Рязанов просил: «Оля, больше любви, больше счастья!» Я старалась, но он был недоволен, злился. Я нервничала. В какой-то момент не выдержала: «Может, тень от шапки мешает вам разглядеть любовь в моих глазах?» Реакция последовала незамедлительно...
Это было на «Иронии судьбы...». Мы снимали сцену, в которой Женя Лукашин отдает невесте Гале — моей героине — ключи от квартиры. На мне была очень модная тогда пушистая меховая шапка. Сделали несколько дублей. Рязанову все время что-то не нравилось, я устала, вот и «выступила». Эльдар Александрович взорвался: «Тебя не спрашивают! Это дело оператора — следить за тем, куда падает тень!» У меня был шок, я расплакалась и запомнила этот окрик на всю жизнь, а Рязанов, выплеснув эмоции, видимо, успокоился, злополучную сцену наконец сняли. Потом, когда повзрослела, набралась опыта и узнала, как ведут себя другие режиссеры, поняла, что в его реакции ничего ужасного не было.
С Андреем Мягковым снималась всего один день. Он замечательный партнер, но душевного контакта у нас не возникло. Андрей достаточно закрытый человек. Задним числом я порадовалась, что пробы проходила не с ним, а с Олегом Далем. На роль Жени Лукашина Рязанов пробовал многих популярных актеров. Даля я немного побаивалась, потому что слышала о его непростом характере, но он был мил и доброжелателен. Олег видел, как волнуется молодая артистка, и старался помочь.
С Барбарой Брыльской мы на картине не сталкивались, а потом пересекались несколько раз. Познакомились в ГДР на фестивале телевизионных фильмов, где обе представляли «Иронию судьбы...». Много общались, вместе завтракали в отеле. Однажды за столом Барбара сказала: «Оля, запомни — надо дружить с операторами!» В справедливости этих слов я скоро убедилась на премьере нашего фильма в московском Доме кино. Я себе на большом экране ужасно не понравилась. Особенно огорчил эпизод, в котором Галя разговаривала с Надей по телефону. Брыльска выглядела прекрасно, а у меня на лице, как под лупой, просматривался весь грим. Наверное, неудачно выставили свет.
Зрителям моя Галя запомнилась. В Театре имени Гоголя, где я работала и работаю, все поздравляли с прекрасной ролью. Обычно артисты достаточно болезненно реагируют на успехи коллег в кино. Приходишь после премьеры — и никакой реакции. А «Иронию судьбы...» все сразу полюбили. Коллеги пребывали в каком-то поросячьем восторге, обнимали, целовали.
Не так давно летала с театром на гастроли в Махачкалу. В аэропорту во время регистрации обнаружила, что забыла паспорт. Пришлось сказать: «Неужели вы не узнаете невесту Галю из «Иронии судьбы...»? Сегодня я обязательно должна быть в Махачкале на фестивале театрального искусства!» И меня посадили без документов.
В Москве поведала о своих приключениях подруге. Она заметила:
— Скажи спасибо маме и папе.
— За что?
— За прекрасные гены! За то, что через сорок лет после выхода фильма ты все еще похожа на Галю!..
Сейчас узнают по «Иронии судьбы...», но популярность ко мне пришла после другого фильма — «Тени исчезают в полдень». Успех у него был не меньше, чем у картины Рязанова, а может, и больше. Один из первых советских телесериалов стал настоящим событием. Я играла дочку зловещей парочки — Устина и Пистимеи Морозовых. И если потом для всех стала Галей, то сначала все-таки была Варькой.
Никогда не забуду, как шла по Баку во время гастролей и горячие азербайджанские мужчины со всех сторон кричали: «Варька! Варька! Красавица!» Дарили хурму, яблоки. Эта роль мне очень помогала. На прилавках магазинов ничего не было, все приходилось доставать из-под полы. А у меня благодаря Варьке были связи — в мясном отделе, винном, овощном. Могла раздобыть любой дефицит.
С режиссерами «Теней...» Валерием Усковым и Владимиром Краснопольским я познакомилась еще студенткой, на фильме «Неподсуден». К нам в Щукинское училище приезжала их ассистентка, она буквально схватила меня за руку: «Стой! Есть небольшой эпизод в замечательной картине. Поехали! По-моему, ты подойдешь». Приезжаем на «Мосфильм», а там скандал на площадке. Мое появление стало последней каплей. Увидев меня, Усков с Краснопольским в один голос закричали: «Валентина, кого ты привезла? Нам нужна деревенская девчонка, а не столичная штучка!»
Но у меня лицо как чистый лист, на нем можно нарисовать и деревенскую простушку, и светскую даму. Я не смутилась, побежала в туалет и смыла яркие тени и стрелки на глазах. Режиссеры сразу успокоились. Я сыграла маленькую роль девушки на почте, но в очень популярном фильме. Усков и Краснопольский меня приметили и пригласили в следующую картину.
Впервые на съемочной площадке я оказалась еще школьницей. Сыграла в короткометражке «Длинный день Кольки Павлюкова», которую сама и не видела. Нашли меня во Дворце пионеров на Ленинских горах, в театральной студии «Театр юных москвичей». Там же, только в разные годы, занимались Сережа Никоненко и Наташа Гундарева. С Наташей мы играли в спектакле «Дикая собака Динго». Я — главную героиню Таню, она — маму моего друга Коли. Наташа была полноватой и выглядела старше своих лет. В «Щуку» мы поступали в один год. Я попала только со второго раза, а Наташа сразу, хотя очень переживала из-за своей комплекции. Наш педагог Евгения Васильевна Галкина уговаривала ее поступать, а Гундарева сомневалась: «Какая из меня артистка?»
Для меня Евгения Васильевна была второй мамой. Помню, девчонкой приехала к ней на дачу в Пушкино поплакаться. Была влюблена в Валерку Беляковича, впоследствии ставшего создателем Театра на Юго-Западе. А ему нравилась другая девочка, и я страшно переживала. Евгения Васильевна постаралась утешить и даже оставила у себя на ночь. Утром накормила необыкновенной яичницей с помидорами и напоила чаем с крыжовенным вареньем. Потом мы отправились на озеро. Сидели на одеяле и разговаривали о театре и любви. С близкими я не могла обсуждать такие вещи. Для меня стало трагедией, когда одна из сестер нашла мой дневник и стала смеяться над записями. Я его сразу разорвала. И с мамой мы никогда не говорили по душам. Возможно, у нее просто не было времени, ведь надо было накормить, обуть, одеть восьмерых детей — семь дочек и сына. Я — шестая по счету. Папа, Николай Илларионович, был военным, танкистом, дослужился до полковника и много лет ездил по гарнизонам. Мама занималась домом.
Семья была далека от искусства, а я чуть ли не с младенчества рвалась на сцену. Старшие сестры участвовали в школьной самодеятельности и меня прихватывали на репетиции и премьеры. Однажды они неосторожно пообещали перед спектаклем: «Ладно, выйдешь, когда пирожки вынесут к столу». Это должно было быть не скоро. Думали, малышка отвлечется и забудет, а я запомнила, стала ждать. Мы с подружкой Таней сидели в первом ряду. Как только принесли поднос с «угощением», я схватила ее за руку и потащила на сцену. Началась суматоха. Нас пытались увести. В конце концов Таня убежала, а я спряталась под столом. Меня долго не могли оттуда достать: я не только не вылезала, но еще и рыдала в голос. Зрители в зале умирали от смеха. В результате пришлось объявить антракт.
Родители нас любили, но, конечно, срывались, когда мы баловались. Мама в сердцах кричала: «И что же я вас всех не переубивала!» Папа командовал нами как своими солдатами: «Быстро взяли в руки швабры! Всем мыть полы!» До сих пор не могу понять, почему паркет надо было драить с мылом? Хотя мне, конечно, грех жаловаться. Шестой дочери доставалось меньше, чем старшим.
Временами отец проявлял суровость, но по характеру был добрым и веселым. Мы не могли дождаться, когда он приедет, это был праздник. Любили, если папа варил борщ, а не мама. Она это делала как-то механически, а он — вдумчиво, с душой. Наверное, маме было некогда изощряться. Хотя мы ей помогали.
В семье мое увлечение театром не принимали всерьез. С первого раза в «Щуку» не поступила, но после провала не пала духом. Пробралась тайком на третий тур, послушала более удачливых конкурентов, а потом посмотрела списки принятых и вычислила, что нужно комиссии. К следующей попытке мы с Евгенией Васильевной Галкиной готовили уже совсем другой репертуар. Какое же это было счастье — увидеть себя в списках принятых!
Театр имени Гоголя был первым, в который меня взяли после окончания «Щуки». В принципе могла попасть и во МХАТ, мы показывались туда с Олей Барнет, но у них была одна-единственная вакансия актрисы. В Художественном предпочли взять Олю.
Помню, шла первый раз на работу и плакала. Не потому что Театр имени Гоголя так ужасен, а потому что пришлось долго искать, бродить по каким-то переходам, железнодорожным путям. Для тех, кто не знает, должна объяснить: наш театр расположен рядом с Курским вокзалом, на улице Казакова. Я вообще склонна переживать по пустякам. Смена привычной обстановки выбивает из колеи. Сколько раз бывало — еду на гастроли и плачу. Через какое-то время успокаиваюсь, смиряюсь с судьбой — и жизнь снова прекрасна и удивительна. Так было и с театром. Сначала я плакала, а потом полюбила его и не хотела никакого другого. Меня приглашали в разные коллективы, но я осталась верна своему.
Театральная карьера началась с череды срочных вводов. Если честно, мне нравились такие экстремальные истории, в них был адреналин. Но я никогда не претендовала на то, чтобы сохранить за собой ту или иную роль. Надо было выручить коллег — я выручала...
В театре познакомилась со своим мужем Александром Скворцовым. Он пришел чуть позже меня. Саша был на год моложе. Мы постоянно играли любовь в разных спектаклях и тусовались в одних и тех же компаниях, но несколько лет шли параллельным курсом. У Саши была своя личная жизнь, у меня — своя.
Сейчас девушки стремятся устроить свою судьбу чуть ли не в шестнадцать-семнадцать лет. То ли слишком быстро созревают, то ли боятся, что всех нормальных парней разберут. А у меня не было цели выйти замуж, тем более с каким-то расчетом, я просто встречалась с теми, кто нравился. Когда один из моих мужчин, очень привлекательный и достойный, сделал предложение, от ужаса рыдала! (Фамилию назвать не могу: он известный артист и у него семья.) Мне было страшно выходить замуж. Считала, что жизнь изменится бесповоротно — раз и навсегда.
Отсутствие расчета для актрисы, наверное, плохо. Я нравилась многим режиссерам и если бы ответила на их чувства, могла бы сделать более успешную карьеру. Мне это предлагали, но для меня было немыслимо сойтись с мужчиной без любви, а любвеобильные мэтры казались просто стариками. Некоторые режиссеры в таких случаях мстили несговорчивым артисткам. Меня просто не снимали. Ну и ладно. Я о славе не думала, может, это и спасло от многих ошибок и соблазнов. Или Бог уберег. Звездную жизнь не каждый может потянуть.
Мы с Сашей чувствовали, что нравимся друг другу, но ничего не предпринимали. Он был достаточно скромным, стеснительным, и я не привыкла навязываться. В театре за нами наблюдали с большим интересом и время от времени подкалывали: «Когда же вы наконец поженитесь? Вы же любите друг друга!» Мы отшучивались.
Никакого озарения, «искры, пробежавшей между нами», как принято писать в женских романах, не помню. В театр пришла в 1972-м, а поженились мы в 1977-м. К двадцати семи годам я, видимо, созрела для создания семьи и взглянула на Сашу другими глазами. У нас все получилось достаточно просто, без романтики и торжественного предложения руки и сердца. По большому счету, это я его сделала Саше. Сказала:
— Слушай, может, поженимся?
— Я только и ждал, когда же ты наконец дашь добро!
У нас была не совсем обычная свадьба. В тот день шел спектакль «Старым казачьим способом», и после ЗАГСа мы с Сашей поехали в театр. Отыграли, накрыли столы, и все стали нас поздравлять. Самый оригинальный подарок преподнес актер Виктор Эйранов — фанерный скворечник, символизировавший наше семейное гнездо, — со стихами: «Жилищная проблема — основа всех основ. Будь счастлива, Скворцова! Да здравствует Скворцов!» Стихи, как заявил Виктор Сергеевич, написал Александр Адабашьян. То ли друг его, то ли родственник — точно не помню. Он же соорудил скворечник. Адабашьян, видимо, был не в курсе, что я осталась Науменко. Когда подавали заявление в ЗАГС, Саше сразу сказала: «Мне твоя птичья фамилия не нравится, останусь при своей!»
Сашиным свидетелем был его однокурсник и приятель по театральному училищу Стас Садальский. Моей свидетельницей — актриса нашего театра. Когда тетенька в ЗАГСе произносила прочувствованную речь о семейной жизни, любви и верности, Садальский заплакал. По его щекам потекли слезы. А у Сашки плечи затряслись от хохота. Он опустил голову, но остановиться не мог. Глядя на него, засмеялась и я. И пошла цепная реакция. Единственным, кто не раскололся, был мой папа. Когда я посмотрела на его серьезное лицо и увидела, как ходят желваки, то осознала всю неуместность нашего веселья и взяла себя в руки. Остальные тоже постепенно пришли в себя — кроме Садальского. Он продолжал рыдать. Потом сказал: «Оля, прости, я не мог остановиться!»
Стас обожал хулиганские выходки. На свадьбе пустил по столу фотографию Кости Райкина в образе бритоголового Каюма из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Дескать, Костя очень хотел присутствовать на свадьбе своей давней знакомой, но из-за нехватки времени передал фото с пожеланием: «Пусть дети, которые родятся у Оли и Саши, будут похожи на этого персонажа». Конечно, все выдумал.
Кроме Стаса на свадьбе присутствовали и другие Сашины однокурсники. Никогда не забуду женщину, подарившую хрустальную пепельницу. За столом она все время говорила: «Саша, имей в виду, это настоящий хрусталь! Настоящий!» Просто достала! После свадьбы мы поселились у Сашиной мамы на улице Полбина в маленькой квартирке, которую называли человекохранилищем. Пепельницу поставили на холодильник в крошечной кухне. Он тарахтел и трясся как сумасшедший, когда включался. Пепельница тряслась вместе с ним и однажды свалилась на пол и разлетелась вдребезги. Мы с Сашей завтракали. Он изумленно посмотрел на стеклянные крошки на полу и сказал: «Надо же, действительно хрусталь!»
Мои и Сашины родители в складчину купили нам шикарную спальню — «Людовик XIII». Это было приятно и немного смешно. В комнате стояла роскошная белая мебель с позолотой, которую снимали в фильмах о красивой жизни, а на окнах висели солдатские одеяла, потому что очень сильно дуло из щелей.
Мы ко всему относились легко, были молоды, любили друг друга и все время хохотали. Нам было хорошо вдвоем, наверное, поэтому в театре держались обособленно, не участвовали ни в каких интригах. Со всеми дружили, но не против кого-то.
С деньгами было негусто, но мы не тужили: соблазнов было меньше и потребности другие. Актеры никогда не жили богато, они и сейчас небогаты, за исключением тех, кто снимается в главных ролях в сериалах. Мы с Сашей все время искали возможность заработать. Сбивались в бригаду с коллегами и ездили по стране с концертами. Только так удавалось накопить на самые элементарные вещи — пальто или костюм. Зато как радовались каждой покупке! Приобрели музыкальный центр — ура! Такой звук! С ума сойти! Позвали друзей, включили музыку на всю катушку и устроили танцы. Окна были открыты, модные шлягеры разносились по всей округе, и кто-то из соседей вызвал милицию. Когда пришли менты, мы их усадили за стол, напоили, накормили. Они развеселились и пустились в пляс с честной компанией.
...Как давно это было. Иногда, правда, кажется, что совсем недавно. Тридцать два года мы прожили с Сашей, и они пролетели как один день. Мой муж был далеко не ангел, но в жизни никого не обидел, хотя сам обижался и переживал. Саша был очень воспитанным и деликатным человеком и никогда не показывал людям своего плохого настроения. И уж тем более не срывался на мне.
Ему, например, не нравилось, когда я дома работала над ролью, не в том смысле, что учила текст или просила его подавать реплики, а рассказывала про свою героиню и спрашивала совета. Но он, бедняга, терпел. Если и пытался говорить о чем-то другом, я его просто не слушала. И муж никогда не жаловался, потому что прекрасно понимал, что я чувствую.
Мы не просто любили друг друга, а были родными людьми. Совпадали по всем человеческим параметрам. Иногда ведь смотришь на какую-нибудь супружескую пару и удивляешься: «Как они уживаются?» Даже при самом большом чувстве люди часто раздражаются по мелочам, и приходится идти на уступки, терпеть. У нас с Сашей такого не было.
Первое время, конечно, случались конфликты. Однажды ездили в гости к Сашиным друзьям. Мужчины хорошенько выпили и жаждали продолжения банкета, а я решила, что нам пора возвращаться домой. Когда вышли на улицу, Саша закатил скандал. Сорвал с пальца обручальное кольцо, бросил в песочницу и ушел. В тот вечер я собрала чемодан и поехала к родителям. Там всю ночь проплакала. Они ужасно расстроились, когда узнали о нашей ссоре, долго о чем-то говорили вдвоем за закрытой дверью. Потом мама вышла и сказала: «Ну что ты переживаешь? Подумаешь, вспылил, выбросил кольцо. А ты его поищи. Найдешь — значит, вам суждено быть вместе. Нет, так и черт с ним, с этим Сашей». Как только открылось метро, поехала в тот район. Сначала сама искала на детской площадке, а потом попросила детишек помочь. Они долго копались в песке. Я уже разуверилась в удаче, вздохнула и побрела к метро, когда малыши вслед закричали: «Тетя, тетя! Вы не это искали?» Не знаю, из-за кольца или нет, но с Сашей мы помирились.
Он мог крепко выпить, и мне это не нравилось. Я уговаривала: «Саша, надо беречь себя. И вообще — завтра спектакль. Что ты делаешь?» Если не слушался, прекращала общение. Саша тоже замыкался в случае какой-то размолвки, особенно в начале нашей совместной жизни. Мог молчать неделю. Это бесило гораздо больше криков, сцен. Однажды я не выдержала и рявкнула: «Знаешь что? Собирай свои манатки и уходи! Хочешь молчать, давай разводиться. Не отнимай у меня столько дней жизни!» Хлопнула дверью и ушла в театр. Но репетировать не смогла. Поняла, что мне не жить без Саши. Отпросилась у режиссера и бросилась домой. Прибегаю, а он вещи собирает, такой грустный, потерянный. Сердце защемило, и я сказала: «Оставайся».
Постепенно Саша избавился от этой привычки. Он вообще был мудрейшим человеком. Например, создавал видимость подчинения. Обычно так поступают женщины — делают вид, что главный в семье мужчина. У нас было ровно наоборот. Все считали, что я руковожу, а на самом деле Саша почти всегда добивался своего, действуя не в лоб, а хитростью.
Он меня очень ревновал, и не только в молодости, но и во взрослой нашей жизни. Раньше в театре не существовало такого строгого возрастного ценза, как сейчас. Я всегда выглядела моложе своих лет и достаточно долго играла героинь, а моими партнерами были молодые и красивые артисты. Бывало, они в меня влюблялись. И я в них — совершенно платонически. Ничего не допускала, а Сашка все равно сходил с ума. Но действовал хитро: становился лучшим другом «соперника» и развитие романа делалось невозможным. Мужики смеялись: «Ну Скворец, ну мерзавец! Разве его обидишь?» С одним молодым красавцем мой хитроумный муж так и не смог подружиться. В то время мы были на гастролях на Азовском море. Однажды поехали втроем на пляж. Саша предложил покататься на лодке. Мы отошли довольно далеко от берега, когда он вдруг забрал одно весло и со словами: «Ну а теперь сами» прыгнул в воду и уплыл. Мой поклонник ужасно испугался и проявил себя далеко не лучшим образом. Кое-как причалили, но на этом вся любовь закончилась...
Чем дальше, тем больше убеждаюсь: в жизни нет ничего случайного. Подарили нам с Сашей на свадьбу скворечник, символизировавший наше семейное гнездо, — и спустя какое-то время жилищная проблема решилась сама собой!
Мы с Сашей были коренными москвичами и жили в малогабаритной квартире с его мамой, но нам даже в голову не приходило претендовать на какие-то квадратные метры, встать на очередь. Даже после рождения дочери Шурочки. Я три месяца с ней сидела, а потом решила вернуться в театр. Договорилась с нашим главным режиссером, Голубовским, что в репетициях участвовать не буду, только в спектаклях. Саша был не против, я обещала оставлять молочко в бутылочке, чтобы кормить Шурочку. Но мама у него была достаточно строгая, ей это могло не понравиться, и мы решили скрыть, что я вышла на работу, сказать позже.
Однажды, когда меня не было дома, позвонили из театра: «Передайте, пожалуйста, Оле, что на собрание приходить не нужно». Свекровь взяла трубку и, услышав это, сразу все поняла. Когда я вернулась, она обрушила на меня столько ненависти и злобы, что я просто потеряла дар речи. Вкратце содержание ее монолога сводилось к следующему: «Родила ребенка — сама и воспитывай! С внучкой сидеть не буду. И нянек никаких не допущу!» Когда пришел Саша, я все рассказала. Посовещавшись, мы решили, что надо съезжать.
Пошла в театр к директору просить общежитие. Призналась, что не можем больше жить с Сашиной мамой и к моим родителям пойти нельзя — там не протолкнуться. Ужасно разволновалась, разрыдалась. У нас тогда был замечательный директор — Михаил Михайлович Чепель. Он мне посочувствовал и обещал помочь. Вскоре позвонил:
— Ольга Николаевна, приносите документы! У театра для вас есть квартира!
— Какие документы?
— На дочку. Она же с вами прописана?
— Да нет, она пока нигде не прописана: ни у отца, ни у меня.
— Так надо срочно это сделать!
Надо так надо. Мы ухитрились все сделать за один день — прописать Шурочку у моих родителей, по месту прописки матери, выписать ее и меня из их квартиры и прописать уже у Саши! Как говорили в месткоме Театра имени Гоголя, «не успели чернила просохнуть, как Науменко со Скворцовым уже вселились в новую квартиру». Дело в том, что на нее был еще один претендент — режиссер Боголепов, и для того чтобы решить, кто больше достоин, собрался местком. Мне об этом сообщил народный артист Петр Васильевич Крылов, наш товарищ по концертной бригаде:
— Оля, беги скорее в театр, а то квартира достанется Боголепову.
— А что говорить?
— Говори все как есть!
В месткоме заседали женщины, я им рассказала, что у меня произошло со свекровью и почему мы не можем с ней жить. Все были растроганы и проголосовали за нас с Сашей.
Шурочка часто болела, все время плакала. Врачи толком не могли ничего диагностировать, только кишечное расстройство и ОРЗ. У девочки болел животик, поднималась температура. Потом все проходило, состояние улучшалось. Я была молода, неопытна и не забила вовремя тревогу, а бабушки во дворе, когда гуляла с Шурочкой, шептались: «Не жилец ребенок, не жилец...» Соседи потом об этом рассказывали. Шурочка была просто ангел — с бездонными голубыми глазами, очень хорошенькая. В какой-то момент ко мне, правда, стали приходить странные мысли. Помню, катала дочку в коляске и думала: «Господи, кто придумал это уродство? Коляски на гробики похожи!» В другой раз она плакала, я ее успокаивала, и в голове вдруг пронеслось: «Интересно, что у нее здесь такое?» Взгляд упал именно на то место, где потом нашли опухоль. Мыслей о страшной болезни не возникало, но какие-то смутные предчувствия были.
Когда девочке исполнилось год и четыре месяца, мы с Сашей поехали на гастроли в Ижевск и взяли с собой Шурочку. Там она опять заболела, и местный врач, опытная пожилая женщина, посоветовала положить ее в больницу на серьезное обследование. Врачи заподозрили аппендицит — ну или по крайней мере нам так сказали — и назначили операцию. Пока дочку оперировали, мы с Сашей сидели в кабинете у хирурга. На столе лежала медицинская энциклопедия, открытая на статье об опухоли Вильмса. Я ее прочитала и сказала: «У Шурочки именно это». Когда пришел врач, очень мрачный и расстроенный, и подтвердил диагноз, чуть не потеряла сознание. Уже знала, что болезнь неизлечима.
Врачи, видимо, не хотели лишать нас надежды, познакомили с мамой, у которой тоже была девочка с таким диагнозом, дожившая до пяти лет. Но женщина сразу сказала: «Это не ребенок! Рожайте другого! Дочке ничего нельзя: ни играть, ни бегать, ни гулять на солнце».
После операции Шурочке стало немного легче, а потом болезнь стала быстро прогрессировать. В Москве дочку положили в онкоцентр на Каширке. Я спросила лечащего врача:
— Скажите, что будет с моей дочкой?
— Разрежем, увидим, — ответил он.
Я содрогнулась и не дала разрешения на повторную операцию.
Никогда не забуду это страшное место. Я устроилась санитаркой, чтобы оставаться с ребенком, и проводила там все свободное время. Саша в это время был на гастролях. Его нельзя было заменить. Врачи не проявляли никакого сочувствия — наоборот, разговаривали так, будто я во всем виновата. Дочке в больнице стало только хуже. Я забрала ее домой под расписку.
Однажды, когда о Шурочкином диагнозе еще не было известно, к нам в театр на спектакль, в котором мы играли вместе с Сашей, пришла ясновидящая Мария. Мы не были знакомы, ее услугами пользовалась одна наша актриса. Позже я от нее узнала, что Мария сказала о нас с Сашей: «Эту пару ждет большое горе. Купи и передай им детские ботиночки». Она так и сделала, а я очень удивилась, когда принесли подарок непонятно от кого.
Возможно, ясновидящая думала, что я стану интересоваться, откуда ботиночки, и выйду сначала на эту актрису, а потом и на нее саму. Но я не стала ничего выяснять, а коллега побоялась сразу обо всем рассказать. Она была членом партии, и ее могло скомпрометировать знакомство с Марией. О ясновидящей мы узнали гораздо позже, когда Шурочке уже сделали операцию. Если бы не Мария, не знаю, как бы мы пережили этот страшный период. Она помогала не только девочке, но и нам, убеждала, что все будет хорошо. До самого последнего момента я верила, что Шурочка поправится.
Для начала Мария категорически потребовала окрестить девочку. Потом мы ездили к ней в Тульскую область, город Новомосковск. Ясновидящая была уже очень пожилая, согбенная, с горбом. К ней обращалось множество людей. Она особо не колдовала, не делала никаких пассов, только что-то шептала. Иногда мне казалось, что этого недостаточно, Мария слишком мало занимается нашей дочкой. Нервы не выдерживали, и сил уже не было. Мы с Сашей практически не спали.
Наверное, Мария была сильной целительницей, потому что перед своим уходом Шурочка не кричала, не мучилась. Мы даже не давали ей обезболивающих препаратов. В последний час своей жизни девочка впала в кому. Когда она умирала, актриса, познакомившая нас с ясновидящей, была в Новомосковске. После похорон пришла к нам и спросила:
— Оля, когда это случилось? Утром?
— Да, уже под утро.
— Ты представляешь, Мария всю ночь маялась, ходила, ходила, шептала, шептала. А под утро вдруг успокоилась и сказала: «Все! Кончено».
Видимо, она что-то сделала, чтобы Шурочке было легче. И мне помогла, приехала в Москву и загрузила разными заданиями — отпеть девочку, поставить определенное количество свечей в храме, заказать молебен, — чтобы я перестала рыдать день и ночь. Однажды обронила интересную фразу: «Ваша квартира — ваша нужда». Я была в недоумении: жилье — наше главное и единственное богатство. Старушка что-то путает. Прошло время, наступили девяностые годы, когда большинство актеров осталось без работы, и нам пришлось сдать квартиру, а самим снять развалюху на окраине на первом этаже и жить на разницу в оплате. Вот тогда я и вспомнила Марию и поняла, что означали ее слова.
Она знала, что Шурочка обречена, но все равно занималась нами, старалась поддержать. Врачи вели себя совершенно иначе, хотя в какой-то степени были виноваты в том, что произошло. Будучи беременной, на раннем сроке я заболела тяжелейшим воспалением легких и была вынуждена принимать сильные антибиотики. Они могли вызвать генетические мутации у плода. Медики должны были об этом предупредить. Но они ничего не сделали...
С тех пор не хожу на похороны, только в самых редких случаях, не могу видеть разверстую бездну. А тогда при одном виде кладбища становилось плохо. Если надо было ехать на Шурочкину могилу, весь день накануне мучилась, настраивалась. Саша очень поддерживал, хотя сам безумно переживал. Нас спасло только то, что мы были вместе.
Друзья, коллеги помогали, сами пришли на похороны и поминки, я никого не звала. Садальский опять отличился, принес шампанское и заявил: «Хватит вам убиваться! Родите другого ребенка! Давайте лучше выпьем!» Все были шокированы. Стасу дали понять, что ему лучше уйти. С тех пор мы практически не общались.
Девочка мне снилась очень долго. Я с ней гуляла — такая счастливая! Совсем другая жизнь у нас была во сне. Но я никогда не могла взять Шурочку на руки, она оказывалась неимоверно тяжелой.
Вскоре опять забеременела, но побоялась рожать. Вдруг и этот ребенок заболеет? Избавиться от беременности решилась не сразу, попросила все ту же актрису обратиться к Марии за советом. Ясновидящая сказала: «Пусть Ольга сделает аборт». Я послушалась, тем более что была не готова стать матерью ни физически, ни морально. Всю беременность наверняка сходила бы с ума от страха и скорее всего не выносила бы. В следующий раз Бог послал нам с Сашей ребенка через десять лет. Я уже была настроена совершенно по-другому. Во-первых, восприняла это как чудо. В сорок лет женщины тратят массу усилий, чтобы забеременеть, а тут все случилось само собой. Во-вторых, ничего не боялась, как будто знала, что все будет хорошо. Даже отказалась лечь на сохранение. И не было ни токсикоза, ни осложнений — просто на удивление.
В то время мы опять поехали с театром в Ижевск. В этом городе десятью годами раньше, когда Шурочка попала в больницу, один молодой человек гадал мне на картах Таро. Я хотела знать, что будет с дочкой. Прорицатель сказал: «Через два месяца все это кончится». Но что — не объяснил. Я решила, что кончится болезнь, Шурочка выздоровеет. Через месяц с небольшим она умерла. Прошли годы, я совсем забыла об этом человеке, и вдруг на одном из спектаклей, в антракте, услышала, что он хочет со мной увидеться! «Ладно», — согласилась я. Он раскинул карты и сказал, что я беременна, но кто родится, мальчик или девочка, пока неясно. Врачи до последнего момента тоже не могли определить пол ребенка, УЗИ не показывало. А по моей фигуре в то время вообще было незаметно, что я в положении. «Интересно, как он это увидел по картам?» — удивилась я. «Одно могу сказать совершенно точно, — добавил он, — у вас родится ребенок с неуемной фантазией. Надо потакать всем его желаниям, чтобы он нашел себя». Через несколько месяцев родилась девочка, хорошенькая, светленькая. Я назвала ее Светланой.
У нас тогда в доме жила замечательная собака — помесь терьера с пуделем по кличке Джуна. Не породистая, но очень умная. Мы с Сашей ее безумно любили. Она всегда спала с нами в комнате, под кроватью. Когда появилась Светочка, Джунка первое время к ней дико ревновала. Мы перестали пускать ее в комнату, сооружали разные преграды в дверях. У Джуны тогда были щенки, она лежала с ними в коридоре, но каждый вечер терпеливо перетаскивала по одному через баррикады, прятала под кроватью и сама туда залезала. Войну мы с ней вели долго, но в конце концов сдались. Однажды, помню, кормила Свету, а Джунка расположилась на полу напротив и смотрела ужасно ревниво. Щенки в коридоре пищали, скулили, звали мать, а она — ноль внимания. «Джуна, как тебе не стыдно? Смотри, я кормлю свою дочку, а твои дети плачут голодные», — сказала я. Она выслушала очень внимательно, вздохнула и пошла к щенкам.
Со временем собака полюбила Свету. Однажды я зашла на кухню — дочка уже ползать начала — и остолбенела: девочка ела кашу из Джункиной миски! А та на нее умильно смотрела и виляла хвостом. Мол, кушай, деточка! Джуна прожила в нашей семье долгую счастливую жизнь...
С дочкой помогала Сашина мама, приезжала посидеть. Когда Света немножко подросла, мы с Сашей стали брать ее в театр. Как-то раз в мою гримерку вошел главный режиссер, Сергей Иванович Яшин, и расплылся в улыбке: ой, какая девочка! Сю-сю-сю! Света очень строго сказала: «Вы папу и маму не учите. Они без вас все знают». Яшин чуть не упал. Вот это крошка! А Света, конечно, слышала дома наши разговоры о Сергее Ивановиче и, видимо, что-то запомнила.
Прорицатель был прав: у нас родился ребенок с неуемной фантазией. Одно время Света всем рассказывала, что мама и папа у нее очень бедные и трудятся... на рынке. Причем так убедительно! Мы не понимали, откуда это взялось, а потом по одной из реплик догадались: это же из мексиканского сериала «Просто Мария»! Тогда его смотрела вся страна.
Света не особенно капризничала. У нее просто не было в этом необходимости. Я, как и было велено, исполняла все ее прихоти. И «пюпитром» для нот служила, когда Светочка училась музыке, и мерзла на морозе, когда она к кинологам ходила, и перечитала все мыслимые книги о собаках. Чем только не занималась наша дочка! При этом я видела, что у нее фантастические способности к языкам, но Света не хотела их учить: «Потом, если понадобится».
В актрисы она никогда не стремилась, хотя данные были. В школе Света замечательно показывала своих учителей. Я спрашивала:
— Куда ты думаешь поступать? Если мы с папой и можем тебе помочь, то только с театральным вузом.
— Нет, мам, в артистки не хочу, мне больше нравится писать. Хочу пойти на журналистику.
Окончила московский Институт журналистики и литературного творчества, но по профессии не работала. Вышла замуж и уехала во Францию. Папа этого уже не увидел...
Когда нашей дочери было девятнадцать, у Саши обнаружили рак поджелудочной железы на последней стадии. Он не верил, что уйдет, не хотел верить и боролся за жизнь. А я знала, что надежды нет, мой муж обречен. Врач потихоньку сказал: «Леченый, не леченый — больше года не проживет». Саша не дотянул до этого срока один месяц...
Он всегда был верующим, но не истово. Когда заболел, то и причащался, и исповедовался, и службы отстаивал. Один раз намекнул, что я мало молюсь. За больного у Бога должны родные просить, а я этого не делала. Но, по-моему, формальная молитва ничего не дает. Дело не в том, чтобы класть поклоны перед иконами, а в бешеном желании. Я знала, что Саша стопроцентно обречен, и не могла себя обманывать и тратить на это время и силы. Было много других, земных забот. Интересно, что до этого очень долго не снималась, а тогда получила роли сразу в трех картинах, будто Бог хотел нам помочь. Заработала столько денег, что хватило на все процедуры и лекарства. Правда, и общественные организации помогали.
Саше пришлось пройти через страшные муки, но он очистился, за все попросил прощения. Какой просветленный приезжал он после исповеди! Я ни о чем не спрашивала. Мало ли что Саша считал грехом. Мне казалось, что он безгрешен.
Мой муж был очень мужественным человеком, не плакался, не истерил. Если чувствовал себя более или менее сносно, старался, как прежде, шутить, смеяться. А когда силы оставляли, просто сидел за столом, положив голову на руки, в состоянии абсолютной безысходности и тоски. Мне становилось не по себе, но я делала вид, что все нормально, особенно перед Светой: «Папа лечится и вылечится». Она в это верила.
Саше помогали обезболивающие препараты, но их с трудом удавалось оформить и получить. В последний месяц устроили его в хоспис. Это было спасением, иначе и Саша не выдержал бы, и мы сошли бы с ума. В хосписе его прямо с утра обезболивали, и он пребывал в состоянии относительного покоя, не так остро воспринимал ситуацию. Стояла весна. Цвела сирень. Я гуляла с Сашей в парке, возила его на коляске, он ел мороженое, любовался цветами и улыбался. Если запаздывала, меня подменял молоденький волонтер. Он любил Сашу. Его все любили...
Муж ко мне во сне не приходит. К дочке приходил несколько раз, а ко мне нет. Правда, я сделала все, что положено по православным обрядам. Когда Саша умирал, над ним стояла матушка и читала молитвы. И в храме мы его отпели. Думаю, Сашина душа должна быть спокойна...
Прошел год. На студенческие каникулы я отправила Свету в Египет с нашими знакомыми, сама поехать не смогла. Там она встретилась с молодым французом — Антуаном Дюкателем. Несмотря на трудности общения — дочка поначалу могла говорить только на ломаном английском, — завязался бурный роман. Вернувшись в Москву, Света объявила:
— Антуан приглашает в гости во Францию. Я поеду! Я его люблю!
— Еще чего! Ни о какой Франции не может быть и речи! Пусть твой Антуан сначала приедет к нам и познакомится со мной!
К тому времени я уже привыкла, что у Светы постоянно появляются женихи. Буквально каждый мальчик, с которым она встречалась, делал предложение руки и сердца, и мне приходилось находить серьезные аргументы для их «отвода». Ни один из потенциальных зятьев по разным причинам мной одобрен не был. Однажды, когда в очередной раз напала на ее поклонника, Света в сердцах бросила: «Когда выйду замуж, сделаю все, чтобы ты разговаривала с моим мужем на разных языках!» Как ни смешно, именно так и получилось!
Антуан приехал в Москву и в принципе мне понравился. Серьезный, воспитанный. Какое-то время они со Светой перезванивались и переписывались. Несколько раз она ездила в гости во Францию, но этого ребятам было мало. Устав общаться на расстоянии, Света и Антуан решили пожениться.
Знакомые говорили, что я сошла с ума. Отпустила дочку в чужую страну! Но если бы воспрепятствовала браку, а ее жизнь потом не сложилась, виновата в этом, конечно, была бы именно я. А так упрекнуть меня не в чем. Пожалуйста — пробуй. Получится — хорошо. Не получится — не беда. Ты же сама этого хотела.
Вместе они уже пять лет. За это время Света овладела французским и английским и помимо вида на жительство получила сертификат, дающий право на работу. Только на родине Антуана — в маленьком городке в трех часах езды от Парижа — работы нет даже для коренных жителей. Свекровь Светы — обычная служащая, работает в офисе. Молодым существенно помочь не может. Отец, с которым мать давно в разводе, иногда подбрасывает какие-то деньги, но немного. С моей стороны было гораздо больше вложений. Я считала, что у Светы во Франции нет перспектив, и достаточно долго уговаривала ее переехать с мужем в Москву: «Сколько ты еще будешь сидеть дома? Тебе надо найти любимое дело, пусть копеечное, но свое, иначе жизнь пойдет прахом». Этой весной наконец они приехали. В Москве больше шансов устроиться. Даже Антуану с его дипломом дизайнера наверняка со временем найдется работа. Он активно изучает русский язык.
Я пытаюсь помочь детям насколько могу. Пока они живут со мной. Не вижу никакого смысла держать молодежь в черном теле: пусть, мол, сами всего добиваются. Зачем, если можно облегчить им существование? Ведь у меня пока есть работа. В театре, на телевидении. Не скажу, что много, но я снимаюсь.
Друзья спрашивают: «Почему бы тебе снова не выйти замуж?» Но я уже очень взрослая и не могу влюбиться, а без любви мужчина в доме мне без надобности. Да и такого, как Саша, наверное, не найти.
Я делю свою жизнь на три этапа: до Саши, с Сашей и после него. Остаться без родного человека было тяжело, но я сказала себе, что Саша просто уехал на длительные гастроли, и потихоньку привыкла к тому, что его нет. Потом Света вышла замуж. Отпустить ее тоже было нелегко, но я привыкла жить без Светы. Умерла собака. Привыкла жить без нее. Я все принимала как данность. Но Света вернулась, и не одна, а с мужем, в доме снова появилась собака, и теперь кажется, что так было всегда. Моя «третья» жизнь продолжается, и надеюсь, что впереди еще обязательно будет что-то важное и интересное.
Подпишись на наш канал в Telegram