Стук в дверь раздался после полуночи. Изменив голос, я разрешила: «Войдите!» Появляется Илюша, видит жену и каменеет. На лице написано: «Вот вляпался... Значит, Ирка уверена, что за мной водятся грешки, и решила подловить. Что теперь делать?»
Я ловлю себя на том, что вспоминаю Илюшу только с улыбкой. И когда говорим о нем с Денисом, тоже невольно улыбаемся. Нет ощущения, что Илюша ушел навсегда. Он с нами каждый день, каждую минуту.
Замечаю, что и люди, знавшие мужа только по ролям в кино и «Городку», улыбаются, когда о нем заходит речь. По-иному, наверное, и быть не может — он до последних дней оставался ребенком с чистой, доброй, теплой душой, и зрители чувствовали это.
В начале апреля 2012 года, взяв с собой внука, мы поехали в Египет. На отдыхе настояла я — видела, как муж устал. Юра Стоянов пошел навстречу, перекроив график съемок «Городка», Тимошу легко отпустили с занятий в разгар учебной четверти. Будто кто-то на небесах позаботился о том, чтобы у деда и внука случились эти две недели, которые они посвятили друг другу: вместе бултыхались в море, наблюдали за верблюдами, дрались подушками, хохотали. Две недели, которые навсегда останутся в памяти Тимоши.
Вернулись в Петербург шестнадцатого апреля, а восемнадцатого начались съемки «Городка». И тут же, буквально в первый день, у Илюши стал пропадать голос. Он говорил все тише, каждое слово давалось с трудом. Особого беспокойства это ни у кого не вызвало — решили: сорвал или перемена климата так сказалась. Врач-фониатр впрыскивал в горло адреналин, это помогало, но ровно настолько, чтобы записать сюжет.
После майских праздников Илья встал ночью попить воды и упал, сильно ударившись боком. Место ушиба болело, и я настояла на том, чтобы сделать рентген. Идем со снимком по коридору, навстречу — главврач. Они с Ильей были хорошо знакомы. Доктор здоровается и услышав в ответ тихий неразборчивый хрип, обеспокоенно поворачивается ко мне. Я объясняю: — У нас что-то с голосом.
Лечение у фониатра не помогает.
— А у вас есть неделька свободная?
— Есть. В съемках «Городка» как раз перерыв.
— Вот и хорошо. Давайте-ка обследуемся хорошенько.
Ни многочисленные анализы, ни повторный рентген ничего серьезного не выявили, тем не менее доктора посоветовали пройти обследование на компьютерном томографе. В клинику муж поехал один.
Вскоре после полудня звонок. В трубке — едва слышный и совершенно потерянный голос Ильи:
— Я тут описание снимка прочитал. У меня в легком нашли какую-то лажу.
Внутри все оборвалось, но я тут же взяла себя в руки:
— Илюшенька, все лечится, сейчас медицина на таком высоком уровне. У нас в Санкт-Петербурге есть прекрасные специалисты!
Мужа положили в отделение торакальной хирургии, сделали пункцию лимфоузлов и обнаружили метастазы: оперировать бессмысленно. Илюша совсем было сник, однако врачу-химиотерапевту, замечательному профессионалу Владимиру Михайловичу Моисеенко удалось его убедить: рак, даже в тяжелой стадии, можно победить. И мы начали лечение: капельницы, облучение. Денис через знакомых отыскал на Кавказе травников, которые, ориентируясь на конкретный диагноз, готовили настойки и пересылали их в Питер.
Навещавший нас по выходным Тимошка никак не мог смириться с тем, что дедушка теперь совсем не такой, каким был раньше. Присев рядом, спрашивал с надеждой:
— Дедуля, тебе лучше? Ты как себя чувствуешь?
Илья гладил внука по голове:
— Хреново, Тимошка.
— А ты улыбнись — и станет лучше, — умоляющим голосом просил Тимоша и, взяв дедушку за щеки, растягивал их к вискам. — Ну вот! А теперь сам...
Илюша пытался улыбнуться, но улыбка получалась невеселой.
Я никогда не видела мужа плачущим. А тут подношу таблетку: — Илюша, выпей, — и вижу наполненные слезами глаза.
— Ну не помогают они, не помогают...
Но улучшение все же наступило.
И значительное. Когда после третьей «химии» сделали контрольное обследование, врач был очень доволен: «Илья Львович, динамика отличная, количество пораженных клеток сильно сократилось».
И мы поверили, что опасность отступила. Помню, в каком приподнятом настроении Илюша поехал на съемки «Городка». Иногда, проработав на площадке весь день, вечером ехал в клинику, но бывало и наоборот: сразу после капельницы отправлялся на съемки. «Химия» съела волосы, приходилось надевать парик, приклеивать усы, а озвучивал героев Ильи замечательный питерский актер Геннадий Богачев.
Но теперь все это казалось мелочью: голос вернется, волосы отрастут... И Илюшин железный иммунитет будет нам в помощь.
В Афганистане, куда ездил в восьмидесятые в составе актерской бригады, муж не утруждал себя соблюдением санитарных инструкций: и воду сырую пил, что категорически запрещалось, и фрукты кипятком не ошпаривал. Многие из его коллег, несмотря на все предосторожности, цепляли кишечные инфекции, а Илье хоть бы что! Сколько раз видела на даче: сорвет с грядки огурец, вытащит из земли морковку, оботрет о штанину — и в рот. Начинаю ругаться:
— Ну что ты как маленький?! Дай помою!
А Илья рукой машет: — Да ладно — переварится.
И правда, «переваривалось» без последствий.
Вот и сейчас я твердила себе: «С таким иммунитетом мы победим все!»
Пятого октября забрала Илюшу из больницы и повезла в Пушкин — посидеть в ресторане, где тридцать восемь лет назад праздновалась наша свадьба. В надвинутой на глаза кепке, без усов Олейникова нелегко было узнать, но люди все равно подходили, брали автографы.
О болезни в тот вечер не было сказано ни слова. Я вспоминала разные случаи из нашей жизни, как восемь лет назад здесь же мы отмечали «жемчужную» свадьбу. Торжество организовал Денис — с фейерверком в виде сердечек, папиными песнями со сцены, — накануне вышел первый альбом Олейникова «Мой шансон»...
Говорила обо всем на свете, только бы Илюша не замыкался в себе, не оставался один на один со своими мыслями и страхами, только бы поймать отблеск улыбки на его лице. Смотрела на мужа и думала: «Вот поправится, и мы обязательно обвенчаемся...»
Наша встреча произошла тридцать первого января 1974 года в украинском городе Славянске, где я, молодой специалист НИИ химической промышленности, была в длительной командировке, а молдавский вокально-инструментальный ансамбль «Зымбет», «разбавленный» артистами разговорного жанра, гастролировал. Со сцены будущий муж меня и заприметил. В антракте прислал девочку-костюмера, передавшую просьбу задержаться в зале после концерта. Что заставило выполнить эту просьбу — не знаю. Наверное, любопытство.
Илья появился минут через пять, за которые успел сменить черный концертный костюм на умопомрачительно элегантную пару: брюки в полоску и пиджак цвета темного шоколада.
Он сразу взял быка за рога:
— Откуда ты?
— Из Ленинграда.
— Эх, черт, жалко, что не из Москвы.
Погрузившись в раздумье, немного помолчал и только потом спросил:
— А как тебя зовут?
— Ирина.
— Мы сейчас уезжаем в Краматорск.
Куда тебе написать? Потом будем выступать с концертами в Донецке. Ты ко мне приедешь?
Растерявшись от такого напора, промямлила что-то вроде:
— Я же работаю и завишу от производственного процесса...
«Шоколадный» костюм Илья купил у члена югославской сборной по баскетболу за немалые деньги. И зная, что через полчаса предстоит трястись в пропахшем бензином автобусе, все же его надел. Так сильно хотел произвести впечатление...
Через несколько дней получила первое письмо. С рассказом, как протекают гастроли, о коллегах-артистах, о музыке, книгах. Без единого слова о чувствах, «судьбоносной встрече», без признаний и обещаний. Присутствуй они, скорее всего, на послание не ответила бы.
Меня подобные вещи могут только оттолкнуть. Я верю глазам, поступкам и своей интуиции. Она и дала команду: «Надо ехать в Донецк!»
Не могу назвать ни времени, ни обстоятельств, при которых поняла, что Илья — человек, с которым хочу связать жизнь. Но прекрасно помню состояние очарованности Клявером — чуть нескладным, немногословным, но настолько необычным и притягательным, что даже молчать с ним было интересно. Очарованность не отключила мозг — я прекрасно понимала, что никогда не приобрету в лице Ильи «каменную стену», за которой буду жить без забот и хлопот. Только мне куда важнее была уверенность, что он не способен на подлость и что мы нужны друг другу...
Илюша был очень нежным, но прилюдно мог проявить свои чувства только в самом тесном дружеском кругу. Положит руку на плечо, приобнимет, скажет «Как же я тебя обожаю!», а через пять минут найдет повод проворчать: «Ну какая же ты мерзкая баба! Что ты все время достаешь: это можно, это нельзя?! Оставь меня в покое, не цепляйся!» Я не обижалась, поскольку понимала: «мерзкой бабой» стала только потому, что Илья застеснялся своей нежности.
Иногда его непосредственность и меня заставляла смущаться. Да чего уж там — ставила в совершенно идиотское положение! Приходят гости, садимся за стол. И после первого же тоста хозяин вопрошает: «Ну и как вам моя баба?» Народ, давясь, отвечает: дескать, хорошая баба, достойный выбор. Или, приготовив накануне два вида горячего и опросив гостей, кто что будет, дохожу до мужа:
— Илюша, а тебе мясо или рыбу положить?
— Мясо.
Рыбу вчера попробовал, совсем не понравилась.
Я молчу с дурацкой улыбкой. А что тут скажешь? Только после ухода гостей поинтересуюсь:
— Ты вообще хоть иногда думаешь, что говоришь?
— Да ладно тебе. Ели и нахваливали. Они же кухни моей мамы не пробовали...
Впрочем, могу заметить, что многое из моей готовки удостаивалось его похвалы. Весьма своеобразной. Спрошу, бывало: — Ну что, вкусно?
— Ага.
Почти как у мамы...
Или, уплетая за обе щеки винегрет, заметит: «Нормальный салатик, но все равно не такой, как тетеньки из вагонов-ресторанов жертвовали нам с Юрой Николаевым (Земляком Илюши, будущей телевизионной звездой, ведущим «ДОстояния РЕспублики» и других популярных программ. — И.К.). Мы, когда голодно становилось, брали кастрюльки и ехали на вокзал. Смотрели, на какой путь только что прибыл поезд дальнего следования, — и прямиком к вагону-ресторану. Получали оставшийся гарнир, салаты и неслись в общежитие. Там нас уже другие голодающие ждали. Хороший у тебя винегрет, но из поезда был лучше».
Тимоша своей непосредственностью и прямотой пошел в деда.
Когда внуку было года четыре, он посмотрел на одну нашу гостью, обнял ее и с состраданием спросил: «Тетя, а вы знаете, что у вас очень некрасивое лицо?» Благо дама оказалась с чувством юмора и не обиделась.
В другой раз Денис взял его с собой на сборный концерт в Кремль, где сам принимал участие. Заглянув в одну из гримерок, представил сына очень известной певице. Увидев звезду без грима и парика, мальчик был потрясен до глубины души. И начал тут же делиться своими впечатлениями. Денису пришлось, подхватив сына под мышки, срочно покинуть гримерку примы. Замешкался бы, не проявил чудеса реакции — скандала было бы не избежать.
Возвращаясь к теме кулинарии, скажу: моя свекровь действительно была в этой области непревзойденной мастерицей.
Нигде не ела я такой фаршированной рыбы и такого яблочного штруделя, как у нее! А «синенькие»! Впервые деликатесы Клары Борисовны попробовала в августе 1974-го в статусе невесты: когда решили пожениться, Илья тут же повез меня к родителям.
С момента знакомства до подачи заявления в ЗАГС мы встречались всего четыре раза: я приезжала к Илюше в точки его гастрольного маршрута на несколько дней, после чего возвращалась сначала в Славянск, потом — когда закончилась командировка — в Питер.
Предложение выйти за него замуж Илья сделал мне десятого июля 1974 года, в день своего рождения. Я ответила, что согласна, но он должен знать: по медицинским показаниям мне не суждено иметь детей.
Улыбаясь, Илья выставил вперед ладонь: «Спокойно.
Все будет хорошо». И как же обрадовался, как гордился собой, когда услышал: «Илюш, ты был прав. У нас будет ребенок...»
В Кишиневе я сразу попала под тайфун по имени Лев Анатольевич Клявер. Громогласный, с бешеным темпераментом, папа Ильи обладал способностью заполнять собой все окружающее пространство, а еще был твердо уверен, что в этом мире есть только одна правильная точка зрения — его. Если в телепередаче содержался хотя бы намек на критику политики Израиля, в экран летело все, что попадалось под руку: тапок, полотенце, чайная чашка. Газету с заметкой подобного содержания он рвал в клочья, а потом еще и топтал с диким остервенением. Сидя за праздничным столом, Лев Анатольевич мог делать сто дел одновременно: есть, следить, не опустели ли рюмки-тарелки гостей, вести разговор и гладить под скатертью коленку сидящей рядом дамы, с которой зачастую был едва знаком.
При этом соблазнять соседку даже не помышлял — просто так проявлялось его безмерное, бьющее ключом жизнелюбие.
Жить долгие годы бок о бок со стихийным бедствием могла лишь такая женщина, как Клара Борисовна — тихая, скромная, даже застенчивая. В первую же встречу я поняла, что характером мой будущий муж пошел в маму и что чувство юмора, талант к образному языку — тоже от нее.
Лев Анатольевич постоянно что-то жевал. Только жена уберет со стола, перемоет-перетрет тарелки и присядет перед телевизором отдохнуть, как из кухни раздается чпоканье дверцы холодильника.
На один из таких чпоков Клара Борисовна и подала реплику, которая от души меня повеселила: «Лева, у тебя опять во рту скучно?» Замечу: намерения сострить у моей будущей свекрови не было и в помине — в ее голосе звучала усталая обреченность.
Оба родителя очень гордились сыном, но если Клара Борисовна хранила это чувство в душе, то Лев Анатольевич выплескивал на всех и каждого. После выхода на экраны фильма «Трембита», в котором Илья, тогда еще студент эстрадно-циркового училища, снялся в крохотном эпизоде, Клявер-старший появился в Пушкинском сквере, где ежедневно играл в домино, с таким гордым видом, будто сын получил «Оскара». А уж когда Илюша стал участником юмористической программы «Терем-теремок», и вовсе ходил королем!
Столичные актеры часто выступали в Кишиневе.
После каждого концерта в гримерке заезжей звезды неизменно появлялся Лев Анатольевич со словами: «Здравствуйте. Я папа Илюши Клявера». Дальше следовало приглашение отобедать, и отказ не принимался.
На следующий день руками Клары Борисовны накрывался обильный стол, во главу которого сажали почетного гостя. После закусок и горячего вынимали альбом с фотографиями Илюши и следовал подробный рассказ о его детстве, при этом одна за другой ставились на магнитофон бобины с записью исполняемых Клявером-младшим песенок. Гость слушал до полуночи: а куда ему, бедному, было деваться?
С особым чувством, как к близкой родне, Лев Анатольевич относился к педагогам сына в эстрадно-цирковом училище: Аросевой, Веснику, Ширвиндту... Не могу отказать себе в удовольствии и не процитировать в связи с этим один эпизод из книги «До встречи в «Городке», которую Илюша написал вместе с Юрой Стояновым: «Неоднократно приезжая в Москву, мой отец в приватных беседах убеждал Ольгу Александровну Аросеву, что шубу надо покупать в Кишиневе, потому что только в этом городе можно купить шубу чуть ли не задаром. А учитывая отцовские связи — просто за копейки. Ольга Александровна ничтоже сумняшеся согласилась. А так как Кишинев — город южный, то и оделась она соответственно: туфельки, капроновые чулки, легкий плащ. Дело было зимой. Сходит она с трапа. Мороз — двадцать градусов. Ветер. Народ в воротники прячется. Неуютная какая-то погода.
На следующий день, позавтракав, собрались за шубой.
— Может, прогуляемся? — невинно предложил отец.
— Холодно, — неуверенно сказала Аросева. — Да и в капроне я.
— Да мы буквально пять минут, — не унимался папа. — Подышим — и в такси.
И вот тут Ольга Александровна дала маху. Она взяла отца под руку.
В те годы пани Моника из «Кабачка «13 стульев» находилась в зените славы. Ее любили, ее обожали, ее боготворили. Шарон Стоун сгрызла бы ногти от зависти, увидев хоть краешком глаза, каким бешеным успехом пользовалась эта женщина. И естественно, что папино появление в центре провинциального города с пани Моникой — Аросевой под ручку вызывало у прохожих оцепенение.
Знакомых у отца было много. Даже очень много. Через каждые тридцать секунд очередной остолбеневший папин приятель отводил его в сторону и, затаив дыхание, спрашивал:
— Лева, это она или это мираж?
— Это не мираж, — по-хозяйски отвечал папа. — Это она.
Через полчаса застывшие ноги Ольги Александровны решительно отказались ходить.
— Лев Анатольевич, — жалобно попросила она, — может, в такси?
— Какое такси, Олечка, когда мы уже почти здесь, — сказал папа, наслаждаясь эффектом совместной прогулки.
Это «почти здесь» продолжалось еще минут сорок. Когда они наконец дошли до места, пани Моника не сумела войти в дверь — она в нее впала.
— Хочете посмотреть, мадам, на товар, который я для вас приготовил? — ворковал хозяин. — Это не шуба, я вам скажу. Это что-то особенное!
— Какая, на хрен, шуба?! — прогремела Ольга Александровна. — Водки. И как можно больше!
Очень долго не могла забыть она свой шубный вояж и невольно вздрагивала при этом страшном воспоминании. Но тем не менее шуба была при ней».
Клявера-старшего и впрямь знал весь Кишинев. В каждом магазине, ателье, на рынке у него были свои люди, искренне готовые услужить. Илюша этого качества — заводить полезные знакомства — был лишен начисто.
Как и отцовской «рукастости». Лев Анатольевич трудился шорником на фабрике по изготовлению седел и конской сбруи, дома тоже мог справиться с любой работой. Через Илюшу мастеровитость отца «перескочила», зато Денис получил ее сполна от обоих дедов: он и ремонт в квартире может сделать, и мебель соорудить, и с любой техникой на «ты». С дедушкой Левой внук общался не очень часто, только во время летних каникул, когда ездил в Кишинев на пару недель, поэтому с реализацией заложенных в генах способностей ему помогал дедушка Витя: учил обращаться с молотком, фуганком, дрелью.
Пока мы гостили в доме родителей Ильи, у меня была возможность заметить, что Клара Борисовна общалась с сыном, будто он еще ребенок, за которым нужен глаз да глаз: всегда напомнит, что и переодеться надо, и руки перед обедом не забыть помыть.
Она и мне — исподволь, ненавязчиво — давала понять, что «Илюша как был дитем, так им и остался». Рассказывала: «Илюша с детства очень много читал, даже ночами — с фонариком под одеялом. Комната-то у нас была одна... Маленьким таскал за собой портфель на веревке — так ему удобнее было. А то вдруг упрямство в нем проснется.
— Илюша, — говорю, — помой уши — картошку в них можно сажать!
А он:
— Не буду, я сегодня уже шею мыл.
И тут хоть в лепешку расшибись — к раковине не пойдет».
А Лев Анатольевич, провожая нас на вокзале, со свойственной ему прямотой распорядился: «Ты, Ира, семейный бюджет на себя возьми. Сын с деньгами совершенно не умеет обращаться».
Вот только «обращаться» в начале нашей семейной жизни было практически не с чем. Еще до свадьбы Илюша показался в «Ленконцерте» и произвел на худсовет такое замечательное впечатление, что ему пообещали и постоянную работу, и высокую концертную ставку. Что случилось осенью, когда уже в статусе новоиспеченного мужа он явился на тарификационную комиссию, сказать не берусь. Видимо, Илья разволновался, чувствуя ответственность за семью, сильно зажался и выступил, мягко говоря, скромно. В результате постоянной «прописки» в «Ленконцерте» не получил, а временную ставку ему дали самую низкую — шесть рублей пятьдесят копеек за выход.
Если учесть, что выходы случались раза три в месяц, двадцать рублей без малого — вот и весь гонорар. Мне в НИИ платили сто. Илья по поводу своего «нахлебничества» страшно переживал, хотя я и делала все, чтобы он не чувствовал неравенства. До сих пор безмерно благодарна за деликатность своим родителям, которые не только ни разу не упрекнули зятя, но еще и забирали его к себе на время моих командировок. Кормили, оберегали от бытовых хлопот и каждый раз, когда зять отправлялся в «Ленконцерт», давали — как школьнику — рубль на обед.
Мои родители очень Илью любили. Впрочем, один конфликт между ним и мамой все же был. Он случился во время моей командировки в Винницу, куда меня отправили на третьем месяце супружеской жизни.
Утром родители ушли на работу, а Илюша остался дома. Долго играл на пианино, подбирая родившиеся в голове мелодии, потом решил сделать из инструмента клавесин. Открыл крышку и в головку каждого обитого фетром молоточка воткнул по канцелярской кнопке. Когда мама вернулась домой, Илья, сияя от восторга, встретил ее у порога: «Пойдемте скорее! Я вам сейчас сыграю!»
Услышав новое звучание, мама едва не лишилась чувств, а придя в себя, устроила зятю выволочку. Пианино «Красный Октябрь», за которым родители двадцать лет назад отстояли несколько часов в очереди на морозе, которое ездило за нами по всем местам папиной службы, на котором я занималась все годы учебы в музыкальной школе, испорчено окончательно и бесповоротно!
Успокоилась мама только после того, как Илья извлек из молоточков кнопки и доказал, что «Красный Октябрь» от его эксперимента не пострадал.
Незадолго до рождения Дениски мы сняли крошечную однокомнатную квартиру на окраине Ленинграда. Часть денег на ее оплату давали мои родители — даже такое, очень скромное, жилье нам было не по карману.
Сейчас вдруг вспомнилась первая встреча отца и сына. Из роддома, доверив нашу доставку домой тестю, Илья помчался на съемки передачи «Алло, мы ищем таланты!» и вернулся только вечером, когда полным ходом шла подготовка к ночному сну. Последние недели беременности я мучилась страшной изжогой и слышала со всех сторон: «Такое бывает, когда у ребеночка растут густые волосы!» Народная примета не обманула: Денис появился на свет с буйной шевелюрой, а спинка, шейка и ушки были покрыты короткими черными волосиками.
Минуту Илюша с изумлением рассматривал голенького сына, а потом философским тоном изрек: «Надо же, такой маленький, а уже еврей!»
Для нас в ту пору единственным «фруктом» была морковка, но ребенку покупалось только лучшее: одежда, игрушки, продукты. Это вовсе не значит, что мы сильно баловали сына. Напротив, уже с первых недель отец приучал Дениса к режиму. Не разрешал мне вскакивать с постели, если малыш начинал кряхтеть или похныкивать: «Сейчас сам успокоится». И зачастую оказывался прав — повозившись пару минут, Дениска засыпал и будил нас только утром.
«Еврейский папа» в Илюше проснулся, когда «наследник» стал постарше и уже гулял во дворе с друзьями без присмотра.
Если Денис исчезал из поля зрения, Илья начинал сходить с ума...
Летний вечер. Стемнело, а Дениски нет. Илья мечется по окнам: «Ну где, где этот поганец?!» Потом срывает с вешалки куртку и бежит прочесывать окрестности. Сын появляется на пороге раньше папы — безмерно счастливый, потому что на соседней стройке обнаружилось множество бесценных материалов: обрезки цветной проволоки, оконная замазка, погнутые гвозди. Из всего этого можно смастерить кучу классных штучек! Радость от находок длилась недолго — ровно до возвращения отца, который вынул из брюк ремень и всыпал сыночку по первое число. Надо сказать, это нисколько не охладило ни исследовательский пыл Дениски, ни его страсть таскать в дом все что ни попадя.
Как-то, выгребая из карманов очередную партию железок, он с завистью и восхищением произнес:
— Эх, как же Вовке повезло!
— И в чем? — не отрываясь от книги, уточнил Илья.
— Знаете, кто у него папа? У него папа — директор городской свалки!
Переглянувшись, мы едва удержались, чтобы не расхохотаться. Пожевав усы, Илюша сказал:
— В этом смысле мы с мамой действительно не удались. Сплоховали. Извини.
Сейчас поймала себя на том, что даже трудные с материальной точки зрения времена вспоминаю с улыбкой. Благодаря мужу — большому выдумщику, мастеру на сюрпризы и розыгрыши: в них действительно было много светлого и радостного.
Впрочем, и я старалась быть достойной его ученицей.
В 1976 году Илья с однокашником по эстрадно-цирковому училищу Романом Казаковым решили выступать дуэтом и уже через год стали лауреатами Всероссийского конкурса артистов эстрады. Как же это их обоих окрылило! Когда запись лауреатского концерта должны были показывать по телевидению, муж уезжал на гастроли и очень жалел, что мы не посмотрим его вместе. Раз сто, наверное, повторил: «Ты только не закрутись — обязательно нас с Ромкой посмотри!» В означенный час села перед телевизором и, когда заканчивался очередной номер, с замиранием сердца ждала: «Сейчас объявят Илюшу и Рому!» Не дождалась. Дуэт Клявера — Казакова вырезали.
Вместе с позывными программы «Время» в квартире раздался телефонный звонок.
В трубке голос Ильи — бодрый, совсем не расстроенный:
— Как дела?
— Нормально. А у тебя?
— Вот сижу перед телевизором. В первом отделении нас с Ромкой не показали, значит, покажут во втором, которое после программы «Время».
— Так второго отделения не будет, Илюш.
— Как не будет?
От обиды за него к горлу подкатил ком. Но уже через мгновение веселым тоном поинтересовалась:
— Кляша, не переживай, ты в какой сейчас рубашке?
— В салатовой, а что?
— Загляни в кармашек.
В трубке раздался тихий шелест, потом — хохот.
Две сорочки производства ГДР я купила мужу накануне поездки.
За качественный импортный товар отдала последние деньги. Но это было не важно, а важно было, что обе рубашки — и салатовая, и бледно-сиреневая — очень шли к черным Илюшиным волосам и смуглой коже. Укладывая чемодан, в карманчик салатовой сунула два презерватива. Все ждала, что обнаружив их, Илья позвонит, станет выяснять, откуда они взялись, даже приготовила реплику, которую подам самым серьезным тоном: «Мало ли что может случиться с привлекательным мужчиной, да еще и артистом, вдали от дома!»
И вот теперь радовалась, что мое «тайное вложение» подняло ему настроение.
Потом их с Ромой выступления еще не раз вырезали. Если ребята пытались выяснить причину, редакторы, отводя в сторону глаза, лепетали: волосы у вас длинноваты, а потому прически смотрятся неопрятно; свет неправильно поставили; камера не с того ракурса снимала... Проблему — напрямую, без экивоков — обрисовал Володя Винокур, когда пригласил Илью и Рому в эстрадный спектакль «Нет ли лишнего билетика?»: «Рома поступил дальновидно, сменив фамилию Бронштейн на фамилию жены. Вот и тебе, Илюша, взять бы что-нибудь славянское. Моя хоть каким-то краем на украинскую тянет, а твоя — нет».
В тот же вечер, придя домой, муж с порога заявил:
— Ир, я беру твою фамилию.
В паспорте останусь Клявером, а на афишах буду Олейниковым. Володька прав: так лучше — из телепередач вырезать перестанут.
Я воспротивилась категорически:
— Да что они понимают, эти телевизионные начальники?! Клявер — самая что ни на есть афишная фамилия! Не затертая, запоминающаяся!
Дав выплеснуться моему негодованию, Илюша спокойно продолжил:
— Мне всегда нравился актер Петр Алейников. Буду с ним почти однофамильцем — с разницей в одну букву.
— А твой папа?
Он же смертельно обидится!
— Ничего, постараемся как-нибудь ему объяснить.
О том, что теперь будет Олейниковым, Илюша сообщил отцу по телефону. Боже, какой на том конце провода поднялся крик! В течение десяти минут Лев Анатольевич не давал сыну и слова вставить. Когда наконец решил перевести дух, Илья, воспользовавшись паузой, объяснил, что в паспорте останется Клявером и что мы с Дениской на веки вечные — Кляверы. И Лев Анатольевич немного успокоился.
А спустя несколько месяцев случился забавный эпизод. Свекор присутствовал на генеральном прогоне спектакля «Нет ли лишнего билетика?»
и был в восторге как от самой постановки, так и от номеров сына. От последних, понятное дело, особенно. Находясь в приподнятом настроении, встречает в коридоре автора спектакля, известного писателя-сатирика. Тот протягивает руку, представляется:
— Здравствуйте. Я Аркадий Хайт.
— Очень приятно, — отвечает Лев Анатольевич. — Олейников.
Мои родители в душе очень гордились тем, что зять носит их фамилию. Впрочем, гордость случилась не сразу. Парадокс: Илюшу мама уважала, а вот к тому, чем он занимается, относилась, мягко говоря, снисходительно. Переломным моментом стал спектакль «Нет Номера у Ильи там были просто потрясающие. В одном он представал в образе усатой кокетки с веером, в другом танцевал умирающего лебедя под музыку Сен-Санса.
Мама хохотала до слез, а когда спектакль закончился, буквально подхватилась с места и пошла на сцену — вручать зятю букет. Она так гордилась Илюшей, так хотела сделать ему приятное, что переборола себя. Надо знать мою маму — абсолютно не публичного человека — чтобы понять, чего ей это стоило! А Илюша, демонстрируя за кулисами преподнесенный тещей букет, хвастался всем и каждому: «Наконец-то я, кажется, сдал у тещи экзамен на зрелость!»
Просить Илюшу сходить за продуктами было бесполезно, зато он очень любил магазины, где продавали одежду и обувь. Мог перемерить кучу вещей, на месте комбинируя их между собой, и покупал только то, что нравилось ему, оставляя без внимания советы продавцов-консультантов.
Над пристрастием друга-партнера к ярким, насыщенным расцветкам постоянно подтрунивал Юра Стоянов. Однажды между ними состоялся такой диалог:
— Илюша, ну посмотри, как ты одет: коричневые ботинки, синие носки, зеленая рубашка, фиолетовый джемпер!
Муж выдержал короткую паузу, а потом торжественно произнес:
— А вместе получается ансамбль!
Для меня в отличие от Илюши ходить по магазинам — нож острый. Поэтому большая часть вещей в моем гардеробе куплена мужем. И нет ни одной, которая бы мне не шла или не нравилась. Илья и с размером никогда не промахивался. Если начинал сомневаться, выбирал среди продавщиц похожую на меня «фактурой» и просил примерить.
Вручал презенты с гордостью, тут же просил «прикинуть», «покрутиться». В середине восьмидесятых из Венгрии, где выступал перед солдатами советских частей, привез костюм из «варенки»: брючки и куртку. Даже не крик, а писк моды. Носила я его и в пир и в мир, и всякий раз, когда надевала, слышала гордое: «Все-таки хорошую вещь я своей бабе купил!»
Все деньги, что зарабатывал, Илюша нес домой. И брал из ящичка только тогда, когда намеревался купить «что-то серьезное». Поначалу я пыталась убедить мужа в необходимости иметь при себе что-нибудь на карманные расходы: вдруг цветы-конфеты нужно будет подарить? Бутылку в винном взять, если в мужскую компанию пригласят? В ответ неизменно слышала: «Если что-то мне понадобится, скажу — ты купишь».
Вот и получилось, что на все встречи мужа снаряжала я. Илюша так к этому привык, что на свидание к пригласившей его в гостиничный номер поклоннице явился с пустыми руками. Да-да, был такой случай в его биографии. Но сперва расскажу предысторию...
Началось все с очередного розыгрыша, который Илья мне устроил. Довольно жестокого, надо сказать. Вечером десятого ноября, в День милиции, он выступал на какой-то «халтуре» (сегодня это носит гордое название «корпоратив»), а я сидела дома, припав к экрану телевизора, — шла очередная серия «Семнадцати мгновений весны». Вдруг звонок в дверь. Приоткрываю, не сняв цепочки, и вижу: на площадке стоит незнакомый солидный мужчина.
— Здесь проживает актер Илья Олейников?
— Да, здесь.
— Он дома?
— Нет, на концерте.
— Откройте, мне нужно с вами поговорить.
— Приходите с дворником — тогда открою.
Через минуту — опять звонок. За порогом — все тот же гражданин.
— Скажите, а вот эти кейс и портплед с концертным костюмом — не вашего мужа?
— Да, его.
— Я из Московского уголовного розыска, — незнакомец показывает удостоверение. — Ваш супруг проходит у нас по делу.
Ноги вмиг становятся ватными, рука, которой скидываю цепочку, дрожит.
Отступаю в прихожую, куда вслед за товарищем в штатском входит веселый (в смысле — навеселе) майор милиции, а за ним — совершенно «тепленький» Илюша. Как же я им всем выдала! Потом, конечно, и накормила, и крепким чаем — для протрезвления — напоила.
Простить мужа простила, но устроенное им потрясение запомнила, чтобы при удобном случае сделать «алаверды». И такой случай вскоре представился. Меня от работы откомандировали в Минск, где он в это время был с гастролями.
В столице Белоруссии селюсь в одной с ним гостинице. Уточняю номер, в котором живет артист Олейников, и подсовываю под дверь записку: «Дорогой Илья, я ваша давняя поклонница, стараюсь не пропускать ни одного выступления.
Во сколько бы вы ни вернулись сегодня после концерта, если у вас будет возможность, загляните ко мне в номер. Я завтра уезжаю, очень хотелось бы отблагодарить вас за доставленное удовольствие». Назвалась Маргаритой и указала номер своей комнаты...
Стук в дверь раздался после полуночи, когда я, не раздеваясь, уже дремала. Изменив голос, разрешила: «Войдите!» Появляется Илюша, видит жену и каменеет. На лице написано: «Вот так вляпался... Значит, Ирка уверена, что за мной водятся грешки, и решила подловить. Что теперь делать? Как оправдываться?»
А у меня, клянусь, даже в мыслях не было устраивать ловушку. Чем мог обернуться розыгрыш, дошло позже: а вдруг у Ильи случился бы инфаркт?
Ругала себя на чем свет стоит. Но это потом, а тогда надавала мужу тапочкой по физиономии и, выплеснув ревнивый гнев и захватив подушку, отправилась спать в его номер...
Конечно, сумасшедший успех «Городка» не мог Илюшу не радовать. Но эта форма была Олейникову изначально тесна. Он хотел сниматься в кино, играть в спектаклях. Чувствовал, что ему подвластны и драма, и трагедия. Но в кино (причем исключительно в комедиях) предлагали только маленькие эпизоды, порой даже не указывая в титрах фамилию. Эта невостребованность его страшно тяготила. Чтобы избавиться от мрачных мыслей и занять себя интересным делом, Илья начал писать книгу «Жизнь как песТня, или Всё через Жё», ставшую продолжением другой книги — «До встречи в «Городке», отрывок из которой я привела выше.
Некоторые главы «Жизни...»
родились на турецком пляже. Илья, когда стали собираться в отпуск, первым делом положил в чемодан большую стопку альбомных листов и несколько шариковых ручек. Начинал работать сразу после завтрака: садился в шезлонг и писал. Закончив очередной сюжет, просил прочесть текст вслух. Потом нещадно правил: вычеркивал, вписывал.
Он на мне многое проверял, хотя не раз и говорил в своих интервью: «Моя жена — человек с весьма своеобразным чувством юмора». Помню, однажды утром, едва открыв глаза, Илюша стал рассказывать — по обыкновению не очень внятно, через усы, будто что-то жуя: — Мне тут сон приснился...
Вдруг его можно это... Если стоим на сцене и выкинуть из песни абсолютно все согласные... Петь только гласными буквами... Например «И-и-о, и-и-о, а-ы-о...»?
— Ну и что будет? Что это за юмор? Кто поймет?
— А по-моему, это ты не понимаешь. Может получиться очень даже смешно.
Илюша оказался прав: над их с Юрой «Гимном гласности», спетом на мелодию пугачевской песни «Миллион алых роз», хохотала вся страна. Этот номер и сейчас один из самых популярных в юмористических программах, составленных из архивных записей.
Что касается книжки «Жизнь как песТня...», то с ней связана еще одна пляжная история.
Всю ночь мы плыли на пароме из Алушты в Анапу, к конечному пункту осеннего гастрольного маршрута, и прибыли в отель под утро. Завтрак, естественно, проспали. К морю вышли ближе к полудню. Сезон закончился, поэтому никаких киосков с пирожками в окрестностях не наблюдалось. Оглядев пустынный пляж, я взмолилась:
— Илюшенька, хоть что-нибудь поесть!
— Ну, ты пойди чего-нибудь поищи... — не отрываясь от какого-то журнала, порекомендовал муж.
И такая меня обида взяла! Бреду по пляжу, жалею себя, бедную, слезы по щекам катятся: «Все, разведусь на фиг! Жена с голоду умирает, а ему хоть бы что!» Вдруг вижу: пустая тележка с мороженым, а возле нее — компания парней и девчат. Лежат на манер солнечных лучей, головами в круг, и хохочут как сумасшедшие.
Подошла поближе, заглянула, чтобы узнать, над чем смеются, и увидела книжку мужа. Решила: «Ладно уж, не буду разводиться...» Вернулась к нашим шезлонгам, легла и стала тихо дожидаться обеда.
Музыку Илья начал писать задолго до нашего знакомства. Не зная нот, подбирал мелодии на гитаре, чтобы потом положить на них стихи — свои или чужие. Сознаюсь: красивые, мудрые и пронзительные песни в исполнении ухажера тоже сыграли роль в моей очарованности им.
Музыка жила в Илье постоянно. Часто, растолкав меня среди ночи, он говорил:
— Вот послушай... — и напевал только что родившуюся мелодию. Потом просил: — Ты скажи, какие это ноты, я их словами запишу, а то, боюсь, утром уже не вспомню.
Поворчав для порядка, диктовала:
— Фа, си бемоль, ля...
В 1985 году песня «Облака» на музыку Ильи Олейникова, Евгения Ростовского и стихи Николая Дуксина стала лауреатом фестиваля «Песня года».
Финальный концерт, который смотрела вся страна, проходил в ГЦКЗ «Россия». Конечно, Илюше хотелось выйти на сцену и вместе с замечательной исполнительницей Эдитой Пьехой получить диплом лауреата. Но именно в том году награды было решено не вручать. Илья расстроился как ребенок: «Это все из-за меня... Такое мое еврейское счастье...» Позже его песни брали в репертуар Надежда Бабкина, Ядвига Поплавская и Александр Тиханович, Игорь Скляр, дуэт «Чай вдвоем».
Ольга Александровна Аросева пела на своем бенефисе, а потом и во многих телепередачах романс на музыку Ильи и стихи Вячеслава Вербина «Актрисы прошлых лет». Песня «Судьба» в исполнении Надежды Бабкиной тоже стала лауреатом «Песни года», и опять Илья не поднялся за наградой на сцену — что-то помешало ему быть в тот день в Москве.
В 1999 году на экраны вышла криминальная комедия «Тонкая штучка» по сценарию Аркадия Инина и Татьяны Поляковой, в которой муж сыграл главаря бандитов Мотю. Персонаж был второстепенным, но зрителям запомнился. Спустя год еще одна комедия — «Алхимики». Ее режиссер Дмитрий Астрахан изначально видел в главных ролях Олейникова и Стоянова. Эта картина тоже имела успех. Казалось, теперь предложения посыпятся как из рога изобилия, но...
Сценарии мужу присылали, однако большинство из них не выдерживало никакой критики, и Илья отказывался. И опять я все чаще видела мужа погруженным в себя. С ним старалась быть веселой, заводной, но в душе умирала от тревоги: «А если вернется хандра?»
Когда Илья объявил, что по настоянию Дениса записался в спортзал, от радости разве что не сплясала: «Только бы занимался, только бы не бросил! Физические нагрузки — замечательное лекарство от меланхолии!» Илья, видимо, и сам это понял, потому что тягал железки до полного изнеможения. Вставал в семь утра (это с его-то «диванным режимом»!), ехал в спортзал, чтобы позанимавшись час, к десяти успеть на репетицию или запись, которые заканчивались ближе к полуночи.
На завтрак, обед и ужин — только «здоровая» еда: гречка, отварная куриная грудка, овсянка, шпинат, брокколи. Плюс протеиновый коктейль. По части фактуры природа к Илюше была не слишком благосклонна: покатые плечи, довольно широкие бедра, длинная тонкая шея, небольшая голова — просто подарок для художника-шаржиста. Но за несколько месяцев он «выковал» себе такое тело, что его фотографию с обнаженным торсом поместил на обложку мужской журнал.
Идея написать и поставить мюзикл родилась у мужа примерно в то же время, после поездки в Америку, где мы посмотрели несколько бродвейских спектаклей. Незнание нотной грамоты теперь не сковывало — Денис подарил отцу музыкальную компьютерную программу, которая «запоминала» сочиненную и сыгранную Ильей на рояле мелодию, потом он мог воспроизвести любой отрывок, придав ему аранжировку.
Осенью 2006 года, когда вся музыка для спектакля Ильей была уже написана, он показал несколько тем композитору Андрею Петрову.
— И все это вы сочинили для одного спектакля?!
— изумился Андрей Павлович.
— Я сейчас только половину сыграл. Вообще-то тем восемнадцать.
— Но это же расточительство! В любом музыкальном произведении должен быть один лейтмотив и две-три темы. А вы сочинили восемнадцать мелодий, каждая из которых — самостоятельное произведение. И вот я что еще скажу: заканчивайте-ка вы с «Городком» и пишите музыку.
Параллельно с работой над мюзиклом Илюша снимался в фильмах режиссера Максима Воронкова «Тайский вояж Степаныча» (к этой картине он написал еще и музыку!), «Испанский вояж Степаныча» и «Мексиканский вояж Степаныча». Партнершей мужа была Любовь Полищук. Она играла жену Степаныча. Во время съемок второго фильма Люба была уже очень больна, но держалась так, чтобы партнерам и в голову не приходило ее жалеть. После очередного эпизода уходила с площадки стиснув зубы, а возвращалась с улыбкой. Не думаю, что сделанный в грим-вагоне укол способен был совсем снять дикую боль в позвоночнике, но хоть немного отпускало. Приезжая домой со съемок, Илюша говорил: «Какая же Люба молодец! Как она держится... И как играет...»
О том, насколько серьезна болезнь Любочки, группа узнала уже по окончании съемок «Испанского вояжа...».
Все бросились рекомендовать врачей, какие-то процедуры, лекарства. Полищук отвечала: «Я уже все это проходила, ребяточки, спасибо большое».
Премьера фильма состоялась в первые дни 2007 года, а Любочка умерла в конце ноября 2006-го. «Испанский вояж...» стал ее последней работой в кино. Ранний уход Любы потряс Илью. Наверняка он примерял ее судьбу на себя и очень боялся, что не успеет поставить «Пророка».
Музыка для мюзикла была написана, либретто на очень хорошем литературном языке — тоже. Их автор — давний партнер Ильи по сцене и друг Николай Дуксин — должен был сыграть одну из главных ролей — роль Старика. А Илья — роль Пророка. Поставить спектакль взялся польский режиссер Януш Юзефович, автор мюзиклов «Метро» и «Иствикские ведьмы», к производству видеоинсталляций готовы были приступить специалисты, получившие «Оскара» за создание компьютерных спецэффектов в фильме «Властелин колец».
Мы привыкли, что мюзикл — это нечто веселое, развлекательное, зачастую с незатейливым сюжетом.
А в «Пророке» поднимались очень важные, может быть, даже самые главные для каждого человека вопросы: для чего я родился на свет? Так ли живу? Перед достойным ли преклоняюсь и открываю душу? Слепой Старик, предчувствуя скорую кончину, отправляется на поиски Пророка, чтобы услышать, что ждет его за смертной чертой. И случайно забредает на свалку, хозяин которой в злую насмешку над слепцом выдает себя за Пророка. Он готов поведать Старику о будущем, но только после того, как тот расскажет всю свою жизнь...
Все было готово к воплощению замысла, оставалось найти деньги.
Потенциальные спонсоры, к которым обращался Илья, относились к нему в высшей степени уважительно. Заверяли, что рады бы помочь, но не имеют такой возможности. Наблюдать, как из мужа каждый день по капле уходит радость, было выше моих сил. Понимала: художник не может всю жизнь ходить беременным! Ему надо произвести выношенного «ребенка» на свет, увидеть, как он делает первые шаги. И я сказала Илюше: «Ну что ты мучаешься? У нас же есть деньги. Давай их и вложим. Не хватит — продадим квартиру, все равно большую часть времени живем за городом». И мы вложили в «Пророка» все, что имели.
Премьера состоялась тридцатого августа 2007 года в Минске. По окончании спектакля зал встал и аплодировал минут двадцать. В тот же вечер Илюше позвонил один очень известный московский антрепренер: «Я сейчас видел «Пророка». Хотел побывать на спектакле инкогнито, но вот не удержался — звоню, чтобы сказать: это было потрясающе! Ты большой молодец!»
Вскоре после премьеры Илюша принял крещение. Был светлый, совсем не питерский день, и в Никольскую церковь, где отец Богдан проводил обряд, через открытую форточку вдруг влетел воробей. Начал степенно расхаживать по храму, вскидывая головку, всматривался в лица. А когда обряд подошел к концу, взлетел Илюше на плечо, чирикнул — и юркнул в форточку. Знаете, как зовут воробьев в народе? Жидами. Будто кто-то из близких с небес — и Клары Борисовны, и Льва Анатольевича уже много лет не было на свете — подал знак: дескать, не сердимся, сынок, что принял христианскую веру, одобряем твое решение и благословляем.
Даже сейчас, когда пишу эти строки, по коже бегут мурашки...
Нам предстояло перевезти спектакль из Минска в Питер, где нашлась подходящая для грандиозного действа площадка — Театр имени Ленсовета. Но только для доставки девяти тонн декораций и на то, чтобы смонтировать их, требовались немалые деньги. Средства мы получили, став победителями конкурса «Лучший театральный проект года», организованного мэрией Санкт-Петербурга. Теперь нужно было найти профессионального продюсера. Однако восхищавшиеся спектаклем антрепренеры брать на себя хлопоты по его рекламе, поиску спонсоров не спешили.
«Пророк» не мог принести «быстрые» деньги — куда проще было поставить и возить по всей стране спектакль с парой актеров и двумя стульями в качестве декораций.
И нам самим пришлось стать продюсерами «Пророка». Вот только специалисты мы в этом деле были «аховые»: ни денег достать, ни рекламу организовать. Дохода спектакли не приносили. Чтобы платить за аренду театра, зарплату актерам и техническому персоналу, приходилось брать в долг у друзей. Отдавали из того, что Илюша зарабатывал на «Городке», потом снова брали — уже у других приятелей и знакомых. Однажды, когда просить взаймы стало не у кого, а я все еще пыталась куда-то звонить, с кем-то встречаться, муж сказал: «Прошу тебя, давай закончим. Больше о «Пророке» не хочу слышать ни слова».
И с такой болью, с таким страданием это было сказано...
Газеты с упоением писали о провале мюзикла Ильи Олейникова, строили догадки, как он, должно быть, переживает об огромных финансовых потерях из своего кармана. Все это было неправдой. Люди, посмотревшие «Пророка», по сей день, встречая меня или Дениса, говорят о неизгладимом впечатлении, которое произвел на них спектакль. Так о каком же провале может идти речь?! Что же касается финансов, то ни я, ни Илюша ни на минуту не пожалели о потраченных деньгах. Для нас обоих главное — что «Пророк» был поставлен.
Илья продолжал сниматься в «Городке», играл в антрепризах: вместе с Ниной Усатовой и Семеном Фурманом в «Улице Вашингтон, 36, 2 этаж, кв. 8» режиссера Модеста Абрамова; с Ирой Мазуркевич, Сергеем Барковским и Самвелом Мужикяном в «Сутенере поневоле», поставленном Натальей Леоновой.
Большой удачей было, когда Илью пригласили в Театр Сатиры на роль следователя в спектакле «Идеальное убийство» Андрея Житинкина. В этой пьесе муж играл со своим любимым педагогом Ольгой Александровной Аросевой.
В основе всех постановок были хорошие пьесы, но опять же комедийные. Посмотрев один из спектаклей с участием Ильи, режиссер Владимир Бортко сказал мужу: «Ты прекрасный актер, но тебе надо играть другую драматургию». И вскоре позвонил с хорошей новостью: «Через некоторое время приступаю к съемкам «Тараса Бульбы», на тебя там одна роль замечательно ложится. Небольшая, но очень яркая — еврея Янкеля, который рассказывает Тарасу, что видел Андрия у поляков...»
Илюша тут же перечитал повесть Гоголя и так загорелся ролью, что только о ней и думал.
А через пару недель выяснилось: кто-то из кинематографического начальства счел выбор режиссера не очень удачным — как же так, мы будем снимать трагедию, а вы предлагаете актера из «Городка». Янкеля в фильме сыграл талантливый питерский актер Сергей Дрейден. Когда мы, посмотрев картину, вышли с Ильей из кинотеатра, он сказал: «Дрейден потрясающе сыграл. Боюсь, я бы так не смог». И в этом тоже был весь Илья. Абсолютно не завистливый и способный по достоинству оценить талант другого актера. Но на дух не переносивший настоятельно продвигаемых посредственностей...
Пиарить себя Илюша никогда не умел.
Случалось, узнав о намерениях талантливого режиссера ставить фильм по интересному сценарию, звонил и напоминал о себе: если для меня что-то найдется, я готов. Как правило, не находилось. И дело было не только в прочно приклеившихся образах из «Городка», но и в яркой, весьма специфичной внешности, которую не скроешь никаким гримом. Если бы кто-то взялся написать под него серьезный сценарий! Если бы Илюша понял, что его драматический талант востребован! Может, и болезни, которая унесла его жизнь, не случилось бы...
Вирус Илюша подхватил в конце октября. А иммунитета, на который я так надеялась, уже не было — его убили «химия» и облучение. Двадцать девятого октября мужа привезли со съемок «Городка» с температурой тридцать восемь. Я позвонила лечащему врачу. Он порекомендовал средства, хорошо помогающие при ОРВИ и простудах: жаропонижающее, витамины, обильное питье.
К утру Илюше стало совсем худо.
Приехала реанимационная бригада, врачи которой и поставили диагноз «Вирусный сепсис». В больнице, куда Илюшу немедленно доставили, он подтвердился. Серьезности положения доктора от меня не скрывали, но я все равно верила: Илюша поднимется. И сам он тоже очень хотел жить. Хотя, наверное, где-то в глубине души чувствовал, что уходит...
Денис, узнав, что папу положили в больницу, в тот же день прилетел из Москвы. Вошел в палату, наклонился над кроватью:
— Папочка, я привез тебе лекарство.
Илья попытался улыбнуться: — Хорошее?
— и после маленькой паузы: — Что ж я, сынок, такой невезучий?
А меня Илюша пытался подбадривать. Уже когда совсем лишившись голоса, лежал в реанимации (мне разрешали находиться рядом с ним), написал записку: «Хорошую я халтурку тебе подбросил, а?»
Дышать ему с каждым часом становилось все труднее — пришлось подключить к аппарату искусственной вентиляции легких и погрузить в искусственный сон. Но и теперь я даже думать себе не позволяла о самом плохом. Десятого ноября вечером мы были у мужа в палате вместе с Денисом. Сын беседовал с доктором, а я, наклонившись над кроватью, шептала: «Илюшенька, борись. Держись, Илюшенька...» И вдруг, не открывая глаз, он повернул голову в мою сторону.
Услышал. Потянулся на голос...
Мы уехали из больницы домой в десять вечера, а в половине пятого утра Илюши не стало. Врачи позвонили Денису на мобильный сразу же, но он не стал меня будить — пожалел. Только услышав из-за двери, что я встала, вошел в комнату и сказал: «Мамочка, папы больше нет». Я не поверила. В висках стучало: «Этого просто не может быть! Он должен был поправиться!»
Мы с сыном благодарны всем врачам, медсестрам, нянечкам тех больниц и клиник, где пытались спасти Илюшу, помочь ему. Они сделали все, что в их силах, и скорбели об утрате вместе с нами...
Провожал Илюшу весь город. Несмотря на дождь, люди шли и шли к Театру Эстрады положить к установленному на сцене гробу цветы, проститься и сказать слова благодарности.
А потом оставались под ледяными потоками на улице, чтобы проводить Артиста аплодисментами. Никогда не забуду маленькую девочку, которая спросила у мамы:
— А почему все плачут?
— Они прощаются с очень хорошим дядей. И замечательным артистом. Он из «Городка».
На всем пути, по которому двигалась траурная процессия — от Невского проспекта до Софийского собора в городе Пушкин, где отпевали Илью, — был зеленый свет. Водители других машин, встав у обочин, жали на клаксоны — протяжные, печальные гудки заполнили улицы и переулки любимого города Ильи Олейникова...
Одиннадцатого ноября 2013-го исполнился год, как Илюши не стало. Но чем дальше печальная дата, тем яснее понимаю: Илья всегда рядом. Каждый час, каждую минуту. Помогает и защищает. Меня, сына, внуков... Вот и Денис, в жизни которого за этот год произошло много значимых событий: выпуск нового альбома, приглашение в качестве актера в антрепризный спектакль, участие в популярных телепрограммах, рождение второго сына Даниэля, замечательного здорового малыша — не устает повторять «Это папа. Он там, на небесах, просит за меня. За всех нас...»
Подпишись на наш канал в Telegram