Чтобы быстрее расписали, мы с Валерой взяли бутафорский накладной живот седьмого месяца беременности. Когда пришли подавать заявление, нас увидела заведующая ЗАГСом и глядя на меня, запричитала: «Искорка! Из «Завтра была война»!
Известному фильму, где я сыграла Искру Полякову, исполнилось тридцать лет. В картине было занято много молодежи. После премьеры все проснулись знаменитыми. Хотя ничто, как говорится, не предвещало. Студент режиссерского факультета Юра Кара взял повесть Бориса Васильева в качестве своей курсовой, а затем дипломной работы. Исполнителей главных ролей выбрал среди студентов актерских факультетов. Снимались мы, начинающие артисты, бесплатно. И очень дорожили этой возможностью — прикоснуться к такому мощному художественному материалу.
Васильев обладал очень суровым характером. Он не позволял снимать фильм по своему произведению даже маститым режиссерам — переживал, что могут испортить. И вдруг над ним работает студент Кара. Без спроса, самовольно. Дипломная работа на три четверти часа. Возмущенный писатель лично приехал на просмотр на Киностудию Горького. Планировал, как позже мне рассказывал Юра (а он знал это от самого Васильева), разнести материал в пух и прах. И... не разнес. Более того: эти сорок пять минут ему понравились. Настолько, что пригласил Кару к себе на дачу, где они вместе дорабатывали сценарий. Такое доверие дорогого стоило!
В фильме кроме нас, молодых, сыграли Нина Ивановна Русланова, Сергей Петрович Никоненко и другие замечательные артисты старшего поколения.
Вдруг вспомнился забавный рабочий момент. В повести есть сцена, где мою героиню — Искру — бьет мать наотмашь солдатским ремнем. Узнав, какую сцену собираются снимать, Русланова очень серьезно спросила режиссера: «Юр, тебе эта актриса больше не нужна? Если я один раз ее ударю, второго раза уже не будет».
Тогда Кара с оператором придумали, что Русланова будет лупить по ведру, а снимут так, будто бьет дочь. То есть меня. Нина Ивановна два раза ударила — ведро всмятку. Она и вправду работает по-настоящему, без поддавков. Поэтому сцена эта так и не вошла в фильм, Искре мама лишь выписывает оплеуху. Но мне и такой малости было достаточно: после многочисленных пощечин Нины Ивановны (снимали несколько дублей), щека моя пылала долго.
На премьеру, проходившую в кинотеатре «Октябрь», я пригласила весь мой курс Щукинского училища. Очень переживала, как примут ее товарищи. Когда пошли титры и зажегся свет, в зале стояла гробовая тишина. Лишь несколько минут спустя зрители встали и разразились овациями. Аплодировали минут двадцать. А выйдя на улицу, я увидела своего однокашника Джигурду. Никита стоял у кинотеатра, обняв колонну, и рыдал как ребенок: тогда он был сентиментальным, трепетным и очень талантливым.
Мою работу высоко оценил и сам Васильев. Подошел, обнял. В его глазах я увидела слезы. Он троекратно поцеловал меня и произнес: «Спасибо тебе — я даже не знал, что написал такую Искру». Хотя известный факт: прообразом этой героини была его жена Зоря Альбертовна Поляк.
А я в картине особенно и не играла. Такая, как есть. В семнадцать так точно такой была. Приехала поступать в Москву в театральный из Украины. Сижу, помню, возле ГИТИСа. Рядом на скамейке — молодая женщина с маленьким ребенком и ротвейлером. На часах одиннадцать с лишним вечера. Незнакомка завязывает дружелюбный разговор:
— А вы что здесь делаете так поздно?
Отвечаю честно:
— Кафе на Курском работает до полуночи. А после двенадцати можно туда прийти — позволяют спать за барной стойкой.
В столице у меня никого не было, и я действительно ночевала на вокзале.
— А вы давно тут? — спрашивает женщина.
— Третий день.
— И все ночи проводите в кафе?!
— Да.
Та посмотрела на меня более внимательно:
— Хотите быть артисткой?
— Очень!!!
Она задумалась, потом произнесла:
— Мой муж учится в ГИТИСе. Его жду — они очень поздно заканчивают. Сейчас выйдет с репетиции, и я с ним поговорю. Если будет не против, давайте вы у нас переночуете.
И я оказалась в их огромной коммунальной квартире на улице Грановского. Эту замечательную женщину, с которой вот так неожиданно познакомилась, зовут Ирой, она до сих пор остается моей ближайшей подругой и очень родным человеком. Когда я расставалась со своими мужьями, ни у одного ничего не просила, не делила имущество, не подавала в суды — просто собирала чемодан и уезжала к Ирише. И она всегда меня ждала и принимала.
Но вернусь к своему рассказу. На конкурсном показе читала монолог Аксиньи из «Тихого Дона». Один из членов приемной комиссии — профессор Семен Аркадьевич Баркан — вдруг спросил:
— А вы можете поднять платье?
Никакого подвоха. Аксинья — образ страстный, эмоциональный. И в романе она, когда произносит этот самый монолог, как раз задирает юбку. Поэтому вопрос профессора был вполне логичен: смогу ли я передать характер героини не только словами, но и поступком.
— Так можете?
— Могу! — отвечаю с вызовом.
— Ну поднимайте! — услышала от Баркана.
Стала медленно задирать подол. А экзамен проходил в актовом зале, полном студентов старших курсов и членов кафедры. Все они, буквально затаив дыхание, наблюдали за мной. Стояла гробовая тишина. А я, сама впав в ступор, платье потихоньку поднимаю, поднимаю... К счастью, на самом «патетическом месте» Семен Аркадьевич сказал:
— Спасибо. Достаточно. Прекрасно, — и дальше интересуется: — У вас, наверное, романов много?
И я, совершенно не смущаясь человека втрое старше, с вызовом ответила:
— Романов не много — жертв много!
Зал разразился овациями. И приемной комиссии, как мне показалось, такой ответ понравился. Удивилась и расстроилась, когда в списках зачисленных не обнаружила своей фамилии...
Но ничего не поделаешь — отправилась обратно в Мелитополь, твердо намереваясь вернуться через год. И вернулась. И стала студенткой Щукинского училища. Жила у Иры и Андрея в их коммуналке с окнами на знаменитую больницу — «кремлевку». Огромные пятиметровые потолки. Весна, цветет липа, запах немыслимый. В общагу я не поехала — хотелось свободы.
В первую ночь сплю в этой квартире, вдруг открывается дверь, скрипит пол, кто-то ходит. Поворачиваю голову — передо мной морда ротвейлера. Он ложится мне на ноги. Едва пытаюсь пошевелиться, принимается рычать. Так и не смогла сомкнуть глаз: страшно. Утром, услышав, что Андрей вышел из комнаты и покашливает в коридоре, громко пропищала: «Андрюша, спаси меня!» Он забрал собаку, и я смогла вытянуть свои бедные затекшие ноги. На следующий день Ира выдала мне швабру. И с тех пор я запиралась в комнате от незваного гостя.
Скоро устроилась на несколько работ, одна из них — дворник на Арбате. Дворникам в те времена полагалась служебная комната — переехала в нее от Иры с Андреем, не хотелось их стеснять. В гостях у меня собиралось пол-института! Но было условие: можно оставаться на ночевку, будет и борщ, и хлеб с салом, но утром пойдете помогать колоть лед. Не поверите — все соглашались. И у меня был самый чистый участок на всем Арбате, а может быть, и во всей Москве.
Пошла и в уборщицы. Родители ведь получали немного. Папа — бывший военный, мама — по образованию хормейстер, а работала воспитателем в общежитии завода «Коммунар» в Запорожье. Оплачивать мое проживание в столице они не могли. Приходилось выкручиваться самой.
Фильм «Завтра была война» в некоторой степени предопределил не только мою актерскую судьбу, но и дальнейшую жизнь. Режиссеры и исполнители главных ролей тогда часто выступали перед зрителями. Однажды нас с Карой пригласили на творческий вечер для сотрудников гостиницы «Международная». Мы приехали. Ждали начала мероприятия в кафе, пили кофе и болтали. В какой-то момент предлагаю:
— Приходи ко мне на дипломный спектакль «Самоубийца».
Я училась к тому времени на последнем курсе. Юра отказался: нет свободного времени. Вдруг к нам повернулся незнакомый мужчина, сидевший за соседним столиком, и произнес с легким иностранным акцентом:
— А я так люблю театр!
— Вот и позови человека! — сказал Кара.
Новый знакомый Эерро Хаккарайнен оказался представителем финской кондитерской фирмы, в Москве был в командировке. Он с радостью приехал на спектакль. По окончании подошел поблагодарить и пригласил поужинать в ресторане. Я ответила, что очень занята, но если честно, просто испугалась — всем известно, что водить знакомства с иностранцами считалось опасным, можно попасть «на карандаш» КГБ. Эерро еще раз поблагодарил и ушел.
А через месяц получаю от него письмо, которое пришло прямо в «Щуку», ведь моего домашнего адреса он не знал. На конверте написано: «Ирине, исполнительнице роли Капочки в спектакле «Самоубийца». Писал очень искренне, что у него был сложный период, даже подумывал о том, чтобы проститься с жизнью, но посмотрев нашу постановку, многое для себя переосмыслил, за что очень благодарен. И я ответила. Мы стали общаться, возникла теплая дружба на многие годы. Именно дружба, никаких любовных отношений.
Немногим раньше я обратила душу к Богу. И даже хотела уйти в монастырь — принять монашество. Искала свой путь. Ездила в паломнические путешествия, посещала службы в храмах. Стала таскать с собой Эерро, когда тот бывал в Москве. Ему очень нравилось, он даже съездил в Ново-Валаамский монастырь, тот, что находится в Финляндии, — один, без меня. Прислал оттуда письмо и стихи собственного сочинения о том, что долго блуждал в темноте, но наконец вышел на светлую дорогу и обрел смысл.
Получилось, что Эерро привел меня в бизнес. Близкие друзья говорят, что на основе моей жизни можно писать сценарий фильма: такой путь прошла — от уборщицы в ресторанах и дворника в Москве до бизнес-леди с командировками по всему миру. Билеты на самолет — исключительно в бизнес-классе, проживание — только в пятизвездочных отелях. Но все это будет потом.
А пока, окончив «Щуку», поступила в труппу театра нашего мастера Евгения Рубеновича Симонова. В 1987 году он возглавил Театр Дружбы народов, создаваемый как гастролирующий: почти девять месяцев в году мы проводили в разъездах по городам и весям. Жили, что называется, на чемоданах.
Конец восьмидесятых и девяностые — сложное время. Кино почти не снимали. Поэтому в ответ на предложение Эерро подработать на презентации конфет ответила согласием. Про себя решила: «Я же актриса, а это будет моя новая роль». Но тогда и подумать не могла, что «роль» окажется надолго и всерьез.
В личной жизни тоже близились перемены. Началось с того, что получила предложение места в Новом драматическом театре в Москве. Но необходима постоянная столичная прописка. В симоновском театре к этому вопросу относились спустя рукава, проверок там не было, труппа постоянно была в разъездах. А здесь потребовали. Значит, Нового драматического мне не видать? В рыданиях позвонила другу Валере Яременко. Он предложил: «Приходи сегодня ко мне на спектакль, поговорим, вместе подумаем, как тебе помочь».
Валера служил в Театре Моссовета, играл в громком мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда». И вот приезжаю, идем вместе, встречаем Валериного коллегу, с которым и я была знакома. Тот спрашивает:
— Ир, ты пришла на спектакль?
Яременко шутливо сообщает:
— Нет, Ира пришла ко мне, она моя невеста.
Я решила ему подыграть, посмеялись. Потом Валера вдруг говорит:
— Слушай! А ведь это идея! Почему бы нам вправду не пожениться? Пропишешься в моей коммуналке — вот и решится твой вопрос. А меня поставят в очередь на получение квартиры.
Ведь на самом деле выход! Так и поступили. Чтобы быстрее расписали, мы с Валерой взяли бутафорский накладной живот седьмого месяца беременности. Когда пришли подавать заявление, нас увидела заведующая ЗАГСом и глядя на меня, запричитала: «Искорка! Из «Завтра была война»! Замуж, значит, выходишь?» Дальше последовал строгий вопрос: «Музыку уже заказали?» Услышав отрицательный ответ, она по-хозяйски распорядилась: «Как без музыки? Обеспечим! За счет заведения!»
Стало ясно, что по-тихому расписаться не получится. Через месяц взяла у подружки белое платье, надела живот побольше — и церемония состоялась... Свадьбу отпраздновали в дружеском кругу, теплом и очень душевном. А дальше случилось как в сказке. Брак, задуманный не то чтобы фиктивным — скорее дружеским, вдруг волшебным образом перетек в самый настоящий. Наша с Валерой трепетная дружба переросла в романтическую влюбленность. Это было великолепное время. Помню, едем в метро, незнакомая женщина подходит и достает из своей сумки яблоко, протягивает и говорит: «Ребята, вы такие счастливые!»
На улицах люди оборачивались вслед с улыбками. Видимо, от нас и вправду исходила какая-то особая энергетика любви, восторга и радости. Мы прожили четыре волшебных года.
Много разного тогда происходило с нами. Даже расставались на восемь месяцев — я уезжала работать в Испанию в составе танцевальной группы. А там оказалась... за решеткой. Познакомилась с местными ребятами. Они искали водителя для поездок в Мадрид и Барселону по понедельникам. Этот день был как раз моим выходным, и у меня имелись водительские права. Новые знакомые пообещали платить по пятьдесят долларов за поездку. А я за неделю работы в ансамбле получала всего сорок пять. И согласилась. Откуда мне было знать, что они преступники, наркоторговцы?!
Когда нас всех задержала полиция, привезли в тюрьму — я так испугалась, что упала в обморок. В себя пришла в камере. Обнаружила, что парализовало всю левую часть тела. Приехавший врач засвидетельствовал микроинсульт. Отпустили через три дня — полицейские поняли, что я случайно оказалась в этой компании, всего лишь подрабатывала извозом. Вроде обошлось, но думаю, именно с того времени мое здоровье и начало давать сбой. В Москву вернулась опустошенной и свалилась с тяжелейшей ангиной. Через четыре месяца — новая беда.
У меня вовсю шли съемки в Подмосковье в фильме «Иван Федоров». Каждое утро я добиралась туда на такси. Как-то просыпаюсь от боли внизу живота. Настолько сильной! Позвонила второму режиссеру Оленьке: «Прости, но сегодня не приеду. Очень плохо себя чувствую. Вызвала скорую».
В больничной палате, уже отходя от наркоза, увидела лицо Оли, она разыскала меня через справочную. Говорит: «Ты так всех напугала! Меня отправили узнать, в каком ты состоянии, может быть, нужна помощь?»
Уже позже врачи сказали, что я потеряла двойню. О чувствах своих говорить не стану. Это было тяжело. Валера, вернувшись с гастролей в Москву, как мог меня поддерживал: «Все наладится, у нас еще обязательно будут дети».
Но не случилось. Мы с Яременко расстались, довольно нелепо и странно. Началось с того, что Валера радостно сообщил, что вместо одиннадцатиметровой комнаты можно от театра получить однокомнатную квартиру. Но если быстро разведемся, фиктивно конечно, мы и коммуналку за собой оставим!
Подали заявление, нас развели, и Валера уехал на гастроли. А я вдруг пошла в ЗАГС и поставила в паспорте штамп о разводе. Для чего, не знаю до сих пор. Все было как в тумане. Может, после перенесенного микроинсульта и потери детей что-то в голове помутилось и я потеряла способность рассуждать здраво? Или подсознательно ощущала, что мы уже не пара? Однажды Валера случайно увидел в моем паспорте пресловутую отметку. На всю жизнь запомнила его потухший взгляд.
— Зачем? — спросил он.
— Мы же все равно развелись...
— А почему мне не сказала, что поставила штамп?
Я промолчала. Что тут говорить?
За весь вечер он не произнес ни слова. Наутро так же молча ушел в театр. А я стала собирать чемодан, говоря себе, что наши с Валерой жизни давно идут параллельно, прежней страсти нет — и зачем тогда воровать друг у друга время, ведь и он, и я еще можем встретить свою любовь? Я навсегда покинула его комнату и уехала к Ире.
С Яременко мы с того дня не общаемся и даже случайно встретившись на каком-нибудь официальном мероприятии, вежливо здороваемся и торопимся пройти мимо. Знаю от общих знакомых, что у него все хорошо: прекрасная жена, растут сыновья. Рада за него. Но все равно чувствую себя виноватой. У всех есть скелеты в шкафу — поступки, которыми мы не гордимся. У меня к ним относится как раз эта история. И конечно, очень жаль, что потеряла такого друга. Но прошлого не вернешь.
В работе дела обстояли куда лучше, чем в личной жизни. Проводила презентации финских сладостей, быстро стала своего рода знаменитостью в бизнес-кругах. Могла продать любой товар, в любом количестве и очень быстро. Следом за заказами от фирмы моего друга Эерро пошли и другие предложения. Была смешная история: у одной фирмы зависла партия шестидесятиградусной водки. Год не могли от нее избавиться. Кто-то дал им совет: «Есть такая Ирина Чериченко, может хоть слона продать, хоть снег зимой — поговорите с ней. Но она принципиальная, сигареты, например, не рекламирует». Я действительно сама не курю и другим не советую — отказалась работать с известной табачной маркой. Еще при том, что в качестве униформы предлагали заграничный спортивный костюм и кроссовки. Это в девяностые, когда о хороших вещах мы и мечтать не смели — только в «Березке», за чеки. Но я все равно отказалась продавать сигареты. А вот водку согласилась. Я же из Украины, там без горилки и праздник не праздник. И потом, мне было интересно. За окном август — а тут финская шестидесятиградусная водка. Почти спирт. Смогу продать или нет? Эксперимент. Представляете — смогла! Около шестидесяти коробок, шестьсот бутылок за неделю — это много. Включала все свое актерское мастерство. В один из дней незнакомая женщина долго наблюдала за моей презентацией. Потом подошла: «Вообще-то водку не употребляю, но вы так интересно рассказываете о ней, что куплю бутылку и дома попробую!»
Она оказалась личным помощником директора дьюти-фри аэропорта Шереметьево — и вскоре я получила от них выгодное предложение. В другой раз, тоже на презентации, подошел солидный мужчина:
— Всегда считал, что русские люди угрюмые. А вы — как солнце! Хочу предложить вам стать директором представительства бельгийской компании.
Я даже растерялась:
— Прямо сразу директором?
— Да. Предоставим машину с водителем и секретаря. — Он не шутил.
На тот момент я еще служила в театре, презентации были подработкой, но теперь встала перед выбором. На одной чаше весов — любимая актерская профессия. Правда ролей почти нет. На второй — новые возможности и зарплата, о которой и мечтать не могла. Понимала, что совмещать невозможно. И я сделала выбор — ушла из театра, казалось, навсегда. Погрузилась в бизнес. Выучила английский язык, ведь то и дело возникали командировки: Испания, Франция, Италия... Хорошо зарабатывала. Смогла накопить на квартиру. Сама. Ни у кого не просила ни копейки.
Как-то в римском аэропорту познакомилась с Артуром. Представительный незнакомец попросил совета, какой портфель ему лучше купить. Поинтересовался по-английски, куда лечу. Ответила, что в Москву. Он сказал по-русски, но с сильным акцентом: «Я тоже — увидимся в самолете».
В салоне подошла стюардесса: «Там мужчина очень просит, чтобы вы к нему пересели — рядом есть свободное место». И я согласилась. Мы разговаривали всю дорогу. А стюардесса ходила мимо, смотрела на нас и улыбалась. Потом, наклонившись, обратилась ко мне:
— Не могли бы вы дать автограф и написать пожелание для нашего экипажа? Мы очень вас любим!
Сосед страшно изумился и шепнул:
— Я думал, стюардесса мне улыбается, а оказывается, тебе. Кто ты?
— Актриса, снималась в кино.
Артур — американец, фильмов с моим участием, естественно, не видел. Он бизнесмен, занимался фармацевтикой. Между нами возникли чувства. Вот только жить вместе оказалось невозможным. Хочется сказать, что из-за разницы менталитетов — наверное, так оно и есть. Помню, как забеременев, сообщила ему:
— У меня будет ребенок.
Я серьезно отношусь к знаковым датам в жизни. Так, несколькими годами раньше твердо решила: если до тридцати трех не рожу — усыновлю малыша из детского дома. Ровно в тридцать три года оказываюсь в положении!
Но Артур не разделил моей радости, заметил сухо:
— А со мной ты не собираешься обсуждать появление этого ребенка?
— Нет, не собираюсь. Ставлю перед фактом — будет ребенок. У меня! Независимо от того, хочешь ты этого или нет.
На первом месяце беременности я потеряла родителей. Сразу обоих. О папиной болезни — саркоме легких — узнала от мамы по телефону, когда его положили в больницу уже во второй раз. Позже соседка по дому в Запорожье мне расскажет: «Валя раз позвала к себе.
— Пойдем, покажу, в чем надо будет меня хоронить.
Я ей:
— С ума сошла? Перестань. Тебе мужа поддерживать надо!
— Нет, я Славу не переживу. — Так и вышло».
Одиннадцатого июня возвращаюсь с работы — звонит подруга:
— Ира, срочно поезжай к родителям.
По ее голосу поняла, что случилось страшное. Спрашиваю:
— Папа?
— Нет, мама. Умерла от инфаркта.
Ехала в поезде. Вспоминала почему-то, как на первом курсе прошла пробы в свой дебютный фильм «Город невест». Снимали картину в подмосковном Орехово-Зуеве на ткацком комбинате. На съемках довелось целоваться с Антоном Табаковым — старшим сыном Олега Павловича. Конечно же, по сценарию. Первая роль, страшно смущаюсь, а женщины из общаги ткацкого комбината выскочили и кричат: «Давай! За всех за нас целуй! Что же ты как неродная? — Думаю, ну ладно — и впилась Антону в губы. Ткачихи одобрительно загудели: — Молодец! Хорошо!»
Посмотрев фильм в Запорожье, мама позвонила и с укоризной спросила:
— И где ж ты, доча, так целоваться научилась?
— Мам, это профессия.
— Ловкая профессия!
И вот мамы больше нет...
А папа умер у меня на руках той же ночью. Я все время плакала. Это были самые тяжелые дни в моей жизни. Когда родился Филипп, боль понемногу отступила. Для себя решила, что забрав родителей, Господь дал мне сына.
Рисовала в своем воображении: вот исполнится ему семнадцать, пойдем на прогулку — прохожие будут шептать вслед: «Какой красивый парень! — А может, повезет, заметят: — Ну и баба рядом с ним ничего!»
С Артуром к тому времени мы окончательно расстались. Он вернулся в Америку. Причины сложно объяснить. Не могли существовать в одном пространстве. Я ему пообещала: «Когда сыну исполнится шестнадцать, обязательно расскажу о тебе. А дальше он, взрослый мальчик, сам будет принимать решение, общаться или нет».
Верная подруга Ира предложила нам с Филиппом переехать к ней. Она понимала, что справляться одной с маленьким ребенком мне будет непросто. Сама Ирина к тому времени взамен расселенной коммуналки получила квартиру в Крылатском. Развелась с мужем и жила с дочерью Олесей — моей крестницей. Еще в семье обитали ротвейлер — тот самый и кот-альбинос. Олесе было пятнадцать — и она тоже помогала. Можно сказать, в шесть рук мы растили Филиппа. Я зарабатывала на всю семью, на Ире были дом и быт. Она очень мудро выстроила систему воспитания. Даже суп съедался Филиппом под лозунгом «Вот мама приедет с работы — и будет довольна. А если не съешь, она расстроится».
Мамой пугали, ради мамы совершались подвиги. Но иногда думаю, что сама я перегнула палку, была, возможно, слишком жесткой с сыном. Помню историю: он провинился — то ли ботинки испачкал, то ли двойку получил — и я его отругала. Филипп ушел в свою комнату. Позже Ира рассказывала: «Сидит весь из себя несчастный. Я ему говорю:
— Попроси у мамы прощения.
Он всхлипывает:
— Она сказала, что не простит, — значит, и пытаться не стоит!»
Но мне тогда было не до нежностей. Жизнь заставила стать «железной леди». Сын отчасти боялся меня, например стеснялся спросить о своем отце. Он ведь о нем ничего не знал. Но в определенном возрасте мальчики из неполных семей начинают интересоваться, кто их папа. Филипп пытался выяснить это у Иры и у других моих подруг. Но все ему отвечали, что «когда придет время, мама тебе сама расскажет».
Надо сказать, мой сын с детства фанат мюзиклов. Лет в восемь сходил на спектакль «Иисус Христос — суперзвезда» и вернувшись домой, заявил:
— Теперь знаю, кто мой папа — Валера Яременко!
— Почему ты так решил? — спросила Ира.
— Мне сказали, что он был маминым мужем!
И как объяснишь: «У тебя другой отец, мы не состояли с ним в браке, он меня не обидел, не ударил, не предал — просто мы разные и не были готовы к созданию семьи». Поймет ли правильно?
Сын рос, занимался музыкой, бальными танцами, плаванием и карате... А как-то мне позвонил Александр Федоров, художественный руководитель Музыкального театра юного актера, мой коллега по ВГИКу (сама девять лет преподавала там), и я услышала:
— Передай Филиппу, что все хорошо.
— Что передать?
— Ну, мы его берем к себе, — отвечает Саша.
— Куда?
— Он ничего не сказал? Твой сын приходил сегодня — показывался в наш театр. Мы его взяли.
Оказалось, прошел пробы тайком от меня, зная, что я против театральной студии. Мне не хотелось, чтобы он становился артистом. Я вообще против наследственных профессий. Но что делать, раз сам поступил — пусть пробует. С большим энтузиазмом занимался, играл в спектаклях.
Не могу сказать, чтобы скучала по актерству. Скучать в принципе было некогда. По ночам порой снилось, как играю на сцене, но при этом была уверена, что больше туда не вернусь. А жизнь распорядилась иначе.
Здоровье в очередной раз дало сбой. Врачи поставили диагноз «онкология». Потребовалась операция, потом еще и еще. Но, можно сказать, благодаря этому пятнадцать лет назад я вернулась в творчество. Дело было так. Филиппа пригласили на пробы на Киностудию имени Горького. Я поехала с ним. Хотелось как-то поддержать: болезнь сделала меня мудрее и терпимее.
Сижу в коридоре киностудии, жду. Вся заклеенная после очередной операции, еле дышу. На стене висит пожелтевшая афиша фильма «Завтра была война». Смотрю на нее и плачу. Мечталось ведь когда-то о ролях — больших, главных. Вдруг открывается дверь, выходит женщина, смотрит на меня:
— Ира Чериченко — это вы? А я Марина Карнаева.
Мы когда-то работали на одной картине. Она спросила, где я снимаюсь. Рассказала ей, что давно ушла из профессии. И тут Марина предлагает:
— А не хотите встать на учет в моем агентстве? У меня оно небольшое, но я очень люблю актеров и серьезно с ними работаю.
— Может, так звезды сошлись? — вырвалось у меня. — Хочу, очень хочу вернуться!
Марине пришлось приложить усилия, чтобы меня стали приглашать режиссеры. Поначалу боялись. Возможно, думали, что за годы в бизнесе я растеряла актерские навыки? Первым рискнул Иван Щеголев — предложил роль в картине «Смотрящий вниз». В этом фильме снимался Андрей Соколов и пригласил меня в свой антрепризный спектакль «Койка». После года репетиций я вышла-таки на сцену. Как во сне, на ватных ногах. А в финале, на поклонах, чувствовала себя такой счастливой!
Из бизнеса я ушла. Решение было непростым. Но подумала, что болезнь — это своего рода сигнал. Надо что-то менять в жизни, возможно, попытаться вернуться к своим юношеским мечтам. Ведь может оказаться поздно.
К тому времени у меня давно была собственная квартира, там мы жили с сыном. Как-то Филипп отправился к Ире, а я дома приходила в себя после очередной операции.
Вдруг звонит мобильный. Беру трубку — знакомый голос. Это был Алексей Лысенков. Когда-то мы вместе работали в театре, симпатизировали друг другу. Но жизнь развела. И вот — привет из прошлого. Но набрал он, оказалось, не мне. Сам удивился:
— Ир, ты? А я звонил одному знакомому, его фамилия тоже на «Ч», перепутал. Наверное, это знак, надо встретиться, — и добавил: — Принимаешь в гости пьяных мужчин?
Дело происходило накануне Восьмого марта.
— Приняла бы с удовольствием, но я только после операции. Давай немного приду в себя, и созвонимся.
Через некоторое время мы встретились. И... нахлынули чувства. Как-то незаметно для самих себя пробыли вместе одиннадцать лет. Я говорила Леше, что не готова к совместному проживанию. Но он выслушал — и переехал ко мне. Был ненавязчивым, уютным, комфортным. Расписываться не предлагал. Да я и сама не хотела. Штамп в паспорте никогда не был самоцелью.
В воспитание Филиппа Леша не встревал. Мог с ним поговорить, но если вдруг у нас с сыном возникало непонимание, отходил в сторону. Сейчас думаю, что это было мудрым решением — не вмешиваться. Заменить отца он не смог бы. Ведь папа незримо присутствовал в мыслях Филиппа, и даже не зная ничего о нем, сын все равно ждал встречи — когда-нибудь, в будущем.
В тринадцать лет у него случился переходный возраст. Если вкратце: понимала, что перестаю справляться, сын отдаляется. Все же мальчику нужен отец — рука более крепкая, чем моя. И я не придумала ничего умнее, чем отправить его учиться во Францию. Продала квартиру в центре Москвы — ведь на хорошее образование нужны деньги. Я, конечно, к нему постоянно и летала, и названивала, кажется, порой надоедала даже больше, чем дома.
Сын начал писать музыку, играть на гитаре. После окончания французской школы стал учиться в английской, а затем поступил в университет в Америке. К тому времени он уже общался со своим отцом.
Я сдержала слово и накануне шестнадцатилетия сына отправила Артуру номер его телефона. Знала, что тот женат, но детей нет. Они списались, встретились. Стали вместе бывать в отпуске, устраивать семейные ужины, справлять Рождество. Словом, семья. Иногда где-то внутри царапает, что Филипп сейчас не со мной, а с папой. Но умом понимаю, что это нормально: дети вырастают, покидают свое гнездо, а у сына теперь не один, а два дома. И папин, и мамин — на квартиру в Москве взамен проданной я заработала.
В этом году сыну исполнится двадцать два года. Взрослый, высокий, очень самостоятельный. Учился на фотографа и оператора, теперь получает режиссерское образование в Нью-Йорке. У него интересные работы, свой взгляд, думаю, он найдет себя в творческой профессии. Недавно навещала его. Прогуливаемся вечером по парку, я держу сына под руку. Говорю:
— Ты накачался, какие у тебя мышцы!
Вдруг вспомнила свою давнюю мечту о том, как мы будем идти по улице и ловить шепот прохожих: «Очень симпатичный парень, и баба рядом тоже ничего».
Вдруг замечаю, что Филипп смущается. Наклонился, шепчет на ухо:
— Мама, перестань меня трогать, на нас уже смотрят. Думают, что ты моя sugar mother.
— Ну я же и есть твоя мама!
— Ты не поняла! Sugar mother — «сладенькая мамочка». Это распространено во многих странах: у мальчиков есть симпатичные взрослые дамочки.
— Ой, — я тут же руку отдернула. Переглянулись и расхохотались.
А с Лешей Лысенковым мы тоже расстались. В последние годы жили в его загородном доме. Не ссорились, все вроде было в порядке. Но в какой-то момент стало понятно, что наши жизни идут не вместе, а параллельно.
— Как дела?
— Все хорошо.
На этом разговоры заканчивались. По вечерам он зависал в Интернете, а я все чаще оставалась ночевать у подруг в Москве. Разбитую чашку не склеишь. Я из тех людей, кто дома битую посуду не держит. Не зашиваю порвавшиеся колготки, носки не штопаю. Порвалось — так порвалось. Так же и с отношениями. Если чувства угасли, нужно уметь уходить.
Леша отправился на рыбалку с друзьями, а я собрала вещи и уехала в свою новую квартиру, где как раз заканчивала ремонт. Когда позвонила ему со словами, что больше не вернусь, Лысенков вздохнул: «Я чувствовал, что однажды это случится». Мы оба чувствовали...
Порой встречаемся по-дружески выпить кофе. Когда он заработал перелом, упав на лыжах, навещала его в больнице. Можем созвониться, поздравить друг друга с праздником. Но вместе не отмечаем, это уже в прошлом.
Сейчас я одна. Близкие подруги то и дело порываются с кем-то познакомить. Но мне очень комфортно с собой. Хотя мое сердце, конечно, не умерло... Пока же нахожу удовольствие в работе: снимаюсь в кино, играю в антрепризах.
Как-то была на приеме у астролога, та мне наобещала: «После пятидесяти у вас от ролей отбою не будет!» Я не поверила, усмехнувшись про себя: у актрис в этом возрасте обычно карьера к закату идет. В лучшем случае играешь маму главного героя, а то и вовсе эпизоды достаются. Но представьте, вышло именно так, как напророчила астролог: съемок много и роли интересные. Благодарна судьбе за фильм «Возьми меня с собой», где я сыграла алкоголичку Вальку. После эфира на центральном канале позвонила сестра Лена из Одессы: «Ирка, ты знаешь — меня заставить плакать невозможно, а тут я рыдала. Эта твоя Валька, по-моему, даже сильнее, чем Искра Полякова».
Еще сыграла интересные роли в фильмах «Линия огня» Александра Калугина и «Девушка с косой» Ольги Поповой. Во втором моими партнерами стали Федор и Виктор Добронравовы, Александра Урсуляк. Очень симпатичная новогодняя комедия. Вышел третий сезон «Нераскрытого таланта». Получился очень необычный фэнтези-сериал «Лапси». Скоро появится многосерийный фильм «Учителя» Ильи Куликова, я играю завуча, строгого, но справедливого. Мои партнеры в этой картине Ирина Старшенбаум и Владимир Вдовиченков. Также снялась в долгожданном втором сезоне «Между нами, девочками» Алексея Кирющенко с Юлией Меньшовой в главной роли. В работе сериал «Ее тайна» Карена Захарова. В планах еще несколько проектов для центральных каналов, но пока не имею права раскрывать подробности.
Приятно, что фильм «Завтра была война» зрители помнят. Даже молодые меня узнают, как-то девушка в поликлинике спросила:
— Вы же Ирина Чериченко?
— Да, — отвечаю, — наверное, сериал «Ранетки» смотрели?
— Почему же, нет — люблю вас еще с фильма «Завтра была война»!
Словом, все хорошо у меня. Внушаю себе, что и с болезнью удалось договориться и она отступила. Понимаю, случиться может всякое. Все же онкология. Но стараюсь беречься от дурных мыслей. Я вообще человек очень верящий. Если настраиваюсь на хорошее — оно сбывается. Не терплю хандру. А жалость — так и вовсе ненавижу. И болезнь долго скрывала даже от самых близких. Чтобы не шептались сочувственно: «А вы знаете, что у Иры...»
Если ко мне обращаются знакомые, переживающие такую же беду, говорю предельно жестко: «Задвинь всех, кто сочувствует. Возьми себя в руки. Ты не бедненький и не несчастненький. Сколько б ни было отведено прожить — не надо делать из себя больного, и главное, не давай никому себя жалеть!»
Никакая я не железная леди. Когда случаются минуты хандры, отправляюсь в спортивный клуб, и занимаюсь там до изнеможения. Здорово помогает перезарядиться.
Сергей Дмитриевич, доктор, в чьи руки как-то попала, неделю после операции не разрешал пациентам включать мобильные телефоны и не пускал к ним в палату ни родных, ни друзей. Вместо этого выдавал ручку и чистую тетрадку: «Пиши! Все, что в голову лезет!» И я писала. Сейчас перечитываю, понимая, что это — лучшая терапия. Колоссальная встряска и прочистка мозгов.
С некоторых пор в моей жизни появилась Индия. Я осознала, что это — место силы для меня. Силы и веры. Там я занимаюсь йогой и восстанавливаю здоровье массажами. Проникаюсь буддистской философией. Согласно этому учению, надо любить не только других людей и весь мир, но и себя саму. И проживать каждый миг с удовольствием, интересом, в радости и гармонии. Я стараюсь. И кажется, получается. Возможно, для того мне и была дана болезнь — чтобы я научилась среди суеты слышать тихий голос своей души.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки интерьерный салон премиум-класса «Флэт-интерьеры».
Подпишись на наш канал в Telegram