Виделись мы с Валентином Иосифовичем урывками — то у меня гастроли, то у него репетиции. Он часто звонил, говорил, что скучает. Гафт относился ко мне очень нежно, а я перед ним преклонялась. Можно ли назвать наши отношения любовью? Не знаю...
С Валентином Иосифовичем Гафтом мы познакомились в 1981 году. Я была состоявшейся певицей, лауреатом «Золотого Орфея» и международного конкурса в Дрездене. На фестивале «Братиславская лира» получила специальную премию. Совсем молоденькой удостоилась звания заслуженной артистки. Пока моя карьера шла в гору, личная жизнь летела под откос. Мы с мужем Юрой Генбачевым, джазовым барабанщиком, прожили вместе восемнадцать лет. В этого веселого с густыми черными бровями музыканта влюбилась с первого взгляда. Поженились совсем юными. Вместе переехали в Москву. Здесь я окончила ГИТИС, отделение режиссуры массовых представлений. Вначале с мужем на пару работали в джаз-оркестре Кролла, потом меня пригласил Паша Слободкин в свой коллектив «Веселые ребята».
Когда я начала сольную карьеру, в репертуаре появился хит Давида Тухманова «Белый танец». На всех танцплощадках страны эта песня звучала в моем исполнении. Перед гастролями в Германию ее перевели на немецкий язык. Я придумала номер: пока пианист наигрывал мелодию, спускалась в зал и приглашала какого-нибудь зрителя на вальс. Случился настоящий фурор — мало того что слова понятны публике, еще и танец с солисткой можно заполучить! Но когда позже позволила себе пригласить мужчину на концерте в Москве, на меня настучали и потом за дерзкую вольность очень ругали. Руководство все время предъявляло претензии: то закройте грудь, товарищ Резанова, то прикройте ноги! Тогда было категорически запрещено выступать в мини-юбках или, не дай бог, без бюстгальтера.
Жизнь наша с Юрой была богемно-артистической: вечно на чемоданах, по съемным квартирам. Куда пригласят — туда и летишь. Как два перекати-поля: он в одну сторону, я в другую. Естественно, случалось всякое. И измены, и обиды. Но мы умели различать главное и всегда прощали друг друга. А тут, видно, пришла пора: собрались разводиться всерьез. Я осталась в нашей квартире, Юра перевез вещи к другу. Вот такая предыстория нашей встречи с Гафтом...
Как-то днем во Дворце культуры ЗИЛа на «Автозаводской» разучиваем с музыкантами новую песню. Помню, что одета была скромно — клешеные брючки, привезенные из-за границы, и кофточка под горло. А на втором этаже в это же время репетировали артисты «Современника». Видимо, снимали там помещение. Я пою на сцене в микрофон, ансамбль играет, колонки грохочут во всю мощь. Все поглощены работой. Периодически кто-то из актеров театра появляется на балконе и с любопытством на нас поглядывает. Репетиция закончилась. Вдруг вижу — по проходу к сцене направляется высокий широкоплечий мужчина. Подошел, смотрит на меня снизу вверх. Валентин Гафт! Он был невероятно элегантен в черном свитере и твидовом пиджаке. А голос! Ну разве можно спутать его с каким-нибудь другим? От смущения даже зарделась. Он смотрел прямо в глаза.
— А если мы встретимся и где-нибудь посидим?
— Вы знаете... Занята... Не могу... — растерялась как девчонка. Резко развернулась и ушла за кулисы.
Приезжаю домой. Не успела переступить порог — звонит телефон. Мой знакомый Владимир Гилевич работал конферансье в «Москонцерте».
— Светлана, как жизнь? Как дела? — начал он издалека. — Слушай... С тобой очень хочет познакомиться Валентин Иосифович. Он мне рассказал о вашей встрече. Ты не против, если дам твой номер?
Оказывается, Гилевич дружил с Гафтом.
— Ну ладно... — поколебавшись, разрешила я.
На следующий же день раздался звонок:
— Вы меня помните? Мы виделись во Дворце культуры.
— Конечно помню.
— Хочу вас пригласить на мой спектакль «Три сестры». Завтра подходите к шести на Чистые пруды.
«В конце концов, — подумала я, — поход в театр ни к чему не обязывает».
Меня посадили очень близко к сцене. Когда Вершинин — Гафт произносил горькую фразу «Счастья нет, не должно быть и не будет для нас...», наворачивались слезы. После спектакля он вышел проводить до машины и галантно преподнес букет. Кажется, эти цветы ему вручила зрительница, когда Валентин Иосифович выходил на поклоны. Я поблагодарила за прекрасный спектакль, попрощалась и уехала. Если честно, думала, что на этом знакомство и закончится. Но очень скоро он опять позвонил: «Светлана, что вы делаете сегодня вечером? Свободны? Отлично. Тогда жду вас в ресторане «София» на площади Маяковского». Долго выбирала, в чем пойти. Надела обувь с высокими каблуками — иначе рядом с Гафтом казалась бы крошечной. Поехала в ресторан на метро.
В зале все посетители сразу же стали глазеть на нас. Валентин Иосифович блистательно солировал, рассказывал о театре, постановках, ролях. Очень хотелось поддержать серьезный разговор о проблемах русской сцены, но боялась ударить в грязь лицом. Поэтому лишь молча кивала. А вскоре поняла: Гафту-то как раз и нужна была не собеседница, а слушательница. Реже — зрительница. Он расспрашивал о «Трех сестрах» — что чувствовала, что переживала. Я объясняла, что меня потряс мост, горбатый, тяжелый, на котором Вершинин и Маша в последний раз обнимаются. В том, что до слез тронули те самые слова «Счастья нет и не должно быть», признаться постыдилась. Еще подумает — сентиментальная дурочка, не так понимает Чехова.
Одним словом, Гафт очаровал. Знаменитый артист! А какой умный! Ну почему я не театралка? Тогда ему было бы куда интереснее со мной говорить. Хотя и окончила когда-то театральную студию в Волгограде, давно жила в другом мире: вокруг кипела концертная жизнь.
И я стала ходить на спектакли «Современника» — восполнять пробелы. Вокруг сидели особенные зрительницы, по их разговорам поняла, что они смотрят весь репертуар по многу раз. Дамы живо обсуждали, как «сегодня особенно хороша Неелова», что «черную блузку с пышными рукавами для Маши шил сам Зайцев», а «Вершинин Гафта — это просто гениально».
Театральные «университеты» давались мне с трудом. Помню, как мучилась на «Вишневом саде». Спектакль показался очень затянутым, тоскливым. Я чуть не заснула от скуки. Гафт играл Фирса и на сцене появлялся мало. Вот если бы у него была главная роль! Естественно, потом страшно расхваливала постановку Валентину Иосифовичу.
Он ухаживал так галантно, так старомодно! Однажды отправились в гости к Володе Гилевичу, тому самому конферансье. У станции метро Валентин Иосифович подсел ко мне в машину, и мы поехали в Матвеевское. Володя закатил пир горой. Стол ломился от угощения. Друзья выпили и распушили передо мной хвосты: один про концерты со знаменитостями хвастается, другой рассказывает про театр и кино. Володя, кстати, не забывал нахваливать друга:
— Света, а ты видела «Гараж»? Это же чудо — «Изумрудная моя, яхонтовый вы мой»! А «Тайну Эдвина Друда»? А «Черную курицу»? Валя изумительно сыграл Короля сказочного подземного царства. Не правда ли?
— А вы знаете, — перехватил инициативу Гафт. — «Гараж» стал для меня судьбоносным. Председателя кооператива должен был играть Ширвиндт, но он отказался в последний момент...
— И слава богу, ты сыграл гениально! — воскликнул Гилевич.
Он сыпал названиями фильмов, а я только завороженно кивала. К стыду своему, видела далеко не все.
— А я в кино еще и пою, — сообщил Гафт. — Так что в некотором роде я тоже исполнитель. Как и вы...
Ну разве можно устоять против такого напора? Тут у девушки голова и закружилась.
Ушли от Гилевича за полночь. Валентин Иосифович попросил отвезти его к маме. Гита Давыдовна жила на Хорошевском шоссе. Адрес ее я уже прекрасно знала: иногда возила туда Гафта, но чаще — на набережную Тараса Шевченко к его дому. Прощаясь в машине, в первый раз поцеловались.
Прошло какое-то время. Валентин Иосифович пригласил меня к себе: «Я покажу отрывок из фильма, где пою. Очень важно ваше мнение как певицы». Его однокомнатная квартира находилась в жилом крыле высотки, где гостиница «Украина». Обстановку я назвала бы холостяцкой: импортная стенка, диван и телевизор. В проеме прихожей висел металлический турник, Гафт периодически на нем подтягивался. Под диваном лежали тяжелые гири. Едва переступили порог квартиры, он сразу же перешел на «ты»: «Потрогай мои мускулы!» — попросил, скинув пиджак. Валентин следил за своей фигурой, считал, что хорошая физическая форма — главное в мужчине, а особенно в актере. Рельефные мышцы были его гордостью. Он даже позировал известным фотографам с обнаженным торсом.
Гафт сам накрыл на журнальный столик — бокалы с шампанским и легкая закуска, мне как гостье не позволил помочь. Мы сели рядом на диван. Он поставил кассету с фильмом «О бедном гусаре замолвите слово», промотав на эпизод, где полковник Покровский исполняет романс: «Я пережил и многое, и многих. И многому изведал цену я...» Была поражена, насколько точно и верно он поет! И голос у него хороший, баритон с характерной хрипотцой. Я сделала комплимент, ему было приятно. Валентин Иосифович рассказывал, что эта роль — командира, покорившего немало городов и женщин, но вместе с тем одинокого, не имеющего домашнего очага, — писалась специально для него.
Потом Гафт воодушевленно рассказывал о своем детстве. Его семья жила на улице Матросская Тишина, там все рядом: тюрьма, больница, рынок. Он иронично называл это место «миром в миниатюре» и говорил: «Я ездил тогда на улицу Горького, как сейчас в США. В другую вселенную». Интерес к театру у Вали проснулся в четвертом классе. В школьной самодеятельности играл женские роли, надевая парик. Когда ему в драке выбили два зуба, с ужасом подумал: «Как же я стану артистом?» На экзамен в Школу-студию МХАТ пришел с золотой фиксой и в красной рубахе. Так он и читал «Василия Теркина», приблатненно сверкая зубом. Вместе с ним поступала Татьяна Самойлова. На экзамене ее попросили кричать «Пожар! Пожар!», стушевалась, и будущую кинозвезду не приняли. Она билась потом в истерике на лестнице.
Валя смеялся, рассказывая, как его мама, узнав, что студенты вот уже вторую неделю на занятиях лишь хлопают в ладоши, стала умолять сына не говорить об этом знакомым: мол, что за учеба такая? «Она почти не видела меня на сцене, а в фильмах, которые показывали по телевизору, я казался ей очень худым и страшным...» — качал головой Гафт.
Смотрела на него во все глаза и не могла поверить в реальность происходящего. Неужели мы сидим рядом, близко-близко, и все это ироничный, умный человек рассказывает именно мне? Уже не было сомнений: я влюбилась...
С того самого вечера мы стали встречаться. Когда он гостил в моем доме, я вскакивала утром, готовила завтрак. Гафт, сидя за кухонным столом, читал с вдохновением текст роли, над которой работал. На мне, как на зрительнице, проверял реакцию: «Как ты думаешь, а если тут взмахну рукой? Или лучше опустить голову?»
Вначале думала, что это игра, но скоро, к удивлению, поняла, что Гафт при всей известности и популярности был страшно неуверенным. На премьерах часто терялся и от волнения не мог произнести ни слова, становился неуклюжим. Рассказывал мне, как в Театре сатиры еще совсем юным, оказавшись на сцене с Папановым, Аросевой и Зеленской, от волнения зацепился за что-то и чуть было не рухнул в оркестр.
Мы ни от кого не скрывались. Однажды утром выходим из дома, а навстречу — Золотухин. Мы были соседями, я жила в четвертом подъезде, он — в третьем. Мужчины поздоровались. Валера вопросов задавать не стал, но все понял. Когда потом сталкивались, хитро подмигивал: «А Гафта куда дела?»
Я по-прежнему ходила на все Валины спектакли. Однажды он познакомил меня с Петром Щербаковым, с которым вместе играл в «Балалайкине и Ко». Щербаков заулыбался и долго тряс мою руку, а потом через Гафта слал приветы. Валентин с удовольствием передавал его слова: «Как хорошо, что ты с этой девушкой встречаешься! Такая красивая!» Мы действительно были отличной парой: я — хорошенькая, тоненькая, всего пятьдесят восемь килограммов. И он — высокий, мужественный, с профилем патриция.
Но если Щербакову я понравилась, то Екатерина Васильева встретила в штыки, когда Гафт привел меня во МХАТ. Мы смотрели постановку, в которой она играла. После спектакля подошли поздороваться. Васильева холодно кивнула и демонстративно повернувшись ко мне спиной, что-то стала говорить Вале. Я постояла рядом и отошла, чтобы не мешать. А потом выяснилось, что Васильева устроила ему разнос: «Что это? Да кто она такая? Певичка какая-то! Актрис же вокруг полно!» И зачем он передал ее слова? Я долго переживала: может, не так одета была, может, следовало сразу же сказать ей какой-то комплимент?..
Как бы то ни было, Васильева попала в больное место, я и сама часто думала: «Столько вокруг актрис красивых и в театре, и в кино. Почему он меня выбрал?» Но оказывается, я была не первой певицей в его коллекции. До меня Гафт чуть не женился на Эльмире Уразбаевой. Однажды признался, что практически повторил «прыжок из окна невесты» гоголевского Подколесина.
Валентин Иосифович говорил об Эле с восхищением, вспоминал, какая она потрясающая исполнительница, какие изумительные стихи писала. Уразбаева приехала в Москву из Узбекистана, была одной из первых ведущих «Голубого огонька». Какое-то время выступала с оркестром Олега Лундстрема. Эля была эрудиткой, училась на филологическом факультете МГУ, изучала иностранные языки. Они с Гафтом решили зарегистрироваться. Но вот беда, Уразбаева собралась эмигрировать в Америку. В день бракосочетания в квартире Эли собрались гости, чтобы всем вместе отправиться в ЗАГС. Невеста в белом свадебном платье и фате ждала жениха, но тот не пришел и свадьба не состоялась. «Зачем мне эта Америка? — вспоминал Валя. — Если бы она здесь осталась, все пошло бы нормально. — Они так и не объяснились. — Надо было позвонить, а я струсил. Нехорошо поступил... До сих пор себя ругаю». Было видно, что его мучила совесть. Спустя время Гафт нашел Уразбаеву в США, позвонил и попросил прощения.
Зачем он рассказал эту в общем-то не очень красивую историю? Может, чтобы я не строила особых планов насчет наших отношений? Не знаю. В принципе о своих женах Гафт говорил мало, предпочитал отшучиваться: «У меня была красивая первая жена, и вторая...» — при этом меня поражали его грустные глаза. Даже когда смеялся, они оставались печальными. Какая-то тайна его мучила. Не везло большому артисту в личной жизни.
Мы были уже достаточно близко знакомы, а он оставался, я бы сказала, стеснительным и неуверенным в себе. Я долго обращалась к нему на «вы» и далеко не сразу смогла назвать просто Валей. Гафт редко признавался мне в любви, говорил комплименты. В основном рассуждал о театре, ролях, гастролях. Рассказывал, как идут репетиции нового спектакля. Слова «Искусство», «Театр», «Кинематограф» произносил именно с большой буквы. Один его поклонник остроумно расшифровал фамилию Гафт: Государственный Академический Феноменальный Театр. К себе Валентин Иосифович относился иронично, но по отношению к сцене это не допускалось.
Валя никогда не опаздывал на репетиции или съемки. Это было исключено! Всегда меня торопил, поглядывая на часы, когда подвозила его к театру. И не выносил непрофессионализма. В случае его проявления мог дойти до бешенства. Когда снимался в «Чародеях» по Стругацким, его буквально вывела из себя Александра Яковлева. Она часами гримировалась, а все актеры ждали ее появления. И вот однажды Валя не выдержал и оставаясь в образе Сатанеева, в ярости стал душить партнершу прямо в кадре. Та еле отбилась.
Я постепенно открывала его для себя. С удивлением обнаружила в человеке, писавшем едкие беспощадные эпиграммы, нежную, ранимую душу. На экране он столько раз становился злодеем, а в жизни оставался очень застенчивым. Всегда был недоволен собой. После спектакля обычно сетовал, что сыграл отвратительно. Пока мы ехали в машине домой, выслушивала длинный монолог, как он бездарен. Я успокаивала, говорила, что все прекрасно. Потом привыкла к этому однообразному и несправедливому самоедству.
Но как только он чувствовал, что разговор становится слишком серьезным, тут же переводил его на шутку. Однажды я спросила:
— А кто-нибудь обижался на тебя за ироничные стихотворные опыты?
— Были случаи, — ответил он. — Михаил Рощин написал злой ответ:
У Гафта нет ума ни грамма —
Весь ум ушел на эпиграммы.
Но больше ему нравились строчки Ролана Быкова:
Мой нежный Гафт,
Мой нервный гений,
Храни тебя Господь от тех,
Кто спровоцировал успех
Твоих незрелых сочинений.
Он не любил пафоса и разговоров о себе. Помню, спросил:
— А ты думаешь, у меня нет серьезных стихов? Хочешь, прочитаю из ранних?
— Конечно!
И он с совершенно серьезным лицом продекламировал:
— Ну вернись ко мне, вернись,
Детства розовый кусочек.
Мама шепчет мне: «Пись-пись»,
И я писаю в горшочек.
Гафт был равнодушен к алкоголю. Бокал шампанского — и все! Я привыкла, что в артистической богеме любили после спектакля расслабиться. А Валя шутил: «Я даже с Марчелло Мастроянни не стал пить!» Однажды они действительно встретились за кулисами в Берлине. Мастроянни увидел в руках у Вали бутылку кефира и предложил отхлебнуть из его фляги коньяку, но тот отказался.
Я хорошо знала, что такое артисты театра, как трудно им живется. Благодаря роману с Борей Хмельницким часто бывала в их компаниях. Тогда все выпивали — много и часто. А что еще делать? Зарплаты маленькие, сериалов еще не снимали. Актеры вечно в долгах, и Гафт не стал исключением, в деньгах очень нуждался: у него были больная старенькая мама, сестра. А еще взрослой дочери помогал. Признавался с горечью: «Я не могу назвать себя хорошим отцом. Почти никогда не был рядом...»
Когда мы ночевали на Тараса Шевченко, замечала, что он очень напряжен и словно чего-то боится. Далеко не сразу узнала, что в том же подъезде, но двумя этажами выше обитали его бывшая жена балерина Елисеева с дочкой Олей. Окна их квартиры, как и Валиной, выходили во двор. Инна Сергеевна знала, в какое время Гафт уходит на репетицию, и следила за ним в бинокль.
Тогда на экраны только вышел фильм «Москва слезам не верит». Там есть сцена, где героиня Веры Алентовой уходит от любовника, которого играл Олег Табаков. Вначале он смотрит в глазок, а потом быстро выпускает ее на лестничную площадку. Могла ли я представить, что сама попаду в такую же ситуацию?! Мы выбирались из Валиной квартиры по очереди. Он тоже разрешал мне выйти, только посмотрев в дверной глазок. Я спускалась в лифте и бежала к машине, стоявшей неподалеку. Заводила мотор и ждала, когда Гафт стремительно вынырнет из подъезда, подняв воротник плаща. Везла Валю на репетицию, а потом ехала по своим делам. Можно сказать, была его личным шофером. Мне казалось это диким — в конце концов мы взрослые свободные люди! Зачем прятаться, соблюдать конспирацию, если все давно в разводе? Когда спрашивала об этом, Гафт морщился как от зубной боли: «Она меня достает...» Непонятно, почему он не переехал из этого дома?
Валя старался об экс-супруге не говорить, твердил лишь одно: «Я ее никогда не любил...» Думаю, та обладала ужасным характером, устраивала скандалы. А еще у Елисеевой в заложниках была его любимая дочь. Спустя годы мне попалось фото бывшей Валиной жены — очень красивая женщина с надменным лицом. Я тут же вспомнила, что видела ее когда-то на одном из концертов. Выступал Эдвард Радзинский — тогдашний муж Инны Сергеевны, а она танцевала. Елисеева из обеспеченной семьи, папа — лауреат Сталинской премии. Как утверждают злые языки, из-за Гафта она и оставила Радзинского. Когда в 1973-м родилась Оля, ушла из балета, чтобы воспитывать ребенка. По словам Вали, они расстались, как только родилась дочь. Понятия не имею, были ли они официально разведены, но когда мы познакомились, жили отдельно. Я даже не знаю, была ли эта квартира его. Лишних вопросов не задавала. Одно было понятно: Гафт боялся бывшей супруги и старался с ней не пересекаться. По этой причине и с дочкой не очень интенсивно общался.
Оля с отцом, гордившимся ею, сохранила теплые отношения, хотя и взяла при получении паспорта фамилию мамы. Она ходила в хореографическую школу при Большом театре, потом ее приняли в Кремлевский балет, еще училась на балетмейстера в ГИТИСе. Валя рассказывал мне, что дочь думала стать актрисой, он, в принципе, мог устроить ее в театральное училище, но не хотел пользоваться блатом. И Оля пошла по стопам матери. «У нее были комплексы, несчастная любовь, — говорил Гафт. — Я очень переживал...»
Однажды Валина бывшая жена все-таки поймала меня в объектив своего бинокля. Я тогда носила привезенную из Германии короткую курточку, сшитую из кусочков кожи желто-лимонного цвета. И вот Елисеева при встрече Гафту говорит: «С кем ты связался? У нее вся куртка драная, в заплатках! Тогда уж сам купи ей шубу нормальную!» Он мне все это со смехом пересказывал. Стало обидно — куртка моя была очень модной.
Не знаю, повлияла ли на него именно эта история, но Валя вскоре решил сделать мне щедрый подарок. Когда я уходила от него домой, кинулся на кухню и вынес пятилитровую банку в виде петуха. Оливковое масло было страшным дефицитом по тем временам — видимо, ему кто-то из поклонников презентовал. Я пыталась отказаться, но Гафт настоял, мало того — сам галантно отнес в машину. Долго этот петух стоял у меня на подоконнике, даже когда масло в нем закончилось...
Но если с бывшей женой Вали мы так и не встретились, то с будущей — Олей Остроумовой — случайно пересеклись на одном театральном вечере. Я дружила с Натальей Гундаревой, с которой познакомилась через Ирину Дегтеву, поклонницу, «перешедшую» от меня к Наташе. Ира стала незаменимой в семье Гундаревой и Михаила Филиппова, она водила машину и всюду возила Наташу, прекрасно готовила и убирала. Словом, пришлась ко двору. С легкой руки Филиппова Ирину даже стали называть их «приемной дочкой». Вроде бы Наташа устроила ее в театр костюмершей, чтобы она пенсию потом получала. Ира была с Наташей до конца ее жизни.
Однажды звонит Ирка: «Свет, мне так тяжело ехать из Подольска, а Наташа хочет пойти в ВТО, там какой-то творческий вечер. Отвезешь ее, ладно?» С такой просьбой она обращалась ко мне не раз. Мы прекрасно ладили с Гундаревой и с удовольствием всюду ходили вместе. Я за ней заехала, и мы отправились на Арбат. В ВТО устроили вечер Михая Волонтира. Он уже себя неважно чувствовал, коллеги решили его поддержать. И вот сидим мы в зрительном зале. Слева от меня Ольга Остроумова, а справа Наташа. Мы с Гундаревой разговариваем, смеемся, хлопаем. С Ольгой мы не были знакомы. Мне, кстати, она очень нравилась как актриса, особенно в фильме «...А зори здесь тихие». Златокудрая красавица! Вдруг замечаю, что как ни повернусь в ее сторону, натыкаюсь на пристальный взгляд. Не на сцену смотрит, а на меня! Я еще подумала: «Что она так смотрит?» А у нас с Валей самый разгар романа. Видимо, Ольге об этом кто-то сказал, и она не скрывая любопытства разглядывала новую пассию Гафта. Я же не знала тогда, что познакомились они на съемках рязановского «Гаража» и что Гафт с тех пор был в нее влюблен.
Возникли ли у них уже отношения или только зарождались? Во всяком случае, они долго присматривались друг к другу. И когда спустя много лет поженились, я была рада за Валентина Иосифовича и Ольгу. Мне кажется теперь, что они — идеальная пара. Пережили четыре официальных развода на двоих. А самое главное, их поздняя любовь настоящая, проверенная временем...
После концерта мы с Гундаревой поднялись наверх, там был устроен банкет. «Займи места, я сейчас приду», — сказала Наташа и пошла за кулисы благодарить Михая Волонтира и других артистов. Сижу за столом, уже принесли закуски. Наташа входит в зал, вдруг замечает две телевизионные камеры: «Свет, поднимайся. Уезжаем!» Она не любила, когда процесс еды снимали — тут ни расслабиться, ни рюмочку пропустить, сидишь в напряжении. И я ее повезла домой.
Прошло время. Наташа тяжело болела. Я навещала ее в клинике. Дегтева за ней ухаживала, буквально не отходила от постели. Увидев меня, Наташа всегда улыбалась. Вдвоем с Ирой мы сажали ее в кресло и вывозили в парк. Сидели долго на лавочке и разгадывали кроссворды. Самое удивительное, что Наташа угадывала все на раз! Как мне ее не хватает...
Но продолжу свой рассказ. Мы встречались с Валентином Иосифовичем уже года полтора. Виделись урывками — то у меня гастроли, то у него репетиции. Он часто звонил, говорил, что скучает. Гафт относился ко мне очень нежно, а я перед ним преклонялась. Можно ли назвать наши отношения любовью? Не знаю... Тогда мне очень хотелось в это верить.
Расстались мы по моей вине, вернее — по глупости. Ездила я в ту пору на стареньких «жигулях» и стояла в очереди на пятую модель. И вдруг звонок из профкома: «Света, срочно вноси деньги! Иначе автомобиль отдадим другому». Машина тогда стоила пять тысяч. Хватилась считать заначку — двух тысяч не хватает. Ну, а к кому первым делом с такой просьбой обратиться? Конечно к любимому! И, наивная дура, я позвонила Гафту в театр. Его к телефону подозвал администратор.
— Валя, ты одолжишь две тысячи? — и не в силах сдержать эмоции, счастливым возбужденным голосом продолжаю: — Представляешь, машина пришла, пятая модель!
На том конце провода воцарилось молчание... Потом слышу — шуршит провод. Вдруг кто-то зовет Гафта на сцену, видимо шла репетиция. Он что-то промямлил, типа:
— Я подумаю, решу... перезвоню потом. — Короткие гудки.
Зачем нужно было его просить? Но с упорством маньяка вечером снова звоню ему уже домой, он не берет трубку, на следующий день набираю на Хорошевку. Мама говорит: «А Вали нет. Он в Ленинграде». И опять звоню, звоню, звоню. И все с прежним результатом. И тут доходит: я-то просила у него взаймы, а он, наверное, подумал, что — за любовь...
Денег на машину одолжил Володя Мигуля. Не успела до конца фразу сказать, как он перебил: «Света, подъезжай на Садовое кольцо к сберкассе. Я тебя там буду ждать». И дал нужную сумму, даже не спросив «Когда вернешь?» Хотя у нас не было никаких отношений, просто дружба...
Прошло какое-то время. Звонит Гафт как ни в чем не бывало: «Я купил машину!» Он всегда мечтал об автомобиле. Мы встретились, Валя с гордостью распахнул передо мной дверь новеньких «жигулей». Мы сидели рядом, только местами поменялись: он — за рулем, я — на пассажирском кресле. Водил он, надо признаться, плохо. Стал рассказывать о своих новых работах, репетициях, был в приподнятом настроении. Я, как всегда, его молча слушала, иногда кивала. Мы старались не вспоминать о том инциденте. Мне кажется, Гафт был настроен возобновить наши отношения. Но не получилось. Это свидание стало последним. Я наконец-то поняла, что любви там никакой нет. Все кончилось...
Он исчез из моей жизни. Случай с машиной расставил все точки над i. Меня задело не то, что не дал денег — все поняла бы, а то, что стал скрываться. Но в сложившейся ситуации была виновата только я. Он просто не знал, как себя вести. Прямо отказать не мог. А потом, наверное, у него были комплексы: дарил цветы — чужие, масло оливковое — тоже кем-то ему презентованное. И услышав от меня «одолжи денег», растерялся — тут надо было отдавать свое. А я-то, наивная, считала: «У нас отношения. Любовь. Кого еще просить о помощи?»
Я не ожидала отказа еще и потому, что в моей жизни встречались щедрые мужчины. С Муслимом Магомаевым нас познакомил «Золотой Орфей», который проходил в Болгарии. Я выиграла на этом международном конкурсе певцов первую премию, а Муслим там выступал в качестве звезды. Магомаев нравился всем женщинам без исключения. По-рыцарски галантный, благородный. Он сразу обратил на меня внимание, у нас завязался роман. Однажды в Москве я пошла в магазин. Сижу на банкетке, примеряю туфли. Достала из сумочки кошелек, положила рядом с собой. Взяла в руки очередную пару. Оборачиваюсь — кошелька нет, а там вся моя зарплата! Возвращаюсь в слезах домой. Звонит Муслим:
— Света, ты где? Я тебя жду.
— У меня все деньги украли, даже на такси нет ни рубля... — рыдаю в трубку.
Магомаев прислал за мной своего водителя на «Волге». И чтобы я не расстраивалась, компенсировал пропажу — дал ровно столько, сколько умыкнули воры. Вот такой благородный поступок...
Прошло лет десять после нашей последней встречи с Гафтом. У меня были поклонники — и знаменитые, и красивые. Но полюбила простого бас-гитариста. Когда Валерий брал в руки инструмент, сердце замирало. Он был очень внимательным, добрым и заботливым. Мы поженились, и наконец-то я стала счастливой...
Летом 2002-го узнала из новостей, что дочь Гафта покончила с собой. Страшная история: Оля оставила предсмертную записку, в которой рассказала, что к уходу из жизни ее подтолкнули невыносимые отношения с матерью, годы унижений и оскорблений! Она писала, что не хочет жить в аду. Ужасно, что сделала это Оля накануне дня рождения отца! Бедный Валя! Теперь я понимаю, что творилось в его душе, как он страдал, как пытался не навредить своему ребенку. Ведь Елисеева, вымещавшая свои жизненные неудачи на дочери, мстила и за его уход из семьи.
После этой беды я видела Валино интервью по телевизору. Он постарел, осунулся. Рассказывая об Оле, твердил: «Не уследили, не уследили...» Гафт потом долго болел, почти три года, часто лежал в больнице. В Интернете нашла стихи, которые Валентин Иосифович написал после этой трагедии. Очень берут за душу:
Ах, если бы она была жива,
Я все бы отдал за нее, все бросил.
Слова, слова, слова, слова, слова.
Мы все их после смерти произносим.
И пишутся в раскаяньи стихи,
Но в глубине души навеки будут с нами
Грехи, грехи, грехи, грехи, грехи,
Которые не искупить словами...
Я читала и плакала, вспоминая фразу его Вершинина: «Счастья нет, не должно быть и не будет для нас...»
Ты осознаешь, что любил, лишь тогда, когда пережитое уходит далеко-далеко. Возвращаешься мыслями в те годы, и если тебя эти воспоминания волнуют, значит, все было не просто так...
Как-то я по делам оказалась на Чистых прудах возле «Современника». Читаю афишу: название «Кто боится Вирджинии Вульф?», а внизу фамилии — Валентин Гафт и Галина Волчек. Мне очень захотелось увидеть Валентина Иосифовича. Купила два билета: себе и мужу. Мы с Валерой сидели в шестом ряду. Как только Гафт появился на сцене, почувствовала, что у меня давление поднялось. От его пронзительной игры слезы лились рекой весь спектакль. В конце актеры, взявшись за руки, вышли на поклоны. Я подошла близко к сцене, протянула Гафту букет и свой новый диск. Вначале он, увидев меня, растерялся, потом улыбнулся и прошептал: «Спасибо...»
Подпишись на наш канал в Telegram