Кто-то считает Джуну серьезным ученым, кто-то — расчетливой авантюристкой. На правах человека, который дружил с ней больше тридцати лет, я постараюсь открыть читателям журнала некоторые ее тайны.
Шестнадцатого августа 1980 года «Комсомольская правда» опубликовала заметку о женщине из Грузии, которая руками лечит самые тяжелые заболевания. Газетам тогда верили, и имя Джуны прогремело на весь Советский Союз. Однажды мы с приятелем шли в районе метро «Семеновская», я жил неподалеку, и он говорит:
— Знаешь, кому дали квартиру в этом доме? Джуне! Той самой. Слышал?
— Да, читал... А давай в гости зайдем? Интересно же.
И мы пошли. Молодые были, любопытные и не без нахальства.
Дверь открыла сама. Невысокая, стройная, темноволосая, в ярко-красном платье, которое ей очень шло.
— Джуна, здравствуй, — запросто начал я. — Мы узнали, что ты тут живешь, и вот решили зайти по-соседски.
Она ничуть не удивилась нашему вторжению, наоборот — приветливо улыбнулась:
— Заходите, раз пришли.
Провела нас на кухню, усадила за стол и налила чаю, а сама тут же вышла. Мы стали оглядываться, но ничего необычного не увидели. Типовая советская обстановка — шкафчики для посуды, столик, табуреточки. Но квартира большая, по дверям я насчитал четыре комнаты.
Джуна вернулась, присела к нам:
— Ну а вы кто? Кроме того, что соседи?
Я признался:
— Вообще-то живу тут недавно, а сам из казаков.
— А у меня мама — кубанская казачка, так что почти земляки, — улыбнулась Джуна.
Я рассказал о себе. О том, что после института участвовал в подготовке стыковки космического корабля «Союз» с «Аполлоном». Не забыл похвастаться, что знаком с космонавтами Алексеем Леоновым и Валерием Кубасовым.
Пока говорил, все время неосознанно смотрел на кисти рук Джуны — они были белыми, тонкими, словно точеными. Мне, конечно, и в голову не приходило, что предстоит еще почувствовать на себе их целительную силу...
Тут раздался звонок в дверь — еще кто-то пришел. Джуна объяснила, что ведет прием, люди приехали издалека, надо помочь. И мы засобирались. Уходя, успел заметить в комнате пять или даже больше посетителей с чемоданами. У нее в те годы в доме практически все время кто-то находился, приезжали со своими бедами, и Джуна никого не прогоняла, будь то высокий чиновник или просто человек «с улицы». Да и для разговора с нами она сделала лишь коротенький перерыв в приеме пациентов.
Заходил я к Джуне еще пару раз, уже с другим приятелем — ему тоже хотелось посмотреть на целительницу, а я знал дорогу и был уверен, что не прогонят. Но все это были незначительные встречи.
Через год или два Джуна переехала на улицу Викторенко, а потом на Арбат. Позже она рассказала мне, что квартиру в доме рядом с Вахтанговским театром ей помог получить старший Райкин: у его жены был инсульт, а у самого Аркадия Исааковича проблемы с сердцем — Джуна их обоих лечила. И в благодарность Райкин выхлопотал у Брежнева для Давиташвили прописку в Москве и трехкомнатную квартиру.
Кстати, о генсеке. Про знаменитых пациентов Джуны всегда много говорили. Кого только молва не записывала в их число! Иногда это соответствовало действительности, иногда нет. Вот Брежнева она лечила, сама мне об этом не раз говорила. Почему же тогда его кардиолог Евгений Чазов утверждает, что никогда не видел Джуну у Леонида Ильича? Верю, не видел. Конечно, ее не водили по кабинетам Кремля, и в Четвертом главном управлении при Министерстве здравоохранения СССР она не появлялась. Давиташвили привозили на дачу, а об этом личного врача главы государства могли и не ставить в известность. Мало ли как отнесся бы представитель официальной медицины к визитам непонятной целительницы к своему важному пациенту.
Отвечал за доставку Джуны к генсеку начальник Главного политуправления, генерал армии Алексей Алексеевич Епишев. Когда Брежнев чувствовал себя плохо, за ней присылали машину и отвозили на дачу в сопровождении сотрудников КГБ.
Уже много лет спустя после смерти генсека Джуна показала мне кадры телевизионной хроники какого-то очередного съезда компартии. В первый день съезда у Брежнева совершенно невнятная речь. А назавтра он произносит слова весьма четко. «Вот следы моего лечения — возвращение речи», — сказала Джуна.
По-настоящему тесно общаться с Джуной мы стали в начале девяностых. Страна шагала навстречу переменам, и многим хотелось верить, что к лучшим. Из плюсов, очевидных для меня, было возрождение казачества. Я стал начальником Главного штаба Союза казачьих войск России и зарубежья. Позже меня избрали атаманом — это почетная должность.
В 1991 году я возглавлял казачью сотню у Белого дома (впоследствии был награжден медалью «Защитнику свободной России»). Мимо с охраной проходил Ельцин, помню, я сказал ему: «Борис Николаевич, Ленин начинал революцию с броневика, а вы давайте на танк!» — и мы с казаками помогли ему взобраться на броню. В окружении будущего президента заметил и Джуну. Она тоже меня увидела, мы поздоровались.
Я тогда безоговорочно верил Ельцину. Очень не хотелось возвращаться в коммунистическое прошлое. По этой же причине его поддерживала и Джуна.
Некоторое время спустя мы с Давиташвили стали членами первой Общественной палаты при президенте. Она — как представитель международной академии альтернативных наук «Джуна», которую сама и создала, я — от казачества. На заседаниях, которые проходили в Мраморном зале, Джуна не раз выступала за развитие науки и медицины.
Моя жизнь между тем текла своим чередом. Я участвовал в четырех войнах — в Приднестровье, Абхазии, Боснии и Герцеговине, на Кавказе. Служил в инженерных войсках, был ранен. Заработал болезнь суставов. Потом узнал, что у меня онкология. Врачи рекомендовали операцию, но при этом откровенно говорили, что никаких гарантий дать не могут. Спасла меня своими волшебными руками Джуна.
Лечение проходило так. При первой встрече она «сканировала» пациента — проводила ладонью над головой, грудью и позвоночником. Затем просила выписку из медицинской карточки — это было обязательное условие.
Сеанс у нее обычно длился двадцать минут, а весь курс составлял двадцать один день.
Я видел, как к ней привозили детей в инвалидных колясках. Трех, пяти, восьми, десяти лет. К исходу двадцать первого дня лечения — опять же свидетельствую как очевидец — дети уже шли своими ножками.
Ощущения во время сеанса удивительные: чувствуешь, как поднимается температура, становится все жарче, а больной орган или участок тела набухает, начинает активно пульсировать, и боль проходит. При этом Джуна даже не прикасалась руками к пациенту, просто водила ими над поврежденным местом.
К слову, она терпеть не могла, когда ее пытались называть экстрасенсом, которые в девяностые вдруг стали появляться как грибы после дождя.
«Я ученый, изобретатель!» — категорически заявляла она. Говорила, что работает со скрытыми возможностями человека, была уверена, что можно запустить определенный механизм, который позволит телу самостоятельно справиться с болезнью.
Конечно, находились и скептики. Как-то я привел с собой приятеля, и Джуна ему сказала:
— У тебя опухоль в голове!
Но тот только плечами пожал:
— Это просто последствие травмы, я в детстве часто дрался, однажды пришлось голову зашивать. Была бы опухоль — ее врачи увидели бы.
Он тщательно следил за здоровьем, регулярно проходил осмотры у светил медицины.
— Мое дело — предупредить, — вспыхнула Джуна. Она не любила, когда ей не верили или начинали спорить.
А через пару лет этот мой знакомый умер от... опухоли мозга.
Была ли Джуна предсказательницей? Сама она так не считала. Хотя в том же 1991-м — я сам слышал — говорила, что Советского Союза совсем скоро не станет: «Вместо него возникнут пятнадцать отдельных государств, каждое со своими проблемами». До распада СССР действительно оставалось совсем немного, но слова эти все-таки казались странными, настолько мы привыкли к мысли о нерушимости нашей многонациональной державы.
А знакомый музыкант, солист группы «Рецитал» Александр Левшин, также вхожий в ее дом, не раз вспоминал, как Джуна предвидела аварию на Чернобыльской АЭС. За месяц до трагедии нашла точку на карте СССР неподалеку от Киева и сказала: «Там будет беда». Ту самую точку, о которой вскоре узнал весь мир...
Кстати, через несколько дней после катастрофы сам Саша рванул в чернобыльскую зону с концертом вместе с Пугачевой — поддержать ликвидаторов. И получил лошадиную дозу радиации. Встал вопрос о жизни и смерти. И сейчас, спустя годы, Левшин с благодарностью вспоминает, как Джуна вытащила его буквально с того света.
Феномен Джуны был настолько уникален, что его специально изучали в Институте имени Сербского. Она не любила этот период своей жизни и говоря о нем, всегда мрачнела: «Меня туда из Грузии привезли. Надевали свинцовые перчатки, что-то замеряли. Подключали к разным приборам, иногда было очень больно. Думала, меня убьют эти опыты, не выйду из института живой. Пыталась договориться с ними: если совсем худо станет, умирать начну, чтобы мне укол сделали, избавили от мук».
С кем конкретно пыталась договориться Джуна, что это были за люди — их должности и тем более фамилии нельзя произносить даже сейчас. Скажу только, что это сотрудники КГБ, курировавшие проект под кодовым названием «Феномен Д», где Д — первая буква имени Джуна или фамилии Давиташвили.
Вытащил ее из непрекращающихся «исследований» Николай Байбаков, председатель Госплана. Не будь его, возможно, Джуна так и сгинула бы в этих «институтах» и мы никогда не услышали бы о целительнице. Ведь не одну же ее там изучали, но где они, остальные чудо-люди?..
Байбакова Джуна называла своим крестным отцом. Он попросил полечить его жену, которая тяжело болела. Впоследствии Джуна приятельствовала с детьми Байбакова — дочерью Татьяной и сыном Сергеем, и они не раз благодарили ее за помощь маме.
Точная дата рождения Джуны — тайна. Во всех официальных источниках значится двадцать второе июля 1949 года. Сама Джуна на вопросы о возрасте всегда отвечала шуткой: «Сколько мне лет на самом деле? Может, семьдесят. А может, сто. Кстати, мой дед дожил до ста двадцати и выглядел в конце жизни вполне моложавым мужчиной!»
А однажды в телевизионном интервью она с улыбкой сказала: «В будущем вы узнаете, сколько мне лет на самом деле, и сильно удивитесь!»
Лично меня официальная дата всегда смущала. В ее редких воспоминаниях о детстве четко прослеживались реалии начала сороковых годов — «собирали колоски на поле, выкапывали мерзлую картошку, все время хотелось есть...» Несколько раз проскальзывала фраза «самолеты бомбили». Можно было предположить только одно: девочкой она пережила войну.
Совсем недавно я получил подтверждение своим догадкам. Джуна родилась действительно двадцать второго июля. Но только 1935 года. То есть до своего восьмидесятилетнего юбилея она не дожила чуть больше месяца. И это я знаю точно. К сожалению, не могу озвучить откуда. Но данная информация известна и тем, кто Джуну «опекал» — сотрудникам КГБ.
Как я уже сказал, о детстве и юности Джуна говорила довольно скупо, без лишних эмоций. Твердила как заученный урок: «Родилась в Урмии — это село в Краснодарском крае. Мама — кубанская казачка, звали ее Наташей, умерла, когда я была маленькой. И я попала в приемную семью. Почему-то мне о родной маме запрещали говорить. Там были сестра и четыре брата. Относились ко мне плохо, я как Золушка была: все время работала по дому и постоянно хотела есть. Одно развлечение — кино посмотреть в местном Доме культуры. Я мечтала стать киномехаником, чтобы целыми днями смотреть фильмы».
Однажды маленький сводный братик на ее глазах упал в колодец. «И я, десятилетняя, не задумываясь прыгнула следом — спасать. Исхитрилась ручонками вытолкнуть его из колодца, а сама пошла ко дну и какое-то время находилась под водой, потом взрослые вытащили».
Рассказывала она, как училась в ростовском техникуме на киномеханика, занималась там велоспортом. Рассказывала, что в семнадцать лет у нее были отношения с красавцем ассирийцем, она забеременела и родилась мертвая девочка. С возлюбленным вскоре расстались, Джуна не говорила почему. По распределению уехала в Тбилиси. Киномеханику платили мало, приходилось подрабатывать. Джуна устроилась официанткой, потом барменом в ресторане.
Там же, в тбилисском ресторане, познакомилась с Виктором Давиташвили, и он стал ее мужем. Джуна рассказывала мне о нем, но совсем немного. Помню, что Виктор работал в спецслужбах, в каком-то секретном подразделении. Она была обижена на него, и эту обиду, мне кажется, сохранила до конца дней. «Он меня легко отдал, отпустил в неизвестность! — как-то в сердцах обмолвилась Джуна. — Значит, предал. Мог бы, наверное, как-то повлиять, чтобы меня не увозили. Я не хотела ехать в Москву! Для меня главным в жизни была семья!»
Очевидно, она имела в виду, что когда ее забирали из Тбилиси «проводить эксперименты», муж никак тому не воспрепятствовал. И потом не искал встречи с ней. Но он же служил в «секретном подразделении», значит, был человеком подневольным: обязан подчиняться распоряжениям начальства. Скорее всего отдать жену для изучения ее феномена и прекратить общение с семьей он вынужден был в приказном порядке.
Я видел портрет Виктора среди бумаг у Джуны в кабинете. Знаю, что она дружила с его сестрой Мариной, которая живет в Тбилиси. Не раз был невольным свидетелем их разговоров по телефону. «Как дела, как Виктор? — ровным голосом спрашивала Джуна и, выслушав, отвечала: — Ну, и у нас все хорошо».
Году в 2000-м — это тоже было при мне — позвонила Марина. Джуна, послушав ее несколько секунд, внезапно побелела. «Я поняла. Спасибо, что сообщила», — отрывисто произнесла она. Положила трубку. Потом молча достала портрет Виктора, перевязала траурной лентой. Поставила на столик рюмку водки с кусочком хлеба и иконку. Вечером за ужином мы его помянули. Как и от чего умер Давиташвили, Джуна не сказала.
Но вернемся в девяностые. Дом Джуны был тогда открыт не только для пациентов, но и для многочисленных гостей, благо условия в ее огромной квартире на Арбате позволяли. Этими квадратными метрами она обязана Ельцину. Сначала была трехкомнатная квартира на третьем этаже в левом крыле здания и кабинет для приемов на первом. Потом, по распоряжению Ельцина, ей выделили все три этажа в соседнем подъезде справа. Джуна еще и надстроила там четвертый мансардный этаж — реконструкция была глобальная и растянулась на десять лет.
На первом располагалась аппаратная, сердцем которой были два уникальных прибора, созданные Джуной в 1992 году вместе с группой ученых во главе с инженером-конструктором Анатолием Васильевичем Боруновым.
Она называла эти приборы «главным делом своей жизни». Аппараты двухметровой высоты и полуметровой ширины при кажущейся простоте — провода, два шнура, два блюдца-диска, сзади и спереди — давали излучение такое же, какое шло от рук Джуны.
Она говорила: «Валер, бери стул и садись рядом с прибором». Сама устраивалась около второго аппарата. Мы говорили на самые разные темы, а по телу между тем словно пробегали электрические разряды — приборы, по словам Джуны, предотвращали развитие новых болезней. И как мне в это не верить, если за годы дружбы с целительницей я обратился к врачам только один раз, когда они констатировали, что «раковой опухоли больше нет, она куда-то странным образом делась».
На втором этаже арбатского особняка Джуна принимала гостей. Бывали там военачальники, политики. Да кого только не было! Я видел Римму Казакову, Людмилу Зыкину, Игоря Николаева, Михаила Муромова, Аркадия Укупника, Александра Левшина, Александра Буйнова. Последний, кстати, был и ее пациентом: Буйнов где-то сильно застудил руки, они отказали, Александр не мог играть на фортепиано. После сеансов у Джуны все восстановилось.
Она всем была рада. Перебрался в дом и сводный брат Володя — он был при ней водителем, выполнял всякие мелкие поручения. Остальные родственники из Урмии — братья, сестра и племянники — частенько приезжали, Джуна им всем помогала деньгами, продуктами. Я думал: почему Джуна их простила, не держит обиды за свое трудное детство, хотя и постоянно вспоминает о том, как тяжело жила? Ответ я получил позже, рассказ об этом впереди.
Сама Джуна в длительных застольях участия не принимала. Пока последнего больного не примет, за стол не садилась. Лишь в перерыве заскочит на кухню, присядет, чайку выпьет и снова за работу. А когда пациентов не было, пригубит рюмочку за общим столом, если есть повод, и уйдет к себе в мастерскую — писать картины или стихи. Потом вернется, еще немножко посидит с гостями и снова уходит.
«Дорогие мои, позвольте выпить за хозяйку этого гостеприимного дома!» — театрально расшаркивался продюсер Бари Алибасов, который был здесь частым гостем. Именно у Джуны развивался их громкий роман с Лидией Федосеевой-Шукшиной, который наделал в тусовке немало шума.
Но чтобы у самой Джуны был с кем-либо роман... Даже не представляю себе такого. В девяностом ей приписывали любовные отношения с Игорем Тальковым. «Он восхищался ею, посвятил песню «Скажи, откуда ты взялась?», — расскажет мне позже брат Игоря Володя, с которым мы дружим. А сама Джуна, когда речь у нас зашла о Талькове, с грустью сказала: «Он ко мне относился как к старшей сестре, а я к нему — как к брату. Игорь был удивительно талантливым и светлым, таких мало. Горько, что его убили. А ведь я его предупреждала, просила, чтобы не ездил в Петербург». Знаю, что она помогала с организацией похорон и впоследствии финансово поддерживала маму Игоря Ольгу Юльевну и его сына.
Была забавная история, связанная с продюсером Матвиенко. Сам я не присутствовал, но Джуна, смеясь, рассказывала: «Мы сидели с Володей, и я говорила брату, мол, будешь меня обижать, выйду замуж за первого, кто в эту дверь войдет! И вошел Матвиенко. Я спросила:
— Женишься на мне?
Игорь ответил:
— Да.
Поехали тут же расписались. Потом в ресторан — отмечать. И вдруг я подумала: это что же, мне с ним теперь в постель придется ложиться?! Собрались уезжать, я схватила шапку с головы Игоря и кинула в сугроб. И пока он ее поднимал, мы с сыном сели в машину и вернулись домой, а там я закрылась на все засовы. Потом нас так же быстро развели».
Вот так жестоко она над ним подшутила.
Спустя годы в ресторане на Арбате была какая-то светская вечеринка. Пригласили Джуну, она попросила меня сопровождать ее. Мы оказались за одним столом с Матвиенко и ребятами из его группы «Иванушки International». Игорь был сдержан, вежлив, поцеловал Джуне руку. Ни следа былой обиды. Только на меня посмотрел, как показалось, с сочувствием. Видимо, принял за новую жертву Джуны, не поверил, что мы просто друзья.
А у нас не было романтических отношений. Джуна знакома с моей семьей — лечила матушку, а жена Люся через меня передавала ей с дачи цветы. Сыновья, Александр и Сергей, общались с ее сыном Вахо, есть фотография, где они вместе у нас на даче в Переделкино.
Посмотрел бы я на смельчака, который рискнул бы влюбиться в Джуну! Она же в этом смысле колючая как ежик — всех отшивала.
Известный актер С.С. (он тоже был вхож в дом), товарищ бесцеремонный, позволил себе наглые выпады в ее адрес. Джуна двинула так, что у него появился синяк, и С.С. причитал: как же с такой физиономией на съемки ехать? А нечего было глупости болтать.
Нашумела в свое время и скандальная история с Аллой Пугачевой. Подробности знаю лично от Джуны. Вот что она рассказывала: «Оказались в одной компании. Алла заявляет: «Мы с тобой две великие женщины», ставит передо мной стопку водки и требует с ней выпить. Я отказалась, так она схватила меня за волосы и попыталась влить водку силой! В тот момент я просто не отдавала себе отчет, что делаю, но когда очнулась, увидела, что вся в крови Аллы. Оказывается, я схватила пепельницу и стукнула ее, рассекла бровь. Пришлось вызывать «скорую помощь», зашивать... Пугачева с того дня меня стороной обходит».
Приятелей у Джуны было множество. А вот друзей... Она не любила, когда с ней спорят, вспыхивала как спичка. Мы тоже ругались до искр. Я же атаман, молчать да кивать, если с чем не согласен, не буду.
Джуне не нравилось, когда ее уличали в ошибке, тем более при всех. У Давиташвили память, конечно, была феноменальная, помнила все даты и цифры, но живой же человек, не робот, иногда забудет что-то. Ну, например, зайдет разговор о каком-нибудь указе. Джуна говорит:
— Он вышел первого сентября такого-то года.
А я в теме и поправляю:
— Джуна, нет.
Она глаза сузит:
— Спорить будешь?!
— Я даже спорить не буду, потому что точно знаю. Вот смотри!
Но она не желает ни смотреть, ни слушать:
— Знаешь что — пошел ты!
— Ну, хорошо, я пошел.
Выйду, прогуляюсь по Арбату. Через час вернусь, подойду, обниму ее:
— Ну что, мир?
— Мир.
Мне-то от нее ничего не нужно было. А многие Джуне льстили, чтобы потом что-то попросить: то полечить, то познакомить с кем-то. Она понимала, что ее используют, но махала рукой: «Да ладно, пусть им хорошо будет».
Была у Джуны женская слабость — любила дорогие украшения. Их дарили в огромном количестве благодарные обеспеченные пациенты. Ее часто приглашали за границу и там тоже что-то презентовали. «Летала к шейху, лечила его сына. Смотри, что он преподнес в благодарность...» — Джуна показывала мне алмазные серьги, броши с бриллиантами. И со смехом вспоминала, как в советские годы за границей ей платили за лечение валютой, а в Союзе деньги забирали «в пользу государства».
Большую часть своих драгоценностей она пожертвовала на строительство ассирийской церкви в Москве, которая была открыта в 1998 году. Говорила, что у нее отец был ассириец и в память о нем хочет помочь общине...
Жизнь Джуны разделилась надвое третьего декабря 2001 года. В этот страшный день умер ее сын Вахо. Ему было всего двадцать шесть лет. Стройный, атлетически сложенный. С ранней юности Вахо был очень развитым, ему было чуть за двадцать, а мы могли наравне рассуждать на любые темы. Часто — об оружии, Вахо его хорошо знал, у него было свое ружье «Сайга», а я много воевал и тему знал не понаслышке. Говорили и о спорте — он занимался борьбой, интересовался боевыми искусствами. И о девушках говорили, чего уж там. Вахо был влюбчивым, и тайн от меня у него не было.
— Валер, мне бы сегодня в Орехово-Борисово, — просил Вахо. — Отвезешь, если по пути?
— К девушке?
— Да.
— Симпатичная?
— Просто красавица!
Я его отвозил. Ехал по делам, а потом на обратном пути забирал Вахо.
Недавно в телевизионном ток-шоу Анжела Седых, знакомая Давиташвили, рассказала, что Вахо не был родным сыном Джуны. Это правда. Я знал об этом и поклялся ей молчать. Но поскольку все и без меня открылось...
Вахо — сын дальних родственников Виктора — мужа Джуны, она мне лично это говорила, а вовсе не одного из ее братьев. Мама мальчика выпивала, жили бедно. И Джуна, она тогда уже жила в Москве, предложила усыновить малыша, обещала дать ему все самое лучшее. Так Вахо стал жить с ней.
Вот и ответ на вопрос, почему Джуна привечала родственников, помогала им материально. Они были в курсе тайны и могли все рассказать Вахо — Джуна очень этого страшилась. Часто просила меня: «Валер, будь рядом, я их боюсь».
Лет в пятнадцать Вахо все-таки просветили, уж не знаю, они или нет. Парень переживал. Однажды Джуна рассказала: «Сын крикнул гневно в ответ на замечание:
— Ты мне не родная!
Я ему сказала:
— Тогда уходи из моего дома!
Он ушел, через день вернулся, плакал: «Мамочка, прости!»
Она его, конечно, простила. Как Джуна любила Вахо!
Она за него страшно переживала и когда сын отсутствовал, звонила каждые полчаса:
— Вахо, ты где?
Если он не брал трубку, нервно названивала мне:
— Валера! Где Вахо?
— Все нормально с ним, я его жду, скоро приедем.
Вахо рано повзрослел. В пятнадцать лет у него возник роман с восемнадцатилетней девушкой. И она родила близнецов. Но Джуна внуков не признала — ей не нравилась подруга сына. Насколько я знаю, девушка вместе с детьми эмигрировала в Германию.
В семнадцать лет Вахо женился. Мне на свадьбе побывать не довелось, уезжал в командировку, а вот позже его молодую жену видел — миловидная, темноволосая. Знаю, что они венчались в Богоявленском соборе. Но и эта невестка не нравилась Джуне, не раз слышал недобрые слова в ее адрес, уж разрешите не цитировать.
В ней снова говорила материнская ревность. Она уже расписала жизнь сына на долгие годы вперед. Надстроила ему квартиру на четвертом этаже. Сделала вице-президентом своей Международной академии. Предполагалось, что он будет работать с матерью и продолжит ее дело, но я лично не замечал в Вахо страсти к медицине или какой другой науке. «Мне интересна банковская сфера. И компьютеры, — признавался он. — Но мама и слышать об этом не хочет».
С женой, мне кажется, их Джуна развела. Но Вахо долго не страдал и быстро переключился на новые сердечные увлечения.
И я снова слышал его заговорщический (чтобы Джуна не услышала) шепот: «Валер, не подкинешь в Солнцево?»
В начале ноября 2001-го Вахо попал в аварию. Поздно вечером он поехал в магазин купить рыбы для Джуны (она не ела мясо). Возвращался... «И на Арбате вдруг как из-под земли прямо перед колесами выскочил какой-то человек, — рассказывал мне Вахо. — Я крутанул руль. А был гололед. В следующую секунду перед глазами столб, а потом — как куда-то провалился. Очнулся в больнице».
У него был выбит позвонок и сломана ключица. Ходил в корсете. Целыми днями сидел в своей комнате за любимым компьютером, играл или читал. Я его навещал. А Джуна лечила руками, за месяц подняла на ноги, он даже в больнице не лежал. Ему становилось лучше, и уже вот-вот должны были снять корсет.
Первого или второго декабря я поехал к нему. По дороге встретил наших общих знакомых девушек.
— Ты к Вахо? Можно с тобой? — попросили они.
— Конечно, пойдем, ему будет приятно.
Мы зашли, пообщались с Вахо, выпили с девчонками по рюмочке коньяка. Но тут вошла Джуна и раскричалась:
— Врачи Вахо спиртное не разрешают, ты что, хочешь его споить?!
— Да он же не пьет, это мы выпили за его здоровье!
— Уходи вон! Вместе с этими!
И мы ушли. Знал бы я, что больше никогда не увижу Вахо живым...
Уже четырнадцать лет прошло, а на душе камень: будь я рядом с ним — уверен, — дурного бы не случилось.
Через два или три дня уже не помню кто позвонил: «Вахо умер!»
Я прилетел в особняк. Джуна еще не знала о страшном горе. Ее помощник Валера Миронов, который жил в отдельной комнате в особняке, и медсестра из числа персонала потом рассказывали: «Джуна лечила пациента и вдруг уснула». По их словам, она как будто даже не дышала, словно провалилась в летаргический сон, и пробыла в таком состоянии минут сорок. В это время и умер Вахо.
Уже не вспомню, кто осмелился принести страшную весть Джуне. Те дни память вообще сохранила в виде размытых пятен.
До сих пор перед глазами картина: гроб в комнате Вахо, в нем молодой красавец с окаменевшим лицом. И Джуна, которая не плакала, а стонала, раскачиваясь из стороны в сторону: «Вахо, сердце мое!» И смотрела стеклянными глазами, ничего не видя вокруг.
На похоронах она обнимала Вахо и кричала: «Нет! Не забирайте его! Оставьте моего мальчика!» Я стоял рядом, держал под руку. Ее еле оттащили, закрыли крышку. Стали опускать, Джуна пыталась упасть в могилу следом за гробом. Нет ничего страшнее горя матери, потерявшей ребенка. До последних дней она ходила только в черном.
Тяжелые, тягостные воспоминания.
Долгие годы Джуна публично заявляла, что ее сын погиб в автокатастрофе. Лишь за год до своего ухода из жизни она решилась открыть правду. Рассказала, что в смерти сына виноват ее сводный брат Володя. Более того — она считала его убийцей.
По ее словам, Володя позвал Вахо в баню. Сходили, попарились, хотя организм Вахо еще не окреп после аварии и в баню ему было категорически нельзя. Но это еще полбеды.
«Вернулись домой, Володя потребовал, чтобы Вахо сходил за коньяком, — рассказала Джуна. — А Вахо отказался. Володя его толкнул, мой мальчик упал, ударился виском о стол. И его не стало. Так он убил моего сына».
Версию эту теперь не проверишь: сводного брата Джуны уже нет на свете, он умер. Да и все ее сводные братья и сестра поумирали — резко, один за другим. Странное совпадение.
Сам я больше склонен считать, что история с гибелью Вахо — это все же несчастный случай, трагическое стечение обстоятельств. А Джуна, бывало, нет-нет да и обронит в разговоре:
— Это Володя нарочно с сыном сделал.
— Почему ты так считаешь? — спрашивал я.
Но она тут же замолкала.
Мог ли тот действительно быть подкуплен? Вряд ли, конечно. Но давайте рассуждать. У Джуны было шестнадцать патентов на уникальные изобретения. Среди них — онкологическая игла «Джуна», которая, как говорили, без операции исцеляет рак на ранней стадии. Или, к примеру, она придумала мини-электростанцию. Похвасталась мне: «В доме поставишь — электричества не нужно. Представляешь, какая экономия людям?» А через несколько дней пришла: «Мне велели мини-электростанцией больше не заниматься! Никогда! Это изобретение, говорят, подрывает экономические интересы государства».
По логике она, конечно, со своими изобретениями могла кому-то перейти дорогу. Лечение тех же онкобольных — целый бизнес, гигантские деньги на нем зарабатывают. И вдруг рак перестанет быть проблемой, если его начнут лечить, как насморк, с помощью иглы Джуны? Вы представляете себе, какие барыши потеряют те, кто сейчас зарабатывает миллионы на чужом горе? Так что при всех моих сомнениях версию об убийстве Вахо я бы все же не сбрасывал со счетов. Ведь, убив сына, можно было вывести «из строя» и его мать. Кроме того, Вахо был единственным наследником всего состояния Джуны. Банально звучит, но ему могли завидовать. «Я не хочу жить. Я умерла вместе с ним», — говорила мне Джуна.
Она до ухода Вахо и после трагедии — два разных человека. Горе ее сломало. Любой разговор сводился к сыну.
— Валер, давай клонируем Вахо.
Я пытался отговорить:
— Не богоугодное дело...
— Да что ты понимаешь?! — вспыхивала она.
Джуна по-прежнему принимала пациентов. А вот богема в ее доме больше не собиралась, этим веселым людям не нужны чужие проблемы, им претит тоскливая обстановка, которая теперь здесь царила. Приходили близкие по духу люди, старались поддержать. Это были казачьи атаманы, ученые, друзья-военные. Самым близким существом для Джуны стала собака Вики породы шелти.
Каждую субботу она ездила на Ваганьковское кладбище. Говорила: «Я и себе рядом с ним могилку обустроила, скоро пригодится».
Силы уже были не те, здоровье давало сбои. Как-то пожаловалась, что сильно болит под лопаткой.
Предложил ей:
— Давай съездим к врачу!
— С ума сошел! Я — к врачу?! Не поеду!
То ли боялась их (на моей памяти никогда не обращалась, даже к стоматологу), то ли не могла и вообразить: как это, она — великая Джуна, вылечившая тысячи людей, и вдруг сама пойдет к кому-то на прием?!
Девятнадцатого апреля Джуна мне позвонила и сказала, что не может принять пациента — сына высокопоставленного чиновника из Ингушетии. Не припомню случая, чтобы она отменяла прием, да и голос в телефонной трубке звучал как будто тише и глуше, чем обычно.
— Что с тобой?
— Болит сердце.
— Поезжай в кардиологический центр к Лео Бокерии!
Она послушалась, поехала. Там ее обследовали. Выявили заболевания внутренних органов, при которых операция на сердце запрещена. Джуну перевели сначала в клинику на улице Россолимо, а потом на Большую Пироговку. Ее немного подлечили. Лежать в больнице долго она не хотела, день-два — и возвращалась домой.
Я стал звонить Бокерии. Он сказал, что уезжает в отпуск. Через пару дней на каком-то мероприятии встретил Иосифа Кобзона, сказал ему, что Джуне плохо и ее надо спасать. Он дал мне свой номер телефона, я на следующий день позвонил.
— Я говорил с Бокерией, — сказал Иосиф Давыдович. — Он сказал, что Джуна в напряженном нервном состоянии, убегает из больницы и не хочет лечиться.
— Просто она всю свою жизнь людям помогала и лечила, и теперь в голове у нее никак не укладывается, что самой приходится быть пациенткой.
Потом еще звонил Кобзону. Но он тоже куда-то уехал. Восьмого мая я приехал к Джуне. Она сидела на первом этаже, тихая, с серым лицом. Никогда не видел ее в таком состоянии. Заметив меня, попыталась улыбнуться. Пошли на кухню.
— Что с тобой?
— Я готовилась ко Дню Победы, — Джуна замолчала, а после паузы спросила: — Ты приедешь ко мне Девятого мая?
— Ну конечно!
И я приехал, как обещал.
Джуна надела новый мундир. Позже артист С.С. скажет, будто она пошила его себе на похороны, но это ложь, она шила к семидесятилетию Победы. Мы съездили на Поклонную гору, возложили цветы к памятнику, пообедали в ресторане. Потом поехали на кладбище к Вахо.
К вечеру стало хуже, поднялось давление. Я на «скорой помощи» отправил ее в институт Склифосовского. Оказалось, у Джуны нет паспорта: она его порвала, сказала, боится, что подделают завещание. Через день или два Джуна снова вернулась из больницы домой. Как быть дальше? Договорились в клинике Управделами президента, отвезли туда. Там ей провели операцию на сонной артерии.
Второго июня ее выписали. Я приехал на Арбат с букетом любимых Джуной садовых ромашек. Она лежала на кухне на маленькой тахте, сама такая маленькая... Выглядела уже неплохо, даже руки прежние — светлые, тонкие, без синих напряженных венок.
— Надо дальше лечиться, — сказал я.
— Да, да, я буду, — кивнула Джуна.
Посидели, поговорили.
Стал собираться домой. А на полу у двери половичок простенький, я споткнулся и чуть не упал. Джуна окликнула:
— Валер, вернись.
Я подошел, посмотрел в ее глаза, полные грусти, взял руки Джуны в свои:
— Ты, главное, держись, надо жить.
Она несколько секунд смотрела на меня с нежностью. Сейчас вспоминаю этот ее взгляд: словно прощалась.
На следующий день около трех на сердце скребануло, позвонил Валере Миронову. «Джуне плохо, — коротко сказал он.— Уже вызвали «скорую». В больнице она впала в кому. Восьмого июня ее не стало.
Из прежних «друзей» — я нарочно взял это слово в кавычки — на похороны пришли немногие. Провожали Джуну в последний путь казаки, военные, человек пять ученых. Был благодарный Саша Левшин, Слава Медяник, Миша Муромов, архитектор Игорь Мурзин, мой хороший знакомый, верный Валера Миронов. Были ассирийцы.
На похоронах люди в ужасе спрашивали друг друга: «Видели? У Джуны в гробу лицо подрагивало?! Она живая!»
Позже мне звонили большие люди из администрации президента, спрашивали:
— Валерий Васильевич, тут ходят слухи — похоронили не Джуну, а ее двойника, она якобы инсценировала свою смерть, чтобы не беспокоили пациенты, устала. А сама уехала в Грузию.
— Увы, — честно ответил я. — Похоронили ее.
Джуна была человеком с уникальным даром изобретателя, научной мысли. Но бессмертием она, к сожалению, не обладала.
А лицо — да, подрагивало, но, думаю, тут никакой мистики, просто заморозка отходила. Один наш с ней общий знакомый обратил мое внимание на характерные надрезы в районе висков и лобной части головы Джуны: «Вскрывали черепную коробку. Очевидно, изъяли мозг для изучения».
До сих пор думаю: совпадение или нет, что на следующий день после похорон Джуны в Тбилиси случилось страшное наводнение? Именно там, в Грузии, где Давиташвили когда-то лишили семьи и домашнего очага?
А в особняке Джуны у входа на девятый день сантиметров на десять поднялась плитка. Спустя какое-то время она вернулась на прежнее место. Это видели многие и могут подтвердить.
На ее могиле среди прочих венков был один с надписью на ленте «От внуков». Детям Вахо сейчас где-то около двадцати пяти лет. И они могут претендовать на наследство целительницы, вокруг которого развернулась настоящая война. Тринадцать племянников и племянниц Джуны, от братьев и сестры из приемной семьи, захватили особняк и никого туда не пускают. Ведут себя очень агрессивно. Дважды нападали на журналистов и съемочные группы. Не пустили даже полицию и депутатов. На все вопросы ответ один: «Покажите решение суда, что вы можете сюда войти и выгнать нас!» Прокуратуре, суду предстоит выяснить, по какому праву люди, объявившие себя родственниками Джуны, проживают в особняке и претендуют на ее наследство.
Сейчас они спорят, кому что достанется — квартиры, драгоценности, картины. Квартиры-то, знаю, не достанутся никому: особняк — собственность города, Джуна его арендовала, трехкомнатную квартиру незадолго до смерти отписала приятелю-ассирийцу, а четвертый, надстроенный этаж принадлежит ее академии.
Скоро будут готовы результаты судебно-медицинской экспертизы. И станет ясно, умерла Джуна сама или ее убили. Такие подозрения есть. Она ведь не просто болела — Джуна угасала, это факт. Так бывает и при отравлении ядами.
Мне больно и обидно за Джуну. Как из-под земли появились люди, называющие себя друзьями Давиташвили, они направо и налево раздают порочащие ее интервью. Одна из таких «подруг» — бизнесвумен Татьяна Х. — продала съемочной группе скандальное видео, где Джуна заторможенная и странная. Да это снято после тяжелейшей операции, она тогда отходила от наркоза! Горько, что ведется какая-то жуткая мышиная возня вокруг имени человека, который столько добра сделал.
Меня очень волнует судьба истинного наследия Джуны — ее приборов и разработок. Встречался с одним из двоих соучредителей ее Международной академии, поговорили. Он сказал: «Я за то, чтобы исследования, которые она проводила, были продолжены. Но надо искать финансирование, привлекать сподвижников». Что ж, будем искать. И будем содействовать, чтобы в особняке создали музей и клинику ее имени. И, конечно, картинную галерею — у Джуны около пятисот картин.
Зачем мне это нужно, заняться, что ли, нечем? Нужно. Я видел, скольких людей Джуна вылечила, уже и официальная медицина признала факты исцеления с помощью ее методик. Почему бы не передать это людям, не поставить производство тех же приборов на поток?
Перебираю фотографии. Вот ее в 1997-м коронуют на престол «царицы ассирийского народа». У этого народа нет своего государства, вот они и решили: пусть Джуна будет у них главной! Я был на коронации, которая проходила в Доме журналиста, Джуна восседала на троне. Были представители всех конфессий, Кобзон пел песню. В ассирийской общине, безусловно, гордятся великой соотечественницей.
Вспоминаю, как одно время Давиташвили обвиняли, будто она — «предводительница масонов», чуть ли не черные мессы проводит. Чушь это все. Никакой бесовщины и тайных заседаний не было. Она в первую очередь лечила людей, была ученым, изобретателем, художником. У меня самая большая коллекция ее картин — Джуна дарила их мне в разные годы на дни рождения. Уверен — и в картинах, и в стихах ее зашифрованы послания, их нужно отдельно изучать, чтобы понять тайный глубинный смысл.
И еще о тайнах. До сих пор неизвестно, работала ли Джуна на органы госбезопасности? То, что к ней были приставлены сотрудники этого ведомства, что они сопровождали ее на выездах, а дом ее был под наблюдением, — это факт. Но имела ли сама Джуна отношение к спецслужбам? Ответ на этот вопрос есть в архивах КГБ. Думаю, однажды с них снимут гриф секретности, но вряд ли это будет скоро.
Ну а мы, пока живы, будем помнить Джуну. Она это заслужила. Достойным была человеком, уникально талантливым. Могла бы в разы больше сделать, если б судьба не подрезала крылья, отняв самое дорогое, самое ценное — сына. И не важно, что он был приемным. Не всякая родная мать будет так обожать своего ребенка. Джуна умела любить. Близкие никогда не забудут ее душевное тепло...
Подпишись на наш канал в Telegram