Мы разговаривали с Гринуэем полтора часа. Питер неожиданно спросил: «Сколько раз ты любила?» Я ответила: «Полтора». Он обалдел от таких слов: «Как такое возможно?» — «Первые отношения были страстью, а вот вторые — любовью».
— В сериале «Мир! Дружба! Жвачка!» в роли матери героя вы затрагиваете струны души, которые отзываются во всех женщинах. У многих мужья не пережили лихие девяностые, не нашли себя, не смогли остаться главой семьи. И тогда женщинам пришлось выживать, жертвуя многим. Как соглашались на эту роль?
— Спасибо за добрые слова. Как соглашалась? Для меня любой кастинг — радость, я не особо медийный человек, и кастинги у меня не каждый день, но я не жалуюсь: встречи с интересными режиссерами и партнерами у меня были, есть и, надеюсь, будут. Недавно посмотрела, сколько я сыграла ролей в театре, в кино, и удивилась. Оказывается, есть что вспомнить. Подумала: как мне повезло. Я ведь характерная актриса, у которой профессиональная судьба по большому счету начинается после сорока.
Когда прочитала сцену, которую должна была играть на пробах, поняла, что это стопроцентно мой материал. Иногда мне предлагают работу, а я понимаю, что есть для этой роли актрисы, которые способны сыграть точнее. Надя оказалась моей героиней. Всегда читаю сценарии по касательной не потому, что мне лень, а потому что не хочу влюбляться в материал. Если меня не возьмут сниматься, зачем мне потом мучиться? Я должна бежать дальше и радоваться жизни, а не огорчаться.
С этим шла к режиссеру Илье Аксенову. Мне показалось, что на пробах он вел себя отстраненно. Было непонятно, нравится ему то, что я делаю, или нет. Потом задал пару вопросов, и я поняла: он глубокий, интересный, мыслящий, тонкий человек. Через какое-то время меня снова позвали на пробы. Подумала: ладно, значит, прошла дальше. Потом опять. Так складывалось, что я приходила на студию с сыном Патриком и мне надо было срочно бежать дальше. Патрик меня ждал, я играла сцену, и мы быстро уносились. Когда я прибежала на студию в пятый раз, Илья сказал: «Ксюша, извините, это в последний раз». И только тогда я поняла, что утверждена.
До этого переживала: мне нравился материал, очень нравился Илья, безумно понравился Степа Девонин, жену которого я сыграла. Степень его живости, актерской честности поражала, а еще он обладает неподражаемым чувством юмора. К счастью, с проектом все сложилось. Считаю Илью Аксенова потрясающим режиссером. Мне было близко его чувство юмора, которое соединялось с драматизмом роли. Хорошо работалось с ребятами-сценаристами Сашей Беловым, Петром Внуковым, Сергеем Панасенковым, которые были включены в процесс и очень нам всем помогали.
Аксенов оказался командным игроком. Мне тоже очень важна команда, с которой работаю. Готова за это многое отдать. Ради хорошего кино могу даже, что называется, «подвинуться» на экране, если будет во благо фильму. Хотя порой это не так просто, потому как мы — артисты — в большинстве своем все-таки нарциссы, и уступить свой крупный план для нас практически подвиг. Но на съемках сериала «Мир! Дружба! Жвачка!» этих вопросов не стояло: кто первый, кто второй, кто главный, а кто не очень? Все снимались дружно, весело, радостно. Лично я просто летала! Все получилось здорово.
Когда узнала, что второй сезон будет снимать другой режиссер, расстроилась. Шла на встречу с Антоном Федоровым и волновалась, очень боялась, что отношения не сложатся. Оказалось, переживала напрасно. Антон Федоров по первому образованию актер, прекрасно понимает нашу суть, строение. Подозреваю, что сам играет замечательно. Он тоже бесконечно самобытен и интересен. Тонкий, нервный, натянутый как струна.
Антон увидел мою Надю по-другому. Во втором сезоне у меня в большей степени драматическая роль, как будто события девяностых лишили мою героиню юмора. Однако различный взгляд режиссеров дал возможность моей Наде раскрыться с разных сторон. Где я себе больше нравлюсь? Об этом не думала. Мой мастер Владимир Викторович Петров говорил: артист не должен себя оценивать.
— Вы родились в семье актрисы Татьяны Захаровой, сыгравшей сто сорок восемь ролей только в кино, среди них и главные, и эпизодические. Другой дороги, кроме как пойти в актерскую профессию, для себя не видели?
— Нет, что вы. Актерская профессия не маячила у меня даже на горизонте. Я росла громкой, яркой, гиперактивной. Мама очень хотела, чтобы я стала музыкантом, отдала в музыкальную школу, но мне категорически не нравилось часами просиживать за пианино.
Мама стала мне большим другом по жизни. Не могу сказать, что, образно выражаясь, она меняла мне памперсы, не выпускала ни на минуту из поля зрения, опекала, помогала делать уроки, но в критические моменты неизменно оказывалась рядом и была за меня, что бы ни случилось. В школе мне было скучно, с трудом высиживала на занятиях, мне совершенно не давался русский язык. Педагог по русскому оказалась молодой и неопытной. Диктанты я постоянно заваливала, писала их на твердую пару. Учительница оставляла меня на дополнительные занятия, но помогали они не сильно, и тогда во втором классе она вызвала маму и предложила ей отправить меня в учебное заведение для умственно отсталых детей. Разговор проходил в моем присутствии.
Почему с мамой разговаривали жестко? Потому что в те времена считалось: если она воспитывает ребенка одна, без мужа, значит, это женщина с низкой социальной ответственностью, к тому же еще и актриса! Таким образом меня приравняли к ребятам, у которых родители были алкоголиками, в нашем классе таких насчитывалось трое. Нас попытались исключить из школы как дурно влияющих на общую культурную атмосферу класса. До меня не в полной мере доходило то, что происходит, понимала только, что какая-то гадость, от которой у мамы на глаза навернулись слезы. Она выслушала учительницу, встала и произнесла: «Пошли отсюда. Школа эта средняя, а ты у меня — талантливая».
— И перевела вас в другую школу?
— Предлагала. Неподалеку на набережной была школа с литературным уклоном, но я решила остаться в прежней. В моей жизни помимо общеобразовательной была музыкальная школа, серьезная, приравненная к десятилетке, где мне встретилась замечательный педагог Аза Григорьевна Алексеева. Я пела у нее в хоре, мне это нравилось. Любимая Азочка приняла меня со всей моей гиперактивностью и, мягко говоря, неординарным поведением, которое кого-то раздражало, а ее веселило. В результате любовь Азы победила, я стала поддаваться воспитанию. Полюбила музыку, у меня завелись друзья, а еще появилась мечта стать вокалисткой.
После школы отправилась в музыкальное училище. Там сказали: приходите, когда исполнится восемнадцать. Я окончила школу в шестнадцать, а на вокальное отделение принимали с восемнадцати. Считалось, что дети должны сформироваться, и я отправилась в вокальную студию, мы пели в хоре сложнейшие произведения. Еще у меня был друг Вася Петров, папа которого переживал, что мы начнем где-нибудь шататься, не пойми чем заниматься. Александр Васильевич Петров, художественный руководитель театра «Зазеркалье», ставил в нашей студии оперный спектакль «Тараканище», там он меня и углядел. Для него было неожиданностью, что я дочь той самой Татьяны Захаровой, с которой он в свое время учился в театральном институте. Чтобы мы не лодырничали, он взял нас в театр на ставку. Низкий ему поклон! Моя первая запись в трудовой книжке — солистка-вокалистка. Мне исполнилось тогда семнадцать.
И вот я — мелкая — работаю в театре, пою, участвую в музыкальных спектаклях. Мне это все очень нравилось! У нас решили ставить драматический спектакль «Страшилки» по Успенскому. Я играла маму умершей девочки, плакала и произносила: «Зачем, зачем вы мне звоните?! Девочка умерла три года назад». Сколько времени прошло, а я до сих пор помню эту реплику. Мне так понравилось играть эту сцену, что я решила: хочу стать драматической артисткой. Решила и пошла поступать в театральный институт.
— Как выбирали институт?
— ЛГИТМиК был не единственным в Петербурге, но мы с мамой рассматривали только его, там давали хорошее профессиональное образование. Выучила два стихотворения, прозу взяла из спектакля «Страшилки», где играла. Когда учила басню, не поняла, что «мораль» — это тоже басня. И «мораль» не выучила, чем рассмешила комиссию.
В тот год актеров набирали четыре мастера — Владимир Викторович Петров, Вениамин Михайлович Фильштинский, Михаил Александрович Левшин и Игорь Алексеевич Богданов. Я успела попасть на консультацию к трем. Но Петрова как-то сразу полюбила, он показался мне родным, для меня вообще очень многое решает человеческий фактор.
Наверное сегодня, в наше прагматичное время, это неправильно, но для меня имеет значение прежде всего человек. Можно ошибиться в выгоде, в расчетах, но если ты выбираешь человека, то не ошибешься никогда. На прослушиваниях Владимир Викторович вдруг останавливал абитуриента, читавшего стихи, и спрашивал: «Слушай, а у тебя есть домашние животные?» И если человек начинал улыбаться, откликаться, открываться по-живому, для него как для педагога это был сигнал: перед ним человек, который способен быть искренним и настоящим. Владимир Викторович любил цитировать Пушкина, полагавшего, что искусство должно быть исповедальным. Вообще, «петровцы» в нашем городе считаются актерами со знаком качества, а еще их отличает человечность. И мы не исключение. У нас тоже был хороший и добрый курс.
— С чем выпускались?
— Меня видели в характерных ролях, играла Дарью Федосеевну Круглову в «Не все коту масленица». Наш преподаватель Лев Яковлевич Стукалов поставил замечательный спектакль «Липериада» по мотивам повести «За спичками», который в свое время гремел. Я там играла... лошадь, а коня — мой друг Миша Николаев. Это была бомба! Когда позже поступала на высшие режиссерские курсы, какой-то парень, сидевший на экзаменах, вспомнил: «Подожди, так ты что, та самая девочка-лошадь?!» Все захохотали. Приятно, что ту мою роль помнят.
— У кого учились режиссуре?
— У Аллы Ильиничны Суриковой и Владимира Петровича Фокина. Это был замечательный опыт. Позже, когда мой сын Патрик сыграл свой первый концерт на скрипочке, Фокин мне написал: «Ксения, Патрик отлично играет! А я все еще жду вашу дипломную работу». Мне удалось снять лишь курсовую «Жили-были бабы». Режиссер — тяжелая работа. Очень рада, что побывала на той стороне, поэтому стараюсь никогда не дружить против режиссеров, отношусь к ним с пониманием и любовью. Может, когда-нибудь сподоблюсь снять что-то еще и защитить диплом.
— Легко ли работалось с мамой, которая у вас играла?
— Моя мама наимудрейшая. На площадке она просто забывала, что я ее дочь, и во всем меня слушалась. Было здорово с ней работать.
Но вернусь к своему рассказу. Владимир Викторович Петров предупреждал: «Если тебя никуда не возьмут, не расстраивайся, ты характерная актриса, не пропадешь!» После окончания института я показывалась в Театр комедии имени Акимова. Решила произвести впечатление на художественного руководителя Татьяну Сергеевну Казакову, сыграв свою коронную роль — лошадь. Та была кратка: «Я все это уже видела, спасибо!» А я готовилась, красилась, начесывалась.
Что ж, вышла на сцену, помогая в отрывке своей коллеге Юлечке Терентьевой, встала спиной, чтобы не отвлекать на себя внимание, а потом на минутку развернулась, чтобы спеть песню. Татьяна Сергеевна любит поющих актеров, в итоге она меня взяла. Варианты были, меня приглашали в труппу Литейного, Александринки. На крайний случай оставались Кронштадт и Новгород, но Казакова поставила на показах точку. У нас сложились замечательные отношения, я очень ей благодарна.
Татьяна Сергеевна сразу сказала: «Будете играть такие-то роли». И не обманула ни словом, ни делом. Любила меня, воспитывала, берегла. Прекрасно отработала у нее все эти годы, подружилась с артистами старшего поколения. Хотя меня предупреждали, что «взрослое поколение» там тяжелое. Не знаю, не заметила. Вообще, неоднократно убеждалась, что любовь побеждает все.
Огромной работой для меня стала главная роль в спектакле «Хочу сниматься в кино» по Нилу Саймону. Партнерами были Анатолий Юрьевич Равикович и Ирина Степановна Мазуркевич — серьезные люди, не прощающие ошибок, я училась у них быть профессионалом: прислушаться к замечанию, потерпеть, а где-то и прижать хвост, умерить свои амбиции. На сцене, конечно, случались и минуты счастья, когда мы встречались глазами с Анатолием Юрьевичем и я видела в них такую глубину, такую любовь, или когда я чувствовала, как Ирина Степановна горячо, по-настоящему, а не только по роли обнимает меня.
Когда была зажата или излишне криклива, они меня не жалели, но высказывались о моей игре с юмором. Ничего, так было надо, так я росла от роли к роли. Каждый партнер оставляет свой след, стараюсь их полюбить, потому что без любви играть невозможно, так же как и в жизни.
— В Театре комедии принято раскалывать партнера на сцене?
— Меня колоть не надо, если вижу в партнере что-то живое, не относящееся к персонажу, начинаю радоваться. Мама утверждает: «Ксана, я никогда не колюсь!» Я тоже, но с мамой это не всегда работает. Играем с ней в «Шутниках» по Островскому и в спектакле Николая Коляды «Баба Шанель» в Санкт-Петербургском театре имени Андрея Миронова. По поводу героини в «Шутниках» я жутко сомневалась, что это мой материал, но Рудольф Давыдович Фурманов смог меня переубедить. В этом театре я играла спектакли по произведениям Теннесси Уильямса, Леонида Андреева, Антона Павловича Чехова.
Смешная история случилась у меня на спектакле «Яблочный вор» по Ксении Драгунской. Мой друг Миша Николаев вводился на роль жениха героини, он должен был играть на гитаре. В спектакле два состава, Миша репетировал с другой актрисой, со мной встретился сразу на сцене. Произношу свой текст и вдруг понимаю, что Миша не умеет играть на гитаре. Смотрю на него и думаю: а что он будет делать? Миша просто брямкает по пустым струнам, а я тут должна запеть песню: «Я еще не успела испить свою осень...» Мы встретились взглядами и расхохотались как сумасшедшие. И с нами хохотал весь зал. Аплодировал и продолжал хохотать. Еле собрались и доиграли, а зал разразился овацией, понял, чего нам стоило собраться. Какое счастье!
— В вашей фильмографии сорок четыре картины. Какой проект был наиболее физически затратным?
— Трудно сказать. Когда снималась в «Бандитском Петербурге», вся в бутафорской крови часами лежала на дамбе, а Петербург известен своими продувными ветрами и сыростью. Костюмчик на мне был так себе, и я стучала зубами. Поскольку приехала на съемку за рулем, не могла себе позволить принять коньячку, что называется, «для сугреву». На самом деле я физически достаточно выносливый человек, не страшусь сложностей.
К слову, роль в «Бандитском Петербурге» изначально была мужской. Потом авторы поняли, что на экране у них сплошные дядьки, и сделали майора Анисимова майором Анисимовой.
В «Принципе Хабарова» я играла журналистку. Как раз незадолго до начала работы родила Патрика, была кормящей матерью, молоко то приходило, то уходило. Моей героине вложили в уста какой-то огромный текст криминального толка, мне он давался с трудом. Так происходит всегда, если не понимаю, про что говорю, а я не понимала. Мне писали текст крупными буквами и размещали эти плакаты за камерой, чтобы я его просто читала. Оберегали кормящую, ничего не соображающую мать от лишнего стресса. Я осталась недовольна тем, как отработала, а позже смотрю: во втором сезоне для меня написали огромную роль! Конечно, была очень рада.
Я по-настоящему, без преувеличения, поднадорвалась во время работы над собственным фильмом «Жили-были бабы». На съемки заложили двенадцать суток, в основном снимали в режиме, это значит на восходе и заходе солнца. Чтобы не выбиться из графика, поднимались ночью, в пять утра начинали снимать, потом готовили площадку к вечерним съемкам.
У меня там действие происходит в 1957 году, требовалось скрыть от глазка камеры все признаки нашего времени, я сама ездила встречать и отвозить актеров. На сон оставалось несколько часов, и чтобы это вынести, требовалась армейская подготовка. Тем более что все происходило на выезде, в экспедиции. Актерская профессия, конечно, сложная в плане раскачивания психики, но не сравнится с режиссерской. Я до сих пор в потрясении от полученного опыта.
— Есть ли у вас любимые партнеры?
— У меня все партнеры любимые. Когда рождаются дети, их сразу безоговорочно любят. Так же на площадке: если на нее вышел, нельзя не любить своих партнеров, иначе ничего не получится. В «Небесном судье» Алены Званцовой я играла барменшу — ее никто не любит. И вот неожиданно появляется мужчина, в которого она влюбляется за две минуты и воспринимает все это как главное чувство всей своей жизни. Они проводят вместе ночь, для него случайную, а она ему благодарна за то, что это было, и не ждет продолжения...
Меня очень трогают такие персонажи, они воспринимают жизнь с широко открытыми глазами, вообще люблю благодарных людей. В этой истории моим партнером был Дмитрий Марьянов. Он был потрясающим, добрым, не заносчивым, не высокомерным, очень эмпатичным. У него главная роль, у меня — эпизод, но когда пересеклись позже, он встретил меня как родную. Сразу позвал: «Давай пойдем кофе попьем». Посидели поговорили... В нем не было никакой звездности, хотя по сути он был настоящей звездой, но держал себя со всеми на равных. Жаль, что ушел так рано.
С Аленой Званцовой у нас была еще одна замечательная работа «Московские сумерки». Обожаю это кино! Хотя все там начинается со смерти главного героя, который постоянно является жене. Бюджет фильма составлял сто тысяч долларов, для кино это вообще не деньги. Мы все снимались почти бесплатно — за здоровский сценарий, за прекрасного режиссера Алену Званцову. Чудесно поработали! Моим партнером был Игорь Гордин — восхитительный артист. Он умный, образованный человек, а еще рефлексирующий, думающий, бесконечно копающийся в себе.
Работать с талантливым человеком такое счастье! Тебе не приходится ничего за него доигрывать, вы выступаете на равных. Может, я сейчас как-то громко выскажусь, но считаю, что я тоже молодец, неплохая актриса. Знаете, как говорят: когда играешь в теннис с плохим партнером, начинаешь проигрывать, а когда играешь на равных, без поддавков, все получается!
— Вы сыграли немало небольших ролей. Как выбирали проекты? Как находили общий язык с актрисами, как говорят, с непростым характером, такими как Яна Троянова* или Светлана Иванова?
— С «Ольгой» такая история. Мы начали сотрудничать с замечательным агентом Ольгой Грозой, и она прислала мне сценарий. Прочитала: роль проходящая, без драматических поворотов, играть особо нечего. Собиралась отказаться. Мне неважен размер роли, важна авторская мысль, идея. Не имеет значения, сколько реплик я произнесу, да хоть одну-единственную. Иногда этого бывает достаточно для того, чтобы согласиться. Но агент уговорила: «Ксюш, ты сходи, продюсерская компания, которая снимает «Ольгу», очень перспективная, пусть на тебя посмотрят». К слову, оказалась права, «Мир! Дружба! Жвачка!» тоже дело рук Good Story Media. Вот я и пошла.
Яна в течение нескольких сезонов играет главную роль, практически не выходит из кадра. Она этот материал знает как никто. Если что-то не сложится, вопросы будут к ней, а не к актрисе, появившейся в кадре на десять минут. Могу сказать одно: мне в кадре с Яной было хорошо. Потом мы сидели и долго разговаривали, я рассказала, как работала в пьесе ее мужа Васи Сигарева «Алексей Каренин», играла Лидию Ивановну. Яна и Вася, конечно, очень интересные ребята, самобытные. Мне кажется, очень честные. Спасибо судьбе, что подарила это знакомство. Наши встречи во многом определяют нашу историю.
Что касается «Теста на беременность», меня пригласил на роль в серии режиссер — потрясающий Антон Сиверс, у которого я работала в «Каменской». Мы давно знакомы, я слышу и понимаю задачи, которые он ставит. Антон сказал просто: «Ксюша, ты мне нужна». История страшная, на нее сложно было не откликнуться. Моя героиня рожает ребеночка, зная, что у того тяжелая патология, отведено ему всего десять минут жизни. Я произношу монолог о том, как грехи прошлого догоняют нас в будущем и как важно их не повторить. Доношу мысль, близкую к православным постулатам и близкую мне. Очень люблю эту роль.
— А чем привлек достаточно рискованный хулиганский фильм «Интимные места»? Требовалось ли сильно раскрепощаться, переступать через чувство неловкости?
— Мне нет, у меня же не было сцен с раздеванием. С Наташей Меркуловой мы учились на Высших режиссерских курсах. Она меня знала, мы виделись и мне очень нравились ее работы. Пробы проходили весело, мне повезло с партнером — замечательный Никита Тарасов играл моего мужа. Когда я попала в проект, познакомилась с Наташиным мужем и соавтором Лешей Чуповым и обалдела от того, насколько они образованные, как много знают и понимают про кино. Очень дерзкие — мало тех, кто смело рассказывает истории. С точки зрения кино получилось очень здорово! Надеюсь, поработали вместе не последний раз.
— Где увидим вас в ближайшее время?
— Сыграла небольшую роль в комедии «Семейный бюджет». Меня буквально заклинило, когда произносила реплику «Банк за квартиру может взыскание брать», никак не могла ее запомнить, чуть не умерла. Жарища, Краснодар, мама дорогая! А я порчу очередной дубль. Однако режиссер Евгений Абызов оказался интеллигентным, приятным человеком, не ругал. Не сказать, что у меня там прямо работа. Для меня написали смешной кусочек, получилось что-то симпатичное.
Есть у меня еще «Проект «Анна Николаевна». Снималась вместе с Сергеем Гармашом, Антоном Филипенко, которого очень люблю, прекрасным Федей Лавровым, тоже «петровцем». С Федей мы давно знакомы, он замечательный! Никогда не была занята в проектах, где что-то в кадре будет дорисовано на компьютере. С удивлением смотрела, как люди сами с собой дерутся, прижимают кого-то воображаемого к стене, но все ребята так здорово работали, мне очень понравилось! Молодое поколение рулит. В сериале «Мир! Дружба! Жвачка!» я была одной из самых взрослых на площадке. Представляете?! Когда это все произошло?
— Какая из ваших работ нравится маме? Что она вообще о вас говорит?
— Когда маму спрашивали:
— Таня, ну как тебе Ксюша? — она отвечала:
— Знаете, когда дочь в детском саду пела песенку «Шел грибник издалека, а в корзинке ни грибка», я тоже плакала.
Иногда мама что-то пишет обо мне в соцсетях. К моим работам она относится деликатно, старается меньше оценивать. С другой стороны, прибегать и говорить, какая ты потрясающая, в нашей семье тоже не принято. Мы с мамой прекрасно знаем, что нравимся друг другу. Жизнь в соцсетях для меня неорганична. Я не хвастаюсь, не кичусь, а соцсети сегодня на этом построены: кто круче и богаче. Если можно было бы сегодня не иметь соцсетей, я бы их не имела. Наверное, я осталась в прошлом веке и надо научиться жить по сегодняшним правилам. Так или иначе бесконечные сравнения скорее разрушают, чем созидают и вдохновляют.
— После того как вы стали узнаваемым человеком, не объявлялся ли ваш отец?
— С папой мы так и не встретились. Я не знаю, почему они разошлись с мамой, что произошло, это их история. В нашей семье ни мама, ни бабушка, ни тетя — мамина сестра — никогда не отзывались о нем плохо. Наоборот, говорили, что я ношу его фамилию, потому что он замечательный, талантливый человек. Когда в школе спрашивали:
— А кто у тебя папа? — отвечала:
— У меня папы нет!
— Как так нет? Такого не бывает.
— А вот и бывает!
Я никогда не мучилась из-за отсутствия отца, потому что никто в нашей семье не делал из этого проблемы.
Лет пятнадцать назад мне приснился сон. Мы с папой стояли на улице Гаванской, где я жила в детстве. Он меня обнимал и просил прощения, а я его успокаивала: «Да что ты, папа! Никто на тебя не обижен. Что ты так страдаешь?» Потом мы пошли по улице, он по одной стороне, я — по другой. Я кричала «Папа, папа!» и понимала, что он меня не слышит. Когда проснулась, подумала, что он умер. Утром пришла к маме, пересказала сон, закончив словами:
— Папа умер.
Мама не поверила:
— Ксана, перестань, ему еще нет пятидесяти. Такого быть не может.
Когда через десять лет я захотела пригласить его на свадьбу и мы попросили общих знакомых навести справки, выяснилось, что отца действительно больше нет... Он ушел ровно тогда, когда мне приснился. Мы так и не повидались.
— Есть ли упущенные проекты, о которых вы жалеете?
— Готовясь к съемкам фильма «Эйзенштейн в Гуанахуато», Питер Гринуэй проводил кастинг в Москве. Пришла на него с Патрюшей, он был крохотным. Познакомились, и сразу было понятно, что ни возрастом, ни фактурой не подхожу на роль жены Эйзенштейна, но почему-то мы разговаривали с Гринуэем полтора часа. У окружающих случился шок. Может, Питер обратил на меня внимание, потому что я пришла с ребенком? Неожиданно спросил:
— Сколько раз ты любила?
Я ответила:
— Полтора.
Он обалдел от таких слов:
— Как такое возможно?
— Первые отношения были страстью, а вот вторые — любовью.
— Знаешь, я тоже считаю, что можно любить только два раза в жизни.
Передо мной сидел семидесятидвухлетний человек, но он показался мне мужчиной в полном смысле этого слова. Смотрела на него и ощущала полный снос головы. Меня больше всего восхищают в мужчине ум, интеллект, талант. Вообще считаю, что муж и жена должны дружить, уважать друг друга, восхищаться друг другом, гордиться — в этом и есть любовь. Он только зашел, а ты уже им гордишься. Мой! Или моя! Ну что, видели? Какой же он крутой! Считаю, что это главное.
— Где вам встретился Ханс?
— Пришла в клуб с подружками. Причем в тот вечер совершенно не собиралась никуда идти, но друзья уговорили. Они у меня сохранились с музыкальной школы, с детства, мы не раз ходили потанцевать именно в этот клуб. Ханс пришел с другом, у них до этого состоялась важная деловая встреча, он был в костюме, галстуке и с чемоданчиком. Другу приглянулась моя подружка-красавица Оля с русой косой, желтыми глазами и покатыми бедрами. Ребята подошли, познакомились, мы разговорились. Удивительно, но между мной и Хансом сразу возникло что-то родное, правильное. Через какое-то время он сделал мне предложение выйти за него замуж.
— Ханс родом из Норвегии. Чем он занимается в России?
— Инвестициями, он финансист. Честно говоря, мало что знаю о его профессии.
— Как происходило знакомство с родителями?
— Мы пришли на день рождения маминой сестры. До этого я не приглашала своих поклонников на семейные праздники. Ханс произвел приятное впечатление и был всеми принят. Бабушка вообще считала, что мужчина всегда прав. Нередко потом слышала от нее: «Бедный Ханс, как ему тяжело с Ксаночкой».
С его родителями я познакомилась в Норвегии. Мама Ханса приняла нас на даче, она прекрасная хозяйка. Зная, что по-норвежски я не понимаю ни бельмеса, родители Ханса очень старались отнестись ко мне тепло, ничем не обидеть. Нам вообще повезло с родителями, они никогда не вмешиваются в наши дела. Помню, мама Ханса однажды хотела что-то сказать про то, что Патрик легко одет, но отец ее остановил: «Тихо, не лезь». Когда они приезжали к нам, жили по нашим правилам, когда мы к ним — жили по их. И никаких конфликтов. Норвежцы никогда не вмешиваются в личную жизнь другого человека, даже родного. К несчастью, папы Ханса уже нет с нами...
— Какой была свадьба?
— Гуляли здесь на широкую ногу. Родители и друзья Ханса приезжали в Россию. Мы тогда жили в Петербурге. Наш приятель швед Франк занимался пиаром гостиницы «Астория» и обо всем договорился. Разрешили принести свой алкоголь. Гостиница выделила номера для нас и родителей. Пришли мои театральные друзья, тамада не потребовался, эту роль играли все, звучали красивые тосты. Широко и весело праздновали в ресторане, а потом плавно переместились в наш номер. На радостях я пригласила гостей на утренний бранч. Все пришли, торжество продолжилось, это было здорово. Ханс, человек европейской ментальности, проявил удивительную щедрость. Позже признавался: «Ксюша, у меня никогда не было такого праздника!» Норвежцы так не гуляют, там все поскромнее.
— Как решался вопрос: рожать или не рожать ребенка? Ведь для актрисы это неизбежный перерыв в карьере.
— Об этом не думала. Родила Патрюшу в тридцать два года, по сегодняшним меркам в нормальном возрасте, по маминым — поздно. Я так хотела, передо мной и сегодня не стоит вопрос — Патрик или профессия. Я обожаю свою работу, благодарю судьбу за радость, которую она мне приносит, но уверена, что любой женщине обязательно нужно стать мамой. А как еще?
К тому моменту я уже наигралась. Не то чтобы сыграла все, о чем мечтала, но моя театральная жизнь сложилась удивительным образом: произошла без преувеличения судьбоносная встреча с Рудольфом Давыдовичем Фурмановым, который, к сожалению, недавно ушел. Помимо характерных ролей он доверил мне героинь, и я много сыграла в его театре. Я против фанатичности в любом деле, а уж быть фанатично преданной театру особенно опасно, можно сильно обломаться, стать несчастливым человеком. Для меня же самое главное — жить в радость.
— Как Ханс отметил рождение первенца? Что вам подарил?
— Ребенок — это и есть подарок. Куда больше? Это самое великое счастье в жизни женщины. Ханс очень за меня переживал — я перенесла кесарево сечение. Он первым взял Патрюшку на руки и плакал от счастья. Шел потом по улице и плакал, люди смотрели и недоумевали: что у этого мужчины случилось? Ханс очень мне помогал, заботился о ребенке, сам менял ему памперсы. И это правильно. Мы, женщины, должны воспитывать своих мужчин. Мы же сами снимаем с них весь груз. Сколько раз слышала: «Ой, чего он там будет возиться с ребенком?» А почему нет?
Когда Ханс приходит домой, работу оставляет за дверью и полностью посвящает себя семье. В Норвегии семья, дети — самая большая ценность. У них вообще очень серьезное отношение к тому, что «я — муж», «я — отец». По дому они делают все, так же как и женщины, и так же много занимаются детьми. Но у нас Ханс еще и основной добытчик, так что я стараюсь взять на себя проблемы воспитания и образования ребенка. У меня уходит много сил на то, чтобы поговорить с сыном, все ему объяснить.
— Как вы воспитываете сына? Учите ли его норвежскому?
— Появление Патрика было запланировано, мы с Хансом уже хорошо друг друга узнали. Когда я выходила замуж, произнесла такой тост: «Хансик, все плохое мы друг другу уже сделали. В этом смысле ничем не удивим, так что будем удивлять только хорошим». В общем, так оно и происходит. Мы уже поконфликтовали, выяснили, кто главный, кто чего достоин еще до того, как Патрик вошел в нашу жизнь.
Появление ребенка — это испытание, особенно когда ты не успел нажиться с мужчиной. Когда страсть еще не улеглась и тебе бы пообниматься, полюбоваться с ним на закат, сходить в киношку, поскандалить. Как без этого? Это тоже непременная часть семейной жизни. Но появляется ребенок и все внимание женщины переключается на него. В такие моменты мы эмоционально бросаем мужчин. Они в ответ реагируют по-разному, попадаются и ревнивые, они не могут этого пережить: как же так? Ханс в этом смысле — прекрасен! Он согласен с тем, что Патрик наше все. Да и сынок не подкачал: молодой человек ел и спал до полшестого утра, а потом снова ел и спал до одиннадцати. Я оказалась в шоколадных условиях.
С мужем мне вообще очень повезло, он абсолютно убежден, что я прекрасная мама и знаю, что для ребенка лучше и правильнее. У нас нет конфликтов на тему воспитания сына.
Ханс прекрасно разговаривает на русском языке, знает нашу культуру, он много лет здесь живет, очень любит наш народ. Искренне считает, что русские — это что-то невероятное, великое. Русский язык для нас в приоритете. Ханс разговаривает с сыном по-русски, но Патрик смотрит норвежские телеканалы и осваивает язык отца. Русского телевидения в доме просто нет. Патрик прекрасно понимает норвежский, но пока не разговаривает, стесняется, что произнесет какие-то слова неправильно. Он ходит в английскую школу, учит английский, очень его любит.
— Известно, что скандинавская ювенальная юстиция строга. Ханс может повысить голос на сына, не говоря уж о том, чтобы отвесить подзатыльник?
— Ханс редко позволяет себе накричать на Патрика, он вообще бесконечно воспитанный человек. Я шумлю больше, более эмоциональна, но в конце концов это логично: он — мужчина, а я — женщина. Да еще и русская ментальность допускает иной раз поговорить с ребенком на повышенных тонах. В Норвегии не принято нагружать детей спецобразованием, единственное, что родители делают, — с малых лет ставят отпрысков на лыжи. Там можно часто наблюдать картину: трехлетний кроха виртуозно спускается с крутой горы.
У нас все не так. Мы с ранних лет водим своих детей в кружки и секции. Патрик пять лет проучился в Гнесинке, и сейчас перешел в Центральную музыкальную школу, каждый день по три-четыре часа занимается игрой на скрипке, а есть еще и общеобразовательные предметы, сольфеджио, хор, музлитература, ритмика. У сына почти не бывает свободного времени, порой не хватает суток, чтобы все успеть. Он еще и спортом занимается.
— Кто выбирал для Патрика один из самых сложных музыкальных инструментов — скрипку?
— Скрипку не выбирают, она выбирает сама. Я поняла, что у сына есть данные, прекрасный слух, с детства он замечательно пел. Решила, что музыкальная школа — хорошее развитие для ребенка. Стали искать, услышали про Гнесинку — о, что-то знакомое. Тогда не очень понимали, что это спецшкола. Так получилось, что на вступительные экзамены Патрика водил папа, я уехала играть спектакли в Петербург.
Ханс сообщил, что Патрик поступил, занятия начнутся в октябре. В заявлении Ханс написал, что мы хотим отдать сына на фортепьяно или скрипку. В октябре выяснилось, что все дети давно поступили и учатся. В школе удивились, что мы вообще пришли. Решили все-таки выбрать скрипку — в будущем у скрипачей больше вакансий, чем у пианистов. Так определилась судьба инструмента.
— Патрик учится с удовольствием?
— Он любит музыку. В десятилетнем возрасте, чтобы чего-то добиться, нужно заниматься не менее трех-четырех часов в день. Конечно, любому мальчишке лень стоять и пиликать, особенно в хорошую погоду. Хочется сбежать к приятелям во двор. Но когда у Патрика все получается, когда произведение разучено и отрепетировано, он счастлив. Сыну нравится выступать на сцене. Нам очень повезло с педагогом Ириной Ивановной Чупиковой — она замечательная, с нее стоит во всем брать пример. Патрик занимается в хорошей, правильной атмосфере, Ирина Ивановна его много хвалит, и сына это радует. Пока в его планах — стать великим скрипачом.
Подпишись на наш канал в Telegram