Актриса Мария Голубкина делится размышлениями, как современному родителю не отстать от своих детей. Ее дочери Насте двадцать один год, сыну Ване семнадцать.
— Дети растут. Приближается их взрослая жизнь, предстоит выбор профессии. Не одним днем это делается и происходит совсем иначе, чем во времена моей юности. Сейчас нельзя сказать: я буду тем-то и тем-то. Через два года может все измениться. Даже не в плане твоих ощущений, а в плане изменений в жизни. Если взять последние пятнадцать лет, то мы видим, как с каждым годом все стремительнее меняется компьютерная среда, а с ней и человечество. Моя дочь как бы выбрала профессию. Почему «как бы»? Потому что я по-английски не смогу воспроизвести, как это звучит. А в переводе не понимаю.
— А своими словами?
— Боюсь, навру. Короче, я не знаю, что это такое. Пока Настя учится в университете, у нее все хорошо.
Раньше я думала, что только мои дети учатся в Англии, а оказалось, что там много русских. Из тех семей, которые могут за это платить. Вкладывать в образование — самое правильное, это знают уже все родители моего возраста. И почти все они так или иначе на него копят.
Как-то спросила своего сына Ваню:
— А что для вас по-настоящему круто? Для нас когда-то в твоем возрасте считалось круто носить джинсы «Райфл».
— Признаком крутости до сих пор являются шмотки. Чтобы можно было повыпендриваться друг перед другом.
— А образование?
— Ну, это не обсуждается, это само собой разумеется.
Я тут обнаружила у сына рюкзак одной известной французской марки. Из дерматина. Ваня слова такого не знает. Объяснила ему, что это кожа молодой ощипанной Чебурашки. Думала, его обманули на китайском рынке, барахло какое-то подсунули. А Ваня говорит: «Мама, эта вещь стоит шестьсот евро. Я на нее долго копил». Осмотрела ее всю. Какой-то вшивый рюкзак из дерматина. Только что с логотипом.
Пошла в магазин, в корнер марки. А там висят вещи для детей и подростков — куртки, джинсы. Я-то думала, что это бренд для взрослых баб, как еще недавно было! Смотрю — такие же рюкзаки, как у Вани. Спрашиваю:
— А что это за дерматин?
— Это не дерматин, а специально обработанный лен, — отвечают мне.
— Он столько стоит?
— Да.
Ванькин рюкзак оказался еще одним из самых дешевых в магазине. И это предмет мечтаний подростка, на который он копит деньги! Правда, я тоже когда-то копила на джинсы. Это нормально. Но для их поколения круто — хорошо учиться, а не просто хвастаться, в какой ты дорогой школе.
Когда я училась, считалось круто быть двоечником. Это подразумевало, что ты находишься в оппозиции — идешь против течения и тебе все пофиг.
У меня был одноклассник Ваня Микоян, который ходил с крысой на плече и ирокезом на голове. Но когда сдавали письменный экзамен по математике, я с удивлением заметила, что он сдал работу раньше всех.
— Ты что, разбираешься в математике?
— Да, я вообще-то собираюсь на мехмат.
То есть он это скрывал, потому что тогда считалось не круто быть отличником.
С одной стороны, то, о чем я говорю, вроде бы ерунда. А с другой — это тенденция, которую нельзя не заметить. За последнее время очень многое изменилось. Не зря эта французская марка, созданная для взрослых, переориентировалась на подростков.
В московских бутиках я давно не была. А тут зашла, начала искать футболку для сына и увидела, что вещей стало больше в разы. Это не магазин, а какой-то вещевой склад. И там все такое разноцветное!
Недалеко от моего дома открылся фудмолл, где, наверное, сорок ресторанов (или даже больше?), и все очень хорошие. И так во всем наблюдается какое-то дикое изобилие — не только вещей, еды, но и информации.
Поэтому дети не могут понять, чем им заниматься. Ваня хочет быть фотохудожником. Мы тут с ним об этом разговаривали, и оказалось, что у этой профессии несколько специализаций! И у каждой свое название.
— Как же детям что-то выбрать?
— Наверное, надо просто не торопиться, посмотреть по сторонам, «поводить жалом». А что касается изобилия всего и вся, то оно либо сведет нас с ума, либо абсолютно освободит. Ведь уже есть люди, которые сознательно сводят к минимуму количество вещей, пищи, информации. Они решили, что пора кончать с перепотреблением. Это же такая бездонная бочка, в которую сколько ни кидай, все равно будет мало.
В 1988 году мы с мамой поехали в Голландию. Это была моя первая заграничная поездка, еще при Советском Союзе. Сейчас когда детям рассказываешь, что в то время в магазинах из сладкого была одна сгущенка, и то не всегда, — они не верят. И вот мы приезжаем в Голландию. Она тогда выглядела гораздо скромнее, чем МЕГА в Химках. Голландцы жили как в деревне, да и сейчас в небольших европейских городах так живут.
И все равно я была потрясена, когда попала в их магазины. У меня снесло крышу от изобилия всяких жевак, джинсов, кроссовок. Денег особо не было, но всего хотелось. Когда мы вернулись в Москву, я недели две не могла прийти в себя. И не хотела на улицу выходить, потому что меня обуяло разноцветье. Такой перелом произошел в сознании. Я была шокирована.
— Получается, что богатство выбора — это не всегда хорошо?
— Мы же все вспоминаем, все, кто жили в СССР, как раньше было здорово и просто. Подруга моя любит рассказывать, как добыла однажды зимой чугунную ванну и два батона венгерской колбасы: «Иду я по улице, веревку прицепила и тащу ванну по тротуару. Снег же не убирали. Колбасу внутрь закинула. Иногда присаживаюсь на ванну, еду по льду как на санках и думаю, что по очкам выигрываю у мужа. Что он может противопоставить моей ванне и венгерской колбасе? Какие достижения?» Эти маленькие радости делали человека счастливым. Моя подруга еще две недели чувствовала себя чемпионкой, когда всем хвасталась своей добычей.
— Сейчас хвастаются брендовыми шмотками, дорогими автомобилями или просто размером банковского счета.
— Нет, молодежь меряется количеством мозгов. Смотришь на них и удивляешься. Друг моего сына, семнадцатилетний, учится в летном колледже. На летчика. И знает, куда он пойдет дальше. Почти все ребята говорят на иностранных языках.
Вчера слышу — Ваня разговаривает по-английски по телефону. Когда он положил трубку, спросила:
— Ты с Настей, что ли, говорил?
— Нет, с подружкой. Она в Москве живет. До этого ездила в Америку, тоже там училась, — как будто это само собой разумеется.
Сколько раз видела в аэропорту, когда пила кофе: подростки приходят в кафе и давай болтать по-английски! Время от времени переходя на русский, когда кто-нибудь звонит.
— Это рисовка?
— Я спрашивала Ваню:
— Это выпендреж у вас такой?
— Ну, отчасти да, но с другой стороны, просто прикольно.
Мне тоже всегда нравилось приезжать во Францию. Выходишь из самолета, кругом все говорят по-французски, а такое ощущение, словно ты у себя в Химках, ничего не изменилось. Потому что я говорю на французском и все понимаю. И это классно. Конечно, детям в кайф переходить с языка на язык.
— Ваня учится в какой-то особой школе?
— Он учился в Англии, там же, где и Настя. Четыре года, до недавнего времени. Это не я устроила — его папа. Я-то против была!
Но ребенка надо отпускать. Один мой приятель, взрослый дяденька пятидесяти лет, мне сказал: «Я тоже от родителей ушел в семнадцать. Ну, как-то косо, криво жизнь прошла, но ведь выжил!»
— Я думала, вы уже перебороли этот материнский страх. В свое время рассказывали, как отправляли Настю за границу.
— А как его можно перебороть? Тем более что Ване было двенадцать.
Это по-настоящему серьезная проблема — как взрослой матери отпустить детей и как без них оставаться. У психологов она называется синдромом опустевшего гнезда. Причем возраст ребенка не имеет значения. Одинаково тяжело и когда ему двадцать лет, и пятнадцать.
Оказалось, что борьба с этим синдромом происходит путем возвращения к собственной матери. Не скажу, что Лариса Ивановна была против, но не очень радовалась. Немного сопротивлялась первое время. Никто же не ожидал, что для меня это станет необходимостью. Объединение с собственной матерью существенно выручает в такой ситуации.
— Вы ведь много лет жили раздельно?
— Конечно, у меня была семья, дети. А тут я вернулась обратно. Но это вселяет надежду, что мои дети тоже ко мне когда-нибудь вернутся. Может, и внуков принесут. Что тоже хорошо.
Так вот, изобилие, с одной стороны, это тяжело. Но с другой стороны, человек ко всему привыкает. Только к холоду не может. Ко всему остальному — легко. И мы привыкаем к тому, что дети уезжают, а потом к тому, что возвращаются обратно. Мать тоже ко мне привыкает. Такой круг жизни.
— В эпоху потребления всего и вся у человека гораздо больше искушений и поводов для огорчения. Вам в этом смысле, наверное, проще. А как быть тем, у кого элементарно не хватает денег на красивую одежду и вкусную еду?
— Ну, я же тоже не хожу каждый день в дорогие бутики. Потому что просто абсурдно покупать футболку за тридцать тысяч рублей. Даже не потому что цена нереальная, а потому что эта футболка развалится после нескольких стирок. А вот те туфли, которые мы покупали тридцать лет назад, стоят у меня до сих пор. Им ничего не делается.
— Сейчас производители стараются, чтобы вещи быстрее изнашивались и выходили из строя, а мы покупали бы новые.
— Но откуда берутся эти ресурсы? Почему раньше такого изобилия не наблюдалось? Я не задаюсь вопросом, где наши деньги, дорогие читатели. Их можно накопить. Но почему столько всего повылезло? И не только у нас в России. В Европе то же самое — такой же карнавал красок и вал информации.
Очень много еды, очень много одежды и очень много хайпа. Сколько выложено фоток в «Инстаграме*» — невозможной красоты! И я думаю: либо это во что-то преобразуется и уйдет, причем довольно быстро, потому что человек ко всему привыкает, кроме холода. Либо нам все это надоест. Последняя тенденция «Фейсбука*» — самим себе не верить. Уже не круто призывать к чему-то. Лучше выкладывать котиков. И все переходят на котиков и экологию.
Недавно предложила подругам игру: «Давайте представлять, что нас ждет в будущем». И все начали выдвигать свои версии: третья мировая война, апокалипсис и прочее. «Нет, —сказала я. — Лет через пятнадцать или даже десять мы будем жить в экологических биопоселках. По всей планете. В городе будет жить не круто». Такие поселки уже есть в Литве и Подмосковье, и в них в деревенских домиках живут айтишники.
Думаю, модные бренды никуда не денутся и сумки из суперэкологичного льна, выглядящего как дерматин, тоже будут продаваться. Мы все станем ходить в домотканой одежде. Ее уже круто заказывать. Но я говорю о самом передовом классе, законодателях моды. Те, кто приедут из глубинки, наверное, еще захотят «Бентли». А те, кто стремится сверкнуть своими знаниями, будут покупать вязаные носки у бабушек, жить в экологичных домах, есть пророщенную пшеницу или другие злаки и ездить на великах. Собственно, такой образ жизни многие и сейчас уже ведут в мегаполисах, в том числе и в Москве. Она для России, так же, как Нью-Йорк для Америки, является законодателем трендов дальнейшего общего развития.
— А как в глубинке? Вы же много ездите по России и видите, как там живут?
— Да, я езжу по нашей стране с огромным наслаждением и радостью. Этим летом на Сахалине была с Ваней, прилетевшим из Англии. Он пребывал в тоске и печали по поводу того, что придется школу здесь заканчивать. А как иначе? Надо сдать ЕГЭ, чтобы была возможность поступить в российский вуз на бюджет. Мало ли как сложится жизнь и что он надумает через полтора года. Так все делают. Настя тоже ЕГЭ сдавала в свое время.
И вот пребывает он в грусти и печали. Типа в Англии все здорово, как ему кажется, а здесь нет. Хотя он там живет практически в деревне, пойти в выходные некуда. Вся жизнь проходит в школе. И вдруг я говорю: «Полетели на Сахалин. Меня пригласили на фестиваль телевизионных фильмов». Лететь девять часов. Ваня ужаснулся — такая даль. Я отвечаю: «А мы большие. Десять тысяч километров в длину и четыре тысячи километров в ширину. В Англии вашей такого нет, конечно».
На Сахалине было очень здорово. Нас опекали местные ребята, отвезли на рыбалку. И радовались:
— Только с вами и удалось выбраться! Мы на рыбалке не были лет пятнадцать.
— Понятное дело. Мы в Москве тоже в музеях не бываем. Они у нас под гостей.
Нашли замечательное место для пикника. Очень ухоженное, с беседками, кострищами. Местные удивились и опять обрадовались — ничего себе! Как цивилизованно у нас все выглядит! Короче, благодаря мне мой сын и коренные жители Сахалина узнали, как там здорово!
Я думаю, что это изобилие всего и вся, сконцентрированное в Москве, нужно просто распылить по всей России. Нас спасет то, что мы такие большие. Европа задохнется под горами своих футболок и кроссовок. Нас так просто шмотками не закидаешь! И у нашего народа столько фантазии! Оптимизм в меня вселяет и то, что среди современных детей принято хвастаться своим умом и знаниями.
— Не только брендовыми рюкзаками?
— Нет. Это для них как пенал купить. Мы когда-то в школе тоже хвастались пеналами, но это было не так важно.
И скорость перемещения внушает оптимизм. Я поразилась, как мы быстро долетели до Сахалина и быстро же вернулись. Раньше-то это было целое событие — смотаться в такую даль. Лет двадцать назад, когда в самолетах еще курили. И билет на Сахалин стоит столько же, сколько футболка в дорогом магазине. Тридцать тысяч. В бизнес-классе, конечно, дороже.
— Ване на Сахалине понравилось? Или он уткнулся в айфон и толком ничего не видел?
— При чем здесь айфон? Я тоже в него уткнута, даже больше Вани. «Фейсбук*» читаю. Смотрю, сколько мне лайков поставили в «Инстаграме*». И еще играю в одну дурацкую игру, сначала чтобы отдохнуть от соцсетей, а потом чтобы по ним заскучать.
— Ведете активную жизнь в соцсетях?
— Я считаю, что это естественно и не стоит выеденного яйца. Ребенок мой читает книги в своем планшете и делает клипы. Он умнее. Мои дети вообще умнее меня.
— Наверное, так и должно быть. Они — следующая ступень эволюции. Для чего мы их рожаем, как не для этого?
— В общем да. И когда вы, журналисты, спрашиваете про любовь, у меня это вызывает раздражение. Ну куда это годится? Когда у вас дети умнее, чем вы, как можно заниматься такой ерундой? Они над вами будут смеяться.
— А дети не влюбляются, что ли?
— Но взрослые ведь не играют в куклы, как дети? Надо как-то развиваться. Наука доказала, что мы все стареем. Начинаются проблемы со здоровьем. Морщины в этом смысле не проблема, куда серьезнее проблемы с суставами. Когда что-то скрипит, свистит. С возрастом становимся не такими энергичными, как раньше. У нас меньше сил. И молодиться стыдно. Просто стыдно.
Я считаю, что если мы хотим быть современными родителями, нам надо стареть. Радостно, весело. Не бороться с морщинами. Не доказывать, что мы моложе молодых. Занимать свое место и уступать им дорогу.
— А с какого возраста надо начинать стареть?
— Как только закончил взрослеть. Кто придумал, что надо быть все время молодым? Почему бы не запустить другой тренд? Что надо быть старым?
— В обществе сверхпотребления нельзя быть старым. Не для стариков выпускают все эти горы товаров.
— Да с ними уже перебор. Можно гнаться за одним оленем. Но когда мимо вас пробегает стадо, это невозможно. И вы же не охотник? Зачем вам торопиться, куда-то бежать, если можно стоять на месте и любоваться этой картиной? Созерцать?
Точно так же можно любоваться модным показом. Или просто закатом. Сейчас уже так много внешнего, что стоит обратить больше внимания на внутренний мир. Дети нам показывают пример, соревнуются, у кого больше знаний. И взрослые должны быть в тренде, чтобы они могли нас уважать.
Хочется быть интересной детям. А для этого нужно быть взрослее, чем они. Чтобы не подавлять, а вызывать интерес своими знаниями и опытом. Я же все-таки прожила дольше. Они меня должны спрашивать, как быть.
— Вы для своих детей авторитет?
— Это неверный вопрос. На него можно ответить только да или нет. Дело не в том, чтобы стать авторитетом, а в том, чтобы и самой себе быть интересной. И нам сейчас в нашем возрасте после сорока пяти нужно попробовать по максимуму сохранить мозги, а не свою природную красоту. Это бесполезно и бессмысленно.
У меня есть знакомый — сын моего друга. Ему двадцать три, но у него уже своя студия звукозаписи в Париже, недвижимость, которую он сдает. Для его поколения такая скорость в порядке вещей. Недавно девочка семнадцатилетняя сделала важнейшее открытие в генетике — и это уже никого не удивляет. Так вот друзья ему как-то стали говорить:
— Ты мог бы пресс накачать, улучшить форму.
— Могу, не вопрос. Но ведь ее надо поддерживать. А зачем? Качком я быть не хочу. Или должен им стать, чтобы вы похвалили? А что потом? На это надо тратить очень много сил и времени, а я не могу себе это позволить. И не понимаю зачем. У меня есть другие занятия.
И битва за молодость бессмысленна, если только у вас нет других занятий в жизни. В конце концов вставил зубы, волосы покрасил — и достаточно, ты уже молодой.
— Хорошо, с красотой понятно, а как сохранить мозги? Сбежать от цивилизации и вести здоровый образ жизни в экопоселке?
— Не знаю, каждому свое. Некоторые учат стихи или занимаются иностранными языками. Лев Толстой в восемьдесят лет выучил японский.
Глядя на наших детей, я поражаюсь. Такого потрясающего поколения подростков, как сейчас, не было никогда. У них столько энергии! Мне интересно, во что это все выльется и что победит — «жиробесие» или все-таки разум. По идее, должен победить разум. Мы же видим всех этих джобсов, гейтсов, цукербергов. Их все больше и больше. И жить все интереснее и интереснее.
У моего двоюродного брата Кирилла Ласкари ребенок совсем маленький, года еще нет. А моему Ване семнадцать. То есть я умнее, чем брат. У меня больше информации. А ему еще расти и расти! Зато его ребенок, наверное, будет обладать какими-то космическими знаниями и умениями. Если мозги не крякнут к двадцати годам. Кириллу тогда уже будет шестьдесят, старому пердуну.
— Сейчас уже младенцы тянутся к смартфону, выхватывают его из рук родителей!
— Коты скоро будут сидеть в Интернете! Вы не видели, как они смотрят телевизор? А как обезьяны играют на айпадах?
— К слову, о братьях наших меньших. Вы забросили свое давнее увлечение — лошадей?
— Ничего я не забросила. Но у меня всегда по сути была одна лошадь, Урал. Я к ней серьезно относилась, насколько хватало сил и времени, потому что принадлежу к старой советской кавалерийской школе и считаю, что лошадь — это не игрушка. Сейчас Урал живет у моей приятельницы. Она тоже серьезно относится к лошадям. А многие в них играют, как и в машины. Я так не могу. Главное, чтобы в молодом поколении не было этой игрушечности.
— Ваня увлекается клипами?
— Да, все время что-то снимает, монтирует. Они все сейчас что-то такое делают. Настя, правда, этим не интересуется. У нее даже нет страницы в «Фейсбуке*». Считает, что это для стареньких, как и «Инстаграм*».
— Где же она сидит?
— По-моему, нигде. Для ее поколения это уже не круто. Мы-то пытаемся их догнать, а оказывается, отстали безвозвратно! И чем Настя собирается заниматься, я вообще не понимаю. Это что-то связанное с людьми, с организацией.
— Бизнес?
— Скорее менеджмент, продюсирование.
— Свое будущее Настя связывает с Англией?
— Нет. У нее были планы на Гонконг — сейчас всем интересна Азия. Дочь одного нашего известного режиссера окончила университет в Москве, биофак. Какое-то время покопалась здесь со своими бактериями, а потом выиграла грант и умотала в Японию. Причем ей там дали квартиру, машину. Сразу, в двадцать три года. Это к вопросу о том, зачем здесь ЕГЭ сдавать. А затем.
Смотришь на детей и все время поражаешься, какие они молодцы. И завидуешь. Мама моя спрашивает:
— А где Ваня?
— На пьянку поехал. День рождения у подружки.
— Как ты можешь так говорить — «на пьянку»?!
— Мам, да я завидую!
Мне нравится, что я старше и могу им помочь. Предлагаю Ване:
— Хочешь, блинчиков напеку?
— Мам, ты стала как бабушка!
А что в этом плохого? Мне нравится быть такой. По-моему, прекрасно — смотреть, как играют котята, как растут твои дети. Надо этим любоваться. А вы спрашиваете, в кого я влюблена! Дура я, что ли, влюбляться?! Да дети меня засмеют, если стану говорить о таких вещах. Как не стыдно, взрослая тетя! Надо быть серьезнее.
— С кем сложнее — со взрослой дочерью или сыном-подростком?
— С Ларисой Ивановной. Во всяком случае, ей-то уж точно сложнее со мной.
— До сих пор вас воспитывает?
— Только недавно прекратила, глядя на меня. Я ей говорила — делай как я. И вообще у меня на одного ребенка больше, чем у тебя. Кого ты учишь? Я же не говорю Ване: «Помой голову». Почему ты мне это говоришь?
Конечно, иногда тоже прошу помыть голову, но не так, как она! Я Ваню не достаю. По крайней мере, стараюсь все обратить в шутку. Лариса Ивановна на меня посмотрела и тоже стала так себя вести.
Моему поколению выпал очень сложный переходный период: конец восьмидесятых — начало девяностых. Китайцы недаром говорят: не дай вам бог жить в эпоху перемен. Нынешнее молодое поколение родилось с гаджетами в руках, а мы их осваивали уже взрослыми. Сейчас меня увлекает «Плейстейшен». Недавно нас вез в такси один мужчина. Я сидела спереди, а сзади Ваня с другом. И они всю дорогу рассуждали о приставках четвертого и пятого поколений. Водитель их слушал и подхихикивал. Я спросила:
— А что вы смеетесь?
— Да у меня такой же пацан. Я вам так скажу — приставка это не страшно, можно купить. Сначала сидишь целыми днями и не можешь оторваться. Но через два месяца отпускает. Я подхожу к приставке раз в неделю, не чаще. Главное не запрещать, не бороться.
То есть водитель, взрослый дядя, сам играет в «Плейстейшен».
— Теперь вы тоже хотите попробовать?
— А как же! Все играют, а я что? С «Фейсбуком*» и «Инстаграмом*» вообще отстала, с приставкой тоже? Детям можно играть в приставки, а нам нет? Надо у них учиться и не отставать.
Еще хочу сделать футболку с портретом Волочковой. Она мне нравится. Главное в жизни — бить в одну точку, только тогда можно получить какой-то результат. Волочкова это умеет. Она прекрасно исполняет свою роль, поддерживает образ, работает над ним. Настолько всех достала своим шпагатом, столько раз его повторила, что постепенно это сделалось крутым.
— А какие кумиры у вашего сына?
— У Вани это рэперы. Однажды ехали на машине с моим другом, и зашел разговор про рэп. Ваня рассказал, что слушает, и этот дядя удивился: «Круто!» То есть мой сын очень хорошо разбирается в этой теме, знает историю, основных исполнителей. И это вызывает уважение. Как-то рассказал, что у нас в Уфе очень сильная рэперская тусовка.
— Откуда он знает? Ведь несколько лет провел за границей.
— Но в Москву-то приезжал. Вот на Сахалине не был. И никогда так далеко не летал.
Я вообще за то, чтобы развивать внутренний туризм. Смотрю в этом году «Инстаграм*» своих друзей и вижу, что очень многие путешествуют по России. На море поехали только те, у кого маленькие дети, а все остальные на Байкал, Алтай и куда-то еще. Выкладывают фантастические фотографии. Многим людям это уже интереснее, чем съездить на море.
И в Москве стало здорово, красиво и очень чисто. Я в восторге была в прошлом году от чемпионата по футболу. И не понимаю, чего еще можно хотеть от Собянина. Гуляю каждый день по Москве. Мне в принципе все нравится, все устраивает. Недавно разговаривала со своей подругой по поводу «ходынок»: «Знаешь, в каком случае я пойду на демонстрацию? Если она будет по профилю. Забастовка артистов, которым что-то где-то недодали. Как во Франции, где бастуют профсоюзы».
Летом у нас было несколько «ходынок». Я Ване перед одной сказала:
— Сынок, демонстрация завтра будет. Как на Корсике. Помнишь, мы с тобой там были?
— Смутно.
— Ты еще стакан уронил в ресторане, и я тебя отлупила.
— А, это помню.
— Так вот, можно пойти и получить по сусалам. Только надо понять — за что.
Открываю Интернет: «Выходите на демонстрацию, потому что мы все нищие, нищие, нищие!» Спрашиваю Ваню:
— Ты нищий?
— Нет!
— И я нет. Тогда не пойдем.
Сказали бы — выходите, артисты, которые не снимаются и хотят сниматься. Тогда мы пошли бы. А так зачем? Мы, конечно, не шибко богатые, но и не нищие.
— То есть обходитесь малым?
— Мне вообще немного нужно. У меня, например, уши не проколоты, и сережки я не ношу. Если бы проколола, возможно, пошла бы что-нибудь купила. А так — зачем деньги тратить? Кольца-перстни Насте отдала в качестве фамильных драгоценностей, переходящих от матери к дочери. Их мне папа ее когда-то подарил. Я ему однажды сказала: «Мог бы и побольше подарить. Все ведь дочери достанется».
— А машина у вас крутая?
— Нормальная. На ней легко припарковаться, и в то же время она не совсем микроскопическая. Мне такие нравятся, но они не для наших условий. Если бы я жила в Париже, купила бы себе маленькую. А у нас зима, снег, лед. Мне зимой вообще машина не нужна, я на ней не езжу.
— В Химках больше не живете?
— Живу в Москве, у мамы. Однажды наблюдала, как сосед пытался выехать из арки. Больно было смотреть. Возможно, хотела бы какую-нибудь шикарную машину, но когда у меня будет подземная парковка. Это как в центральном московском универмаге. Я зашла и поняла, что мне все нравится, но класть вещи уже некуда и ничего не нужно.
Ванин папа одно время сокрушался: «Что-то сын у нас слишком увлекается шмотками». Я как-то зашла на сайт Ваниной любимой спортивной марки в поисках футболки для него и поняла, что там все непросто. Народ голосует за футболки. Выбирает лучшие. У Вани, кстати, самый крутой рисунок. Это похоже на клуб по интересам. В старину по такому принципу объединялись люди, собиравшие открытки или фантики. И его папа был неправ, когда заметил, что сын повернут на моде. Я так и сказала Ване:
— Какая мода? У тебя куча треников. В этом смысле ты весь в отца. Тот тоже всегда в трениках ходил.
— Мам, но я и от тебя что-то взял. У меня треники стильные, брендовые. Папа ходил в простых.
— Вы тут заговорили об артистах, которым что-то недодали. Такое ощущение, что стали меньше сниматься. Это связано с более придирчивым выбором проектов? Избирательностью?
— Нет, я всегда не много снималась. Но во всем, что предлагали. У меня никогда не было каких-то предубеждений. Я и раньше говорила, что сериалы — наше все, а сейчас в особенности. Для артиста самое интересное, когда ты можешь «протянуть» роль, показать своего героя в развитии.
— Судя по всему, ваши дети не проявляют интереса к актерской профессии, по крайней мере пока. Хотя родители у них актеры. Это вы с Николаем постарались или так само получилось?
— Если у вас родители врачи, необязательно, чтобы вы стали врачом. Не всем нравится эта профессия. Хотя у врачей и актеров, как правило, складываются династии. Нет, у нас эта тема просто никогда не возникала. И в моей семье, когда я росла, тоже. Какие-то посторонние люди, которых в первый раз видела, могли сказать: «Ты будешь артисткой, когда вырастешь». Но это обычное дело. Взрослые любят спрашивать ребенка: «А кем ты будешь, когда вырастешь?» Да откуда он может знать?! Обычно отвечает первое, что приходит в голову.
Думаю, что в семьях, где дети становятся артистами, родители целенаправленно их к этому готовят. Берут на съемки, спектакли. Я случайно стала актрисой. Меня никто не налаживал в театр, никогда в жизни не говорил, что это лучшая профессия, которой нужно заниматься. И у папы моего, Андрея Александровича Миронова, такого тоже не было. Его мама, Мария Владимировна, хотела, чтобы он стал дипломатом. И для нее было расстройством, когда сын стал артистом. Хотя до этого занимался английским языком.
Сейчас, конечно, все другое — время больших возможностей. Какие они были у моего поколения в девяносто первом году? Мы знали, что будет дальше, когда поступали в театральный институт: как сложится наша жизнь, сколько мы проработаем до пенсии. А потом все разлетелось вдребезги.
В сентябре наш первый курс должен был ехать на картошку. Так было заведено. Приходим в институт, а нам говорят: «Какая картошка? Страна рушится!» Нам-то, молодым, еще было полегче, а старики просто умирали.
— Так все-таки что это значит — стареть?
— Стареть значит взрослеть. Не торопиться, не участвовать во всем подряд. И не жалеть, что мимо тебя что-то проносится. Знаете, смотрю в «Инстаграме*» на путешествующих — вот человек приезжает куда-то на отдых, вот выкладывает все свои дни, потом пишет, как грустно, что все закончилось, — и думаю: «Ха-ха, а я могу увидеть то же, что и он, и получить те же впечатления, лежа на диване!»
Когда-то ездила в Израиль в составе нашей делегации. Экскурсовод очень долго и настойчиво предлагал поездку в Петру, показывал красивые фотографии. Мы и так знали, что это такое, но из вежливости слушали, смотрели, переглядывались. Потом поинтересовались ценой. Он назвал:
— Пятьсот долларов с носа.
И режиссер Валентин Александрович Гнеушев замечательно сказал:
— Вы знаете, у нас такое прекрасное пространственное мышление и воображение, что мы уже все представили. Тем более что вы еще и картинки показали.
То же самое я чувствую сейчас в «Инстаграме*». И в большом магазине, и в ресторане. У меня такое прекрасное воображение, что необязательно куда-то ехать, что-то покупать или есть.
— В жизни помимо радости потребления есть и другие...
— Конечно. Поэтому я и говорю — надо стареть. Находить интерес в каких-то приятных мелочах.
— Блинчики печь?
— Да хотя бы пойти пешком погулять. Попить кофе. Не где попало, а в каком-то хорошем месте. Обойти разные кофейни, изучить, как его готовят, из каких зерен, сколько он стоит. И выпить неспешно. Через какое-то время выложить фотку в «Инстаграм*»: «Ребята, вот потратила время, но нашла фантастический кофе в хорошем месте. Рекомендую».
Стареть — не значит считать свои морщины. Самое смешное, что женщины, которые себе что-то накололи и навтыкали, не знают, что скоро это выйдет из моды. И самым современным трендом станет старость. Сейчас уже модно сохранять индивидуальность. А в одежде давно уже в моде винтаж. Волочкова ведь почему еще мне нравится? Она не оглядывается на мнение окружающих, дует в свою дуду. Пусть только ничего не меняет. И в восемьдесят лет делает шпагат.
Старость — наше все. Нужно не бежать, не спешить, получать от жизни удовольствие. Находить в ней каждый день поводы для радости и ценить то, что у тебя есть.
Отдельные индивидуумы уже поняли, что надо прекратить покупать бесконечные платья, сумки. Мне столько не нужно. Вот эту куртку подарила моя подруга Рита Митрофанова. Она выгорела на солнце, облезла в некоторых местах, но мне нравится. А маме моей — нет. Она говорит:
— Когда ты уже ее выкинешь?
— Никогда. Это митрофановский подарок.
Раньше Митрофанова всегда говорила: «Клянусь на сумке Шанель!» или «Клянусь на сумке Биркин!» И покупала себе дорогие вещи. Но пора понять, что это не круто. Она еще к этому не пришла. Выкладывает свои фотки в разноцветных очках. Ну, у нее такая забава. Но это уже какой-то позапрошлый век! Олдскул.
— Люди, родившиеся в СССР, наверное, не смогут сразу изжить эту тягу к красивым вещам. У нас так долго ничего не было.
— Но если мы хотим быть действительно современными и молодыми, надо стареть! Старость — не ругательное слово. Как не ругательные слова винтаж и антиквариат. Надо принимать себя и то, что тебе дано, с радостью и благодарностью.
Благодарим Конноспортивный клуб и Загородный комплекс «Отрада» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram