В какой-то момент Армен Борисович, видимо, понял, что наши отношения зашли очень далеко, как-то это все переосмыслил для себя и... исчез.
Мне было шестнадцать лет, я училась в школе при Киевской консерватории, когда Армен Джигарханян приехал к нам на гастроли с Театром имени Маяковского. Театры и концерты — это было для меня образом жизни. Фильмы с Джигарханяном я смотрела, но поклонницей его не была, пока не увидела на сцене. Его энергетика произвела на меня ошеломляющее впечатление. Пережила в тот вечер потрясение и почувствовала вдруг, что это Мой человек, рядом с которым мечтаю быть. Режиссер Театра имени Маяковского Андрей Гончаров, помнится, говорил, что «Джигарханян как краска, которая не стирается». Андрей Александрович, кстати, на спектакле тоже присутствовал. Он сидел в первом ряду, и когда начались овации, поднялся со своего места и пошел на сцену под их гром. Такой невероятно красивый и мощный человек. После спектакля я ждала Джигарханяна у служебного входа, чтобы взять автограф. Вышли артисты — Александр Лазарев, Наталья Гундарева и с ними Армен Борисович — такие великолепные, настоящие небожители. Джигарханян потом ежегодно приезжал в Киев, и я обязательно приходила на спектакль. Хотя бы раз в год, но видела его.
В зрительном зале обычно сидела культурная элита Киева, в их числе известный мультипликатор Давид Черкасский и композитор Владимир Быстряков. С этими людьми, как потом узнала, Армен Борисович дружил — они познакомились во время работы над мультфильмом «Остров сокровищ». И с тех пор ни один его приезд в Киев не обходился без встреч с друзьями, переходящих в традиционное застолье. Да и теперь, когда мы с ним приезжаем в Киев, он первым делом говорит: «Звони Додику». После одного из спектаклей я познакомилась с человеком, как оказалось, очень близким Армену Борисовичу, — Семеном Райхлиным. Мы стали дружить, и таким образом ко времени моего личного знакомства с Джигарханяном у нас уже были общие приятели.
Само же оно состоялось в один из приездов Джигарханяна в Киев. Я была уже студенткой консерватории. Через администратора Театра русской драмы имени Леси Украинки Полину Федоровну, которую я хорошо знала, передала Армену Борисовичу записку. И — о чудо! — он пригласил зайти к нему в гримерку перед спектаклем — попить чаю. Конечно, во время разговора у меня от волнения путались мысли в голове. К его энергетике невозможно привыкнуть. Я почти так же отчетливо ощущаю ее и сегодня. Мы говорили с ним о вещах простых и одновременно сложных. В своей записке я затронула несколько философских тем, которых он касался в своих интервью, и мне было интересно знать, чем живет этот человек. Армен Борисович говорил, что тщеславие для творца обязательно, что комплименты нужно принимать, как и оплеуху, с высоко поднятой головой. Объяснял, что нельзя любить страдание, но оно всегда будет присутствовать в жизни, а значит, нужно учиться принимать и страдание, и одиночество. Уметь находить радость и в этом. И если ты одинок, значит, ты не такой, как все, ты необычен, радуйся этому, цени. Это был очень важный для меня разговор. Волнение, однако, никак не утихало, и тут в гримерку вошел Давид Янович Черкасский. Давид Янович — человек-праздник, ворвался такой шумный, веселый, смешливый и разрядил обстановку: «А не выпить ли нам коньячку?»
После спектакля по дороге домой все прокручивала и прокручивала в голове наш разговор с Арменом Борисовичем. Кое-что из сказанного им потом даже законспектировала в своем блокноте, чтобы не забыть. И долго еще этим жила. Никому из подруг не рассказала о встрече с Джигарханяном. Понимала, что со стороны это может выглядеть странно, на грани фантастики, а мне не хотелось быть фантазеркой в чужих глазах. И понимала, что у меня нет никаких оснований рассчитывать, что это общение продолжится.
Спустя некоторое время я поехала в Москву, чтобы послушать концерт профессора, у которого брала мастер-класс в Германии. У Давида Яновича попросила телефон Джигарханяна, надеясь увидеть его вновь. Когда позвонила, на мое счастье Армен Борисович сразу меня узнал и пригласил на репетицию антрепризы, которая проходила в филиале его театра у метро «Спортивная». Могла ли тогда предположить, что спустя пятнадцать лет я как директор Театра Армена Джигарханяна буду отвечать за открытие этого здания после капитального ремонта?!
В тот день очень волновалась и приехала почти на час раньше. Теперь каждый раз как подхожу к театру, вспоминаю, по какой дорожке Армен Борисович тогда шел к служебному входу. Я сидела на репетиции одна в зале, потом Джигарханян отметил, что у меня очень хорошая энергетика. Много позже он признавался, что не придал особого значения моему появлению, я ведь была совсем юной девушкой. Мне — двадцать два, а ему за шестьдесят. Тогда я подарила ему статуэтку Сократа, которую купила в Греции, — Джигарханян играл этого философа в Театре имени Маяковского в спектакле «Беседы с Сократом» по пьесе Эдварда Радзинского.
После репетиции Армен Борисович пригласил меня пообедать в ресторане, а вечером мы пришли к нему домой попить чаю. Он рассказал, что у него накануне была тяжелая съемка на Армянском кладбище и он там сильно замерз. И тогда я почувствовала, что он очень одинокий человек. С этого момента начались наши отношения.
Было страшно. Я понимала, что совершаю серьезный поступок и неизвестно, будет ли у нашей истории счастливый конец. Но выбора у меня не было. По сравнению с Арменом Борисовичем все остальное казалось очень мелким. И я думала: «Хотя бы шанс!» Интуиция подсказывала, что если этого шанса не будет, то в моей жизни вообще ничего не сложится. Но еще долго у меня душа продолжала уходить в пятки, и много лет я была на вы с Арменом Борисовичем. В тот мой приезд Джигарханян провожал меня на поезд. Оба чувствовали, что прощаемся не навсегда. И он подтвердил, что мы будем видеться.
Потом я несколько раз приезжала в Москву, он встречал меня на Киевском вокзале. Мама, конечно, сразу узнала о моем романе, скрыть его было невозможно. Родители всегда были самыми близкими мне людьми, и я не умею врать. Мама пыталась убедить: «Ты себе все придумала!» Ну даже если и придумала, что теперь? Если не сделать так, как хочется, потом всю жизнь будешь жалеть. И чтобы не жалеть, я и прыгнула в пропасть.
Джигарханян сам выстраивал наши отношения. Он планировал свою жизнь, и только исходя из этих планов мне можно было на что-то рассчитывать. По нему ничего никогда нельзя было понять, он очень закрытый человек. Осознаю теперь, что из-за его закрытости и большого жизненного опыта я превратилась в почти восточную женщину. С моей стороны была проведена большая «работа над собой».
У меня тоже сложный характер, но пришлось научиться контролировать и правильно распределять свои эмоции. Понимала, какого уровня личность Джигарханяна, отдавала себе отчет в том, что главное — он, и подчинилась этому. Когда он в меня влюбился — этого никто и никогда не узнает! Если спросить, мол, когда вы, Армен Борисович, меня полюбили, поднимет на смех и скажет примерно следующее: «Ну шел я однажды, числа так двадцатого, по улице и вдруг вижу — там что-то лежит». Вот у него манера такая: кинет неоконченную фразу — и думай что хочешь. Он очень циничен. А если Джигарханян в компании друзей — с Марком Захаровым и Александром Ширвиндтом — между ними начинается такой словесный пинг-понг, они так входят в раж — жутко смешно. Но может, это самое ценное в нем. И глубокое чувство ко мне у него проявилось, скорее всего, спустя годы. Главным было не мешать развиваться отношениям и не расспрашивать. Я сразу поняла, что любимый вопрос всех женщин «А как ты ко мне относишься?» будет неуместен.
Следовало запастись большим терпением, потому что было ясно: здесь не будет места обычной романтике. Он и не скрывал, что считает всякие там влюбленности придуманными вещами, показушными, искусственными. Называет это соцреализмом и всякими другими смешными словами. Когда положено поцеловаться и преподнести женщине букет, Джигарханян никогда этого не сделает. Он сразу дал мне понять, что у него своя жизнь, а для наших отношений есть какая-то свободная ниша. Было действительно неизвестно, что и как станет развиваться дальше, но как я потом поняла, он знал самое важное: только время покажет серьезность происходящего между нами, даст ему оценку. Главное — себя не обманывать, ничего не придумывать. Поэтому никаких иллюзий я не строила.
Новость о том, что Джигарханян собирается оставить сцену из-за болезни, я узнала из прессы. И сразу ему позвонила. Он сначала сказал, что приезжать не надо, с ним была сестра Нара Борисовна. Потом через какое-то время, когда ему стало получше, перезвонил и все-таки попросил приехать. С Нарой Борисовной я уже была знакома, она работала у него в театре, очень ему помогала и дома, безумно вкусно готовила. У нас почти сразу сложились теплые отношения. Наре нужно было вернуться домой в Ростов-на-Дону, я согласилась остаться с Арменом Борисовичем. Он ведь очень эмоциональный, иногда вспыльчивый, и Наре Борисовне было с ним трудно. Когда я появилась, он сразу стал спокойнее.
Жена Джигарханяна Татьяна Сергеевна уже несколько лет жила в Америке. Я знала о ее существовании, знала, что Армен Борисович каждое лето к ней ездит. У них там был дом. Знала и о любимом коте Филе, с которым Джигарханян разговаривал по телефону. Меня нисколько не удивляло, что свое сердце Армен Борисович отдал коту. Понимала, как он одинок, и Фил был его тылом, его семьей. Когда Армену Борисовичу стало лучше, я вернулась в Киев. Однажды он звонит и просит совета: врачи запретили ему после болезни дальние перелеты, а Фил при смерти. Я сказала: наверное, лучше все-таки рискнуть и полететь, дабы себя не корить, что не попрощался с котом. Он полетел и успел подержать умирающего Фила на руках. А потом признался: «Ты была права».
И вдруг решил какое-то время не общаться. Сказал, что ему надо подумать и побыть одному. Я полагаю, почувствовал, что отношения заходят слишком далеко. Не могу сказать, что испугался, но какой-то дискомфорт, видимо, ощущал. А у меня выход простой — сразу переключилась на учебу. Я не была в нем разочарована: ах, какой, я так и знала! Нет, я понимала, что случай незаурядный, что Джигарханян не станет под меня подстраиваться. И если согласна на отношения, то нужно принимать их такими, какие он предлагает. Конечно, можно было отказаться. Я не могла...
Мы перестали встречаться. Первое время я изредка звонила, чтобы спросить, как дела, но получала однозначный ответ — все нормально. Так продолжалось года полтора. В это время я жила и училась в Москве в ассистентуре-стажировке Государственной классической академии имени Маймонида и там же преподавала студентам по классу фортепиано. Сблизилась с семьей ректора академии Вероники Рафаиловны Ириной-Коган. Это знакомство имело на меня огромное влияние: настоящая московская семья с традициями, хлебосольством, с обширными культурными связями. Не уверена, что впоследствии рискнула бы согласиться занять пост директора Театра под руководством Армена Джигарханяна, если бы у меня не было подобного примера. Но это я уже сильно забегаю вперед....
Иногда я играла на рояле в бизнес-центре «Легион», познакомилась там с управляющей, бывшей солисткой ансамбля Игоря Моисеева Майей Власовой, и мы с тех пор дружим. Еще я ездила в Израиль и Австрию на мастер-классы, где занималась с выдающимися пианистами. Мне посчастливилось даже брать уроки у Николая Арнольдовича Петрова. В общем, жизнь была интересной и насыщенной, но ничто не могло заменить отсутствие в ней Джигарханяна. Однако в глубине души у меня была уверенность, что рано или поздно он появится, и я все равно ждала.
...Армен Борисович приехал в Киев на съемки и все-таки позвонил. Мама сказала: Виталина теперь живет и учится в Москве. Он был обескуражен и попросил передать, что ждет звонка. Выдержала паузу и набрала. По его тону поняла: он очень задет этим обстоятельством, мол, я столько времени в Москве, рядом, и ни разу не проявилась. «Я-то сейчас в Киеве, — сказал он растерянно. — Думал, что увижу тебя. Вернусь домой только через несколько дней». В душе я ликовала, но понимала, что Джигарханян не кинется мне на шею, что все равно придется ждать. Он по-прежнему держал инициативу в своих руках.
Армен Борисович продолжал заниматься своим делом, я — своим. Созванивались, встречались. Сентиментальность, дежурные звонки «скучаю, люблю» — это не про него, но я ведь и не ждала таких подтверждений чувств. Мы ходили в театры, на концерты, в рестораны. Я появлялась в его театре на репетициях и спектаклях. В этот период театральная атмосфера затянула меня. По многу раз пересматривала спектакли и ощущала влияние характера художественного руководителя на все, что там происходит.
Уже было понятно, что нас что-то держит вместе, но никогда ни о чем Армена Борисовича не спрашивала, тогда наши отношения ни его, ни меня ни к чему не обязывали. Я столько лет рядом с ним, а он в шутку разным женщинам предлагал выйти за него замуж. Одна из его любимых фраз:
— Мне кажется, мы должны пожениться и у нас будут дети.
— А как же я? — спрашиваю.
— Ну ничего. Мы будем все вместе жить.
Самые интимные разговоры у него — с Аллой Ильиничной Суриковой. Я даже выхожу из комнаты, когда он беседует с ней по телефону. Женщины Джигарханяна очень любят. Он постоянно в центре их внимания. Однажды мы были на мероприятии, а там — Марк Анатольевич с супругой Ниной Тихоновной. Она еще при первом знакомстве понравилась мне своим чувством юмора, очень похожим на юмор Армена Борисовича. И одна актриса на этом мероприятии вдруг бросилась Джигарханяну на шею, стала его обнимать и целовать, а он ей: «Моя богиня!»
Когда девушка отошла, Нина Тихоновна спросила:
— А кто это?
Армен Борисович говорит:
— Я не знаю.
Нина Тихоновна удивилась:
— Как? Ты же только что назвал ее «моя богиня»?
Летом он улетал в Америку, я оставалась одна. Но мне все равно было ясно, что он давно одинок. Джигарханян никогда не жаловался и не просил что-то для него сделать. Мне приходилось интуитивно догадываться. Спрашивать было бесполезно — ответа не будет. Тему взаимоотношений с супругой мы никогда не обсуждали. Только теперь он иногда говорит: «Какую же тяжелую и бессмысленную жизнь я прожил!» И сейчас моя задача — сделать его счастливым.
Я жила в общежитии академии в Переделкине, мы встречались у Армена Борисовича дома. В смысле быта там давно все было запущено. Я понимала, что человеку его уровня жить так некомфортно. Он, видимо, и сам это чувствовал. Рубашки научился сдавать в прачечную, сам покупал себе еду и что-то готовил, например рис, или разогревал в микроволновке замороженный полуфабрикат, борщ или что-то в этом роде, урывками питался в театральном буфете. Он по возможности быт свой игнорировал. Я покупала что-нибудь вкусное на рынке, иногда готовила. Квартирой его никто не занимался, и я, конечно, иногда аккуратно проявляла инициативу. Видела, что он не очень доверял людям, в особенности — женщинам. И поверить не мог, что у меня любовь на всю жизнь. Даже если бы и поверил, все равно понимал, что время идет. Ну будет мне тридцать, а ему-то семьдесят. Никто заранее не знает, выдержит ли человек эту разницу в возрасте. Такое чувство нужно доказывать каждый день. А я никогда не боялась этой разницы — я же его с юности люблю. И согласна была быть вместе хотя бы недолго, хотя бы какое-то время...
Однажды мы с ним случайно встретились на Пасхальном фестивале, всегда его посещаю. Он сидел в партере, в антракте я подошла поздороваться, Джигарханян был с друзьями. Потом мы поделились впечатлениями — большую роль в нашем сближении сыграло еще и то, что Армен Борисович любит и понимает музыку Брамса, Малера, знает все оперы. Он часто говорил со мной о музыке, а через какое-то время стал спрашивать, советоваться по поводу музыки для спектаклей. Шаг навстречу с его стороны был, когда он предложил мне работать у него в театре сначала концертмейстером, а потом заведующей музыкальной частью.
Я давно хотела переехать в Москву. Когда в начале нулевых в Киеве начали строить новую украинскую жизнь, мне стало ясно, что это уже не моя страна. Я думала об окончательном переезде. Армен Борисович поддержал мое решение и поспособствовал ему. Никакого официального представления моей семье не было. Фраза «Заедем к маме» в первый раз прозвучала после того, как мы с родителями, продав киевскую, купили квартиру в Подмосковье и сделали там ремонт.
...В ту ночь, когда у Армена Борисовича случился инсульт из-за того, что он забыл принять один важный препарат, я была у него. В ящике прикроватной тумбочки нашла глюкометры, которые он, видимо, привозил из Америки и складывал. Они были все просрочены и даже не распечатаны. Давление измерить не смогла — старый тонометр был сломан. Нашла телефоны его докторов, позвонила, и Джигарханяна госпитализировали. Ездила к нему каждый день.
Первое время он звонил жене. Я была готова к ее приезду и к тому, что тогда мне нужно будет уйти, скрыться из виду. Но она не приехала, и я немного растерялась. Не ожидала, что врачи отдадут его на мое попечение и я буду мерить сахар, колоть инсулин, проверять свертываемость крови. Раньше я не знала, что такое, например, диабет. Это непросто освоить. А Армену Борисовичу в семьдесят четыре года с его творческим складом ума это и вовсе не под силу. Тогда, семь лет назад, он мог вообще уйти из жизни, не окажись я рядом. Честно говоря, сильно нервничала: вдруг что-то сделаю неправильно, но его близкие друзья очень меня поддержали и помогли. Нас было немного, но мы справились. Армен Борисович несколько раз из больницы звонил жене и, мне показалось, больше беспокоился о ней, чем о себе.
Наконец Татьяна Сергеевна прилетела из Америки, но в больницу не пошла, а явилась в театр и начала там руководить. Ее пустили в кабинет Джигарханяна, она стала отвечать на телефонные звонки и вызывать к себе сотрудников. Это был совершенный абсурд. Она работала в театре с момента его открытия в 1996 году года три, а потом уехала в Америку, с тех пор прошло лет десять. Кроме директора, который ее узнал, и подруги Татьяны Сергеевны — главного костюмера сотрудники театра вообще не подозревали, кто она такая. Директор и провел ее в кабинет. Когда она позвала меня, я села в такси и уехала к Армену Борисовичу. А Татьяна Сергеевна пошла на репетицию. Армен Борисович, не дождавшись жены, сказал тогда всем: и врачам и друзьям, что его жена — я. Вернувшись из больницы, снял с пальца обручальное кольцо и больше не надевал.
До какого-то момента он не собирался ничего менять. Жизнь у него была какая-никакая, но устоявшаяся. Однако он не предусмотрел, что в таком возрасте не сможет быть один. Вот если бы смог, вероятно, все сложилось бы иначе. И еще — Армен Борисович не думал, что кто-то предложит ему другую жизнь, лучше, чем была до сих пор. Он был таким запущенным и неустроенным... Друзья мне потом рассказывали, что в какой-то период Джигарханян стал злоупотреблять спиртным, несмотря на то что в профессии продолжал быть востребованным. Я не замечала за ним этого, но может быть, в такие моменты меня просто не было рядом. Теперь, когда вижу его фотографии, очень бросается в глаза, что раньше он выглядел старше, чем сейчас. Сложно в таком возрасте осознать, что все теперь пойдет по-другому, ведь сорок с лишним лет назад он сделал выбор: женился — и за этот выбор отвечал.
Он предложил мне жить вместе. Мы купили квартиру в Подмосковье. О разводе Армен Борисович не говорил вообще и решение принял только в прошлом году. Понимала, что ему ничего нельзя предлагать, ни к чему не нужно подталкивать. Как можно сказать: «А не хотите ли, Армен Борисович, развестись и на мне жениться?» Это глупость. Джигарханян после десятилетнего перерыва вернулся на сцену в спектакле «Театр времен Нерона и Сенеки». Его близкие друзья приняли меня хорошо, они же видели, что я ему помогаю. Для меня главное, чтобы Армену Борисовичу было комфортно, создать ему бытовые условия, которых, на мой взгляд, он заслуживает. От друзей помощь Джигарханян иногда принимает, но при условии, что это не будет его к чему-то обязывать.
Его любят и одновременно боятся из-за сложного характера даже близкие люди. Он может обидеться на что-нибудь и не общаться несколько лет. Один друг детства спросил как-то:
— Армен, ты понимаешь, что, может быть, тебе все показалось?
Он ответил:
— Да, но это же МНЕ показалось.
К нему невозможно подобрать ключ. И приручить его невозможно, надо только подстраиваться. Выяснять отношения — самая неблагодарная история. Я нарвалась однажды, он ведь очень эмоциональный человек. И плакать бесполезно. А потом, мне плакать некогда: если между нами возникает какое-то недоразумение, слежу, как он себя чувствует, чтобы Армен Борисович не перенервничал больше, чем я. Он придумает конфликтную ситуацию, распалится, и надо вовремя перевести стрелки или не обращать внимания: до утра все пройдет и будет хорошо. Разногласий у нас нет, потому что ни по какому вопросу не спорю, даже если и не согласна с ним. Он принимает решение, и пусть даже оно кажется всем странным, Армен Борисович все равно никого не слушает. И надо согласиться. Потом он поймет, что как-то не очень удобно получается, и сам все изменит.
Так, например, вышло, когда он решил показать мне Америку. Врачи предупреждали, что лететь ему туда нельзя, но он настоял на своем. И только мы прилетели в Лас-Вегас, как Армен Борисович почувствовал себя не очень хорошо и решил вернуться домой. Так что у нас все делается немножко наоборот. А я хотела показать ему Европу, которую очень люблю, особенно Париж, еще с тех времен, когда выиграла там международный юношеский фортепьянный конкурс. Мы с Арменом Борисовичем стали часто ездить в Испанию и в Баден-Баден, где ему очень понравилось.
Но я заметила, что он, к примеру, с предубеждением относится к дорогим ресторанам и сразу заявляет, что там невкусно кормят, хотя это не так. Просто помпезность ему не по нутру. Джигарханян вообще-то домашний. Любит армянскую кухню и любую домашнюю еду, и я стараюсь его баловать. Путешествовать с Арменом Борисовичем очень комфортно. Его всегда узнают в любой стране и сразу начинают оказывать знаки внимания, приглашать всюду, угощать. Помню, поехали в Армению на съемки. Ну, там, конечно, ему по улице просто так пройти невозможно. Он хотел прогуляться со мной по родному Еревану и придумал ход: нужно идти быстрым шагом, глядя вдаль. Всем казалось, что он куда-то торопится, и к нему меньше подходили. Как правило, люди относятся к Армену Борисовичу с большой любовью.
Он все-таки тогда показал мне Ереван, место, где стоял его родной дом, и тутовое дерево, на котором он маленьким однажды заснул и свалился на землю. Со сводным братом Грачиком Ашотовичем я познакомилась, когда тот приезжал в Москву и Армен Борисович помогал ему с врачами. А потом мы с Джигарханяном приехали в Ереван, и он нас очень хорошо принимал. Там есть один легендарный ресторан, который называется «У Артюши». В нем всего два зала и четыре столика, туда заходят только свои. Армен Борисович попросил брата заказать нам там столик и цыпленка табака. Приходим — стол ломится от закусок и зелени, потом принесли горячее. Спрашиваем:
— Мы же вроде хотели только цыпленка табака?
А нам говорят:
— Ну нельзя же так, сначала поесть надо!
В Москве Джигарханяну появляться вообще нигде нельзя. Даже когда он за рулем сидит в пальто и шапке, все равно узнают, начинают заглядывать в окна салона. Обычно если мы едем в магазин за продуктами, он остается в машине или сидит в соседнем кафе с чашкой любимого капучино и ждет меня.
Однажды я сильно простудилась. Температура никак не снижалась, сил не было совсем, и — что делать — пришлось Армену Борисовичу идти в ближайший супермаркет. Там его окружили и стали помогать выбирать продукты, потом проводили к машине. Он вернулся домой часа через полтора с большими пакетами, принес много нужного в хозяйстве, тяжелого. Но я всегда вообще-то стараюсь его оградить от любых бытовых проблем.
Единственное, в чем у нас с Арменом Борисовичем бывают разногласия, это из-за его отношения к собственному здоровью. Не любит он лечиться. Если вдруг мне приходится перестраховываться со «скорой», что тут начинается! Он ругается и кричит: «Кто эти люди? Что они делают в моем доме?!» И сразу заявляет, что отказывается от госпитализации.
— Тогда вы должны подписать вот эту бумагу, — говорят ему.
— С удовольствием! — ставит охотно везде свои автографы. — Я завтра сам поеду к своему академику, проконсультируюсь.
Он, кстати, водит очень хорошо и говорит, что за рулем отдыхает и наслаждается. При каждой его выписке из стационара слышу рекомендации врачей: «Пусть обязательно идет на работу. Ему категорически нельзя находиться дома». Джигарханян по сути своей, конечно, никакой не пенсионер. Он актер и абсолютно единоличный художественный руководитель театра. Обычно если ему нужно побыть дома сколько-то дней, из-за простуды например, не выдерживает и говорит: «Ты отвези меня в театр. Я тихонько там посижу». Театр — это совершенно без пафоса — его жизнь.
В этом сезоне департамент культуры не утвердил кандидатуру директора, предложенную Арменом Борисовичем, причина — образование не соответствует должности. И в результате собеседования назначили меня. На моей памяти сменилось, кажется, восемь директоров, ведь с Арменом Борисовичем работать очень сложно. В первую очередь нужно понимать его вкус и требования к профессии. А если их не понимают, то смысла работать вместе нет, вот никто надолго и не задерживался. Надо быть директором ради театра, а не ради того, чтобы быть директором.
Для меня главное — хорошая атмосфера в коллективе, уважительные отношения между актерами, мечтаю, чтобы они получали удовлетворение от работы, своей занятости и полного зрительного зала. Есть только один нюанс: все должно нравиться и Армену Борисовичу. Вот что самое сложное. Но если все понимать и хотеть ради этого работать, то вроде и не так сложно. Надеюсь, что все получится. У меня нет амбиций. Если бывает, что наши с ним мнения не совпадают, я понимаю, что в любом случае победит решение Армена Борисовича, потому что это его театр.
Джигарханяну неважно — медийный актер или не медийный, он сериалы не смотрит. Для него хороший актер тот, который ему нравится. Армену Борисовичу нельзя навязать модные спектакли, репертуар должен быть серьезным, качественным. Дома мы служебные дела не обсуждаем. Однажды попробовали, вернувшись с работы, закончить начатый разговор — о! — лучше бы не начинали. Поэтому поступаю по-другому: ему нужно дать возможность сделать так, как он хотел. Потом Армен может сам сказать: «Давай по-другому». Нужно только не показывать вида, что это ты предложила.
В конце концов он всегда все сделает лучшим образом. Джигарханян знает, что такое театр, он затылком это чувствует. Помню, Ольга Кабо рассказывала, что училась во ВГИКе у Сергея Бондарчука в то время, когда там преподавал Джигарханян. Бондарчук репетировал со студентами, у них не получалось, и Сергей Федорович сказал: «Ну хотите, мы сейчас это с Арменом Борисовичем затылками сыграем!» И они сели спиной к аудитории и сыграли. Армен, когда услышал от Оли этот рассказ, рассмеялся и сказал: «Даже если неправда, это очень красивая история».
В новогодние праздники мы поехали в Петербург на премьеру к Валерию Гергиеву, с которым Джигарханян знаком и творчество которого очень любит. Остановились в отеле, среди ночи Армен Борисович вдруг разбудил меня и сказал: «Давай зарегистрируем наши отношения. Хочу, чтобы все было официально». Я предложила сделать это в марте. В этом месяце было пятнадцать лет, как мы вместе. Он говорит: «Нет, давай раньше».
Регистрацию назначили на двадцать пятое февраля, и вдруг Армен Борисович недели за две до этого заболевает. Врач заподозрил пневмонию, его, конечно, опять с боем и скандалом госпитализировали. Я говорила ему: «Давай перенесем регистрацию». Он настоял на своем — нет, и все. И недолеченным выписался. Не выписать его было невозможно. Обычно когда Джигарханян требует его выпустить, врачи с ним не справляются, он просто заявляет: «Или я уйду, или умру». Тогда они звонят мне, чтобы приехала и забрала его домой.
И в этот раз Армен Борисович сбежал, сказав, правда, врачам, что ему надо в ЗАГС. Тут уж никто возражать не стал. Я, если честно, до последнего не знала, будет ли регистрация. Но на всякий случай красивые туфли накануне купила и свадебное платье в багажнике машины привезла в театр. Все-таки первый раз замуж выхожу. Вечером этого дня у меня еще шел спектакль «Не телефонный разговор».
Поздравить нас пришли самые близкие друзья: Наталия Белохвостикова с мужем Владимиром Наумовичем Наумовым и дочерью Наташей, Ольга Кабо с мужем, был Дима Харатьян, который в спектакле «Не телефонный разговор» играет главную роль, Нара Ширалиева, была сестра Армена Борисовича Марина, приехавшая из Санкт-Петербурга, моя мама и еще кое-кто из друзей.
Регистрация прошла замечательно. Наши друзья перед церемонией вручили мне букет невесты, в подарок нам украсили зал в ЗАГСе цветами. Армен Борисович чувствовал себя спокойно и радостно. Вел себя очень ответственно и осознанно ко всему относился. Я не думала, что эта формальность окажется настолько приятной. Обошлись без свадебного марша Мендельсона, но с цветочной аркой невероятной красоты. Через день Армен Борисович покорно вернулся в стационар на долечивание.
Иногда до меня доносится со стороны, что я якобы завладела Джигарханяном для своей биографии. Да ничего подобного. Я всегда занималась своим развитием, сделала себя. На международный конкурс пианистов, например, меня никто не посылал, я подготовила программу, получила вызов и приехала в Париж. Окончив консерваторию и ассистентуру, сейчас снова пошла учиться, чтобы получить экономические знания, которые мне нужны теперь в новой должности. Раз в полгода в Доме музыки даю сольные концерты. Никогда не рассчитывала только на Джигарханяна. Иногда спрашиваю:
— Ты меня любишь?
В шутку, конечно, ни в коем случае не всерьез. И он отвечает:
— Я тебе своей жизнью доказываю, как тебя люблю.
Подпишись на наш канал в Telegram