По студии опять поползли слухи о Ларионовой. К сожалению, на сей раз они соответствовали действительности. Алла была беременна от Ивана Переверзева…
Пырьев, Катя и Марина
Мне девяносто пять лет, и к девяностолетию «Мосфильма» я получила персональные поздравления, поскольку на студию пришла в 1949 году. Принесла свои эскизы, предложила. И сразу попала к Ивану Пырьеву на «Кубанских казаков».
Как же он на всех орал! Матом не обкладывал лишь исполнителей главных ролей. В одну из наших, в реквизиторшу, взял и бросил на съемках бутылку с кефиром. Это было очень трудно выдерживать. Мне, кстати, Иван Александрович тоже устроил сцену.
Дело было так. Началась репетиция с актером, который приехал на съемку уже одетым. Они стали работать, и вдруг Пырьев видит, что у актера нет полевой сумки. Сразу вызывает меня — слава богу, я рядом была, и начинает бесноваться: «Почему нет сумки?! Почему нет сумки?! Где сумка?!!» Я объясняю, что актер сам одевался дома и там, наверное, ее забыл. А он вдруг: «Так вот марш немедленно к нему домой! И чтоб пешком, быстро!!! И чтоб сумка в кадре была!!!» Я растерялась, повернулась и пошла.
А идти двенадцать километров по жаре, сначала туда, потом обратно... В общем, мне повезло: ассистент по актерам Люся Охрименко, с которой мы потом полжизни поддерживали добрые отношения, потихоньку сказала шоферу, чтобы тот незаметно меня подвез. Вернулись через полчаса, подношу сумку:
— Пожалуйста.
У Пырьева глаза расширяются, и он говорит с усмешкой:
— Ну, как я тебя, крысочка, а?
К этому случаю я отнеслась спокойно, только запомнила навсегда. И как он любил заставлять всех что-то делать насильно, каким унизительным образом обращался с людьми. И этот вечный мат... Но чего не отнимешь: на репетициях Пырьев очень много показывал сам.
И очень часто это бывало лучше, чем у актеров.
На той картине он ухаживал за молоденькой Савиновой, буквально проходу не давал, но она ему не симпатизировала. Катя была из Сибири, с характером, и непростым характером. Пырьев в ответ на упорство пообещал, что в кино «перекроет ей кислород». Так потом и случилось, хотя внешне ее жизнь сложилась нормально: вышла замуж за Евгения Ташкова, родила сына Андрея, снялась у мужа в картине «Приходите завтра...», по-настоящему звездная роль. Но когда Андрею было всего двенадцать, Катя бросилась под поезд... На «Кубанских казаках» ей пришлось, конечно, тяжело, она этого не скрывала. Потому что ничего между ней и Пырьевым не случилось, а слухи пошли... Догадываюсь откуда.
С женой, Мариной Ладыниной, у Пырьева тогда уже были напряженные отношения, они даже на людях резко общались. Марина ему возражала на площадке, он опять кричал, и все знали об их конфликте. В киноэкспедициях это неизбежно. Но дело в том, что в тот раз я с ней почти не пересекалась, даже видела только в гриме.
У Марины была подруга-наперсница — какая-то, если не ошибаюсь, родственница Михаила Жарова. Не актриса, в картине не снималась, но постоянно находилась при Ладыниной, ездила везде с ней. Она же ее и одевала. Единственное, что меня коснулось, — одна пикантная подробность, хотя и вполне естественная. Стоит ли говорить?.. В общем, у Марины была очень большая грудь, ну очень большая, очень... И мне приходилось постоянно обуживать кофточки, делать какие-то вытачки.
Хотя сама она, кажется, этого не стеснялась, просто моя задача как художника — чтобы в кадре ее фигура смотрелась гармонично. Но все передавалось через подругу, которая была глазами и ушами Марины и пересказывала ей разговоры про Савинову, потому что на площадке они не встречались, работали в разные съемочные дни. Ладынина на тех съемках вообще существовала отдельно от всех.
Прошло много лет. Марина и Пырьев давно разошлись, у него уже были другие женщины, и вдруг неожиданно мы с ней встретились в Репино, в Доме творчества под Ленинградом. И так получилось, что я там оказалась единственным знакомым Ладыниной человеком. Она очень обрадовалась. Мы тут же сели и вспомнили, как вместе работали, в память о прошлом возникли какие-то приятельские отношения.
Она предложила пойти в местные магазины, разведать, что тут можно достать, — тогда же ничего не было в продаже. И вот мы стали ходить по магазинам, гулять и разговаривать. У меня до сих пор на стене в кухне висит купленная в Репино лопатка для переворачивания блинов, очень удобная. Мы весь срок отдыха сидели в столовой за одним столом, и Марина в общении оказалась очень простой, приятной. Она и выглядела неплохо, была изящной, похудевшей. Но характерно, что мы не вели никаких разговоров о том, что с ней произошло, это не обсуждалось. И ни одной сплетни она себе не позволила, не ступила на этот путь, хотя вокруг нее самой слухов всегда было море.
Алла, Переверзев и Рыбников
Много всяких россказней ходило и вокруг Ларионовой, человека мне очень близкого.
Алла была моей младшей подружкой, и непонятно, как же так получилось, что я, будучи много старше, все еще здесь, а ее давно нет на свете.
В 1952—1953 годах Калатозов снимал фильм о Дзержинском «Вихри враждебные». Задолго до съемок ко мне подошел бывший одноклассник, тоже работавший на студии, и сказал, что у них в другой картине играет Ларионова, «молодая актриса, совсем недавно из ВГИКа, очень хорошая: вы обратите на нее внимание». Говорил он о «Садко», после которого Алла в свои двадцать лет побывала на кинофестивале в Венеции, имела там успех, была признана необыкновенной красавицей. А сам фильм получил «Серебряного льва Святого Марка». Но еще до этого триумфа мой одноклассник показал ее Калатозову, и она пришла на пробы. Я подобрала костюм, мы познакомились, вместе прочитали сценарий.
Алле предстояло сыграть Веру Иволгину, простую девушку, работающую на металлургическом заводе в Донбассе в начале двадцатых годов. Это была главная женская роль, хотя картина целиком мужская — про эсеров, шпионов и вредителей. У нее, кстати, непростая судьба. Еще не законченные «Вихри враждебные» показали Сталину, и материал ему не понравился — видно, решил, что его самого слишком мало, а Дзержинского слишком много. Велено было переделать, доснять-переснять. Фильм долго не выходил в прокат. А потом Сталин умер и пришли другие времена. В общем, когда «Вихри враждебные» наконец добрались до экрана, все сцены с вождем народов были вырезаны вчистую...
Но это уже потом, а сначала, когда делались пробы, у Аллы должен был быть проход по улице в белом платье.
Я сделала эскиз, присутствовала на примерках, платье сшили, все прошло нормально, и на этом наше с ней знакомство временно прекратилось. Пока мы не выехали на съемки в Сталино — так тогда назывался Донецк.
Директор картины по фамилии Циргиладзе вручил мне на вокзале билет на какое-то очень плохое место, чуть ли не сидячее, и попросил: «Это временно, я тебя на первой же остановке пересажу в нормальные условия». И вот ночью он меня находит, хватает, мы быстро бежим по перрону, проводница провожает в купе и велит лезть на верхнюю полку. Ну, и улеглась я спать. А утром открыла глаза: на соседней такой же полке лежит Алла. Мы улыбнулись друг другу, и она предложила: «Давай поедим». А на нижних полках никого не было, видимо, люди сошли уже. Алла достала свое хозяйство, я — свое, и сели мы завтракать вдвоем за столик у окна.
С этого завтрака и началась наша дружба.
Поели, и Алла говорит: «Я буду только с тобой жить». Ей полагался отдельный номер, но когда доехали до города, она сразу заявила Циргиладзе, чтобы поселили нас вдвоем. И началась веселая жизнь в экспедиции.
После «Садко» ее уже все, конечно, узнавали, мужчины заглядывались. В одной из ролей, шпиона Шредера, у нас снимался Николай Гриценко, и захотелось ему познакомиться с Аллой поближе. При этом мы жили на четвертом этаже, а мужчины-актеры — под нами, на втором или третьем. Съемки в тот день закончились, был уже вечер, и Гриценко для оригинальности выбрал себе путь через окно. И полез, сказав приятелю, артисту Кириллову: «Все равно своего добьюсь, вот увидишь».
Кириллов вышел на улицу и стал наблюдать, как Гриценко вылез из своего окна и по трубе подбирается к нашему.
Внизу собралась толпа, все глазеют, и вдруг «случается страшное»: у Гриценко с руки падает обручальное кольцо и теряется в кустах. Он в ужасе кричит: «Жена не простит, ищите его немедленно!» И вся компания начинает ползать по земле в поисках колечка. Дело в том, что на съемках Гриценко был с какой-то из жен, не помню, какой по счету, она просто куда-то отлучилась... Мы стоим наверху и смеемся, а Гриценко моментально забывает о своих далекоидущих планах и сползает по трубе обратно. Кольцо нашли, но с Аллой у него так ничего и не вышло.
После съемок мы с Ларионовой продолжали общаться. Действительно крепко подружились, и в Москве она приходила ко мне на площадку, если была свободна, забегала поболтать, когда ее вызывали на озвучание.
Однажды пригласила домой на небольшую вечеринку. Там еще не было Коли, с Рыбниковым все началось гораздо позже, при совершенно других обстоятельствах. На тот момент они были просто знакомы — со вгиковских времен — и все. Вечеринка запомнилась другим.
Жили они с родителями недалеко от Елоховского собора. Мама работала в детском саду, отец был некрупным чиновником в какой-то торговой организации. В тот вечер еще присутствовали старший брат Аллы с женой и ее самая близкая школьная подруга с мужем, который оказался елоховским священником. Конечно, он пришел в цивильном, мы разговаривали, хохотали, сидели за небогатым столом (не так давно война окончилась), потом танцевали вальс — Алла любила танцевать...
Но все равно удивительно: ведь в те времена продолжались гонения на церковь, подобные связи не поощрялись, и при этом я не могу сказать, что Ларионова когда-либо проявляла особую религиозность. Только у нее была подруга детства, а она не предавала друзей...
Потом мы тоже всегда встречались, если одновременно оказывались в Москве. Но вместе больше не работали. Вся жизнь в кино такая — постоянно дергают в экспедиции. Когда произошел знаменитый скандал с министром культуры Александровым и Аллу начали обвинять бог знает в чем, меня в Москве как раз не было — работала на фильме «Аттестат зрелости», сначала в Одессе, потом в Ялте.
Оказалось, что кое-кто из ЦК организовал в Москве и Подмосковье парочку нелегальных притонов, где пожилых заслуженных деятелей ублажали молоденькие девочки. И вот когда все раскрылось, по студии пошла молва, что на этих грязных «вечеринках» Александров бывал как раз с Аллой. Но я точно знаю, что в то самое время на съемках «Анны на шее» она влюбилась в одного известного красавца, чье имя не стоит называть, влюбилась совершенно безответно и постоянно моталась в Ленинград. Так что все это россказни.
Ей тогда случайно помог начальник главка. Его обвинили, что он специально дает главные роли Ларионовой и другим девушкам, к которым неравнодушен министр, чтобы угодить руководству, а начальник с документами в руках доказал, что это ложь. На Аллу клеветали в анонимках обыкновенные завистники, и больше ничего.
Позже, когда я вернулась со съемок «На подмостках сцены» по водевилю «Лев Гурыч Синичкин», по «Мосфильму» опять поползли слухи об Алле.
К сожалению, на сей раз они соответствовали действительности. Алла была беременна от Ивана Переверзева, вместе с которым снималась тогда в «Полесской легенде» на «Беларусьфильме». Мне подробности рассказала ее невестка — та самая жена брата, с которой мы были давно знакомы. Это неправда, как многие пишут, что Алла «какое-то время жила вместе с ним», нет, была только случайная связь. Другое дело, что он ей нравился, а пора было замуж, и она, конечно, надеялась, что они станут парой, идеальной парой. Но увы...
Переверзева я знала давно, еще с «Кавалера Золотой Звезды». Был там случай — смотрю, у него на лацкане пиджака странный такой значок, спрашиваю:
— А что это?
Он отвечает:
— Собака.
— Кто же тебя наградил? За что?
— За дело, за собачье поведение. Я такой и есть...
Переверзев был импозантен: хорошая фигура, хороший рост, хороший актер — но слишком любил менять женщин. Это Алла впоследствии почувствовала на себе...
Жил он одно время с Кирой Канаевой, артисткой, игравшей главную роль в том же «Кавалере...».
За ней еще ухаживал молодой Бондарчук. У Райзмана он был актером, причем начинающим — всего третья картина, глаза разбегались (Сергей уже был известен своим легкомысленным поведением). И вот я его, помню, уговаривала: «Ты только Киру, пожалуйста, не трогай, она очень набожная, нельзя», — и получилось, не тронул. А с Переверзевым не получилось...
Вероятно, Алла рассчитывала, что сумеет его увести от Киры, но оказалось, что ему это не надо. Он не хотел ни за что отвечать, а Ларионова рискнула и проиграла. Ей уже поздно было делать аборт, и невестка переживала, что «у Аллы большие неприятности». Я тоже забеспокоилась, но что делать — непонятно. Однажды пришла на студию — Коля Рыбников сидит в буфете, грустный.
Ему доложили уже, что у Аллы проблемы и что «ничего серьезного с Переверзевым быть не может». Я подхожу: «Что сидишь? Тебе не здесь надо быть».
И Коля вдруг моментально сорвался в Минск. Нет, конечно, не только я его подтолкнула — та же невестка могла дать понять, что это его шанс. Ведь все без исключения знали, что он давно влюблен в Аллу, а она не обращает на него никакого внимания. И Коля как-то жил своей жизнью, у него и романы случались после ВГИКа, но это было совсем не то. А тут он вдруг решился и шанс свой использовал. Встал и поехал, и это было правильно.
Кира тогда тоже была беременна от Переверзева. Они с Аллой рожали почти одновременно... Да, вот так. Может, именно потому Иван и не стал менять Киру на Аллу, запутался. Но его как раз эта «путаница» и сгубила.
Канаева родила сына, а спустя пару лет сама бросила Переверзева, не выдержав измен и загулов. Вышла за солидного советского киноведа и философа Валентина Толстых, создала прекрасную семью, жива до сих пор, только тяжело болеет. Мы с ней связаны через общую подругу Пусю, и недавно Кира звонила мне, поздравляла с юбилеем. А вот Переверзев так и метался всю жизнь туда-сюда. Правду сказал про собачье поведение.
Короче говоря, Коля приехал в Минск, когда Алла была оскорблена, несчастна и очень нуждалась в защите. Она вообще была из категории «беззащитных женщин», и тут вдруг один ее предал, а другой пришел на помощь. Думаю, дело не только в позднем сроке беременности, а в том, что она наконец оценила, как сильно Колька ее любит.
Когда после съемок он привез ее в Москву, они были уже настоящей семьей.
Алена родилась в браке (Елена она по паспорту), и вопрос «чья» ни разу не возникал. «Его» она, Колькина. Рыбников не был таким видным, как Переверзев, но мужиком настоящим оказался именно он. И пошла их совместная жизнь. На студии сразу прекратились все разговоры, пропал интерес пошушукаться на эту тему, Кольку за его поступок очень зауважали, такая вот была неподдельная романтическая история. Я считаю, что он Аллу просто спас. Она бы пропала без его поддержки: одна, с ребенком.
Квартира у них была на Усиевича, там тогда много жило киношников. И Элла Леждей, и Муза Крепкогорская. С Музой Алла одно время тоже дружила и очень ей сочувствовала: муж — Георгий Юматов — сильно пьет, детей нет.
В тот период Алла была «королевой бала», хотя никогда не зазнавалась. Гостей любила. Я стала гораздо чаще у них бывать, когда появилась огромная сдвоенная квартира на верхнем этаже дома в Марьиной Роще, а до того, как правило, собирались у меня, я жила в самом центре, на улице Чехова (сейчас Малая Дмитровка, но мы и тогда ее так называли), через два дома от Театра Ленинского комсомола.
По характеру Алла была очень добродушна, очень приветлива, мягкая, легкая. Не могу сказать, что она так уж любила читать, поэтому все разговоры шли о подружках, которые у нее бывали, или о погоде. Она много заботилась о своей внешности. Аллу удручало, что у нее тонкие волосы, хотя они вились, и это было красиво, особенно в юности. Но Ларионова зачем-то рано начала носить парики, это ей не очень шло, как мне кажется.
Еще она всю жизнь мечтала о том, чтобы стать худенькой, но у нее не очень получалось, она была плотненькой по природе. Алла принимала таблетки для похудения, длилось это годами. Я думаю даже, что в какой-то степени эти таблетки ускорили ее смерть...
А в начале шестидесятых был такой случай, связанный с ее полнотой. У меня на Дмитровке праздновали день рождения Ларионовой в компании артистов «Ленкома». Мы тогда все дружили, ко мне после спектакля забегали многие: Гертруда Двойникова, та же Элла Леждей, о которой еще расскажу... У нас была своя «ленкомовская» компания. А в тот день пришлось всерьез выгнать Леньку Маркова. Он тоже служил в «Ленкоме», но не был еще таким знаменитым, как впоследствии у Завадского в Театре Моссовета.
И вот Ленька за столом прошелся насчет слишком пышных бедер Ларионовой. Сказал Марков, конечно, грубее. Увидев, как оскорблена именинница, я потребовала: «Вон отсюда, не сметь говорить гадости моим друзьям!» И он ушел. Но я тогда уже знала, что это такая его манера: завоевывать дам, обращая на себя внимание публичной наглостью. Так что меня Марков не удивил. Ленька был грубияном, хотя и очень талантливым. Но я к нему неоднозначно относилась.
Спустя много лет, когда попала в трудную ситуацию по работе с Игорем Гостевым, выбежала из павильона в коридор, расстроенная ужасно, вдруг Ленька навстречу. И он ни слова не сказал. Просто увидел меня и обнял — понял, что кто-то обидел. Марков очень умел чувствовать, когда тебе плохо.
Такой вот был: жил в театральном подвале — постоянные компании, пьянки, гулянки, на которых бог знает что происходило. Была некрасивая история с одной девушкой, его даже судить собирались — сам мне рассказывал, но обошлось. А с другой стороны — нежнейшей души человек и вовсе не дурак. Всегда знал, что делает.
За что Марков наехал на Аллу, не знаю. Может, за то, что она ему не достанется. Первое время Алла Кольку очень любила, и жили они дружно, счастливо, практически не расставались. А Рыбников был так горд, когда она рядом... Смотрел на нее влюбленными глазами, называл «лапуся» даже на сцене: они стали выступать вместе — уже после того, как Рыбников почти перестал сниматься. А в начале их брака он был много популярнее, чем Алла. «Высота» и «Девчата» сделали Кольку знаменитым, в него влюбилось полстраны.
Алла тоже могла им гордиться. К тому же саму ее тогда уже почти не звали в кино. У них родилась вторая дочка — Арина, Аришка — и Алла была вся в пеленках, подгузниках, готовке... Помню, она из Китая привезла рецепт салата «Мао Цзэдун» — горбуша, яйцо, яблоко, сыр. Всех подружек научила такой готовить. Сейчас его каждый знает и называют по-другому — «Дипломат». Готовила Алла хорошо, но Колька всегда помогал по хозяйству и к любому приему гостей подходил серьезно: сам лепил пельмени, резал салаты, вообще любил угощать.
Работали они в Театре-студии киноактера. Кстати, там же числился и Переверзев. Но это Аллу уже не смущало — она была счастливой женой и матерью, а Иван после Киры вернулся к своей первой жене Надежде Чередниченко, известной по фильму «Первая перчатка», но не сложилось.
Хотя у них сын был — Сережа.
Так что Алла в каком-то смысле отомстила Переверзеву своей новой жизнью и, думаю, именно поэтому не порвала с ним человеческих отношений. Я была изумлена, когда она однажды совершенно спокойно привела его ко мне на Дмитровку. Где-то гуляли и вот зашли. Переверзев был пьяненький, мы сидели, пили чай. И стало ясно, что жалок и беззащитен теперь он, а не она. Алла весь вечер над ним подтрунивала, потому что сама была трезвая, и я в том случае оценила ее женское коварство.
Ларионова, между прочим, вообще не пила — ну, может, рюмку водки, не больше. Во всяком случае не так, как Нонна Мордюкова. Однажды Алла меня позвала, как обычно: «Приходи обязательно».
Прихожу, а там Нонка сидит, и такая... Не знаю, стоит ли упоминать эти вещи, не хотелось бы вызвать нездоровый интерес, но я прожила уже очень много лет, и в мои годы нелепо кого-то судить, оценивать. Просто так было. К тому же любые — пьяные или трезвые — разговоры всегда и везде сводились к очередной картине, запуску, сценарию, группе, ко всем студийным делам. И мы тогда были молодыми людьми, сейчас все это выглядит совершенно иначе.
С Нонной еще до того мы вместе работали на картине «Все начинается с дороги». Там также были заняты Семина, Хитяева, Авдюшко, Демьяненко. Съемки идут, экспедиция, и вдруг — что такое? — Нонка запила. Вообще-то на съемках она была ответственной, дисциплинированной, помимо того что замечательно играла, и в тот раз никто ничего не понял... А оказывается, Тихонов тогда снимался в Риге в фильме «Мичман Панин» и у него возник роман с Дзидрой Ритенбергс, об этом узнала Мордюкова.
На нее измена так подействовала, что она легла лицом к стене, и все — работать не могла. Только горничную посылала за бутылкой... Еле вытащили ее из того состояния. Я с ней долго разговаривала, больше она никому из группы дверь номера не открывала.
Возвращаясь к Алле, могу сказать, что с дочкой своей Переверзев не общался, его это не интересовало, а Аллу очень устраивало. Она сама хотела, чтобы Алена была Колиным ребенком, и никогда ничего ей не говорила. Но Алена откуда-то узнала, кто ее настоящий отец. Даже был неприятный случай. Уже после смерти Ивана на воду спустили судно Азовского пароходства «Иван Переверзев», устроили презентацию, и Алена пошла.
Алла очень расстроилась и решила, что она поступила плохо, предательски. Считала, что раз уж дочь Колина по паспорту и отчество — Николаевна, значит, не должна была этого делать. Но Алена к тому времени давно жила своей жизнью, а презентации были в большой моде...
Отношения с дочерьми в их семье всегда складывались нелегко. Как только девочки подросли, Коля с Аллой стали очень много ездить, дети их практически не видели. Первое время спасала бабушка, мать Аллы, которая жила с ними. Позже, когда Алена стала взрослой, Алла устроила ей отдельную квартиру. Но тогда вообще многое переменилось. Колю перестали снимать — так, как он того заслуживал. На него не было картин, не было сценариев с главными ролями, только какие-то эпизодики. На один-два эпизодика в год прожить трудно, да и не в деньгах дело, а в нерастраченном таланте.
Колька очень переживал, замкнулся, обиделся.
Он отказывался от того, что ему не нравилось, а другого не предлагали, и это Рыбникова мучило. Видимо, просто ушло его время, время его героя... Не знаю, не знаю. Для меня он так навсегда героем и остался, настоящим, и актером прекрасным, с огромным потенциалом. Это было заметно даже в одной из последних работ, в картине «Выйти замуж за капитана», где он очень смешно сыграл старого пенсионера. Правда, все годы без съемок они с Аллой ездили по городам с программой «Товарищ кино». Рассказывали о себе, Коля пел, они были вдвоем, и эти поездки очень выручали. Им, как я уже сказала, удалось получить две большие квартиры и объединить их в одну, там еще каморка была пятиметровая, для Коли специально, что-то вроде кабинетика.
Свои переживания из-за отсутствия работы Рыбников перенес на две вещи — начал пить и много читать.
Отношения с Аллой испортились, в последние годы они друг друга раздражали, он стал этаким отшельником в отличие от нее. Она продолжала любить гостей, выходы в свет, поездки на фестивали, а он все восьмидесятые сидел в каморке, выпивал и бесконечно читал книжки, все подряд: и классику, и «Архипелаг ГУЛАГ», очень много журналов, какую-то иностранную литературу. Еще в шахматы играл. Приходил к нему один добропорядочный еврей, солидный человек, и они играли. Это был весь круг его общения — пара шахматистов да сосед-дворник. Но Аллу никогда не интересовали ни шахматы, ни книги. И любовь их друг к другу тоже сошла на нет.
Тем не менее его смерть она перенесла очень тяжело. Рыбников умер во сне от сердечного приступа, как и она потом. Колю похоронили на Троекуровском кладбище. Алла была потеряна, не могла понять, чем заняться, как заработать. Дочки внуков ей не подарили и, как она мне говорила, не поддерживали ее, а наоборот, ждали от мамы помощи: все-таки известная артистка. Ей ведь «народную» дали в год Колиной смерти, только звания в этот момент уже перестали работать, начались девяностые годы. Появился на время какой-то «друг», но мне кажется, это было несерьезно.
Чтобы выжить, Алла продала машину, затем разменяла квартиру. Они с младшей дочкой стали жить по отдельности. Потом ей повезло: появилась небольшая антреприза, кажется по Зощенко, они играли ее вместе с Марианной Вертинской и Шалевичем, объездили полмира, были в Америке, Германии, Израиле.
В последние годы Алла была спокойна, не терзалась душой, только сильно похудела.
Первого апреля у меня день рождения, Ларионова пришла и говорит:
— Я только что из больницы, был желудочный грипп.
Спрашиваю:
— А что это такое?
— Толком не знаю, но меня лечили.
Я уверена, что болезнь была вызвана не инфекцией, а таблетками для похудения, которые она принимала в безумных количествах. Алла себя ими убивала, а сама все хвасталась: «Посмотри, какая я стройная» — и демонстрировала.
Еще обижалась, что я до сих пор не видела ее новую квартиру (тоже в каком-то киношном доме), и повторяла: «Вот повешу занавески, ты непременно ко мне приедешь, я за тобой машину пришлю». Ну, а потом...
В 2000 году с очередными гастролями она была где-то недалеко, в Белгороде, и ей вдруг стало плохо. Предложили отлежаться в местной больнице, Алла ответила: «Нет, поеду домой». Двадцать пятого апреля вместе с подругой-соседкой они вечером сидели, пили чай. Потом Алла сказала: «Ну, я спать пошла». Ушла, и все. Умерла во сне. Ее тоже на Троекуровском похоронили, рядом с Колей.
Судьбы дочек сложились очень по-разному. Младшая, Аришка, окончила какой-то техникум, но практически не работала, жила при папе с мамой, на их средства.
К сожалению, она очень рано заболела алкоголизмом, и это было именно болезнью. Алла пыталась воздействовать, очень переживала, давала ей какие-то поручения. Например, в нашем магазине — тут, внизу — им выдавали «заказы». Многие должны помнить, как плохо было с продуктами в восьмидесятые годы и что всех от разных организаций куда-то прикрепляли на так называемые «заказы» (гречка, сгущенка, венгерская курица и т. п.). Алла всегда посылала Аришку, и та заходила ко мне. Хорошенькая была, милая... Но очень сильно пьющая. Скорее всего, на почве того, что замуж не вышла и детей не родила. В результате уже после смерти Коли они с матерью разъехались. Аришка ненадолго пережила Аллу и умерла через четыре года после нее, молодой совсем. Загубила себя.
Алена, старшая, много лет проработала монтажером на телевидении, в «Останкино». Рано стала самостоятельной, отделилась от семьи — они и с Ариной никогда не были особенно близки. Зато у Алены неплохо сложилась личная жизнь. У нее был хороший парень, кажется Саша, и до сих пор остался. Хотя он, конечно, уже не «парень». Алена мне несколько лет назад звонила. После смерти Аллы и потом Аришки ей досталось много жилплощади и дача. Живут они с мужем хорошо. Мы с ней какое-то время поддерживали отношения, но уже давно не созваниваемся, с тех пор как я ослепла, засела дома и потеряла общение.
Элла и Наумов
Другая подруга всей моей жизни была полной противоположностью Алле, что, впрочем, особенно в молодости, не мешало нам троим общаться.
Только старость разъединяет и потом — смерть.
Моей четвертой картиной был «Аттестат зрелости» по пьесе Лии Гераскиной. Именно Гераскина привела в группу Васю Ланового — совсем «зеленого», он тогда еще и в Щукинском не учился, не был актером. Но его взяли, и в фильме он дебютировал. Вообще, на роли школьников приводили на пробы многих начинающих артистов, и я обратила внимание на одну девочку, порекомендовала ее режиссеру Лукашевич.
Прошло несколько лет. Меня пригласили на первую «московскую» картину Алова и Наумова «Ветер», где снимались жены того и другого — Тамара Логинова и Элла Леждей. Режиссеры тогда приехали из Киева после успеха их фильма «Павел Корчагин».
И вот Элла как-то подходит и спрашивает: «А вы меня не помните?» Оказывается, она и была той самой красивой девочкой на «Аттестате...». С тех пор мы подружились. Ко мне вообще актеры всегда хорошо относились, и не только потому что «от костюма много зависит». Но одни были дальше, другие ближе. Так вот Элла сразу очень доверительно ко мне отнеслась, прислушивалась ко всему, что я ей говорила. Потому что Наумов, хоть и был как режиссер в ней заинтересован, в шляпках не разбирался. А мы очень долго искали ей шляпку, чтобы держалась на ветру.
На вопрос о национальности Элла неизменно отвечала «белоруска», но представлялась не Эльзой, как в паспорте, а только Эллой. Видно, боялась, что в ней заподозрят немку. И для этого были основания. Она мне рассказывала, что выросла без отца. Он служил в Севастополе, был флотским офицером, и однажды, когда она была совсем маленькой, отца и других офицеров куда-то вызвали, потом сказали про какую-то катастрофу, и больше она его не видела.
Это было в середине тридцатых...
Школу Элла оканчивала уже в Москве, потом, еще студенткой театрального училища, ее пригласили на Киностудию Горького на главную роль в «Море студеном». Элла признавалась, что там у нее впервые был роман с партнером, игравшим ее жениха, Геннадием Юдиным. Но потом — Киев, Наумов, все закрутилось, и они быстро поженились. Хотя, к сожалению, ненадолго.
Вообще-то они подходили друг другу: оба худые, стройные, стильные, оба — образованные, развитые, остроумные. Жили в том же известном доме на Усиевича, и у них в гостях всегда бывало много интересных людей.
Помню, часто появлялся Евтушенко, ну и Алов, конечно. Их дружба с Наумовым была не фиктивной, не показной, а настоящей, хорошей. Хотя один воевал, а другой — нет. Просто они правильно поделили между собой кино: Алов занимался разработкой сценариев, их смыслом и формой, а Наумов командовал на площадке.
После развода Элла переехала в дом прямо за станцией метро «Аэропорт», в крошечную квартирку в многоэтажной башне. Поскольку она продолжала активно сниматься, ей пришлось нанять себе помощницу, чтобы следила за маленьким Алешкой. Да, от Наумова она ушла с грудным ребенком на руках, и причины этого, к сожалению, тоже ни для кого не были тайной. Его слабость к женскому полу уже тогда стала притчей во языцех, а Элла была гордячкой и стерпеть это не смогла.
Жила она трудно: квартира однокомнатная, ребенок маленький, тут еще и помощница, а ей надо готовиться к съемкам...
При этом однажды, уже после развода, пришла ко мне расстроенная и говорит: «Представляешь, прибежал Наумов и устроил скандал из-за Стриженова!» Он тогда еще не был женат на Белохвостиковой и приревновал Эллу только за то, что она вместе с Олегом снималась в фильме про первых летчиков. Если не ошибаюсь, он назывался «В мертвой петле». Там ничего вообще не было, но Наумов решил, что на съемках с самим Стриженовым просто не может не быть романа!
Про Стриженова добавлю: я работала с ним на фильме «Неподсуден». Вот считалось, что он на экране красивый, потому что в гриме, а в жизни — нет. Но я так не думаю.
Внешность у него очень удачная. Надо учитывать пластику, мимику, движения, походку, а они и без грима никуда не деваются. Высокий человек с особой статью — в нем это всегда было, и в кадре, и за кадром: особая стать. Она свойственна людям, которые знают себе цену, а Стриженов, конечно, долго болел звездной болезнью и на съемках всегда держался отстраненно.
Элла сначала много снималась в кино: в советско-итальянской картине «Они шли на Восток», у Калика в «До свидания, мальчики», где мы снова работали вместе — это одна из любимых моих картин. Леджей была нестандартной актрисой, очень начитанной и всегда продолжавшей читать, хотела серьезных ролей, обожала Ахматову, вообще любила стихи, была настоящим интеллигентным человеком. В отличие от Аллы она была не столь общительна, сколь сосредоточенна, сдержанна.
Аристократка, а не простушка. Для революционного фильма, который снимался в Одессе, «Эскадра уходит на запад», специально учила французский. Ну а потом началось «Следствие ведут ЗнаТоКи» и кино практически кончилось.
Алешка тем временем подрос, отбился от рук, у него был тяжелый переходный возраст. Ну, ее мама какое-то время помогала. И как раз в тот период Элла познакомилась с Всеволодом Сафоновым. Случилось это в Монголии, они вместе играли в советско-монгольском фильме «Слушайте, на той стороне». Поженились быстро. Тут уже ошибки не было. Хорошая у них была любовь, без фокусов. Прожили двадцать лет, купили квартиру в актерском кооперативе в Воротниковском, наладили свой быт...
Правда, Алешка Сафонова не принял, начал безобразничать. Свою независимость демонстрировал, убегая из дому через окно. У них был второй этаж с улицы и полуторный, если смотреть со двора. Вот он вылезал в окно и прыгал во двор с высоты двух-трех метров. Алеша по характеру вообще очень независимый, в кино не пошел, стал впоследствии графическим дизайнером, оформлял обложки книг. Наумов, когда парень совсем вырос, выбил ему отдельную квартиру, на углу Садового и Дмитровки.
Элла и Сафонов, к сожалению, часто болели. И она очень за мужа переживала. Когда он уже был в больнице, я ее встретила и на ней лица не было: «Не спрашивай ничего. Все плохо...»
После его похорон она разболелась еще сильнее. У Эллы была тяжелейшая астма.
Алеша жил в Ленинграде, у него была жена, родился сын, но жизнь там не складывалась. В конце концов Элла решилась и поменялась с ним жилплощадью: отдала ему свою трехкомнатную, а сама переехала в его «однушку». Устроила там все как хотела, по своему вкусу — у нее был хороший вкус. Может быть, это нас тоже сближало. В ее доме было уютно. Но астма обострялась: дом — больница, больница — дом... Я ее навещала. Алеша тоже навещал, но ему периодически нужно было срочно в Ленинград. Однажды вернулся, поехал к матери, а она — мертвая на полу. Задохнулась...
У меня сохранилось несколько вещей Эллы. После маминой смерти Алеша отдал мне ее электрочайник и стиральную машинку, когда начал сдавать квартиру. Сейчас у него все в порядке, он иногда звонит. Его сын вырос, поступил в Петербурге в киноинститут на сценарное отделение и уже успел жениться.
Я называю его Володик, потому что знаю с младенчества. Алеша им очень гордится.
А я два года назад сама позвонила Наумову — у него был юбилей, восемьдесят пять лет. Поздравила, и мы хорошо поговорили. Он обрадовался. Нас ведь мало совсем осталось — тех, кто имеет общее прошлое такой давности. К тому же Володя в курсе, что я общаюсь с Алешей, сами они всегда встречаются, когда сын приезжает в Москву. Ходят в кафе, пьют кофе. Наумов и внука любит, и знает его, но все это, конечно, спорадически. Теперь у всех своя жизнь.
Работа и духи от Мариса Лиепы Мой рассказ столь фрагментарен не только в силу возраста.
На студии я проработала сорок три года и никогда не бывала в простое, а это означает постоянные разъезды, переезды, отсутствие в городе, производственные хлопоты. Почти со всеми режиссерами сложились уважительные, спокойные отношения, и поработав с ними на одной картине, я часто бывала приглашена на вторую и третью. Три фильма — с Аловым и Наумовым, два — с Каликом, три — с Усковым и Краснопольским, три — с Тарасовым, с Гостевым еще больше, хотя был период, когда мы семь лет вообще не здоровались из-за его грубости. На площадке он иногда вел себя возмутительно — напоминал Пырьева... Обвинял меня в недостатках немецкой военной формы, которую я знала досконально, и консультант меня поддерживал, а на самом деле просто не представлял, что сегодня снимать. И вот потом мы много лет ходили мимо друг друга по мосфильмовским коридорам, и я демонстративно отворачивалась, пока его директор наконец не начал нас мирить.
Сейчас я не в состоянии вспомнить все свои картины, но их очень много, и все разные: «Стюардесса», «Похождения зубного врача», «Тени исчезают в полдень», «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго», «Фронт без флангов» с продолжениями, «Серые волки»...
И везде нужно было выкладываться.
Что-то не сложилось, о чем до сих пор сожалею. Например, после фильма «На подмостках сцены» Константин Юдин немедленно позвал меня на свой следующий проект. Сценарий был про цирк, про Поддубного — это интересно, я всегда любила новизну в работе. Но Юдину очень долго не давали денег на картину, а в то время все в это упиралось...
Впрочем, как и сейчас, наверное. А ведь там был уникальный, забытый всеми эпизод, которого я стала свидетельницей и который вспомнила совсем недавно в связи с печальными событиями.
Пробы все-таки начались, и первой пришла кандидатка на роль наездницы Мими. Это была тоненькая, шустрая, очень симпатичная девушка. Она ни на секунду не опоздала, очень изящно села на стул, закинула ногу на ногу... Никаких лошадей в кабинете, конечно, не было, поэтому Юдин просто попросил ее изобразить наездницу на стуле. Она приподнялась, сделала несколько телодвижений — и все, достаточно. Он бы ее утвердил, она сразу ему понравилась, но буквально через неделю неожиданно умер. В одночасье. Картину «Борец и клоун» потом заканчивал Барнет, уже без меня и без Тани Самойловой. Той девушкой была именно она, еще до «Летят журавли»...
Но в целом работа у меня всю жизнь была очень творческой и отнюдь не всегда связанной с человеческими драмами.
Я понимаю, всем интересно «про артистов», но в нашей профессии дело не только в том, как спрятать большую грудь или «состарить» стройную молодую женщину, сделав ей под платье правильные накладки (так было и на «Солнце светит всем» у Воинова, и, конечно, на «Тенях...»). Есть трудности, о которых никто даже не догадывается. Например, на картине «Мир входящему» Алова и Наумова — мы же тогда не знали, как в точности шьется американская военная форма, а по сценарию нужен был американский солдат. Так я перекопала всю студийную библиотеку, уточняла по фотографиям, сделала эскиз, сшили мундир... А потом этот эпизод не вошел в окончательную версию.
Или наоборот. Весь фильм снимался в Калининграде, и мы туда все по сценарию завезли. И вдруг режиссеры придумали, что в одном кадре должен быть раненый — перевязанный русский солдат со звездой Героя на груди. У нас все есть: медали, ордена, ленточки, а звезды Героя нет. Что делать? Вызванный актер уже приехал, завтра съемка...
Командир части, к нам приписанной, весь день ищет в Калининграде Героев Советского Союза. Их там двое было, но оба в отъезде, как назло. Тогда он предложил:
— А давайте мы вам в нашей оружейной мастерской выпилим?
Я говорю:
— Мне срочно надо.
— Когда?
— Не позже чем в девять утра.
— Значит, в девять ноль-ноль у вас будет звезда Героя.
Утром я как сумасшедшая лечу в костюмерную, жду. Приходит лейтенант, я представляюсь:
— Художник Каспарова.
Он салютует и, подавая отлично сделанную звезду, говорит:
— Лейтенант Каспаров.
Мы оба расхохотались: редчайшее совпадение!
Подобные мелочи и были сутью моей работы. У Тарасова на картине «Черный треугольник» все происходило в 1918 году и расследовалось дело о разграблении патриаршей ризницы в Кремле.
Там в кадре должны были появляться высшие церковные иерархи, и снова я сидела в библиотеке, изучала рясы, головные уборы, все подробности облачения. За клобуки не беспокоилась: у нас была прекрасная мастерица по головным уборам, тоже Тарасова — к сожалению, недавно умерла. Она любые шляпки делала виртуозно. А вот когда я у бутафоров заказала кресты драгоценные, которые носят поверх рясы, то посмотрела и пришла в ужас. Они их сделали на той же спецмашине, которая выдавливала у нас солдатские каски. Очень грубо, а съемки в Грановитой палате!
Ну, я подумала и рискнула. Недалеко от студии, на Воробьевых горах, есть небольшая церковь. Пошла к директору картины, попросила доверенность и отправилась в эту церковь. Вошла, там был некий отец Василий — если за давностью лет не путаю его имя.
Объяснила ситуацию, попросила показать кресты. Он сразу все понял, с охотой открыл кожаные чемоданчики с бархатной отделкой внутри. Я просто изумилась: как же это было красиво, потрясающе красиво! Один из крестов был даже изукрашен аметистами. Я протягиваю доверенность:
— А можете дать напрокат? Дня на два или на три?
Он:
— Конечно. И не надо никакой доверенности, так берите.
Я растерялась и предложила:
— Ну, тогда, может быть, вы захотите прийти посмотреть на съемку? Я вам пропуск организую.
— С удовольствием, — говорит.
В общем, в назначенный день я его встретила, проводила, усадила, он все посмотрел с интересом, поблагодарил, и кресты я тут же вернула.
Много можно рассказывать... И о том, как на «Антарктической повести» растаял роскошный «обледеняющий» эффект на летном комбинезоне, когда мы его поездом везли из Москвы в Ленинград для Юрия Назарова — он играл упавшего в Антарктиде летчика, и нам с костюмершей на месте пришлось решать эту проблему с помощью щетки и зубной пасты. Мучительный был процесс... Или как на фильме «Тени исчезают в полдень» была сцена канкана и для широких юбок шелк был, а вот с корсетами возникли трудности. И я пошла на склад, нашла запас полиэтилена и сделала всем танцовщицам полиэтиленовые корсеты, на пленке они только выигрывали по цветовому решению...
Но вряд ли читателю интересна моя профессия.
А про личные драмы артистов подробно я могу говорить лишь в тех случаях, когда сама была их участницей и свидетельницей. Хотя судьбы многих людей, с которыми я работала, сложились трагически и странно. У Александры Завьяловой («Люди на мосту», «Алешкина любовь», «Тени исчезают в полдень») жизнь после романа с американцем была совершенно разрушена, ее перестали снимать в кино, и Усков с Краснопольским, дав ей главную роль в своей картине «Тени исчезают в полдень», пытались только помочь, но всю экспедицию на Урале она держалась отстраненно, постоянно уходила в лес, собирала землянику и отсылала банки родным в Ленинград. И съемки не помогли.
После фильма Завьялову определили в сумасшедший дом, отняли дочь и сына, и она очень долго потом за них боролась.
Недавно умершую Наташу Богунову помню совсем юной девочкой на картине «До свидания, мальчики». Она была из Ленинграда, сразу после хореографического училища, играла одну из главных ролей. Там был выход из моря в купальнике, а какие формы у пятнадцатилетней балерины — можете себе представить. Их нет вообще. Она очень стеснялась себя, и мы с помощницей делали ей накладки в купальник, на грудь и бедра, чтобы была настоящей «нимфой». А мальчишки — Коля Досталь и Женя Стеблов — все время норовили стащить эти накладки из ее гостиничного номера, чтобы она на пляже за ними побегала. Тогда все они были детьми, и никто не мог знать, что потом Наташу бросит муж, она останется совершенно одна, будет сильно бедствовать и умрет на отдыхе за границей, куда отправится, поднакопив денег...
Жизнь прошла, в ней много горя, но в работе запоминаются в основном все же комические ситуации.
«Мосфильм» оказывал услуги Большому театру на съемках фильма-балета «Спартак». Художником там был Вирсаладзе, меня прикрепили в помощь, не более того. А при транспортировке случайно был испорчен костюм Мариса Лиепы, танцевавшего Красса. Я договорилась с закройщиками театральной мастерской, вовремя приехала на примерку, сижу жду. Полчаса жду, час, полтора, а Лиепы все нет и нет. Очень расстроенная, понеслась обратно из театра на студию, объясняю: артист не явился, доложите директору, пожалуйста. А мне отвечают: «Как не явился? Вы зайдите по соседству».
Захожу — лежит Лиепа на массажном столе, проходит сеанс массажа. Я к нему:
— В чем дело? Где вы были?
А он:
— Да успокойтесь, вот вам валерьянка.
И сует мне буквально под нос какой-то флакончик, изящный, маленький. Я руку его оттолкнула, отчитала и ушла. Мчусь, злая, по коридору, а про скандал уже все знают, это же «Мосфильм»! На пути попадается один из ассистентов и удивляется: «Ты зачем Лиепу отчитывала? Он же любовник Галины Брежневой!» Но на следующий день Марис как миленький явился на примерку, извинился и преподнес мне тот самый флакончик. Это были духи от Диора.
Подпишись на наш канал в Telegram