Влад сказал мне тогда: «Мы мужики. Женщины слабые, они у нас за спинами стоят. И мы должны защищать их до потери пульса, деньги зарабатывать... Какие бы сложности в отношениях ни возникали. Одного нельзя прощать — предательства. Если предала — все. Ты свободен от всех обязательств».
После смерти Влада в его телефоне нашли несколько абонентов, записанных как «Враг-1», «Враг-2», «Враг-3».
Классный повод для пересудов. Кого только не причисляли к этим «врагам»: и знакомых, и поклонниц, даже родных. На самом деле с этих номеров звонили журналисты. Задавали невинные вопросы типа: «Какой характер у вашего героя Котовского?» Получив ответ «Я играл человека, который одновременно и бандит и командир, он изобретателен и изворотлив, поэтому ему ничего не стоит избежать смертного приговора», составляли фразы: «Я бандит и изобретателен, ничего не стоит избежать приговора» — и вывешивали запись в Интернете. Или интересовались у Влада, как он себя чувствует. Тот отвечал, что был приступ панкреатита и сейчас проводится ряд мер, чтобы ему побыстрее встать на ноги. А в газете писали: «После Нового года Галкину в больнице ставят капельницы, чтобы очистить кровь от вредных веществ».
«Ну конечно, — сразу же думали читатели, — от алкоголизма лечат!» Что темнить, такая болезнь может быть спровоцирована выпивкой, даже небольшой дозой коньяка, но не всякий человек с панкреатитом — алкоголик, тем более что его обострение часто происходит и от стресса. А люди верили в эту чушь, вот что ужасно. Он был настоящим мощным мужиком, но актером, а значит — ранимым человеком. Влад не мог понять, почему его с таким рвением пытаются уничтожить, представить монстром, опустившимся типом. Стая шавок может загрызть медведя, это и произошло.
Мне кажется, такого, как он, парня в нашем кино больше нет. Чтобы так сочетались сила, достоинство, честность, широта души, обаяние и доброта. По отдельности все это встречается, но чтобы вместе — не вижу примеров. Влад был единственным.
Познакомились мы в девяностых, пересеклись у общих друзей. Я — врач-стоматолог, а зубы лечат все, в том числе и актеры. Разговорились и выяснили, что оба фанатеем от автомобилей. Было нам лет по двадцать пять — двадцать семь. Влад рассказал, что в кино застой, сниматься никуда не зовут и попросту говоря — из звездного мальчика Гекльберри Финна он превратился в никому не нужного Владика.
Надо помнить, как мы тогда жили: время голодное, жрать нечего. А вокруг жуткий бандитизм со всей его «красотой»: крутыми тачками, малиновыми пиджаками и золотыми цепями на бычьих шеях. Там были деньги, и неудивительно, что крепкие пацаны стали уходить в уголовщину один за другим. Влад тоже смахивал на «авторитета» — накачался так, что мама не горюй, пятьдесят восьмой размер в плечах был.
Ему нравился этот образ, его декларируемая независимость: коротко стригся, носил кожаные куртки, ездил на «БМВ». Купил шубу из волка с огромными хвостами. Спрашиваю: «Зачем она тебе?» — «Понравилась!» Видок был — тот самый, на мой взгляд, не очень приятный, но всем сразу становилось понятно: это человек из другого мира.
Вот показательный пример: сидим с друзьями, кто-то заговорил о детях, о воспитании, и Владик вдруг задает такой вопрос:
— Захаров, тебя чем в детстве пугали?
— Как положено, бабой-ягой и ментами: мол, будешь плохо себя вести — придут и заберут.
— А мне мама говорила, что за вентиляционной решеткой живет Мефистофель.
Страшно было... Но я потом до этой решетки добрался, выломал, выпотрошил оттуда весь мусор, и врагу пришел конец.
Человек, которого в три года пугали Мефистофелем, который уже в школе читал Ницше и Борхеса, прекрасно разбирался в литературе и философии, но при этом был физически подготовлен как боец спецназа, — вот это Влад.
Рассказывал, каким был упертым: «Четыре-пять лет стукнуло, а я все не выговаривал букву «р». Меня отправили в летний детский садик. Когда мама приехала навестить, я заплакал: «Забери меня отсюда!» А ей некуда ребенка девать, не на кого дома оставить. Чтобы утешить, она нашла выход: «Как только научишься произносить букву «р», тут же вернешься!» На следующей неделе приезжает, а я ей свободно так, четко: «Здр-р-равствуй!»
Ну и пришлось меня в Москву везти».
Это тоже очень важный момент — Елена Петровна и не подумала сказать: «А все равно не получается, сидеть с тобой некому, побудь-ка ты в садике!» Влад рос с четкими представлениями: слово дал — держи.
Как понимаю, обычного детства у него толком не было — с девяти лет снимался в кино: «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», «Этот негодяй Сидоров». О своем родном отце никогда не говорил, о бабушке несколько раз упоминал с большой любовью. Помню, рассказывал о коммуналке, о том, что грудничком спал в чемодане. Но кто тогда иначе рос? Мы все не из богатых семей. И детских прихотей: «Хочу икры, хочу машинку «феррари» — у нас не было.
Когда в девяностые денег совсем не стало, Влад пошел работать на телевидение в программу криминальной хроники. Их тогда десятками на каждом канале показывали, мрачное было время. Отработал два дня и говорит:
— Я лучше жрать не буду, чем с таким дерьмом жить.
— Ты чего? Боевики же смотришь?
— Тут от меня требуют человеческие несчастья с таким смаком преподносить, чтобы у домохозяек котлеты изо рта выпадали. А это не кино, все сюжеты про реальных людей, понимаешь?
— Но это — работа, за нее хорошо платят.
— Заниматься этим принципиально не стану.
Отработал в двух-трех передачах и уволился в никуда.
У Галкина-старшего тоже очень сильные мужские позиции. Борис Сергеевич — великий актер Советского Союза. Парни уходили служить только из-за высокого образа десантника — мужественного, смелого, крепкого, который сумел создать на экране Борис Галкин. Влад показывал письма, адресованные его отцу: «Борис Сергеевич, я ради вас в армию пошел». То, что Влад владел рукопашным боем, приемами карате, — это все папина заслуга. Тот всегда говорил: «Парень должен быть сильным», таскал Влада по воинским частям, где сына звезды советского кино с удовольствием обучали боевым приемчикам. Об отце Владик всегда отзывался с большой любовью, говорил, что он человек огромного масштаба, искренний и порядочный.
Елена Петровна, мама Влада, — очень хороший человек, но тоже с жестким характером. Сын ею гордился. Рассказывал, что она обладает просто энциклопедическими знаниями и редким упорством. Вообще не понимаю, как они вместе существовали. Три таких личности рядом — это же дурдом. У сильных людей как? Позиция не объясняется, не аргументируется, а декларируется. Не соглашаешься — значит, должен встать, уйти и жить отдельно, просто из уважения к семье. Думаю, поэтому Влад рано ушел из дома. В первый раз он женился студентом, лет в восемнадцать. Через год развелся, однако с тех пор снимал жилье. Но, сколько его знал, если не было съемок, четко раз в два-три дня приезжал к родителям. Я таким отношением к своим, к сожалению, не могу похвастаться — вечно не хватает времени. Сейчас в лучшем случае появляюсь в отчем доме раз в две недели, а он всегда находил возможность навестить Елену Петровну.
Машу, младшую сестру, очень любил.
Росла она не самой здоровой девочкой, Влад за нее переживал, оберегал. У него было два номера ее телефона: «Маша-1» и «Маша-2». Первый знали родные и друзья, второй — только Владик.
Родители надеялись, что она тоже найдет себя в мире кино. Полагали, что смогут здесь помочь дочке. Но Маша уехала в глубинку, километров за восемьсот от столицы, стала работать поваром. Брат уважал этот выбор. При каждом удобном случае встречался с Машей. Говорил, что счастлив за сестру: мол, у нее там и дом с садом, и полно зверья, она живет в гармонии с собой — пишет сказки и рисует. Влад вообще ценил людей, которые придерживаются своей линии и знают, что делают, когда и зачем.
Про свою личную жизнь Галкин не распространялся, не был любителем болтать. Ни одного разговора про то, как в школе с девочками целовался, как в институте гулял, на ком женился. Знаю лишь, что Влад четыре раза в ЗАГС ходил, но эти темы были закрыты. Бывшие женщины его не забывали, пытались вернуть. Но он никогда не оборачивался назад.
С актрисой Михайловой, последней женой, Влад познакомился в лифте театра. Даша ставила спектакль «Дело №...» по мотивам романа Достоевского «Братья Карамазовы» и пригласила Галкина на роль Мити. Понравились друг другу, он стал ее завоевывать: пообедали, что-то рассказал, насмешил — у Влада было отличное чувство юмора. Так что эта постановка их и свела.
Мне кажется, Даша — единственная женщина, которую Влад по-настоящему любил.
Она очень сложный человек: серьезная, упертая, в чем-то сильная и что особенно важно — спокойная. У Владика к ней было совершенно рыцарское отношение: люблю, целую, букеты, машина у подъезда. На жену отводилась половина жизни. Влад был совсем не меркантилен. Купил квартиру и записал на Дашу. Хотел, чтобы у той была отдельная от ее матери жилплощадь. Тещу зять, скажем так, не очень жаловал. Земельный участок в Первомайском оформил на маму, Елену Петровну. Все раздавал, говорил: «Я мужик — всегда на себя заработаю».
Машины ценил за двигатель, а не за понты. Купил «порше», немного покатался и сдал: «Заберите, она нормально не ездит». Для Даши авто выбирал с точки зрения безопасности, плавности хода, цена не имела значения.
Сначала взял джипчик «сузуки джимни» — маленькую, не слишком красивую, но очень надежную машинку, однорамную. Он мне все рассказывал про эту раму, которую пробить невозможно, говорил, что за жену теперь может не беспокоиться. Потом новый разговор: «Даше нужно возить театральный реквизит». Купил ей машину побольше, «лексус».
Надо понимать, что жена была старше Владика на шесть лет и изначально по-житейски умнее. Кроме того, по-моему, в ее характере присутствует некая доля меркантилизма. А Влад был открытый, большой, сильный ребенок, совершенно бескорыстный и при этом абсолютно нетребовательный в плане быта. Сам готовил, гладил, ему все было несложно. Звонит: «Миш, приходи, я классный шмат мяса купил». Метал его на сковородку, за те пять минут, что мясо жарилось, строгал огурцы с помидорами, туда же укропчика с лучком — он очень любил зелень, все время что-то с ней готовил.
Ловко так, сноровисто. И не считал, что жена должна подать ужин или помыть за ним посуду.
Не знаю, любила ли Михайлова мужа, а вот от него слышал не раз: «Даша — самая большая любовь моей жизни». Хотя думаю, что для Влада, как и для меня, женщина — прежде всего тепло, уют, забота. А этого в их доме не было. Да, все красиво — мебель современная, занавески. Даша как творческая натура хорошо чувствует стиль. Чистота, порядок. Но что в наше время говорить о быте? Посудомоечная машина, стиральная — включил, и все дела. Ощущение дома, тепла ведь из другого складывается. Чтобы Даша с порога мужу на шею кидалась, ластилась или к его приходу жареная картошка на кухне шкворчала — такого не помню. Там, скорее, было похоже на партнерство, чем на семью, а с годами в подобной ситуации становится тяжело существовать.
Я с первой женой вот так же прожил десять лет.
Она практически ничего по хозяйству не делала, и казалось, что это даже здорово: мужик все может, он независим, клево! Сейчас понимаю: если любишь — стараешься для человека. Уверен, что и Влад душой это чувствовал, но никогда никому не говорил. Если хоть кто-то заявит, что слышал от него жалобы, — соврет, Галкин был абсолютно скрытный человек в этом плане.
И все же надо отдать Даше должное: она единственная, кто смог прожить с Владиком десять лет. С ним ведь было очень сложно, его нужно было уметь выдержать, это ураган! Вокруг Галкина бесконечная «движуха»! Например, звонит на Новый год: — Миш, бери жену и поехали отмечать.
— Куда?
У меня же пост! — сам Влад не постился.
— К Леше Серебрякову, семейство поздравим.
У Леши трое детей, все приемные: у его жены Маши девочка от первого брака и двое мальчиков, которых они взяли из детдома. Заявились на Арбат, поиграли с детьми, подарили какую-то ерунду — елочные игрушки: магазины все уже закрылись, но было весело, душевно.
Или тот же Серебряков зовет:
— Захаров, айда на Арбат памперсы собирать!
— Какие памперсы, зачем?
— Для детского дома. Галкин будет «рожей торговать».
Приезжаю, нахожу аптеку. И слышу там знакомый голос: «Уважаемые граждане. Давайте всем миром поможем детям-сиротам!» Влад стоит возле стенда с детскими товарами, на полу картонная коробка с деньгами. Он с каждым покупателем перебросится словом, расскажет что-то про дом малютки. Ну кто после этого сможет «зажать» сто-двести рублей? Через час набрали денег примерно на тридцать упаковок. К этой сумме своих добавили: Влад портмоне полностью опустошил, мы с Лешей тоже не поскупились. Все памперсы, что были в аптеке, увезли малышне, забили машину Серебрякова по самую крышу.
Влад никогда деньги как таковые на благотворительность не давал. Это была его твердая позиция, и я ее разделяю: слишком легко рубли к жадным лапам прохиндеев прилипают, не проконтролируешь.
Своими руками помочь, головой, именем — не вопрос, сколько угодно. Купить нужные вещи, девочек из православного женского детского дома, тяжелых, отказных, которых никто не берет, поскольку они дети алкоголиков и наркоманов, отвезти к врачу — пожалуйста. Владику очень хотелось сделать для них что-то приятное. Придумал подарить синтезатор: «Есть такой, у которого на клавишах ноты нарисованы и лампочки загораются на тех, которые надо нажать. Легче будет выучиться». Весь Интернет облазили, нашли хорошую «Ямаху», купили, привезли в детдом. Потом я видел, как девчонки на ней играли, и вроде даже мелодия получалась. Влад с пол-оборота велся на то, что ему казалось важным: «Если понимаю, что надо сделать, сделаю. Ненавижу пустые фантазии». Энергии его хватило бы на троих.
Даша говорит: «Сток на кухне засорился, вечно в раковине застревает твоя зелень». Влад не будет советовать: «А ты прочисти или вызови слесаря». Он идет в магазин, покупает самый лучший измельчитель пищевых отходов, сам устанавливает его под мойку. Потом всех обзванивает: «Тащи курицу, посмотришь, какую мощную штуковину я в раковину поставил, даже кости перемалывает!» И в доме неделю веселье: друзья являются с курами и взирают, как уничтожаются кости. Даша все это вечное бурление терпела.
Он не соответствовал привычному образу актера, когда непонятно откуда руки растут. Запросто мог смастерить кровать или стол. Звонит Игорю Волокитину, другу из МЧС: «Цепи против скольжения достань, а? Пожалуйста, нужно очень». Захожу в гости через пару дней, а он на этих цепях полки повесил. Просто фантастика, как классно смотрелось!
Финские знакомые рассказали, какие у них коттеджи теплые. Владик опять загорается: «Все, строю финский дом!» Тут же привез на дачу десяток людей, бревна заказал. Потом, когда узнал, что доставили не тот диаметр, новое решение: «Отправьте часть бревен в московскую квартиру. Интерьер изменим». И таки приспособил эти деревяшки! Приходил ко мне в клинику, смотрел, как зубы делаю, интересно ему было. Советы давал, где какой уголок срезать, чтобы выглядело красивее.
Галкин считал, что имеет право стукнуть кулаком по столу: «Как сказал, так и будет!» Мужское начало проявлялось в нем очень мощно. И Даша, надо признать, понимала, что во Владе не самодурство играет, просто он не считает порой нужным доказывать свою точку зрения. Случалось, и мы с ним спорили, например о мотоциклах.
Влад предлагал: «Миш, давай сейчас разойдемся, а завтра ты позвонишь и скажешь, что я был прав». В большинстве случаев так и происходило.
Другом Влад был уникальным. Однажды у меня возникла тяжелая жизненная ситуация — сильно поссорился с женой. Вышел из квартиры в полном ауте, только собаку взял. Сел за руль, поехал незнамо куда. Влад с Женей, еще одним нашим другом, вызвонили меня, нашли и отвезли к Галкину домой.
Неделю жил у Влада с Дашей на Смоленке. Он ради меня съемочные дни отменил, вставал в пять утра, чтобы разбудить, накормить, помочь собраться на работу. Специальный легкий супчик варил, поскольку меня на нервной почве тошнило от всего. Оставлял в клинике со словами: «Никуда не уходи, вечером заберу» — это чтобы я глупостей не натворил, потому что истерики были не дай бог!
Влад сказал мне тогда: «Мы мужики.
Женщины слабые, они у нас за спинами стоят. И мы должны все для них делать: защищать до потери пульса, деньги зарабатывать... Какие бы сложности в отношениях ни возникали. Одного нельзя прощать — предательства. Если предала — все. Ты свободен от всех обязательств».
Даша терпела такого, мягко говоря, неудобного гостя. Да еще и с собакой не самой простой — таксой охотничьей натасканной. Хотя они оба были против животных в доме, но тут сразу заявили: «Живи спокойно и делай что хочешь».
У нас с Владом были одинаковые фигуры, он только в плечах чуть шире. И мы оба любили джинсы, толстовки, кроссовки, рубашки — ярко расшитые, разрисованные...
Поэтому запросто одеждой менялись. Владик мог прийти ко мне домой, выбрать в шкафу то, что понравилось, а свои вещи бросить и уйти. Мама моя потом все соберет и — в стиральную машинку.
Сто раз бывало — Галкин возьмет у меня из шкафа рубашку, я возмущаюсь:
— Влад, повесь обратно, сегодня сам ее надену.
— Что такое? Это вообще-то не твоя вещь, а моя!
Забывали, что кому принадлежит. Жен наших постоянный обмен шмотками раздражал. Сложно было объяснить, что это своего рода декларация мужского братства, женщины не легко с подобным мирятся. Но Владу нравилось меняться со мной одеждой, и вопрос был закрыт, это не обсуждалось.
Он для каждого определял место в своей жизни: для Даши было одно, для друзей — другое, и это не смешивалось. Лидеры не вступают в дискуссии. Ему вообще не нужно было ничего никому доказывать. И Даша в конце концов всегда с ним соглашалась.
Влад не любил смотреть свои фильмы, сразу переключал, если натыкался в телевизоре. Разговоров вроде «Тебе понравилось, как я сыграл?» — «Да, отлично!» — и сопли ручьем у нас не было. Мужики так не общаются.
На тусовках он редко появлялся, не любил их. Ходил, только если нужно для работы. Что ему там было делать? И выпендриваться не стал бы, и актерские дрязги обсуждать. И правильно делал, не давал лишней пищи для слухов всяким паразитам.
Единственный раз я приехал с ним в кинотеатр «Октябрь» на премьеру очередного «Джеймса Бонда» — Владу надо было с кем-то по делам буквально на минуту пересечься. Ввалились в фойе, и тут же нас какие-то журналисты стали просить: «Встаньте поближе друг к другу». Влад — мне: «Зря пришли. Сейчас наснимают и в «голубые» запишут. Валим отсюда».
К своей популярности он относился спокойно. Про поклонниц, которых было очень много — и в подъезде поджидали, и на мобильный названивали, говорил: «Это у них детское, можно стерпеть». А вот когда пальцем тыкали, раздражался. Раз приехали на выставку мотоциклов на Красной Пресне, шага не успели сделать, как Галкина со всех сторон окружили, принялись щелкать: «Сядь на мотоцикл, попозируй». А ему нельзя, он тогда рекламировал какую-то автомобильную марку, по договору запрещено было сниматься.
Но людям этого не объяснишь. Всего ничего на выставке и пробыли, через пять минут сбежали.
В автосалонах Владу еще хуже приходилось. Образ рубахи-парня из «Дальнобойщиков», доброго, крепкого и смелого, у люмпенизированного народца воспринимался как сигнал «пойдем выпьем, обнимемся, побратаемся». Требовали: «Распишись мне в паспорте!» Влад вначале вежливо реагировал: «Ну, ты понимаешь, документ будет недействителен, найди что-нибудь другое, дам автограф». — «А давай на спине... на руке... на лбу». Конечно, это бесило, но он сдерживался. В очень редких случаях мог гавкнуть: «Иди ты...» Из-за таких поклонников, собственно, «Дальнобойщиков» и не любил. А вот «Диверсант» ему нравился, «В августе 44-го...»
тоже. Жаль, что «Котовского» так и не увидел, мне кажется, он там самого себя сыграл.
На съемках продолжения «Диверсанта» Владу не повезло: повредил коленный сустав, он же все трюки сам выполнял. Пришел к нему в больницу, спрашиваю:
— Как случилось-то?
— Прыгнул с высокого парапета и попал левой ногой на мокрую шпалу, она в траве лежала, ее не заметили и не убрали. А на мне офицерские сапоги на скользкой кожаной подошве. Нога вывернулась в обратную сторону. Вышиб мениск. Прибежал врач, заморозил, вроде боль утихла. Режиссер говорит: «Потихонечку работаем дальше» — снимать же надо. И я думаю: «Вроде как болит, но не смертельно».
Влад рассказал, что в следующей сцене сигал вниз со склона, а там в узком месте стояли другие актеры. Ладно бы просто прыгал с высоты, так еще ППШ в руках. Понятно, что он смотрел на актеров, чтобы не ударить никого железкой по голове, они же без шлемов были. Семь дублей нормально все проходило, а на восьмом кто-то догадался положить ему под ноги мешки с песком, чтобы смягчить приземление. Он ногой попал между ними, и это уже было все.
— Ну и кто виноват? — злился я. — Продюсеры, потому что не остановили съемку? Режиссер?
— Да никто. Я один. Когда понял, что повредил мениск на шпале, должен был сказать: «Стоп!» Но не стал. А как же: надо сниматься, нельзя подвести людей. Дурак, короче!
Вроде как все понимает, говорит умно, а выписался — и опять на площадку. И снова везде сам. Понятно, каскадеров мы не берем, мы сами с усами! У нас же гордость пацанская. Съемки срывать тоже не будем, потому что нельзя людей подвести — это святое. Другой вопрос: почему этим пользовались, почему позволяли с тяжелой травмой бегать и прыгать? Укололся, перевязался — и вперед, а потом две недели в больнице. Оттуда опять на съемки и опять в палату. Девять операций. Чистили, влезали, вынимали, заливали, промывали... Почти год мучился с ногой, каждая сцена надрывала мениск.
И Даша, и отец с мамой, и друзья требовали: «Прекрати немедленно сниматься без дублера!» Но разве человек, который прыгал с парашютом, ездил на всем, что ездит, скакал на всем, что скачет, — мог смириться со своей физической проблемой?
Бегал до того момента, пока сниматься стало невозможно. Боль в ноге дикая: в больнице занесли инфекцию, он практически потерял коленный сустав.
Одиннадцать суток Влад овощем пролежал в гнойном отделении, ничего не соображал. Температура за сорок, то в лихорадке трясется, то потом обливается, бредить начал. Представить страшно: в колене было три дырки, через которые врачи то промывали сустав, то мази туда закачивали. Влад не жаловался, не стонал, но много позже признался мне: «Когда в себя приходил, даже о смерти думал — такая адская боль была».
Та же Даша, которую позже обвиняли в корысти, совершала тогда поступки, которые должны быть оценены. Как и я, полную смену у постели сидела, кашей с ложки мужа кормила, судно подкладывала, ночью в коридоре на каталочке спала.
Все делала спокойно, без суеты и лишних нервов: уверен, что переживала за Влада, но сдерживала свои эмоции. Для тяжелобольных людей очень важно, чтобы никто не взрывал их психику. Думаю, эта забота большую роль сыграла в выздоровлении Влада.
Елена Петровна в клинику не приезжала. Она не очень здоровый человек. Бориса Сергеевича я в палате тоже не видел, но Влад много раз говорил, что благодарен отцу за помощь, подробностей не знаю.
Галкин есть Галкин. Немного оклемался — сразу включился во внешний мир. Звоню ему:
— Я купил машину.
— Да ну, чудовищно интересно! — было у него такое любимое словечко.
— Приезжай, покатаемся.
— С ума сошел, ты же на костылях! И время — одиннадцать ночи. Кто тебя за ворота выпустит?
— Да ладно! Давай быстрее, ты врач, тебя пропустят.
Подъехал к больнице, договорился с охраной. Влад выскочил на костылях, покатался со мной и довольный вернулся в палату. Никакого нытья на тему «Я превратился в инвалида, жизнь закончена, теперь в кино не позовут!» у него не было.
Опять же Дашина заслуга, что Влад нормально ходить стал. Нашла врачей, договорилась, потащила его в Германию, а это не в соседнюю поликлинику сходить: все было на ней — билеты, гостиница, такси, договоры с клиникой.
Влад это оценил и был жене очень благодарен.
Сделали эндопротез. Сначала, конечно, побаливало, ходил с поддержкой, а потом вполне резво побежал, и на лошади ездил — он же заводной. Времени после операции всего ничего прошло, и вдруг предлагает:
— Поехали в парк «Волен» под Дмитров, на горных лыжах покатаемся.
— Влад, у тебя сустав!
— Ты спустишься, а я постою посмотрю.
— Замерзнешь на хрен!
— Тогда я с маленькой горочки!
Конечно, этим не закончилось: через полчаса он перся на «красную» трассу, вопил от восторга, когда на скорости в крутой поворот входил, а потом сидел в раздевалке и плакал от боли.
На съемках Влад пощады себе не давал, выкладывался полностью, переснимался, переделывал.
Никогда в это время не пил, не бузил, работал очень четко. Уставал сильно, возвращался нервный, возбужденный. Обычно звонил перед вылетом: «Встреть меня в аэропорту». Я понимал, что он мог бы без проблем взять такси, но ему необходимо было увидеть знакомое лицо, поговорить. Влад очень тяжело и долго приходил в себя после съемок. Говорил: «Я могу нафантазировать гораздо больше, чем это нужно для роли».
Пугающие бывали картины: он сидел в зале прилета один, в стороне от людей, и плакал.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Сейчас пройдет.
Сажал Владика в машину и вез домой. Со мной ему было проще, потому что я не отношусь, слава богу, к киношному цеху.
Когда «Дальнобойщиков» снимали, можно было позвать его как в фильме: «Сашок!» — и Влад тут же оборачивался. Я, конечно, подкалывал:
— А чего ты откликаешься?
— Отвяжись от меня!
Он актер, для него естественно проживать судьбы своих героев. Но для друзей такая способность к перевоплощению — неприятное качество, потому что иногда не понимаешь, с кем общаешься. С этим просто приходится мириться.
Помню, закончив сниматься в сериале «По ту сторону волков», Влад стал читать статьи про людей, заживо погребенных в могилах. А до того ничем таким не интересовался.
— Хватит мракобесия! — возмущался я.
— Не могу перестать думать об этом.
А после роли Ивана Бездомного в фильме «Мастер и Маргарита» вообще жуть была, просто безумие какое-то. Влад сочинил множество стихов, постоянно их декламировал. Возвращался из Питера взвинченный, садился за руль и носился по городу, энергию выплескивал. Меня тоже звал:
— Поехали покатаемся!
— Влад, я сейчас в клинике.
— Тогда через час за тобой заеду.
— Не надо. Ты уже выпил, тебе водить нельзя.
Вез как-то его зимой из Шереметьево, он уже «тепленький». Сказал, что в Питере на натурных съемках промерз до костей и выпил в самолете, чтобы согреться. На Ленинградке, примерно на середине пути, говорит:
— Останови.
Я притормозил, он вылез и пошел по кромке дороги, кругом машины несутся. Смотрю, его мотает из стороны в сторону. Постарался вразумить:
— Ты вообще соображаешь, что делаешь?
— Мне надо проветриться.
Еду рядом, жду, когда в себя придет, с ним же не подерешься — силища такая, башку запросто снесет.
Раз пять Влад садился в машину и снова вылезал. Пока я не пристегнул его ремнем безопасности.
— Сейчас тебя домой отвезу, там делай что хочешь!
Да, куролесил, к таким его выходкам мы привыкли, но чтобы достать пистолет и стрелять, как после «Котовского», — нет, это для всех друзей было шоком.
Однажды Влад сказал, что хорошо бывает взглянуть на ситуацию со стороны. Это дает возможность не улететь за собственной песней и не бежать впереди паровоза — задавит же. Вот этот самый паровоз в образе Котовского его и нагнал. Он просто не успел посмотреть на происходившее с ним сторонним взглядом. С шашкой наголо набегался на съемках и чумовой, заведенный, полностью расторможенный, вернулся в Москву.
Уставал он до предела: отбарабанил шестьдесят дней подряд без единого выходного. Зашел в «Тики-бар» на Садовой-Кудринской, попросил выпить, бармен дал ему виски. А вместо второй порции, поскольку Влад и так был сильно навеселе, предложил стакан газировки, из лучших побуждений. Но правильнее было налить. Влад от алкоголя агрессивным не становился: устроить дебош, буянить — такого ни разу не было. То, что Галкин был запойным, — вранье. Да, случалось, когда выходил из роли, пил, это ему помогало стресс снять. Мог прогуляться по пяти барам, выпить в каждом по рюмке, вернуться домой и лечь спать. Даша, конечно, его поведение не одобряла — кому нравится общаться с человеком «под градусом»? Но она лучше других знала, что Влад — не алкоголик, до поросячьего визга набираться не будет.
Он и одну бутылку мог не допить.
И вот Владик на волне комдива Котовского взбеленился: как это — ему отказали? На камерах видеонаблюдения заснято, как он стулом ударил по барной стойке и из травматического пистолета бабахнул по стакану.
Вызвали мента, сначала тот пытался его образумить. Потом прибыл наряд, у Владика хватило ума на рожон не лезть — пошел с ними обниматься. Извинился, сказал: «Все, ребята, я ухожу». Но уйти не дали, пошли на принцип: «Стрелял — ответишь». Дальше, по версии наряда, он милиционера по лицу ударил. Так ли это — не знаю, видео нет, а Владик не помнил: когда в отделение приехали журналисты и стали выпытывать подробности драки, он уже не мог ответить ничего вразумительного.
Говорили, что посаженного в «обезьянник» Влада Борис Сергеевич собирался выкупить. Врут, он просто приехал в милицию как отец и спокойно поговорил с сыном. Тот отдал ему свои телефоны: «Не волнуйся за меня. Я посижу». Выпустили Влада утром с подпиской о невыезде.
Вернулся домой, а тут Даша, всегда спокойная, вдруг разнервничалась, стала говорить, что необходимо отмазаться от этой истории. Но такой немужской поступок был для Влада противоестественен.
Не хочу озвучивать имена людей, которые предложили ему дело замять. Влада это взбесило: «Ничего не нужно! Натворил дел — должен отвечать». Они еще раз предложили и еще. Закончилось тем, что Галкин встал на дыбы: «Вы что, с ума посходили? Я мужик, а мужики так не поступают!» В истории с барменом не могу Владика оправдывать, человек обязан сдерживаться.
Беседа у меня с ним была на эту тему, мужской разговор, спокойный, ровный. На мои расспросы он ответил: «Ты не понимаешь? Ну есть во мне энергетические излишества!»
Это правда. Владик обладал неимоверной силой. С Вовой Турчинским (тоже сильный, смелый мужик был и улыбался хорошо, как Влад) они на шоу каскадеров вдвоем встали на крышу машины и поехали. Я кричу:
— Ребят, вы здоровые люди вообще?
Вокруг огонь, все взрывается, у Владика рожа пыльная, обгоревшая, но такая счастливая, и он орет во все горло:
— Ох, хорошо!
Они ловили кайф от таких вещей.
На суде Влад сказал: «Да, виноват, прекрасно все понимаю и не собираюсь прятаться, как мальчик. Раскаиваюсь, для меня этот поступок еще более дикий, чем для общественности, и совершенно нетипичный».
Но все вокруг будто с цепи сорвались. Вроде кроме того, что Галкин в баре по стакану выстрелил, больше и обсуждать нечего. Куда бы ни пошел, везде на него кидались папарацци, в каждом СМИ склоняли его имя. Говорили, что пьет, себя не контролирует, что ролей уже нет и не будет. Журналисты ошибались: предложений сниматься стало очень много. И за съемочный день предлагали платить вдвое больше. Но понятно, что Влад переживал. Спрашивал: «Мишка, я не понимаю, почему люди такую ерунду воспринимают так ярко?» Да, это было хулиганство — никто не спорит, никто Влада не оправдывает, в первую очередь он сам себя не оправдывал.
Но история ерундовая и не заслуживала всей этой истерии. Ну, побуянил парень. Ну, получил за содеянное условный срок. Надо было на этом закрыть тему и не добивать человека.
Едва раздавался звонок, Влад трубку мне подпихивал:
— Разговаривай.
— Почему?
— Устал я.
Тогда и появились «Враг-1», «Враг-2» и так далее. Влад никак не мог понять, что происходит, жрал себя: «Я гад, я нашкодил, но почему на этом пытаются заработать?! Это же чудовищно!» Затравили, просто психологически уничтожили парня.
Говорю ему:
— Люди деньги делают, ты воспринимаешь все слишком остро.
— Ни разу не было, чтобы кого-то избил, сорвал съемки, устроил дебош.
Я же ментов играл. Почему все забыли?
Пообщайся с Владиком я или кто другой из друзей тогда в баре, ничего бы не случилось. Он был абсолютно положительным человеком. Никогда не самоутверждался за счет кого-то — это удел незрелых, несостоявшихся личностей, а Галкин все себе уже сто раз доказал. Возникшая шумиха, как он считал, в один миг разрушила его образ крутого и правильного парня. Думаю, эти мысли Влада и сломали.
Много говорят о том, что Даша бросила Галкина. В одном из интервью она так объяснила причину: «Влад выпивает, а лечиться не хочет». Отвечу прямо, чтобы закрыть эту тему: Влад сам ушел от Михайловой. Это было его решение, которое он ясно высказал жене, как всегда это делал. Предупредил Дашу, что вызвал бригаду, которая упакует его вещи в коробки и вывезет.
Почему ушел — точно не знаю. Влад не трепло, он никогда не жаловался на жену, такие вещи переживал внутри. Не думаю, что это были проблемы «мужчина — женщина» или тема алкоголизма. Что-то его не устроило глобально. Мне кажется, Даша начала давить на Влада, воспитывать, а это не про Галкина. У него был определенный взгляд на жизнь. Я запомнил сказанные им слова, что кто-то выбирает поход за товарищем, а кто-то — поход перед товарищем. Кто-то становится вторым, кто-то становится лидером.
Влад по всем статьям был ведущим и давления не терпел.
Звонит мне:
— Миш, поможешь снять квартиру?
— Постараюсь найти рядом с собой. Тебе надо, чтобы все вокруг камерами просматривалось, а мне — чтобы к тебе с работы не мотаться через всю Москву.
Дня через два нашел жилье на Садовой-Спасской. Он переехал и почти все время стал сидеть дома, в монитор уличной камеры смотрел. Выходил только если во дворе никого не было: почистит машину от снега и обратно. Когда я подъезжал, Влад нырял в мою «тачку», и мы ехали кататься. Продукты ему ночью из «Метро» привозил, кормить-то его кто-то должен был.
Борис Сергеевич иногда между съемками заглядывал, мы с ним пару раз у Влада пересекались. Я видел, что отец расстроен тем, что с сыном творится, но Владик не тот человек, чтобы другому мужчине, даже отцу, в жилетку плакаться.
Настя Шипулина периодически заходила, не знаю как часто, я ее не встречал, у нас разный распорядок жизни, не совпадающий.
Про их длительный роман много врут. Познакомились они на съемках фильма «Любовь на сене» в 2009 году — Настя была продюсером картины. Но отношения начались только после того, как Владик ушел от Даши, то есть роман длился всего несколько месяцев. Он был честным парнем, не бабником и никогда не «шлялся». Но Настя Шипулина в истории Влада присутствовала, от этого никуда не деться.
В конце декабря они с Владом съездили в Питер. Для него это была некая сердечная отдушина: никто за ним не наблюдает, свободен. Погулял с подругой несколько дней, вернулся буквально перед Новым годом. И опять в квартире закрылся. Понятно стало, что Настя его из депрессии не вытянула.
Даша мне звонила время от времени, спрашивала, как у Влада дела. Однажды поинтересовался:
— Чего ты ему не позвонишь?
— Он со мной не общается, не берет трубку.
— Разбирайтесь сами, не мое это дело. Мне нужно, чтобы Галкин был живой и здоровый. Остальное меня не касается.
Пока Влад по допросам ходил, у него обострился хронический панкреатит: что он там ел месяцами на съемках — один бог знает, и характер нервный, взрывной, эмоции реально зашкаливали, да и выпивка поспособствовала.
Несколько раз в Боткинской лежал, просто о проблеме не распространялся. Привык жить с болью.
Еще до всей этой истории с судом в очередной раз загремел в клинику. Когда его выписали, я заглянул в гости. Он между делом говорит:
— У меня машина в больничном дворе осталась. Пойду завтра с утра аккумулятор менять.
— Тебе это надо? Мороз на улице, охлаждаться нельзя, посадишь организм к чертовой матери.
— Все равно пойду.
Думаю: «Вот упрямый!» Поехали вместе в автомагазин, купили аккумулятор, поставили, машина все равно не заводится. Плюнули, разошлись по домам. А утром мне на работу, и он поехал один, занялся ремонтом, от перепада температур у него случился спазм сосудов головного мозга. Днем звонит:
— Я в больнице остался.
— Что случилось?! Ты в каком отделении?
— В неврологии. Потерял сознание рядом с машиной.
Дело в том, что Владик еще в юности на отцовской «Волге» влетел в бетонный столб из-за пьяного, перебегавшего дорогу не в том месте. Машина несколько раз перевернулась. В результате аварии у него слева на затылке даже остался шрам.
Галкина и в Афганистан служить из-за этой травмы не пустили, а он просился. С тех пор при усиленных нагрузках или если погода менялась — у Влада тут же начинала болеть голова. Он жаловался: «Башка просто кипит».
А после суда ситуация обострилась. Его в больницах подлечивали, физически становилось немного лучше, а в душе — все те же разлад и самоедство: Влад же актер, ему надо чувствовать себя героем, борцом за порядок и справедливость, а на него навесили ярлык алкаша и беспредельщика. И он, если честно, просто потерялся. Одно дело самому с собой разобраться. Начать жизнь с чистого листа при упертом характере Владика было вполне реально, но бороться со всем светом он не смог, страшно устал. Все было не в его пользу: болячки, алкоголь под рукой, у близких постоянно быть рядом не получалось.
У каждого закаленного стекла есть предельная величина напряжения, даже бронированное бьется, что говорить о живом человеке?!
Мы с Игорем Костенко, еще одним другом Влада, старались хоть как-то ему помочь: перед уходом домой, выставляли мензурки с таблетками, стикеры к ним приклеивали, когда что пить. Если я видел, что Владику совсем плохо, ставил капельницу и сидел рядом без света, чтобы не беспокоить, только периодически по зеркальцу проверял: дышит — не дышит?
Мама не приходила, не могла. Она незадолго до этого перенесла очередную операцию. Но звонила каждый день, они общались. Папа, для Владика очень значимый человек, приезжал нечасто. А по-моему, должен был подойти к сыну, встряхнуть его и сказать: «Слушай, ну-ка давай соберись с духом, иди работать».
Или другим способом помочь — посидеть рядом, за руку подержать, в макушку поцеловать, как маленького. Не знаю...
Влад вспоминал, как в двенадцать лет пошел с отцом в кинотеатр смотреть фильм «Этот негодяй Сидоров», где у Галкина-младшего была главная роль. Борис Сергеевич сказал, что увидел на экране профессионального артиста, который точно понимает, что делает. После его слов сын чуть не взлетел. Всю свою жизнь он хранил в себе возникшее тогда ощущение счастья.
Вот это и нужно было Владу: внимание от самых близких людей, а не от того, кто миску на стол поставит. Это он и от меня получал.
— Владик, чего хочешь?
— Да не надо мне твоих разносолов, макарон свари.
Хочу и не могу помочь, потому что не слышу его, я — просто друг. Влада надо было не умом, а сердцем понять, в душу заглянуть. Тепла и уюта, о которых крепкие мужики не просят, но в которых нуждаются, вот этого не хватило. Думаю, Влад не открылся отцу в полной мере, не вывернул душу. А тот, видимо, не догадался, не почувствовал, насколько сыну плохо.
Безусловно, мы все виноваты: чего-то недодали ему, не вытащили. Значит, и я не смог прыгнуть выше головы и тоже не прав. Мне кажется, Влад ушел от нас, не получив той любви, что заслуживал.
Когда произошло самое страшное, Игорь первым забеспокоился: — Влад с утра к телефону не подходит, отец тоже ему не дозвонился.
Я приехал, стучал в дверь — тишина. Будем вскрывать.
— Ты уверен?
— Понимаешь, дверь закрыта изнутри. А если ему плохо? Сердце остановится — все, конец. Приезжай, квартиру ты снимал, без тебя открывать нельзя — незаконно.
— А родители где?
— В Питере.
Вызвали уполномоченных, они взломали замок...
Влад был мертв. Он лежал на кровати. На столе стоял томатный сок, я привез упаковку в четверг вечером для себя, Владик никогда его не пил. Нашли подсунутую под дверь короткую записку от Насти: «Позвони».
Все на своих местах, никаких следов присутствия посторонних, на полу немного крови.
Потом пошли слухи, что Влада убили из-за денег, которые он снял дня за три-четыре до смерти. Деньги действительно были, но Влад никогда их дома не хранил, сразу пускал в дело. Он ведь расселил коммуналку в центре и начал делать бешеный ремонт. Борис Сергеевич верил, что на сына напали, и я сначала тоже, но потом разобрался в ситуации и пришел к другому выводу.
С медицинской точки зрения его смерть объясняется просто: криз панкреатита. Как следствие — повышение давления, сосуды полопались. Влад лежал ничком, в естественной позе, видно было, что сам упал. Никто его не толкал, не бил. А случайно убить, уронить — ну, ребята, его нельзя было случайно уронить!
И в «смертной справке» написано: остановка сердца, так что криминала никакого нет. А то, что кровь на полу, — тоже нетрудно объяснить. Человек плохо себя почувствовал, стал метаться по квартире. Разбил локоть. По пути из ванной на кухню, чтобы там перебинтоваться, забрызгал пол кровью. Я на сто процентов уверен, что Влад умер своей смертью.
И совершенно не верю врачебной записи, что в крови Галкина было семь промилле алкоголя, уже три с половиной — смертельная доза. С промилле явная ошибка, чья-то небрежность, возможно, перед семеркой забыли приписать ноль и запятую, это где-то сто граммов водки.
Бутылка действительно была, пустая лежала в комоде, и никаких отпечатков, кроме принадлежавших Владику, на ней не обнаружили.
Может, кто у него в гостях и был перед случившимся, но зная Влада, я уверен, что это не чужой человек, не случайный.
Такая же невнятная картина и со временем, которое Влад мертвым пролежал в квартире. В прессе пишут: от тридцати шести до семидесяти шести часов. С четверга на пятницу Владик разговаривал с друзьями по телефону, а квартиру вскрыли в субботу днем. И когда говорят, что он два дня мертвый лежал и никто не спохватился, это неправда.
Даша от меня узнала о смерти Владика. Она сильно переживала, отказывалась верить, даже переспросила:
— Правда, что умер?
— Да, приезжай к нему на квартиру.
— Не могу, лучше ты ко мне.
В тот же вечер был у нее, мы поговорили, она проплакалась.
Отпевали Влада в маленьком старинном храме Преподобного Феодора Студита у Никитских Ворот, там же, где его и крестили. Елена Петровна Дашу в храм не пустила. Она ее не любила, считала, что та не заботилась о муже и не захотела рожать от него ребенка. Но вряд ли Влад обсуждал с мамой свои отношения с женой.
Владик хотел ребенка, и Даша, насколько знаю, о том же мечтала. Не сложилось… Причина, думаю, была во Владьке — слишком много работы, наркозы, лекарства, да еще нервные и физические перегрузки. Но он на эту тему особо не распространялся.
Любить или не любить Дашу — личное право Елены Петровны. Даша в сторонке у храма постояла. Но ей не могли запретить попрощаться с мужем на Троекуровском кладбище, на Аллее актеров. Пришли Алексей Серебряков, Сергей Маковецкий, Вилле Хаапасало, Владимир Гостюхин — офигенные мужики, классные; два Игоря, «ментовской» и Волокитин. Вообще друзей у Влада было немного, он говорил: «Есть несколько человек, которых я могу назвать друзьями, а остальные — товарищи от слова «товарообмен».
Надо сказать, что во Владькиной жизни был любопытный персонаж — Галина Жолонковская — девушка, которая выдает себя за его венчанную жену. Я и сейчас периодически вижу ее на кладбище. От знакомых слышал, что она до сих пор рассказывает про их с Владом якобы любовь и связь. По- моему, все это бред чистой воды.
Вообще, смерть больших людей всегда сопровождается грязью и дележом.
Даже обсуждать это не хочу, особенно тему имущества. Где в съемной квартире у Влада хранились ценности, я знал. Все собрал и отдал Борису Сергеевичу: «Вот деньги, кольца, часы... Еще есть вещи, которые взял постирать, уж извините, принесу позже».
Пятикомнатная квартира, дорогая машина, деньги — это все огромное состояние, что кому досталось, понятия не имею. Выяснять никогда не стану, я даже за своими шмотками к родителям Владика после его смерти не пошел, не надо мне ничего.
Общие друзья сказали, что у Даши появился какой-то немец, за которого она собирается или уже вышла замуж.
Но проезжаю мимо ее дома — машина стоит. Наверное, Даша все-таки в городе, не уехала с ним.
А вот дочка Михайловой Василиса от первого мужа, актера Максима Суханова, точно в Москве. Она после окончания Щукинского училища играет в Театре имени Вахтангова. У них с Владиком были очень хорошие отношения, хотя Василиса и жила большую часть времени у Дашиной мамы. Я уверен, он был бы рад ее успехам.
Сейчас Елена Петровна осталась совсем одна. Ей, уже пожилой женщине, с ее больными ногами, зимой, по льду, даже в аптеку сходить было трудно. Но это еще полбеды, найдутся люди — помогут, я лишний раз заеду. Страшнее другое — духовная потеря: много лет в ее жизни была крепкая мужская поддержка, было на кого в любой беде опереться, а теперь такой поддержки нет.
Елена Петровна говорила, что собирается переехать к Маше. Может, это было бы хорошо для них обеих.
Мое личное мнение: Влад был ближе к маме. Это вообще в природе человека. К тому же она как художник и сценарист умела прислушиваться к людям, просто побыть с ней рядом — уже душевно.
Ко мне как к сыночку Елена Петровна никогда не относилась, но мы были друг другу не чужие. У нее такой абсолютно московский, открытый дом — c чайком и сигареткой на кухне. С Владиком или без — неважно, всегда можно было приехать, сказать:
— Был рядом, решил заглянуть.
— Есть хочешь? Чаю налить?
— Сделай лучше кофейку. А я тебе плошку очередную нашел! — она много лет собирает разрисованные керамические тарелки с городами.
Елена Петровна редко откровенничала, она сдержанный человек, обычно посидим, перекинемся простыми словами — ну и хорошо, мне самому это близко. Владик был такой же.
Год назад какие-то сволочи ограбили мою квартиру, все вынесли к чертовой матери, сожгли фотографии, бумаги...
Пришел к Елене Петровне:
— Мне нужно хоть что-то на память о нем. Остался только один снимок, и тот в телефоне. Влад же не любил фотографироваться.
— Бери все, что хочешь.
— Можно кольцо с большого пальца?
Отдала без разговоров. Владькино кольцо для меня очень символично. Это — связь, союз, единство, бесконечность времени и память о дорогом человеке. Он говорил, что в жизни каждого есть моменты, которые должны оставаться тайной. Влад прав, я не спорю, но если эти «тайны» порочат имя моего друга, значит, надо внести ясность. Я не психолог и не летописец Владькиной жизни, но возьму на себя смелость подвести итог: он прожил мало, всего тридцать восемь лет, но с чистым сердцем, отчаянно и ярко.
Подпишись на наш канал в Telegram