«Я благодарен своей второй жене. За то, что предала меня сейчас, пока у меня есть желание жить и работать, а не позже, когда стал бы стареньким, — вот это было бы по-настоящему страшно».
— В сценарии фильма «Между нот», который я задумал давно, но лишь сейчас приступил к съемкам, любимая женщина бросает героя со словами: «Не могу с тобой жить! Ты — как ботинки, модные и современные, но натирающие ногу до крови.
Пошел ты на фиг!» Написал этот финал несколько лет назад — и как напророчил: теперь все это случилось со мной...
Я очень похож на своего отца и думал, что повторю его историю: папа в пятьдесят лет женился на своей студентке, которая была на двадцать шесть лет моложе его, и они прожили душа в душу четверть века, до самой папиной смерти. Но моя семейная сага повторила отцовскую лишь в виде фарса. Сегодня я с ужасом смотрю, во что превратилась моя любимая жена, которую еще недавно считал своим последним пределом и с кем собирался прожить в сумасшедшей любви остаток дней. Эпатаж на грани фола: наделала татуировок, увеличила грудь, сильно похудела и стала на себя не похожа... Стопроцентная трансформация.
Это я «выпустил джинна из бутылки»: устроил ее работать на телевидение. Она увидела себя по телевизору и словно сошла с ума. И что теперь? В своей программе отпускает такие шуточки, что берет оторопь. Например: «Кто на мои сиськи посмотрит, у того автоматически тоже вырастает...» Одно радует — этот канал мало кто смотрит. Она же стала обвинять меня, что я ревную ее к успеху. К какому успеху?!
Обидно, что позорит мою фамилию, которую я за шестьдесят пять лет ни разу не запятнал. Как-то сказал: «Я хотел бы забрать у тебя свою фамилию, будь, пожалуйста, Анной Панасенко, как раньше, а не Грачевской. Жаль, юридически ничего сделать не могу». Тем не менее благодарен своей бывшей жене. Во-первых, конечно же, за дочь. А во-вторых, за то, что предала меня сейчас, пока я еще полон сил, планов, желания жить и работать, а не позже, когда стал бы стареньким, — вот это было бы по-настоящему страшно.
Говорят, первое впечатление — самое верное.
В случае с Анной это не сработало. Мы встретились в 2008 году на предпремьерном показе фильма «Стиляги» в ГУМе. Я увидел роскошную красавицу с блестящими глазами, которая «отрывала» буги-вуги в группе девушек и парней, изображавших стиляг. Она с наслаждением прыгала, плясала и была просто наполнена жизнью. Я не мог оторвать глаз. Анна тоже обратила на меня внимание, мы познакомились. Она не знала, кто я, никогда не слышала моего имени.
После показа поехали пить кофе, разговорились. Помнится, я начал цитировать новеллу Леонида Андреева «Ангелочек». Она изумилась и сказала, что это ее любимый автор. Говорила, что я единственный из всех ее знакомых, кто вообще знает такого писателя.
Ей было очень интересно все, что рассказываю, я же был счастлив поделиться своими знаниями, опытом. Очень скоро у нас вспыхнул бурный роман. Теперь некоторые знакомые спрашивают: «Неужели ты с самого начала не почувствовал фальшь?» Не почувствовал! Не было фальши. До сих пор уверен, что Аня искренне влюбилась, меня просто накрыло ее любовью!
Я тогда начал снимать свой первый полнометражный фильм «Крыша» и сразу взял Анну первым ассистентом. У нее соответствующее образование — режиссер театра и массовых зрелищ, но не было опыта работы. Приехала из Санкт-Петербурга, где окончила университет культуры и искусств (родом она из Харькова), а тут вдруг превратилась аж в «помрежа»! Анна просто рыдала от счастья, сценарий «Крыши» знала наизусть, все съемки провела за моим плечом.
Потом стала работать кастинг-директором на «Ералаше» — подбирала детей для сюжетов. Ей нравилось творчество, нравилось ездить в командировки на съемки. Никаких корыстных мотивов я близко не замечал, глупости все это.
Хотя со стороны, наверное, все выглядит так: красотка вышла замуж за старика, родила ребенка и получила все, что хотела, — московскую прописку, вид на жительство, квартирку... Да, я забрал Анну из жуткого жилья — вонючей комнаты, которую она с подругами снимала в Москве. Не умела плавать — обучил. Потом сказал: «У тебя должна быть машина», купил машину и научил водить, Анна сдала на права. В нашей жизни не было фальши, мы были счастливы. Она была благодарна и постоянно доказывала свою любовь. С удовольствием выбирала для меня одежду, покупала рубашки, следила, чтобы я хорошо выглядел, заботилась...
Да и я покупал с наслаждением все, что она хотела, мы даже такую шутку-афоризм придумали: «У меня муж такой жмот, все вещи скупает, какие ни попрошу...»
Как-то в Новый год завязала мне глаза — я понял, что ждет сюрприз, думал: что же это будет? И вдруг услышал звуки живой скрипки и фортепиано. Это Анна пригласила музыкантов, и они долго играли мои любимые мелодии классической музыки. Этим она растрогала меня до слез.
Почти целый год Анна собирала все мои интервью, рассказы и стихи, издала книгу «Идущий по солнечной стороне жизни». И вручила мне в мой день рождения, зачитав предисловие, которое она сама написала, слова тронули всех гостей: «мой муж — гений», «человек, который делает меня счастливой», «самый лучший мужчина на Земле».
И еще: «Не перестаю восхищаться этим человеком с сумасшедшей энергией...»
Помню, мы смотрели какой-то фильм, я заснул, а Анна долго гладила меня по голове. Она бывала со мной в моей компании, сидела рядом, могла часами слушать, как мы с друзьями обсуждаем Достоевского, Набокова или спорим о преимуществах и недостатках ислама по сравнению с христианством. Она искренне пыталась стать близким мне по духу человеком.
Со мной она впервые побывала за границей. Помню, как расплакалась от умиления и счастья, увидев потрясающий закат на Красном море. Говорила: «Спасибо, что показал мне эту красоту». Ее пробивало, она умела чувствовать.
Для нее мир открылся, заиграл новыми красками.
Чтобы вы знали: я никогда не испытывал недостатка в женском внимании. Анну же выбрал потому, что видел, понимал, как она меня искренне любит, до глубины души, как я для нее дорог и важен. И я не мог не открыть ей свое сердце. Как она переживала, как волновалась за меня, как ревновала! Сегодня многие говорят: «Да она тебя использовала, это же было видно невооруженным глазом!» Но даже после ее предательства я утверждаю: все это глупости! Я абсолютно исключаю корыстные мотивы со стороны жены.
— Как вы сделали Анне предложение?
— Это она мне его сделала. Когда я спросил: — Что подарить тебе на день рождения?
— Аня ответила:
— Твою фамилию!
В 2004 году, расставшись с первой женой, я сказал, что никогда больше не женюсь, и потом все вокруг мне долго тыкали этим. Но ведь вправе же человек передумать? Я тогда называл Аню «моя Нобелевская премия», от которой только сумасшедший может отказаться. Думал, счастье привалило за мое доброе отношение к людям и к жизни. Но если честно, жениться не хотел. Не был морально готов к свадьбе и прочим условностям, связанным со всеми этими церемониями. Уговаривал Аню:
— Зачем тебе это нужно? У нас колоссальная разница в возрасте. А вдруг я заболею, вдруг со мной что-то случится?!
И слышал в ответ:
— Это неважно — я готова возить тебя в инвалидной коляске, если будет нужно.
Я видел глаза, полные обожания. И сделал этот серьезный шаг. О чем теперь жалею.
Свадебное путешествие мы провели в Италии. Потом побывали в Египте, Турции, Таиланде, катались на слонах, гладили лемуров, обезьян. Побывали и в Америке: Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лас-Вегас. Аня прыгнула с башни высотой двести шестьдесят метров. Рвалась повторить этот безумный поступок, но я не позволил.
Она все чаще стала заговаривать о ребенке, и я сдался — видел, как она меня любит. Хотя и сегодня считаю, что здравомыслящий человек не имеет права в шестьдесят три года заводить малыша.
Где гарантии, что он успеет поднять его на ноги? Анна не могла какое-то время забеременеть, очень переживала по этому поводу. Когда мы были в Нью-Йорке, ей вдруг стало плохо. Я испугался, думал — чем-то отравилась. Оказалось — токсикоз.
Роды были тяжелыми, мы очень волновались. Когда Анна рожала, я ждал под дверью палаты вместе с ее мамой, первым взял дочку на руки и заплакал от захлестнувшей меня волны нежности и любви. Васенька — это абсолютное чудо, чистейшее создание, нежный мой цветочек. Я посвятил ей песню, от которой все рыдают. А доченька внимательно слушает мои песни и танцует — раскачивается из стороны в сторону. На это невозможно смотреть равнодушно. Недавно мы с Васенькой играли, она меня задела, и я притворился, будто плачу. А она обняла меня, стала целовать, гладить, и тут я разревелся уже по-настоящему...
Мы с Анной рассказывали нашу историю в программе Оксаны Пушкиной, в «Пока все дома».
В «Сегодня вечером» у Андрея Малахова я пел ей песню «Я тебя люблю», а она смотрела на меня распахнутыми глазами. И все это было перед самым закатом нашей love story. А теперь Василиса, наверное, никогда не узнает, что такое полноценная семья, и мне особенно больно от этого.
— Когда брак дал трещину?
— В первые дни знакомства Анна убеждала: «Я обошла все ночные клубы. Они мне больше неинтересны». Но на деле вышло с точностью до наоборот: дочке не исполнилось и года, как молодая мама вовсю окунулась в московскую ночную жизнь. Васенька оставалась на попечении бабушки, моей тещи (задолго до беременности Анна уговорила меня разрешить ее маме переехать из Харькова и жить с нами, я разрешил.
Признаем: не каждый мужик пойдет на это!), и со мной. Бывало, просыпаясь среди ночи, доченька вопросительно лепетала: «Мама?» — я подходил и укачивал, чтобы она заснула.
Свою клубную жизнь Анна оправдывала тем, что стала работать на телевидении. Заявляла: «Хочу, чтобы наша дочка гордилась не только знаменитым папой, но и успешной мамой». Но вправе ли мать восьмимесячной крохи тусоваться по всяким сомнительным местам?
Вдруг начала обвинять меня, что я изменился, стал стариком. Говорю: «Я такой же, как был. Это ты изменилась глобально. И тебя перестало занимать то, что было интересно раньше».
Впрочем, мне совсем не хочется анализировать, «раскладывать по полочкам», как рассыпалась на осколки наша красивая сказка. Слишком грязно, мерзко, противно даже произносить — есть вещи, которые невозможно простить: измена, ложь, подлость.
Но хватит уже об этом — много обсуждали в прессе, да и в Интернете навалом видеоматериалов с участием моей теперь уже бывшей жены.
Когда чаша моего терпения переполнилась, подал на развод. С Анной договорились, что буду платить ей хорошие алименты на содержание дочери. Оставлю машину, куплю трехкомнатную квартиру, где оплачу ремонт и обстановку, чтобы ни в чем не нуждались. Так и сделал. До сих пор не понять, почему вдруг я стал для Анны худшим человеком на Земле? В конце концов она нашла оправдание своим ночным тусовкам: в одном интервью заявила, что приходит поздно, чтобы не видеть своего теперь уже бывшего мужа!
Откуда такая ненависть?
Она рассказывает журналистам о причинах нашего развода. Якобы я против ее актерской деятельности и даже насмехался над ее стремлениями делать карьеру и творить. Но я-то знаю правду. Поэтому слова о «творческих разногласиях» выглядят абсолютной нелепицей, а то и вообще — очередной ложью.
Могу сказать, что заставку к ее программе «Осторожно, Анна Грачевская» придумал я. Парадоксально, что ее работа на интернет-канале не оплачивается, она не получает ничего. Как-то — мы с Анной еще были семьей — я позвонил директору канала: — Ну так же нельзя!
Конечно, я прокормлю свою жену, но труд любого человека должен быть оплачен.
На что директор ответила:
— Не хочет вести бесплатно — никто не держит...
Так что существует Анна сейчас, скорее всего, на алименты.
Хотя живем мы на одной территории: в ее новой квартире, купленной мною, идет ремонт. Когда он завершится, Анна с мамой и Василисой переедут туда. К большому сожалению, я буду редко видеть родную доченьку, с которой с каждым днем все интереснее и интереснее общаться. А еще грустно, что ребенок, мне думается, не будет расти в гармонии — полной дружной семье, где его родители любят и уважают друг друга.
Я же, скорее всего, поменяю свою теперешнюю квартиру на меньшую, потому что оказался в серьезных долгах: набрал кредитов. Купил квартиру побольше, когда начали жить с Аней, платил за дом, который строил задолго до женитьбы. Плюс покупка квартиры Анне. Так что предстоит выкручиваться. Лично мне ничего не нужно — на тот свет ничего не заберешь, у гроба нет карманов. А для своей дочки я готов вывернуться наизнанку.
История с Анной меня многому научила... Как говорится, обжегшись на молоке, дуют водку. Я, правда, водку не дую, но обжегшись, сто раз подумаю, прежде чем что-либо изменить в своей личной жизни. Может, еще полюблю кого-то, приближу к себе. Но жениться — ни за что!
— Выходит, с первой женой Галиной вы замечательно прожили почти тридцать пять лет. Не жалеете, что развелись?
— Меня то и дело спрашивают: «Может, тебе вернуться к Галине?» Все почему-то уверены, что я ушел от нее к другой женщине. Это не так: после расставания я пять лет прожил совсем один. Дело в том, что когда наши дети Максим и Ксения выросли, мы с Галиной стали отдаляться друг от друга. Она ушла в свои заботы и хлопоты, окунулась в строительство и ремонты, и я со своими историями, новыми проектами стал ей неинтересен. Но мне, творческому человеку, нужно как воздух, чтобы если уж не восхищались мною, то хотя бы удивлялись вместе со мной. Во мне копилась не то чтобы обида, а непонимание ситуации. Накопилось и выплеснулось: решил, что буду жить один.
Так честнее и лучше для нас всех. Год снимал жилье у метро «Алексеевская», затем купил квартиру в доме театра «Ленком».
Я благодарен Галине за большую часть жизни. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать, только вернулся из армии. Пошли с другом в кинотеатр на мультфильмы и встретили симпатичную девушку с круглыми коленками. Поженились через два года, в 1970-м. Привел Галину в дом к своим родителям, а когда на свет появился Максим, мы перебрались в коммуналку на Хорошевском шоссе — к ее родителям. В 1974 году на Киностудии имени Горького, где я к тому времени проработал почти семь лет, создали жилищный кооператив, построили панельный дом в Свиблово. Я прожил в нем тридцать лет. Очень люблю этот район Москвы — Яуза, пруды, много зелени, рядом Ботанический сад, ВДНХ и киностудия.
Я любил там гулять с нашими пойнтерами Шейлой и Бони. В школе, где учились мои дети, я начал снимать сюжеты «Ералаша» и до сих пор там снимаю.
Я рад, что сейчас мы с Галиной начали общаться. Она мне рассказывает про детей, внуков, про свое давление... Не могу сказать, что у нас дружеские отношения, но, по крайней мере, мы уже не враги. И я каждый день обязательно молюсь, чтобы мои близкие, в том числе Галина и все мои дети, были здоровы и счастливы. Но возвращаться не хочу. Помните стихи Шпаликова: «По несчастью или счастью, истина проста — никогда не возвращайся в прежние места»? К тому же кому я нужен со своими болячками?
— Говорят, еще недавно вы были на волосок от смерти...
— В прошлом году я перенес множество операций, победил страшную болезнь, но она в любой момент может проснуться. Потому ценю каждую минуту своей жизни. Как-то обратил внимание на странную родинку на ноге. Она мне не понравилась, и я решил от нее избавиться. Оказалось, это очень серьезное заболевание. Меня отправили в онкоцентр на Каширке, прооперировали. Однако буквально через пару недель шов разошелся, нога долго заживала, почти год. А потом я с ужасом узнал, что болезнь никуда не исчезла, прогрессирует и надо делать новую операцию. Пережить этот ад по новой?! Сказал врачам, что больше не позволю им кромсать меня кривыми ручонками, и отправился в Израиль, решил лечиться там. Тяжелейшая пятичасовая операция, потом еще одна. Мне удалили на ноге семнадцать лимфатических узлов. Прошел химиотерапию, облучение. Сейчас принимаю дорогущие таблетки: все от них лысеют, а я наоборот — стал курчавым.
Мне сказали, что если бы я немного запустил эту меланому, то через восемь месяцев загремел бы «в ящик». Когда после всех этих операций, обследований, неприятных манипуляций и прочих мытарств мне сказали, что рака больше нет, меня накрыла жуткая истерика. Нервы окончательно сдали, но вместе со слезами ушел страх. Сегодня я наблюдаюсь в Израиле у одного из лучших в мире онкологов. Он не знает ни слова по-русски, но знает, что такое «Ералаш». И ему он нравится.
— А как Анна встретила известие о вашей болезни?
— Страшный диагноз мне поставили, когда наши отношения были в самом разгаре. Конечно, сказал Ане правду: «Я говорил, что могу заболеть, похоже, пророчество начинает сбываться и тебе все же придется возить меня в коляске».
Она обняла, прижала к себе и сказала, что все будет хорошо, вместе мы обязательно справимся. В ее глазах я снова увидел слезы. Это еще раз доказывает: не было корысти, иначе бы ушла тогда, прикинув, что я обречен и вряд ли смогу ей что-то дать. Но она была рядом, прошла со мной этот непростой путь.
— В юности вы ведь тоже чудом выжили после страшной травмы?
— Да, еще мальчишкой я трижды пережил клиническую смерть. В армии, во время конфликта в Чехословакии, получил страшный удар по голове. Произошло тяжелейшее кровоизлияние в мозг. Я то проваливался в небытие, то приходил в себя и все время давал ценные указания медикам, как надо сообщить весть о моей смерти папе, чтобы он подготовил маму.
Медперсонал просто рыдал.
Оказывается, на том свете совсем не страшно. Я очутился в каком-то длиннющем тоннеле в форме разрезанной маковки церкви. Он был расположен под углом вверх, и впереди я видел матовое белое облако. Помню, с наслаждением вдыхал необыкновенный ароматный воздух, который уносил меня ввысь. Потом сделали спинномозговую пункцию и все встало на свои места.
Мне измеряли внутричерепное давление, кололи успокоительное, наркотики... Особенно со мной возилась одна хирургическая сестра. Она практически не отходила от моей кровати. Я пришел в себя и тут же подмигнул ей. Когда пошел на поправку, мы с ней сбегали из больницы через дырку в заборе, гуляли, ели мороженое.
Это был красивый платонический роман.
С тех пор прошло много лет. И вот недавно сижу я на берегу Красного моря в Шарм-эш-Шейхе, как вдруг со стороны пустыни подул чудный ветер. Это был тот самый воздух — прозрачный, стеклянный, ни на что не похожий, как тогда, в тоннеле. У меня просто оборвалось сердце. Я жадно вдыхал его и не мог насытиться.
...Есть многое, о чем жалею. Не все хорошо сложилось в отношениях со старшей дочерью Ксенией — уже десять лет мы не общаемся. Но тем не менее если вдруг раздастся звонок от нее и она скажет «Здравствуй, папа», я отвечу: «Здравствуй, доченька, я очень рад тебя слышать».
Знаю, что она вышла замуж, родила сына Леву. И я искренне счастлив за нее.
Внуку нет еще года, периодически подкидываю ему подарочки. Правда, мне его не показывают, но есть фотографии. Их приносит Максим, мой сын, — с ним мы на связи. Максим сказал сестре и маме: «Чтобы я от вас ни одного плохого слова о папе не слышал!» Что бы ни было, я люблю своих детей и внуков одинаково, и Ксению люблю.
...Не могу не вспомнить одну историю, связанную с моим уходом из первой семьи. Уже живя отдельно, я какое-то время продолжал навещать наших собак — пойнтеров, которых считал полноценными членами семьи. Шейла, моя мудрая красотка, всегда выбегала меня встречать, радовалась как безумная. Но когда я пришел в третий раз, она едва взглянула на меня, развернулась и ушла в самую дальнюю комнату. Спряталась в кресле, нос прикрыла лапой. Я к ней: «Шейла, милая!»
Но она не захотела со мной общаться. Собака решила, что я ее предал. Мне стало так горько, что я заплакал и с тех пор больше туда не приходил.
Когда много лет назад я предложил Галине завести щенка, она была категорически против. Но это маленькое, беспокойное, невозможной красоты существо уткнулось ей носом в грудь, и она сдалась. Шейлу мне подарил щенком мой первый учитель в кино Роман Конбрандт, и я влюбился в эту породу. Когда Шейла родила, одного щеночка, девочку, мы оставили.
К слову, я с детства грезил о своей собаке, но наша семья долго жила при домах отдыха, где заводить живность возбранялось. Сначала мои родители работали в «Полушкино» в Рузском районе, мама была библиотекарем, папа — культработником, режиссером массовых зрелищ.
Помню, как мы с ним дружно мечтали о собаке. Я тискал всех бездомных псин, обретавшихся в Полушкино и окрест. Есть масса фотографий, где я маленький, а рядом — большие лохматые псы неопределенных пород. Не боялся ни блох, ни какой другой заразы.
Лет через десять — мы уже жили не в Полушкино, а в Москве — папа принес домой смешную мелкую собаку и сказал: «Никто меня не любит, я привел себе родную душу. Ее зовут Лора». Мама нахмурилась, но промолчала. Так эта Лора у нас и прописалась. Выросла в помесь боксера и овчарки со скверным характером: не давала себя гладить, изгрызла и сломала все, что можно и нельзя. Потом выяснилось, что никакая это не Лора, а Лорд, кобель. В итоге мы со слезами — привыкли же, полюбили — его кому-то отдали.
— У вас было счастливое детство?
— Прекрасно помню себя лет с двух. Я не любил сладкое, но когда мне дарили конфетку, произносил хитрую фразу: «У меня есть сестричка Лизочка!» Мне давали вторую конфетку, и я обе нес сестре. Папа, Юрий Максимович, всегда говорил: «Лизочке надо помочь. Этот (кивал на меня) себе пробьет дорогу сам!» Он тепло относился к моей старшей сестре, хотя не был ей родным. Первый муж мамы, отец Лизы, ушел в конце войны на фронт и не вернулся.
Мои родители Ольга Лазаревна (в девичестве Жарковская) и Юрий Максимович Грачевский познакомились в электричке вскоре после войны. Отец прошел ее всю, от битвы за Москву до Халхин-Гола, через страшный штрафбат. И мы всегда отмечали святой праздник 9 Мая. Но в последние годы перед смертью отец вдруг перестал ходить на встречи ветеранов и митинги.
Хотя дома продолжал отмечать. Как-то сказал мне горькую фразу: «Такой ценой выиграть войну — это неправильно».
Но вернусь в мое послевоенное детство. Из «Полушкино» мы переехали в дом отдыха «Болшево» близ деревни Подлипки. Вчетвером жили в шестиметровой комнатке, единственное окно выходило на полутемную лестницу. Удобств, само собой, не было. Спал на двух стульях, связанных полотенцем, чтобы не расползались. Но мне там нравилось — представлял, что живу в заколдованном замке. Когда дали комнату площадью двенадцать метров с шестиметровой терраской, она казалась нам «люкс-апартаментом». Все у нас было казенное: мебель, белье. Папа зарабатывал мало, однако ему давали жилье и кормили всю нашу семью, а время было голодное.
Но я думал, что все дети так живут.
Мама закаляла меня с пеленок — выставляла коляску на мороз. Занимался кучей всяких видов спорта: футболом, баскетболом, гандболом, зимой — хоккеем и лыжами. Однажды мы с сыном великого композитора Бориса Мокроусова Толей провалились под лед. Сначала Толя, потом я: кинулся вытаскивать друга и сам угодил в ледяную воду. Два километра мы шли мокрые, превратились в сосульки. Толя на следующий день свалился с воспалением легких, а я пошел в школу как ни в чем не бывало. Мы очень были дружны. К сожалению, гениальный композитор Борис Мокроусов и оба его сына — Толик и Максим — погибли от известного российского «недуга».
В десять лет я поставил свой первый концертный номер — матросский танец «Яблочко». В этом же возрасте в подмосковной школе в Болшево открыл кружок по изучению изобразительного искусства — где-то меня отец подучил, где-то я сам начитался интересных фактов о художниках. Даже водил по Третьяковке собственные экскурсии для своих подопечных. Иногда взрослые посетители отходили от экскурсоводов ко мне и слушали. Страшно этим гордился. У родителей вообще не было со мной проблем — я рос очень совестливым, неконфликтным.
Поскольку мама работала библиотекарем, я имел доступ к любым книгам. Однажды она сказала: «Сынок, читай что хочешь, но пока не трогай «Яму» Куприна, тебе рановато это читать». Естественно, как только родители ушли по делам, я тут же разыскал повесть «Яма» и прочел ее.
Ничего не понял, но голова гудела! Что? Кто? Какая-то глупость про публичный дом. С тех пор понял, что Куприн и Тургенев мне не близки, а вот Андреев, Лесков, Бунин, Набоков — мои писатели. Литература, классическая музыка и живопись — три главных кита в моей жизни. И они мне помогают запросто вытворять милые детские штучки. Я могу вытащить из Набокова какой-то поворотик, вставить куда надо, хоть в сюжет «Ералаша», и никто не поймет, откуда и что я цапанул.
Читал много в силу природного любопытства. Проштудировав Стендаля «Красное и черное», на раз влюблял в себя девчонок, используя психологию Жюльена Сореля. Понятия не имел, что это называется психоанализ, но разобраться в характере другого человека, подчинить его своей воле мне казалось страшно интересным.
Отец часто похлопывал меня по плечу: «Молодец!» — и улыбался. Вообще, он был доволен всегда и всем и выглядел абсолютно счастливым. Позже те, кто знал отца, говорили, что я в него, такой же позитивный и остроумный. С шести лет выходил с ним на сцену. У нас был оригинальный эстрадный номер: я угадывал мысли на расстоянии. Папа выставлял огромный стенд, и зрители в зале загадывали известных людей: артистов, ученых, политических деятелей, писателей. Потом приходил я, и меня ставили так, чтобы я эти надписи на стенде не видел. Папа говорит:
— Задуман поэт.
Я выдаю:
— Лермонтов!
Папа: — Политик?
Я с ходу:
— Кеннеди.
Конечно, у папы был свой секрет: в его словах были зашифрованы коды, которые знали только мы с ним, и я должен был их извлечь.
Чтобы его не раскусили, папа нес всякую лабуду, но в его словах в нужных местах стояли буквы, и мне нужно было отделить: где код, где сор. Храню этот секрет до сих пор. Наше выступление заканчивалось шквалом аплодисментов, а потом я за сценой рыдал, потому что для меня, маленького пацана, это было страшным напряжением. Подвести папу было невозможно.
Он был блестящим артистом, конферансье, лауреатом около десятка всесоюзных конкурсов массовиков.
Веселый, остроумный, обаятельный, прекрасно пел, устраивал интересные тематические вечера. Лион Измайлов частенько вспоминает, как однажды в студенческие годы он оказался в нашем доме отдыха и был потрясен, как мой папа работает с залом. Отец сыпал анекдотами, все время что-то придумывал, изобретал какие-то игры, боролся с дурацкими развлечениями типа бега в мешках или кормления с закрытыми глазами сметаной. Он мог один держать огромный зал.
— Почему не пошли по стопам отца?
— Хотел получить мужскую профессию и увлекся космосом, думал строить ракеты. После восьмого класса поступил в механический техникум в подмосковном Калининграде, ныне Королеве. По распределению попал в КБ химического машиностроения. Потом одумался и пошел работать на Киностудию Горького грузчиком.
Таскал реквизит, декорации, мебель. Мое рвение к работе оценил директор картин Роман Люцианович Конбрандт, и вскоре меня назначили администратором. Дебют в новой должности случился на картине Александра Роу «Варвара-краса, длинная коса». Кстати, там я впервые «отметился» на экране: рука, которая пугала детей и взрослых в сцене, где Чудо-Юдо требует грозным голосом «Должок!» — моя. Знаю, что в подмосковном поселке «Берендеево царство» не так давно поставили памятник руке из этой сказки. Так что я попал в историю.
Параллельно с началом работы поступил во ВГИК и учился в нем аж двадцать три года! Все время было некогда — то съемки, то кинофестивали. Когда сын Максим перешел на второй курс ВГИКа, я будто очнулся, понял, что пора все-таки получить диплом.
— Ваша мама была счастлива с отцом?
— Трудный вопрос.
Мама была милым и добрейшим человеком. Но она вечно попадала в какие-то истории, все шло как-то не так. Сколько себя помню, она очень часто болела, и у меня всегда были наготове капли Зеленина и валокордин. Я знал, когда нужно открыть окно, умел одним движением расстегнуть ей лифчик, иначе она могла потерять сознание.
Сначала они с папой были счастливы, но потом начались всякие фокусы со стороны моего отца. Нередко случались скандалы. Cохранилось огромное количество фотографий, на которых я, маленький, на руках у каких-то теток. Помню, как они постоянно подбегали, тискали меня, говорили, какой я хорошенький мальчик, а сами посматривали на папу.
Видимо, искали дорогу к его сердцу через сыночка.
В пятьдесят лет отец ушел из семьи к своей студентке. Он к тому времени преподавал в институте культуры, новая супруга была старостой группы. Она была на год моложе меня. Не могу не отметить, что последние двадцать пять лет папа прожил со своей женой Людмилой в огромной любви и обожании, родился сын — мой единокровный брат Миша. И мы с сестрой очень благодарны Людмиле за то, что подарила отцу бесконечно счастливые четверть века.
Ко всеобщему удивлению, и мама после ухода папы стала значительно лучше себя чувствовать, в обмороки не падала, сердце прихватывало реже. А отец год от года будто становился все моложе. В общем, отдельно друг от друга они прожили хороший отрезок жизни.
Потом маму разбил инсульт, и я навещал ее в больнице. Пришел, она была в коме, поцеловал в щечку и невольно произнес: «Кожа не такая, не мамина». Она всегда была нежной как шелк, я любил маму целовать, мне нравился ее запах. А тут — что-то чужое, эта нежность исчезла. Уехал, а через два часа мамы не стало — наверное, тогда в палате я почувствовал, что наступает конец.
Мамы нет уже двадцать лет. Когда бываю на кладбище, ставлю ей песни в своем исполнении, записанные на айфон, в том числе посвященную ей: «Где-то между звезд заблудилась мама, и она глядит с любовью на меня с небес...» Куда бы я ни пришел, первым делом просят исполнить именно эту песню. В какой-то момент и отца настигли болячки — проявились ранения, полученные во время войны, диабет.
Но он всегда шутил. Когда папа уже умирал и сестра его спрашивала:
— Как ты себя чувствуешь? — он отвечал:
— Да фигли толку?
Она:
— Чего ты хочешь?
А он:
— Бабу.
Очень жаль, что родители не увидели моего некоего, скажу нахально, успеха в жизни. Хотел посвятить свою первую режиссерскую работу — фильм «Крыша» — им, но не хватило моральных сил вписать в титры заветные строки: «Моим родителям посвящаю...» Я бы просто умирал каждый раз, читая их на экране.
Надо помнить о прошлом, но нельзя прошлым жить. Это все равно что носить по пудовой гире на каждой ноге. Человек обязан созидать новое каждый день, пока хватит сил. Надо жить, двигаясь вперед, но никогда не забывать, что было.
— Что вам помогает пережить этот непростой период: развод, болезнь, долги?
— Спасаюсь работой, которую очень люблю. В этом году сорок лет «Ералашу», и мы отметим эту дату с размахом. Всего в эфир вышло без малого триста выпусков, многие сюжеты не потеряли актуальности и сейчас. Какие только звезды не снялись в «Ералаше»! Рекордсмен среди них, конечно, Станислав Садальский — если я его приглашаю, даже не спрашивает ни про сюжет, ни про гонорар. Готов на все.
Я очень ценю и люблю людей, которые со мной работают. Но если люди ведут себя недостойно, то у меня разговор короткий. У нас работала опытнейший гример, которая начинала еще с Александром Роу на фильме «Ночь перед Рождеством» — то есть в сильно преклонном возрасте. И она трудилась со мной на «Ералаше». Однажды заболела. Я позвонил ей узнать о самочувствии, а она плачет. Спросил, в чем дело. Отвечает: «Я позвонила второму режиссеру сообщить, что лучше себя чувствую и готова выйти на работу. А она мне говорит: «Да кому ты тут нужна — болей себе!» Я тут же позвонил второму режиссеру: «До свидания — ты уволена!» Ну как можно пожилому человеку сказать такое?! Этого я не прощаю. В другой раз ассистент по актерам забыла ребенка-артиста на съемочной площадке — не отправила вечером домой. И тоже наутро была уволена. Я не добрый и не злой — какой есть.
Сегодня мое время расписано по минутам, так как я, как уже сказал, приступил к съемкам своей второй полнометражной картины «Между нот». С фильмом «Крыша» объехал всю страну, видел слезы на лицах зрителей и сам плакал. Значит, история тронула души. Мой второй фильм тоже будет драмой, причем отчасти автобиографической. Сценарий мы написали в соавторстве с Марией Хмелик — той самой, что придумала название «Ералаш». Сейчас идет кастинг. Саундтреком к фильму будет моя песня «Воробышек». Хочется, чтобы ее спел Филипп Киркоров. Сейчас для меня очень важно снять действительно пронзительное, хорошее кино. Большую красивую картину с грустным финалом. «Между нот» — это история о поздней любви талантливого композитора лет пятидесяти с мировым именем. Он отгородился от мира, живет один под Москвой, пишет сложную музыку.
Встречает девушку — вульгарную, грубую, не своего круга. Они начинают общаться, композитор выводит ее на новый уровень. Читает ей стихи, играет музыку... И, конечно, влюбляется. На пике отношений девушка его бросает. Главный герой находит ее, но она его прогоняет. Говорит, что ей даром не нужна красота, к которой он ее приобщал.
Повторюсь, этот сюжет написан задолго до встречи с Анной, но он нежданно-негаданно стал моей собственной реальностью. Как и герой будущего фильма, я показал бывшей жене много ориентиров в жизни, самых любопытных и неожиданных вещей. Мир стал для нее другим, ярче и интереснее. Но, увы, как говорится, рожденный ползать все равно будет ползать, как его к небу ни тяни.
Некоторые считают, что я — клоун «рот в улыбке». Но это не так. Я и переживаю, и грущу, и страдаю.
Смотрю на звезды, на луну и, как всегда, пишу стихи. У меня их много. Любимые — вот эти, которые написаны задолго до встречи с Анной и не имеют к ней никакого отношения:
* * *
Вот и все закончилось,
Вот и все прошло.
Было очень сладко,
А теперь не то.
Губы охладели,
Взгляд твой охладел,
Значит, не сумели,
Значит, не смогли.
Слишком мало песен,
Слишком много слов.
Мир меж нами тесен,
Между нами ров.
Он ведь не глубокий,
Только шаг шагнуть.
Без тебя мне плохо!
А с тобою — жуть!
* * *
Белые ночи, белее луны,
Сердце клокочет,
ищет любви.
Я одинок в этом городе грез,
Только луна с океанами слез.
И как лунатик стою у окна,
Звонкой пощечиной
бьет тишина.
Воробышек
В один морозный день,
В один прекрасный день
Мне в руки воробей
случайно залетел.
Я отогрел его, я приютил его.
И на душе моей уютно и светло.
Я в радости такой
давно не пребывал,
Как было хорошо,
я по ночам летал!
Воробышек мне пел
лишь песни про любовь,
Я таял на снегу
и возрождался вновь.
Мороз ушел, капель
колотит в сердце мне.
Нет больше воробья,
и я один в огне.
Мой птенчик-сероглаз,
молю тебя — вернись.
Лишь мы вдвоем с тобой
Способны рваться ввысь.
А за окном тоска,
за что страдаю я?
Разлучница капель,
верни мне воробья!
Болезнь я победил, но нет никаких гарантий, что завтра она не вернется.
Живу словно под кирпичом: а ну как упадет... Но держусь.
Высоцкий написал: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдаться перед ним».
Вот и я могу оправдаться многим: честной работой, искренним отношением к зрителям. Это очень важно для меня. И нет ничего приятнее, чем видеть результат своего труда, творчества. Смысл жизни для меня — прожить как можно дольше и сделать как можно больше. А главное — всегда идти по солнечной стороне жизни.
Подпишись на наш канал в Telegram