Любовь не терпит компромиссов, она должна светить, как солнце. Не испытываешь ничего подобного? Не обольщайся ложными надеждами — не стерпится и не слюбится. Не обкрадывай ни себя, ни того, кто вовсе не тебе предназначен.
«Мам, я так тебя люблю, так люблю! А ты меня любишь? Ну скажи, скажи, а как ты меня любишь? Cильно?» — такую примерно скороговорку слышу я чуть не каждые пять минут от своего сына.
Ему — пять, он отнюдь не мямля и не нюня, а редкий бандит и уж точно не страдает от отсутствия взаимности. Миша — младший в семье, он рожден в родительской любви, и это чувство с каждым годом его жизни только умножается. Так что потребность в постоянных признаниях скорее от избытка эмоций, переполняющих его маленькое сердечко.
Чего греха таить, иногда на очередное «мам, мам!» хочется сказать: «Миш, ну сколько можно?! Отстань!» Но сдерживаюсь и вслух говорю то, что сын мечтает услышать, — и всякий раз получаю удовольствие от того, что произношу эти слова. А как иначе, если у маленького дорогого мне человечка такая форма проявления чувств. Ведь каждый из нас ждет, чтобы его любили так, как он этого хочет, а не так, как его хотят любить.
Но сколько шишек, увы, приходится набить, ран и шрамов получить на пути к такому пониманию. И пропорциональна ли длина пути — потерь и ошибок — наполненности человека любовью?..
Не скажу точно, сколько мне лет в этой картинке из детства, может, чуть больше трех. Иду по улице с мамой и папой. Вернее — мы идем, все вместе, втроем, взявшись за руки. Только что мне купили вожделенное лакомство — шоколадное масло. И кажется, если бы родители не держали так крепко, от распирающей радости я взлетела бы, словно воздушный шарик. Подпрыгивая от нетерпения, сжимаю руку то маме, то папе и поочередно заглядывая им в глаза, повторяю: «Так здорово, правда же, здорово!»
Ну точно как наш Рекс, жаль, нет хвостика — завиляла бы. Жил у нас русский спаниель — четвертый член семьи и моя нянька.
Когда я родилась, Рекс был уже по-собачьи довольно взрослым — семь лет. Мохнатый нянь буквально не отходил от меня. Мама шла с нами гулять, заходила в магазин и спокойно оставляла коляску на улице, поручая дочку заботе Рекса. Мало того что он никого не подпускал к коляске — стоило мне заплакать, пес начинал выть так, что прохожие бегом бежали в магазин и кричали: «У кого ребенок с собакой плачут?»
Делать первые нетвердые шаги училась не в ходунках, а держась за собачью холку, и пес терпеливо сопровождал меня в заманчивых путешествиях по дому. Он успевал лечь прямо под меня, стоило лишь пошатнуться, и приземление мое было мягким. Мохнатый нянь никому не разрешал будить ребенка — только сам. Мама говорила: «Рекс, иди буди Женю!» — он радостно бежал к детской кроватке и просовывал морду через решетку.
Первое, с чего начинался новый день, — его влажный нубуковый нос, прикосновение которого ощущала, еще толком не проснувшись, не раскрыв глаз. Я росла вместе с ним. Хотя правильнее сказать — Рекс меня вырастил.
Он страсть как любил мои игрушки, по-своему, по-собачьи. Стоило одной из них оказаться в его власти — через десять минут наступал гейм-аут: Рекс, совершенно счастливый, лежал на куче мелких кусочков, оставшихся от какого-нибудь новенького резинового Кота в сапогах.
Но когда я уехала на дачу с детским садом, он вытащил из корзины все игрушки, уткнулся в них, целехоньких, носом и так пролежал до моего возвращения! Его силком выводили гулять на минутку, потом он снова принимал позу тоскующего пса и продолжал лежачую забастовку.
Преданная собачья любовь была важной частью моего счастливого детства и потому — понимания счастья в принципе.
Не могу удержаться, чтобы не рассказать еще кое-что — к вопросу о том, кого как правильно любить. Однажды пришли гости. И несмотря на наши призывы ничего не давать Рексу со стола, все равно подкармливали его. Из любви к животным, конечно, — ведь бедную собачонку хозяева голодом морят. Господа! Умоляю, не надо кормить чужих собак!
Рекс заболел: трубчатыми костями ему засорили кишечник. Гости ушли, а беда осталась. Родители срочно вызвали врача, тот сделал какой-то непонятный укол и уехал. Из своей комнаты я услышала, как заплакала мама.
Почувствовала: случилось что-то страшное. До сих пор помню запах, вдруг возникший в доме, — странный, незнакомый. Мертвый. Только еще раз в жизни ощутила такой...
Утром впервые за мою маленькую жизнь нубуковый нос Рекса не возвестил мне начало наступающего дня — он лежал на балконе укутанным в простыню безжизненным свертком. Была зима, сильный мороз. Похоронить любимца должны были на даче в выходные. И пару дней, прилипнув к стеклу, я смотрела на мерзнувшего Рекса и не могла даже прикоснуться к нему. Это было ужасно, необъяснимо.
Мне было всего четыре года, и вряд ли я осознавала, что потеряла любовь. Но с тех пор на всех собак смотрела сквозь слезы. Ко всем встречным псам, даже самым огромным, неслась с распростертыми объятиями, буквально лезла в пасть.
Окружающие пытались удержать: «Осторожно, укусит!» — но ни один никогда меня не тронул. Снова иметь собаку стало тогда главным желанием в жизни. Но почему-то родители меня не слышали. Может, им было просто не до того.
От образовавшейся без Рекса пустоты я стала более чувствительной к погоде в доме, в атмосфере которого поселилось нечто напряженное, тягостное — временами звенело в воздухе натянутой тетивой. Или мне так казалось...
Но я больше никогда не ела шоколадного масла. Не потому что не покупали. Просто вкус его, навсегда связанный для меня с ощущением полноты любви и абсолютного счастья, которым я захлебывалась, как и мой Миша, остался лишь воспоминанием о том безоблачном дне...
Когда родители развелись, я была в классе первом-втором. Уже понимала больше, да и, очевидно, в таких случаях дети взрослеют быстрее. Не могу сказать, что потеряла любовь отца. Папа очень многое дал мне в детстве. Всегда брал с собой в отпуск. У него была польская яхта «Мева» — маленькая лодочка с парусом, которая вставала у нас в большой комнате по диагонали. Он сделал в ней каютку, чтобы не заливало волной и дождем. Собирал друзей с их детьми, и мы тремя экипажами ходили в походы под парусом по огромным водным пространствам — Онежскому озеру, Княжегубскому водохранилищу, Белому морю. Ставили палатки, разбивали лагерь, разводили костры.
Я благодарна отцу за то, что он научиvл любить лес, многое делать руками. Мы вырезали какие-то лодочки, и у меня ловко выходило обращаться с ножом, даже лучше, чем у мальчишек.
И очень рада теперь, что он не возил по модным морским курортам, там я не увидела бы глухарей на ветках и не ела бы малины в одном малиннике с медведем.
С мамой мы тоже рукодельничали, особенно когда я болела и не ходила в детский сад или школу. Помню, как вместе срисовывали с картинок Золушку и толченым разноцветным стеклом из битых елочных игрушек украшали ее волшебное платье. Наверное, в этом причина того, что мои руки не могут быть без дела, постоянно что-то мастерю, шью, рисую. Мамина любовь со мной всю жизнь.
Я хочу сказать, что родители меня любили как прежде, но отдельно друг от друга. Что их развело? Не думаю, что вправе влезать в то, что было между ними. Любовь — тайна божественного присутствия. Кто может знать, как начинается и уходит чувство, которое движет жизнью?
Часто спрашивают: «А что бы вам хотелось сыграть?»
Так вот, мне все время хочется еще и еще раз — про любовь. Это то, о чем в любом возрасте можно говорить бесконечно. Потому что сама любовь — бесконечна. Но у каждого есть свое понимание того, что называть этим словом: то есть слово одно — смыслов масса. И все же в начале жизни, думаю, у всех сложилось некое первое и прекрасное представление о любви.
Для кого-то это были Ассоль и капитан Грей, для кого-то Ромео с Джульеттой, мне повезло многие годы наблюдать идеал в жизни — это семья моего дяди, старшего маминого брата. Внешне дядя Валя и тетя Мила не очень монтировались в пару: он — высокого роста, огромный интересный мужчина, она — крохотная, невероятного обаяния женщина.
А внутренне они были настолько едины, что сливались в восприятии в одно целое. Если случалось встретить только одного из них, создавалось ощущение, что общаешься с обоими. В общем, никто их порознь не мог себе представить.
Ровесники, они вместе учились в школе, потом вместе поступали в институт. Правда, Милу как дочь репрессированного священнослужителя не приняли — ее отец похоронен на Бутовском полигоне, где расстреливали врагов народа, а брат почти всю жизнь провел в лагерях. Но никакие нелепые зигзаги истории не могли победить любовь, что называется — и в горе и в радости.
Нашли вуз, куда разрешено было принимать детей «врагов народа», и Мила сдала экзамены туда. Дядя каждый день встречал ее возле института, потом с работы.
Принципиально не вступал в партию, в доме у них часто бывали священники, что совершенно не приветствовалось в советское время. Он ни под кого не подстраивался, просто работал, стал профессором. Эта была пара интеллигентов старой школы: верующие, великолепно образованные люди, кажется, таких сегодня можно найти только в книгах русских классиков.
От них обоих, как от мощного генератора, распространялась энергия любви и жизни. Я очень это чувствовала, и когда не хватало собственных сил, бежала в их удивительный дом. Они вырастили прекрасного сына, он всего на четыре года младше моей мамы, то есть когда я родилась, брат был уже студентом.
Дяди не стало очень рано, в пятьдесят три года. И вот что поразительно: несмотря на огромность потери, этот дом не стал более холодным, будто их взаимные чувства пронизали стены, обстановку, сам воздух. Вот заходишь в квартиру — и везде та же любовь! Она никуда не делась, потому что продолжала жить Мила. И меня не покидало очень тонкое чувство постоянного невидимого, но ощутимого присутствия дяди.
Мила очень тосковала по мужу, но грусть ее была какой-то светлой. Никого она не отягощала долгими слезными воспоминаниями, стонами или тем более жалобами. Над столом висел его портрет, и иногда она могла тихо вздохнуть: «Я так без Вали скучаю!» Это был максимум, который Мила себе позволяла. Тридцать долгих лет прожила без него и тридцать лет любила и скучала. Ходила на кладбище как на свидание: сначала каждый день, потом через день, пока здоровье позволяло.
Она не разрешала себе роскоши быть слабой, требующей утешения и заботы, сама обо всех заботилась и утешала.
Чтобы избежать склероза, постоянно учила наизусть стихи, много читала. Я частенько пользовалась ее знаниями. Меня тянуло к ней как магнитом, особенно, конечно, когда было худо. И даже не в разговорах или советах дело, порой просто молча посидишь рядом, глядишь и полегчало. Хотя Мила была мудрой женщиной, часто помогала и словом.
А в одной из четырех комнат их просторной квартиры перед иконами горела лампадка. В те богоборческие времена от церкви мы были оторваны, не было даже понимания, что такое храм, иконы. Но эта комната, наполненная непривычным запахом лампадного масла, манила тайной.
Казалось, что за обычной дверью — другой мир, который и страшил, и притягивал своей непонятностью, неизведанностью.
У тети было чисто и уютно, но годы шли, обои обтрепались, и она аккуратно приклеивала на стены заплаточки из оберточной бумаги. Родные уговаривали:
— Милочка, ну давай ремонт сделаем?
— Нет-нет-нет! Огромное вам спасибо, но мы же с Валей эти обои клеили! Пусть уж так и будет!
В день ее шестидесятилетия (то есть прошло семь лет со дня смерти дяди) мы, родственники, собрались в их доме. Она вдруг выносит тетрадку: «Представляете, я нашла Валин дневник!»
Раскрыла и прочла: «Милушке — пятьдесят! Какое счастье, что мы вместе!» Все за столом с трудом сдерживали слезы. Но опять же — в ней не было каких-то видимых для нас страданий. Напротив, она, как ребенок, радовалась. И не горем своим, а радостью хотела с нами поделиться: мол — смотрите, какой замечательный подарок сделал мне Валя в день рождения!
Тети не стало год назад. Сын, не дозвонившись ей, приехал — Мила жила одна, сама так хотела. Она лежала без сознания и улыбалась. Это был инсульт, ее забрали в больницу. Но брат делился с нами: «Не могу отделаться от ощущения, что ее не надо было никуда везти! Что ей нравится мир, с которым она соприкоснулась, и мама уже хочет уйти туда!»
Недели через три мы ее хоронили, естественно, в одну могилу с мужем.
Как святых Петра и Февронию. Моим дяде и тете не повезло умереть в один день, как этой паре святых, и Мила тридцать лет, очень смиренно и достойно, несла свой тяжкий крест вдовства. На кладбище я поймала себя на мысли, как спокойно и легко на душе, нет обычной скорби, сопутствующей смерти близкого человека. Вот не грустно — и все тут. Потому что жена наконец дождалась встречи с любимым мужем. И я думаю, что смерть для нее — приобретение и один из самых счастливых моментов за прошедшие три десятилетия.
Если мне и больно, то только от понимания того, что такой дар любви — удел и счастье избранных. Остальным же, как и мне, приходится путем проб и ошибок учиться этому всю жизнь, чтобы смочь, если повезет, хоть в малой степени приблизиться к идеалу.
И я всегда хотела, чтобы в моей жизни было так — как у них! То есть с того самого возраста, когда девочки в принципе начинают задумываться о подобных вещах. Но в то время мальчики, так казалось, обращали на меня внимание только для того, чтобы в стотысячный раз подшутить. Что уж скрывать, если режиссер Андрей Житинкин давно выдал мой секрет, предмет глубочайших переживаний и комплексов — всему свету.
На уроке, классе во втором, мы учились рисовать кастрюлю, и один мальчик изобразил ручки не так, как положено, а как у чашек — вытянутыми сверху вниз. И наша чудная учительница, звали ее Перекрест Нина Сергеевна — мне этого не забыть никогда! — возьми да воскликни: «Ой, у Васиной кастрюли ручки, как у нашей Жени уши!» С тех пор не было конца дразнилкам.
Одна фраза — и комплекс на двадцать лет! Дорогие учителя, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», но вам вручены детские, очень ранимые души, прошу вас — будьте осторожны!
Став взрослой, я приклеивала уши сначала пластырем, позже — гримерным клеем. Каждое утро встаешь и проделываешь одну и ту же процедуру — как зубы почистить. Но бывало, на каком-нибудь приеме покрывалась холодным потом, понимая, что забыла взять с собой клей. Только несколько лет назад мои оттопыренные уши прооперировали и переживания ушли в небытие.
Как-то встретилась случайно с одноклассником, мы разговорились, и выяснилось, что он вовсе не замечал моей «огромной» проблемы. Но это было уже спустя годы. А в ранней юности мальчики за мной не ухаживали и я, конечно, думала, что все дело в ушах, поэтому очень хотела стать как все.
Была же не то чтобы «белой вороной», но не особенно общительной — в общем, очень домашней, как комнатное растение, девочкой. Удивлялась, когда одноклассники говорили в радостном возбуждении: мол, как круто — сегодня родителей дома нет. Я, напротив, зная, что мама не на работе, со всех ног неслась домой. Подрастая, не бегала по дискотекам, не выпивала, не ругалась матом и не курила. Никогда.
Если это требовалось по роли в кино, просила забивать прямо внутрь сигарет фильтры. В одном из спектаклей приходилось несколько раз на сцене курить «Беломор» — это совсем катастрофа. Набирала, не затягиваясь, дым, потом выдыхала и чтобы не вдохнуть его снова, наклонялась, якобы поправляя что-то внизу.
Для меня загадка, зачем люди курят, это же противно и невкусно. С детства боролась с мамой. Рисовала плакаты: надломленная сигарета несет мешок, на котором написано «Рак». Она срывала мои страшилки, говорила: мне нравится, оставь меня в покое. Когда сдалась я, борьбу продолжила маленькая Дуня, моя дочь. Если бабушка курила на лестничной клетке, открывала дверь и приговаривала: «Травись, бабулечка, травись, красотулечка!» Доходило до скандалов: «Женя, чему ты учишь ребенка?!» А в шестьдесят лет — раз! — и сама бросила, сказала, что вдруг почувствовала отвращение. Еще один урок любви: никого не надо переделывать против воли, все придет само.
В общем, в юности, стесняясь своей отделенности от большинства, я в какой-то момент подумала: «Наверное, надо и мне все попробовать.
Мальчишки станут хлопать по плечу, буду своей в доску!» И попробовала. Целый день, насилуя себя, заставляла произносить разные матерные слова. Помню, иду с подружкой из школы, ругаюсь и вдруг осенило — надо же плюнуть! Вот как все, смачно, сквозь зубы — на асфальт. И — плюнула! Как же стало противно! Увидела себя со стороны — и прямо поежилась от омерзения. Это был первый и последний день в моей жизни, когда ругалась матом. То есть стать как все не получилось. Интересно при этом, что единственной девочкой, которой мальчик преподнес на последнем звонке огромный букет сирени, была я.
За многие воспитанные во мне хорошие привычки, имеющие отношение к общечеловеческой культуре, теперь очень признательна родителям. Во время наших прогулок папа покупал мороженое, но, к примеру, перед входом в метро обязательно останавливал: «Доешь, потом поедем».
И ни одной бумажки я ни разу не бросила мимо урны. Когда стала водить машину, внутри всегда был пакет с мусором. Доходило до того, что могла остановиться, поднять что-то с асфальта и бросить в пакет. То же отношение к окружающему миру теперь по эстафете передается и моим детям.
Так что проучилась в школе до конца особняком, не было у меня ни друзей, ни подруг закадычных. Да и училась без энтузиазма. Хотя по жизни бездельницей трудно назвать, мама держала в строгости. Но я становлюсь лентяйкой, если мне не интересно. Когда у нас до восьмого класса был потрясающий учитель математики, предмет стал самым увлекательным занятием — я первой бежала к доске. Пришел другой — и математику забросила, забыла.
Но всегда хорошо и с удовольствием рисовала, ходила в изостудию. Как-то мама показала мои рисунки художнику, с которым случайно познакомилась. Он посмотрел и сказал: «Да вашей Женечке надо в архитектурный поступать! У нее монументальный рисунок!» — и стал со мной заниматься. Потом посоветовал пойти на подготовительные курсы в МАРХИ. В девятом классе и пошла.
Как-то бегу на занятия, опаздываю, поспешно сбрасываю пальто в раздевалке и вдруг ловлю на себе пристальный взгляд молодого человека — невозможно прекрасного! У меня, мягко говоря не сильно избалованной вниманием, защекотало в носу. Он, конечно, показался сказочным принцем, хотя, возможно, ничего особенного в нем и не было. Просто точно попал в образ моих девичьих ожиданий, знаете, когда все внутри хором: «Вот оно, наконец-то!
Именно так я себе Его и представляла».
И что? Я махнула кудрями и гордо пошла на занятия. Как же иначе с нашим-то воспитанием — девочка не должна сама проявлять интерес, так мама учила. Ну а потом, мало ли почему он смотрит, может, у меня рога выросли или хвост. Но все время занятий мусолила и так и эдак вопрос «отчего и почему», боясь поверить и отталкивая невероятное предположение, что просто могла понравиться.
По пути домой, в метро, он вдруг догоняет меня на эскалаторе, представляется — и! — просит разрешения проводить! Не знаю, как описать, что творилось внутри, мысли, чувства, ощущения покатились кувырком: что говорить, как себя вести? Потом парень стал названивать, как-то договорились встретиться, вместе погулять.
И во время прогулки он вдруг приобнял меня за талию — я, как раненая лань, шарахнулась в сторону: «Как можно?!» По моим понятиям мы года три, не меньше, должны были соблюдать пионерское расстояние. Юноша, очевидно, думал иначе, моя реакция пришлась ему не по нраву, и он исчез с горизонта, совсем.
Было так больно, как никогда раньше. Целый год прошел в рыданиях и страданиях по предмету первой любви. Он учился на курсах годом старше, и я летом специально ездила в институт во время вступительных экзаменов в надежде «случайно» встретить его среди абитуриентов. Тщетно! Рыдая, возвращалась домой. Однажды мама не выдержала: «Ладно, нет больше сил слушать твои стенания, найду тебе его телефон. Но имей в виду, это будет ошибкой, девочка не должна себя навязывать и первой звонить молодому человеку.
Раз пропал, значит — не твое». Но мои заплаканные глаза смотрели на маму с надеждой. Потом вспомнила ее слова, конечно, мама была права. Но это же первое чувство!
Через учебную часть она выяснила номер телефона парня, и я позвонила. Удивительно, но он был очень рад моему звонку. Я впервые напялила мамины туфли на каблуках, и мы пошли на крестный ход — с компанией. Потом всю ночь гуляли по Москве, прошли все Садовое кольцо, и мне был не мил уже не только «мой милый», но и весь белый свет. Мечтала об одном: чтобы он уже куда-нибудь делся и я могла скинуть эти проклятые туфли! Открылось метро, уговорила юношу меня не провожать, и как только он исчез из виду, пошла босиком.
Летом он снова пропал. И я опять позвонила сама, трубку сняла его мама и почему-то невероятно обрадовалась — мы не были знакомы.
Сообщила, что сына в срочном порядке забрали в армию, что он мне звонил — не дозвонился. Дала адрес и сказала, что сын очень ждет моих писем.
Конечно, я уже понимала, что так, как у дяди Вали с тетей Милой, не получается! Но, цепляясь за мечту, написала-таки письмо — опять первая. Он был счастлив, потом забрасывал меня письмами каждые три дня, наш эпистолярный роман тянулся два года.
За это время я поступила в архитектурный институт. А рядом с МАРХИ — «Щепка», куда однажды попала на студенческий спектакль. В зале оказался режиссер из Белоруссии, отбирающий молодых актеров, который вдруг меня позвал сниматься в кино. Ну скажите, какая восемнадцатилетняя девушка устоит перед таким предложением?
И на съемочной площадке я влюбилась! С первого взгляда — и навсегда. В профессию. Поняла, что буду актрисой, вот никогда не хотела, не мечтала, а с этого момента просто знала: буду. Бог весть откуда взявшаяся, совершенно мне не свойственная наглая уверенность явилась вдруг — и круто развернула жизнь.
Наверное, так происходит, когда свыше подсказывают — это твое. Удивительное ощущение! Чудесное! Когда нет места комплексам, переживаниям, сомнениям — есть абсолютное и спокойное понимание: без этого твоя жизнь невозможна. Я в одночасье бросила архитектурный институт, из-за чего впервые сильно поссорилась с мамой. Она не разделяла моей возникшей как бы на пустом месте уверенности в актерском будущем. Что ж, сегодня, будучи мамой, я ее понимаю.
На этот раз оказалась права я. При поступлении в театральный институт поражалась себе: не было ни малейшего волнения, убежденность, что примут, — пятьсот процентов! И меня приняли.
Испытав чувство абсолютной уверенности в правильности выбора, я осознала, что ничего похожего в отношении моего молодого человека нет. И не приняла предложения «прекрасного принца» выйти за него замуж.
Наверное, каждый из нас переживает историю, связанную с первым чувством, похожую на мою или совсем иную, но, думаю, всегда трепетную, трогательную. Ту наивность и чистоту, как и само детство, — и забыть нельзя, и вернуть невозможно. И расставшись с ним, начиная взрослую жизнь, человек приступает к постижению различных способов лукавой премудрости.
К примеру, однажды оттолкнув протянувшуюся к твоему телу мужскую руку, ты понимаешь, что можешь этого мужчину потерять, и получаешь весьма жестокий урок. Женщина включает всю свою изобретательность, чтобы и отстраняясь, удержать. А в результате искренность чувств уступает место игре, а значит — фальши с ее уловками, кокетством, тактикой, пусть сперва и не очень умелой. Но лиха беда начало! И все вместе взятое — это, по сути, потеря душевного целомудрия.
Счастливы те немногие, кому повезло такого избежать. Большинство же движется по лабиринтам жизни с ее приманками и страстями. И на пути к тому единственному человеку, кто предназначен свыше, совершает немало ошибок, попадаясь то на один, то на другой крючок. С годами выясняется, что первоначальный смысл, вложенный в понимание любви, — величина вовсе не постоянная.
И он подвергается коррекции, увы, как правило, в сторону девальвации. Вариаций — столько же, сколько людей. И хотя мы учимся прежде всего на своих ошибках, зачастую и судьбы ближних, пропущенные через себя, умножают капитал в копилке собственного опыта.
К примеру, рядом есть человек, который любит тебя — вроде. И ты любишь его — вроде бы. Да, большого и светлого чувства нет. Но ведь так хочется-хочется, чтоб оно было! И изо всех сил стараешься убедить себя в том, что, может быть, это именно оно и есть, дескать, не у всех ведь одинаково бывает.
А на поверку выходит, что просто поманила свобода от родительской опеки, захотелось самостоятельности, пожить своим домом, где сама станешь хозяйкой.
Какое-то время это даже неплохо получается. Вспоминаются мамины слова: «Вот будет у тебя свой дом, там и делай что хочешь!» — и находишь удовольствие в том, что обустраиваешь свое гнездышко как заблагорассудится. Радостно несешься в магазин за продуктами, чтобы варить супы, борщи, лепить котлетки, — все это безумно нравится ровно до того момента, пока однажды не понимаешь: рядом совершенно чужой человек!
И поделом! Ведь если честно признаться себе, выбирала человека как приложение к мечте о своем доме. И все «подвиги домохозяйки» совершались не ради того конкретного мужчины — нет! — для себя, потому что уж очень хотелось сыграть эту роль. Думаю, многим это знакомо. Но, к сожалению, мало кто способен трезво и честно оценить ситуацию вовремя, только с годами.
Возраст — та высота, с которой все лучше видно.
И именно поэтому по пути к этой неизбежной высоте мы умудряемся наступать на те же грабли снова, порой — и не раз. А ведь любовь не терпит компромиссов, она должна светить, как солнце. Не испытываешь ничего подобного? Не обольщайся ложными надеждами — не стерпится и не слюбится. Не обкрадывай ни себя, ни того, кто вовсе не тебе предназначен. Увы, может, кому-то и дано это знание как аксиома в самом начале, другим же надо доказывать как теорему с помощью иногда очень болезненных аргументов.
Опять же к примеру, попадает человек в эпицентр вихря невероятных, ранее не испытанных чувств и принимает их за любовь: вот оно — наконец-то! И оказывается в цепких объятиях страсти, ввергающей жертву то в вулкан, то в болото болезненных аномальных отношений.
Влипнуть в такой союз — все равно что открыть ящик Пандоры: последствия необратимы и пути назад нет, его надо пройти до конца.
Это круче, чем Бермудский треугольник, — едет крыша, разрывается мозг. Но выбраться из дьявольских сетей нет сил. Словно прооперировав невидимым чертовым скальпелем, тебе начисто удалили волю. В результате этой кошмарной хирургии, пользуясь компьютерной терминологией, зависают все установленные программы, человека глючит, и очень сильно. Кажется, что твоя реальность выходит за пределы допустимого...
Никто вокруг не понимает этих аномальных отношений, даже самые близкие люди. Весь ужас в том, что и сам пленник страсти осознает абсурдность происходящего, но в наваждении продолжает пребывать в состоянии раздвоения.
Слава богу, ни одна страсть не может пылать вечно — и в этом ее главное отличие от любви.
Думаю, никому не удалось выйти из подобных отношений без серьезных потерь — душевных и физических. Обычно человек надломлен, опустошен, вывернут наизнанку. Желаний нет никаких, кроме одного: отползти в тихий уголок, спрятаться, замереть, не отвечая ни на вопли о мести, ни на крики о помощи — с той, адской стороны.
Но и такой опыт необходим — для осознания себя. Видимо, посылается подобный кошмар, когда нет другого способа лишить человека упертости, с которой он продолжает грести против намеченного ему свыше течения.
Если страсть ушла в небытие, это, пожалуй, победа над собой. И впору праздновать свободу, но мешает ощущение, что на месте сердца зияет черная дыра и ты уже никогда не сумеешь полюбить и не в силах ответить на любовь другого человека.
Но темные силы уже готовят очередную приманку. Потому что «другой» так хорош, терпелив, последователен, настойчив в своих ухаживаниях — прямо рыцарь без страха и упрека! Так убедительно бьет себя в грудь, обещая любить за двоих, все выдержать, буквально носить на руках до тех пор, пока жизненные силы и чувства не вернутся.
И ты сдаешься, переоценив взаимную симпатию, позволяешь себя уговорить. Это тем более не трудно, чем в большем ты отчаянии. После пережитого кошмара кажется, что благодарность и признательность за заботу и внимание — замена счастию вполне.
Но вы оба ошиблись, поторопившись, не дождавшись каждый своей половинки.
Решившись на этот союз, стараешься, как можешь, соответствовать. Получается плохо. Потому что праздник обольщения заканчивается, рыцарь по достижении желаемого делается обыкновенным человеком — со своими проблемами, усталостью и изъянами. Он больше не хочет считаться с твоим душевным банкротством, с тем, что растратившись в страсти, партнер в состоянии только принимать — отдать нечего. Банальная, описанная классиками и знакомая многим женщинам модель поведения. «Кто ж из мужчин выполняет свои предсвадебные обещания?» — скажете вы. Сегодня знаю, что ответить: только тот, кто их не дает. Просто делает.
Поддавшись очарованию образа, создавшегося в букетно-конфетном периоде, ты не в силах мириться с переменами. Другими словами, принимать «мнимого рыцаря» таким, какой он есть на самом деле. Ты способна прислушиваться только к своим эгоистичным ощущениям и желаниям, твое уязвленное в предыдущих отношениях «я» лезет отовсюду, причиняя немало боли обеим сторонам и потихонечку разрушая все. Потому что невозможна в паре игра в одни ворота. В любви вообще не должно быть игры, фальши. В конце концов разруха неизбежно доходит до такой стадии, что союз не подлежит восстановлению. Но каждая ситуация — как капелька в сосуд собственного восприятия себя и жизни. Их, разнообразных, случается немало, и все, что в этом сосуде собирается, в итоге и наполняет личность.
Помыкавшись в полной мере, мы продолжаем поиски истинной любви. Но, как говорил Конфуций, если хочешь иметь то, чего никогда не имел, приготовься делать то, чего никогда не делал. И может случиться такое, чего никогда ранее не приходилось испытывать, чего никак от себя не ожидаешь. Встречаешь человека, который становится родным априори. Не потому что умен, талантлив, интересен — не в этом дело. Вот просто твой — и все! Точка. Настолько, что возбуждает в тебе чувства почти материнские. А это любовь безусловная. Хочется быть с ним рядом (или не рядом, как будет лучше ему), чтобы стала комфортнее, краше его жизнь — не твоя. Впервые совершенно перестает быть важным твое «я», полностью растворяясь в другом. Эгоизм, который так мешал в жизни, куда-то девается, будто испаряясь. Никаких упреков, обид, потому что ничего не то что не требуешь, просто даже не ждешь взамен.
И неожиданно осознаешь: оказывается, отдавать — это так здорово!
Потрясающие ощущения! Потому что на самом деле когда ты живешь для другого — получаешь в результате несравненно больше. Потому что это и есть любовь. А она — сама по себе — награда. Радость переливается и скользит...
Но все в руках Божьих. Родного человека может не стать. Внезапно. Да, и так бывает. Так много хочется сказать... что приходится просто молчать...
И вот когда душа скукожилась, как обгоревшая спичка, когда перестаешь даже чувствовать, не то что искать и ждать, тут и приходит любовь... Та самая, не боюсь показаться банальной, — большая и светлая!
Ведь все вечное из-за частого употребления звучит банально, но от этого не теряет своей сути. И снова появляется спокойная уверенность, и нет сомнений, нет самого понятия «выбор». Четкое ощущение: все, что происходило в прошлом, готовило тебя к этому. Вот в такие моменты человек действительно всем существом ощущает, что есть Некто свыше и ему не безразличен ни один из нас.
Мы как каменные блоки, из которых Великий скульптор создает свое творение таким, каким хочет его видеть. И удары, с помощью которых он придает нам нужную форму, причиняют боль — но ведут нас к совершенству. Каждому воздается по его вере, но воздается и страданием. И как у пушкинской Татьяны, «вся жизнь моя была залогом» встречи с очень дорогим человеком, именно к нему идешь долгим путем ошибок и потерь.
У всех все случается по-своему. Для меня очевидно, что бессмысленно искать свою половинку, ее надо дождаться. И подвиг любви не в настойчивом поиске, а в терпении. Думаю, что мне повезло дождаться только благодаря тому, что тетя Мила с ее многолетним ожиданием встречи с дядей Валей подспудно всегда была (и остается!) моим маяком.
И эта нечаянная уже радость дается ровно тогда, когда через горький опыт — свой и чужой — ты научишься любить. Счастливы те, кто постигает науку любви вместе с единственным предназначенным человеком, встреченным сразу, в начале жизни. Иногда становится жаль, что у меня это не случилось раньше.
Но в другое время, думаю, мой эгоизм мог бы все разрушить! Все ошибки, как ни печально, были необходимы, чтобы от него избавиться.
А если вдруг эго снова поднимает свою змеиную голову из небытия, нужно резко сказать: «Цыц! Я уже это проходила! Не надо нам этого!» — и оно убирается туда, откуда явилось.
Имея за спиной все то, чего не пожелала бы прожить никому (но не хотела бы прожить по-другому!), понимаю, что любовь — это жертва. Постоянная, каждодневная, будничная — и с обеих сторон.
Мы вместе уже немало лет, но всякий раз, когда он звонит, все внутри замирает. А когда договариваемся где-то встретиться, охватывает радостное волнение, будто идем на первое свидание. Один наш родственник шутит: дескать, у нормальных людей медовый месяц, а у придурков — годы!
И нет ни желания, ни права переделывать данного Богом человека.
Я точно знаю, что готова принимать его любого: богатого или бедного, здорового или — не дай боже! — больного. И последнее с некоторых пор стало для меня главным критерием, лакмусовой бумажкой, определяющей истинность чувства. То есть сегодня с тобой рядом красивый и благополучный человек — спроси себя: нужен ли он тебе будет неустроенным и старым? Ведь жизнь может повернуться всяко. И только после того как честно ответишь на этот вопрос — принимай решение: быть или не быть вместе. Это постараюсь донести до своих детей. У меня их двое — Миша и Дуня. Дочке через месяц двенадцать.
Дочь явилась в мою жизнь будто по своему собственному и категоричному желанию родиться именно в тот, а не какой другой момент. Заложенный во мне потенциал любви — в той, прошлой моей жизни, лежал мертвым грузом и не находил выхода.
И однажды я поняла, что если, как говорится, не родился еще тот человек, на которого могу это чувство выплеснуть, надо самой исправить ошибку природы.
Помню, мы в нашем театре приступали к репетиции нового спектакля. И вдруг почему-то, неожиданно для себя самой, заявила режиссеру, что я «в положении»! Это тем более странно, что у меня были некие проблемы со здоровьем, мешающие беременности. Поразительно, но мое предощущение не обмануло. Дуня в тот момент уже поселилась в моем животе! Видно, и ей хотелось этого так же сильно, как мне.
Когда узнала, что скоро стану мамой, — мир перевернулся! Меня просто окатило с головы до ног ощущение счастья. И самое потрясающее, что носишь его в себе — в буквальном смысле. Тебя пронизывает гордость от чувства самодостаточности.
Думаю, всем женщинам это знакомо.
При моей закрытости и замкнутости в этот момент хотелось позвонить всем, рассказать. Я делилась своей радостью с небом, ветром, солнцем, облаками. Это — космос! Все остальное становится менее важным.
Друзья говорили: как же работа? Спектакли? Карьера? Вместо тебя могут ввести других! Ничто меня больше не волновало. Я была готова все потерять. Но в результате ничего не потеряла, мои роли меня дождались, как в первую, так и во вторую беременность — с Мишей.
Говорят, что женщина с беременностью становится зависимой от обстоятельств, — чепуха. Наоборот, она становится совершенно неуязвимой, потому что навсегда избавлена от одиночества. И вот это знание, что я больше не одна, делало меня сильной и бесстрашной.
Иногда — чересчур.
Всю беременность таскала бревна на плече, строгала, стучала молотком, делала какую-то садовую мебель. У меня был удивительный врач — Елена Михайловна Демидова, про которую по Москве ходят легенды, шутят, что она поможет выносить ребенка даже и небеременной женщине. Так вот ее просто била падучая, когда она узнавала о том, что я ношусь по дачному участку с молотком и рубанком. А беременная Мишей, я еще и научилась кататься на сноуборде и путешествовала по миру.
Наш друг Георгий Эмильевич Юнгвальд-Хилькевич, приезжая на дачу, видел, как я с животом сажаю деревья, и в ужасе кричал: «Что?! Что ты творишь? Ты должна лежать, как прекрасный цветок в амфоре, за которым ухаживают все вокруг!»
Не было никакого страха, никакого токсикоза, никаких проблем вообще. Несмотря на предупреждения заботливого Юры, до последнего дня была за рулем, даже когда ночью начались схватки, за доктором заехала сама.
Я постоянно разговаривала со своим пузом: «Станем с тобой, Дунечка, все-все делать вместе. В лес ходить за грибами, венки плести из полевых цветов или осенних листьев». Гадала, какая она будет. Так хотелось увидеть дочку, что она снилась по ночам. И прямо ждала-ждала, когда смогу наконец с ней познакомиться.
Мои дети не доставили никаких проблем ни во время беременности, ни при рождении. После операции я открыла глаза и увидела в тумане улыбку своего врача: — Поздравляю!
Девочка хо-ро-шенькая!
И первое, что я спросила:
— Елена Михайловна, а уши?
— Да прекрасные у нас ушки!
А когда впервые принесли Дуню, с удивлением смотрела на нее, а она на меня — с прищуром, одним глазом. Никак не могла уразуметь, что отдельный от меня человечек, совершенно незнакомый — моя дочь. И я — мама! Еще долго была в эйфории от этого странного чувства. Не сразу получилось это дорогое слово надеть на себя. Очень было смешно, когда приходила домой, а наша домработница Таня с Дуней на руках говорила:
— Ой, мама пришла!
И я начинала крутить головой: — Где мама?
Разве мама пришла?
Искала-то свою маму, Дунину бабушку.
Вторая беременность с Мишей — такая же огромная радость, но более спокойная. И то же любопытство: какой он будет? Помню, как Дуня подходила, поднимала майку на мне, обнимала живот и что-то нашептывала туда. Я ей:
— Что ты там говоришь?
— Мама, не вмешивайся! Это наши отношения!
Очень было забавно! Когда наш мальчик появился на свет, дочь ходила с невероятно серьезным лицом, было такое впечатление, что просто лопнет от гордости.
Сейчас брат с сестрой — неразлейвода. Иногда их невозможно разогнать по спальням, прилипнут друг к другу, лежат в обнимку — не отодрать.
Бывает, и набедокурят, за что получают всегда оба. Делаю «страшное» лицо, достаю ремень:
— Так, встали быстро, повернулись попами! Снимайте штаны!
Миша, хитрец, кричит:
— Мама, ты не можешь так поступить с маленьким ребенком!
И уже, конечно, сразу руки опускаются, никакого ремня, дружно смеемся.
Зная, какой грубой и жесткой может быть взрослая реальность, я всячески стараюсь создать для них сказочный островок, где они могли бы опериться, набраться сил. И всегда вернуться, если — не дай бог! — больно получат по носу.
А чудеса происходят, только пока в них веришь. Мы — верим! Поэтому в Новый год к нам обязательно является Дед Мороз. Иногда о своем визите он сообщает криком в трубу, иногда стучится в окно и машет рукой, зовет выйти за подарками. В этом году он проехал мимо наших ворот, оставив на пороге свой волшебный мешок. Но мы успели увидеть увозящие его сани, запряженные тройкой лошадей. А несколько лет назад, у нас тогда умер любимый пес Кольтяра, Дед Мороз по страстной просьбе Дуни оживил когда-то подаренную им же мягкую игрушку — черную собаку Дакса. От ожившей игрушки пришло письмо, и мы ездили за ней во Францию. Теперь черный прямошерстный ретривер Дакс живет с нами.
И за все это волшебство — спасибо моей маме. В наследство от нее мне досталось желание не просто отделаться подарками, впопыхах как-нибудь нарядить елку, а передать детям удивительное ощущение ожидания праздничного чуда.
Недавно мама, перебирая старые вещи, вытащила голубую пижамницу в виде собаки.
Я увидела и прямо поежилась — ненавидела ее всю жизнь. Помню, так и не дождавшись от родителей после смерти Рекса нового пса, решила попросить у Деда Мороза. Была уже в классе втором, сама написала ему письмо: «Дорогой дедушка, ничего мне не надо, только, пожалуйста, принеси собаку!» — положила под елку, и мы уехали отмечать праздник к друзьям.
Домой неслась как на крыльях в полной уверенности, что там меня ждет щенок. Но обнаружила лишь злосчастную штуку для пижамы! И письмо от Деда Мороза: «Дорогая Женечка! Ты, пожалуйста, в следующем году открывай окошко шире, потому что сам я пролез, а собаку протащить не смог».
Я плакала, а мама объясняла, что поскольку письмо было отправлено всего за несколько часов до Нового года, дедушка просто не успел найти маленького щенка, который смог бы пролезть в окошко.
На следующий год я все сделала вовремя. В последний учебный день пришла домой, у нас собрались соседи, а по квартире носится крошечный щенок. Спросила:
— Он — чей?
— Твой, Дед Мороз принес, — ответила мама.
Тут уже я просто рыдала — от счастья, а мама улыбалась: ах, какой молодец — этот Дед Мороз! Это тоже был русский спаниель, который прожил с нами двенадцать лет.
В моем детстве у нас всегда стояла огромная и непременно живая лесная красавица. Думаю, многие помнят, какой ценой в советское время это великолепие доставалось. Мама каждый год ночью дежурила у елочного базара, чтобы выбрать из утреннего привоза и принести домой самую лучшую, самую пушистую елку.
Мы наряжали ее вместе изумительными игрушками, часть из которых делали сами. От теплых лампочек они вращались как живые и переливались в серебристых нитях дождя. Я часами могла наблюдать за этим чудом, забравшись под елку. И в моей фантазии рождались одна за другой волшебные истории про каждую игрушку.
Когда я только стала жить своим домом, решила нарядить первую собственную елку, пригласила всех детей моих друзей.
Пошла в магазин, а там — только красные шары. Ну какие с ними нафантазируешь сказки? Мне так стало обидно за маленьких гостей, обделенных тем, что имела сама! С тех пор и началась моя коллекция елочных игрушек: сначала мастерила сама, потом искала по барахолкам и блошиным рынкам. Сейчас у нас на елке — ни одной современной и стандартной игрушки.
А перед Пасхой, собравшись дома все вместе, часами расписываем яйца. В этом увлекательном деле с нами и наши друзья: отец Сергий с матушкой Натальей и их чада. Мы столько вкладываем в это занятие души и времени, что потом жалко наши произведения раздавать. Батюшка очень повеселил нас, потому что даже он, расстаравшись, сказал: «Нет уж, вот это мое — точно никому не отдадим!» Мы решили, что в следующем году самые красивые яйца все же оставим и потом развесим на вербе.
После Вербного воскресенья веточки, принесенные из храма, стараемся проращивать — очень хочу сделать живую изгородь из освященной вербы вокруг нашего островка.
Стараюсь всячески беречь данное мне обыкновенное чудо — мою семью.
Как равноправные ее члены с нами живут, кроме Дакса, два огромных сенбернара, пара котов мейн-кунов и еще один наглый котяра — Морфиус, которого дохленьким, блохастым, с рваным ухом малышом мы подобрали у ворот Оптиной пустыни.
Теперь точно знаю: дом — это не стены. Это два любящих человека, которые, стоя рядом, взявшись крепко за руки, соприкоснулись лбами — вот что такое дом.
А под этой надежной крышей — все, кого мы любим. И мне всегда не просто хочется идти домой, а прямо — хочется-хочется!
И не могу удержаться от желания сказать всем: никогда не отчаивайтесь! Если вам кажется, что ваши неудачи длятся слишком долго, верьте — все не просто так, значит, счастье не за горами.
...Все чаще у меня перед глазами возникает та картинка из детства, тот наполненный любовью и радостью день, когда ребенком гуляла вместе с мамой и папой. И всякий раз снова и снова я ощущаю забытый вкус шоколадного масла.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон «АТМОСФЕРА Интерьеры» на Фрунзенской набережной, 34.
Подпишись на наш канал в Telegram