Когда Лотяну впервые дал почитать сценарий, не сказал, что рассматривает меня на роль Рады. Я поначалу пребывала в полной уверенности, что буду играть хорошую правильную героиню второго плана. Узнав, что он прочит меня на Раду, растерялась. Это не мое! Но на кинопробах Лотяну смог меня переубедить, внушил уверенность, что все получится.
— Мужчина неожиданно возник рядом, когда я ждала автобус на остановке. Возник и огорошил вопросом:
— Девушка, хотите сниматься в кино?
— В каком кино? При чем здесь я?
— Меня зовут Михаил Христофорович Бадиков, я — ассистент режиссера Эмиля Лотяну. На следующей неделе мы должны приступить к съемкам нового фильма, а героини до сих пор нет. Вы нам подходите. Не согласитесь принять участие в конкурсе на главную роль?
Не прошло и минуты, как к нам присоединился сам режиссер. Молодой человек в белом костюме с развевавшимся на ветру пиджаком направился в мою сторону. Лотяну исполнилось тогда всего двадцать девять лет. Он обладал бешеной энергией, которую незамедлительно обрушил на меня.
— Завтра же приезжайте на «Молдова-фильм». Спросите группу фильма «Красные поляны». Мы закажем вам пропуск.
Так произошла знаковая встреча, определившая мою дальнейшую судьбу.
От этого напора растерялась, я ведь даже не успела произнести ни да ни нет.
А теперь немного о моих родителях.
Папа прошел всю войну от звонка до звонка и окончив сельскохозяйственный институт, был направлен в Молдавию поднимать сельское хозяйство. Да и сам он был из крестьянской семьи, родом из Воронежской губернии. Они считались середняками, занимались кожевенным делом. Папа рано начал самостоятельную жизнь, уехал в город и всего добивался сам, пройдя путь от чернорабочего до руководящих постов и был награжден орденом «Знак Почета» за трудовые достижения.
А моя мама была из буржуазной семьи. Ее детство прошло за границей, часть семьи жила в Бухаресте, часть в Брюсселе. У мамы было пятеро сестер, она самая младшая. Кто-то так и остался в Европе и после присоединения Бессарабии к СССР оказался по другую сторону железного занавеса.
Мама училась в Ясском университете на медицинском факультете, но из-за войны не успела закончить учебу — оставался год до получения диплома. Одна из моих тетушек окончила Сорбонну, стала выдающимся юристом. Именно она настаивала, чтобы я пошла по ее стопам. Я окончила школу с хорошим аттестатом и будучи отличницей по жизни, отправилась поступать на юрфак в Кишиневский университет, где жили две другие мои тетушки. Пройдя собеседование, готова была сдавать экзамены. И вдруг такое предложение — сниматься в кино!
Я была домашним ребенком. Часть детства прошла с родителями в деревне, где они работали. Там все друг друга знали, было безопасно и прекрасно. Носишься целый день с соседскими детьми, играешь, кто-то из взрослых накормит, не дожидаясь пока мама вернется из библиотеки, где работала. Она в благодарность всех вокруг лечила, была врачом, как говорят, от Бога. А когда родилась моя сестра Фалина, я подолгу жила в Кишиневе у тетушек, они меня очень любили и переживая, наставляли: «Светочка, Кишинев — большой город, здесь живут разные люди, среди них полно жуликов. Будь осторожна, никому не доверяйся!»
И вот когда Лотяну с Бадиковым подошли ко мне на улице, у меня не оставалось ни малейших сомнений: «Жулики!» Что им от меня нужно? Какие съемки? Какая из меня артистка?
Я, как и все девочки в те времена, покупала в киосках «Союзпечати» открытки с изображениями известных актрис. (Очевидно, только Господь знал, что пройдет чуть больше года и в киосках появятся открытки с моим изображением.) Но на тот момент в голове не укладывалось: что общего у меня, девочки с хвостиком в скромном костюмчике и в очках, с этими невероятно красивыми артистками с длинными ресницами и красивыми прическами? И чтобы как-то отвадить двух настырных дядечек, решительно заявила: «Я поступаю в университет, — подумав, почему-то добавила: — Запишите номер телефона моих тетушек. Если они разрешат, я приеду на кинопробы».
На следующий день директор картины и второй режиссер с утра пораньше уже звонили в дверь. Весь двор тут же узнал: нашу Светочку пригласили сниматься в кино! Общее мнение было таким: кино — это клоака. Там запросто могут испортить жизнь юной девушке. Тем не менее под напором киношников мои строгие тетушки сопроводили меня на киностудию, которая располагалась неподалеку. Меня провожал чуть ли не весь двор. Все происходило стремительно: фото, кинопробы и утверждение на главную роль в фильме «Красные поляны». Поскольку мне исполнилось всего семнадцать, требовалось разрешение родителей. На тот момент они жили в Бельцах, куда Лотяну и отправился незамедлительно вместе с директором киностудии. Родители пришли в ужас. Папа пребывал в твердом убеждении: все артистки — гулящие девки, его дочери не место среди них.
— Я не разрешаю! — отрезал он.
Лотяну стал убеждать, как это интересно — сниматься в кино, как кардинально изменится моя жизнь, что меня ждет прекрасное будущее... Папа стоял на своем:
— Моя дочь получит нормальную профессию.
Но Эмиль Владимирович умел уговаривать. Первой сдалась мама.
— Мы хорошо знаем нашу дочь, мы же ей всегда доверяем, — сказала она папе. — С ней не случится ничего плохого, она серьезная девочка.
Тогда папа потребовал:
— Пишите расписку, что вы вернете мне Светлану в целости и сохранности.
И Эмиль Владимирович ее написал. Через неделю я была уже на съемочной площадке. Вот уж действительно пути Господни неисповедимы. Эти семь дней изменили мою судьбу.
В «Красных полянах» я играла дочь пастуха, у которой есть жених — деревенский парень, тоже пастух. Но все меняется, когда в село из города приезжает журналист писать об их трудовых буднях. Она не любит жениха, но понимает, что не в силах резко изменить жизнь. Вот такая грустная лав-стори на фоне социальных проблем деревни. Актер Григоре Григориу, с которым у меня впоследствии будет несколько совместных картин, в том числе и «Табор уходит в небо», играл грубого деревенского парня, Виктор Соцки-Войническу — хлюпика-журналиста. Сегодня Виктор живет в Париже, давно туда перебрался.
Съемки проходили в Карпатах. Отправились туда на машине, новеньком «Москвиче» Лотяну. Режиссер сидел за рулем, рядом — его девушка, я — на заднем сиденье. Ехали по серпантину, когда из-за поворота вдруг резко выскочила машина с надписью по борту «Дети». Справа пропасть, слева гора. Не погибли только благодаря молниеносной, звериной реакции Эмиля Владимировича. Он резко вывернул руль влево, машина перевернулась и застыла. Я не пострадала, а он сильно распорол стеклом руку, там на всю жизнь остался шрам.
Поставить машину на дорогу помогли проезжавшие мимо водители. Лотяну вернулся за руль, мотор завелся, поехали искать медпункт, где фельдшер, вытащив из руки осколки, сделал ему перевязку.
— Может, вам надо в больницу? — робко предложила я.
— Некогда, завтра съемка.
Вот таким было наше боевое крещение.
К вечеру мы добрались до деревни Вашковцы, гостиницы там не было, всех разместили по квартирам и на следующий день приступили к съемкам. Я очень люблю этот фильм. Недавно пересмотрела — прошло пятьдесят пять лет, но время его не тронуло. На фоне колхозных проблем — милая, чистая, первая любовь деревенской девчушки.
Поначалу мне приходилось тяжело. Вчерашней школьнице надо было осваивать премудрости актерской профессии прямо на съемочной площадке. Многое с первого дубля не получалось, а суровость Эмиля Владимировича меня расстраивала. В одной из финальных сцен — сцене прощания — я должна была снять с себя красные бусы и подарить их на память журналисту Андрею. Но у меня не получалось сделать это быстро и ловко, да еще одной рукой, так как на другой висел полушубок. Хотела от него избавиться, но Эмиль Владимирович не разрешил: только так и никак по-другому! Тесемки, на которых держались бусы, путались. Запорола несколько дублей, разревелась. Лотяну все больше раздражался и в какой-то момент взял первый попавшийся под ноги прут и стеганул меня. Из глаз брызнули слезы, а он громко скомандовал оператору: «Снимай!» От обиды или от страха в следующем дубле все получилось — сцена была снята. Это потом, гораздо позже я поняла, что Лотяну перфекционист, любыми способами будет добиваться того, что ему нужно по действию для фильма. Или, например, в одной из сцен надо было легко и быстро взбежать на горку. «Ты должна быть легкой и грациозной», — наставлял он меня. Но быть легкой и грациозной у меня не получалось. «Ты Бэмби! — кричал он. — Бэмби!» Я понятия не имела на тот момент, что это такой сказочный олененок. Один дубль, второй, третий... На мне были тяжелые резиновые игровые сапоги, и я по неосторожности сказала ему: «Мне в них неудобно бегать, вот если бы в туфельках...» Он рассвирепел, велел привязать к моим ногам тяжелые грузы — их использовали как противовес для съемочных кранов — и заставил меня целый час в них ходить. Когда их отвязали и прозвучала команда режиссера «В кадр, снимаем», на эту злосчастную горку не взбежала, а взлетела. Вот такие уроки актерского мастерства я, будучи неумехой, получала. Надо было привыкать к максимальной отдаче, к сосредоточенности на площадке, к умению носить игровой костюм независимо от того, удобен он или нет, нравится он тебе или нет. Надо было понять, что костюм — это часть образа и его надо сделать своим, как и роль, которую играешь.
Это были первые уроки отношения к профессии. Режим тоже был непростым. Вставала в четыре утра, шла на грим, надевала костюм. Оператор подгонял, начинали снимать, пока солнце не становилось слишком ярким.
На площадке Эмиль Владимирович всегда был деспотом, а после съемки становился полной противоположностью — нежным и заботливым, в общем, мамой, папой, сестрой, а если заболевала — то и врачом. Помню, снимали сцену под дождем, который нам обеспечивала поливальная машина. Вода ледяная, дублей множество, я переохладилась и простудилась. В итоге не на шутку разболелась. Эмиль Владимирович меня лечил, заставлял пить горячее красное вино с перцем. Для меня это оказалось непросто, но очень действенно, поправилась быстро. Бывает, в экстренных случаях и сегодня это практикую.
Родителей в свои проблемы я не посвящала, не хотела их волновать и расстраивать. Писала, что все хорошо и очень интересно, по большому счету так оно и было.
За роль Иоанны в «Красных полянах» я получила свой первый кинематографический приз на Всесоюзном кинофестивале из рук культового советского режиссера Марлена Хуциева. Это был приз «За лучший дебют». Он был своеобразным благословением в большую кинематографическую жизнь. А сам фильм «Красные поляны» удостоился награды «Приз зрительских симпатий» на международном кинофестивале в итальянском городе Пезаро.
— Родители посмотрели картину? Ваша игра произвела на них впечатление?
— Премьера состоялась в Кишиневе в центральном кинотеатре «Патрия», который сегодня носит имя Эмиля Лотяну. Все это было для меня необычно. Первая премьера в моей жизни! Казалось, что это сон. Присутствовали все: конечно же родители, сестра Фалина, вся родня, соседи, мамины подруги... Короче, пол-Кишинева. Эмиль Владимирович продумал до мелочей, как я буду выглядеть на премьере, готовил меня к ней. В стране был тотальный дефицит. Тетушки из Бухареста прислали изящную маленькую сумочку, а он включил связи и где-то на базе достал тончайшую шерсть серого цвета, сам придумал модель и нашел портниху, которая сшила мне платье специально для премьеры. Когда наряд — платье на бретельках и поверх него болеро — был готов, Эмиль Владимирович, окинув его придирчивым взглядом, понял: чего-то не хватает. Тогда в ювелирном магазине купил стразы и собственноручно их пришил. А еще достал китайские туфли-лодочки. На сцене я смотрелась на все сто.
На премьере боялась отпустить его руку, так нервничала. Но все прошло прекрасно, публика приняла наш фильм. А родители не смогли до конца осознать, что артистка, которая так хорошо вжилась в образ на экране, — их дочь. Тетушки были покорены Эмилем Владимировичем, боготворили его. По воскресеньям они устраивали большой семейный обед — белая скатерть, на столе серебряные приборы и любимые блюда Эмиля Владимировича. Он всегда был желанным гостем.
Конечно же, с юрфаком было покончено. Лотяну советовал поступать на актерский во ВГИК, но я трусила, страшно сомневалась в себе, а самое главное — не могла представить, что рядом не будет Эмиля Владимировича.
Кишиневская консерватория вместе с ЛГИТМиКом набрала экспериментальный русскоязычный актерский курс. На него я и поступила, сдав экстерном экзамены за первый год. Педагоги из Ленинграда постоянно приезжали в Кишинев, несколько раз в год, да и мы тоже ездили к ним на занятия в Ленинград, учились там по три-четыре месяца.
— И там вас заметили другие режиссеры. Советовались с Лотяну, когда вас пригласили сниматься в экранизации «Живого трупа»?
— Я была студенткой-третьекурсницей, когда позвонила второй режиссер киностудии «Ленфильм» легендарная Мария Иосифовна Давыдова. Она где-то случайно увидела фрагмент из «Красных полян» и предложила мою кандидатуру Владимиру Яковлевичу Венгерову, режиссеру фильма. Для меня это было событием — классика, Толстой, пьеса «Живой труп»! Цыганку Машу играли знаменитые русские, советские и западные актрисы. Мама поехала со мной, она никогда не была в Ленинграде — выдался шанс посмотреть город. На роль Маши режиссер Владимир Яковлевич Венгеров пробовал, кажется, всех известных актрис, в том числе Аллу Демидову, которая в итоге сыграла жену главного героя Лизу. А на роль Феди Протасова изначально был утвержден Алексей Владимирович Баталов. После моих фотопроб Венгеров прекратил вызывать других претенденток. Но впереди были кинопробы с легендарным Баталовым. Сыграла с ним одну из сцен и пришлась по душе Алексею Владимировичу. Меня утвердили.
В картине снималась часть труппы театра «Ромэн», встретили меня прохладно. Они не понимали: почему цыганку Машу будет играть какая-то студентка, да еще не их крови? А мне надо было срочно налаживать отношения с ними, многое у них подсмотреть, перенять. Но одна семья сразу отнеслась ко мне по-доброму. Дулькевичи пригласили поселиться в их доме, напитаться, как говорится, цыганским духом. Я согласилась, какое-то время там пожила, и это не было напрасным. А потом мне сняли квартиру.
Хором руководил потрясающий Иван Иванович Ром-Лебедев — гениальный гитарист, актер, драматург. В репертуаре театра «Ромэн» по сей день идет культовый спектакль по его пьесе «Мы — цыгане». Подружились, и он приоткрыл мне кое-какие тайны, например относительно энергетических потоков. Ром-Лебедев настаивал, чтобы я сама спела «Невечернюю», мы репетировали эту песню. Но Венгеров принял другое решение. «Невечернюю» исполнила в картине талантливейшая цыганка Соня Тимофеева, которую в детстве нашли где-то в Риге на ступеньках универмага. Она в свое время эмигрировала. Пару лет назад мы встретились с ней на одной из телепередач и были рады друг другу.
Баталов во время съемок существовал в постоянном внутреннем незатихавшем конфликте с режиссером. Он сам хотел снимать «Живой труп», не знаю подробностей, почему не получилось. У Алексея Владимировича было свое видение образа Феди Протасова, да и всего произведения. Помню, подходит Венгеров и объясняет, что надо играть в очередной сцене. А вслед за ним Баталов интересуется:
— Что он тебе сказал? Нет, это неправильно, ты должна играть другое.
— Но Владимир Яковлевич требует...
— А ты кивай головой и делай по-другому. Никогда слепо не иди за режиссером.
Я, будучи студенткой третьего курса, оказалась меж двух огней. Баталов был моим кумиром, смотрела его фильмы еще девчонкой. Сдержанный интеллигентный человек, Алексей Владимирович никогда не позволял себе повышать голос. Замечала, каких усилий ему стоило отстаивать свою точку зрения. В 1998 году я вела вечер во ВГИКе в честь его семидесятилетия и когда стала вспоминать съемки у Венгерова, почувствовала: ему это неприятно. А я люблю этот фильм, и мне очень жаль, что его крайне редко показывают по телевидению.
Рядом со мной работали выдающиеся актеры. Каждый из них был уникален по-своему. Венгерову удалось собрать в картине целое созвездие замечательных артистов — Олег Басилашвили, Софья Пилявская, Олег Борисов. Николай Боярский, дядя Михаила Боярского, блеснул в небольшой роли. Не говоря уж о Смоктуновском. Невероятный актер! Не могу забыть его в роли князя Мышкина в спектакле Георгия Товстоногова «Идиот». Когда он играл, у БДТ дежурила скорая помощь, поскольку нередко актер доигрывался до сердечного приступа. В «Живом трупе» Иннокентий Михайлович исполнил небольшую, но примечательную роль. Режиссер ему не требовался. В перерывах между съемками мы выходили из павильона и усаживались в коридоре на диванчик. А Смоктуновский тем временем быстрым шагом носился мимо нас в развевающемся плаще-пальто, с обритым наголо черепом. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то травил байки — Иннокентий Михайлович в очередной раз зыркнет в нашу сторону и проносится мимо. Перерыв закончен. Смоктуновский говорит режиссеру: «Сейчас я покажу вам варианты, а вы выбирайте». Феерически демонстрирует один вариант образа своего героя, второй, третий, четвертый! Венгеров теряется, не может сделать выбор. В итоге Смоктуновский решает сам, как играть.
— Владимир Яковлевич, вас это устраивает?
— Устраивает.
И он идет сниматься.
Над двумя сериями мы работали два года. Я понимала, кто рядом со мной. Это, конечно, прекрасная школа.
Но работа в картине «Живой труп» поссорила меня с Лотяну. Ведь я была утверждена в его новый фильм «Это мгновение». Никогда не выспрашивала, чем он собирается заниматься, найдется ли в будущем проекте роль для меня. Лотяну уехал в Пицунду в Дом творчества литераторов, писал сценарий о летчике, который в 1936-м отправился воевать добровольцем в Испанию. Из Пицунды прислал открытку: «Пишу для тебя роль. Роль получается во-о-о!» Вскоре он запускается с этим сценарием, проходят фото- и кинопробы, и меня утверждают на главную женскую роль испанки Ампаро.
По времени это совпало с утверждением на роль в «Живом трупе», а параллельно шла учеба. Я уехала на «Ленфильм» с обещанием Эмилю Владимировичу, что как только получу от него телеграмму «Вылетай в Керчь» (там шли съемки), немедленно приеду. Опыта в подобных ситуациях у меня не было, календарного съемочного плана тоже. Съемки на «Ленфильме» уже шли полным ходом, а телеграммы с вызовом от Лотяну нет и графика их съемок тоже. Вдруг получаю телеграмму от директора киностудии «Молдова-фильм»: «Вы сняты с роли. Э. Лотяну». Как позже выяснилось, телеграмма, и не одна, приходили, но их перехватывал директор картины «Живой труп» Генденштейн, он считал, что я должна быть все время в Ленинграде. Единственная телеграмма, которую тот мне передал с большим удовольствием, добавив «Теперь вы только наша», это о снятии меня с роли. Я была в ужасе. Когда съемки «Живого трупа» остановились, уехала в Кишинев. Придя на киностудию, узнала, что Лотяну взял на мою роль непрофессиональную актрису — математика из Кишинева, миловидную Марию Сагайдак. О том, что разразился такой скандал, я ничего не знала. Кишинев — город небольшой, одна главная улица, где хочешь не хочешь все встречались. Так я столкнулась с Лотяну недалеко от киностудии. Сели за столик в кафе. Состоялся разговор. Тут он мне и сказал, что я предательница и предпочла «Ленфильм», что он от меня такого не ожидал. Картину он практически закончил. У него оставались съемки во Львове, чтобы доделать какие-то сцены. За разговором придумал для меня эпизод и взял слово, что я приеду во Львов и снимусь. Что я и сделала — сыграла французскую связную. Вот таким он был — из холода в жар. В секунду мог разъяриться и через короткое время успокоиться, если его что-то осеняло или увлекало.
Когда «Живой труп» вышел на экраны, Лотяну, посмотрев его, произнес судьбоносную фразу, которую запомнила: «Вот когда я сниму тебя в роли цыганки, ты увидишь, что это такое».
— Речь, конечно же, шла о фильме «Табор уходит в небо»?
— Когда и почему ему пришла в голову мысль экранизировать ранние романтические рассказы Горького, я не знаю. Вернулся он к ней через пять лет. Количество актрис, профессиональных, звездных и никому не известных, пробовавшихся на роль Рады, не поддается исчислению. Много лет спустя мне показали на «Мосфильме» множество альбомов с фотопробами разных артисток. На одной известной актрисе категорически настаивал худсовет. Меня вызывали на пробы три раза, играла разные сцены. Впоследствии один из членов худсовета поведал, что когда пришло время принимать окончательное решение, Лотяну сказал: «Если на роль Рады не будет утверждена Светлана Тома, я картину снимать отказываюсь». Когда он понимал, что актриса или актер безоговорочно подходят для роли в его фильме, никакой худсовет не мог заставить его изменить решение. А определяющим для него было совпадение в мироощущении.
Меня утвердили. Эмиль Владимирович был убежден, что я смогу это сделать. Но я была в себе не уверена. Когда он впервые дал почитать сценарий, не сказал, что рассматривает меня на роль Рады. Я поначалу пребывала в полной уверенности, что буду играть хорошую правильную героиню второго плана. Узнав, что он прочит меня на Раду, растерялась Это не мое! Но на кинопробах Лотяну смог меня переубедить, внушил уверенность, что все получится.
«Табор...» стал моей десятой картиной. Снимали фильм в Карпатах — месте силы Лотяну, его энергии. Сам он был родом оттуда. Съемки шли под открытым небом. Все трюки я делала сама, как и все актеры в этом фильме. Сниматься было достаточно сложно. В моей роли текста совсем немного. Основной упор делался на пластику, которая рождала определенные энергии. Пришлось это осваивать: и походку особенную, и пластику рук особенную, и взгляд особенный, и тело мое должно было подчиняться не мне — Светлане, а Раде. Постепенно этот образ проникал в меня из моих наблюдений за таборными цыганами и режиссерских фантазий... Цыгане — народ ревнивый. Это я знала. А таборные цыгане, предупредил меня Эмиль Владимирович, — неуправляемые. И чтобы у них не возникло никаких сомнений в том, что Рада — настоящая цыганка, надо произвести на них первое впечатление, иначе не сработаемся. Какой же психологический ход придумал Лотяну, чтобы они сразу приняли за свою? Меня одели в костюм Рады, довезли машиной почти до места съемок и пересадили в игровую бричку. На площадке пустили слух, что сейчас приедет «главная». Когда я подъехала, Эмиль Владимирович объявил: «Это ваша королева». И все! С того момента я стала абсолютным авторитетом для всех цыган, которые снимались в нашем фильме. Они не сомневались, что перед ними — настоящая цыганка.
Для образа мне купили старинные золотые серьги. Во время съемки одну сережку я случайно обронила на поляне. Найти не надеялась и иллюзий не питала: даже если серьга будет найдена, мне ее не отдадут. Я ошиблась. Все цыгане от мала до велика перебрали каждую травинку, серьгу нашли и передали мне. Вот такие у нас сложились отношения. Ко мне приходили гадать из окрестных сел. В округе все прослышали, что снимается кино про цыган и там есть одна «самая главная цыганка», которая хорошо гадает и предсказывает будущее. Стали приезжать желающие. Я гаданием никогда не занималась, но тут пришлось. Вначале брала оторопь: люди приходили погадать, неся в дар яйца, кур, овощи, фрукты... Потом сказала себе: «Ты же актриса, будь убедительной. Это тоже работа над ролью». Предсказывала девушкам по руке. Что им хотелось узнать? Тут и к гадалке ходить не надо — про любовь!
Эта роль требовала огромной психической и физической энергии. Многие сцены рождались импровизационно, и это создавало дополнительную сложность. Но Лотяну, как всегда, требовал максимальной отдачи. Он никогда не говорил мне: «Молодец, хорошо!» Как бы я ни играла, его оценка была: «Плохо, очень плохо, ты можешь лучше». В какой-то момент у меня сдали нервы, я не выдержала. После очередного съемочного дня, никому ничего не сказав, уехала, исчезла... А тут телеграмма, что в Болгарии премьера моего фильма «Братушка». Не планировала туда лететь, но тут решилась!
Меня хватились на следующий день. Когда я не появилась на площадке, Эмиль Владимирович испугался, что со мной что-то случилось. Но получив в тот же день мою телеграмму, что нахожусь на премьере в Софии, он, естественно, рассвирепел. Разразился скандал. Разбираться приехал директор мосфильмовского объединения, в котором снималась картина, Леонид Григорьевич Мурса, и даже худрука Григория Наумовича Чухрая поставили в известность, что актриса уехала в неизвестном направлении. Лотяну, как мне рассказали потом, грозился, что снимет меня с роли, хотя мы успели снять полфильма. Я не представляла, что все это примет такие масштабы. Чухрай затребовал материал. Посмотрел и позвонил Лотяну: «А ты уверен, что нужна другая актриса? Я против. Прекрасный материал».
Я отсутствовала четыре дня. В группе объявили выходные. Вернувшись и увидев состояние Эмиля Владимировича, пыталась объяснить причину моего отъезда, но он был в ярости, всячески игнорируя меня, общался только через второго режиссера. Я вела себя тише воды ниже травы. Через пару дней Лотяну успокоился, мы помирились и все вернулось на круги своя. Но стыд за тот непрофессиональный поступок меня преследует по сегодняшний день. Актерская профессия требует огромной воли, внутренней силы, терпения и смирения. Вероятно, это как в вере — либо принимаешь и смиренно служишь, либо уходи. Правда, со мною впредь он вел себя поосторожнее.
— Как снималась редкая в советском кино эротическая сцена?
— Когда приезжаю куда-то со спектаклями или с концертами, с творческими вечерами, многие задают вопрос: как снималась сцена с раздеванием? И непременно находятся поклонники, которые вспоминают этот момент и признаются: «Вы — моя первая любовь».
В сценарии эта сцена не была прописана, но тот день настал. Нужно было психологически настроиться, и это далось, скажем прямо, непросто. Но мое доверие к Лотяну как к художнику было безгранично. К тому же я понимала, что сцена раздевания оправдана в контексте предыдущего эпизода. Эмиль Владимирович оставил на площадке минимум людей: оператора Сергея Вронского, его ассистента и костюмера с гримером. Снимали глубокой осенью, было очень холодно. К тому же Тисса — горная река, там вода ледяная даже в жаркий полдень. Дно заранее промерили палками, но, как потом выяснилось, просчитались. Сцена особая, такое не отрепетируешь. Снимали двумя камерами. Лотяну боялся, что мы с Гришей переохладимся и заболеем. Нас обмазали гусиным жиром, чтоб хоть как-то защитить от ледяной воды. И все равно когда мы в нее вошли, она обожгла. Никто не подумал про надетые на меня восемь юбок, они тут же намокли, потянули вниз, а дна под ногами вообще не оказалось, сильное течение стало нас сносить. У меня началась истерика. Помню только Гришины испуганные глаза. Его тоже несло по воде. Тем не менее он смог меня ухватить. А Лотяну все это время кричал с берега в мегафон: «Играйте, играйте!» Наконец группа поняла, что мы тонем, кое-как вытащили нас на берег. Одна камера не сработала, получился единственный дубль, который и вошел в картину. Второй сделать было невозможно. Дальше снимали мой крупный план, где я полуобнаженная выжимаю волосы. И перед тем как снять его, на меня дополнительно вылили ведро ледяной воды.
Эмиль Владимирович в работе был человеком одержимым. Любое свое впечатление мог превратить в поэтический этюд. Например, едем на натуру, вдруг он замечает куст или дерево, просит остановиться: «Мы будем снимать здесь» — сцена уже родилась, он уже все придумал. Именно так в «Таборе...» появился наш с Гришей эпизод с лошадьми у дерева с красными ягодами. Правда, на лошадях мы к нему только подъезжали. Снять, как мы на них сидим, было невозможно. Лошади — существа беспокойные. Меня поместили на какую-то лесенку, Гриша еле держался на железных ящиках для аппаратуры. Так, на полной импровизации, и сыграли сцену, где Рада сплевывает ягодные косточки, завораживая Лойко Зобара.
Фильм смотрится и живет по сей день. У него много международных наград, в том числе Гран-при кинофестиваля в Сан-Себастьяне «Золотая раковина». Эмиля туда не выпустили, он был невыездным. Попал в черные списки, когда в шестидесятые участвовал в студенческих волнениях, выступал за введение в Молдавии латинского шрифта. Чиновники из Госкино, летевшие со мной в Испанию, до последнего момента уверяли, что Лотяну опаздывает. Признались, что он не едет, когда мы уже сидели в самолете. Так что «Золотую раковину» за фильм принимала я. Приз долгое время стоял в кабинете директора «Мосфильма». Где он сейчас, не имею представления.
«Табор...» был коммерчески успешным, его купили сто двадцать стран мира, и по сегодняшний день этот своеобразный рекорд никем не побит. Да и в нашей стране его посмотрело рекордное количество зрителей — более шестидесяти миллионов человек. Я объездила с фильмом более пятидесяти стран. Сегодня этим никого не удивишь, а тогда... Было много интересного, масса впечатлений. Помню, как во время премьеры в Риме меня пригласили принять участие в популярном субботнем телешоу. Специально нашли цыганский костюм, купили трубку, попросили спеть песню из фильма, а на больших мониторах показывали фрагменты из «Табора...». Меня посадили рядом с Адриано Челентано, и он почему-то все интересовался: «Ты по-настоящему куришь трубку?» Никогда не курила, но на экране получилось убедительно. После выхода фильма в нашей стране по зрительскому голосованию журнала «Советский экран» мне присвоили почетный титул «Лучшая актриса года». Много у меня и призов «За лучшую женскую роль» на международных кинофестивалях.
Эмиля выпустили за рубеж благодаря ходатайству Николая Трофимовича Сизова, тогдашнего генерального директора «Мосфильма», который поручился за него. Он всегда относился к Лотяну по-отечески, с огромной симпатией. Полагаю, что чувствовал и понимал уникальность и степень таланта Эмиля Владимировича. «Мой ласковый и нежный зверь» был приглашен в Канны для участия в конкурсной программе фестиваля. Европейский прокатчик фильма, которого я знала по премьере «Табора...» в Западном Берлине, решил сделать нам сюрприз: отвез в Монте-Карло в знаменитое казино и подарил всем по двести франков на первую ставку. Сизов, не лишенный сентиментальности, отдал свои деньги мне: «Возьми, тебе нужнее!» Поставила их на свое любимое число и выиграла. Пыталась отдать выигрыш Николаю Трофимовичу. Он только отмахнулся: «Купишь себе духи».
Сизов защитил Эмиля и после съемок «Анны Павловой» — большого международного проекта. Выяснилось, что произошел перерасход бюджета, выделенного на картину. Режиссера обвиняли чуть ли не в растрате, завели уголовное дело. Нервы Лотяну помотали. Но когда из отснятого материала кроме двух киносерий Николай Трофимович предложил Эмилю смонтировать еще и пятисерийный телевариант, который был продан во многие страны мира, потраченное вернули с лихвой и дело закрыли. Эмиль относился к Сизову с уважением и благодарностью, никогда не позволял себе демонстрировать ему свой дерзкий характер.
— Вы упомянули «Братушку», где снимались с Владимиром Басовым. Как вспоминаете этого замечательного актера и режиссера?
— С Владимиром Павловичем мне довелось поработать и как с партнером на картине «Братушка», и как с режиссером на его последнем фильме «Семь криков в океане». Басов был виртуозным артистом и светлым человеком с уникальным чувством юмора. С ним было легко и весело. Поскольку в «Братушке» играл кумир всей Болгарии актер Стефан Данаилов, жители маленьких провинциальных городков, где мы снимали, каждый вечер приглашали нас в гости. Проходило минут двадцать, и Басов становился душой компании, рассказывал смешные байки, читал и пел скабрезные стихи и частушки, которые из его уст почему-то не звучали пошло. Каждый раз хохот стоял невероятный, болгары знали русский.
В Басова влюблялись все женщины из съемочной группы, несмотря на то что он не обладал эталонной внешностью красавца, но его ум, обаяние, чувство юмора сражали дам наповал. Он флиртовал так легко, красиво и искусно, что женщины тут же таяли. Басов этим не пользовался, никого не затаскивал к себе, этот человек-шампанское вел игру, которая доставляла ему удовольствие. Владимира Павловича обожала вся группа. Если он уезжал на несколько дней, его с нетерпением ждали и встречали с радостью. Работал легко, сам придумал, как играть роль фашиста, которого подбирает герой Анатолия Кузнецова. Как зритель я тоже проникалась к его герою симпатией. Кроме прекрасного актерского дарования сработало природное обаяние Басова.
Когда прошло несколько лет и Владимир Павлович в качестве режиссера пригласил меня в свою последнюю картину, детективную историю, я увидела совершенно другого человека. Он был серьезно болен, перенес инсульт, показался маленьким, сгорбленным, с потухшим взглядом. Но поскольку оставался художником, старался режиссировать из последних сил. На озвучание его привозили в кресле, он еле двигался. Мне Басова было очень жалко. Я помнила его другим, излучавшим радость жизни.
Владимир Павлович любил своих детей. Когда дочь Лиза училась в Вагановском училище, я нередко встречала его в «Красной стреле». Режиссер неизменно ехал с сумками, объяснял: «Я к Лизочке, везу ей гостинцы в общежитие». Он тяжело переживал развод с Валей. Но у Титовой своя правда. Выпивающий человек в семье отравляет жизнь. Валя вообще не берет в рот спиртного, может сделать глоток шампанского, и то по большому случаю. Если кто-то выпивал, ее это бесило. Я видела, как был влюблен в Валю ее второй муж Георгий Рерберг. Ей нравились сильные крепкие мужчины, способные ради нее на поступки. В Доме творчества кинематографистов в Пицунде выросли наши дети, там мы подружились. Однажды туда прилетел Рерберг, и я была свидетельницей, как он лез к Вале на балкон третьего этажа. Поскольку Георгий был выпивши, Валя захлопнула перед ним дверь.
— В интервью, которые я прочитала, готовясь к встрече, вы не скрывали, что с Лотяну вас связывали не только творческие, но и личные отношения. Почему они не закончились браком?
— Эмиль был моей первой и большой любовью, это правда. И всю жизнь оставался родным и близким человеком. Он жил творчеством, все остальное для него не существовало, а жена должна была бы отречься от всего, жить исключительно его интересами.
— Вам было больно, когда Лотяну стал не только снимать в главных ролях не вас, а Галину Беляеву, выпускницу Воронежского балетного училища, но и женился на ней? К тому же Галина родила ему сына.
— Надо было знать Эмиля Владимировича. Он был увлекающимся человеком, а Галя была прелестна. На главную роль Оленьки Скворцовой в картину «Мой ласковый и нежный зверь» Лотяну долго искал актрису, в итоге утвердил студентку мединститута, которая его не вполне устраивала. Но сроки поджимали, тянуть было нельзя. Когда в последний момент появилась Галя, он был счастлив.
Всем актерам, снимавшимся в этом фильме, Лотяну дал возможность проявиться творчески неожиданно. Какой у него Олег Янковский! Олега до «Ласкового зверя» снимали в ролях социальных героев. У Лотяну он надел фрак, и вдруг все увидели, что Янковский — утонченный аристократ. К слову сказать, мало кто знает, что на Каннском фестивале не хватило одного голоса, чтобы Олег Янковский получил приз «За лучшую мужскую роль». А какой там мощный Леонид Марков, а как вкусно-гротесково играет Лавров! Когда Кирилл Юрьевич снялся в роли Ленина, все его последующие работы начальство рассматривало под микроскопом — не дай бог опорочит образ вождя. Лавров очень хотел сниматься у Лотяну в картине по Чехову и сразу сказал да, но Госкино согласия не давало. Его долго не утверждали. Я знаю, через что прошел Эмиль Владимирович, чтобы Лавров все-таки сыграл в «Ласковом звере» роль растленного графа Карнеева.
Те же проблемы были с премьерой «Табора...». Какой-то ретивый инструктор Моссовета оскорбился, что в советском фильме героиня в одной из сцен обнажена, и требовал эту сцену немедленно вырезать. Премьеру в кинотеатре «Россия» (сегодня это «Пушкинский». — Прим. ред.) отменили. Но энергия Лотяну сметала все преграды, для него не существовало слова «нет». Он вынужден был дойти до тогдашнего первого секретаря горкома партии Гришина и показать ему фильм. Гришину тот очень понравился, и премьеру восстановили.
Собственный и неповторимый киностиль Лотяну как режиссера поэтически-романтического кино впервые заявил о себе в «Красных полянах». Будучи свидетельницей его восхождения к мировой известности от фильма к фильму, была свидетельницей и его жесточайших страданий. Двенадцать лет ему не давали снимать. Его мечты, его желания, его надежды и фантазии разбивались о равнодушие коллег и руководства. Народный артист России, обладатель престижных международных кинопремий, чьи фильмы были куплены многими странами мира и принесли государству огромную прибыль, не работал, зачастую сидел без денег, попросту нуждался. Его бешеная энергия постепенно меркла. После «Анны Павловой» пришло забвение.
Много лет назад мне довелось побывать в музее Сергея Параджанова в Ереване. Рассматривала экспонаты и вдруг увидела знакомый почерк. Это было письмо-поддержка, письмо-признание сидевшему тогда в заключении величайшему мастеру кино, режиссеру-авангардисту Сергею Параджанову. Одна из строк этого письма: «Я часто вспоминаю тебя с чувством особой благодарности... я один из тех, кто учились у тебя самому главному — созданию пластического образа, конденсирующего в себе драматургию». И еще: «Успехом фильм обязан в большей степени и тебе». Попросила директора музея, замечательного Завена, ближайшего друга Параджанова, сделать мне ксерокс этого письма, поместила его в рамку, чтобы подарить Эмилю Владимировичу.
Он никогда не звонил ночью, знал, как я этого боялась. А тут звонок после полуночи: «Знаешь, я, кажется, очень болен». Врачей Лотяну не жаловал, о болячках никогда не распространялся. За год до его ухода я обратила внимание, что он не совсем здоров, видела, как заваривал и пил какие-то травяные настои. На все мои расспросы о здоровье отшучивался. До этого мы виделись с ним недели три назад, он очень плохо выглядел, но был воодушевлен. Дело в том, что его сценарий «Яр» выиграл тендер, объявленный правительством Москвы, и проект получил грант, то есть финансирование. И он, полный надежд, запустился с этим проектом. И вот этот звонок...
— Кажется, я очень болен, — сказал он и спросил: — Можешь завтра приехать?
— Конечно!
Я тут же позвонила Гале: «Приезжай утром к Эмилю». С Лотяну она уже была в разводе.
С утра я помчалась к Эмилю, прихватив мой подарок — его письмо Сергею Параджанову. Он успел его увидеть, как послание ОТТУДА... Муж Гали привез ее с сыном Эмильчиком. Человек, которого я увидела, не имел ничего общего с Эмилем Владимировичем. Месяц назад он летал в Болгарию на выбор натуры, зачитывал мне фрагмент сценария, у него было множество планов. А сейчас перед нами лежал умирающий человек. Решили вызвать скорую. Он не поехал в больницу, выгнал врача. Вызвали вторую скорую, доктор попросил нас выйти, долго разговаривал с Эмилем, в итоге уговорил. Его отвезли в госпиталь имени Вишневского. На следующий день, когда мы с Галей приехали туда, доктора предупредили, что Эмиль Владимирович обречен: счет идет на дни. Вечером, накануне ухода, он вдруг взбодрился, звонил в группу, отдавал распоряжения. Сказал: «Скоро начнем снимать». Хотел собрать всех своих любимых актеров. На следующее утро его не стало...
Когда мне пару лет назад предложили принять участие в телепрограмме, посвященной памяти Лотяну, выдающегося, уникального, всемирно известного режиссера, не сомневалась, что речь пойдет о его творчестве. Увы... Авторы передачи сделали акцент на его любовных историях, провоцируя и уповая, очевидно, что каждая из приглашенных будет оспаривать исключительное право на его любовь. Все это было пошло и более чем неприятно. Присутствовать при таком было невыносимо и больно, я ушла.
— Где мы можем увидеть вас сегодня?
— У меня есть спектакли, в которых я с удовольствием выхожу на сцену. Одному из них без малого двадцать лет — это «Заложники любви». Он родился в счастливую минуту. Долгие годы играла в этой постановке вместе с недавно ушедшим от нас Андреем Харитоновым. Он был потрясающим артистом и партнером. А еще талантливым художником, писал прекрасные картины, своими руками шил кукольные платья, придумывая им модели. Андрей успешно проявил себя и как кинорежиссер, и как телеведущий... Любил дорого и красиво одеваться, умел носить одежду, всегда пользовался хорошим парфюмом, был красив как бог. Я относилась к нему с большой симпатией. Его подкосил уход из Малого театра. Андрей тогда сильно запил. Надо отдать должное нашему продюсеру: он не убрал его из спектакля, иначе бы Андрей совсем пропал. Потом он встретил врача, который помог ему избавиться от зависимости раз и навсегда. Глеб Панфилов, у которого Харитонов снимался в фильме «Романовы. Венценосная семья», пригласил его в спектакль с Инной Чуриковой «Аудиенция». Андрей был счастлив и горд. Правда, ничто не проходит бесследно, он тяжело заболел, перенес несколько тяжелейших операций. Зная, что уходит, сам срежиссировал свои похороны. Обзвонил тех, кого желал бы там видеть. Хотел, чтобы его провожали те, кто его любил, понимал и прощал...
Конечно же, наш спектакль претерпел изменения, но он живет и дышит, собирает полные залы. Со мной по-прежнему выходит на сцену Александр Панкратов-Черный. Он замечательный! Пишет прекрасные стихи. Он один из немногих, кто пользуется непререкаемым зрительским обожанием.
В прошлом сезоне я получила приглашение от всеобщей любимицы Нонны Гришаевой, которая руководит Московским областным ТЮЗом в Царицыно, на главную роль в спектакль «Карусель». С первой читки полюбила и пьесу, и свою героиню.
Недавно снялась у Веры Сторожевой в сериале «Шифр», во втором сезоне. В роли моего сына Семен Шкаликов, что интересно — в свое время мы вместе с его отцом Сергеем снимались в фильме Себастьяна Аларкона «История одной бильярдной команды». Вера Михайловна относится к тем режиссерам, которые влюбляются в своих актеров, чувствуют и понимают их. Что мне особенно дорого в работе с ней, это ее творческое удовольствие от тщательного поиска образа — костюм, грим, прическа... Она проводит подробные репетиции с актерами, начиная их уже во время подготовительного периода, и конечно же, мне нравится сам съемочный процесс. У Сторожевой потрясающий характер, она улыбчивая, умеет поддержать, не позволяет на площадке грубостей, ее все обожают. Сниматься в ее фильмах — удовольствие.
А еще надо хранить память о тех, кто тебе дорог... Огромная благодарность всем, кто помог мне провести вечера памяти Эмиля Лотяну к его семидесятилетию в ЦДРИ, через пять лет в большом зале Дома кино и к восьмидесятилетнему юбилею в «Иллюзионе».
Закончить хочу цитатой из видеоинтервью Никиты Михалкова о Лотяну: «Хотя и говорят, что незаменимых нет, но они есть, незаменимые... Таким незаменимым для нашего кинематографа был и остается Эмиль Лотяну».
Сегодня я работаю над книгой, которая, надеюсь, в скором времени увидит свет.
Подпишись на наш канал в Telegram