В начале нулевых я был одним из немногих иностранцев в российском кино — экзотика. Играл немцев, англичан, американцев. Благо в моем арсенале несколько языков: сербский, болгарский, немецкий, английский, русский и немного испанского. Сейчас иностранных актеров стало больше, но и я «обрусел»... #ПетарЗекавица
— Я проснулся утром в съемной квартире на Манхэттене от звука удара. На улице завыли сирены. «Метеорит, что ли, упал?» — подумал спросонья. Зазвенел телефон — на автоответчик посыпались вопросы от знакомых: «Петар, ты жив?» Телевизора у меня не было, я оделся и спустился на первый этаж в маленькое кафе, где мы часто собирались с друзьями. Там вокруг телевизора столпились люди. На экране горела башня Всемирного торгового центра. Я обернулся, а в окне — башня у меня за спиной! Когда ты одновременно видишь что-то на экране и то же самое рядом с собой — ощущение, будто попал в блокбастер наяву. И тут самолет врезается во вторую башню! Через какое-то время самое высокое здание Нью-Йорка с треском стало оседать. Улицу заволокло пылью, в воздухе летали пепел и горящие документы, контракты... Апокалиптическая картина.
Людей эвакуировали из этого района, я несколько дней жил у моего друга Джека Димича на другом конце города. В Нью-Йорке на несколько месяцев воцарился траур. Все будто замерло: приостановилось финансирование многих фильмов, что будет дальше — непонятно. Телевидение и газеты обсуждали только теракт одиннадцатого сентября — это подогревало эмоции и увеличивало стресс от произошедшего. Я почувствовал себя потерянным и решил вернуться в Москву, где в тот момент жили мои родители.
— Петар, мировые события не первый раз повлияли на вашу судьбу: в девяностые годы ваша семья не смогла вернуться из Москвы в родной Белград, поскольку там началась гражданская война. А покидали вы еще мирную Югославию?
— В Белграде я родился и окончил четыре класса школы. В 1990 году отец получил работу в представительстве югославской государственной компании и мы уехали в Болгарию: мама, папа, сестра и я. Это был, наверное, последний беспечный год в нашей жизни. Казалось, что эта командировка быстро закончится и мы вернемся в родной Белград, где остались все мои друзья, где стоял наш дом на тихой улице Добрачина, которая граничит с пестрым кварталом, что облюбовали наши балканские цыгане, где за старинной кирпичной стеной — троллейбусное депо, где набережная Дуная, с которого доносятся крики чаек и гудки речных барж...
Но спустя полтора года на моей родине началась полномасштабная война. Мама родилась в республике Хорватия, а отец в республике Сербия — тогда это все было Югославией... Поди пойми. Ребенку это сложно. Мне до сих пор многое кажется неясным и нереальным. Сон. Кошмарный сон.
Итак, в далеком 1990 году мы прибыли в Софию. Нужно было определиться со школой. Для детей это всегда больной вопрос. У нас был выбор: обычная районная болгарская школа или международная при посольстве СССР. Родители рекомендовали попробовать «советскую школу», они от кого-то слышали, что там хорошо. То есть выбора у нас с сестрой особого не было.
Первая встреча с советской культурой немного шокировала. Я попал в другой мир: школьная форма, девочки с бантами, на первое сентября — линейка. У нас в Югославии младшие и старшие классы учились отдельно, а тут «дядя»-одиннадцатиклассник несет на плечах девочку, звонящую в колокол. С традицией «первого звонка» я еще не сталкивался и решил, что это какое-то религиозное действо — колокола ассоциировались с церковью. Пионеры несли красные флаги, на которых изображены отрубленные головы вождей — как я решил, опять же. Потом все хором запели гимн: «На-ша шко-ла при по-соль-стве, в Бол-гарии живем...» Абсолютный культ, который выглядел красивым, мощным, но и пугающим. При этом условия в школе были прекрасными: бассейн, актовый зал на тысячу человек. Но если в плане продовольствия в Белграде было все, то в Софии зияли пустые полки. Раз в неделю мы с папой садились в машину и ездили за продуктами в Югославию. Тяжелые были времена.
Но самое сложное — мы не знали русского языка. Я до этого практически не сталкивался с русской культурой. В школе в Югославии учили английский или французский. Из-за этого мы с сестрой не сразу влились в учебный процесс. Первые полгода у нас были дополнительные занятия по русскому. Помню, страдали от объема информации и нехватки свободного времени. Но теперь понимаю, что именно тогда мы приобрели основу основ, которая потом дала нам возможность полностью насладиться великолепием языка: классической литературой, юмором и высокой художественной выразительностью.
Я коммуникабельный, но в каждой новой школе войти в коллектив, отстоять свое место непросто. Только-только начал привыкать к жизни в советской школе в Болгарии, как мы узнали, что отец принял решение поехать работать в Россию. Опять переезд — новая школа, новая страна. Огромная, с великой историей, которую я теперь знал не понаслышке, а русским языком к тому времени уже овладел неплохо. Мы с сестрой учились в обычной московской школе и на тот момент были там единственными иностранцами. Диковинкой. Это создавало определенный стресс — не всегда приятно быть под пристальным вниманием. Наверное, это похоже на то, что испытывают публичные люди: ты должен соответствовать высокому уровню, с тебя спрашивают больше и ожидают, что ты будешь вести себя определенным образом.
Но у меня остались хорошие воспоминания о моей школе № 171. Знания, которые мы получили, были на завидном уровне. Школа была с химическим уклоном, и предмет вели кандидаты наук из МГУ. Это была поэзия — целая вселенная из облаков электронов, ковалентных связей и сил Ван-дер-Ваальса. Мои одноклассники постоянно что-то мастерили и придумывали: Саша Прянников — электротрансформаторы, Саша Королев — сложнейшие графические шаржи, а Слава Творогов — формулы завоевания мира. У нас был дружный класс.
Шел 1992 год... В Югославии уже началась гражданская война, и для России этот год тоже был переломным: старые устои рушились, но и ощущалась энергия невероятной свободы! Появились молодежные движения. У нас в школе был магнитофон, и каждую перемену мы слушали русский рок: Сукачев, Гребенщиков, «Ноль», «ДДТ»... Я тогда носил длинные волосы, бандану, кожаную куртку. Сестра увлекалась гранжем — ходила вся в фенечках. Это было здорово! Практически никто не делал детям замечаний насчет внешнего вида. Казалось, не так важно, кто во что одет и какое у него материальное положение.
Теперь я понимаю, что несмотря на все отречения, перипетии и невзгоды, через которые прошли мои родители, у нас с сестрой было прекрасное детство. Мы получили хорошее образование и не видели ужасов гражданской войны на нашей родине.
— Как вы выбрали такое необычное, экзотическое место для учебы — Гонолулу? И почему поступили на политологию?
— Мне кажется, что не я выбрал Гавайские острова, а Гавайские острова выбрали меня! После окончания средней школы поступил в школу с углубленным изучением английского. Родителям очень хотелось дать нам те возможности, которых не было в их молодости: свободу, знания, языки, перспективы. Если честно, я не хотел уезжать из Москвы, был очень домашним парнем, отчасти интровертом. Очередной переезд казался чем-то ужасным. Но еще страшнее мне было признаться родителям, что хочу стать артистом. Наверное, пошел по линии наименьшего сопротивления: сдал международный тест по английскому языку и вступительные экзамены в вузы нескольких стран. А ответили мне из Гавайского тихоокеанского университета!
В Гонолулу я оказался так далеко от дома, что пришлось очень быстро стать самостоятельным: важно было организовать свой быт, чтобы проводить как можно больше времени за партой. Весь первый год ежедневно учил английский, как некогда русский в Болгарии. Я очень старался оправдать доверие университета, но прежде всего — доверие своих родителей.
На третьем курсе уже можно было чуть расслабиться. Я мог больше времени проводить на океане и, не поверите, на кухне — обнаружил в себе великого повара! Скорее всего, этот талант унаследовал от бабушки Иванки, которая собрала в своих рецептах все секреты кухонь Адриатики и Средиземноморья! Бабушка до сих пор балует меня и моих детей — ее правнуков — своими безумно вкусными блюдами. Дай ей Бог здоровья и долгих лет! Новое тысячелетие я встретил за мангалом как Мистер Барбекю! Именно так меня прозвали мои гавайские друзья. Я часто устраивал выезды на природу, где баловал гостей мясом, приготовленным в бесподобных маринадах по собственным рецептам. Здесь я не могу быть скромным, простите!
Но самое главное, что во время учебы в Гавайском тихоокеанском университете я открыл для себя актерское мастерство и режиссуру! У меня появились друзья с актерского факультета, куда записался как вольный слушатель.
Я мечтал об этом с детства! Мне было шесть или семь лет, когда отец купил магнитофон с функцией записи звука. Я запирался на кухне и устраивал «живые радиоэфиры» — изображал ведущего и всех гостей одновременно. Кем я только не был: и певцом, и политиком, и крутым автолюбителем, иногда даже инопланетянином. У каждого из этих воображаемых персонажей были свой голос, манера речи и очень волнующая тема для разговора. Потом включал эти постановки родителям и мы дружно смеялись.
В университете же состоялся и мой первый выход на сцену — участвовал в студенческой постановке пьесы замечательного сатирика Януша Гловацкого. Удивительно, что совершенно не волновался, просто вышел и сыграл! У меня были замечательные партнеры — актер с четвертого курса Кристоф Коломпар и знаменитый польский художник Михаэль Глинский, начинающий актер, как и я. Это был мой первый успех.
Там же, в учебном театре, собрал небольшую команду единомышленников. Эти ребята помогли мне снять короткий метр «Паяц», полное название которого «Клоун всегда возвращается домой один». Меня интересовал феномен социальной маски и роковая недосказанность между двумя людьми. Главную роль в нем сыграла настоящая гавайская принцесса из династии Камехамеха (она тоже с нами училась) — Капумахана Каахуману Уолтерс.
— После университета вы поехали покорять Нью-Йорк. А почему не Лос-Анджелес? Все же ближе к Голливуду...
— Для меня очень важны энергия города, его ландшафт. Лос-Анджелес просто не мой город, вот и все... Там безумно красивая природа, приятный климат, но и большие расстояния, которые можно преодолеть исключительно на автомобиле. А мне все же ближе пешие прогулки и ощущение бурлящего мегаполиса, поэтому я выбрал Нью-Йорк. У меня была годовая виза, по которой можно было работать, что очень важно. Я переехал вместе со своими друзьями Кристофом и Скоттом, мы сняли квартиру и, как многие актеры, пошли устраиваться официантами. Проработал в ресторане четыре месяца — потрясающий опыт для актера!
В первый же день не рассчитал силы: взял восемь кружек пива на поднос и уронил четыре, облив нескольких японцев из делегации. Скандал был жуткий! Если бы пострадавшим оказался американец, обошлось бы вежливой улыбкой и заверениями, что все о’кей, а японцы очень чувствительные. Меня отозвал менеджер и попросил: «Ты можешь отказаться — деньги свои все равно получишь, но лучше было бы перед гостями извиниться». И когда японцы уходили, я стоял у двери, кланялся каждому и повторял: «Извините, извините, извините...» Они шли мимо с надменным и довольным видом от того, что их уважили. А меня это действо даже развеселило — получился импровизированный театр. Потом я работал в другом ресторане, где поварами были мексиканцы, и общаясь с ними, неплохо выучил разговорный испанский — еще один язык в моей копилке.
В Нью-Йорке все свободное время посвящал культурному ликбезу: ходил на бродвейские спектакли, арт-постановки, целыми днями пропадал в музеях Гуггенхайма и Метрополитен. Вдохновлялся! Подружился с Джеком Димичем, студентом киношколы Ли Страсберга, и он попросил снять его дипломную работу по «Ричарду III» Шекспира. Мне захотелось дерзнуть и поэкспериментировать с жанром: получилась социальная драма на улицах современного Нью-Йорка на фоне башен Всемирного торгового центра, которых уже через несколько месяцев не станет. И вместе с ними из этого города уйдет былая беспечность — откроется новая глава беспокойного существования на планете Земля.
В мой «нью-йоркский» период я попробовал себя и в роли документалиста: снял короткий фильм о наболевшем — о гражданской войне в Югославии. Для этого впервые после начала трагических событий полетел в Хорватию, где жила часть моих родственников. Обучил меня мастерству режиссер документального кино Джордж Васильев. Я пытался тогда же поступить на режиссерский факультет, но не получалось: в свой двадцать один год был еще неопытен, все-таки средний возраст учащихся около тридцати лет.
Ходил и на актерские кастинги. Мой первый полный метр — «Игры разума», я появляюсь там секунды на три в роли студента Принстона. Зато в кадре с Дженнифер Коннелли! Она поразила меня своим внимательным отношением к актерам массовых сцен. В перерыве нам накрывали столы отдельно от звезд кино, а Дженнифер пригласила нас всех пообедать с ней вместе!
Мне нравится американский подход к работе в кино. Один из основателей киностудии DreamWorks Дэвид Геффен внезапно приехал на площадку просто так. Вернее, как главный менеджер крупной компании он решил поддержать «маленького человека» в работе. Дэвид зашел в павильон, где находились актеры массовых сцен, подошел к каждому и поинтересовался, откуда тот. При этом живо реагировал: «О, из Кентукки! Там живет моя тетушка Сара!» Потом заглянул к гримерам и сказал визажисту Келли: «Вы сделали Мэгги слишком красивой, она не может выглядеть в кадре лучше, чем Дженнифер Коннелли!» Визажист смутилась, а Дэвид добродушно рассмеялся: «Я шучу, вы просто прекрасно работаете, а Мэгги замечательно выглядит!» В результате когда Мэгги появилась на площадке, она вся светилась и действительно казалась краше Дженнифер, хотя это и невозможно. Мне кажется очень важным дать человеку поддержку, когда тот ее совсем не ждет... И Дэвид Геффен делал это чертовски искренне!
После этого я стал чаще сниматься как актер массовых сцен, озвучивал фильмы, у меня появился агент... Но признаюсь, чувствовал себя потерянным: казалось, что все слишком сложно и отнимает огромное количество сил и времени, хотя прошло каких-то восемь месяцев. Возможно, для меня время медленно шло на фоне бешеного нью-йоркского ритма. Нетрудно растеряться в мегаполисе, где собраны лучшие люди со всего мира — хорошо выглядят, знают языки, амбициозны и борются за свою американскую мечту. Молодому человеку от этого может стать неуютно, как в той песне: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой...» Я столкнулся со своим первым кризисом и вскоре после трагедии одиннадцатого сентября вернулся в Москву. Но Нью-Йорк навсегда остался в моем сердце и памяти как одно из самых ярких и потрясающих мест на земле, куда обязательно хотел бы приехать еще.
В Москве меня невероятно поддержали родители, первое время я снова жил с ними. Снял еще один короткий метр — социальную драму «Правило Алена». Режиссер Анна Башенкова и актриса Екатерина Мигицко помогли мне поставить картину, а Александр Беланов согласился ее продюсировать. Это была хорошая команда. Дальше какое-то время работал на телевидении в качестве выпускающего редактора и ведущего музыкальных развлекательных программ. Ценный опыт, требующий нестандартного мышления.
— Как в нашем кино воспринимали актера с голливудским опытом? Брали только на роли иностранцев?
— В начале нулевых я был одним из немногих иностранцев в российском кино — экзотика. Играл немцев, англичан, американцев. Благо, что в моем арсенале несколько языков: сербский, болгарский, немецкий, английский, русский и немного испанского. Сейчас иностранных актеров стало больше, но и я «обрусел» — палитра ролей теперь более широкая.
Первый проект, куда меня утвердили, был сериал «Дорогая Маша Березина». Играл роль маньяка-убийцы Даниэля Бергера и очень обрадовался, когда узнал, что в главной роли там Валерий Николаев! За семь лет до этого мы с ним познакомились в самолете по пути из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Он уже снялся в нескольких голливудских фильмах, но в нем не было ни тени звездности. Очень легко пошел на контакт с начинающим актером и оказался глубоким, интересным собеседником. Я попросил его помочь найти агента для моей сестры Милицы, которая на тот момент оканчивала театральный факультет. Валерий дал мне свой номер, и когда я через несколько месяцев позвонил, сдержал слово.
В первый съемочный день в «Дорогой Маше Березиной» Валерий зашел в нашу гримерную. Сначала меня не узнал, но я напомнил ему о нашем знакомстве в небе над Америкой. Валерий искренне обрадовался, мы обнялись и дальше прекрасно общались.
С тем, что меня начали узнавать на улицах Москвы, столкнулся после сериала «Кремлевские курсанты», где сыграл майора Дорохина. В метро обступали школьники, бабушки и дедушки, брали автографы, фотографировались. У нас получился сериал для всей семьи. Меня это успокаивало и давало мотивацию двигаться дальше — приятно видеть, что проект нравится зрителям. Но это было много лет назад, теперь те дети уже стали взрослыми. Недавно мне один сотрудник пограничного контроля в аэропорту Шереметьево сказал, что пошел на военную службу в том числе благодаря Дорохину. Актеры нечасто осознают, какой вес несут их слова и поступки на экране. Нужно постоянно об этом помнить.
Приятно, когда тебя узнают, но со временем привыкаешь. Больше всех от этого процесса получают удовольствие мои дети — Софья и Захар. Они искренне радуются и гордятся папой, если меня останавливают незнакомые люди с просьбой сделать селфи — и в России, и в Сербии.
На родине меня только недавно открыли как актера. На пробах сериала «На службе государства» («Госслужащий») режиссер обрадовался: «Оказывается, вы и по-сербски умеете говорить!» Пришлось напомнить, что это мой родной язык, но так уж получилось, что «я повсюду иностранец и повсюду вроде бы свой», как в песне Константина Меладзе. После выхода этой шпионской истории в духе семидесятых на меня обрушился шквал предложений от сербских режиссеров. Я получил роли в сериалах «Меченые в кольце» — про баскетбол и большую политику и «Певица» — детективе режиссера Гаги Антониевича. Успел сняться прошлым летом и в одной американской комедии...
Кстати, считаю себя комедийным актером, но пока в этом качестве мало реализовался — режиссеры почему-то упорно хотят, чтобы я играл неоднозначных, скорее отрицательных героев. А ведь мы с Сергеем Буруновым были бы замечательным комедийным дуэтом. Только представьте нас в ролях Депардье и Ришара в фильме «Папаши»!
Мне симпатичны люди, которые не стараются кому-то понравиться, а сконцентрированы на своем творчестве. Таким оказался режиссер сериала «Садовое кольцо» Алексей Смирнов, я бы с радостью опять с ним поработал. Он настоящий мастер. В его сериале я сыграл героя с нар-циссическим расстройством, который никого кроме себя не видит. Самым сложным оказалось ударить по лицу Ирину Розанову. Насилие в кино мне дается с большим трудом, я каждый раз переживаю. Выход из положения нашла Ирина: с неподражаемой иронией она описала картину предстоящего избиения и все рассмеялись, расслабились.
Был счастлив поработать и в Театре на Таганке, где сыграл в спектакле «Гроза двенадцатого года. Имени Твоему». Невероятный опыт и сильный коллектив, по которому я очень скучаю. Но мне было сложно служить двум музам: совмещать репертуарный театр со съемками в кино.
Настоящей комической отдушиной стала антреприза «Тайны королевской кухни» по пьесе итальянского мастера Альдо Николаи «Гамлет в остром соусе». Сыграл там поваренка Брэка, который подвергает суровому, но игривому анализу личную жизнь принца датского. Кухня в этой пьесе — метафора для кабинета психолога, а весь Эльсинор — объект для психоанализа. Благодаря антрепризе объездил почти всю Россию. Пьесу поставил режиссер Сергей Дьячковский. Мы с ним еще на «Кремлевских курсантах» работали. Десять лет не виделись и недавно опять нашли друг друга. Жизнь очень интересная штука, никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом... #ПетарЗекавица
Подпишись на наш канал в Telegram