Когда «Браво» вызвали на Петровку, 38, стало совсем не до шуток. Это означало, что за нас решили взяться всерьез. Сейчас даже поверить сложно, что под раздачу попала группа, которая пела про желтые ботинки и каких-то кошек! Следователь говорил мне: «У нас уже сидит один музыкант, и есть шанс создать вам вместе с ним ансамбль».
— Родился я в московском районе Калошино. В том же году Юрий Гагарин полетел в космос, в СССР произошла денежная реформа, а Чак Берри попал в тюрьму за нарушение закона. Наша семья и мамина родная сестра жили в одном доме. Каждые выходные приходили гости, и, конечно, всегда звучала музыка. У нас были старое пианино и ламповый радиоприемник с вертушкой, на которой можно крутить пластинки. Мама рассказывала, что младенцем я соглашался есть только под музыку. Едва пластинка заканчивалась, тут же прекращал жевать и начинал орать: «Не крутится! Не крутится!» Так под Ободзинского с Майей Кристалинской и рос. Отсюда, наверное, и моя любовь к эпохе шестидесятых и черно-белому кино.
В 1966 году родители получили ордер на новую квартиру в Кузьминках, которые тогда еще не считались даже Москвой. Но мама с папой, впервые обретя отдельную «двушку» с кухней размером с «Ладу-Калину», были счастливы. Наконец-то не нужно было каждый день ни свет ни заря вставать топить печку, как в Калошино. Кузьминки были районом рабочим — в многочисленных общежитиях проживали разнообразные переселенцы по лимиту. Сложный, короче, район был. А школ всего две, белая № 623 и желтая № 912. Вторая — по слухам, блатная, с хорошим уровнем подготовки, надо было иметь связи или договориться с кем следует, чтобы туда попасть. Папа всю жизнь проработал инженером на заводе, своими золотыми руками мог собрать и починить практически любую радиоаппаратуру, уважительно относился к технике и совсем наоборот к «просителям» — принципиально никуда не пошел! Маме, преподавательнице английского и немецкого языков, было вообще не до этого (тетрадки и классные собрания с утра и до вечера), а учиться в школе в районе, где она работала, не захотел я. Поэтому отправился в белую.
Там в первые же дни подружился с Андреем Савушкиным и Сашей Зудиным. На школьных фотографиях класса меня с трудом можно обнаружить. Андрей же был крепким спортивным парнем. На уроках физкультуры он стоял первым, а я самым последним по росту. Мы вместе гоняли на велосипедах, плавили свинец у гаражей, дрались... Как правило, противостояли две стороны одного бульвара, в Кузьминках в общем-то немного достопримечательностей, которые могли бы разделить людей географически. Однажды кто-то отлупил ребят с противоположной стороны, и они в составе бодро настроенной группы человек из пятнадцати пришли на нашу. Обычно мы гуляли с огромной лайкой Андрея, но в тот день пошли без собаки. Последнее, что я помню, — это свой честный ответ на вопрос «Пацаны, вы из каких домов?» Дальше — мрак. Нас запросто могли убить, что спасло, остановило их, не знаю... В школу мы с Андреем потом неделю не ходили.
Подросли, велосипеды сменили на мотоциклы и мопеды, а стрельбу из рогаток — на потребление портвейна в Кузьминской лесополосе. Мне не очень нравилось, но я не понимал, как это можно изменить — ведь все вокруг так живут. Такие мысли привели меня прямиком к поступлению в музыкальную школу. В тринадцать лет — поздновато, конечно. Вместо скрипки, на которой настаивали родители, выбрал классическую гитару. Подумал: потом и в ансамбле играть можно, если что, а со скрипкой куда?.. На приемном экзамене непоставленным подростковым голосом пел песню из репертуара Льва Лещенко: «Я сегодня до зари встану. / По широкому пройду полю... / Что-то с памятью моей стало...» Вероятно, выглядело все это ужасно смешно.
Поступил к одной из лучших тогда в Москве преподавательниц-гитаристок Светлане Анатольевне Светличной. Красавицей Светличная была невероятной, что значительно укрепляло интерес подрастающего поколения к классической шестиструнной гитаре. На самом деле учеба была серьезной — с сольфеджио, хором, нотной грамотой, и я, освоив аккорды, многое научившись играть, решил, что уже все познал и с музыкальным образованием можно заканчивать... Но тогда пришлось бы перестать видеться со Светланой Анатольевной, в которую были влюблены все ее ученики, включая меня! Плюс родители настояли. Остался. К слову, то образование уже во время группы «Браво» стало мне большим подспорьем. Другого-то не было, а полученные знания позволили не выглядеть на фоне профессионалов дилетантом.
Ребята, поняв, что компания наша рушится, стали принимать меры. Андрей через год тоже поступил в музыкальную школу к той же Светличной, и мы сколотили школьный ансамбль. Завуч нашла нам какие-то колонки и разрешила репетировать. Она же договорилась с местным ЖЭКом, чтобы мы могли брать время от времени их ударные. И пару раз в неделю, а от школы до ЖЭКа был примерно километр, мы таскали барабаны туда-обратно. Играли втихую — никто в классе не знал, что в школе появился ансамбль.
Мама с папой после моих долгих уговоров купили мне электрогитару Musima (это отдельная и очень важная для меня история), родители Андрея приобрели бас, и закрутилось. Мы начали играть везде, куда только звали. В школе с выступлениями не складывалось, не помню уже почему. Но на выпускном, выпив за углом, неожиданно для самих себя осмелели настолько, что решили сыграть. Музыканты, которые выступали на вечере, долго артачились и не хотели давать нам свои инструменты, но в конце концов уступили. Мы исполнили три песни из репертуара «Машины времени», сейчас уверен, что абсолютно отвратительно, но тогда все просто обалдели от того, что, оказывается, в школе был настоящий ансамбль! Музыканты потом спросили нас: «А не крутовато вам браться за такие сложные композиции?» И я до сих пор не знаю, что они имели в виду — то ли им понравилось, то ли совсем нет...
Про гитары. Первую шиховскую семиструнную мне подарила моя родная тетя Полина. Шестиструнную тогда достать было сложно, поэтому чаще просто снимали седьмую струну. Через год, когда родители удостоверились, что мне нравится играть и я буду этим заниматься, мы с мамой отправились в комиссионный магазин. Это была обычная советская комиссионка, где продавали все — от старых диванов до ношеных ботинок. Вдруг почти сразу после нас в магазин зашла женщина и положила на прилавок дикий дефицит — гэдээровскую классическую гитару с нейлоновыми струнами. Мама разговорилась с ней, и та объяснила, что гитара принадлежала ее мужу, скрипачу Силантьевского оркестра, но он умер, а ей очень нужны деньги. Требовалось семьдесят рублей. Мама уговорила подождать с продажей несколько дней, пока соберем требуемую сумму. Когда через неделю взволнованная мама протягивала деньги за инструмент, та женщина пошутила: «Это счастливая гитара. Ваш сын будет на ней играть и станет знаменитым». Вроде и несерьезно сказала, а как в воду глядела — все золотые хиты группы «Браво» были сочинены именно на этом инструменте. Гитара до сих пор у меня и используется для записи в студии.
Похожую историю мне рассказал Юрий Башмет, когда мы выступали с совместной программой. Ради интереса я спросил у него, сколько стоят смычки. «У меня есть один безумно дорогой, который мне Стинг подарил, — ответил Юрий. — Но играю я тем, который однажды купила мне мама».
Конечно, стоимость инструмента для профессионального исполнения имеет значение, но вещи метафизические самым немыслимым образом играют решающую роль. Я к сегодняшнему дню собрал большую коллекцию гитар, но любимая одна — та самая.
— Почему после окончания школы вы выбрали МИИТ, а не что-то музыкальное?
— Пошел туда, потому что двоюродный брат Саша пошел. Профессия строителя была очень перспективной в те годы, а МИИТ — лучшим вузом строительного направления. На самом деле я хотел поступать в музыкальное училище, но родители были резко против. Образ типичного музыканта в их среде укладывался в довольно узкие рамки: «алкаш и никакой семьи». Иногда я с ними соглашался. В обычной жизни мы чаще видели музыкантов ресторанных — на свадьбах или банкетах. Я всегда старался подсесть поближе к лабухам (так их называли тогда), чтобы слушать. К великому своему разочарованию, часто видел, как под конец банкета некоторые с трудом могли собрать свои инструменты, настолько были пьяны.
Первого сентября я посетил свой вуз с исключительно ознакомительной целью — посмотреть на людей, с которыми предстоит учиться. Увы, это была совсем не моя история... Первые полгода занятия посещал, потому что решил: если не буду ходить совсем, стипендию мне тоже никто не заплатит. И в один из дней в коридоре увидел двух парней, на которых были голубые джинсы Levi Strauss. Для меня они выглядели как инопланетяне. В 1979 году такие штаны можно было достать двумя способами — в «Березке», если обладал валютой, или посредством мамы, приближенной к сфере торговли. Больше скажу, на джинсах одного располагались вытертые звезды — шик невероятный. Сергей (который со звездами) впоследствии сыграл серьезную роль в моей жизни и сейчас работает в «Браво» гитарным техником. Вместо обычных папок в их руках были пакеты с виниловыми пластинками, которые заинтересовали меня даже больше джинсов. В среде фарцовщиков ходил кодовый вопрос: «Рекорда на сдачу есть?», то бишь, есть ли пластинки на обмен или продажу? Я задал этот вопрос и обрел единомышленников.
С пластинками в СССР дела обстояли туго. Государственная идеология и те, кто за нее радел, делали все, чтобы никто, кроме фирмы «Мелодия», доступа к ушам наших граждан не имел. Песни The Beatles выпускали под другими названиями. Но не суть. С теми модными ребятами мы стали меняться винилами. Слушал в основном по ночам в наушниках, чтобы никого не разбудить. Утром пластинки надо было уже возвращать. Через меня проходило много очень хорошей музыки, и появилась возможность выбирать, формировать и развивать музыкальный вкус.
Ансамблей в институте было много, но тех, кто хотя бы отдаленно соответствовал моим музыкальным пристрастиям, не наблюдалось. И вот однажды мне сказали, что при Дворце культуры Мосэнерготехпрома в Бескудниково есть группа «Постскриптум» и им нужен гитарист. Решил познакомиться. У меня была приличная гитара и аппаратура, «самопальная» конечно, но наши умельцы здорово насобачились копировать западные аналоги. Поехал на такси, потому что один усилитель двадцать пять килограммов весил! Группа от моего торжественного прибытия слегка обалдела. Ансамбль состоял из Гарика Сукачева, Сергея Бритченкова и Павла Кузина, с которым имею честь играть по сей день. Включил я все свои примочки, сыграл, они рты пооткрывали и говорят: «Берем!» Лет через десять в одном интервью кто-то из них признается, что взяли меня потому, что у меня была крутая гитара и приличный усилитель.
«Постскриптум» по выходным и праздникам играл на танцах. Репертуар наш состоял в основном из песен Гарика, хиппи-рока, в котором бабушка еще не курила трубку, но уже начала движение в данном направлении. Мне не нравилось. Я тогда уже сидел на актуальной музыке new wave. Как выглядели музыканты «новой волны», имел удовольствие регулярно видеть в популярном немецком журнале Bravo, который на большой перемене в МИИТ (там было специальное место для фарцы — «Плешка») наравне с пластинками и тряпками приносили фарцовщики. Короче, хотелось эстетики, как в немецком журнале, чтобы все в ансамбле были стильно одеты и подстрижены.
Началось с того, что я привел нового бас-гитариста. И он врезал нам всем правду-матку: «Мы не звучим, играем фигово». Стали искать новое звучание. С Гариком мы через какое-то время разошлись в разные стороны. Но я не писал текстов. Где брать? Мне подсказали, что есть такое музыкально-литературное объединение «Мухоморы», они пишут стихи на любую музыку. Нетленки «Мухоморов» крутил на Би-би-си Сева Новгородцев, и в связи с данным обстоятельством ими активно интересовались «структуры, занимавшиеся идеологией».
В квартиру в центре Москвы, недалеко от Архитектурного института, я попал чуть ли не с паролем. Мне вручили кипу текстов разных авторов, чтобы можно было выбрать. Стихи в основном были в таком ключе: «Я Енисей в гробу видал и холод Салехарда. Но тут меня арестовал тушканчик с алебардой...» Эти строчки я запомнил на всю жизнь, потому что папа, однажды заинтересовавшись бумагами на моем столе, увидел именно их.
— Женя, что это?! — спросил он, схватившись за сердце.
— Тексты будущих песен, — ответил я, и отцу стало совсем нехорошо.
Ничего не вышло, потому что и тексты мне не понравились, и политический рок — совсем не моя история. Меня и тогда и сегодня интересуют вечные вещи, независимые от того, кто у власти и что происходит в стране. В общем, поиски продолжались.
На самом деле все мы очень тесно были переплетены. Мой друг детства Андрей Савушкин впоследствии стал играть с Гариком Сукачевым в первом составе «Бригады С». Потом его сменил Сергей Галанин, с которым я познакомился на геодезической практике в МИИТе. Вместо того чтобы совершать странные действия измерительными инструментами, мы решили устроить для симпатичных геодезисток танцы. Благо оба были с гитарами.
Но несмотря на тесные «профессиональные связи», проблема с текстами стояла долго. Плюс вокалиста у нас тоже не было. Знакомые, зная о наших сложностях, конечно, предлагали разных исполнителей. Но все было не то. Пока однажды один из них не сказал: «Есть девочка интересная. Очень классно поет. Хочешь, дам ей твой телефон?»
Весна 1983 года. Исторический звонок случился в два часа ночи. Культурный разговор с обращением на «вы», приятный голос и договоренность о прослушивании потенциальной исполнительницы. Встречу назначили через неделю, и все семь дней я капал на мозги ребятам, чтобы оделись покультурнее, причесались — девушка же придет! Встретиться договорились на ВДНХ.
Я поехал из института и был одет в черный френч железнодорожника, в МИИТе так все ходили на занятия по НВП (начальной военной подготовке). Компанию составил Паша Кузин, за что я ему был страшно благодарен, потому что вокалистка опаздывала минут на сорок... Мы уже собирались уходить, когда увидели нечто яркое, обутое в модные лодочки и очень стильно одетое. «Иванна Андерс», — представилась она. Девушки — певица приехала с подругой Наташей — выглядели сногсшибательно. Иванна держала в руках огромный полиэтиленовый пакет Tati, битком набитый какими-то шмотками. Мы с Пашей хотели ехать на автобусе, но, оценив все девичье великолепие, поняли, что придется разориться на такси...
Я сел на переднее сиденье, а они втроем разместились на заднем. Всю дорогу Иванна щебетала про папу — шведского дипломата, закрытые кинопоказы в посольстве, свою учебу в мединституте. Сыграла настолько здорово, что ни у кого и тени сомнения в подлинности ее истории не возникло. Даже когда из пакета Tati была извлечена бутылка кефира (помните, были стеклянные такие, с крышками из фольги) и певица в попытке открыть ее изящным жестом залила кефиром полмашины и нас. Больше всех злился и требовал доплаты таксист, у которого кефир оказался даже на голове.
Предложил Иванне напеть уже написанную мелодию песни «Кошки». Ощущения от ее голоса были адскими, до мурашек по телу. Я могу по пальцам одной руки подсчитать те голоса, которые так глубоко когда-либо меня тронули. По лицам всех наших читалось «берем». Мы хотели репетировать как можно чаще, но девушка сказала, что слишком перегружена учебой в медицинском, поэтому больше пары раз в неделю никак не выйдет.
На репетиции она стала приходить с конспектами по медицине, а однажды сама дала мне свой паспорт, не помню, с какой целью. Страничку с пропиской не открывал, но имя «Иванна Андерс» я видел собственными глазами. Записали первые песни — «Кошки», «Верю я», «Медицинский институт»... Программу отрепетировали всего за месяц, в нее вошли все композиции, которые впоследствии стали золотыми хитами. Наша солистка обладала потрясающим музыкальным чутьем на поэзию. Буквально на каждую мою мелодию она приносила очень хороший и подходящий текст — это были стихи Арсения Тарковского, Саши Черного. А та самая подруга Наташа среди прочих названий, которые сейчас мне кажутся дурацкими — были варианты «Шейк», «Твист» и даже «КВН», предложила назвать группу «Браво». И видно, примета — как вы яхту назовете, так она и поплывет — сработала. Правда, не сразу.
Нам порядочно надоело играть на танцах, хотелось большего. В Долгопрудном каждый год проходил рок-фестиваль, на котором выступали «Автограф», «Машина времени», «Воскресение», и мы очень хотели туда попасть. Но люди из оргкомитета, которые приехали нас послушать, заявили, что рановато, и велели еще поработать над собой... Сказать, что мы дико расстроились, — ничего не сказать! И тогда один из моих приятелей подал идею сыграть на сейшене. Организатором нашего концерта решил выступить Митя Сабинин. Митя тогда был личностью легендарной: работал в системе ВЛКСМ, и у него в дипломате всегда имелись виниловые пластинки, какие-то бланки и анкеты, а также недопитая бутылка дорогого коньяка. И время от времени он организовывал сейшены — целое явление в концертной деятельности восьмидесятых.
Билеты на сейшен продавались как на обычный концерт, но никто до последнего момента не знал, где именно он будет проходить. О месте все оповещались методом сарафанного радио за пару дней до события. На первом сейшене мы должны были выступать с группой «Центр», самой модной на тот момент в Москве. Очень это воодушевляло. Мы спели все пять-семь имевшихся тогда в наличии песен, некоторые композиции пришлось повторить — люди просили, а других у нас не было. Нам кричали «Браво!» — что окончательно решило вопрос с названием. На концерте присутствовала почти вся московская богема, а также музыканты из групп «Кино», «Аквариум». После нашего выступления ко мне подошел Артемий Троицкий*, самый влиятельный из музыкальных критиков столицы, и написал на скомканном листке бумаги номер своего домашнего телефона. Это стало знаком для меня и для группы, что нас оценили и приняли.
В эйфории от успеха все куда-то смылись, а аппаратуру надо было вывозить. И вот, как истинные звезды и триумфаторы, я с женой и Паша Кузин со своей Галей ехали на грузовике, а потом еще и разгружали все! Тут надо сказать, что до нашего успеха на сейшене произошел ряд событий, доказывающий, как причудливо порой переплетаются события в жизни.
Бабушка привезла мне из Америки вельветовые джинсы, но они оказались не по размеру и вообще не подошли. И я спросил у Сергея, того самого мажора со звездами на штанах Levi Strauss, кому можно было бы их предложить. «Девушке моей, Марине! — ответил он. — Точно впору будут!» С Мариной, одноклассницей и любовью Сергея, договорились встретиться в метро «Кузьминки». Сделка не состоялась — ей с ходу не понравились джинсы, а мне она сама. Вот ведь как бывает! Впрочем, первое впечатление может оказаться обманчивым, о чем всем советую помнить, перед тем как знакомить своих девушек с друзьями.
Марина приходила на репетиции нашего ансамбля и вскоре... стала уже моей девушкой. Дальше события развивались классически. Иду как-то домой, а у подъезда Сергей, и лицо его не предвещает ничего хорошего. В общем, физиономию он мне начистил, проще говоря. Я, конечно, пытался как-то сопротивляться и отвечать, но не очень активно. Во-первых, он высокий и сильный. Во-вторых, я понимал: получаю за дело. Переживал свое расставание с Мариной он сильно. Окончил институт и поступил в военное училище. Потом, если не путаю, остался где-то служить. Забегая вперед, скажу, что мы с Мариной поженились, а на свадьбе помимо местного ансамбля выступила еще не известная никому группа «Браво». С Серегой встретились через несколько лет, когда «Браво» уже в статусе знаменитой приехала с большими гастролями в Екатеринбург. Он подошел после концерта во Дворце спорта: «Ну, здорово, Хавтан!» И мы с ним пили всю ночь в крохотном номере местной гостиницы. А спустя еще какое-то время Марина, пользуясь своим положением, предложила взять Сережу в группу «Браво». У него все прекрасно — жена, замечательный сын, мы иногда общаемся семьями. И я рад, что история из тех, что обычно бывают «в один конец», в нашем случае имела продолжение. Кажется, Ричардс сказал: «Ты поднимаешься вверх по лестнице и здороваешься на каждой ступеньке с людьми. Не забывай, что когда начнешь спускаться, ты увидишь их же». Такое лирическое отступление.
А после того самого концерта в Москве начался шум, что есть такая группа «Браво», которая играет в стиле new wave, и у них девчонка-солистка. Начали поступать предложения от разных организаторов — люди поняли, что на нас можно заработать. Мы отыграли еще три-четыре концерта, а потом в родном ДК Мосэнерготехпрома нас всех и арестовали. «Люди в штатском» присутствовали на наших первых выступлениях всегда, но до этого дня мы отделывались объяснительными записками от директора ДК и от меня. А тут все закрутилось как в кино. Был полный зал, мы играли, в какой-то момент выломали двери и в ДК ворвалось много милиционеров. Нас, музыкантов, загнали в комнату с аппаратурой, публике через мегафоны запрещали расходиться...
Потом было ОВД Бескудниково и объяснительные: как мы вообще попали в этот ДК, откуда билеты и прочее. Больше всех недоумевал механик. У нас не было полноценной программы на часовой концерт, и оставшееся время заполняли короткометражными фильмами, один, как сейчас помню, был с Гребенщиковым — «Иванов», второй — «Шесть писем о бите». И механику дали литр, чтобы он крутил кино. Когда налетела милиция, литр он уже успел употребить, поэтому долго не мог понять, что вообще происходит. Зрители сначала смеялись, а потом притихли — поняли, что дело принимает серьезный оборот. Нам светила статья «Частнопредпринимательская деятельность» номер сто какой-то, от трех до пяти лет.
На следующий день вызвали на Петровку, 38, и стало совсем не до шуток. Это означало, что за нас решили взяться всерьез. Сейчас даже поверить сложно, что под раздачу попала группа, которая пела про желтые ботинки и каких-то кошек! Следователь, который занимался схожим делом группы «Воскресение», к тому времени ее лидер Алексей Романов был в тюрьме, говорил мне: «У нас уже сидит один музыкант, и есть шанс создать вам вместе с ним ансамбль».
Больше всего мне было неудобно перед родителями Марины. Тесть по-мужски чаще относился лояльно. А перед Аллой Борисовной, так звали мою тещу, было особенно стыдно, потому что она пребывала в режиме ожидания чего-то хорошего и полного непонимания многого из того, что происходило с ее зятем. Жил я, бедный студент, у них. Новую электрическую гитару мы купили, ухнув все деньги, которые нам с Мариной подарили на свадьбу, что-то около полутора тысяч рублей, огромную по тем временам сумму! Все произошло до злополучного концерта, и за этот царский подарок я торжественно поклялся хорошо учиться и как минимум вовремя сдать сессию. У меня до сих пор хранится бумага с грозной шапкой Петровки, адресованная ректору МИИТа. Естественно, институт ответил, что студент Хавтан редкий разгильдяй с кучей хвостов (что так и было), а уж если к нему есть ваш достойный интерес, он нам больше и вовсе не нужен. Марина на ковер к ректору героически пошла со мной, надеялась, что ее присутствие как-то мне поможет. Но «история болезни пациента» была внушительной, и из института меня исключили.
Когда обо всем стало известно дома, я мечтал провалиться сквозь землю! Но жена и ее родители неожиданно отнеслись к произошедшему с пониманием, поддержали меня... К слову, институт я окончил спустя лет десять, и на следующий день после распределения уехал на гастроли.
— А что происходило с Жанной, которая была Иванной?
— С вокалисткой нашей история пошла сразу не как у всех. Когда нас собрали в комнате с оборудованием и объявили, что сейчас «будут описывать» (слово-то какое!), у Иванны при себе не оказалось паспорта. И она не явилась на Петровку, как все мы, на следующий же день после концерта. А потом вообще не приходила на допросы, а поскольку ее паспортных данных у следователей не имелось, повестку высылать им было некуда. Иванну нашу начали искать. Задержали в то время, когда я сидел в кабинете у следователя. Он был молод и начал: «А ты знаешь, кто она на самом деле? В курсе, сколько на ней висит?» И тут я впервые обратился к нему на «ты». Сказал: «Ты врешь!» Именно следователь сообщил мне, что девушку, которая пела у нас в группе, зовут Жанна Хасановна Агузарова.
— Ее друг того периода Евгений Додолев предполагал, что Жанна, приехавшая в Москву издалека, настолько хотела попасть в столичную богемную тусовку, что вклеила свое фото в невесть откуда у нее взявшийся чужой паспорт. Документ принадлежал некоему Ивану Андерсу, она просто приписала пару букв к имени. Неужели желание получить штамп о московской прописке оказалось сильнее опасности быть судимой за подделку паспорта?..
— У меня нет ответа на этот вопрос, возможно, его лучше задать самой Жанне или упомянутому вами Додолеву. По большому счету мы не знали, чем занималась Агузарова вне группы «Браво». Но даже когда выяснилось, что Жанна Хасановна вовсе не студентка медицинского, не дочь посла и не Иванна, я был уверен в том, что «криминальных мотивов» в ее истории про выдуманную гражданку Андерс нет. Жаннино дело (так, наверное, правильнее сформулировать) тогда выделили в отдельное производство, и в итоге ее выслали из Москвы на родину, в Сибирь. А наше тянулось вплоть до перестройки.
Группа «Браво» попала во все запрещенные списки, шла по алфавиту после «Аквариума» и «Алисы». К счастью, к тому моменту мы уже успели записать все песни, имевшиеся у нас в наличии. Когда я начал выяснять, как бы нам это сделать, сразу нашлись люди, которые занимались записями подпольных групп на мидовский магнитофон, который, в общем-то, в министерстве и базировался. Так что первый свой альбом группа «Браво» записывала на магнитофон Министерства иностранных дел. Те записи уже на кассетах моментально разлетелись по стране и стали звучать из всех окон. Поползли слухи, что нас вообще всех пересажали, что по законам жанра принесло по-настоящему всесоюзную популярность. Мы стали не просто ансамблем, а особенными! Но выступать не могли. От всех музыкантов, которые вошли в запретные списки, площадки шарахались. Пришлось даже с ящиков с аппаратурой стирать название «Браво», оставили только букву «а».
Репетировать приходилось в странных местах. На ВДНХ в парке есть башня, типа каланчи, что ли, кто-то из друзей давал нам ключи, и мы там играли. Чтобы забраться туда, приходилось ставить лестницу. Мы даже пробовали каких-то вокалистов, но все было не то — мы ждали возвращения Жанны. Отношения с ней поддерживали, переписывались, я даже посылал ей кассеты с демозаписями новых песен. Прошло года два с половиной, и наша вокалистка вернулась.
По иронии судьбы первый концерт «Браво» с Жанной Агузаровой состоялся в том же МИДе, и одним из его организаторов был известный политик Алексей Митрофанов. Он тогда, помимо того что состоял «на государевой службе», пытался писать тексты песен и вообще был человеком разносторонним. Собрались сотрудники министерства, их дети, родственники. Отдельный юмор состоял в том, что после всех приключений с документами у Жанны все еще действовал официальный запрет на въезд в Москву... Агузарова положила глаз на мои модные ботинки с острыми мысами, в которых я намеревался выступать. Сказала: «Какие классные!» — и обулась в них сама, а я остался в кедах, в которых и пришел. Тогда это еще не было трендом, а было просто кедами. Сейчас невозможно вспоминать без улыбки, как «нелегальная» Агузарова в мужских ботинках пела про кошек под лозунгами в духе «Верной дорогой идете, товарищи!» в Министерстве иностранных дел.
Так мы все стали жить дальше. Тесть устроил меня в строительную контору в Сивцевом Вражке, куда я должен был являться к девяти утра, что для меня было полным адом. А Жанна собралась поступать в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова, и там у нее потребовали справку с места работы. Недолго думая, я в обеденный перерыв прямо в сквере у Сивцева Вражка нарисовал необходимый документ и заверил предусмотрительно заимствованной мною (на время, конечно) синей печатью строительной конторы, в которой трудился. Страха не было. О каком страхе можно вообще говорить после всех этих историй с концертами? Для того чтобы иметь какие-то карманные деньги, приходилось изредка и фарцовкой заниматься. Что тоже могло плохо кончиться.
— Где фарцевали?
— На «Глине», конечно, это музыкальный магазин, который находится напротив ЦУМа. Легендарное было место. Там собирались очень разные люди. Один даже стал известным политиком. Марина часто спрашивала: «Откуда у тебя деньги?» Самую крутую дискотеку в Москве, куда мы с ней заглядывали, содержали на проспекте Мира ассирийцы, она называлась «Резонанс», там всегда была лучшая музыка, однако билеты недешевы. И конечно, на «Глине» я зарабатывал на инструменты. Давно там не был, а лет двадцать назад со мной здоровались за руку самые уважаемые спекулянты этого места.
Я в принципе к деньгам индифферентно отношусь. Самое большое для меня богатство — это мои винтажные усилители и гитары! А остальное... Сначала я был бедным студентом, потом стал получать от филармонии двести рублей (а средняя зарплата тогда, между прочим, была сто пятьдесят рублей), и родители обалдели от того, какие хорошие деньги, оказывается, приносит музыка. У группы «Браво» случались разные периоды, иногда это были периоды безденежья. В общем, все это не так важно...
— Для вас, может, и не важно, а супруга тоже переживала периоды отсутствия денег легко?
— Для нашего поколения деньги не были решающим фактором. Вообще, я не люблю говорить о личной жизни! Иногда думаю: может, и правильно?.. Браки в шоу-бизнесе редко ведь живут долго. Чаще бывает так. Приезжает из города N артист X с женой, бедный, никому не известный, но талантливый. И вдруг — популярность! Все тебя любят! Понеслось! А следом обычно появляются красивые фотографии в глянце, интервью — и вот он уже стоит с молодой, как правило, невестой, и они сейчас разрежут торт, который везли самолетом чуть ли не из «городу Парижу»!.. Это все очень забавно, если не задаваться вопросом: «А куда он дел старую жену, которая шла с ним рядом весь путь до таких тортов?»
— Если отмотать немного назад: Жанна вернулась из Сибири, ни капли не изменившись, группа «Браво» сразу стала бешено популярной и заработки пошли?
— После первого московского фестиваля «Рок-панорама 1986» о нас узнали акулы шоу-бизнеса и пригласили в турне по стране. Мы давали в среднем по двадцать концертов в месяц, и группа наконец-то стала зарабатывать музыкой.
В наш первый большой гастрольный тур мы поехали вместе с двумя другими популярными коллективами. Перемещались все в одном большом автобусе «Икарус» — Наташа Ветлицкая, группа «Рондо», Костя Никольский, техслужбы, костюмеры — порядка полусотни человек. Сейчас такого уже нет, конечно. Молодое поколение вокалистов от марки поданной машины может начать морщить нос. А в то время единственным преимуществом артиста было сидеть не в конце автобуса, а ближе к водителю. И если ты серьезно опаздывал, твое появление сопровождалось сложным разговором воспитательного характера. Каждый из пятидесяти человек считал своим долгом охарактеризовать отдельную грань тебя, а то и личность в целом. Жанну ждали всегда. В конце концов от греха подальше организаторы решили выделить ей отдельную машину — черную «Волгу», тогда это был лучший автомобиль отечественного автопрома.
А чтобы стать, по вашему выражению, «бешено популярными», нам не хватало телеэфиров. Как-то два известных музыканта и композитора предложили нам исполнить песню про «черные тюльпаны», и только с ней мы могли попасть в «Утреннюю почту». Телеэфир в этой программе в середине восьмидесятых означал, что на следующий день ты можешь спокойно ехать на гастроли по стране и везде соберешь зал. Но... Вечный вопрос любого музыканта: тут ты либо идешь на компромисс с самим собой, либо нет. Эти «черные тюльпаны» стали первой причиной, по которой мы здорово повздорили с Жанной. Она настаивала на том, чтобы спеть их и попасть уже в чертов заколдованный ящик, а я был против.
Легенда не сохранила имени того, кто принес кассету с записями «Браво» Алле Пугачевой, но главная звезда отечественной эстрады пригласила нас в «Олимпийский», чтобы познакомиться лично. Не знаю, понравилась ли ей группа в целом, но Жанна точно приглянулась! Нашу проблему, что полузапрещенное положение не позволяет нам появляться на радио или телевидении, Алла Борисовна не только услышала, но и помогла исправить.
На телепередачу «Музыкальный ринг» позвали с условием, что Пугачева лично нас представит. Недооценить данный факт сложно, потому что сами по себе мы там точно никому нужны не были... Алла Борисовна вникала во все детали, было несколько обсуждений — что поем, как говорим, во что одеты... И начались проблемы. Жанна не желала надевать «милый девичий наряд», на котором настаивала АБ, и вешать украшение в форме сердечка на шею. Она хотела выйти в привычном для себя черном пиджаке с бабочкой. Но Алла Борисовна сказала, что либо наша вокалистка переодевается во что велено, либо вообще никакой съемки не будет. Агузарова уперлась, Пугачева тоже. Победила тяжелая артиллерия — Жанна надела и «девичий наряд», и сердечко, они и мне, кстати, дико не нравились. Но главная неприятность была впереди.
Изначально, когда мы говорили о словесном представлении, фигурировал один вариант — «группа «Браво». Но началась телевизионная запись, и Алла Борисовна объявила нас как «молодую певицу Жанну Агузарову и группу «Браво». После этих слов нам всем захотелось уйти... С записи «Музыкального ринга» мы возвращались в Москву в разных купе.
— Злились тогда на Пугачеву?
— Я бы злился, если б не был ей так благодарен за все остальное. Алла Борисовна приехала на худсовет на фирму «Мелодия», где решался вопрос об издании нашего первого альбома. Отстаивала нас. По нашу душу собрались именитые композиторы, очень серьезные люди. Один из них потом подходил ко мне. Сказал: «Мне очень понравились ваши песни, одна из них может стать несомненным шлягером, если вы чуть-чуть измените мелодию. Я мог бы вам в этом помочь, если вы не против, но вы же понимаете, что тогда она должна выйти в соавторстве...» Речь шла о «Старом отеле», и я не согласился. А альбом тот, кстати, продали тиражом в пять миллионов экземпляров, и мой американский продюсер, услышав эту цифру, очень долго изумлялся, почему я все еще живу там, где живу...
Вскоре Жанна объявила, что поет с нами то ли месяц, то ли два и уходит в театр Аллы Пугачевой. Кстати, в театр она так и не попала, и понятия не имею почему.
— Поговаривают, что вас с Жанной связывали еще и личные отношения...
— Я никогда не был в нее влюблен. Воспринимал ее исключительно как вокалистку, хотя выглядела она великолепно и всегда была очень стильной женщиной. И еще, между нами всякого хватало, не самые простые оба люди, но никогда я не скажу о ней ничего плохого. Агузарова как первая любовь, которая сделала меня мной, а ее — той самой солисткой «Браво», которую полюбили миллионы. Мы же могли вообще не встретиться! Весь шоу-бизнес — это лотерея! Кроме того, я принципиальный противник «семей» внутри группы: как показывает практика, они-то все и рушат.
Наш последний концерт с Жанной был в 1988 году в Алма-Ате. Потом она ушла, а мы остались в каком-то странном вакууме. Взятая планка была слишком высока — и без Агузаровой мы стали всем неинтересны. О нас больше не писали, не говорили. На самом деле хорошая такая получилась проверка на прочность для всей группы. Появлялись разные вокалисты, в том числе Аня Салмина, которая исполнила «Король Оранжевое лето», и все думали, что поет Жанна... Но я понимал, что все это не то.
— Вы же были в курсе, что у Агузаровой в США, куда она уехала, тоже не складывается, нельзя было отыграть все назад?..
— Мы встретились гораздо позже, спустя несколько лет после ее ухода, в русском ресторане «Черное море» в Лос-Анджелесе. Жанна там пела, а мы с директором группы приехали обсудить ее участие в юбилейных концертах «Браво» — приближалось десятилетие. Присели за столик. А я никогда прежде не бывал в таких местах. Все это как-то шокировало, что ли... И Агузарова, которая своим космическим голосом пела «Белые розы», и люди, и даже столики. Впечатление было сложным, я напился и произнес то, что крутилось в тот момент в голове: «Жанна, тебе надо ехать домой к миллионам своих поклонников». И наверное, это лучшее из всего, что я мог тогда сказать.
В какой-то момент по телевизору я увидел трио «Фен-о-мен». Два толстых мужика и один тощий что-то забавно изображали. Третьим был Валера Сюткин, и я ему позвонил. Попробовали сыграть, записались, предложили радиостанциям... и ни одна не заинтересовалась. С концертами тоже был полный провал — никто не хотел нас брать. Только коммуникабельность и настойчивость Валеры позволила нам втиснуться в концерт памяти The Beatles в «Олимпийском», спеть «Девчонку шестнадцати лет». Но в целом ситуацию это спасало слабо. У нас стало получаться договариваться о концертах, но играли мы в полупустых залах. Не спасал ни старый репертуар, ни, казалось бы, раскрученное название. Если говорить откровенно, морально я был готов закончить всю эту историю. Мне казалось, что упущено какое-то время, мы потеряли что-то важное... Так сколько можно?
И тут обычная песня «Вася» с копеечным видео, от которой вообще никто ничего особого не ждал, неожиданно выстрелила и взорвала верхние строчки хит-парадов. Я до сих пор не понимаю загадки этой композиции и, наверное, никогда не пойму. Она потянула за собой весь альбом, нас позвали в «Утреннюю почту», на концертах народ просил ее еще и еще. После нее мы записали много песен и снова стали собирать залы любых объемов. Композиции, которые появились в тот период, и сейчас звучат на всех радиостанциях страны, но «Вася» — это какая-то отдельная непостижимая народная любовь!
— Писали, что причиной ухода из «Браво» Сюткина стал ваш непростой характер. Может быть, хотя бы сейчас расскажете, почему же он покинул группу?
— Я не ангел — это точно, но мы всегда старались не выносить внутренние скандалы группы наружу. Да, мы выглядели закрытыми. Наряду с какими-то серьезными вещами до поклонников не доходили и забавные истории вроде той, как один из наших музыкантов летел из одного курортного города в другой в домашних тапочках, потому что в предыдущем гастрольном городе «позабыл» не только переобуться, но и забрать вещи. Но это не давало повода фантазерам додумывать.
Первой причиной, наверное, стоит посчитать то, что все пребывали в состоянии почти нервного срыва. Постоянные гастроли — мы давали большое количество концертов в месяц — выматывали. Второй причиной стало мое понимание того, что невозможно писать и третий альбом про пилотов и самолеты. К тому же герой песен того стиляжного периода ничего общего, как выяснилось позже, со мной не имел. В альбоме «Дорога в облака» мне пришлось спеть одну песню «Замок из песка», потому что Валерий не захотел ее исполнять, а я не желал выпускать альбом без нее. Сюткин к этому времени сам стал писать песни и решил создать свой маленький джазовый ансамбль, что и сделал. У нас с Валерой не было ни финансовых разногласий, ни каких-то скандалов, все уперлось в музыку. Мы по-разному видели будущее группы. Вот и все.
— «Все» — и вы несколько лет не разговаривали и на тридцатилетний юбилей «Браво» не позвали ни его, ни Агузарову?
— Вовсе не в этом дело! Я действительно болезненно воспринимал уходы всех солистов. А потом понял — есть пять лет, за которые группа должна переродиться или распасться. И мне интересен сам процесс развития, адреналин, если хотите. В конечном итоге это все равно работает на коллектив! И по большому счету мы помимо собственного творчества подарили людям несколько отличных исполнителей. Так что давно нет никаких обид. Группа «Браво» сегодня — это такой же тренд, как джинсы Levi Strauss, определенный уровень качества и планка, к которой привыкли, а не какой-то конкретный человек. И это главное достижение.
Есть вокалист Роберт Ленц, которого, согласно доброй традиции «Браво», слушатель поначалу категорически не принял. Хотя альбом «На перекрестках весны» мне кажется лучшим за всю нашу историю, он позволил нам сделать то, что многим коллективам нашего поколения так и не удалось — привел к группе «Браво» новое поколение поклонников. Средний возраст наших сегодняшних слушателей, если судить по соцсетям, от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Это значит, они изначально слушали новое «Браво»! А песня «Этот город» в исполнении Роберта стала самой радиоротируемой из всех когда-либо записанных за всю нашу историю.
Я не хотел превращать юбилейный концерт в ретроспективу, мне было гораздо интереснее показать актуальное состояние группы и новые песни. Помимо всего прочего я терпеть не могу юбилеи! Все это то ли поминки напоминает, то ли вообще похороны... Нарядный именинник лежит в гробу, вокруг большие корзины цветов, а его друзья и близкие произносят о нем всегда добрые, красивые, но часто совсем неискренние слова, говорят просто потому, что так принято. Это, как говорят сейчас, совсем не мой формат.
В итоге на тридцатилетие группы мы собрали битком набитый семитысячный зал в московском клубе Ray Just Arena. И я безумно рад, что со мной до сих пор играют двое из музыкантов нашего первого, золотого состава, с которого в том далеком 1983 году и началась история под названием «Браво».
— Действительно, все было прекрасно, и я тому свидетель. Но до того юбилейного концерта группа «Браво» достаточно долго вообще не выпускала новых альбомов...
— Да, наш последний альбом «Мода» вышел в 2013-м, после десятилетнего перерыва. По версии единственной в стране русскоязычной рок-станции «Наше радио» он стал лучшим альбомом года.
Периоды, когда тебе нечего сказать, случаются у каждого музыканта. Кто-то опасается, что его забудут, и говорит что придется. Я же в таком состоянии стараюсь молчать. Шло время потерь. Как-то собралось все в одно: умерла моя преподавательница, потом — папа и друг детства, тот самый Андрей Савушкин, с которого я начал свой рассказ про музыку и Кузьминки... Он погиб в США при очень странных обстоятельствах, и я до сих пор не верю в несчастный случай. У Андрея осталась дочка, которую он назвал так же, как и я свою, — Полиной. Мы с ней общаемся. Светлана Светличная за месяц до своего ухода помогла выбрать гитару моему племяннику, сыну моей родной сестры Риты, мы вместе ездили в музыкальный магазин. Он уже неплохо играет! Так вот странно «закольцевалась» наша история. Впрочем, думаю, в историях, в которых присутствует гитара, всегда есть место для какой-то мистики... Мне первый инструмент, как вы помните, подарила тетя, второй — мама, третий — отец, четвертый — жена, последние я купил сам. Каждая важна, с любой из них связан яркий этап жизни, какой-то поворот.
И сейчас мы с вами разговариваем накануне выхода тринадцатого альбома группы «Браво», который называется «Навсегда». Он целиком спет мной, его продакшн сделан в Лос-Анджелесе американским продюсером, и это то, о чем в начале моей карьеры я и мечтать не мог. Давно хотел записать альбом, в котором говорил бы лично от себя. Вообще я не любитель ностальгировать или оглядываться назад, меня больше интересует настоящее, но когда «Коллекция» обратилась с просьбой рассказать про восьмидесятые, стиляг, фарцу и «Браво», подумал: может, это знак?
Подпишись на наш канал в Telegram