О графическом дизайне «Алисы» я думал давно и в ту морозную ночь ехал на троллейбусе № 1 из «Сайгона». На заиндевевшем окне задней площадки колупал всякие варианты слова «Алиса». В итоге один вышел таким, какой он сейчас и есть.
Я стал неформалом сам, не зная никого из тогдашней ленинградской тусовки. Внутренний протест возник у меня еще в школе — я отрастил волосы, потому что всех заставляли стричься, делал замечания учителям и был отвратительным, на их взгляд, существом. Молчать я не мог. Когда наш классный руководитель Римма Васильевна говорила:
— Дети, пойдем в Малооперный театр, — меня это коробило. Я тут же встревал:
— Как так можно?! В Малый оперный.
Вызывали мою маму и отчитывали ее.
Я ненавидел форму, и когда папа привез мне первый джинсовый костюм, заявился в нем в школу. В костюме, в оранжевых сабо и с длинными волосами я стал шоком для Риммы Васильевны, а директриса Валентина Петровна завернула меня домой. Слава богу, из школы меня все-таки не выгнали, но песочили по каждому поводу.
В сочинении «Мой любимый герой» в восьмом классе я написал, что это Остап Бендер. Снова вызвали маму.
— Мы не можем это принять.
— Почему? Ильф и Петров незапрещенные писатели.
— Ну все же пишут про Павку Корчагина и поднятую целину, а ваш...
В старших классах я перешел в другую школу — на базе Мухинского училища. Учился с удовольствием, но и там отличился. Понимая, что немецкий язык в будущем мне не пригодится, я его постоянно прогуливал. А на уроке химии мы с другом подпалили сидящую впереди девочку. Что-то смешали, а оно как жахнуло! У одноклассницы сгорели кудряшки, после чего нам запретили ходить на химию. В общем, я был неудобным учеником. Потом стал неудобным сыном для своих родителей.
Я учился в центре, и услышав где-то, что у «Казани» (Казанского собора) собирается интересный народ, пошел туда. Еще был «Сайгон», куда я тоже наведался и был просто счастлив, что нашел «своих». Неформальные девчонки и ребята произвели на меня большое впечатление. Обсуждения, музыка, философия — все это было здорово! Кто-то баловался наркотиками, но эта чаша меня миновала.
На антресолях я нашел шляпу деда, волосы окончательно отросли, у меня был френч а-ля сталинский, в это и одевался. Мама, если я приближался к дому, а она подъезжала с работы на троллейбусе, просто переходила на другую сторону улицы. Ей было за меня дико неудобно.
Я стал своим среди неформалов в 1980 году. Со многими тогдашними друзьями поддерживаю отношения до сих пор. В «Сайгон» ходила куча музыкантов. Например там я познакомился со Славой Задерием — тогдашним лидером группы «Алиса». В нем тусовались Виктор Цой и Борис Гребенщиков*, напротив в кинотеатре работал Олег Гаркуша. Иной раз мы бегали смотреть фильмы на халяву. «Сайгон» был клубом по интересам: кто-то находил компанию выпить, кто-то поговорить, кто-то послушать музыку, а иной раз — бах! — и все оказывались в Таллине в баре «Каролина», стипендии на билеты и рюмку хватало. Ежедневно у «Сайгона» паслись и люди в штатском из Большого дома. За нами приглядывали и порой устраивали рейды, чтобы забрать наиболее колоритных.
Был прецедент, когда Олег Гаркуша спросил «винтивших» нас ребят:
— Как вы нас отбираете?
— По антропометрическим данным, — ответил старший.
Олег уточнил:
— У меня разве хвост есть?
На самом деле, конечно, было видно, кто не укладывается в стандарты.
С Кинчевым мы познакомились смешно. Предыстория такая. На тот момент я был членом совета Ленинградского рок-клуба и председателем художественной секции. Мы должны были ездить на прослушивания. Как только новая группа подавала заявление на вступление в рок-клуб, мы посещали их репетиционную точку и решали, достойны или нет музыканты быть в наших рядах.
В девяносто девяти процентах случаев это был кромешный ад — люди играть не умели. На прослушивание группы «Алиса», возглавляемой Задерием, я уже ездил. Солистом был тогда не Кинчев, а другой парень. Пели они такое, что я еле досидел до конца. «Мужчина машина, а женщина лед...» и что-то еще о том, как машина лед растопит. В этом «хите» прослеживался явный сексуальный подтекст.
Выглядели ребята живописно: у одного красовался на голове дуршлаг, другой стоял за клавишными с загипсованной ногой... В рок-клуб их тогда приняли как перспективную команду, но я «Алису» терпеть не мог. Впрочем, однажды мое мнение изменилось.
На рок-клубовском концерте «Алиса» выступила с новым солистом — Константином Кинчевым, песни были тоже его. Мама, принявшая к тому моменту мой образ жизни, сидела в зале. Дома у нас, на Большой Пушкарской, постоянно тогда собиралиcь квартирники. Маму я предупредил, что сейчас будет чудо в перьях, не надо падать в обморок. На сцену вышел худенький мальчик и как начал петь! По телу у меня пробежали мурашки. Кинчев производил совершенно фантастическое впечатление, и я признался маме: «Кажется, я нашел группу, с которой хочу работать». До этого сотрудничал со всеми, оформлял с ребятами сцену и фойе, а мне хотелось создать визуальный образ кому-то особенному.
С Костей мы встретились в этот же день. Посидели, выпили, пообщались, и образовался творческий союз. «Почему бы нам не оформить сцену специально для группы?» — это было интересно обоим. Достаточно скоро мы начали работать. Костя подкидывал классные идеи, он был мастером сценической пластики.
Не вспомню, какой концерт «Алисы» я оформил первым. По-моему, выступление на одном из фестивалей рок-клуба в ДК «Невский». На тот момент группы почти не гастролировали и могли показать себя как раз на таких итоговых концертах. Поскольку денег не было, для оформления мы использовали так называемый помоечный дизайн.
К слову, первым моим детищем было оформление сцены не для «Алисы», а для гремевшей тогда группы «Россияне». Я познакомился с бас-гитаристом, который позднее женился на моей однокласснице. На этой свадьбе я увидел лидера группы Жору Ордановского. Жора был очень творческим человеком и желал все время обновлять декорации. Вылилось наше общение в легендарный концерт в Зеленом театре.
Я привез охапку старых газет, Алик Азаров нашел на какой-то свалке железный цилиндр. Мы приделали к нему ручку — и извлекали звуки. На белую краску денег нам хватило, на остальные нет. Мы подобрали ветки, которые в тот день обрезали в парке, и сделали чумовую композицию: дерево, оклеенное старыми газетами. Все это подсветили, и вышло почти как у Сальвадора Дали.
Перед концертом приехали люди в штатском и приказали все это снять: облетающие на ветру с дерева советские газеты вызывали ненужные ассоциации. Мы-то ничего не имели в виду, а они нашли умысел. Дерево ободрали наполовину, но оно все равно прозвучало. Наш художественный отдел оформлял фойе, сцену и много еще чего на рок-клубовских концертах и фестивалях, так что к началу работы с Кинчевым мальчиком я был подготовленным. Когда «Алиса» стала гастролировать, занимался у них и светом. Кстати, я работал художником по свету на концертах «Кино», «Чайфа» и «Калинова Моста», но это уже позднее.
С Костей мы, конечно же, дружили. Какое-то время он даже жил у меня на Пушкарской и был свидетелем на моей свадьбе. Свадебку мою все запомнили надолго. Гуляли мы в фешенебельном ресторане, в гости пришли группы «Телевизор», «Калинов Мост», «Объект насмешек» и «Алиса» в полном составе, были ребята из «Кино» и «ДДТ», присутствовал мой спортвзвод.
Получился такой мини-фестиваль. Ресторанные лабухи сначала завели «Синий туман». «Ой, ё! А можно вы не будете играть?» — спросил кто-то из гостей-музыкантов. Лабухи обиделись, а потом зазвучал рок-н-ролл и все стали по очереди выходить на сцену. Костя, правда, к тому времени петь уже не мог, но другие ребята оторвались на славу. Было весело, долго и пьяно. В какой-то момент мы обнаружили, что среди наших гостей танцуют незнакомые люди. Оказалось, в ресторане этажом выше тоже проходила свадьба, но там стало скучновато и они подтянулись к нам.
С Костей всегда было легко, мы с ним чем-то похожи: моментально загораемся от хорошей идеи и сразу начинаем ее воплощать. Но и отличия есть. Он человек очень прямой, а мне неловко ставить собеседника в неудобное положение. Не стану говорить человеку, что он подлец, крепко подумаю... Костя же безусловный романтик и откровенный правдоруб. Еще у него чудесное чувство юмора, когда мы общаемся — часто ржем. Кинчев интеллектуал, прекрасно ориентируется во многих вопросах.
Хорошо описывает характер Кинчева история со статьей в газете «Смена». Этот опус вышел из-за драки Кинчева. Помню, на концерте «Алисы» в «Юбилейном» — народу-у-у! Супераншлаг. По периметру стояли омоновские кордоны, зрители проходили через них как сквозь строй. На тот момент жена Кинчева Аня была беременна. Костя выскочил ее встретить, а она еле-еле протискивалась через милиционеров. Ее кто-то толкнул, порвали шубу, оторвали рукав, и Костя попытался распихать ментов, чтобы жена как-то прошла. Он кинулся в драку, не думая о последствиях, — ведь его женщине угрожала опасность. В этом весь Кинчев.
Потом вышел на сцену и высказался про ментов: мол, ведут себя как черт знает кто. Это было правдой: мы казались им сборищем ублюдков — и кто на сцене, и кто в зале. И они как представители власти считали своим долгом «ублюдков» прижать.
Исключением был лишь полковник Резинкин — первый человек, реагирующий на нас адекватно. Мы познакомились с ним уже после выхода статьи — вместе организовывали охрану на рок-концертах. С буйной молодежью ведь как: чем больше ты ее провоцируешь, тем сильнее получаешь в ответ, а ляпов у служб безопасности тогда было много. Помню, работал с группами «Кино» и «Алиса» в «Лужниках». Там организаторы умудрились поставить сидячий партер на концерт Цоя, и конечно, его снесли. Я делал свет для «Кино», а для «Алисы» занимался сценой полностью.
Предупреждал же:
— Ребята, вы что творите? Ставите летние стулья на тонких алюминиевых ножках...
Начальник местной службы безопасности отрезал:
— Ничего-ничего, будут сидеть.
— Не будут. У вас окажется куча-мала, а потом обвините в этом группу.
Так оно и вышло: когда я приехал после выступления «Кино», увидел гору сломанных стульев. В итоге на следующий день к концерту «Алисы» стулья убрали и ничего страшного не произошло.
Однако вернемся к статье в «Смене». Это был опус Виктора Кокосова «Алиса» с косой челкой», где Костю обвиняли во всех грехах, в том числе и в фашизме. И в том, что он нарочно затеял драку с представителями правопорядка, а не отбивал от них беременную жену. На самом деле он кричал не «Хайль Гитлер!», как утверждал автор статьи, а «Эй ты, там, на том берегу!» Вскоре после очередной провокации Костю забрали на пятнадцать суток, и они с директором Аликом Тимошенко эти две недели отсидели.
Потом пошла настоящая травля. В отношении Кинчева было возбуждено уголовное дело по статье о злостном хулиганстве. Костя же подал в суд иск к редакции «Смены» об опровержении сведений, изложенных в статье Кокосова. Когда состоялось судебное заседание по иску Кинчева, уже была исследована аудиозапись концерта, эксперты написали заключение, что слов «Хайль Гитлер» Кинчев не произносил. В газете вышло опровержение, и редакция принесла извинения за допущенную ошибку. Уголовное дело в отношении Кинчева к концу 1988 года также было прекращено с передачей музыканта «на поруки» рок-клубу.
Помню, как трясся на суде этот мальчик Кокосов. Всем было ясно, что статья заказная и на концерте он не был. Проявили себя в тот момент и другие персонажи. Александр Невзоров*, например, к которому мы после статьи обратились как к рупору свободы, нас не поддержал.
— Саша, что нам делать? — просили совета музыканты.
То ли в шутку, то ли всерьез телеведущий ответил:
— Вешайтесь, ребята, вешайтесь, — и ушел.
История со «Сменой» очень отразилась на группе. Вплоть до самого опровержения, а длилось все почти год, концерты «Алисы» запретили. Ударила статья и по мне. Я тогда служил в спортвзводе ВВС Ленинградского военного округа плюс оформлял Ленинские комнаты, что было главным. У меня был свободный график посещения казармы, и я часто находился дома. Но кто-то знал, что я имею отношение к группе, и когда пришел после публикации в часть, мне сказали: «Собирай манатки, фашистская сволочь, ты у нас на Север поедешь!»
За меня заступилось мое непосредственное начальство: официальный диплом «Мухи» давал мне право рисовать, отливать и делать из пенопласта Ленина. Таких, как я, в нашей части больше не было. К тому же дочь начальника ЛенВО училась на филфаке университета и я рисовал ей огромные «портянки» с домашними заданиями. Папа мой тоже подключил свои связи, и меня оставили. Однако домой я уже не ходил — безвылазно сидел в казарме. Сидел, пока не вышло опровержение.
Между мной и «Алисой» периодически происходили казусы. Теперь все знают, что я нарисовал знаменитый логотип группы со звездой, а когда-то про него сочинялись целые легенды. Слава Задерий однажды придумал, что автор — Энди Уорхол, так и рассказывал в интервью журналистам. Тогда он уже ушел из «Алисы» и создал группу «Нате!», но про Костю нет-нет да и говорил в газетах.
И вот представьте — держу в руках статью, а там написано: «Энди Уорхол нарисовал логотип на банке из-под супа, которую Джоанна Стингрей привезла из Америки в подарок». Чуть со стула не упал — так стало обидно. Я видел ту банку, на ней было написано «Алисе от Энди», и все.
На самом деле было не так. Кроме меня к этому логотипу имеет отношение мой друг Олег Горбачев. О графическом дизайне «Алисы» я думал давно и в ту морозную ночь ехал на троллейбусе № 1 из «Сайгона». На заиндевевшем окне задней площадки колупал всякие варианты слова «Алиса». В итоге один вышел таким, какой он сейчас и есть.
На носу маячили гастроли «Алисы» в Вильнюсе — это тот самый концерт, для которого я сделал музыкантам первую партию авторских футболок. Зарисовав вечером свою идею, утром пошел в декорационные мастерские к другу Олегу Горбачеву — известному театральному художнику. «Вот эскиз, — говорю, — помоги». На столе стояла разведенная красная краска, окунув в нее кисть, Олег прошелся по всем буквам. Этот эскиз и стал основным, потом я довел его до ума и превратил в каплю крови кляксу от капнувшей краски.
Для «Алисы» я разработал не только сценический имидж: оформил альбомы «Блок ада», «Шестой лесничий», «Шабаш», «Jazz». Но в середине девяностых наши пути разошлись. Я создал свой продюсерский центр Best Presents, мы организовали фестивали, посвященные двадцати- и двадцатипятилетию Ленинградского рок-клуба, много концертов и спектаклей, но особенно дорога мне «Смерть Тарелкина» режиссера Юрия Бутусова с участием Константина Хабенского, Михаила Пореченкова и моего друга Андрея Краско.
Как я познакомился с Андреем — не помню. Это в буквальном смысле. Я был младенцем, а другу уже исполнилось пять, когда нас свела судьба. Наши мамы учились вместе на филологическом и дружили. Вслед за Кирой Васильевной в дом родителей пришли и Иван Иванович Краско, и их Андрюша.
Конечно, младенцем я ему был малоинтересен, а вот когда мне исполнилось лет двенадцать, завязалась дружба. Андрей меня слегка опекал. Рассказывал о книгах, учебе в театральном, он казался мне удивительным человеком из какой-то другой жизни. Впрочем, я окончил школу и меня закружил свой водоворот событий, какое-то время мы не общались.
Свел нас спектакль Бутусова, который Миша Хейфец, владелец этой антрепризы, предложил мне как промоутеру возить на гастроли. Когда мы его посмотрели, я пошел за кулисы и обратился к Андрею:
— Уверен, сейчас вас очень удивлю.
— Да ну?
— Фамилия Столыпин вам о чем-то говорит?
— Андрей, ты, что ли?!
Естественно, он меня не узнал. Я-то его помнил уже взрослым, а он меня подростком. С тех пор наша дружба возобновилась и длилась до последнего Андрюшкиного дня.
Меня иногда спрашивают: в чем была трагедия Краско? Что мешало ему жить? Отвечаю: самой главной трагедией для него стала смерть мамы, Киры Васильевны. Все остальное он воспринимал как текущее и решал по мере поступления проблем. Не снимали в кино — шил джинсы, не давали главных ролей — блестяще играл эпизоды. Женщины его всегда любили, из-за чего Андрей порой не мог разобраться в личных отношениях.
Когда он начал жить со Светой, мы с женой очень с ней подружились и семьями переписывались по мейлу. Наши письма друг другу были уморительными и довольно личными, надеюсь, Света их когда-нибудь опубликует. Благодаря ее заботе в последние годы жизни Андрюша не пребывал в настроении надрыва и неорганизованности. Был по-настоящему счастлив, у него было громадье планов и крепкий тыл. Окруженный любовью и заботой, он чудесно выглядел. Но инциденты со спиртным у него порой случались. А кто не без греха?
Он звал меня Дрюлей. Его характер можно понять, вспомнив один случай. ДК Ленсовета. Спектакль «Смерть Тарелкина». Какая-то «мудрая» голова осветителя накрыла кулисой киловаттную лампу. Внезапно повалил густой дым, артисты со сцены нажали кнопку противопожарного занавеса — это такая стена, которая отсекает сцену от зала. Андрей-то и рабочим сцены был, поэтому быстро понял, в чем дело. Кругом паника, слышу его крик: «Дрюля, помогай!» Мы с ним вдвоем скрутили эту кулису в пару секунд, оттащили от софита, в общем и целом спасли спектакль. «Железный занавес» подняли, публика успокоилась, все пошло своим чередом.
Таким вот он был. Пожар потушить — пожалуйста. Пахать до полусмерти, чтобы не подвести людей, — пожалуйста. Любить искренне, дружить от души — вот это в нем главное, это важно. А слабости... Насчет алкоголя Андрюша был действительно слаб. С алкоголем надо уметь бороться, а Краско не мог, не было у него тормозов. Погиб он из-за халатности врачей на девяносто девять процентов. Но его вина в этом тоже была — не стоило пить водку на жаре в Одессе, да еще с таким сердцем. Со съемок в «Ликвидации» приехал в гробу. Ему бы полечиться — но он себя не берег, работал много и честно.
Я был на похоронах Андрея и скажу, что это далось мне нелегко. Мы встречали Свету в аэропорту, она ничего не соображала от горя. Чтобы хоть как-то поддержать, я вел ее за руку. У нее рухнул тогда весь мир. Мир, который они с Андреем строили вместе. Перед похоронами Света жила у меня, мы до сих пор близкие друзья, у нее есть семья и все хорошо.
Андрей звонил мне за пару дней до смерти. Мы обсуждали совместный проект и хотели им заняться, как только он вернется в Питер. Была мечта: сделать спектакль ни от кого не завися, втроем-вчетвером. Декорации я придумал очень мобильные. Хотели задвинуть все на год — кроме съемок конечно — и заниматься спектаклем. Повозить его по стране, денег заработать. Деньги нам обоим в тот момент были нужны: он в долгах, я в кредитах — та еще ситуация. Андрей строил дом, взял машину в кредит, которую после его смерти банк забрал. И мечты наши не сбылись.
В день рождения Андрея, десятого августа, друзья собираются и едут к нему на кладбище в Комарово. Я не раз был там, а в прошлом году свозил свою дочь. По иронии судьбы у нее день рождения тоже десятого августа. Конечно, она видела моего друга только на экране и знает лишь по моим рассказам. А вот некоторых из «боевых товарищей» видела воочию — мы были в гостях у Кости Кинчева, но об этом позднее.
Кроме «Алисы» я работал и с «ДДТ». Первый раз увидел Юру Шевчука, когда он только-только приехал в Ленинград. Мы случайно встретились в гостях у общих друзей, с творчеством группы я особо знаком не был. Увидел дядьку, заросшего бородой, в очках. В нашу компанию Шевчука привел все тот же Славка Задерий, новичок помалкивал — он никого там не знал.
В тусовку Юра вписался органично. Самое удивительное — к нему благосклонно отнесся город, а ведь многие мои знакомые, которые сюда переехали, так и не остались в Питере жить. Работать стали как-то незаметно. Мы же постоянно вместе колесили по гастролям и пересекались на разных фестивалях. Я никогда не связываюсь с тем, что «не мое», — и в творческом, и в личном плане. Должно быть общее восприятие того, «что такое хорошо и что такое плохо». С Юрой мы понимаем это одинаково, хотя сейчас я вижу его не так часто. За все время общения у нас не возникло идейных конфликтов.
Как-то Юра попросил меня поставить на концерте свет. Подсветил раз, второй... Шевчуку, похоже, это дело понравилось. Через какое-то время я ушел из «Алисы» и поехал в тур с «ДДТ». Да и почему было не поехать — я знал ребят и дружил с ними не один год. Работа приятная, репертуар известный. Отработал с ними шесть лет. Принимал участие в подготовке концерта, посвященного пятнадцатилетию «ДДТ», как художник-декоратор и художник по свету и оформлял фестиваль «Наполним небо добротой» на стадионе «Петровский» — конечно, мне помогала целая команда.
Были колоритные моменты. Помню, на пятнадцатилетии «ДДТ» по сценарию в небо взлетал вертолет. И вот — генеральная репетиция. Лопасти крутятся, шум-гам, и вдруг над землей поднимается пультовая башня в центре поля — ее сдуло. Хорошо, что в ней еще не было пультов и световых пушек. Помню, как на фестивале на «Петровском» Свин — пионер панка Андрей Панов — добирался до острова вплавь по Неве, чтобы его не забрала милиция.
Мне часто задают вопросы про Сергея Шнурова. Много не расскажу, я ведь давно с ним не сотрудничаю. Нас представил друг другу журналист Кирилл Рейн, он работал пресс-атташе в моей компании Best Presents. Познакомились — и познакомились. Это было самое начало его творческого пути. Я организовал выступление в клубе «Спартак», потом мы договорились с его директором-женой о большом сольном концерте «Ленинграда» на стадионе.
Гиперпопулярность Шнура начиналась у меня на глазах. Это было предсказуемо: на самом деле Сергей чувствует конъюнктуру и хорошо держит нос по ветру. Я, к слову, сразу понял, что «Ленинград» — стадионный коллектив, что это все очень перспективно.
Помню, Шнур на концерте летом вышел на сцену одетый в одну гитару. Девочки-полицейские, стоявшие у пульта, сломали глаза. Я подумал: ну все, сейчас нас свинтят. Однако обошлось — они краснели и хихикали. У одной дамы нашелся бинокль, к нему выстроилась очередь, а мужики-полицейские ржали в голос. Все отчаянно веселились: выходка Сергея сотворила настоящее чудо.
Что Шнур скандалист — это, конечно, лишь имидж. На самом деле Сережа всегда был умным и интеллигентным, а общение с ним веселым. Ну да, скандалил, но не с близкими людьми. Впрочем, высказаться нелитературно мог в любой момент, ну так мы все порой высказываемся. Изменился ли Сергей? Не знаю. Тогда я работал с ним непосредственно, а сейчас вижу лишь на экране. Это разные вещи, не знаю — где имидж, где правда, а где легенда. Я очень давно его не видел.
С Дианой Арбениной тоже немного потерялись, а ведь с «Ночными снайперами» я познакомился, когда они еще не были популярны. Привела девушек тогдашний директор группы Света Лосева. По большому счету она их и вытащила на поверхность. Диана и Света выступили с акустической программой на дне рождения моего друга. Я хотел, чтобы девчонки заработали копеечку, — времена были тяжелые.
После этого потихонечку-полегонечку мы стали делать разные залы. Вначале, к примеру, ЛДМ, и постепенно дошли до огромного Ледового дворца, где был аншлаг. Я общался с девочками и до, и после их разрыва. Поначалу они были коллективом, который объединяли и дружба, и творчество, и внутренняя симпатия. Однако люди проходят длинный путь, и конечно, со временем могут возникнуть непонимание, раздражение. Кто-то начинает конкурировать и считать, что он круче в творчестве. В общем, много вариантов и поводов для того, чтобы группа развалилась. На мой взгляд, так и произошло.
Диана и Света имеют разные темпераменты. Арбенина более решительная, жесткая, а Света более нежная. Эта разница тоже сыграла роль. После разрыва я не сотрудничал со Светой, но много работал со «Снайперами» и Дианой. Мы прошли и БКЗ «Октябрьский», и «Юбилейный», да немало было площадок... Все концерты получились успешными, и мы даже сделали акустическую программу в филармонии. С Арбениной и сейчас в теплых дружеских отношениях, хотя редко видимся. Мы дружим с Митькой Гореловым — барабанщиком золотого состава «Снайперов».
...Вспоминаю восьмидесятые — девяностые. В то время мы все были равны. И финансово, и морально. Когда это стало заканчиваться, мне было грустно. Но грустил я недолго: понял, что само по себе время бесконечно, оно не плохое и не хорошее. Закончилось одно, наступило что-то новое. Другое, конечно, но не менее интересное. Возможно, сейчас нет таких открытых, непосредственных и юных взаимоотношений, но те связи никуда не делись. Даже если они прерываются на какое-то время, то потом легко восстанавливаются.
Пример тому наша дружба с Костей Кинчевым. Сейчас я оформляю новый сольный альбом Кинчева, мы встречаемся семьями, и моя младшая дочка общается с его внуком. Кто знает, может, из этого когда-нибудь вырастут новые интересные проекты. А если нет — не страшно! Дел у меня и так хватает: участвую в выставках, фестивалях, выпустил книгу. Мне интересно жить и в этом времени.
Подпишись на наш канал в Telegram