«Поедешь со мной в Москву?» — «А ты зовешь?» — Ира удивилась, она не строила никаких планов. «Я хочу, чтобы ты была со мной. Мы вместе почти год, а я тебе еще не надоел».
Я не боюсь перемен, даже если кому-то кажется, что они для меня к худшему. Был такой период в жизни, когда я каждое утро, просыпаясь, улыбался. Обвожу взглядом новое жилье — крошечную съемную квартирку — и радуюсь.
Вроде бы чему? Перед тем десять лет прожил в хоромах, но наступил момент, когда больше не захотелось туда возвращаться. Значит, совершил ошибку — пришел в чужой монастырь со своим уставом и не сразу понял, что и как.
Я честно пытался ломать себя ради семьи. Ведь брак уже второй и сам давно не мальчик. А потом подумал: зачем? Если буду продолжать так жить, дело кончится инфарктом. Почему двое моих сыновей должны расти без отца? Может, для всех лучше будет, если я, как барон Мюнхгаузен, схвачусь за волосы и вырву себя из болота? От одной только мысли об этом почувствовал облегчение. Так и надо сделать! Снял квартиру и съехал. А то, что денег на хорошую не хватило, — плевать! Впрочем, это лишь одна из метаморфоз в моей жизни. А было их много...
Помню, служил в армии и в часть пришло письмо. Мой полный тезка Александр Мохов сообщал, что приходится мне двоюродным братом и живет в Ташкенте. Первая реакция: кто-то прикалывается. Но оказалось, чистая правда. К тому моменту я уже знал, что мой папа Анатолий Михайлович был когда-то столичным жителем. Но не понимал, как мы оказались на Дальнем Востоке. Он никогда не рассказывал об этом, лишь позже стало понятно почему.
Мой дед не вернулся с войны, бабушка погибла под бомбежкой, и Толя Мохов попал в детский дом. Сирот после войны осталось много, воспитателей на всех не хватало. Отца по большому счету вырастила улица. И его судьбу решил один несчастливый случай. Однажды он шел в компании сверстников, по дороге им встретился какой-то мужик. Не знаю точно, что между ними произошло, как и почему завязалась драка, но финал был печальным: отцовский товарищ ударил прохожего по голове и тот скончался на месте.
Время было суровое, органы разбирались со всеми быстро: находился рядом, значит, виновен. А соучастие в убийстве — серьезная статья, отец получил по ней пятнадцать лет. Отсидев тринадцать, был отпущен на поселение на строительство Волго-Балтийского канала, работал с такими же, как сам, «комсомольцами» — бывшими зэками. Освоил профессий двадцать, не меньше. Был и плотником, и монтажником, и электриком, и поваром — все умел!
А мама Мария Семеновна — тоже москвичка, с красным дипломом окончившая Институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии, — приехала на стройку по зову души, оставив уютную квартиру в доме напротив консерватории. Там, на Волго-Балте, родители познакомились, поженились и родили троих сыновей — моих старших братьев, двойняшек Юру и Женю, и меня.
Когда срок поселения отца закончился, ему все равно не разрешили вернуться в столицу. Предложили на выбор Среднюю Азию или Дальний Восток. Азиатский климат не подходил братьям, у которых с раннего детства были проблемы со здоровьем, поэтому всей семьей отправились на Дальний Восток, который я по большому счету считаю своей родиной. В садик пошел в селе Новогеоргиевка, расположенном почти на границе с Китаем, потом перебрались в райцентр Шимановск.
Я нисколько не преувеличу, если скажу, что родители для меня всегда оставались святыми людьми. Мы с братьями их не только любили, как положено детям, но и очень уважали.
Жили мы трудно. Возможности у отца и мамы порадовать нас были очень скромными. Никогда не забуду, как однажды в марте праздновали день рождения Юры и Жени (к сожалению, Евгения уже нет с нами). Денег у папы с мамой не было совсем, и то, что они подарили одному брату полкило масла, а другому — селедку, никого не обидело. А на следующий год в их день рождения отец сказал:
— Извините, придется подарить вам огурцы!
— Да не проблема, пап.
— Юр, сходи в сарайчик, принеси их.
Тот побежал, через минуту слышим его дикий крик. Бросились следом и увидели: Юрка застыл в дверном проеме, а перед ним три мопеда — три красно-белых красавца «Рига-6»! В те времена это было все равно что сегодня получить в подарок «майбах». Родители потихоньку что-то скопили, влезли в долги, но купили нам эти мопеды. Мы плакали от счастья.
Однажды брат принес гитару, неделю мы по очереди на ней тренькали. Мама смотрела-смотрела и говорит: «А ну-ка, дайте». Взяла инструмент, заиграла и запела на немецком! Говорю же, была отличницей с инженерным дипломом. При этом курила «Беломор», гоняла на мотоцикле так, что только две черные косы разлетались по сторонам. Боевой была! А отец — молчаливым. Не помню, чтобы повышал на нас голос, хватался за ремень, хотя порой мы заслуживали порки. Как-то, в очередной раз нашкодив, тихонько, бочком пробрались в дом и увидели, как мама сидит на корточках перед печкой, курит, выпуская в открытое поддувало дым, а по ее щекам ручьями текут слезы. Страшнее наказания нельзя было придумать, в тот момент нам хотелось провалиться сквозь землю.
А в другой раз мы случайно подсмотрели, как родители стояли в огороде среди подсолнухов и целовались. А ведь им уже исполнилось лет по пятьдесят с лишним. Они до самого конца безумно друг друга любили. Мама умерла неожиданно, а через десять дней не стало отца. Он не смог без нее жить...
Судьба не баловала и моих братьев. Женька поступил в мореходное училище в Петропавловске-Камчатском, приезжал на побывку красавцем, в бескозырке и бушлате. Но однажды пошел в увольнительную и подрался. Из тюрьмы мы его вытащили, но от пристрастия к алкоголю не спасли...
Юрка окончил художественно-графическое отделение в училище в Благовещенске. Его дипломная работа попала в экспозицию местной картинной галереи. Талантливейший человек, золотые руки! Однажды сидел с друзьями в ресторане, пьяная компания по соседству начала задираться. Брату, который занимался единоборствами, пришлось вступиться за друга и его жену.
В итоге получил два года за превышение самообороны. Впаяли бы и больше, если б хулиганы не сломали ему руку. Когда Юра вернулся в Шимановск, стал преподавать в школе рисование и черчение. Но прошлое везде его доставало, люди судили: раз сидел, значит, жуткий тип. «Тут либо сопьюсь, либо снова посадят», — жаловался Юрка. Бросив все, он приехал в Москву, где я помог ему на первых порах. Теперь брат живет в Жуковском, у него хорошая семья, любимая жена, дочка. Он великолепный столяр-краснодеревщик, такое впечатление, что мебель не из дерева вырезает, а лепит из глины.
Ни в какой драмкружок я не ходил, хотя в концертах участвовал. Говорят, неплохо играл Гавроша на утреннике в школе. Одну фразу из той первой роли запомнил на всю жизнь: «Вижу, дождик идет, ну и пусть идет». Я произносил ее и улыбался. «Стоп! — кричала режиссер, она же учительница литературы. — Ты с ума сошел! Тебя могут убить, пули летят, а ты улыбаешься!» Но мне казалось правильным играть именно так, что подтверждали аплодисменты зрителей.
Учился я посредственно, поэтому окончив восемь классов, в девятый не пошел. Изучая справочник для поступающих в средние специальные учебные заведения, наткнулся на иркутское театральное училище. А почему бы не попытаться? К Шимановску ближе Владивосток, но там не училище, а институт искусств, куда принимают только с десятилеткой. Когда объявил родителям, что еду в Иркутск поступать на артиста, те сначала не поверили. Они были бы так же сильно удивлены, узнав, что завтра их сын летит на Луну. Но я объяснил: все серьезно. Мама посоветовалась с отцом и сказала: «Поезжай. Если сейчас тебя не отпустим, будешь потом припоминать нам всю жизнь».
Мои школьные знания не то чтобы были на нуле, но уж точно оставляли желать лучшего. На вступительных меня попросили:
— Почитайте что-нибудь из Есенина.
— А кто это?!
Дальше — больше.
— Каких современных художников знаете?
Пришли на память Кукрыниксы, где-то я слышал это имя. Меня спрашивают:
— Хороший художник?
— Хороший!
— Один?
— А что, их трое, что ли, должно быть?!
Тем не менее преподаватели что-то во мне разглядели и приняли. Правда, взяли на кукольное отделение, о чем я даже постеснялся сказать родителям. Начался учебный год, и тут уж мне стало стыдно из-за собственного невежества. Налег на учебу, стал наверстывать. Видно, мои успехи были неплохими, так как после экзаменов потрясающий педагог Борис Райкин (царствие ему небесное) поставил перед руководством училища вопрос о моем переводе на отделение актеров драмтеатра. Педсовет сказал решительное «нет»: на кукольном отделении и так не хватает ребят. Но я хотел играть на сцене.
Как раз в тот момент мама прислала деньги на костюм. Но костюм я не купил, на эти деньги поехал в Новосибирск показываться в театральное училище. Меня прослушали и сказали:
— Берем на курс актеров драмтеатра.
— Хорошо, съезжу в Иркутск, заберу свои документы и вещи.
Но не судьба мне была поучиться в одном учебном заведении с Вовкой Машковым и Леной Шевченко. Когда объявил в Иркутске, что перевожусь в Новосибирск, мне ответили: «Переведешься, но здесь — с кукольника на актера драмтеатра. Только не уезжай». И я остался.
Выпускался со спектаклями «Годы странствий», «Женитьба Фигаро». На всю жизнь запомнил, как сдавал экзамен по гриму. Требовалось не просто придумать себе другую внешность, но и сыграть в этом виде отрывок. Педагог дал всем полный карт-бланш: что хотите, то и делайте. Однокурсники клеили чеховскую бородку, надевали пенсне, а я пошел дальше: дерзнул появиться в образе Отелло. Сам смастерил на сцене альков — супружеское ложе, которое закрывали французские шторы. Всю ночь проспал в папильотках, в них и в училище поехал, натянув на голову лыжную шапку, чтобы не пугать людей в транспорте. В гримерной посмотрел в зеркало: на голове появилось нечто, отдаленно напоминающее шевелюру венецианского мавра. Мужского костюма шекспировских времен не нашлось, надел длинное женское платье.
По собственной задумке на сцену, где меня уже ждала Дездемона, я проходил через весь зал. Экзаменаторы об этом не знали и заложили ручки дверей из фойе шваброй, чтобы никто не мешал. Я дернул раз, другой, от отчаяния заорал, налег на дверь и... швабра разлетелась на куски. В зал ввалился разъяренным, пролетел на сцену, буквально бросился на партнершу: «Молилась ли ты на ночь?..» — и едва дождавшись ответа, стал ее душить. Преподаватели и зрители хохотали, хватались за животы, мешая мне играть трагедию. А я так вошел в раж, что не слышал их и продолжал играть со всей серьезностью, едва не рыдая.
Обычно на выпускные экзамены в училища съезжаются «купцы» — представители театров, ищущие таланты. Так я попал в поле зрения главного режиссера Южно-Сахалинского драмтеатра имени Чехова. Он подошел после спектакля:
— Поедешь ко мне на Сахалин?
— А там море есть?
— Не просто море, океан!
— Должен вас предупредить, меня скоро заберут в армию.
— Мы решим этот вопрос, у нас свои связи с военкоматом.
И я поехал. Там меня сразу ввели в несколько спектаклей. Как же я выкладывался даже в небольших ролях! Но как только дали главную — пришла повестка. В театре снова сказали: все под контролем, ходи на комиссию, это работе не помешает. Я и ходил, пока в один прекрасный день не выяснилось, что назавтра мне нужно появиться на сборном пункте. Откосить самостоятельно даже не пытался — воспитание не позволяло, к тому же понимал: рано или поздно служить все равно придется. Лучше рано, пока нет семьи.
Перелетели с Сахалина на материк. В Хабаровске нас, новобранцев, стали распределять по воинским частям. Открыли мой военный билет, а там в графе «профессия» написано — артист. Сказали: посиди в сторонке. И вот всех уже разобрали, а я все сижу. Пришел полковник, заметил меня:
— Это кто?
— Да вот артиста призвали.
— Отправить его на сорок девятый километр.
А там была образцовая артиллерийская учебная часть, хуже не придумаешь. Муштра страшная! Но я даже рад, что так сложилось. В итоге дослужился до старшины, у меня в подчинении было четыре взвода, а это больше сотни человек!
Мой однополчанин из Хабаровска на увольнительную пригласил в гости. Дома у него собралась большая компания. Одну из девушек я выделил сразу: видно было, что очень серьезная и строгих правил. Татьяна с отличием окончила политехнический институт во Владивостоке, работала в проектном институте и по совместительству вторым секретарем горкома комсомола. Умная, начитанная, образованная, языки знает — с ней было интересно. Какое-то время мы оставались просто друзьями, хотя симпатия возникла и с ее стороны, я это чувствовал. Но объясниться боялся — вдруг отошьет? Когда отслужил, заехал к ней в гости: привет — пока. И мы расстались.
Между тем перемены в моей жизни продолжались. Отправился в Москву, поступил в ГИТИС, год отучился. А на каникулах поехал к родителям через Хабаровск. Разыскал Татьяну, и когда снова увидел, понял: никому ее не отдам! «Понимаю, это звучит абсурдно, но ты — взрослый, серьезный человек, да и я не пацан. Не хочу больше ходить вокруг да около. Выходи за меня замуж. Времени у меня мало, скоро возвращаться в Москву, и меня не будет здесь еще год как минимум. Подумай!» — попросил Таню и отбыл в Шимановск. Вечером звоню:
— Что решила?
— Я согласна.
Чтобы не пускаться в долгие объяснения, не сказал ничего родителям, рванул в аэропорт, прилетел в Хабаровск, и мы расписались. Свадьба была скромной, посидели за столом с мамой и подружками Татьяны. Да я и не люблю пафосных торжеств, может, потому что моя актерская натура воспринимает их как какой-то спектакль, больше нужный родне, чем молодоженам.
А с Москвой получилось так. Вполне отдавая себе отчет в том, что в столице я никому не нужен, думал устроиться в драмтеатр в районе Золотого кольца. Но поскольку паспорт оставался в Южно-Сахалинске, на самолете полететь не смог, сел на поезд до Москвы. Сразу никуда не поехал, на несколько дней попросился на постой к дальней родственнице, с которой родители почти не поддерживали отношений. Заехал в ГИТИС разведать обстановку и там встретил своих однокурсниц по иркутскому училищу, собиравшихся поступать на заочное отделение.
— Давай и ты с нами, — предложили девчонки.
— А давайте!
И тут выясняется, что экзамены давно закончились. Но Света Малыгина так просто не сдалась: «Слышала, Табаков кого-то добирает». И именно при этих словах видим Марину Зудину, идущую по коридору ГИТИСа. Девчонки уже были в курсе, что она любимая ученица Табакова. Я подойти к ней постеснялся, а Светка подошла. Марина подтвердила: да, студентов добирают, но нужны только мальчики. Светка не растерялась:
— Так пусть он покажется, вдруг это то, что вам нужно?
— Хорошо, приходите завтра вечером в подвал.
Так в актерской среде называют Театр-студию под руководством Табакова на улице Чаплыгина. Я добрался туда, выходит Олег Павлович: «Сейчас я должен бежать на спектакль, тебя прослушают мои коллеги, если понравишься, они дадут знать, дождешься меня, если нет — не обессудь».
Экзамен принимали Авангард Леонтьев, Сергей Газаров, Андрюшка Смоляков и замечательный педагог Владимир Александрович Храмов. Я с упоением читал им и Есенина, и обожаемое мною «Облако в штанах» Маяковского, и Пастернака, и Киплинга. Испуга не было, один кураж. Коллеги Табакова сказали: «Нам ты нравишься, но свое веское слово должен сказать сам Олег Павлович».
Табаков появился поздно вечером:
— Ну, давай, сынок!
Я начал с Есенина. Но он остановил и попросил прочитать одно и то же стихотворение пять раз по-разному. Я произношу:
— «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, / Синь очей утративший во мгле...»
А Олег Павлович говорит:
— Отлично! Сейчас ты вроде как со мной поговорил, а теперь поругайся.
Я ему как выдал!
Он:
— Хорошо! А теперь подколи меня... А теперь — как будто ты на площади, где тысяча человек. Ну что, ты мне нравишься, сынок!
Но был один неясный момент: студенты Табакова — Дуся Германова, Леша Серебряков, Марина Зудина — уже перешли на третий курс, где как раз и не хватало парня.
— Что мне с тобой делать? — недоумевает он.
— Не знаю! Все только от вас зависит!
— Ну ты и наглый!
А я покорно стою перед ним смешной такой — в голубом кримпленовом костюме и туфлях на каблуке — в том, что было модно еще до армии, и с огромным чубом. Табаков говорит:
— Давай поступим так. Я в ГИТИСе обо всем договорюсь и тебе перезвоню.
А я уже загостился у родственницы, стеснил ее внуков, дочек. Поэтому, приехав поздним вечером, сразу же успокоил:
— Теть Тонь, потерпите меня буквально три дня, Табаков позвонит и скажет, что и как.
— Кто?! Табаков? Мальчик, ты в себе?
Никогда не забуду сцену, как она кормит меня завтраком и в этот момент раздается звонок телефона, тетя Тоня подходит к нему: «Да! Кто? Табаков?» — и с побелевшим лицом протягивает мне трубку. Слышу голос Олега Павловича: «Езжай в институт, тебя там ждут, придешь, просто прочитаешь что-нибудь. Тебе выставят оценку, это чистая формальность».
В тот год курс набирал Владимир Андреев. Я прочитал свою программу, но Андреев меня даже особо не слушал, он искал в свою мастерскую исключительно красивых ребят гренадерского роста и телосложения. Видимо, мои внешние данные не отвечали его представлениям о прекрасном, я вышел, взглянул на экзаменационный лист, а там стоит жирная двойка. А поскольку мы договорились, что Олег Павлович позвонит в учебную часть и попросит позвать меня, устроился неподалеку на подоконнике ждать. Зовут.
— Ну как?
— Прочитал, как вы сказали. Но мне два поставили!
— Что?! Сиди там!
Через полчаса бежит женщина из учебной части: «Александр, произошла ошибка, у вас пять!» В итоге зачислили на второй курс, а реально я учился на третьем. И должен был досдать множество предметов. Табаков предупредил: «Беру тебя на полгода. Если увижу, что ты не развиваешься, то попрощаемся». Я налег на учебу.
Зимой сдавали судьбоносный экзамен по мастерству: Табаков поставил «Жаворонка», Дуся Германова играла Жанну д’Арк, я — Лаира, возлюбленного, предавшего ее. На прогоне мне казалось, что роль получается. На самом деле Табаков настолько здорово показывает, что поневоле начинаешь его копировать. А ему это страшно не нравится. Олег Павлович раздражается: «Не то, Сань! Не то!» И я понимаю: это крах! А завтра экзамен. Плевать, сыграю так, как чувствую! И играю. Табаков доволен: «Молодец, класс! Все, Сань, идем дальше вместе».
Мне повезло, я застал Табакова на пике его величия в педагогике. Достаточно вспомнить список его звездных учеников — от Евгения Миронова до Володи Машкова, от Сергея Безрукова до Алексея Серебрякова. Мы называли Олега Павловича папой, при встрече обнимали его и целовали. И это было не панибратством, а проявлением любви и уважения. Он нас опекал, помогал всем, чем мог. Есть поговорка: не делай добра — не получишь зла. Табаков всегда делал добро, а его за это поливали грязью. И я порой тоже неправильно поступал по отношению к нему, но он меня за это по-отцовски журил, и все! Никогда никому не мстил.
Однажды мы должны были играть наш спектакль в клубе КГБ. А я пришел на него настолько не в форме, что пришлось спектакль отменить. На следующий день Табаков вызвал меня на ковер. Разговаривали в его кабинете в Школе-студии МХАТ, так как к тому моменту он стал там ректором, закрыли дверь. Олег Павлович спросил: «Ну, что будем делать?» Понимаю — сейчас Табаков выгонит меня из театра. А он продолжает: «Похмеляться будешь?» Идет к бару и наливает мне коньяка. Вот такой он человек!
Марина Зудина его действительно всегда любила. Но не все так просто между ними складывалось. Во время моей работы над картиной к семидесятипятилетию мастера она рассказывала, что Олег Павлович уходил от первой жены Людмилы Ивановны Крыловой вовсе не к ней: «Я просто оказалась рядом, да и отношения были долгими, прежде чем мы начали жить вместе». Знаю, что к Марине сватались очень известные, молодые и красивые артисты. Имена называть не имею права, это ее жизнь. Но они и неважны, эти имена. Ведь было видно, кем увлечена она сама.
Олег Павлович однажды мне признался, что не хотел все рушить, повторять поступок отца. Тот ушел на войну, был начальником санитарного поезда, а вернулся с другой женщиной и объявил: «Теперь она моя жена». Конечно, для семьи это была трагедия. Но как вышло, так вышло.
Приступив к съемкам юбилейного фильма, я обратился за интервью к старшим детям Олега Павловича, Антон согласился сняться, а Саша отказала. Но когда я задал Антону вопрос, почему сестра не общается с отцом, у того в глазах слезы встали. А Сашка сказала с горечью: «Понимаешь, точка невозврата уже пройдена. Я и хотела бы общаться с отцом, но что-то не позволяет мне это делать. Что-то внутри...»
Марина долго скрывала свои чувства, но все понимали, что происходит... Олегу Павловичу исполнилось тогда сорок девять лет, он был мужчиной в самом расцвете сил. Мне-то, для сравнения, сейчас пятьдесят три, а еще ветер в голове гуляет...
В нашем подвале на Чаплыгина мы все мастерили своими руками, сами ломали, строили, штукатурили стены. Лешка Серебряков оказался таким же рукастым, как и я (у меня — отцовская школа), поручни лестницы, ведущей в подвал, были нашим творением. Уработавшись, я, Дуся Германова, Сережа Беляев, Сережа Шкаликов, Лешка Серебряков ночью ехали купаться голышом на Измайловские пруды. Беляев жил неподалеку, так что ночевали у него. Постоянно что-то придумывали. Это был огромный кусок студенческого счастья!
С Табаковым мы впервые выехали за рубеж, играли студенческие спектакли в Будапеште. Поскольку раньше за границей никто не был, стали уговаривать: «Олег Павлович, давайте посмотрим кино, которое у нас не показывают». Табаков попросил людей, принимавших театр, показать нам на видео «Калигулу»: «Пусть испытают шок, пусть поймут, что это не порнушка, а картина о катастрофе великой империи». И мы, затаив дыхание, три часа просидели перед экраном.
Время шло, в «Табакерку» повалили знаменитости. Мне на сцену идти, и тут вдруг кто-то сообщает: в зале сидят Никита Михалков с Александром Адабашьяном и Марчелло Мастроянни. После спектакля гости зашли за кулисы поздравить нас. Меня Мастроянни взял за руку, поцеловал в щечку и сказал: «Grazie! Grazie!» Я тут же дозвонился маме и похвастался.
Любил ходить в кинотеатр «Иллюзион». Однажды посмотрел «Нюрнбергский процесс», где изумительно сыграл Максимилиан Шелл, за эту роль он получил «Оскар». Прихожу в театр, а мне сообщают: «Сегодня придет Шелл с Наташей Андрейченко». Думал, разыгрывают. Оказалось, Максимилиан видел наш спектакль в Мюнхене и теперь приехал ставить свой в Москве. Мы с Андрейченко играли в нем главные роли. После премьеры вижу — в кулисах идет Сергей Федорович Бондарчук, заметил меня, остановил и сказал: «Какой ты хороший, мальчик!»
К нам приходили Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Аксенов, который вернулся из эмиграции, — мы играли для Василия Павловича «Затоваренную бочкотару» по его повести. Табаков постоянно таскал в подвал своих великих друзей. А ночами давала концерты никому еще не известная «Бригада С». Лидер группы Гарик Сукачев даже решил отпраздновать свое тридцатилетие в «Табакерке». Гуляли с большим размахом. С тех пор и подружились, я его обожаю!
Перед окончанием ГИТИСа Табаков вызывал нас в кабинет по одному и говорил либо «Нет, извини», либо «Беру к себе». Меня он спросил:
— Что будем делать с тобой?
Знал, что мы с Татьяной маемся в разных городах и перспективы получить свое жилье мизерные.
Я ответил:
— Вам известно, что я женат. Помогите перевезти в Москву Татьяну.
И нам дали комнату в театральном общежитии, по соседству поселились Володя Машков, Женя Миронов, Сережа Газаров, Игорь Нефедов...
Мою жену вроде бы перевели на работу в Гидропроект. Но потом оказалось, что реальной должности для нее не было, и в результате Таня работала реквизитором в театре. Зато мы были вместе. А вскоре родился Семен. После этого события к нашей комнате присоединили мини-кухоньку, так что разогреть сыну еду мы могли в любое время, не дожидаясь, когда освободится плита. Однажды после репетиции пригласил Андрейченко выпить по рюмочке под борщ. Она повернулась к Максимилиану:
— Саша приглашает на борщ.
— О, борщ! Идем!
Подхватил композитора Владимира Дашкевича, и такой компанией мы завалились на нашу кухню. Татьяна чуть с ума не сошла.
Позже Табаков похлопотал, чтобы нам дали две комнаты в коммуналке неподалеку от театра. Постепенно выкупили остальные, и сегодня в той квартире живут Татьяна и Семка со своей девушкой.
Когда сыну исполнилось восемнадцать, он день в день отправился служить в армию. Вернувшись, в артисты идти не захотел, сказал, что не его это, хотя уже успел сняться в небольших ролях и, надо сказать, играл хорошо. Сын поступил на операторский факультет Института телевидения и радиовещания, я оплачивал учебу. Семен сразу заявил: «Пап, я не собираюсь пять лет сидеть на вашей шее» и стал учиться на заочном, параллельно работая. Мне нравится, что он чаще всего скрывает, кто его отец, но все же предлагаю: «Можешь спокойно пользоваться фамилией, проблема лишь в том, чтобы ей соответствовать».
Нам довелось работать вместе на картине, которую я ставил. Не считаю зазорным брать на работу родственников, если они справляются. Никаких поблажек сыну я не давал. Один раз, когда тот опоздал, велел директору его оштрафовать. И предупредил: «Еще раз случится подобное — увольняйте!» И Семен это запомнил. Когда обращался к нему при съемочной группе «Сынуля!», он мне напоминал: «Сынуля дома остался! А здесь Семен Александрович». Молодец, хороший парень!
В «Табакерке» проявилась моя тяга к режиссуре. В этом смысле я не отличался оригинальностью, на ту же дорогу повело и Машкова, и Миронова, и Безрукова, и Газарова. Чаша сия миновала Андрея Смолякова, но он очень много снимается. Ночами после спектаклей я стал репетировать с актерами «Процесс при закрытых дверях» по Сартру. Декорации сделал своими руками. Табаков посмотрел готовый спектакль и включил его в репертуар.
Однажды я чуть не удавился на сцене. Произведение это мистическое, герои находятся то ли в чистилище, то ли в аду, словом — в другом измерении. Мой герой произносил монолог о том, что в жизни есть хоть какой-то выход из отчаяния — самоубийство. «Больше не могу», — говорил он, брал веревку и вешался.
Естественно, у меня было специальное крепление, и вот однажды в спешке я неправильно застегнул карабин, он поехал, петля вокруг шеи затянулась, я задергал ногами, стал задыхаться. Поначалу никто не понял, что происходит. Потом опомнились мои партнерши Галка Чурилова и Ольга Блок-Миримская, закричали, позвали зрителей. Несколько человек успели выскочить на сцену и вытащить меня из петли. Меня отвели в гримерку, где я пришел в себя, и... доиграл спектакль. А как еще надо было поступить? Я потом перенес постановку в антрепризу с Ириной Алферовой и Андреем Соколовым. Они катают спектакль уже пятнадцать лет.
Играл вместе с Женей Мироновым у Вовки Машкова в его режиссерском дебюте «Звездный час по местному времени». Они с Сашей Боровским украли лавочку с Чистых прудов, кусок забора, которым была огорожена строительная площадка, и фонарь. Вот и вся декорация. Спектакль шел много лет с огромным успехом.
Табаков ценил меня еще и за то, что я никогда не боялся брать на себя ответственность. Был комсоргом театра, а когда комсомол прекратил существование, стал профоргом. Без меня не могли никого уволить, случись что, говорили: «Идите к Мохову, с ним и решайте вопрос!» Олег Павлович все двигал меня в партию. но я как-то слился.
Когда Табаков перешел во МХАТ, стал брать нас в спектакли. Я получил там хорошие роли в «Ю» и «Лесе». Но актеры — люди жадные, им всегда мало. Именно в такой период сомнений мне позвонил худрук Александринского театра Валерий Фокин:
— Саш, не хочешь попробоваться на роль царя Эдипа?
— Валерий Александрович, подождите, вы номером не ошиблись?
До этого режиссеры видели во мне в основном социального или характерного героя. И вдруг такое предложение!
— Не ошибся, — уверяет Фокин. — К нам приезжал постановщик спектакля Теодорос Терзопулос и не нашел в труппе подходящего актера.
— Ну давайте, я хотя бы покажусь ему для начала. Он в Москве или Питере?
— В Афинах. Можешь туда полететь?
Полетел, конечно. В театре Терзопулоса шла репетиция. Он просто попросил меня в ней поучаствовать. Потом мы гуляли по городу, разговаривали, обедали. Через пару дней прилетел назад и сразу же высказал свои сомнения Фокину:
— Я ничего там не делал.
— Теодорос мне уже позвонил, ты утвержден, ты ему очень понравился!
Говорят, я неплохо играл. В соответствии с древнегреческими театральными законами актерам запрещено плакать. Если кто-то на сцене плакал, его лишали жалования. Я же в финале, когда Эдип себя ослепляет, просто рыдал. Терзопулос кричал:
— No! No!
А я ему:
— Ничего не могу с собой поделать!
В конце концов он сдался:
— Хрен с тобой, плачь!
На премьеру приезжал сын, хвалил. Потом спектакль посмотрел Юра, человек далекий от искусства. Шли после по Невскому, я что-то ему говорил, но брат не реагировал. «Юр, ты вообще меня слышишь?» — А он поворачивается в мою сторону, и я вижу: слезы текут у него по щекам!
Фокин предложил остаться в «Александринке», делал на меня ставку, обещал роль Рогожина в «Идиоте». Даже квартиру пробить обещал, только предупредил: «Ее надо будет отработать».
Но я для себя уже решил, что не останусь в Питере. В голову запали слова Терзопулоса: «Питер — великий город с великой театральной школой, великими артистами, но все равно это театральная провинция. В России есть три театральных столицы: Москва, Москва и Москва».
Вернулся с другим духовным багажом и стремлением к очередным переменам. Понял: поиграл и хватит. Нужно было себя встряхнуть, и я написал заявление об уходе. Табаков вызвал:
— Куда?
— Никуда. На самом деле.
— Твое право.
Алла Покровская рассказывала, как Ефремов однажды пошел гулять с Мишей, но вернулся через десять минут и сказал: «Ал, давай договоримся так — или дети, или театр!» Работая у Табакова, я тоже думал, что моя жизнь — это прежде всего театр, а уж потом все остальное. И первые полгода после увольнения, когда проходил мимо «Табакерки» или МХАТа, щемило сердце. А Олег Павлович, как всегда, проявил великодушие: пригласил меня преподавать его студентам. Так что мы не расстались.
К этому времени, грех обижаться, я был уже востребован в кино. Одним из первых моих фильмов стал «Защитник Седов», собравший много наград. Помню, явился на площадку то ли театрально поднаторевшим, то ли обнаглевшим, в общем, каким-то слишком самоуверенным. Вижу, в павильоне сидит невзрачный мужичок, несет какой-то бред, а люди его почему-то внимательно слушают. Но вот режиссер Евгений Цымбал командует: «Мотор! Камера!» — и вдруг мужичок преображается и так начинает произносить свои реплики, что я думаю: «Вот это да! Ты, Саша, можешь отдыхать!» Володя Ильин преподал мне урок на всю жизнь — всегда есть чему учиться у больших актеров.
«Защитника Седова» помнят сегодня только любители кино, а вот «Беспредел» — огромное количество народу. До сих пор подходят на улице и говорят: «О, Венька!» — хотя я уже дядька взрослый! Фильм с успехом прошел по всей стране, мои братья в Шимановске покупали билеты в первый ряд и несколько раз его пересматривали. А вот мама, узнав, что Веньку в финале убивают, в кино не пошла. На «Беспредел» там даже поначалу водили школьников: вот, наш ученик играет! Потом до кого-то дошло, что делать этого не стоит, фильм жесткий.
Съемки проходили в реальной колонии строгого режима. Первые два дня было страшно. В массовке участвовали заключенные, которых отобрал режиссер: им даже платили какие-то копейки. Мы приезжали туда утром, работали весь день, иногда и ночевать оставались. Вместе с зэками ходили в столовую, баню. Однажды сижу в бане, снимаюсь, вдруг слышу: «Стоп! У Веньки наколка потекла!»
Нас заранее проинструктировали, как себя вести. Но зэки — прекрасные психологи, они быстро просекли, кто есть кто, и ко мне не лезли. Помню, один из них передал деньги, попросил купить дочке плеер на день рождения. Ну, я купил и отвез. Ни с чем запрещенным — алкоголем, сигаретами — не связывался, а вот наши гримеры попались: сердобольные дамы пронесли водку в грелке. Кстати, сами зэки их и сдали.
Фильмов тогда снималось мало, и прошло какое-то время, прежде чем Гостев пригласил меня в картину «Серые волки» о заговоре против Хрущева. Я играл работника спецслужб, у которого был реальный прототип. В фильме сплошные звезды — Ролан Быков, Александр Белявский, Богдан Ступка, Петр Вельяминов, Лев Дуров, Евгений Жариков...
Будете смеяться, но у моего персонажа оказалась интимная сцена. Играл такое впервые. Партнершей была Саша Захарова, а мы приятельствовали с ее тогдашним мужем Володей Стекловым. Сашка бегала голая по пляжу, потом заскакивала в палатку, где мы с ней изображали любовь. В крыше проделали дырку для кинокамеры. Режиссер командовал: «Так, вниз рука пошла, потискал ее грудь, потеребил ягодицы. Ну прижми ты ее к себе, сожми свои ягодицы, да — вот так. Ноги, ноги ей раздвинь! Ну кто так делает?! Стоп! Еще один дубль!» Я еле сдерживался, буквально давясь от смеха, а Сашка стеснялась. Она куда-то убежала, я лежу в палатке, жду. Слышу, кричат:
— Саша, ты где?! Готова?
Захарова отвечает:
— Да, — заскакивает в палатку, начинаются поцелуи, и я чувствую во рту привкус алкоголя.
Оказывается, Сашка попросила аквалангистов, которым выдавали спирт, налить ей немного, перед очередным дублем жахнула для смелости, расслабилась, и мы наконец сняли злополучную сцену.
На озвучание шел с неспокойным сердцем, боялся на себя смотреть, но пленка пошла, а сцены нет. Мы с Захаровой просто заходим в палатку, а потом выходим и уезжаем. И все правильно — не об этом история, а о Хрущеве.
На роль Ивана в сериал «Две судьбы» я пробовался долго. Наконец режиссеры Валерий Усков и Владимир Краснопольский меня утвердили. Наш театр тогда был на гастролях в Хельсинки. Все гуляют, отдыхают, а я бегаю, худею, привожу себя в форму, так как мой герой в начале фильма очень молод. Приезжаю в Москву, режиссеры меня огорошивают: «Телевизионное начальство сказало — не может член ЦК быть с таким носом». Сказать, что расстроился, — ничего не сказать. Такая роль прошла мимо! Мы отправились на гастроли в Геленджик, где с горя я напился так, что хоть святых выноси. Мало того, еще и подрался, отделали меня по первое число.
Проходит дня четыре, снова звонят Усков с Краснопольским: «Саш, мы тебя отстояли!» Дней через десять синяки сошли, но гематома в глазу осталась. На экране ее обыграли. Моему Ивану вручают орден и говорят: «Он у нас такой орел, вот видите — подрался». Как ни странно, но зрители полюбили Ивана больше, чем образцово-показательного учителя в исполнении Димы Щербины.
Поскольку сценарист Семен Малков описывал реальные события нашей новейшей истории, в фильме есть эпизод, где моего героя выбрасывают из окна. Кстати, делал это мой родной брат: подошла его фактура, боксерская внешность, бритая голова. Еще помню, как играли сцену с Катей Семеновой, когда мой герой, уже седой, лежит в постели. Она начинает предъявлять какие-то претензии, я отвечаю: «Знаю, что дочь не от меня». И зарыдал. Звучит команда «Стоп! Снято!» Оператор Якушев отходит от кинокамеры, утирая слезы, и с горечью произносит: «Все бабы суки!»
Да, начнешь так вспоминать и не остановишься! Вот на съемках «Участка» Сережа Безруков меня спас. Работали над сценой, когда моего персонажа за дебоширство и избиение жены везут в район. Руки мне заложили за спину и застегнули наручники. Перед самой съемкой Безруков говорит: «Это выглядит как в американском кино, пусть лучше наручники будут спереди». Так и сделали. Меня усадили в телегу, а каскадеры, крутые парни, хлестнули коня по крупу так, что он понес, да не по дороге, а полетел прямо к обрыву. Серега побежал за телегой, но не догнал. К счастью, я человек спортивный, смог выпрыгнуть на землю. Руки ободрал до крови, но будь наручники застегнуты сзади, страшно подумать, что случилось бы с головой, точно разбился бы.
Очень тепло вспоминаю «Сибирского цирюльника». Я пришел к месту съемки, там стоят гримвагены, на них написано: «Михалков», «Ормонд»... И вдруг — «Мохов». Думаю, странно, у кого-то фамилия такая же. Подхожу:
— Здрасьте, я — Мохов!
Мне говорят:
— Пойдемте, — и заводят в тот самый вагончик.
А на столе фрукты, напитки. «Мать моя женщина! — думаю. — Вот это размах!» А у меня всего лишь небольшой эпизод.
Несмотря на то что я разговариваю с Джулией Ормонд через окошко в воротах, где просматривается лишь мое лицо, меня полностью одели в обмундирование, прицепили на бок саблю. Героиня шла на свидание с персонажем Меньшикова, а я спрашивал по-английски: «Who are you to him? Wife? Sister?» («Кто вы ему? Жена? Сестра?»), шел короткий диалог. Но, видно, я очень увлекся. Михалков потом отозвал меня в сторонку:
— Саша, ты играешь так, будто ее хочешь.
— Это плохо?
— Нет, как мужик я тебя понимаю! Но по сюжету ты все-таки при исполнении.
Анатолий Эфрос говорил, что не любит спектакли, которые рождались в тяжелой атмосфере, даже если они состоялись. Могу под этим подписаться. Мне тоже очень важен процесс работы, потому что когда репетирую, снимаюсь — я живу. И хочу получать от этого удовольствие. В этом смысле мне повезло с Егором Кончаловским, и хоть роль моя в «Побеге» сократилась (а для нее я даже бороду отрастил), вспоминаю о съемках очень тепло. То же самое могу сказать о фильме «Фартовый» по книге Высоцкого и Мончинского о Вадиме Туманове — из него ушла страшная сцена, где я набрасываюсь с молотком на человека, который меня избивает. Кстати, порезали не только мою роль, но и Артура Смольянинова*, тогда еще мало кому известного актера, молодого, но с гонором. Его в какой-то момент выгнали — он конфликтовал с режиссером, но, правда, говорил по делу.
Однажды ко мне на спектакль «Кукла для невесты» пришла Алла Сурикова, я снимался в ее комедиях «Московские каникулы», «О любви в любую погоду». Посмотрела и говорит:
— Саша, да у тебя готовый, уже смонтированный фильм! Хочешь кино снимать?
— Конечно хочу! Но кто же мне даст?
Снять первый фильм на студии Суриковой не получилось, и моим первым продюсером стала Валентина Михалева, я благодарен ей за то, что в меня поверила. Так появилась моя дебютная режиссерская работа в кино «Алмазы на десерт». Пересматриваю картину и понимаю: сегодня все сделал бы по-другому. Но это во мне говорит опыт.
Режиссерских работ в кино и на телевидении у меня на сегодняшний день немало. Одними из самых успешных проектов были сериалы «Братаны» и «Учитель в законе», рейтинги они показали нереально высокие. А ведь когда ко мне в руки попал сценарий «Братанов», ничто не предвещало такого успеха. История была шита суровыми белыми нитками, в ней действовали суперположительные десантники и утрированные злодеи в малиновых пиджаках, снимать так, как написано, было нельзя. Слава богу, продюсеры со мной согласились, но высказали пожелание: сериал пойдет по НТВ, нужен жесткач, если драк мало, народ смотреть не будет. Я заверил: «Ребята, мы поддадим!»
Те же продюсеры очень настаивали, чтобы в одной из главных ролей я снял Сергея Селина. Возражаю им:
— Вы сценарий внимательно читали, сколько лет героям?
— Понимаешь, какая вещь... Мы Селину сказали, чтобы он от всего отказывался, потому что ты дашь ему главную роль!
— Как вы могли такое обещать? По сценарию всем около тридцати! Селин ну никак не вписывается в эту команду!
— Саш, ты сейчас в Питере, все-таки встреться с ним сам.
Я встретился и был очарован Сережей. Под него переписали историю, сделали его старшиной, под началом которого ребята (их сыграли Леша Кравченко, Антон Хабаров, Дима Дьяконов) служили в армии. Продюсеры вообще дали мне карт-бланш, на съемках, можно сказать, «гулял по буфету» — делал то, что хотел. Я подтянул неслабую актерскую команду, у меня снимались Борис Клюев, Володя Стеклов, Равшана Куркова, Аня Чиповская. Пришлось и самому сняться, когда отпал один актер, хотя я не считаю это правильным.
Дима Дьяконов был единственным актером, с которым я не проводил проб, потому что уезжал играть спектакль. Попросил второго режиссера: пусть исполнит сцены, материал посмотрю позже. Когда мне его прислали, я выключил звук и просто смотрел на экран, потом сказал: утверждайте! Премьеру ждали с нетерпением все, но больше всех Дима. В день, когда «Братанов» показывали по НТВ, его похоронили... Сердце остановилось в двадцать девять лет! Он был молодым, гулял, конечно.
О том, что Дьяконова не стало, узнал в Таиланде. На похороны не успел, пришел позже на кладбище. Стоял у могилы и чувствовал: вместе с Димой ушло что-то важное, не смогу снимать сериал без него. Пусть лучше на мое место придут другие. Сережа Селин, Леша Кравченко, Антон Хабаров очень расстроились, что я принял такое решение. Но потом мы с ними виделись на площадке, и было даже неудобно перед новыми режиссерами — так тепло меня встречали ребята.
За сериал «Пока станица спит» мы получили ТЭФИ. Несколько лет просидел в Киеве на съемках. Сделал все, что мог, — и как режиссер, и как продюсер. Замечательные актеры Саша Феклистов, Дима Назаров снимались потому, что я их об этом попросил.
Но мне снова хочется двигаться дальше. Мечтаю поставить серьезную драму или лирическую комедию — такую, как «Любовь и голуби» или «Служебный роман», — где не будет юмора ниже пояса, столь распространенного сегодня в комедийных фильмах. Читаю сценарии, но пока ничто не цепляет.
Как складывалась моя личная жизнь? Небезоблачно. Я мечтал жениться раз и навсегда, перед глазами был пример родителей. Не получилось. С Татьяной мы прожили вместе восемнадцать лет и расстались. Я даже не могу назвать конкретной причины. Никто от жены меня не уводил, хотя я человек обаятельный и женщин вокруг меня хватает. Но если кто-то думает: вот заливает, а сам и с той, и с этой переспал, — сильно ошибается. Я очень разборчивый и даже целомудренный.
Возможно, дело было во внешних обстоятельствах. Настали лихие девяностые. В кино меня тогда не снимали, зарплата в театре — семьдесят долларов. Зарабатывал на жизнь тем, что таксовал, а еще перегонял машины. Ребятам в Брест доставляли автомобили из Польши, а я уже гнал их в Москву. Платили сто долларов за перегон.
В самые тяжелые времена занимался контрабандой. Пригонишь с Украины «газель» с сигаретами и месяц живешь нормально. Иной раз использовал свою общественную должность культурного советника по Крыму при посольстве Украины (на нее меня порекомендовали друзья-бизнесмены, многих — увы — не стало в эти непростые годы), чтобы получить необлагаемый налогами алкоголь со спецскладов вроде бы для посольского приема. Сдашь несколько ящиков с водкой в палатку, которые стояли тогда на каждом углу, и порядок — накормил семью. Вечный поиск заработка, тревога, что останешься без средств к существованию, нервы — все это мира в семью не принесло. Родным и близким в таких ситуациях достается больше всех. А Таня тоже человек с характером. Наверное, на фоне бытовых проблем мы не поняли и не поддержали друг друга. В какой-то момент, поссорившись с Татьяной, я решил жить отдельно и ушел из дома.
Может, надо было пережить сложный период, переждать. Но случилось так, как случилось. И хотя в моей жизни уже появилась Даша Калмыкова, однажды я выпил, пришел к Татьяне и спросил:
— Если бы я решил вернуться, ты бы приняла меня?
Она расплакалась и сказала:
— Прошу тебя, не надо рвать мне сердце!
Я почувствовал, что приняла бы. Но не пришел...
Слава богу, у нас хватило ума сохранить отношения. Они остались вполне приличными, я всегда поздравляю Татьяну в дни рождения ее и сына. Чем могу, помогаю. Она — замечательный и разносторонне одаренный человек. Когда снимал «Тайный город», взял ее вторым режиссером и кастинг-директором. Работала блестяще! В последнее время на Татьяну много всего свалилось, серьезно болен ее второй муж. Приходится очень тяжело, но Таня держится.
Молодую актрису Дарью Калмыкову Табаков пригласил во МХАТ и «Табакерку» еще студенткой. Скажу сразу: она никогда не была для меня объектом вожделения — слишком многое нас разделяло. И происхождение — Даша, в отличие от меня, росла в семье директора киностудии и руководителя международного отдела Мейерхольдовского центра с дедушкой народным артистом и бабушкой-актрисой. И двадцатилетняя разница в возрасте. Я считал, что молодая актриса Дарья Калмыкова ко мне просто хорошо относится, и никаких планов насчет нее не строил. Но однажды театр выехал на гастроли в Пермь, после спектакля принимающая сторона давала прием, на подобных мероприятиях выпивают. А когда человек выпьет, он себе рисует такие картины маслом! Вот я и подвалил к Даше с дурацким вопросом: «Хотите посмотреть на меня в молодости?» — и показал паспорт. А Даша не отшила. Стали общаться, встречаться, разговаривать.
Не хочу повторять вслед за героем любимой комедии: мол, какая любовь — по пьянке все закрутилось. Это было бы неправдой. Наши отношения с Дашей долгое время оставались исключительно дружескими, хотя мне было приятно, что молодая красивая девушка проявила ко мне интерес. Как я потом узнал, подружки постоянно допрашивали Дарью:
— Вы уже полгода встречаетесь, между вами уже было?
— Нет!
— Ой, какой он хитрый!
А я не ставил такой цели. Как много тех, с кем можно лечь в постель, как мало тех, с кем хочется проснуться...
Она была вся такая правильная, отличница с красным дипломом. А у меня репутация хулигана и драчуна. Но уже поползли слухи, что дело у Калмыковой с Моховым идет к свадьбе. В итоге она и состоялась. Я попросил Табакова:
— Олег Павлович, хочу, чтобы вы стали нашим свидетелем.
— Не проблема!
И он пришел в ЗАГС, где выяснилось, что свидетели при регистрации брака больше не требуются.
— Ничего, — не растерялся мастер. — Я просто рядом постою.
Наша семейная жизнь продлилась десять лет. Мы люди творческие, оба с характерами, как показало время — чересчур разными. Сент-Экзюпери писал: «Любить — это не значит смотреть друг на друга. Любить — значит смотреть вместе в одном направлении». А мы смотрели вроде бы и друг на друга, но только в разных направлениях. И с годами ситуация ухудшалась. Если семейная лодка дает течь, виноваты двое.
Наверное, я виноват больше, поскольку жена была совсем девчонкой. Но мне, отслужившему в образцово-показательной воинской части, где моим приказам беспрекословно подчинялись больше ста человек, принять тот факт, что в нашей семье есть два мнения: одно командирское — Дашино, другое — мое, неправильное, было нелегко. Тем не менее, понимая, что семья — большой труд, что двое должны притереться друг к другу, если хотят строить будущее вместе, я начал себя ломать.
Но однажды Семен сказал:
— Папа, ты становишься другим.
— Что значит «другим»?
— Каким-то незнакомым, неродным.
Для меня прозвучал тревожный звонок. И я благодарен за эти слова сыну. Как-то, много раньше, Семен вернулся из школы и сказал: «Меня сегодня спросили, кто мой лучший друг, и я ответил — папа». Я разрыдался. Мы с сыном очень близки, можем говорить на любые темы, любим друг друга. И когда он назвал меня неродным, я задумался: можно долго себя гнуть, но так легко и хребет переломить.
Конечно же, не все было плохо, Дашины родители меня хорошо приняли, дедушка просто обожал, с бабушкой Галиной Сергеевной сложились потрясающие отношения. А еще бог послал нам замечательного сына Макара. Я был счастлив и помогал всем, чем мог.
Я хороший хозяин, не делю домашние обязанности на мужские и женские. Так что с бытом проблем не возникало. Но Даша взрослела и все больше утверждалась в правильности своего поведения. Есть люди, которые живут по принципу «я центр Вселенной, пуп земли». Но это не может продолжаться вечно. К сожалению, я перестал выносить ее характер, сам не сдерживался. Мы сильно ругались, и это начинало сказываться на Макарке. Повод находился всегда. Семейная жизнь превратилась в театральный процесс, а это столкновение двух атмосфер, где кто-то кого-то должен сожрать. Только тогда появляется результат.
Стал думать, как сделать так, чтобы не ломать себя. Мог выпить и спать до утра в машине, только бы не идти домой. Просыпался разбитый, хватался за сердце. Сколько это могло продолжаться? Для журналистов я создавал видимость хорошей семьи. Потом не выдержал, ушел на три месяца, вернулся ради ребенка, но в итоге понял: нет, не могу.
Когда Даша родила, я поставил на нее спектакль в Театре Табакова «Леди Макбет Мценского уезда». Так как жена на время выпала из обоймы, вернуть ее на сцену в главной роли — это был мой долг как мужа. Кто присутствовал на репетициях, знает, что я порой доходил до белого каления. «Репетиция — любовь моя» — так назвал свою книгу Эфрос. А у нас с Дашей при подготовке спектакля не сложилось даже обычного взаимопонимания...
Но я буду только рад, если режиссеры, у которых Дарья последнее время довольно много снимается, захотят пригласить ее и в следующий свой проект. Чем лучше будет Даше, тем лучше будет нашему ребенку. Только Макарка сегодня меня с Дашей и связывает.
Развелся и сказал: все! Женщины проявляли ко мне интерес, а я не хотел больше никаких отношений. В Москве в одночасье стал бомжом. Но счастливым! Именно тогда снял то самое крохотное жилье, где вдруг ощутил свободу и начал улыбаться по утрам.
А вскоре случилась большая экспедиция на Украину, где несколько лет я проработал над двумя проектами — «Пока станица спит» и «Последний янычар» для телеканала «Россия». Ощущал себя большим человеком: мне сняли просторную квартиру, дали машину с водителем. Там я познакомился с Ирой Огородник...
Она актриса и певица, помогала на пробах, подбрасывала реплики актерам — претендентам на роли, а снялась у меня гораздо позже, когда мы уже жили вместе. Я тогда попросил ее меня выручить. Она в свое время вопреки пожеланиям родителей поступила в Университет театра, кино и телевидения имени Карпенко-Карого в Киеве, работала в Театре на Подоле. Все, что у Иры есть, заработано ею самой.
Уже поняв, какая она классная, все же не хотел переступать черту. Однажды Ира пригласила на свой спектакль, а я пойти не смог — монтаж. Потом позвала в компанию, где я подружился с потрясающими ребятами-футболистами, мы с ними даже погоняли мяч. Как-то вечером раздается звонок от Иры: «Заезжайте ко мне, сидим с друзьями». Заехал, и так получилось, что остался. Ее квартира находилась в центре, но Ира позже перебралась ко мне. Когда проект закончился и пришло время уезжать, спросил:
— Поедешь со мной в Москву?
— А ты зовешь? — Ира удивилась, она не строила никаких планов.
— Я хочу, чтобы ты была со мной. Мы вместе почти год, а я тебе еще не надоел.
В Москве окончательно понял, что не хочу без нее жить. Смущало лишь то, что Ира моложе на двадцать восемь лет. Любимая успокоила: «Если меня это не парит, что ты так разволновался?» Я пошел к знакомой заведующей ЗАГСом:
— Когда можете нас расписать?
— Да хоть сейчас!
— Ну, сейчас как-то неправильно, давайте выждем два-три дня.
Я купил кольца, в назначенный день мы зашли в кабинет, сели. Заведующая ЗАГСом поправила: «Давайте уж встанем, что ли, для приличия». Так нас расписали. Позвонили родителям Иры в Киев, и она пообещала: «Сейчас нам не до белых платьев, кортежей, шумихи, но мы еще погуляем все вместе».
Конечно, мы думали о ребенке. Я переживал: «Надо сходить к врачам, обследоваться, сдать анализы, может, как-то очистить организм». А через год Ира вдруг раз — и забеременела. Я еще больше забеспокоился, спрашиваю врача:
— Что нам делать?
— Рожать!
— Но я же так и не обследовался.
— И не надо.
И Матвейка родился. Господь сделал подарок: «На тебе, Саша!»
Когда заработки были приличными, я начал строить дом в ближнем Подмосковье, но потом стройку пришлось заморозить. Если бы Ира не продала шикарную квартиру в Киеве, мы бы не сумели ничего доделать. Переехать смогли в марте, грязь разгребли только к рождению нашего сына Матвея.
Сейчас я снимаюсь в сериале «Метод Поляковой», играю мужа героини Нонны Гришаевой, который с ней разводится и уходит к молодой. У нас там любовный треугольник с Игорем Лифановым. Уезжаю на съемочную площадку в пять утра, Ира встает со мной и пока не накормит — не отпустит. Делает это искренне, не для галочки. И я счастлив.
Ясно, что жена у меня красавица, и фигура у нее стройная, но человек привыкает к этому через месяц. Я уже не понимаю, какая она, — просто вдыхаю аромат любимой и наслаждаюсь.
К нам часто заглядывают мои друзья, а это в основном ровесники. Ира значительно младше нас, но ощущение — что старше. Вот мы приезжаем в бильярдный клуб «Кино», и ее сразу окружает компания, тоже все люди взрослые. Иру, например, обожает Сергей Никоненко. Да все от нее просто балдеют, потому что она — настоящая.
И самое главное: Иру приняли мои дети — Семен и Макар, он тоже часто у нас бывает. Я благодарен Даше, что не препятствует моему общению с сыном. Макар — личность очень творческая, серьезно занимается музыкой, играет на пианино, участвует в конкурсах. Не знаю, вырастет ли из него новый Рихтер или Мацуев, но то, что он станет талантливым пианистом, режиссером или артистом, у меня сомнений не вызывает. Когда появился на свет Матвейка, Макар, отдыхавший с мамой в Греции, позвонил: «Папа, поздравляю! У меня братишка! Я тебя люблю!» Поздравил меня и Семен, он тоже радуется появлению младшего братика.
Какая перемена нужна сегодня? Мне хочется стать лучше. Вспоминаю, как несколько лет назад ездил на кинофестиваль в Смоленск, где получил приз мой фильм «Песочный дождь». Хоть я человек не слишком набожный, зашел там в храм. У алтаря стояла женщина, перекрестилась, подошла ко мне и сказала: «Мы приходим сюда и поклоняемся Господу, возвращаемся домой, включаем телевизор и поклоняемся вам!» Слова шли от сердца, да еще были произнесены в таком месте! Понял, что не имею права разочаровывать своих поклонников, совершая неблаговидные поступки. Ведь в меня, как оказалось, верят люди.
Чувствую себя помолодевшим. Но когда порой начинающие артисты говорят мне:
— Мы от вас зажигаемся, — отвечаю:
— А должно быть наоборот!
Подпишись на наш канал в Telegram