Когда Юры Богатырева не стало, известие о том, что он был женат, оказалось для многих шоком. Даже его мама ничего не знала о моем существовании. Свадьба была скромной, мы не афишировали наши отношения. Получилось так, что я стала первой и единственной женой Богатырева...
Многие актеры, близко знавшие Юру, называли меня фиктивной женой. Да, мы действительно никогда не вели общего хозяйства, не жили в одной квартире. Но как бы то ни было, могу с полной уверенностью сказать, что Богатырев имел дело с хорошей женщиной. После смерти Юры я ни на что не претендовала, ни разу не воспользовалась его именем и отказалась от доли в наследстве в пользу его мамы. Не знаю, как он меня, а я его любила. Это была, как я ее называю, «дружба-любовь». Совсем как у Шекспира: она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним...
Чтобы понять наши отношения, придется рассказать немного о себе. У меня очень сложная судьба.
В Таганку меня пригласил сам Юрий Петрович Любимов в 1969 году. Я приехала из Смоленска подыграть двум актерам из нашего театра. Сразу после показа мне поступило приглашение от главного режиссера Театра на Таганке. Для меня это было неожиданностью — я не собиралась переезжать в Москву. Два года была ведущей актрисой театра в Смоленске, окончив Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Играла главные роли — Гелену в «Варшавской мелодии» Зорина, Жанну д’Арк в «Жаворонке» Ануя, Наташу в пьесе Горького «На дне». Шестнадцать центральных ролей.
Не хотела подводить родной театр и ждала, пока мне найдут замену. Через два месяца, в феврале, наконец решилась ехать в столицу. На вокзал пришли провожать мои друзья, коллеги, среди них и мой любимый. Мы вместе играли на сцене смоленского театра. Поезд тихо тронулся, все махали вслед. И вдруг я, не раздумывая ни секунды, выкидываю чемодан на перрон и спрыгиваю с подножки. Так невыносимо тяжело мне было расставаться с близким человеком...
И все-таки судьба нас разбросала: я стала работать в Москве, а он решил уехать в Липецк. Это был расцвет Театра на Таганке. Когда его в 1964-м возглавил Юрий Любимов, театр стал самым знаменитым в столице. Я попала в настоящий «цветник»: Зинаида Славина, Владимир Высоцкий, Вениамин Смехов, Валерий Золотухин...
Играла в основном в массовках, но две работы были знаменательными. Меня ввели на роль служанки в «Тартюф» без репетиций вместо Зины Славиной. Она выпускала спектакль «Мать» и была занята. Добрые отношения сложились с Веней Смеховым. В спектакле «Час пик» он играл главного героя, а я его дочь.
Через полгода меня взяли в штат театра, хотя половина труппы была на договоре. Это было невероятно! Однако проработала я на Таганке всего год и ушла оттуда, вы не поверите, из-за любви...
Мы с моим близким человеком созванивались ежедневно, а однажды он не позвонил. Объявился через день: «Меня избили после спектакля. Напали какие-то хулиганы по дороге домой, отняли шапку. Полночи я просидел в милиции». Мне стало его очень жалко: как же он, бедный, там без меня? Живет в провинциальном городке, в гостинице, попадает после побоев в милицию, а у меня все в порядке: работаю в одном из лучших московских театров, живу в общежитии у Курского вокзала, все ко мне хорошо относятся.
И я решила, что должна быть с ним рядом, считала: если будут убивать — то пускай обоих!
На следующий день подала заявление об уходе, объяснив руководству причину. Но все, видимо, решили, что это шантаж: мол, примите в театр моего жениха, тогда останусь. Хотя у меня и мыслей таких не было...
В нашей грим-уборной сидели несколько актрис: Маша Полицеймако, Таня Иваненко, Аида Чернова, Лида Савченко и я. Когда они услышали о моем уходе, ушам своим не поверили. Стали хором уговаривать не оставлять Таганку: «Из такого театра можно только попросить кого-то уйти. Но чтобы кто-то сам ушел, такого еще не было. Это невозможно! Одумайся, Надя!»
В итоге они мне поставили ультиматум: «Значит, так! Сейчас идешь к директору и забираешь заявление назад. Какая любовь?! О чем ты говоришь? С ума сошла! Мы тебя не отпускаем. Не заберешь — устроим тебе темную, так и знай!» И потащили меня к директорскому кабинету: «Без заявления не выходи!» Уступив давлению, я его забрала. Но через неделю все-таки опять отнесла и уехала к своему любимому в Липецк.
Когда ушла из Театра на Таганке, меня называли декабристкой, а за глаза и вовсе дурой. Еще у меня было прозвище Легенда Театра. Вернее двух театров, из которых ушла, несмотря на то что в одном были главные роли, в другом — перспективы.
Я никого не слушала. Взывать к разуму было бесполезно — я ехала спасать любимого. Не думала о себе, думала о человеке, который нуждался в моей помощи. Это была великая любовь, вернее великое сострадание. Я очень жалостливая по натуре. Мне жалко абсолютно всех: воробьев, брошенных собак, кошек, бомжей...
О себе всегда думала в последнюю очередь. Сострадание к ближнему и самопожертвование — вот что мною двигало всю жизнь. Плохо это или хорошо — не знаю, но такой меня Бог создал. Это многое объясняет и в отношениях с Богатыревым. Собственно, мои сострадание и способность к самопожертвованию потом нас с Юрой и соединили...
Когда я забеременела, мой любимый мужчина повел меня в ЗАГС. Местный театр не мог обеспечить нас жильем, мы обитали в гостинице. И тут нас с мужем пригласил в Волгоград режиссер, с которым мы работали в Смоленске. Там я родила Варвару.
Через год муж поступил в ГИТИС на режиссерский факультет к Кнебель. Мы с Варей остались в Волгограде. Я ничего не имела против, главное, чтобы любимый был счастлив. Человек хочет учиться — пусть учится.
Время от времени приезжала в Москву к мужу. Как-то зашла в Театр на Таганке. Заведующая труппой Галина Николаевна была рада меня видеть. Это она меня, между прочим, дурой называла, когда я уволилась: «Ду-у-ура! Уехала, любовь у нее, видите ли».
«Пойдем, — говорит она, — тебе надо к Юрию Петровичу зайти. Просись обратно».
Любимов меня выслушал и сказал: «Надя, я хочу с вами работать. Но так просто — хочу ушла, хочу пришла — из Таганки уйти нельзя. Теперь уже как решит худсовет».
Худсовет, к сожалению, решил не в мою пользу...
И все-таки я вернулась в Москву. В 1973 году меня приняли в областной театр Островского, но отношения с коллегами там складывались не очень хорошо. Я попала в настоящий «террариум единомышленников». Мне некогда было участвовать в актерских посиделках — муж, маленькая дочь...
Восьмого марта театр отправился на гастроли в Подмосковье, в Коломенское. Вечером решили отметить праздник в гостинице. Когда я услышала, какие дифирамбы поют эти люди друг другу, со мной случилась истерика. Ее не могли остановить в течение суток. Нервный срыв произошел по многим причинам: разрыв с мужем, отношения в театре, неустроенность в быту. Я скиталась с квартиры на квартиру, снимала углы, жила в коммуналках. А тут еще измены мужа, развод. Одним словом, накопилось...
В Коломенское вызвали моего бывшего мужа. Надо отдать ему должное — он протянул руку помощи. Забрал меня и предложил пожить в общежитии «Современника». Там мы и встретились с Юрой Богатыревым...
После этих гастролей, которые для меня закончились нервным срывом, я хотела вообще уйти из профессии, говорила: «Лучше в дворники пойду, буду мыть подъезды. Только никаких театров!» Какое-то время преподавала актерское мастерство и грим детям в студии художественной самодеятельности в Клубе имени Русакова. Меня туда устроили друзья-актеры. Еще участвовала в спектаклях театра «Драматург», которые ставил режиссер Георгий Соколов. Он вслед за мной ушел из Театра Островского.
Почему я так подробно об этом рассказываю? Потому что после смерти Юры слышала о себе много нелестного: мол, женился на какой-то провинциальной актриске и так далее... Но я хороший человек и хорошая актриса. Понимаю, что нескромно так говорить, просто некому за меня и слово замолвить. Раньше я так не думала, а теперь могу утверждать...
Общежитие театра «Современник» располагалось в старинном особняке на Манежной, напротив Кремля. В большой квартире на последнем этаже когда-то жила подруга Ленина Инесса Арманд. В доме не было лифта, приходилось подниматься пешком. Внизу вечно грелись люди, которые стояли в очереди в Мавзолей Ленина. Они даже не подозревали, что в этом подъезде бывал Владимир Ильич, навещая Инессу.
Это был 1980 год. Маленькая Варя жила у мамы в Минеральных Водах, а у меня появилось временное жилье. Комнатка в общежитии «Современника» стала настоящим спасением. Обитатели нашей квартиры делились на постоянных и временных. «Долгожителями» были артист «Современника» и педагог Щукинского училища Володя Поглазов с женой, Федор Михайлович Валиков — артист и реквизитор, Валера Шальных с первой женой-театроведом. Юрий Богатырев был уже популярным актером, снялся в фильмах Никиты Михалкова «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Свой среди чужих, чужой среди своих».
Комнат было много — восемь или девять, точно не помню. На огромной кухне стояли две газовые плиты, три стола. Все общее. Жили довольно дружно. Так получилось, что моя комнатка оказалась рядом с Юриной. За стеной жила Галя Петрова, а с другой стороны — Юрочка. У него была большая комната с окнами во двор.
Первое время мы очень редко виделись. Он почти все время отсутствовал, очень много снимался. Встречались иногда в коридоре:
— Здрасте.
— До свидания.
Юра был большим, косая сажень в плечах, с огромными руками. Я, всего метр пятьдесят четыре, едва доставала Богатыреву до плеча. При этом он выглядел совершенно безобидным. Светлые волосы, белесые ресницы — как говорили гримеры, на его лице все можно было нарисовать.
Юра выходил из своей комнаты в халате, в котором выглядел очень аристократично. Он вальяжно запахивал его полы. Галя Петрова вспоминает, как Богатырев мог, выпив, выйти в своем полурваном махровом халате на единственный балкон в квартире и крикнуть в сторону Кремля: «Сатрапы!» На этом балконе, кстати, фотограф Валерий Плотников сделал очень красивый портрет Юры. Он сидит за столиком на фоне Кремля, а перед ним кувшин с кистями для рисования...
Юра не тяготился одиночеством, ему было чем заняться. Быт его совершенно не интересовал — он либо рисовал, либо читал, либо разговаривал. Но если готовил, делал это артистично. Заправски варил кофе в турке, даже яичницу готовил так, словно рисовал. На сковородке шкварчала глазунья, он сверху посыпал ее луком, словно художник наносил последний мазок на картину.
...Это был какой-то праздник, по-моему, Седьмое ноября. Ко мне зашел в гости товарищ, с которым мы недолго работали в театре Благовещенска. Сидели общались, я зачем-то вышла в общий коридор и вдруг увидела Богатырева. Он стоял у стены, головой уткнувшись в локоть. Его могучие плечи тряслись от горьких рыданий. Вид плачущего мужчины выбил меня из колеи. Я ведь уже рассказала, какой была жалостливой девушкой, а тут великий, знаменитый Юра плачет как ребенок. Я была потрясена до глубины души.
Прошла мимо. Ну как я к нему подойду? Мы же незнакомы даже. Неудобно лезть человеку в душу. Что же делать, как поступить? Стала стучаться к соседям:
— Вы знаете, там Богатырев в коридоре плачет. Надо что-то сделать...
— Да не обращай внимания. Юрка у нас такой: когда расстраивается, всегда плачет.
Ну как не обращать внимания? Стучусь в другую комнату:
— Что делать с Юрой?
— Да ничего. Сам успокоится.
Одним словом, меня никто не поддержал. Богатырев уже ушел в свою комнату. Я решилась и постучалась к нему.
— Да-да, войдите! — раздался из-за двери Юрин голос.
За столом сидели двое его друзей.
— Ой, простите, я думала, вы один... — И стала пятиться к двери. Но тут увидела, что у Юры текут по лицу слезы. — Я просто подумала, что у вас что-то случилось. Может, вам можно помочь? Вы так горько плакали в коридоре...
— Так, заходите. Ребята, быстренько достаньте из холодильника вино.
У Юры за окном был устроен «холодильник», где охлаждались бутылки.
— Нет-нет, я не одна. У меня в гостях товарищ сидит.
— Давайте его сюда.
Ну что я, ломаться буду? Тем более что сама пришла. Богатырев оживился, слезы высохли, и он даже повеселел. Я сидела рядом с ним. Не удержавшись, тихо сказала:
— Вы меня, ради бога, извините, что я так нагло к вам ворвалась. Такой огромный, такой замечательный артист с такими ручищами стоит и плачет. Я подумала, что у вас какое-то горе.
— Ничего, ничего...
Причину его слез узнала позже.
Я очень скучала по Варе, поэтому вскоре привезла свою дочь-второклассницу из Минвод и отдала ее в школу неподалеку.
Варя очень быстро подружилась с Юрой. Общий телефон стоял прямо напротив нашей комнаты. Когда раздавались звонки, никто не хотел к нему подходить, а моя дочка с удовольствием брала трубку. Ей было сплошное веселье бегать по комнатам и подзывать всех к телефону. Поскольку Богатырева почти никогда не было дома, Варя записывала все, что ему передавали. Юра в шутку называл ее своим секретарем. Богатырев очень любил Варю, они были большими друзьями. И он всегда ее чем-то угощал. Если варил сосиски, то обычно и на ее долю.
Мне было тридцать семь лет. Поскольку я все время моталась с квартиры на квартиру, вещами не обросла — только и имущества, что два чемодана и коробка с книгами, документами и кухонной утварью. Зарплаты у актеров тогда были маленькими, родители мне не помогали. Особых нарядов у меня не имелось — брюки и пара рубашек. Конечно, нам с Варей приходилось туго.
Общие посиделки в общежитии были редкостью, все были заняты работой в театре. Каждый жил сам по себе. Юра и Володя Поглазов учились вместе в училище, они были друзьями и часто собирались вместе.
После того раза, когда я увидела Богатырева плачущим в коридоре, мы встречались на каких-то праздниках то у Юры, то у Володи. Новый год, Первое мая, Седьмое ноября... На каждый Новый год Юра рисовал друзьям открыточки с изображением Лошади, Свинки или Змеи и дарил на память.
Мы постоянно оказывались за столом рядом. Все давно заметили, что нам всегда есть о чем поговорить. Засиживались порой допоздна. Мне советовали: «Так, Надя, бери его, идите в свой уголок, там и наговоритесь. А то нам утром вставать на работу — у Юры-то свободный день. Он все тебе и расскажет».
«Наш уголок» располагался в предбаннике перед моей комнатой. Мы сидели на двух стульчиках и часами разговаривали. Вернее он говорил, а я слушала.
Богатырев сразу понял, что со мной можно говорить обо всем на свете. Он рассказывал о своей семье: маме-папе, сестре. О съемках мы почти не говорили. Он ни на кого не жаловался. Тогда-то Юра и признался, что плакал в коридоре из-за своего племянника. Он жалел свою сестру, у Риты была несчастная личная жизнь: не везло то с одним, то с другим мужем. Сын сестры от первого брака в это время служил на Северном флоте, приехал в гости к дяде. Юра проводил его, закрыл за ним дверь и всплакнул о судьбе племянника. Вероятно, вспомнил свое тяжелое житье-бытье в Нахимовском училище. Жизнь у моряков очень трудная, вот он и представил, что мальчик снова едет туда служить...
Я его слушала не ушами, а всем сердцем, и от всей души сочувствовала. Любому мужчине важно, чтобы его выслушали. В моем лице он нашел благодарную слушательницу. Юра мне доверился, а я его пожалела...
Он рассказывал, что его отец был морским офицером, капитаном первого ранга, что мальчиком его отдали в Нахимовское училище, но он там недоучился. Что родился в Риге, потом они с семьей переехали в Красногорск, там осталась жить его сестра Рита, а родители оказались в Ленинграде. О том, что учился в художественно-промышленном училище на коврово-ткацком отделении, но у него от краски началась экзема на руках, что окончил Щукинское училище и его сразу же взяли в «Современник», что он боготворил Галину Волчек и по утрам мыл ей машину.
Обо мне особо не расспрашивал, может, что-то в общих чертах. Конечно, он меня тоже жалел, переживал, что моя судьба складывается так непросто. Я ему душу не изливала — когда он задавал вопросы, отвечала. Во всяком случае, одеяло на себя не тянула.
Встретились два одиночества. Мы были похожи своей неустроенностью в жизни — и у него, и у меня не было своего угла. Этих разговоров, может, неделя набралась бы, но все эти ночные бдения, его слезы, мое сострадание им привели нас к близости. Я любила Юру и как мужчину, и как актера, и как человека. Не думала, что у нас будет роман. Так случилось. Пожалели, что называется, друг друга. Без всяких перспектив на будущее — ни у него, ни у меня...
Я никогда не думала, что мы поженимся. Встречались периодически. Далеко ходить не надо — живем за стенкой. Хотя Юра иногда шутливо говорил: «Вот бы ты мне мальчика родила...»
Вся Юрина комната была завешана его рисунками, портретами. Он восторгался картинами Бакста, Лансере, Бенуа. Ему дарили альбомы этих художников.
Богатырев все время носил в кармане маленький альбомчик и что-то там зарисовывал. Картины — это был его мир, в котором он нашел гармонию. В жизни Юра ее так и не встретил. Все время был занят в театре и на съемках. Богатырев уже перешел во МХАТ, где играл роль Фурманова в спектакле «Мятеж». Я ходила по его приглашению на этот спектакль.
Частенько сидела в его комнате. Он рисовал, я вязала.
— Юр, — однажды спросила его, — ты всех рисуешь, может, и меня когда-нибудь изобразишь?
Я не считала себя красавицей: курносенькая, маленькая, но, по-моему, вполне симпатичная.
— Хорошо, Надюша, — ответил он. — Как-нибудь...
И вот однажды сижу за вязанием у окна, а Юра стал быстро набрасывать мой портрет на бумаге. Под его окном рос тополь, и эта зелень отсвечивала на моем лице. Он так и нарисовал меня с зеленым лицом. Но удивительно, что изобразил в шляпе с пером и в платье с пышным воротником.
— Юр, я же совсем не такая!
— Ты себя просто не знаешь. Привыкла относиться к себе как к простушке...
Самое интересное, что мое лицо Богатырев нарисовал за день-два, а каждое перышко на шляпе выписывал неделю...
Маленькая Варя тоже ему позировала, получился очень трогательный и нежный портрет. Варя прожила у меня год. Общежитие собирались расселять, и я опять отправила дочку к родителям в Минеральные Воды.
Юра часто водил меня в гости к своим подругам. Одна из них, Зина Попова, была журналисткой, референтом-переводчиком с японского. Они были с Юрой большими друзьями с 1977 года и до последних дней. Жила Зина очень удобно — на Тверской, неподалеку от МХАТа. Она была дочерью легендарной женщины. Ее мама воевала в дивизии Чапаева, получила орден, стала прообразом Анки-пулеметчицы.
Юра рисовал портреты Зины, дарил ей рисунки. У нее собралась большая коллекция его произведений. Когда она умерла, новые хозяева квартиры выбросили на помойку у дома на Тверской ее вещи: старинный буфет — в нем Олег Ефремов хранил бутылочку, диван, на котором ночевал Высоцкий, и коллекцию картин Богатырева. Об этом писали в газетах, журналисты пытались найти и спасти хоть что-то...
Зина с Юрой подолгу говорили по телефону, в основном по ночам. Он многим своим друзьям звонил. Телефон — это вообще отдельный, очень важный персонаж в жизни Богатырева. Он говорил часами, потому что был пронзительно одинок и остро нуждался в общении. Если кто-то из актеров сыграл роль, Юрочка обязательно позвонит и наговорит комплиментов. Это редкость среди актеров.
С папой каждый разговор вообще превращался в маленький спектакль. Помню, Ия Саввина рассказывала, как они общались. Он набирал отцовский номер и говорил так: «Вас беспокоит народный артист, лауреат Госпремии, артист МХАТа Юрий Богатырев!» Папа с удовольствием поддерживал его и отвечал в том же духе.
Юра был удивительным человеком. У-ди-ви-тель-ным. Большой души. Никогда ни о ком не сказал плохого слова. Иногда только сокрушался, что Никита Михалков стал мало его снимать.
Конечно, он хотел славы. Хвастался, если узнавали, как ребенок, расцветал от похвалы. Человек нежнейшей души, любил говорить людям что-то хорошее. Если восторгался, то до слез, до умиления, воздев к небу руки. А руки у него были большими, их в шутку называли «верхние ноги». Кстати, размер ноги у него был сорок седьмой. Никогда не сидел в присутствии дамы, даже в машине пытался привстать, если женщина садилась рядом.
Его героическая внешность сбивала с толку — в душе он был ребенком, который нуждается в заботе и защите. Ходил в пальто и без шапки зимой, когда стояли морозы.
Фантастически ранимый человек. Ему казалось, что его недолюбливают, относятся с предубеждением. Он был в постоянном конфликте с собой, такой трепетный, пульсирующий, как перо на ветру. Дунешь, и оно взлетает в воздух. Юра так нуждался в комплиментах, аплодисментах и восторгах! Расстраивался от того, что по телевизору идет картина «Два капитана», а на улице его не узнают. Однажды простоял в очереди полтора часа неузнанным. Человек без кожи, он очень обижался на критику. Мгновение — и его глаза наливались слезами, а пухлые губы дрожали от обиды, как у большого ребенка...
Его очень ценила Ия Саввина. Они подружились на съемках фильма «Открытая книга». Ия Сергеевна была остра на язык, к ней трудно было подъехать, а с Юрой они прекрасно сошлись. Были родственными душами — вместе выходили на сцену МХАТа, даже родились в один день.
Саввина рассказывала о нем в одной передаче: «Юра работал с такой отдачей, что ему за спектакль несколько раз меняли рубашки». Она его, между прочим, отговорила от вегетарианства, за это Богатырев потом ее всю жизнь укорял.
Юра и ей все время звонил. Муж Саввиной как-то пошутил: «Да это гастрольный муж Ии». Они действительно не расставались: у нее в номере смотрели телевизор, вместе завтракали, обедали и ужинали.
Юра водил меня к Саввиной в гости. От бедности я научилась шить и делала все очень аккуратно. На эти заработки мы с Варей, собственно, и жили. Ия Сергеевна, узнав, что хорошо шью, попросила сшить ей два костюма: «Только я не люблю примерок!» Я принесла ей готовые костюмы, те оказались впору. Она была довольна...
Юра был бессребреником, не копил денег на черный день, мог легко отдать последний рубль. Периодически у него водились деньги, он неплохо зарабатывал на фильмах. У Богатырева очень много одалживали и не всегда отдавали. Я знаю это совершенно точно. Его товарищ, когда Юра умер, показал записную книжку, где тот записывал, кому одолжил деньги, и вычеркивал тех, кто ему долг отдал. «Видишь, — сказал его друг, — сколько Юрке остались должны? Отдадут, не отдадут — неизвестно».
Многие пользовались его безотказностью, добротой. Часто заходили в гости, зная, что Богатырев купит бутылку, всегда угостит. Кстати, сильно пить он начал во МХАТе. Там были приняты застолья, избежать их было невозможно. Жаловался: «Я не могу, не вынесу!» Но он никогда не был алкоголиком. Упаси бог! Сколько передач потом сняли о том, что Юра все время с кем-то пил, пил и пил и что от этого якобы и умер. У него планировалась выставка. Он месяца полтора к ней готовился, собирал по друзьям и знакомым свои картины. Юра очень серьезно к этому относился. Как он мог при этом постоянно пить?!
Я не собиралась за Богатырева замуж, он сам сделал мне предложение. Это получилось неожиданно, даже случайно. Однажды ко мне из Минвод приехала подруга Надя. Часов в десять иду в ванную руки помыть, а мимо проходят Богатырев с Севой Шиловским и Васей Росляковым. Они только что пришли из театра. Вася схватил меня за руку и сказал, смешно картавя:
— Серая, Отрава, пошли пить водку! — Он меня в шутку называл Отравой.
— Не могу. Ко мне подруга приехала.
— Сейчас и подругу принесем.
Надя Громова была женщиной дородной. Походила на Доронину, как будто ее родная сестра.
— Боюсь, что ты ее не поднимешь, — засмеялась я.
И все же Вася уговорил Надю, привел.
Сидим разговариваем, выпиваем. В основном разговоры вертятся вокруг театра. Потом наступила пауза, и вдруг Юра выпалил:
— Надя! Выходи за меня замуж!
Ни с того ни с сего, никогда мы разговоров на эту тему не заводили. Конечно, решила, что это шутка.
— Ладно, я подумаю, — отвечаю.
На что Сева Шиловский возмутился:
— Это же надо — «она подумает»! Да за Юрой толпы баб бегают, мечтают выйти за него замуж, а он ей предложение сделал!
— Ну хорошо. Я согласна.
Тут же мы это дело и отметили. Получилось, что была наша помолвка.
Подали заявление и расписались в ЗАГСе на Плющихе, приехав туда на такси. Подруга одолжила мне свадебный наряд: розовый костюм с меховой оторочкой и серебряные босоножки.
Когда мы расписались, зашел разговор о том, как сказать об этом его маме. «Давай подождем. Когда все устаканится, тогда и скажем. Очень ей нужна неизвестная артистка, да еще и с ребенком», — сказала я.
У Татьяны Васильевны были бесконечные проблемы с дочерью. Это была моя инициатива не говорить о свадьбе его маме. У меня был комплекс: он такой знаменитый, красавец, известный на всю страну, а что я? Очень была в себе не уверена. Потом где-то прочитала, будто Юрина мама мечтала, чтобы ее невесткой стала Гундарева, она даже советовала сыну:
— Женись на Наташке! Посмотри, какая она хорошая!
Он отвечал:
— Мама, она уже замужем.
Пышную свадьбу мы не устраивали. Собралось человек десять, стол накрыли, тихо отпраздновали в общежитии. Наверное, поэтому никто особо и не знал, что Юра был женат.
Между прочим, на своих выступлениях он часто говорил, что у него есть жена, правда не уточнял, что актриса. Мои родители были в курсе, а он не говорил об этом даже Рите. Когда мы расписались, ездили к его сестре в Подмосковье — я, Вася и Юра.
Как и предчувствовала, долгой судьбы жены Богатырева у меня не случилось. Хотя мне бы очень этого хотелось. Я знала, что это скоро закончится, но и не предполагала, что из-за его раннего ухода. Мы прожили вместе каких-то три года...
Разговоры о расселении общежития ходили давно. Я была прописана в Подольске у матери первого мужа и занималась обменом на Москву. Не могу же жить в общежитии до бесконечности! Короче, мне нашли комнату. Юра добавил денег, чтобы заплатить риелтору, но этот товарищ меня кинул, и тогда Юра помог вернуть деньги.
Вначале он пытался договориться по-хорошему, задабривал этого человека. Созванивался, приглашал в театр на свой спектакль, оставлял ему билеты в цирк, но дело все не двигалось. Когда Юра понял, что риелтор, присвоив деньги, не собирается заниматься обменом, перешел к действию. «У меня друзья на Петровке. Если не хочешь с ними дело иметь, лучше верни деньги...» — припугнул его Богатырев.
Мы с Юрой поехали к нему на квартиру. Для устрашения он взял с собой еще двух крупных товарищей. Риелтор испугался и спрятался, а его жена тут же отдала все деньги.
Наконец-то у меня появился свой адрес, свой собственный угол! Юра в это время получил от театра однокомнатную квартиру на Гиляровского. У него была скоплена какая-то сумма. Он предложил: «Надя, давай я доплачу, купим двухкомнатную квартиру и будем жить вместе». Но я отказалась, и вот почему.
Понимала, что пока мы живем в общежитии, это одно — у каждого своя территория. А вселяться в одну квартиру...
Варя не может стать дочерью Юры, у нее есть отец. Как она к этому отнесется? Одним словом, этого делать было нельзя. Юра говорил: «Давай я ее удочерю!» Но как? При живом отце? У Вари с ним были прекрасные отношения, я никогда не возражала против их встреч. Они любили друг друга. Ответила Юре так: «Сначала получу свое жилье, а там посмотрим. Хочу, чтобы была собственная крыша над головой. Я устала скитаться...»
Когда мы уже разъехались из общежития, периодически виделись, созванивались. Он ко мне приезжал, я к нему. Варьку Юра продолжал любить. Однажды я зашла в его квартиру на Гиляровского.
— Как Варюша?
— Она меня недавно насмешила. Говорит: «Мам, вот мой дядя Гена, когда выпьет, заглаживает вину перед Владиком и все сыну покупает, что он ни попросит. Мне же тебя не в чем упрекнуть. А мне так нужен велосипед!»
В клубе, где преподавала, я получала копеечную зарплату. На велосипед дочери мне, конечно, не хватало.
— Как? — закричал Юра. — У Вари нет велосипеда?!
Он тут же позвал своего соседа, который жил с ним на одной площадке. Аркадий был милиционером. Юра дал ему деньги и сказал: «Завтра едешь к Наде, вы идете в магазин и покупаете девочке велосипед. Она в этом ничего не понимает, ты ей поможешь».
Юра располнел, у него были серьезные проблемы с давлением, нервы были ни к черту, он переживал, что мало снимается, что Олег Ефремов мало занимает его в театре. Здоровье ему уже не позволяло много работать. Богатырев лежал в больнице, сбегая оттуда в день своего спектакля. О помощи меня никогда не просил, но я приезжала, помогала, а так не навязывалась.
Слышала, что у него появилась подруга Клара. Кто-то мне потом говорил, что Юра из-за нее собирается со мной разводиться. Он сам, во всяком случае, этого мне не говорил и не рассказывал о ней...
О том, что Богатырев внезапно умер, я узнала на второй день после случившегося. Вышло так. Это был 1989 год. Мобильных телефонов не было, домашний два дня, как назло, не работал из-за поврежденной линии. Вдруг кто-то звонит. Снимаю трубку — на проводе приятельница:
— Надя, прими мои соболезнования...
— Какие соболезнования?
— Ну как? Юра же умер два дня назад...
Я упала в обморок. Потом помчалась на Гиляровского. Дальше все помню как в тумане. Народу в квартире было много, кто-то ко мне подошел, рассказал, что Юра умер от сердечного приступа. Татьяна Васильевна в горе, очень я ей нужна. Кто-то из родственников нас познакомил: «Вот Надя, жена Юры». Она даже не стала со мной разговаривать.
Потом мне передали, что мать Юры категорически не признает никакой Нади, никакой жены. Юра ведь ей так и не сказал ничего о свадьбе. Эта новость была для нее как гром среди ясного неба. Теперь же наследство придется делить. Вдова объявилась! Но я прекрасно понимала: все, что Юра нажил, это его. Мне многие потом говорили:
— Ну ты и дура! Другая на твоем месте тут все бы переполовинила.
— Нечего половинить! Я никакого отношения к этому не имею.
На следующий день мы с Татьяной Васильевной поехали к нотариусу и я подписала документы, отказалась от всех прав на имущество. Не претендовала ни на что, даже на какую-нибудь иголку. Попросила только одну картинку, которую Юра нарисовал на Новый год,— астрологического Змея.
У меня осталось его свидетельство о смерти — мы же не разводились. Так что я его официальная вдова.
Прощались с Юрой на сцене МХАТа. Я сидела в глубине сцены, к гробу не подходила, уважала чувства его матери.
Богатырев очень хотел сыграть Обломова, но, я считаю, ему прекрасно удалась роль Штольца. Юра мечтал о халате, который носил бы Обломов. Когда он умер, дочь Клары за одну ночь сшила шелковый халат. В нем Юру и хоронили.
Все вокруг плакали: Анастасия Вертинская, Наталья Гундарева, Ия Саввина... А зрители несли к его гробу цветы. Если бы он видел эту гору цветов от любящих его людей, тут же заплакал бы...
После Юриной смерти вышло интервью его мамы. Она сказала, что не знала о нашей свадьбе. Это правда.
Самое интересное, что мы с Татьяной Васильевной были знакомы. Это случилось еще до того, как расписались с Богатыревым. Однажды она приехала к Юре в общежитие, его не было дома, комната была закрыта. «Заходите к нам», — пригласила я. Татьяна Васильевна сидела у нас, мы с Варей угощали ее чаем, пока Юра не вернулся.
Но вряд ли она это помнила. Недавно мне сказали, что в Ижевске, на родине его отца, назвали улицу в честь великого актера Юрия Богатырева...
Мне часто звонят журналисты и просят рассказать о Юре. Я давно не даю комментариев. В недавнем фильме о нем кто-то сказал, что за могилой Богатырева ухаживает какая-то женщина...
Каждый год в день Юриной смерти, второго февраля, и в день рождения, второго марта, я хожу к нему на Ваганьковское кладбище. Пока была помоложе, сама все делала: мы с Варей расчищали снег, убирали засохшие цветы у памятника. Теперь прошу помочь работницу кладбища Олю навести там порядок. Вокруг одни сугробы, и только у Юры чистота. И я горжусь этим. Сколько буду жить, столько буду следить за его могилой. Тем, кто помнит Богатырева и придет к нему, будет приятно...
Юра не дожил до своей персональной выставки и не дожил месяц до своего сорокадвухлетия.
Между прочим, он сам себе «заработал» на памятник. Персональная выставка его картин состоялась уже без него. Двоюродная сестра Таня ездила с ней по всей стране. Деньги, вырученные от продажи билетов, и пошли на установку памятника...
Я стала востребованной актрисой, с 2008 года снимаюсь в сериалах. Сейчас идут съемки в сто тридцать четвертом моем проекте. Роли небольшие, конечно, но я ими горжусь. Это, например, всем известные «Глухарь», «Закон и порядок», «Воронины», «Кулагин и партнеры»...
Все чаще думаю о том, как распорядиться Юриным архивом, который остался у меня. Наконец решила: все отдам в стены родного его дома — МХАТа. Я буду спокойна за сохранность, и Юра был бы этим доволен...
Подпишись на наш канал в Telegram