Только ради дочки и внуков я решилась на это объяснение через журнал. Другого шанса нет — отец со мной больше полутора лет не общается...
— После школы я пошла учиться на секретаря-машинистку. История смешная, потому что у нас был очень сильный математический класс и большинство одноклассников поступали на физмат и строительный факультет университета. Я же очень хотела отдохнуть. Настрой был разобраться в себе, подумать, а не кидаться из одной учебы в другую. Я наугад открыла брошюру «Куда пойти учиться» и попала на какое-то училище — вот и весь осознанный выбор. Подумала: «Боже, что же я буду там делать?» и стала рассматривать специальности. Кроме секретаря-машинистки ничего в глаза не бросилось. Навыки эти показались полезными, плюс учиться всего год. То что надо! С отцом, Эммануилом Виторганом, мы не общались. А мамочка в то время была на гастролях и пребывала в уверенности, что дочь ее штурмует университет вместе с одноклассниками. В общем, все сложилось как нельзя лучше.
Мама, когда все открылось, пыталась немножко отчитать, но я ее убедила в том, что секретарь-машинистка — то, что мне сейчас действительно нужно. И вот в последние два месяца обучения — практика. Мне как отличнице дали возможность выбирать, где именно хочу практиковаться. Названия в предложенном списке пугали своей основательностью и однообразием — обкомы и горкомы, и вдруг карандашом от руки дописано: «Валаам». «А что такое Валаам?» — спросила у преподавателей. Даже проживая в Карелии, в Петрозаводске, никогда не слышала этого названия. Мне объяснили, что Валаам — это музей, который находится на острове. И осенило: вот что нужно, именно за этим я и пришла в училище! Хочу в музей на острове посреди Ладоги!
Я ведь тогда толком и не видела ничего в жизни. Маму поставила перед фактом: еду. Мне разрешили взять с собой собаку, что несказанно обрадовало. Двадцать третьего апреля 1984 года прилетаю на Валаам, вся такая городская, нарядная — в кроссовках, брючках, а там снег лежит! Встречал дяденька очень странного вида... И я сразу сказала, что надо срочно вернуться в Петрозаводск, не знала, не предполагала, в общем, к маме хочу! «Никак невозможно, другой маршрут, придется ждать следующего вертолета», — объяснили мне и высадили вместе с собакой на острове. Побрела за странным мужчиной в общежитие.
«Вот это печка, будет холодно, растопишь», — говорит он. А я думаю: «Печка. Интересно, как их топят?» Но ничего не сказала, напротив, всем своим видом показывала, что справлюсь: подумаешь, не космический же корабль! Безусловно, я ничего не знала про задвижку и конечно задымила весь дом! Жильцы всего блока были вынуждены пойти погулять, пока помещения не проветрились. Вернуться домой не получалось: начались туманы, видимость почти нулевая и вертолеты не летали. Когда на Ладоге вскрывается лед, туманы неделями стоят. Однажды от нечего делать пошла гулять с собакой на берег. И такая картина открылась удивительная: синяя вода, синие пролески (это цветочки такие маленькие, похожие на фиалки), небо тоже синее... Ничего красивее не видела. В общем, никуда не полетела, осталась практиковаться.
Мама не волновалась, потому что она меня не жить сюда отправила, а всего на пару месяцев. Музей вообще работал на острове только в летнее время, а на зиму все уезжали на Большую землю. Но... человек предполагает, а Бог располагает. В клубе на Валааме тогда не очень хорошо обстояло дело с кружками, детками надо было заниматься. И вот ребятня стала ватагой ходить за новой высокой девушкой — мной то есть. Перед тем как настала пора уезжать, вызвали в поселковый совет и предложили остаться, заниматься с детьми. Взмолилась:
— Подождите, у меня даже образования нет!
— Ну и что, они за тобой как хвостики ходят, поработаешь, а потом отучишься.
Но я уперлась и все же уехала.
Вернулась быстро. В 1985 году зимой мы поехали на Валаам на какие-то выборы — через Ладогу по льду на автобусе. Солнце садилось, закат. Это было настолько потрясающее зрелище, что влюбилась в остров окончательно. Помните старый советский мультфильм «Аленький цветочек»? Там есть эпизод, когда из-за сказочного дворца лучи расходятся в разные стороны и все сверкает. Вот таким и увидела Валаам в тот вечер. Все вышли из автобуса и смотрели как завороженные. На самом острове все было в инее — кирпичная кладка старых стен, веточки, иголочки сосен — сказка, да и только. Нереальное великолепие!
У нас с мамой потрясающая связь, мы часто одновременно друг другу звоним. И если я слышу, что занято, не перезваниваю, потому что скорее всего она в этот момент звонит мне. Мы не мама и дочь, не подружки, а больше, чем все эти понятия, вместе взятые. Про нас даже песня есть: «Я — это ты, ты — это я, и никого не надо нам». Поэтому когда однажды позвонила ей и сказала:
— Тут так невероятно... — она сразу спросила:
— Хочешь на острове остаться? — Ограничивать — это тоже не про нее, поэтому услышала: — Если очень хочешь, пробуй!
Мама приезжала в гости. Условия посмотрела, конечно. Но она не из тех, кто выдает на гора миллион дельных советов. И кроме того, довольно быстро выяснилось, что я совсем не «мегаполисный» товарищ.
Сейчас могу сказать, что совершенно счастлива здесь. Я коммуникабельный человек, у меня довольно много знакомых, но очень мало среди них тех, кто, так же как и я, сразу нашел себя. Я ведь по сути и не металась совсем — с юности определилась, где хочу жить, чем заниматься... Каким-то непостижимым образом оказалась именно там, где должна была оказаться: на Валааме. Конечно, образование получила, окончила училище культуры в Петрозаводске и вот живу, работаю с удовольствием.
— Дочь актеров, петербурженка, откуда вообще появилась такая тяга к деревне?
— Валаам никогда не был классической деревней. Это такой необъяснимый союз. С одной стороны, здесь множество людей с высшим образованием, удивительных личностей, с которыми мне, уже восемнадцатилетней, было очень интересно общаться. А с другой — печка, поля, лесная дорога и стадо коров, и пикник на земляничной поляне с банкой парного молока и еще горячим потрясающим валаамским хлебом. А еще ощущение дома, где тебе никто не страшен и ничто не страшно. Ведь когда я приехала, квартиры почти никто не запирал. Поставят палку у двери — значит, нет никого.
По маминой линии потянуло к корням, наверное! Бабушка с дедушкой приехали в Питер из деревни в Тверской области. Род наш большой и древний. Дедушка был из бедной семьи, а бабушка — из зажиточной. Но он играл на гармони, а она прекрасно пела. И брат даже увез ее однажды в Москву, где бабушку приняли в музыкальное училище при консерватории. Но через некоторое время ей, девушке деревенской, надоело, как она говорила, пить «какаву» и каждое утро «голосить» (распеваться). Вернулась, в общем. С дедом они прожили душа в душу всю жизнь. Он умер в бабушкин день рождения за год до моего появления на свет.
А деревня наша родная носит забавное название Дремучево. Мама безумно ее любит, и мы бывали там изредка. Это настоящая русская деревня с одной улицей и водокачкой, немножко в карельском стиле — в прежние времена карелов там жило много, они и строились. Дом, который соорудили мои бабушка с дедом, разрушился. Да и сама деревня почти умерла. Я очень люблю те места, но сейчас уже не езжу — больно! Хочу, чтобы в памяти она осталась живой — с людьми, дорогой из белой пыли, курами, важно расхаживающими во дворе, местом, где меня называли Аксиньей и говорили, что я очень похожа на Шурку — мою бабушку Александру Семеновну. Так что, несмотря на то что родилась в Санкт-Петербурге, я просто кожей ощущаю родными именно те места. А в Петрозаводск маму пригласили работать в театр в 1974 году, через год мы туда и переехали.
— А отец каким вспоминается из детства?
— О нем у меня воспоминаний немного. Одну картинку помню, когда мне было года три, следующая — сразу из пятилетнего возраста. Между ними что-то происходило, но в памяти совершенно не сохранилось. А после пятилетнего возраста вообще абсолютная амнезия, потому что помнить уже нечего. Если бы ребенок знал, что человек из его жизни исчезнет, может быть и старался бы запоминать больше... Но кто знает об этом? Детей точно уж никто не предупреждает о грядущем крахе брака или о разводе.
Бабушка с дедушкой приехали в Ленинград в 1929 году. Жили в пригороде, но очень любили гулять по Ленинграду. И вот проходя мимо нашего будущего дома, бабушка сказала, что хочет жить именно в таком, где есть парадный и черный входы. Свободных квартир не было, но в доме имелось помещение — бывшая конюшня, и управдом предложил деду самому сделать из нее коммунальную квартиру. Так в 1932 году появился в наших документах этот адрес, и вскоре там родилась мама. Выезжали оттуда только однажды — был капитальный ремонт.
Когда моя мама вышла замуж, они с папой стали жить с ее родителями. В этом же доме я появилась на свет. Помню огромное окно, за ним яркий желтый фонарь и звуки трамвая. Вечером окно закрывали газетами и оставался только звук трамвая.
Отопления никакого, но был камин. А потолки высоченные, больше трех с половиной метров, поэтому протапливалось помещение непросто и долго. Купали меня маленькую в оцинкованной ванночке типа небольшого корыта. Ставили ее ближе к камину, чтобы вода не успевала быстро остыть. Один раз поставили слишком близко, и я, дотронувшись до края ванночки, обожглась. Орала на всю округу, и папа долго носил меня на руках, пытаясь успокоить. Очень яркое воспоминание.
Еще помню большой сундук в общей прихожей, на котором я сидела и ждала родителей с репетиций и спектаклей. В какой-то момент папа просто перестал приходить домой. После развода родителей общение с отцом не сразу свелось к нулю, но воспоминание почему-то осталось только одно: он брал меня, вероятно, на выходной день и вот мы едем обратно с мамой, я рыдаю, потому что не понимаю, почему мы не вместе, почему папа не едет с нами домой. И все это страшно грустно! До их развода мы везде ходили втроем, и в моем сознании отпечатались две взрослые руки, которые держат меня с двух сторон. И тут все, такое прекрасное и доброе, рухнуло. Было больно. Как раз тогда у меня появились первые седые волосы — да, в пять лет. После той встречи с отцом я очень плохо засыпала. Мама вспоминала, что ей было не по себе от моих слов: «Давай найдем папу, который не уйдет» и «Он не из-за тебя ушел, а из-за меня». Спала тоже плохо. А утром мама стала меня причесывать и вскрикнула — в темных волосах образовалась светлая седая прядь. Ее это настолько шокировало, что она кинулась звонить Эммануилу Гедеоновичу. Мама сказала, что ему лучше пока не брать меня на выходные, потому что я очень серьезно переживаю. Отец это воспринял как запрет на общение вообще...
Впрочем, не могу сказать, что потом чувствовала себя в чем-то ущемленной. Привыкла к тому, что отца нет, это стало повседневностью. У меня есть мама — и все. Поэтому я и не Виторган, а Румянцева. Мама же Румянцева! Честно говоря, это было всегда понятно, и вопросов не возникало. Память о той, другой фамилии осталась только на медали о рождении, которую выдавали во время регистрации ребенка. В 1966 году в Северной столице всем новорожденным полагались медали золотого цвета, «вручили» такую и мне. Надпись гласит: «Виторган Ксения рождена в Ленинграде».
— Но мама же что-то о «той» фамилии рассказывала?
— Об отце она вспоминала редко, кратко и всегда хорошо. Без упреков и лишних эмоций. Знаю, что он ее звал Рыжиком. Роман их закрутился обычным для актеров образом: играли про любовь и однажды любовь началась и в реальной жизни. В Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии мама с папой учились на параллельных курсах. После окончания двенадцать молодых актеров пригласили на работу в Псков, среди них были и мои будущие родители. Мама говорила, что отец всегда мечтал сниматься и жить в Москве. Поэтому когда так и произошло, она была за него рада. Сама она совсем не мечтала о столице. Может быть потому, что отец приехал из Астрахани, а она и так родилась в культурной столице.
Когда была маленькой, фильмы с участием отца показывали достаточно часто, и я всегда переключала программу. Не могла смотреть. Если честно, был бы он сантехником или инженером, было бы легче. Повзрослев, даже хотела написать статью в журнал, что отцам все-таки надо помнить о детях, как бы ни повернула жизнь. Так получилось, что однажды ты ушел из семьи, потому что встретил и полюбил другую женщину. Сегодняшняя я могу это понять. Но простить детское чувство отчаяния и полного осознания того, что тебя предали, не получается до сих пор. И зря люди думают, что маленькие дети не понимают, следовательно, не могут страдать. Все вообще не так!
— Неужели из-за детской обиды вы с отцом совсем не виделись?
— Будучи школьницей, изредка бывала в Москве. Однажды даже приехала к нему сама, но... как приехала, так и уехала. Не могу сказать, что его вторая жена актриса Алла Балтер плохо ко мне относилась. Однако семью свою оберегала. Максим, он маленький тогда был, сразу ушел куда-то. Алла дежурно спросила: «Как дела?» — и было видно, что ее мои дела не интересуют совсем — просто вежливость. Да и отец как-то не проявлял особого желания поговорить. А я не хотела навязывать свое общество, впрочем, погостить никто и не предлагал. Если пофантазировать, как-то представить жизнь в нематериальной плоскости, ощущения возникли такие: до двери дойти проблем не было, но внутрь, за нее не пускали. Все общение происходило у двери, дальше — нельзя.
Отношения с отцом возобновились только в 1988 году. Я собиралась замуж, была страшно счастлива, и хотелось, чтобы все вокруг были такими же счастливыми. В этом своем гармоничном состоянии на порыве я позвонила Эммануилу Гедеоновичу. Сказала, что намерена вступить в брак. Папа пригласил меня с женихом в Москву. Приехали на день. Очень хотелось модное свадебное платье, мы пошли на его поиски, и это было смешно. Нам по двадцать лет, только приехали из Петрозаводска и конечно понятия не имели, где искать белые кринолины, просто тупо брели по улице... Вдруг к нам подходит женщина: «Вам свадебное платье случайно не нужно?» Мы оторопели. Оказалось, она их шьет. Достала одно, которое для примера носила с собой в пакете. Оно показалось нам сказочным: расшитое блестками, кружевами... Прямо этот образец и купили!
Отец приехал в Петрозаводск выдавать меня замуж, гуляли в Доме актера. Все очень веселились, будто и не было никаких лет «необщения». После свадьбы я провалилась во взрослую жизнь, родилась дочка Сашка... Но с отцом изредка пересекались. С маленькой дочкой приезжала в Москву, когда туда же выбрались из Астрахани родители Эммануила Гедеоновича — они хотели видеть внучку. Бабушка и дедушка мне очень нравились: прекрасные, добрые и какие-то очень теплые. Мама тоже их любила и вспоминает всегда по-доброму.
Однажды я была на спектакле «Шаман с Бродвея» с отцом в главной роли. Прорыдала все представление, потому что оно было про меня. Сына, который по сюжету всю жизнь ждал отца, играл Максим Виторган. Но это было про меня! Потом долго переживала увиденное. Хотя всегда очень гордилась тем, что мой папа знаменитый актер, популярный человек — я же видела, как на него на сцене люди реагируют.
Знаете, когда ребенка отринули, это больно, но ты приспосабливаешься. Фантазируешь, рисуешь в воображении десятки преград, которые мешают с тобой общаться. Но когда человека предают во взрослом возрасте и он способен трезво анализировать — это, конечно, намного больнее.
Конец девяностых для нас складывался очень сложно. Дочь пошла в первый класс, у меня только родился сын. И с деньгами, и с общей устроенностью в жизни было проблемно. Поэтому мы вернулись в Питер, в ту же коммуналку, в которой когда-то жила с родителями. И однажды я узнала, что у Театра Маяковского гастроли в Санкт-Петербурге, неделю или полторы они играли чуть ли не каждый день. Меня то и дело спрашивали знакомые: «Сама наверняка ведь пойдешь! Нельзя с тобой за компанию?» Отец даже не позвонил. У меня тогда был только стационарный телефон, и я неделю просидела дома рядом с ним, ждала звонка... Это было сильным ударом.
— Может быть, он не знал, что вы в Питере?
— Знал. Ситуация стала меняться, когда у отца появилась третья жена — Ирина Млодик, с которой он связал жизнь после смерти Аллы Балтер. Именно она открыла злосчастную для меня дверь в семью. У мамы в Москве много знакомых, и когда мы приезжали в столицу, обычно останавливались у кого-то из них. Почему, решив в 2001 году порадовать детей поездкой в столицу на каникулы, я позвонила отцу, даже не знаю. Говорила с Ирой, сообщила, каким поездом приедем, и спросила, не хочет ли Эммануил Гедеонович увидеться с внуками — хотя бы мельком, на вокзале. Своим Саше и Никите ничего не сказала, потому что была уверена, что отец не приедет. А объясняться потом не хотелось... Каково же было мое удивление, когда прямо на перроне я увидела папу с Ириной. Встретили очень тепло и даже пригласили остановиться. «И слышать ничего не хочу! — неожиданно сказал отец. — Только к нам!»
На самом деле я никогда не ассоциировала себя с кланом Виторганов, как на духу говорю. Но тому, что мои дети и внуки все же получили это общение, была очень рада. Чем больше взрослых людей любят друг друга, тем счастливее жизнь в общем, разве нет?
Врать не буду, с Максимом мы люди не близкие. Вообще с разных планет — я из деревни, он из Москвы. А с Сашей брат стал общаться, помогал. Она ездила в Москву, Максим возил ее на машине по городу, по концертам. Дочка смотрела на него раскрыв рот, потом дома говорила о нем взахлеб, как о небожителе. И я понимаю почему. Он мог ей показать ту жизнь, которой мы никогда показать не могли. Да и не сможем, поскольку давно уехали из Питера, вернулись на остров. И Саша очень к нему привязалась. Все-таки она молодая, наверное ей все это интересно. Дочка окончила хореографическое отделение в училище культуры, в котором училась и я. Сейчас она занята воспитанием своих детей, живет со мной на Валааме. Но конечно, стремится развиваться профессионально, да и для ребят перспектив хотелось бы. Остров для этого не очень подходит... Правда, Москву мы даже и не обсуждали, замахивались в основном на Петрозаводск.
Все действительно было хорошо, пока однажды не вышла в эфир одна телепередача. Тут «дверь» снова больно щелкнула по носу. На самом деле я это пережила уже проще, потому что такое со мной периодически случалось — вечная история про «дверь». А Саша переживает до сих пор. И только ради дочки и внуков я решилась на это объяснение через журнал. Другого шанса нет — отец со мной больше полутора лет не общается... Ира сказала, что Эммануилу Гедеоновичу после того эфира было плохо, даже «скорую» вызывали. Но я убеждена, что если бы у меня была возможность объясниться как сейчас, мы бы обязательно поняли друг друга! Взрослые люди ведь должны разговаривать. Тем более если вся их вина только в том, что они слишком доверчивы...
Началось все с того, что на Валаам приехал молодой человек, журналист одного из центральных телеканалов, и стал расспрашивать нашу почтальоншу. Свой интерес к острову объяснил тем, что в стране повышается спрос на внутренний туризм, а тут у нас такое уникальное место. Она порекомендовала обратиться ко мне. Я Валаам люблю так сильно, что готова говорить о нем часами. Кроме того, про нас вечно какую-то ерунду пишут: мол, нормальных людей на острове нет, только остатки дома инвалидов... Решила рассказать, как тут все есть на самом деле, но документы у парня спросила. В бумаге, которую он любезно предоставил, значилось, что Шамиль такой-то является сотрудником Интернэшнл чего-то там — все вроде чинно.
Несколько дней мы с ним ходили по Валааму, я рассказывала что-то на камеру, и просто беседовали, не под запись. Случайно, как мне показалось, встретились с мамой, которая гостила у нас на острове, и Шамиль спросил: «Как же вы отпустили Ксению на Валаам?» Она стала рассказывать, а я ушла — думаю, пусть пообщаются. Когда мама вернулась домой, выглядела она несколько растерянной. «Зачем-то про твоего отца рассказала», — говорит. Но ведь тайны и не было в этом никогда...
Шамиль показался мне просто каким-то восточным рыцарем. Предупредительный, галантный. В общем, сказал, что программа про Валаам, для которой мы снимали, будет в форме круглого стола.
— Не хотите все поехать в Москву? — вдруг спрашивает.
— А что мы должны будем делать? — поинтересовалась я.
И он с готовностью объяснил: вроде как мама расскажет, как она меня отпустила, я — как сильно люблю остров, Сашка, дочка, — почему не хочет жить на Валааме со своими двумя детьми. Я решила, что, во-первых, может получиться настоящая семейная Валаамская сага! Во-вторых, наше материальное положение, увы, не позволяет ездить в Москву часто, да еще и всем вместе. А здорово же! Тем более что Шамиль заверил меня в том, что времени на программу уйдет немного, а пожить в столице можно будет несколько дней. На экскурсии сходим, по городу погуляем, внукам хоть Москву покажем — решила я.
Даже сразу позвонила отцу! Мол, приглашены на круглый стол про туризм, приедем в Москву, мелких с собой привезем. Папа обрадовался, сказал, что обязательно надо встретиться. Я тоже подумала: хоть правнуков повидает. Эммануил Гедеонович ведь с детьми Саши, Марком и Алисой, еще незнаком, а они такие славные. В общем, нигде ничего не кольнуло. А должно было бы. Друзья говорили: «Не будь наивной! Про Виторгана обязательно станут спрашивать». Но я подумала: ну какие могут задавать вопросы про отца в связи с Валаамом? Был ли он тут? Видел ли наши спектакли? Все казалось совершенно безобидным...
Поселили нас в замечательной гостинице, круглый стол назначили на следующий день. Надо пояснить, что из всего центрального телевидения у меня вещает только Первый канал. Как могут выглядеть съемки круглого стола про туризм, мы не представляли. Да и откуда? На следующий день надо выдвигаться. Сашу с детьми сажают в одну машину, нас с мамой — во вторую. Едем, настроение прекрасное! Перед тем как зайти со двора в какое-то здание, успеваю слабо удивиться, что Саша с детьми еще не приехала, хотя она раньше отправилась. Но мне объясняют, что Москва, пробки... Я замолкаю, и начинается детективная история. Нас закрывают в комнате, из которой нельзя выйти даже в коридор, — дескать, строгий пропускной режим. Ну что делать? Приехали же! Сидим.
Приезжает Сашка, выглядит бледно. И начинает рассказывать: «Я чего-то не поняла... Меня завезли в какую-то организацию, которая занимается квартирами. Попросили задать пару вопросов женщине, которая сидит за столом, вроде как я собираюсь купить жилье. Удивилась, спросила зачем. Они сказали, что я очень красивая и это может пригодиться для рекламы... Ну и задала...» Во мне зашевелились нехорошие предчувствия. Но никто из нас не понимал, что происходит. Периферия — нигде толком не были, ничего не знаем! После передачи разгорелся такой скандал, что мы всерьез подумывали о смене фамилии. Когда страсти улеглись, я уже, конечно, в основном смеяться начала над тем, какие мы все дремучие. «На Дремучевых и сменимся!» — предлагала в шутку.
В общем, маму куда-то уводят, вроде как она должна начинать рассказ. Ее нет сорок минут, и я уже нервничаю всерьез. Приходят за мной. Когда открыли дверь в студию, поняла, что к Валааму и туризму все это имеет очень смутное отношение. Но под огромным портретом отца на мониторе на диванчике сидела совершенно потерянная мама, и я не смогла сказать им все, что думаю, развернуться и уйти. Ведь получилось, что я ее сначала подставила этим разговором с Шамилем на острове, потом в Москву привезла... Ну как сбежать?.. «Ксюха, ты видишь, что с нами делают?» — спросила мама. Я попробовала разрядить обстановку, а что еще могла?
В итоге нарезали и смонтировали все так, что мама живо делится со зрителем своей историей, Сашка интересуется жильем в Москве и просит деда через телевидение помочь. Это неправда! Ни я, ни моя дочь ни разу ни с чем таким к Эммануилу Гедеоновичу не обращались. Сашины слова о возможном переезде и помощи деда были вырваны из контекста. Она не просила его помочь с переездом в Москву — просто говорила о том, что хочет уехать с Валаама!
Все, что возникало — с работой ли, с жильем и так далее, — всегда было только моими проблемами. И когда в эфире мне предложили произнести эту фразу о просьбе, ответила, что могу позвонить отцу в любое время, если потребуется его помощь. Но эти мои слова вырезали! А мама от растерянности что-то сказала про содействие внукам... И я ее не осуждаю, потому что она как человек взрослый понимает возможности свои и Эммануила Гедеоновича. Хотя скорее это было от неожиданности и напора ведущего, она ведь тоже никогда и ни о чем моего отца не просила.
Получилось, знаете, как голым вдруг на сцене оказаться. И уйти смысл небольшой — тебя уже все видели. И надо как-то объяснить, с чего ты вышел в таком виде... В общем, стыдно было непередаваемо! Мама до сих пор не пришла в себя. Мне кажется, она лет на десять состарилась. Саша переживает, потому что чувствует, что вроде как всех подвела. С ней же общалась семья деда, и вдруг она с этим походом к риелтору. А следом подверстали про то, как она не хочет растить на Валааме детей, потому что остров есть остров...
После того ужасного эфира с «круглым столом про Валаам» я не кинулась звонить отцу, потому что буквально через день мы должны были встретиться на открытии сезона его Культурного центра. Я не хотела его отвлекать, да и, честно говоря, не предполагала такой острой реакции на телепередачу. Думала, увидимся лично и объяснюсь. Но мне пришла СМС от Иры, супруги отца, о том, что мы неблагодарные, меркантильные и должны оставить Виторгана в покое. Мы оставили и вернулись на остров.
Виторганы снова отгородились от нас каменной стеной. Были только эта СМС про нашу неблагодарность и еще пара нелестных отзывов в юбилейном фильме (у Эммануила Гедеоновича как раз в том году был юбилей). Кстати, ее сообщение я переслала Шамилю. Потом в течение года регулярно мне приходили СМС с его извинениями. Так и писал: «Простите». Видите, даже такого циника, а поступили с нами чрезвычайно цинично, пробрало...
— Ксения, вы взрослые люди, кажется, могли бы уже раз десять перекроить жизнь! Но этот круг — Виторган и остров — будто вас всех не отпускает...
— Говорят, что у каждого человека где-то существует его половинка. Так вот, моя вторая половина — это остров. Так уж вышло. Дважды я была замужем, родила двоих детей, но каждый раз возвращалась на Валаам. Мама после разрыва с отцом больше замуж не вышла, хотя у нее были отношения, и довольно длительные. Мужчина тоже был актером, невероятно похожим на Виторгана. Она говорила, что не сложилось, потому что его семья, родители были резко против того, что единственный и любимый сын свяжет жизнь с женщиной с ребенком. Саша сейчас тоже растит детей одна. Странная история, в общем, у нас по женской линии.
— И все-таки, мягко говоря, необычное место вы для жизни выбрали. У меня, например, Валаам ассоциируется в первую очередь с режимным интернатом для инвалидов войны... Страшное же место!
— Наш Валаамский дом-интернат никогда не был режимным и никогда не был только для ветеранов и инвалидов войны. Сам дом-интернат я не застала, его расформировали за пару месяцев до моего приезда. Но многие жильцы остались на острове. Я знала тех, кто женился, завел детей. Видела, конечно, калек — у кого рук не было, у кого ног. Но шока не испытала. Все эти люди воспринимались очень естественно, как часть острова. Знаю несколько историй. Например про Александра Подосенова с огромными дырами в голове: он был парализован, но долго прожил здесь. Семнадцатилетним юношей ушел на войну, прибавив себе год. Тяжелейшее ранение получил на Карельском фронте. Его история меня поразила, это какое-то запредельное мужество. Что же тут страшного? Напротив — прекрасно!
Неправда, что калек собрали из разных городов, чтобы привезти сюда. Это был простой интернат, объединивший в себе несколько подобных карельских учреждений. Он появился на Валааме в 1950 году, и естественно, что среди приехавших были инвалиды Великой Отечественной войны. А было ли им хорошо на тележках на улицах больших городов? Всем говорю, что человек парализованный, лежачий или лишившийся рук-ног, вряд ли бы мог прожить двадцать — тридцать лет, если бы за ним не было ухода. А тут, на Валааме, таких случаев полно!
Сейчас старики поуезжали с острова, а раньше много их тут жило. Я как носитель «культурной» должности старалась помогать бабушкам. Да и просто заходила проведать, люди-то в основном одинокие. И вот как-то зашла к одной, а она в истерике — рыдает, и все тут.
— Что случилось, тетя Таня? — перепугалась я.
Оказалось, внучка прислала ей газетную статью про дом-интернат на Валааме.
— Гляди, — сквозь всхлипы говорит она, — пишут, что дом-интернат был как тюрьма, где люди умирали от голода, выбрасывались с колоколен, сотрудники поворовали у инвалидов ложки, и им приходилось есть банками из-под консервов... — А она в столовой работала. И вот плачет: — Скатерти всегда белые были, нас проверяли по нескольку раз в год!
Не могу понять: откуда пошла вся эта чернуха про остров? Возможно, дело в таинственном ореоле, который всегда окружал Валаам. С того случая я начала отслеживать информацию. И действительно, чуть ли не каждый год к Девятому мая начинается нездоровый ажиотаж. Хотя достаточно сказать, что в интернат приезжали не только инвалиды войны, но и обычные калеки, престарелые одинокие люди, бывшие заключенные, которым некуда было возвращаться. А многие и сами выражали желание сюда поехать! Здесь обучали профессии счетовода, к примеру. Часто человек, оказавшись, допустим, без ног, не мог сориентироваться в жизни, устроиться как-то — и ехал на Валаам.
Известнейший рисунок, изображающий мужчину без рук и ног, гуляет по Сети. Но нет ни одного подтверждения, что он потерял конечности на войне или вообще воевал! На самом деле на почти тысячу жильцов инвалидного дома участников Великой Отечественной было только процентов десять. Считаю, что нельзя красить все или в белое, или в черное. Да, были трудности, так вся страна только что с войны вернулась! Везде, думаю, было непросто. Но голод на Валааме — это из разряда невозможного. Ладога по сей день кишит рыбой, а в советские годы ее можно было шляпой ловить. Леса вокруг с грибами и ягодами. А сады монастырские, которым сотни лет, до сих пор плодоносят.
Если вспомнить о черной стороне, то и о ней надо говорить всю правду или не говорить ничего. Действительно, однажды мужчина без рук выбросился с монастырской колокольни и разбился насмерть. Но это был серьезно контуженный человек. И никто не может знать, сделал он это специально или просто сорвался. Никому о том, что не хочет жить, он не говорил. Но историю раздули. А если случайность? Трагическая, но случайность...
Вот хороший пример — семья Лобачевых. Он без рук и ног, она без ног. Встретились тут, поженились и родили двоих детей. Можно рвать на себе волосы и кричать, что инвалидов убрали с улиц, чтобы они не портили облик городов и не отравляли кому-то утренний кофе. А можно сказать, что на Валааме эти люди оказались среди равных себе, многие встретили свою любовь и были счастливы потом долгие годы. Разве можно не восхищаться такими судьбами!? Лично я — восхищаюсь. Сейчас, если взять даже эту мою историю, все при ногах-руках, к тому же с неплохими ораторскими способностями, а общаться не умеем. Не держимся за своих, не ценим. Живем врозь, а жизнь-то идет...
Подпишись на наш канал в Telegram