Я верю, что существует высшая сила, которая ведет нас по жизни и помогает в трудную минуту. Не могу назвать себя религиозной, потому что редко хожу в церковь, не соблюдаю посты, но убеждена, что ангел-хранитель есть у всех. Меня он не раз спасал в критических ситуациях, когда помощи ждать было уже неоткуда и оставалось надеяться только на чудо...
Наверное, из-за этой веры в чудеса и тяги к мистическому и таинственному мне было так интересно сниматься в фильме по мотивам произведений самого загадочного русского писателя — Николая Васильевича Гоголя. По телевидению уже прошла первая часть — «Гоголь. Начало», а скоро в кинотеатрах покажут вторую — «Гоголь. Вий». Там интрига закручивается еще сильнее, напряжение нарастает и моя героиня, русалка Оксана, оказывает самое непосредственное влияние на ход событий. С нетерпением жду премьеры!
Такая роль, как Оксана, — мечта любой актрисы. Я играю инфернальную женщину, наделенную паранормальными способностями: нечеловеческой силой и возможностью свободно перемещаться во времени и пространстве. Она не просто помогает Гоголю, но и учит его управлять своим даром — раскрывать преступления в состоянии измененного сознания. С одной стороны, Оксана вроде бы ведьма, а с другой — несчастная жертва, душа которой застряла между двумя мирами и не может обрести покой.
До сих пор вспоминаю съемки. На них царила необыкновенная атмосфера, и партнеры у меня были замечательные. Иногда смотрела на Олега Евгеньевича Меньшикова, игравшего следователя Гуро, и думала: «Неужели это правда? Я снимаюсь с самим Меньшиковым?!» Девочке из крошечного провинциального городка, торговавшей на рынке, чтобы заработать какие-то копейки и хоть как-то помочь семье, такое не могло даже присниться. Моя история похожа на сказку, но доброй феи в ней не было. Всего пришлось добиваться самой.
Родилась я в Душанбе и прожила там до шести лет. В этот город когда-то переехала из Рязанской области моя бабушка по материнской линии. Она была инженером-химиком, работала в крупном НИИ. Однажды получила путевку в санаторий на Черном море, где познакомилась с таджиком Гафуром Кадыровым, преподавателем техникума из Душанбе. На курорте и начался их роман, продолжавшийся около года. Потом Гафур приехал и увез ее в Таджикистан.
Он был на хорошем счету у начальства (позднее даже стал директором техникума), и когда у них с бабушкой родилась дочь — моя мама, молодой семье дали двухкомнатную квартиру. Пусть и маленькую, в хрущевке, но в хорошем районе, где жила местная элита — руководители крупных предприятий и ведомств, архитекторы, кинорежиссеры, артисты, дикторы. Недалеко от нашего дома были телецентр и киностудия.
К сожалению, семейное счастье бабушки и дедушки длилось недолго. Когда моей маме исполнилось пять лет, они разошлись. Дедушка исчез из их жизни. Платил алименты, но не проявлял интереса к дочери. А она его очень любила и всегда чувствовала, что в ее жилах течет таджикская кровь. Замечательно танцевала национальные танцы, хотя никогда этому не училась. Моя мама и внешне похожа на своего отца.
Бабушка замуж больше не вышла. Мама понимала, что ей нелегко растить ее одной, и с четырнадцати лет начала подрабатывать — нянечкой в детском доме, вожатой в пионерских лагерях. Считала: если заработает сама, сможет с чистой совестью что-то себе купить. Бабушка ее ни в чем не ограничивала, но и не баловала, потому что денег не хватало.
Тогда почти все жили от зарплаты до зарплаты. Как рассказывала мама, в нашем доме выделялась только одна богатая таджикская семья, которая дважды в год ездила отдыхать за границу. По тем временам это было неслыханно! Но глава семейства был директором крупного предприятия и мог достать и оплатить любые путевки. Их квартира ломилась от хрусталя, дорогих сервизов, ковров, электроники. Под окнами стояли новенькие «Жигули».
У бабушки и мамы были хорошие отношения со всеми соседями. В Душанбе в советское время никакого национального антагонизма не чувствовалось. Русские и таджики жили как одна семья. Все торжества и праздники отмечали вместе, во дворе. Готовили плов в огромных котлах, накрывали столы. Тем, кто не смог присутствовать, обязательно приносили угощения на дом — на огромном подносе.
Они обе очень любили Душанбе и не думали, что когда-нибудь оттуда уедут. В городе было полно русских, все знали русский язык. Наверное поэтому ни моя мама, ни бабушка не выучили таджикский. В принципе понимали его, но изъясняться не могли. А я, по свидетельству близких, заговорила по-таджикски в три года и без малейшего акцента — потому что играла с местными детьми. Сейчас, конечно, уже ничего не помню.
В молодости у мамы был необыкновенно красивый и сильный голос. Ей даже предлагали учиться вокалу в Москве. Она и слышать об этом не хотела, никогда не стремилась стать певицей. Музыкой занималась, прекрасно играла на фортепиано и после школы окончила музыкальный факультет Душанбинского педагогического училища. Какое-то время работала преподавателем музыки и пения, а потом была вынуждена сменить профессию. Так сложились обстоятельства.
Мама достаточно рано вышла замуж и родила мою сестру Катю (она старше на девять лет), но ее муж умер в двадцать два года от тяжелой болезни. Стала искать более денежную работу, сменила несколько мест и наконец устроилась звукорежиссером в телецентр. Проработала там долго и до сих пор с удовольствием вспоминает этот период своей жизни. Каждый день были новые съемки, встречи с интересными людьми. И коллектив хороший.
Через несколько лет мама познакомилась с моим отцом Алексеем Дзуцевым (он наполовину осетин). Полюбила его и снова вышла замуж. Но и второй брак оказался недолгим и не очень счастливым. Мои родители прожили вместе три года. Расстались, когда мне было два. Отец иногда к нам приходил, я помню, а потом уехал в Россию вместе со своими родственниками и пропал. Мне его очень не хватало, но я не хотела думать, что он нас бросил. Говорила себе, что папа просто не может приехать.
В 1992-м в Таджикистане началась гражданская война. Город погрузился в кровавый хаос. От прежней мирной и счастливой жизни не осталось и следа. А мы еще оказались в эпицентре боевых действий, потому что жили рядом с телецентром — стратегическим объектом, за который шла ожесточенная борьба. На нашей улице стояли танки, по дворам бегали люди с автоматами. Периодически вспыхивали перестрелки. Пули свистели совсем рядом, некоторые залетали к нам на балкон. На стене остались следы. Было очень страшно.
Пока шли бои, жителям запрещали покидать дома. Мы и сами боялись появляться на улице. Тех, кто все-таки выходил, тщательно досматривали и держали под прицелом. Никто не мог гарантировать, что какой-нибудь оголтелый боевик не нажмет на курок. Вскоре начался исход беженцев в Россию. Первыми Душанбе покинули наиболее состоятельные люди, следом потянулась интеллигенция. Из нашего дома уехало много русских, их квартиры заняли таджики, спустившиеся с гор. Мужчины ходили в халатах, женщины в парандже. Они почти не говорили по-русски.
Бабушка тоже решила вернуться в Россию и уговаривала маму. Думала, что в Душанбе оставаться нельзя. Но мама считала Таджикистан своей родиной и не хотела бежать. К тому же у нас не было денег на переезд и никто из российских родственников не был готов нас принять. Примерно через год у бабушкиной сестры, жившей в городе Чаплыгине Липецкой области, скоропостижно скончался сын. Она очень тяжело переживала утрату и попросила бабушку ее поддержать, приехать на пару месяцев. Та не могла отказать.
Два месяца растянулись на два года, и все это время мы ничего не знали о бабушке, а она — о нас. Связи между Таджикистаном и Россией были обрублены: дороги взорваны, перевалы перекрыты. Достаточно долго между этими странами не существовало ни авиационного, ни железнодорожного сообщения. Позвонить или написать родственникам тоже было нельзя. Хотя если бы бабушка узнала, как нам живется, она бы вся извелась...
Мы бедствовали. Мама осталась без постоянной работы еще в начале войны, когда телецентр заняла одна из враждующих группировок. Она хваталась за любую возможность прокормить семью. Работала уборщицей, прислугой у богатых соседей. Они были рады ее нанять, потому что знали много лет и полностью доверяли. Потом, правда, стали вести себя не очень красиво. Но все равно для нас это было неплохое подспорье. Мама могла не только заработать, но и разжиться какими-то продуктами — у хозяев еды было навалом, всегда что-то оставалось, а мы сидели на хлебе и воде. В магазинах практически ничего не было, на рынке все стоило бешеных денег, а мама получала копейки. Приходилось продавать и обменивать на еду вещи, посуду...
Как-то она подсчитала, что на ее зарплату уборщицы можно купить только шесть буханок самого дешевого хлеба, и ужаснулась: «Господи, как же нам на это прожить?!» Но даже за этим жутким серым хлебом выстраивались огромные очереди.
Однажды мы с мамой простояли несколько часов, но так и не попали в магазин. Боевики, охранявшие вход, пускали одних таджиков. Мама пыталась объяснить, что ей нечем кормить детей, дома почти не осталось еды, но они делали вид, что не понимают по-русски. Смеялись и откровенно издевались. В какой-то момент одному из мучителей наскучила эта игра. Боевик подошел ближе, поднес автомат к моему уху и сказал маме: «Молчи, женщина, не то я ее пристрелю!» И пальнул в воздух.
Возможно, этот человек и не собирался меня убивать, но наверняка бы оглушил, если бы мама буквально за секунду до выстрела не успела закрыть мне уши своими руками. Он еще больше разозлился, закричал: «А ну убирайтесь отсюда!» И мы ушли. Как-то в такой же очереди на наших глазах застрелили мужчину, осмелившегося перечить боевикам.
С каждым днем жить в Душанбе становилось все опаснее. Даже соседи начали проявлять агрессию. Таджикские дети, с которыми мы раньше прекрасно ладили, вместе играли и бегали по арыкам, теперь оскорбляли меня и Катю, кидались камнями. Не думаю, что родители специально их настраивали, скорее всего они просто слышали разговоры взрослых и повторяли обидные слова. Но мама по-прежнему не хотела покидать родину.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Открыли — Алиджон из соседнего подъезда. Поклонился маме и сказал с самым несчастным видом:
— Соседка, помоги! Меня подозревают в хранении оружия и антиправительственной деятельности. Могут посадить в тюрьму, если кто-нибудь из знакомых не замолвит словечко. Вот ты когда-нибудь видела меня с оружием?
— Нет.
— Тогда дай показания, что никогда не замечала за мной ничего противозаконного. Поедем в милицию! Мне нельзя в тюрьму! Семья большая, дети.
— Ну хорошо, поехали.
Мама не могла бросить человека в беде. Тем более — таджика, то есть практически брата. Поехала в милицию и дала показания в защиту Алиджона, написала, какой он замечательный. Это помогло. Соседа оставили в покое. Он так благодарил! Только что ноги не целовал. Обещал, что по гроб жизни не забудет мамину доброту.
Прошло недели две или три. Как-то сидели во дворе на лавочке под окнами Алиджона, о чем-то негромко разговаривая. И вдруг он вышел и закричал:
— Вон отсюда!
— Ты что? — опешила мама. — Чем мы тебе помешали?
— Проваливайте!
Мама была в шоке. Даже не нашлась, что ответить. Этот момент стал для нее переломным. После истории с Алиджоном ее иллюзии в отношении «родной нации» развеялись раз и навсегда. Но душой она все равно еще была привязана к родине, и ей нужно было дойти до предела, до самой последней степени отчаяния, чтобы от нее оторваться. И этот предел наступил.
У нас кончилась еда. И деньги — не осталось ни копейки. Продать или обменять на продукты было нечего. Пошли на улицу просить милостыню, но никто не подавал. А есть хотелось нестерпимо. Сердобольная соседка подкармливала голодных кошечек и собачек, оставляла им во дворе объедки. Мы взяли одну из мисок и съели собачий «суп». Конечно не суп, а помои, но ничего другого не нашлось.
Невозможно описать, что мы тогда чувствовали! Отвращение, ужас, отчаяние — все сразу! Сегодня кое-как продержались, а что будет завтра? Маме приходилось особенно туго, ведь на ней лежала ответственность за детей. Помощи ждать было неоткуда, оставалось только молиться. Она шептала: «Господи, не дай нам погибнуть!» И на следующий день случилось чудо: приехала бабушка. Мы восприняли ее как спасительницу, светлого ангела. Если бы не она, наверное, не выжили бы...
Бабушка очень соскучилась и волновалась за нас. Как только возобновилось железнодорожное сообщение, сразу взяла билет на поезд. Тот был набит битком. В Душанбе ехали самые разные люди, в том числе и бандиты. Она всю дорогу тряслась от страха и старалась привлекать к себе как можно меньше внимания. Боялась, что ограбят или убьют. В России бабушка торговала на рынке и скопила небольшую сумму. Не могла сидеть без дела и нам хотела помочь. Прямо с порога сказала маме: «Все, больше медлить нельзя». Они посоветовались и решили, что сначала бабушка увезет в Россию меня, а через месяц к нам приедут мама с Катей.
Мама пыталась продать нашу квартиру. Но жилье не покупали или давали за него копейки. На эти деньги можно было купить холодильник или телевизор или же заказать контейнер, чтобы вывезти вещи из Таджикистана. Правда, люди рассказывали, что немногие счастливчики, которым удавалось это сделать, все равно оставались ни с чем. Контейнеры разворовывали в пути. «Теряли» в отстойниках. Разгружали в гнилые сараи, где вещи покрывались плесенью.
Слава богу, нам не пришлось столкнуться с такими проблемами и пережить то, что выпало на долю более обеспеченных людей. Они всю жизнь наживали добро и потом сходили с ума, не имея возможности его спасти. Нашей семье везти было нечего, разве что мебель, но она не представляла никакой ценности.
Мама рассказывала, что за все время к ней пришел единственный покупатель, заявивший, что она слишком много хочет. А она просила самую малость, только чтобы добраться до России и снять там жилье. В результате квартиру так и не удалось продать. Однажды они с Катей просто вышли за порог с двумя сумками. Все бросили. Мы с бабушкой тоже уезжали налегке...
Поселились рядом с Чаплыгином — в поселке Раненбургское. Несмотря на красивое название, это была деревня деревней. Жилье нашла бабушка. Знакомые с рынка свели ее с одиноким пожилым мужчиной, который согласился пустить к себе в дом беженцев без денег, за еду и выпивку. Он был алкоголиком и очень тяжелым человеком. Любил покуражиться.
Какое-то время мы терпели его выходки, потому что не надо было платить за жилье. Потом не выдержали, стали искать другой дом, но никто не хотел пускать жильцов бесплатно. Наконец нашлась неотапливаемая сараюшка без удобств, которую хозяева все равно не могли сдать, и мы туда ушли на лето, а когда начались холода, были вынуждены вернуться к алкашу.
Два года с ним мучились. Все это время пытались найти жилье в Чаплыгине, но его почти никто не сдавал, а если сдавал, то только знакомым. У местных своеобразный менталитет и жилищный фонд очень маленький. Наконец все-таки подыскали квартиру по дешевке и перебрались в город.
В деревне было очень непривычно и тяжело — и морально, и физически. Пришлось носить воду, топить печку, а мы были городскими жителями и к такому не привыкли. К тому же здесь был другой уклад жизни, традиции. Помню, меня ужасно напугали хряки, запросто разгуливавшие по улице. В поселке почти все держали свиней, водили их на веревке и обращались как с малыми детьми: «Ва-ась! А Ва-ась! Ну куда ты, мила-ай? Пойдем домой!»
Селяне на нас смотрели косо и не стеснялись в выражениях. В те годы из союзных республик в Россию приехали тысячи людей, и беженцам были не очень рады. Культура общения в нашем поселке вообще оставляла желать лучшего. Я была поражена тем, как вели себя местные жители. В Душанбе младшие очень уважительно разговаривали со старшими. К родителям обращались исключительно на «вы». Здесь были другие нравы. Люди не церемонились друг с другом, а с чужаками — тем более.
Мы приехали в октябре, и зимой я пошла в первый класс — в шесть с половиной лет. Это был такой стресс! Пришлось догонять детей, отучившихся уже полгода. А я левша и не поспевала за правшами. Ребята приняли не очень хорошо, обзывали разными нехорошими словами, из которых «чурка» было самым безобидным. Возможно, я стала объектом травли еще и потому, что выглядела как пугало. Носила то, что отдавали добрые люди. Своей одежды практически не было, тем более теплой — в Душанбе она не требовалась. В России меня подстригли под мальчика, потому что подцепила вшей, и новая прическа тоже не красила. Но я никогда не жаловалась маме. Сама разбиралась с обидчиками. Ей и без того проблем хватало.
В поселке было всего два «предприятия» — свинарник и телятник. Мама стала телятницей. Это очень тяжелая работа даже для деревенского человека, привыкшего к физическому труду. Что уж говорить про интеллигентную городскую женщину! Мама продержалась четыре месяца, а потом поняла, что добром это не кончится — надорвется, а ей детей нужно поднимать.
Пошла на рынок, стала вместе с бабушкой продавать целлофановые пакеты. В то время они пользовались спросом, особенно красочные, с логотипами известных брендов. Первое время бабушка и мама работали на хозяйку, потому что не было денег на закупку товара, и получали копейки. Мама рассказывала, что в свой первый день на рынке заработала шесть рублей. Рядом продавался свежий хлеб, который не надо было добывать с риском для жизни, под дулом автомата. Она купила душистую булку и была так счастлива!
Постепенно они развернулись. Иногда в день зарабатывали целых пятьдесят рублей. Бабушка еще получала немного денег от государства. Ей удалось прописаться в Раненбургском, поэтому она смогла оформить российское гражданство и пенсию. Доходы наши были невелики, жилось достаточно тяжело, но все равно мы благодарили судьбу за то, что позволила вырваться из Таджикистана. Несмотря на все трудности, в России было намного легче и мы не боялись, что помрем с голоду или что нас убьют, изнасилуют. То, что местные обижали, не очень волновало.
Единственной по-настоящему серьезной проблемой было отсутствие гражданства. Мы с мамой очень долго не могли его получить. Катя стала гражданкой РФ, как только вышла замуж и поселилась у мужа в Липецке. А мы не могли нигде прописаться и десять лет чувствовали себя между небом и землей — чужими среди своих. К счастью, все-таки нашлась добрая душа: совершенно чужая женщина пожалела нас, прописала у себя и проблема наконец-то была решена.
Не знаю, как бы мы выжили, если бы не мамина торговля. Со временем она все взяла в свои руки (бабушке уже тяжело было стоять на рынке) и отделилась от хозяйки. Поставила свою палатку, купила по дешевке старенькую «Оку». Без машины было трудно закупать и доставлять товар. На этой развалюхе мама и училась ездить. Со временем взяли в кредит новую машину — «Ниву-Шевроле». Это я ее выбрала! И вскоре сама села за руль. Всегда мечтала водить.
Мы с бабушкой помогали маме. Я тоже стояла на рынке, особенно летом, в каникулы. Семейный «бизнес» развивался не так быстро, как хотелось. Копили на квартиру, потому что устали мыкаться по съемному жилью. Наконец купили — двухкомнатную, в двухэтажном сталинском доме. Нам безумно повезло: хозяева согласились получать деньги частями. Три года выплачивали.
На рынке мама проработала двадцать лет! Я ею восхищаюсь и безмерно ее уважаю. Она необыкновенно сильный и стойкий человек. Меня всегда поддерживала, не давала раскисать, говорила: «Из любого положения можно найти выход, если не унывать и не сидеть сложа руки». Наверное, только благодаря такому позитивному настрою ей и самой удалось выстоять, и вытащить из нужды семью. Не представляю, что с нами было бы, если б мама запаниковала или впала в депрессию!
Бабушка тоже была сильной женщиной. И Катя молодец. Она так и живет в Липецке с мужем, у них двое детей. Сын служит в армии, дочка учится в школе. Сестра у меня бухгалтер, любит свою профессию, считает серьезной и стабильной не в пример актерской. Наверное, в чем-то она права. Актеры никогда не могут быть уверены в будущем: утвердят ли на роль, не закроют ли проект, а у бухгалтеров все четко и ясно. Мы и по характеру с Катей абсолютно разные, но очень дружим и все время на связи. Я бываю у нее в Липецке, она приезжает в Москву.
В детстве я не думала об актерской профессии. Одно время хотела стать балериной. Крутилась у зеркала, что-то такое изображала и представляла, как танцую на сцене. Мама отвела в балетный кружок, но вскоре мы переехали (в Чаплыгине сменили семь адресов!) и балет пришлось бросить. Слишком далеко было добираться, а сопровождать некому — мама и бабушка работали. Наверное, мое увлечение было недостаточно сильным. Когда человек чем-то действительно горит, он найдет возможность заниматься любимым делом несмотря ни на какие преграды.
В школе я с удовольствием принимала участие в самодеятельных спектаклях, играла Снегурочку на елках. Помню, в седьмом классе ездила с нашей агитбригадой в детские дома, поздравляла малышей с Новым годом. И во дворе у нас стихийно сложился своего рода театральный кружок. Мы с ребятами ставили спектакли для жильцов дома. Серьезно готовились, оповещали соседей. Что самое удивительное, они приходили! Сидели на лавочках и с интересом следили за нашими «постановками».
В четырнадцать лет я впервые оказалась в Москве с экскурсией. Она мне сразу понравилась — своим ритмом, энергетикой. Я сама очень деятельная и в этом городе почувствовала себя как рыба в воде. Решила, что когда-нибудь обязательно буду здесь жить, чтобы развиваться, расти. В Чаплыгине для этого нет возможностей.
Помню, вышла на площадь, увидела здание бизнес-центра, строившееся напротив, и ахнула. Какое огромное, красивое! У нас самым высоким и «шикарным» был трехэтажный жилой дом в центре города. И потом все ахала и удивлялась. В Москве для меня многое было в новинку. Повезло оказаться на студенческом спектакле в ГИТИСе, и я сразу подпала под магию театрального искусства. До этого ни разу не была в театре! В нашем городке его просто не существовало, а я практически никуда не выезжала, и в Липецке-то бывала редко.
Вернувшись, объявила маме, что хочу быть актрисой. Даже купила справочник для поступающих в вузы, чтобы посмотреть, какие экзамены сдают в театральный. Но мама сказала: «По-моему, лучше выбрать что-то более реальное. Получишь высшее образование, хорошую профессию и тогда уже будешь заниматься искусством». Я была вынуждена с ней согласиться, хотя со временем надеялась переубедить.
Училась средненько, но в старших классах осознала, что с моими знаниями и отметками будет трудно поступить в хороший вуз, и взялась за ум. У мамы не было возможности платить за мое обучение, я могла рассчитывать только на «бюджет». И постаралась — получила очень высокие результаты на ЕГЭ.
Когда заканчивала одиннадцатый класс, опять завела речь о театральном, но мама наотрез отказалась отпустить в Москву: «Как ты будешь жить одна? И на какие деньги? Это тебе не Чаплыгин!» Уговорила идти в какой-нибудь вуз в Липецке. Мол, поучишься, заработаешь денег, а там будет видно. Может, и попробуешь поступить на актерский. Выбор вузов в областном центре был невелик — политехнический, педагогический, финансово-экономический. Я остановилась на последнем. Поступила на «финансовый менеджмент и маркетинг» — заочное отделение. Училась прилежно, и хотя не собиралась становиться маркетологом или экономистом, была одной из лучших на курсе. Параллельно работала, копила деньги на Москву. Знала, что обязательно туда уеду.
Так продолжалось три года. Наконец собралась довольно приличная сумма, которой, как мне казалось, должно было хватить на первое время, и я тут же взяла билет до Москвы. Вступительные экзамены давно закончились, но меня это не останавливало. Слишком долго ждала этой поездки и боялась потратить деньги на какую-нибудь ерунду! Мама отпустила, хотя, конечно, волновалась за дочку. Я никогда не жила в большом городе, всю жизнь провела в тихой провинции, где ничего не происходило и все знали друг друга.
Москва встретила не слишком ласково — дождем и холодным ветром. Выйдя из здания Павелецкого вокзала, я невольно поежилась. Впрочем, на «теплый прием» и не рассчитывала. Стояла поздняя осень, и в чужом огромном городе никто не ждал. Разве что две девчонки, уехавшие из нашего Чаплыгина с населением в двенадцать тысяч человек раньше меня. С одной я переписывалась. Собравшись поступать в театральный институт в столице, предложила снять комнату «на троих». Землячки, ютившиеся на двух койках в подмосковной общаге, согласились.
Помочь мне в Москве было некому, но это не пугало. Наоборот, была полна радостных ожиданий: «Наконец-то мечты начинают сбываться! Надо только устроиться и хорошенько подготовиться к вступительным экзаменам».
Позвонила с вокзала девчонкам. Мы встретились, купили газету объявлений и почти сразу нашли подходящий вариант: комнату в «двушке» на Можайском шоссе. Вторая комната не сдавалась, стояла закрытой, то есть фактически мы сняли отдельную квартиру. Правда, в наших «хоромах» не было никакой мебели, а на огромном окне — хотя бы простеньких занавесок, но нас это не смутило. Тут же поехали на Черкизовский рынок, купили надувные матрасы, подушки, одеяла и постельное белье. Окно заклеили туалетной бумагой. И зажили на новом месте.
Убирали по очереди, готовкой практически не занимались: перекусывали и бежали по делам. Вечером падали на матрасы и тут же засыпали. У всех был тяжелый график. Я устроилась официанткой в ресторан недалеко от нашего дома. Он был достаточно модным и дорогим. На кухне и в зале царил идеальный порядок, персонал ходил по струнке. Еда была очень вкусной, у нас даже пекли свой хлеб. В конце дня он часто оставался, и я уносила несколько булочек. На работе кормили, но за пределами ресторана питалась как придется, и хлеб очень выручал. Денег вечно не хватало — Москва город дорогой. Зарплата была маленькой, не спасали и чаевые — их оставляли далеко не все клиенты.
Вообще, нам было запрещено брать еду, остатки полагалось утилизировать. В ресторане я не могла нарушить запрет, там повсюду висели видеокамеры, но когда их выбрасывали на улицу, что-то я потихоньку забирала. Рука не поднималась выкинуть продукты. В памяти были свежи воспоминания о голодном детстве, очередях за хлебом, в которых мы с мамой стояли часами.
Поначалу в ресторане было интересно. Я попала в совершенно новую и незнакомую среду, и коллектив подобрался хороший. Но все время находиться на ногах и в состоянии стресса было тяжело, я очень уставала. Работала по графику «сутки через двое». В первый выходной просто спала, во второй немного приходила в себя и снова заступала «на вахту».
Постепенно начала чувствовать, что сдают нервы. Видимо произошло своего рода профессиональное выгорание. Клиенты попадались разные, некоторые вели себя нагло и бесцеремонно. Старалась не реагировать, но сохранять спокойствие было нелегко. Иногда кровь вскипала не на шутку. Я девушка гордая и свободолюбивая, не переношу грубости, а официант не может пререкаться с клиентами.
Продержалась месяца три и перешла в другой ресторан на должность хостес. Вроде бы стало легче, но и у этой работы были свои минусы. Большую часть времени я просто сидела и скучала — ждала посетителей. Между тем наступила весна, пора было готовиться к экзаменам. И я уволилась.
Залезла в соцсети, стала искать такие группы, где ребята делились опытом поступления в театральные вузы. Наткнулась на очень интересную девушку — Оксану Горностаеву, выпускницу ВГИКа. Она охотно давала советы всем желающим. Оксана и помогла подготовить материал — абсолютно бескорыстно. Я поступила в Щепкинское училище.
Мама так обрадовалась! Даже заплакала. Финансово-экономический я не бросила, ездила в Липецк сдавать сессии. Учиться на заочном было несложно. Вся учеба происходила перед экзаменами, к которым я готовилась за несколько ночей. Дошла до последнего курса, но диплом маркетолога так и не получила. В то время репетировала Грушеньку в «Братьях Карамазовых». Педагоги по актерскому мастерству говорили, что отвлекаться нельзя, у меня очень трудная и ответственная роль. Я послушалась и недоучилась, о чем теперь иногда жалею. Раз уж потратила столько времени, должна была довести дело до конца...
Занимались мы в Щепкинском с утра до ночи. Иногда еще подрабатывали на разных вечерах и праздниках. У меня, правда, не было в этом большой необходимости — появилась поддержка: мужчина, с которым я познакомилась еще в Чаплыгине. Имя называть не буду. Он возник в моей жизни, когда мне было пятнадцать лет. Пытался ухаживать, а я его побаивалась и избегала. Мой поклонник был старше, взрослый самостоятельный человек.
Он не упускал меня из виду. Отслеживал — где я, что я. В Москву переехал раньше, и как только и я там оказалась, сразу нашел через общих знакомых. Возобновил ухаживания. Поначалу не подпускала его слишком близко, но он не сдавался и со временем сумел к себе расположить. Мы стали встречаться. Узнав его ближе, я влюбилась. Стали жить вместе, по-семейному. Он снимал в Москве двухкомнатную квартиру.
До этого у меня уже был достаточно долгий роман с одним парнем — моим ровесником. Начался в школе. Расстались мы еще до того, как я перебралась в Москву. Но это была первая любовь, незрелая, полудетская! А я искала защиты и поддержки, ведь выросла в окружении женщин и всегда тосковала по мужскому плечу. Отца рядом не было, и этот человек в каком-то смысле его заменил. Он был таким сильным и надежным! С ним я ничего не боялась. В Чаплыгине избегала, а в Москве восприняла иначе, потому что чувствовала себя здесь не совсем уверенно.
Наверное, он неплохой психолог. В любом случае очень умный и обаятельный мужчина, который знает, как понравиться женщине. Моя история была ему хорошо известна: что я беженка из неполной и бедной семьи, которая вынуждена торговать на рынке, чтобы хоть как-то выжить, — и, видимо, он все это учел. Проявлял себя как необыкновенно благородный человек, заботящийся исключительно о моем счастье. Первое время у нас все было хорошо, потом, по мере развития моей актерской карьеры, начались проблемы.
В кино я дебютировала еще студенткой первого курса — в телевизионном фильме «Новогодний детектив». Сыграла эпизод с Сергеем Маковецким и была поражена, какой он доброжелательный и воспитанный человек. Ничего особенного от меня не требовалось, но я все равно ужасно волновалась, ведь моим партнером был прославленный артист. Сергей Васильевич сделал все, чтобы я не зажалась, чувствовала себя комфортно, и после съемки подошел и поблагодарил: «Юля, большое спасибо! Было приятно с вами поработать!» Я так растрогалась.
Позже, поучаствовав в разных картинах, поняла, что актеры старшего поколения отличаются необыкновенно уважительным отношением к партнерам и вообще ко всем участникам съемочного процесса. В этом смысле не меньше Сергея Васильевича Маковецкого мне запомнился Леонид Вячеславович Куравлев, с которым я уже на четвертом курсе снималась в фильме «Весь этот джем». Тоже очень волновалась — как же, первая главная роль, да еще в большом кино! И с Куравлевым боялась встретиться на съемочной площадке. А он оказался добрейшим человеком, очень помогал. В паузах подзывал, что-то рассказывал. Первое время не верилось, что я на равных общаюсь с великим артистом, которым восхищалась в детстве.
Кстати, после этого фильма я и взяла сценический псевдоним Юлия Франц. Примерно до двадцати пяти лет была Дзуцевой. Мою фамилию все время перевирали, не могли правильно выговорить или написать. Перебирала разные варианты, больше всего почему-то понравилась Франц. Документы я не меняла.
Поступая в Щепкинское, собиралась работать в театре. А ближе к концу учебы поняла, что кино манит больше, хочу сниматься. Наверное, если бы кто-то из театральных режиссеров проявил заинтересованность и пригласил в свой коллектив, я бы не отказалась, но у нашего курса почему-то было очень мало показов. И я сделала ставку на кино.
Гражданский муж отнесся к этому крайне негативно. В его представлении в кино все спят друг с другом, актрисы — сплошь распутницы. Он постоянно возмущался: «Не понимаю, как можно целоваться с чужим человеком! Лежать с ним в постели, изображать любовь!» Я объясняла, что любовные сцены никак не соотносятся с реальной жизнью. Для актера поцеловать партнера — все равно что плюшевую игрушку. Он не слушал.
К сожалению, многие мужчины ведут себя как собственники. И мой, видимо, хотел все держать в своих руках и боялся, что не сможет меня контролировать, если стану сниматься. У артистки кино непредсказуемый график, ненормированный рабочий день. А он очень властный человек, привык доминировать. С одной стороны, сильный характер — это вроде бы хорошо. Женщин привлекают такие мужчины. Но я не выношу диктата. Если пытаются подчинить или как-то ограничить — взрываюсь, протестую. Особенно если у противоположной стороны нет никаких причин так себя вести. Я не давала мужу поводов для ревности, и проследить меня ничего не стоило. Зачем надо было так давить?
На съемочной площадке у актера голова занята совсем другим, особенно в конце смены, когда все валятся с ног от усталости или промерзли до костей, потому что двенадцать часов работали на морозе. В такой момент все мечтают только о том, чтобы отдохнуть и согреться. Даже если приходится изображать неземную страсть!
Такая ситуация была в фильме «Гоголь. Начало». В первый же съемочный день пришлось сниматься в очень откровенной постельной сцене, где главный герой спит сразу с двумя женщинами. Гоголя играл Александр Петров. По сюжету он одержим эротическими видениями и в одном из них занимается любовью с помещицей Елизаветой Данишевской, которую играла Таисия Вилкова, и русалкой Оксаной, которую играла я.
Съемки проходили на севере, в Псковской области, в конце октября — то есть практически зимой. Декорация не отапливалась, пар шел изо рта. А мы изображали любовь втроем абсолютно голыми и думали только о том, как быстрее отстреляться и согреться. Но дубль следовал за дублем. Наш режиссер Егор Баранов очень требователен в работе и от актеров добивается максимальной отдачи.
До этого я не играла ничего подобного и была просто в шоке. Меня, правда, предупреждали, что по сценарию предполагается эротическая сцена, но я не думала, что именно с нее и начнут, и не успела подготовиться. Как только пришла на площадку, сразу раздели догола и уложили в постель. Там мы с Петровым и познакомились:
— Здравствуйте, Юля!
— Здравствуйте, Саша!
— Вы извините, сейчас надо будет сыграть дикую страсть.
— Да-да, я понимаю.
Петров — замечательный партнер, вел себя очень достойно, воспитанно. С ним хорошо работалось. Если бы не холод, наверное, все прошло бы замечательно.
Самое смешное, что после выхода фильма меня спрашивали:
— У вас был роман с Петровым?
— Да нет, мы просто партнеры.
— Разве можно сыграть ТАКОЕ, не будучи любовниками?!
Люди не верили, что это всего лишь кино. Многие не в состоянии отделить иллюзию от реальности, исполнителей от их персонажей. Может, поэтому и возникают такие ситуации, когда на актеров переносят какие-то черты их героев и обвиняют в несуществующих грехах?
С гражданским мужем мы были вместе шесть лет. То расставались, то сходились вновь. Периодически случались достаточно бурные сцены. Мы люди горячие, у обоих есть кавказская кровь — у меня осетинская, у него дагестанская. Но каждый раз причина ссоры была одна и та же: он не хотел, чтобы я снималась в кино, уговаривал бросить профессию. В его представлении женщина в первую очередь должна быть женой и матерью, сидеть дома, вести хозяйство. А я не могла отказаться от того, к чему шла много лет, что так тяжело далось!
Обычно наши конфликты заканчивались тем, что я уходила к Оксане Горностаевой. Вскоре он появлялся, просил прощения, уговаривал вернуться. Я соглашалась, и через какое-то время все повторялось. Однажды стало ясно, что так больше продолжаться не может. Думаю, наши отношения были обречены с самого начала. Мы слишком разные люди.
Разрыв дался нелегко нам обоим. Все-таки нас связывали несколько лет совместной жизни, в которой были не только ссоры и взаимные претензии, но и любовь. Я благодарна ему, он много для меня сделал, прежде всего — помог найти отца.
На протяжении долгих лет папа был для меня недостижимой мечтой. Я ждала его возвращения, представляла, как он когда-нибудь приедет и скажет: «Юлечка, родная! Как же я по тебе соскучился!» Девочки всегда тянутся к отцам, а мне приходилось нелегко и так хотелось, чтобы он защитил от невзгод, нападок злых людей. Я не винила его в том, что он пропал, думала, что так сложились обстоятельства и папа не знает, где мы. Если б жили в нормальных условиях в одном городе, он обязательно появился бы.
Повзрослев, решила его найти. Еще в школе написала в передачу «Жди меня», но ответа не получила. Возможно, мое письмо не дошло до редакции или попало не в те руки. Оказавшись в Москве, решила продолжить поиски. У моего гражданского мужа были знакомые в силовых структурах, которые и нашли отца по нашей просьбе. Как только дали телефонный номер, я ему позвонила. Он отреагировал достаточно сдержанно, но я чувствовала его волнение. Как поняла впоследствии, это очень закрытый человек.
Договорились встретиться в кафе. Отец пришел с дочкой от второго брака — Таней. Сейчас она студентка, а тогда была подростком. Хорошая девочка, способная, мы с ней общаемся. Видимо, взял ее тогда в качестве поддержки — понимал, что не очень красиво выглядит в глазах дочери: ведь это я его нашла, а не он меня. Наверное думал, что скажу: «Как мог так со мной поступить?» Но я ни в чем его не упрекала, и он сам стал сбивчиво объяснять, что не мог приехать, потому что серьезно заболел. Помочь нам не имел возможности. Оказывается, папа знал, где мы с мамой живем.
Стали общаться, в основном по телефону. Я каждый раз чувствую, что отцу до сих пор передо мной неловко. Несколько раз была у него в гостях, познакомилась с родственниками. Осетины, кстати, сразу узнают во мне свою.
Отцу, конечно, нелегко переключиться с маленькой девочки, какую он знал когда-то, на взрослую женщину. Возможно, он испытывает чувство вины передо мной и мамой. Они виделись один раз. Мама вела себя приветливо, по-дружески, а папа волновался и смущался. Я рада, что его нашла, но боюсь, между нами уже не возникнет настоящей близости. Слишком много времени упущено...
Мама переживала за меня, когда я рассталась с гражданским мужем. Пыталась помочь. Но как такому поможешь? Взрослых людей не переделать. У меня характер тоже не сахар, если что-то решила, уже не отступлюсь. Для актрисы, кстати, это неплохое качество. В нашем деле успеха добиваются только упорные.
После училища пришлось все начинать с нуля, ходить по актерским агентствам и киностудиям, раздавать свои фотографии и просить: «Посмотрите, пожалуйста, может быть, я вам подойду?» Обычно отказывали, но я не сдавалась. Ходила и ходила, каждый день. После картины «Весь этот джем» в моей карьере наступила достаточно долгая пауза. Наконец стали предлагать небольшие роли в сериалах.
Я, конечно, припозднилась с актерской профессией. В Щепкинское поступила в двадцать один год, а двадцать два — предельный срок для девушек. Потом жалела, что упустила столько времени, могла бы раньше начать работать. Но когда попадаешь в театральный вуз, не отдаешь себе отчета в том, как все устроено в мире театра и кино. И не задумываешься об этом, потому что испытываешь такую эйфорию! Мечта сбылась, и дальше все будет прекрасно!
Так думают практически все студенты актерских факультетов. И это большая ошибка. Несколько лет они живут необыкновенно насыщенной и интересной жизнью, а потом выходят за порог альма-матер и понимают, что никому не нужны! Конкуренция в нашем деле огромная. Я была готова к трудностям, потому что прошла достаточно нелегкий путь. Но если у меня будет ребенок и он захочет пойти в актеры, попрошу хорошенько подумать, прежде чем совершать этот шаг.
Поворотным в моей карьере стал сериал «Универ. Новая общага». Кастинг был очень долгим и трудным. Пробы продолжались полгода. Я уже думала, что ничего не выйдет, но меня утвердили. Играть мою Вику было интересно. Она живет по плану, в котором все расписано по пунктам: карьера, удачный брак, дети. Я совершенно другая. Конечно, стремлюсь к определенному росту и саморазвитию, но не пытаюсь вычислить, что будет со мной через пять лет, и выстроить по определенной модели свою жизнь.
О замужестве всерьез не задумываюсь. Никогда не было такой цели — найти мужа и устроить пышную свадьбу. Некоторые девушки испытывают панику в моем возрасте: «Уже двадцать восемь, а я еще не замужем!» А мне комфортно одной. Конечно, хочется семью, детей, и я уверена — все это будет, но считаю, что не нужно торопить судьбу, осознанно искать, что-то организовывать. Всему свое время. И для карьеры не так уж плохо быть свободной. По крайней мере, никто не пытается навязать тебе свое понимание мира. Я уже на этом обожглась.
У меня нет какого-то идеала мужчины. Но в отношениях важны честность и взаимное уважение. И еще я должна чувствовать, что меня любят. Известная формула «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей» в моем случае не работает. Такое отношение меня, наоборот, отдаляет. Богатых, откровенно говоря, я побаиваюсь. По-моему, большие деньги всегда связаны с большими проблемами.
В последнее время со стороны обеспеченных мужчин участились попытки завоевать мое расположение, но я не вижу искреннего желания пообщаться со мной как с человеком — только как с героиней популярного сериала. Считаю, что это несерьезно и неискренне. Конечно хорошо, когда в доме достаток, но гораздо важнее настоящая любовь и взаимопонимание. Я, наверное, не смогла бы выйти замуж по расчету, за нелюбимого. И вообще привыкла полагаться только на себя. К счастью, добилась определенного положения, много работаю и получаю неплохие гонорары. Даже купила квартиру и перевезла к себе маму.
Всегда мечтала обзавестись собственным жильем. Как только начала сниматься, стала откладывать деньги. На всем экономила и с годами скопила не очень большую сумму, позволившую купить однокомнатную квартиру в старом панельном доме. Ремонт не сделала, не хватило средств, и обстановка у меня достаточно скромная. Ничего, будет у нас и новая мебель, а когда-нибудь, глядишь, и другая квартира. Мы с мамой умеем ждать.
Я всегда хотела, чтобы она жила со мной. Мама приезжала, но не так часто, потому что работала и не могла оставить бабушку. Та уже давно неважно себя чувствовала, а прошлым летом ее разбил инсульт, и мама за ней ухаживала. По удивительному совпадению я приехала их навестить перед самой смертью бабушки и успела с ней попрощаться.
Для мамы это было ударом. Они всю жизнь прожили вместе, практически не расставались, только когда бабушка на два года уезжала из Душанбе. Я решила, что маме нужно срочно сменить обстановку. И вообще пора отдохнуть — сколько можно работать? На следующий день после похорон увезла в Москву. Мама говорит, что я ее спасла. Конечно, душа еще болит, но вдвоем все равно легче.
Первое время было непривычно жить с мамой. И странно слышать: «Юля, надень шапку! Простудишься!» Хотелось ответить: «Я взрослая! И в состоянии решить, как одеваться!» Но мама не может не заботиться о своем ребенке. Для нее я всегда буду маленькой. Она и накормить пытается! Объясняю, что на меня не надо готовить: ем на работе и поздно прихожу, а на ночь наедаться ни к чему, — не слушает! Зато в квартире порядок и уют, мне спокойнее, когда она рядом.
Мама смотрит мои фильмы и сериалы. Я не могу видеть себя на экране, все раздражает, все не так, а ей нравится большинство моих ролей. Она была и на премьере фильма «Гоголь. Начало» (Катя тоже приезжала) и просто влюбилась в нашего режиссера Егора Баранова. Я сама его обожаю. Он большой молодец!
Нам хорошо вдвоем. Ни мама, ни сестра не спрашивают меня, когда выйду замуж, потому что я пресекаю подобные разговоры. Ничего не загадываю и не строю никаких планов. Будет так, как будет.
Жизни я не боюсь. Знаю, если Небеса и посылают какие-то испытания — значит, так надо. Нам дается столько, сколько мы в силах вынести, чтобы стали сильнее и мудрее...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки отель The St. Regis Moscow Nikolskaya.
Подпишись на наш канал в Telegram