед учил: «Сделали тебе плохо, не отвечай, повернись и уходи, судьба сама накажет такого человека». Постоянно говорил об этом Филиппу, но он парень горячий. Вот и попадает порой в сложные ситуации. А желающих спровоцировать его на скандал хватает.
Телевидение неоднократно крутило кадры пресс-конференции в Ростове-на-Дону, где сын выгоняет журналистку: «Встала и вышла!» И вроде бы вопрос она задает невинный, об отсутствии новых песен в репертуаре певца. Правда, нигде не прозвучало, что свой вопрос она адресовала Филиппу три раза в течение получаса. Неудивительно, что сын взорвался, тем более что не спал ночь, часов пять просидел в аэропорту в ожидании вылета.
Или история с Мариной Яблоковой. Когда из новостей узнал, что Киркоров избил режиссера «Золотого граммофона», не поверил ушам. Филипп вскоре сам дозвонился:
— Пап, ничему не верь!
— Сынок, я знаю, что ты не мог такого сделать.
Если Яблокова действительно была жестоко избита ногами, почему не довела дело до суда? Знаю ответ: потому что в наших руках оказалась видеозапись, на которой ничего подобного не зафиксировано. А ситуация была следующей. На репетиции ровно в тот момент, когда сын спускался в зал по ступенькам, его ослепил прожектор, да так, что Филипп чуть не скатился с лестницы кубарем. Вот радость-то была бы для его завистников и недоброжелателей. Как тут не выйти из себя?
Но сегодня, по счастью, многое изменилось. Филипп стал гораздо мягче и спокойнее после того, как у него появились дети. Не раз советовал сыну: пора заводить семью, подумать о продолжении рода. Филипп лишь расстраивался: «С кем мне этот род продолжать?
Кругом одни охотницы за деньгами и пиаром!»
Сын часто жаловался, что достойной девушки рядом нет. Так что когда я узнал, что детей Филиппу рожают суррогатные матери, удивился не очень сильно. Время-то идет. А ребенка надо успеть вырастить, поэтому лучше не ждать до старости.
Какое-то время сын все держал от меня в тайне. У Киркоровых это в крови: пока дело не сделано, не болтать лишнего. Когда все рассказал, я очень за него обрадовался — наш род продолжится! Сестра занималась своей певческой карьерой, так и не вышла замуж, осталась бездетной, брат не женат. Он сейчас работает на Филиппа, присматривает за недвижимостью сына в Болгарии. И у меня со вторым ребенком не получилось...
С Людмилой я познакомился, когда Вика еще была жива. Выступал в колхозе в Новгородской области, где она работала председателем. После концерта — чаепитие: разговорились, подружились. И потом пересекались, если бывал в Новгороде. Видел, что между нами симпатия. После того как колхоз развалился, она одной из первых создала частное фермерское хозяйство. Но вскоре сменила работу: защитила диссертацию, начала преподавать в институте, стала доктором экономических наук, профессором и заведующей кафедрой.
Когда Вики не стало, прожил бобылем четыре года. На женщин даже не смотрел. Память о ней всегда в моем сердце, она была моей огромной любовью. Но я привык жить в семье, привык приходить домой, где меня ждут. Привык, чтобы обо мне заботились, чтобы сам о ком-то заботился.
Однажды сказал Филиппу с Аллой:
— Ребята, хочу жениться.
Не могу быть один, а бегать по разным женщинам не умею. Есть кандидатура, — и рассказал про Людмилу.
— Папа, я не возражаю, — ответил Филипп. Алла тоже меня поддержала.
Узнав, что в Новгороде есть церковь Святой Софии, решил с Людмилой обвенчаться. Софией звали мою маму.
Люде тогда исполнилось тридцать восемь, совсем не критический возраст для того, чтобы родить ребенка. И она вскоре забеременела. Поначалу беременность протекала нормально, а когда начались проблемы, я отвез ее в Питер, положил в больницу, оплачивал лечение.
То, что наша девочка погибла, — вина врачей. Людмиле надо было назначить плановое кесарево сечение, а не ждать, пока родит сама. Семь дней прожила наша дочка, а потом начался сепсис, доктора не смогли ее спасти.
Для нас с Людмилой эта смерть стала страшным ударом. Боялся потерять и вторую жену, так она горевала. Людмила очень хотела этого ребенка. Не случилось... Но мы есть друг у друга — в этом смысл и утешение.
Сегодня главная моя радость — внуки. Девчушка Алла-Виктория очень шустрая, Мартик поспокойнее. Сын души не чает в детях. Его спальня рядом с детской, он вскакивает среди ночи от малейшего шороха и бежит проверять, все ли в порядке. У малышей две няни, да еще моя сестра Мари приехала в Россию, чтобы помогать Филиппу.
Мечтаю об одном: прожить еще лет десять, чтобы повести внуков в первый класс, насмотреться, как они растут. Я прожил долгую жизнь, было в ней много и хорошего, и большие потери. Одно знаю наверняка: секрет счастья очень прост. Все преходяще в этом мире — и слава, и богатство. Главное, чтобы близкие были рядом. Теперь Филипп не одинок, и это уже не отменить.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки шоу-рум BVS Interiors на Кутузовском.
Подпишись на наш канал в Telegram