Он снял как режиссер всего лишь пять полнометражных фильмов. Но этого хватило, чтобы зрители полюбили их и бесконечно пересматривали. А еще тут же разобрали на цитаты. «Не учи меня жить, лучше помоги материально», «С бумагой в стране напряженка», «Хеллоу, общежитие слушает!» — это из «Москва слезам не верит». Не уверены, что на английский язык эти фразы переводятся адекватно, но можно не сомневаться, что до американских киноакадемиков они дошли, иначе те не присудили бы картине «Оскар».
Для меня Владимир Валентинович Меньшов был родным человеком. Думаю, как и для всех, кто сначала узнал его по фильмам. В отличие от многих критиков я сразу полюбил картину «Москва слезам не верит». Помню, как в школе сбежал с уроков и в первый раз ее посмотрел. Она так запала в душу, что через два дня я опять отправился в кинотеатр и уже привел туда родителей.
Когда сам стал режиссером, иногда сталкивался с Владимиром Валентиновичем на «Мосфильме». Но это было так: по коридору навстречу идет Эверест, Монблан, я останавливаюсь, смотрю на него снизу вверх, а он тем временем величаво движется мимо.
Позже судьба свела нас в Российском оскаровском комитете. Он был председателем, а я лет восемь — членом комитета. Там впервые узнал Меньшова как человека сдержанного и точного в оценках. Мне очень нравилось, как он вел наши заседания, всегда имел свою позицию, знал, что ему нравится, а что нет, точно это формулировал, но никогда не давил. Никогда!
Я видел, что это человек принципиальный и бескомпромиссный, он четко отстаивал свою позицию, это было его важным качеством. В то же время уважительно относился к чужому мнению, при этом продолжая защищать собственную точку зрения. Владимир Валентинович не был из породы людей, коих именуют искусными дипломатами. Правду-матку говорил в лицо. Мне нравилось, что от Меньшова было невозможно ожидать удара в спину, каких-то неясностей. Он был очень конкретен.
Мы довольно часто сходились с ним во мнениях. Я был первым, кто предложил выдвинуть на «Оскар» «Русалку» Анны Меликян, и Меньшов горячо меня поддержал, так же как и по поводу «Возвращения» Андрея Звягинцева.
Потом мы встретились на картине «Легенда № 17», поначалу я предложил ему роль председателя Спорткомитета. Мы стали общаться, я приезжал к нему домой на 3-ю Тверскую-Ямскую. И роль-то была небольшой, никому бы не пришло в голову относиться к ней так тщательно, а Владимир Валентинович обсуждал со мной каждую фразу, мы встречались и проговаривали каждую реплику, каждый поворот сюжета.
В разгар репетиций он поинтересовался:
— А кто Балашова будет играть?
Я спросил:
— Вам интересна эта роль?
— Интересна.
И мы оставили в стороне председателя Спорткомитета и с головой погрузились в Балашова — куратора из высших сфер, с которым у Тарасова не складывались отношения. Почти сразу стало понятно, что от добра добра не ищут, нашелся замечательный исполнитель. Еще Меньшова волновало, кто же будет Тарасовым. Говорил: «Лет двадцать назад я бы сам его сыграл». Уверен, он сделал бы это здорово! Владимир Валентинович сожалел, что сейчас уже поздно.
Когда я сказал, что утвердил на Тарасова Олега Меньшикова, Меньшов произнес: «Слушай, как интересно! Замечательный артист!» С большим уважением относился к Олегу, на съемочной площадке это чувствовалось.
Что меня поражало — для него не существовало мелочей, мы постоянно созванивались, встречались, Меньшов осмыслял каждую реплику, предлагал идеи. Пожалуй, только с исполнителем главной роли Данилой Козловским я больше встречался до съемок, репетируя роль. Даже с Меньшиковым виделся реже.
Владимир Валентинович частенько звонил и говорил: «Мне тут вот какая идея в голову пришла...» Если бы я был менее опытным человеком, непременно напрягся бы внутренне. Как это? Я — режиссер, а артист все время вмешивается в мою работу! Но в случае с Меньшовым понимал, что имею дело с колоссальной личностью, знал его роли, очень их любил. В детстве даже пытался ему подражать, однажды в этом признался Владимиру Валентиновичу. Мне так понравилось, когда он в картине «Собственное мнение» подрался на экране из-за Прокловой и с фингалом пришел на работу. Когда мне наставляли фингалы в дворовых потасовках, чувствовал себя Владимиром Меньшовым, таким красавцем!
В кино он всегда был настоящим. Редкая штука, ведь часто в кино человек настоящий, а в жизни — иной. Меньшов каким был на экране, таким и оставался в жизни. Правда он крайне редко играл отрицательных персонажей, но даже когда, как в «Легенде...», исполнял роль неприятного человека, наделял героя своей внутренней силой, придумывал характер, судьбу.
Когда Владимир Валентинович выстраивал образ Балашова, он относился к нему с любовью и пониманием. У актеров это называется оправданием героя — непременным требованием настоящего постижения роли. Он забирался к нему внутрь, проникал под кожу. Я рассказывал о тех съемках в программе Юлии Меньшовой, дочери Владимира Валентиновича. Очаровательная Юля расспрашивала о тех, с кем было непросто работать, я засмеялся:
— Угадайте!
Она рассмеялась в ответ, но все-таки с некоторой досадой:
— А со всеми остальными было после Меньшова-то, господи, ерунда!
Я возразил:
— Вы меня совсем не так трактовали.
Владимир Валентинович в работе был человеком въедливым, тщательным и очень конфликтным — в хорошем смысле слова. Требовалось соответствовать его уровню. Работать с такой личностью — да, бывает, что очень сложно, но при этом и невероятно интересно, а главное, ты начинаешь меняться и взрослеть. Человек меньшовского масштаба исподволь делает тебя крупнее, глубже; такое общение никогда не проходит бесследно.
Меньшов постоянно проверял меня на прочность. Поначалу я не то чтобы стушевался, но не сразу выстроил линию своего поведения на площадке, когда на ней появлялся Владимир Валентинович. В обычной жизни мы общались душа в душу, а на площадке надо было находить точные приемы работы. Он оказался не тем человеком, которому можно было скомандовать: «Постойте здесь, повернитесь сюда». Он проверял на прочность каждую деталь и режиссерскую подготовленность к работе.
Первый раз проверка проходила таким образом. Меньшов явился на площадку, когда мы уже недели две вовсю снимали. У меня были выстроены отношения с группой хоккеистов, а также актеров, которые их играли. Я ими довольно просто управлял — не в том смысле, что они мне безропотно подчинялись, просто мы нашли общий язык. А тут снимали сцену с Меньшовым, когда он приходит в раздевалку и заявляет: «От нас ждут ничьей!» Все готово, и вдруг Владимир Валентинович спрашивает: «А кто знает, что делают, как ведут себя хоккеисты в раздевалке во время перерыва?» Все замолчали, потом разом загалдели, перекрикивая друг друга. Выдающийся актер, великий режиссер, еще и оскаровский лауреат, моментально сбил всех с панталыку.
Я вдруг воочию увидел, что моя огромная группа перестала мне подчиняться. Они стали подчиняться Меньшову. Это страшно, когда так начинают себя вести не один человек и не два, а двадцать пять. Все перестали меня слышать, а я при этом должен был двигаться вперед. Честно сказать, внутренне испугался, понял, что теряю контроль над картиной. А Владимир Валентинович продолжал их накручивать, и ребята уже собрались звонить хоккеистам, узнавать, что они делают в перерывах в раздевалке, наперебой начали предлагать мизансцены.
Совершенно обалдев, я какое-то время за этим наблюдал. Не собирался сражаться, боже упаси! Но решил: раз я потерял контроль над процессом, пусть тогда Меньшов продолжает руководить. Предложил ему:
— Владимир Валентинович, прекрасно! Давайте вы разведете мизансцену, а я посмотрю и поправлю.
Сказал это совершено искренне, тут не было тонкого хода. Я просто не понимал, как мне вырулить из этого положения.
И тут Меньшов запнулся, сделал шаг назад и произнес:
— Нет, это твоя картина.
Он на секунду выпустил бразды правления, которые я тут же подхватил. Единственным человеком, который не подчинился общему порыву, оказался Даня Козловский, он даже пытался остановить коллег.
Каждый раз, как только Меньшов появлялся на площадке, моментально возникала какая-то острая ситуация:
— Где гримеры?
— Гримеры сзади вас.
— А где мой реквизит?
— Вот, пожалуйста.
Он уже успел себя накрутить, хотя все стояли рядом. Я потом понял, что таким образом Владимир Валентинович вгонял себя в нужное состояние, и стал относиться к этому как к необходимому этапу подготовки актера к сцене.
Такие провокации — как я их для себя определил — имели глубокий и серьезный внутренний смысл. Они готовили к работе не только Меньшова, но и меня. А поскольку я тоже серьезно отношусь к делу, мы быстро нашли общий язык.
Честно говоря, я лишь сейчас понял еще одну причину, которая заставляла Меньшова с утра появляться на площадке в вечно накрученном состоянии. Он попросту... боялся! Ну конечно же! Большая ответственность перед собой и перед огромной аудиторией. Понимание того, что надо сделать свою работу не просто хорошо, а лучше всех. А посему — гигантское напряжение, боязнь, что что-то может помешать добиться наилучшего результата. Такие чувства знакомы только по-настоящему крупным профессионалам и большим звездам. Когда же сцена была сделана и снята на достойном уровне, Владимир Валентинович расплывался в улыбке — и не было на свете более дружелюбного и счастливого человека.
У нас сложились теплые человеческие отношения, мы стали перезваниваться. Мало кому из коллег старшего поколения я мог просто позвонить и, что называется, поговорить по душам. Обычно требовался официальный повод. А Меньшову мог.
Недавно перечитал сценарий «Москва слезам не верит» и снова поразился тому, сколько режиссер в него внес. Позвонил ему и излил восторг: «Как вы обогатили картину!» На следующий день, естественно, в очередной раз ее пересмотрел, хотя знаю наизусть. И опять пришел в восторг, потому что увидел детали, на которые раньше не обращал внимания. К примеру велосипедистку, которая везет коромысло с ведрами по строящемуся дачному поселку; граммофон с голосом Шульженко; «Бесаме мучо» на сценах соблазнения героини; дедушку, который ведет подросшую внучку по Гоголевскому бульвару... Все это Владимир Валентинович любовно придумывал, подсматривал, подбирал для картины.
А россыпь афоризмов, которых не было в сценарии, но которые возникли на экране: «Не учи меня жить, лучше помоги материально», «С бумагой в стране напряженка», «Хеллоу, общежитие слушает!»
Сказал ему: «Вы меня сейчас проклянете, но я не мог вам снова не позвонить!» И мы опять часа два протрепались по телефону, Меньшов подробно расспрашивал про мои впечатления.
Каждый раз, пересматривая «Москва слезам не верит», я поражаюсь, какой силы картину он создал. Сколько времени прошло, а фильм живет и не устаревает, хотя я помню, с каким пренебрежением о нем высказывались наши снобы в момент рождения шедевра. И где теперь фильмы, которые когда-то поднимались ими на щит?
Многие любят картину «Любовь и голуби», и я в их числе. Ее заслуженно разобрали на цитаты. Даже врачи иногда шутят, произнося: «Инфаркт микарда, вот такой рубец». Я в восторге от Гурченко, ее фразы «Людк, а Людк!» О чем и сообщил Меньшову, а он в ответ:
— Ты знаешь, а мне не это нравится.
— А что? Какая реплика у вас самая любимая?
— «Сучка ты крашена!» — «Почему же крашена? Это мой натуральный цвет!»
И оба покатились со смеху.
Несмотря на разницу в возрасте, мы подружились. Я очень любил актера Меньшова, я обожал режиссера Меньшова, они были для меня огромными величинами, на которые равнялся, которые ценил, но тут встретил очень близкого человека.
Я искренне интересовался жизнью Владимира Валентиновича, а он откровенно о ней рассказывал. Признавался, как сложно ему приходилось в советские времена, как его задвигали, не выпускали за границу. Ведь в США на церемонию, где вручали «Оскар» картине «Москва слезам не верит», он не попал не случайно. Меньшов знал, из-за кого стал невыездным, кто написал на него донос, но при этом не называл имени. Владимир Валентинович не обозлился, никогда не держал камня за пазухой. Думаю, что тому человеку он все, что хотел, высказал, но мне так никогда и не открыл, кто это был. Меньшову завидовали коллеги, гнобили его, он об этом рассказывал.
На самом деле «Оскар» его спас. Если бы не награда американской киноакадемии, картину так и продолжали бы уничтожать. Конечно, она бы выжила. Когда смотришь ее сегодня, поражаешься, что кинолента ни на йоту не устарела — смотрится так, будто сделана только что, и при этом гораздо лучше, чем то, что делается сейчас. Она живая, яркая, эмоциональная. В ней столько юмора, а главное — столько любви! Я не понимаю, как этого можно было не видеть.
Меньшова травили, об этом рассказывали мне не только он, но и Вера Валентиновна. Когда коллеги смотрят на тебя пренебрежительно, это всегда очень больно. Никто не видел, насколько тщательно сделаны эти картины, какого высочайшего уровня мастерство демонстрируют в них актеры. Его не признавали.
Вера Валентиновна вспоминала, как одна поехала на премьеру «Москва слезам не верит» в Испанию, а мужа не выпустили из страны. На показ в Мадриде явились король и другая блистательная публика. Вдруг Алентова заметила, что картина сокращена! Вера Валентиновна, человек с сильным характером, не постеснялась, возмутилась. Испанцы потом извинялись, что показали высоким лицам урезанную версию.
Очень люблю «Зависть богов» — искренний, пронзительный фильм. Меня потрясает та любовь, которую Меньшов высказал с экрана жене, Вере Алентовой. Я был ошеломлен!
И Веру Валентиновну заново открыл для себя благодаря Владимиру Валентиновичу, когда они приехали к нам в гости. Я заметил, насколько она юная и хрупкая. Они потрясающая пара, хотя всякое в их жизни случалось, был момент — даже расходились. Но я видел, какая фантастическая любовь их связывает! Отдельное удовольствие — наблюдать за этими по-юношески пылко влюбленными людьми.
Однажды мы были вместе на кинофестивале. Меньшов позвонил мне и говорит:
— Вы с Ирой что делаете завтра? А поехали на Гибралтар!
— У меня машины нет, Владимир Валентинович.
— А мы с Верой за вами заедем!
Отправились на экскурсию, но организаторы фестиваля малость облажались, в итоге нас высадили где-то на границе и до следующего пункта нужно было пройти пешком километр. Владимир Валентинович страшно разгневался, мы с Верой Валентиновной успокаивали его «в четыре руки». Я нашел такси, и нас повезли куда-то в гору, а там — пещера с роскошными сталактитами. Меньшов заглянул и насупился:
— Не пойду, там надо спускаться вниз, а у меня ноги.
— Сейчас разберемся, Владимир Валентинович!
Отыскал ключи от лифта, на котором можно опускаться на нижние уровни. Меньшов был очень доволен. Он царственно взошел на подъемник и запустил двигатель. Площадка тронулась и поползла вниз. Мы с Верой Валентиновной и моей женой Ирой наблюдали за национальным достоянием, медленно спускавшимся ко дну пещеры. Вдруг лифт остановился, не пройдя и метра. Оказалось, это все, на что он был способен! Меньшов первым покатился от хохота, а мы за ним. Неприятности на границе были вмиг позабыты.
У Меньшова было фантастическое чувство юмора, а у Веры Валентиновны — умение тактично и нежно направлять необузданный гнев Владимира Валентиновича в правильное русло.
На вершине горы нас окружили мартышки, а они на Гибралтаре — что-то вроде священных коров, им позволено скакать везде. С людьми обращаются по-хозяйски и особенно любят садиться на голову добрякам. Вот и облепили Меньшова.
Он стоял на вершине Гибралтара, обдуваемый всеми ветрами, а мы пытались его спасти от нашествия мартышек. Это было очень весело, мы смеялись, что оскаровского лауреата любят даже представители фауны. Чудесное получилось путешествие.
Отсмеялись, Меньшов предложил: «Это надо отметить! А пойдем-ка в ресторан». И мы туда отправились и прекрасно посидели, это было незабываемо!
Я пытался учиться у него самоиронии. Как-то раз, рассказывал мне Владимир Валентинович, ему позвонили из Союза кинематографистов и попросили принять молодого артиста, американца, который приехал в Москву и очень хотел познакомиться с оскаровским лауреатом. Дело было в середине восьмидесятых.
Меньшов шикарно пригласил его в свою квартиру в Олимпийской деревне, если не ошибаюсь. Артист, очень обаятельный невысокий парень с живым лицом, проявил к Меньшову большой интерес, расспрашивал о творчестве, походил по квартирке, поцокал языком.
Меньшову паренек понравился — скромный очень и сразу видно, что начинающий, все впереди. Он решил показать ему ночную Москву. Оказались в клубе. Как только вошли, все стали таращиться на них, особенно иностранцы. «Было приятно — вон как все меня уважают перед лицом американского артиста», — рассказывал мне Меньшов.
Владимир Валентинович объяснил пареньку, что вообще-то он не только режиссер, но и актер. Его знают и любят. Паренек поглядел на Меньшова с еще большим уважением. «Ничего, — похлопал его по плечу тот, — подрастешь, может, тоже звездой будешь. Может, в кино тебя когда-нибудь сниму, если станешь хорошим артистом!» Паренек робко закивал.
Тут одна смелая девушка не выдержала и подскочила за автографом — но не к Меньшову, а к скромному пареньку. И все как с цепи сорвались: окружили американца, наперебой стали просить подписать флайеры, сфотографироваться. А у Меньшова взяли только один автограф. Он был озадачен, а потом вволю смеялся над собой. «У нас тогда видеомагнитофонов не было, и я не представлял, кто это такой, кому я про популярность рассказываю», — объяснил он мне. А это был Том Круз.
В одном интервью Владимир Валентинович вспоминал, как гримеры и костюмеры прятали от него Алентову, к которой он придирался и нередко доводил до слез во время съемок «Москва слезам не верит».
Как ни странно, но это пример того, что такое настоящая, временем проверенная любовь. Главное, что и в кино, и в жизни их любовь создавала новые миры. Сердце Меньшова было наполнено любовью, и он, как Пигмалион Галатею, создавал на экране Веру Алентову. А она, как я понимаю, во многом создавала его в жизни. Они ничего не демонстрировали, просто шли рядом. Но между ними возникала мощная внутренняя связь.
Общаться с Меньшовым и Алентовой было невероятно интересно. Я все время чему-то учился. Владимир Валентинович заразил меня любовью к Сомерсету Моэму. Я ценил этого писателя, но как-то пропустил «Подводя итоги». А тут на площадке «Легенды...» Меньшов ходил с книжкой под мышкой и поражался: «Смотри-ка! Ему исполнилось шестьдесят, когда он написал «Подводя итоги». Подвел итоги, а потом взял да и прожил еще тридцать лет!»
И я, конечно, тут же отыскал эту книгу, она теперь одна из моих любимых. Когда читаю лекции студентам своей режиссерской мастерской, обязательно цитирую это произведение Моэма. Всем советую его прочесть. В нем много мудрости и глубины — особенно для человека творческого.
Мне безумно нравилось, что Владимиру Валентиновичу все интересно, что он сохранил юношеское восприятие жизни. В сильном, мощном, несгибаемом, принципиальном человеке жил абсолютный ребенок — искренний, радостный. Когда они общались с Данилой Козловским, складывалось впечатление, что это ровесники.
Если сцена удавалась, Меньшов радовался как мальчишка. Помню, на перроне минского железнодорожного вокзала — мы уже возвращались в Москву, окончив съемки большого блока фильма — они с Даней схватили друг друга под руки и стали плясать развеселый танец. Проводница стояла у вагона и с удивлением наблюдала, как счастливый народный артист скачет по перрону будто мячик. Я-то уже не удивлялся, знал, что Владимир Валентинович — человек невероятной раздольности, он мог себе позволить проявлять открытость и непосредственность.
Я человек не тусовочный, но это тот редкий случай, когда присутствовал на церемонии вручения премии «Кинонаграды MTV 2007», где лучшим фильмом стали «Сволочи». Помню, как вышел Меньшов, как вскрыл конверт, как сказал: «Я надеялся, что пронесет, не пронесло!» Он просто разжал пальцы, и конверт упал на сцену. А потом Владимир Валентинович развернулся и ушел. По реакции Веры Валентиновны, стоявшей рядом, было видно, что все это не было подготовлено.
Вот какая штука: Меньшов действительно был человеком, который говорил то, что думал. Он резал правду-матку, мне в том числе. И я точно знал: нет никаких вариантов, что зайдя за угол, он скажет другое.
Как-то раз мы разговорились о новом проекте и он изъявил желание прочесть мой сценарий «Мастера и Маргариты». Я отдал его, не сомневаясь, что получу по зубам. Меньшов сказал: «Перезвони мне недели через три, я почитаю и выскажу свои соображения». Но буквально через несколько дней мой телефон зазвонил сам. Я взглянул на дисплей: Меньшов! Он сказал такие слова, что был бы я помоложе, непременно зазнался бы. Позже получил очень теплое послание и от Веры Валентиновны, которая взяла почитать сценарий у мужа. Их слова одобрения были мне очень дороги.
При этом Владимир Валентинович не церемонился, если вдруг возникала неприятная ситуация, и не делал вид, будто все хорошо и гладко. Помню историю, которая произошла на картине «Легенда № 17». У нас на тот момент уже сложились хорошие отношения, я прекрасно разбирался в его интонациях.
Я стоял под куполом стадиона «Лужники», мы снимали сцену наверху, а Меньшов приехал ненадолго. Я даже не мог спуститься и поздороваться, не было времени. Вдруг мне передали рацию. Меньшов произнес:
— Коля, я хочу с тобой поговорить.
— Да, конечно, сейчас съемка закончится, и я приду.
— Я дождусь, — ответил он.
Я сразу уловил по интонации: что-то случилось. Спустился к нему, он встретил словами: «Скажи мне правду». Я понимаю: что-то произошло, но не имею представления что именно.
Оказалось, ему сообщили, будто я за его спиной отправил в оскаровский комитет письмо, проголосовав за одну картину, которая Меньшову, скажем мягко, была не по душе. Все бы ничего, однако буквально за день до этого мы ее обсуждали и я говорил, что еще не определился, что мне надо ее пересмотреть. Меньшов ждал моего мнения. Он принял бы любой ответ — но вот принять то, что я после нашего разговора стал действовать за его спиной, не мог.
Честно сказать, я даже не растерялся, оговоры — дело привычное. Но ему ответил: «Первое, так как вы председатель комитета, можете потребовать показать вам это письмо. А я предоставлю вам образец своего почерка и легко докажу, что ничего не писал. Второе: если бы я написал письмо, где высказываю свою позицию, не постеснялся бы донести ее до вас». Владимир Валентинович был очень проницательным человеком. Он посмотрел мне в глаза и увидел, что я не лукавлю.
После этого у нас завязались еще более тесные отношения. Он понял, что я никогда не стану держать кукиш в кармане. Другой человек, может быть, в подобной ситуации промолчал, но затаил бы на меня обиду. А Меньшов сразу вызвал на прямой разговор и предпочел объясниться честно. Он всегда шел с открытым забралом. И мне безумно нравилось это его качество — одно из многих замечательных качеств, которыми он обладал.
Мне очень горько, что ушел такой человек. На церемонии прощания Вадим Абдрашитов назвал его огромным материком в нашем кинематографе. Мне горько, что люди такого масштаба подвергаются травле из-за того, что позволяют себе видеть, чувствовать так, как они хотят. Меньшову в этом смысле сильно досталось. Тем не менее он снял, может, и не все, что хотел, — но всегда снимал так, как хотел.
Когда на волне антиалкогольной кампании его пытались заставить перемонтировать «Любовь и голуби», он категорически отказался. У него отобрали материал и передали другому режиссеру! Меньшов заперся в квартире и два с половиной месяца тяжело переживал происходящее, но на компромиссы не пошел. Слава богу, в конце концов начальники одумались и вернули Владимиру Валентиновичу его детище. Многое заставили вырезать и сократить, но главное в фильме он сохранил.
У него всего пять полнометражных картин, которые невысоко оценивались официальной критикой. Вроде как ну есть такой Меньшов — народный режиссер. Мастер, но не художник. Ребята, да он — гений!
Владимир Валентинович потрясающе смотрится в своих актерских работах, но какой же он грандиозный режиссер! Каждая его картина имеет свое неповторимое лицо, открывает новый киноязык. Однако все это задвигалось на задний план, так же как и выдающиеся достижения Гайдая, Рязанова, Митты, Говорухина. Вроде как это режиссеры второго эшелона, раз снимают для зрителей. А в первом обычно что-то длинное, скучное и по возможности черно-белое, вот тогда это настоящее кино. Но это неправда.
Надеюсь, отечественные киноведы в конце концов одумаются, как одумались их западные коллеги по поводу творчества Хичкока.
О фильмах Меньшова, его киноязыке, идеях монографии надо писать. Если бы такое случилось, то, может быть, мы сегодня не страдали бы от отсутствия зрителей в залах.
Владимир Валентинович был из тех, кто думал о зрителе, развивал кинематограф, который близок и понятен огромному числу людей. А у нас зрительское кино считается вроде как вторым сортом, что есть огромное заблуждение. Если бы мы были мудрее, может, Меньшов успел бы еще что-то сделать. Он же начал снимать «Большой вальс», но не раз с горечью сетовал, что не дают денег.
Представить не могу, как сейчас горько и тяжело Вере Валентиновне, Юле... Конечно, все мое сочувствие и вся моя боль и поддержка семье Меньшовых. Владимир Валентинович оставил после себя потрясающее наследие, в том числе и талантливую семью, талантливых учеников. Уход такого выдающегося художника и человека для всех нас огромная потеря.
По-настоящему с Володей Меньшовым жизнь свела нас на «Курьере». Конечно, мы и до этого были знакомы, но тесно не общались, так, «здрасте-здрасте» при встрече. А тут мне понадобился актер, который мог бы сыграть очень важный для сюжета эпизод. Я подумал о Володе, попросил его, и он согласился. Несмотря на то что роль небольшая, ее помнят многие. Меньшов сыграл гостя в доме родителей главной героини Кати. Когда речь заходит о молодежи, он заводится и рассказывает о своем сыне, который пьет сгущенное молоко из банки, — проделывает дырку в банке и сосет. На вопрос, почему так делает, молчит, не удостаивает отца объяснениями. Вообще ни к чему не стремится.
— Я желаю знать, кого я вырастил?! — переходит на крик Володин герой Олег Николаевич.
Федор Дунаевский, сыгравший Ивана Мирошникова, не без иронии ему отвечает:
— Мы перебесимся и будем такими же, как вы.
Благодаря Володе в фильме появился ярчайший эпизод.
Он — великолепный актер. И хотя Володя был уже известным режиссером, он, что называется, четко выполнял указания, никогда не позволял себе противоречить, спорить. Во всяком случае, у меня остались от нашей работы только положительные впечатления, он играл очень профессионально. Позже я снял его в «Городе Зеро» в роли прокурора. Он произносит там речь государственника, говорит о том, что революции приводят к усилению государства, демагогически утверждает, что сейчас государство переживает один из самых критических моментов нашей истории. Володя не без внутренней иронии создал на экране прообраз нынешних чиновников, я бы так сказал. Поэтому роль не устарела.
На «Курьере» мы с ним сошлись, подружились и со временем очень сблизились. Без преувеличения стали по жизни очень близкими товарищами. Володя был заводным, веселым, любил компании, рестораны. Я тоже любил. Мы весело проводили время чаще всего в ресторане Дома кино, много разговаривали. Надо сказать, Меньшов был человеком широкого кругозора, очень эрудированным, начитанным. Его интересовало буквально все, мы любили повстречаться вдвоем и часами обсуждать разные темы — от политики до искусства.
Я бывал у Володи в гостях. Принимал он очень радушно, сам вставал к плите, готовил вкуснейший плов. Компании собирал небольшие, в дом были вхожи только близкие друзья, в основном некиношные люди за исключением, пожалуй, Саши Бородянского. У них сложились теплые отношения.
По своим политическим взглядам Володя был государственником, оставался советским человеком. Я тоже вырос и был воспитан советским временем, но в отличие от Володи мог допустить, что в Советском Союзе не все было прекрасно. Он не то чтобы был упертым, он был умным и мудрым, но советское мировоззрение сидело в нем глубоко.
Меньшов был человеком русским, искренне любил все русское, был этому предан, что совсем не мешало ему иметь широкий кругозор. Он был совершенно лишен квасного патриотизма. В нем сочеталось огромное количество оттенков и полутонов. Как любой талантливый мастер, Володя был сложным.
Многие помнят, как на церемонии вручения премии «Кинонаграды MTV 2007» Меньшов отказался вручать главный приз фильму «Сволочи». Напомню: сценарий был написан по повести Владимира Кунина, где рассказывалось о том, как во время Великой Отечественной освобожденный из заключения враг народа полковник-особист получил задание подготовить группу диверсантов-камикадзе из мальчишек-сирот, которых никто не станет искать. Так вот, по Володиному мнению, картина оскорбляла нашу историю. Он вышел на сцену с Верой Алентовой, вскрыл конверт с именем лауреата, сказал: «Не пронесло», объяснил, почему не будет вручать награду, уронил конверт на пол и ушел со сцены.
Мало кто знает, что этот приз должен был вместе с ним вручать я. Но я тогда снимал «Исчезнувшую империю», мне предстояла ночная смена. Приехал на мероприятие, узнал, что выхожу на сцену в самом конце, объяснил, что не могу задержаться так надолго. Организаторы попросили меня вручить другой приз, что я сделал и уехал. О произошедшем узнал на следующий день. Подумал: а как бы я повел себя в той ситуации? Нет, Володя совершил честный поступок, но что делать, если ты стоишь рядом? Если поступить так же, то вроде бы повторяешься. Если он уходит, а ты вручаешь — тоже как-то глупо получается. В общем, бог миловал!
Володя любил артхаусное кино. Неслучайно его любимым режиссером оставался Федерико Феллини, он обожал «8 1/2». Из моих картин ему больше всего нравился «Город Зеро». Один раз даже сказал: «Я тоже хотел бы сделать такой фильм». Была у него такая внутренняя потребность. С одной стороны, народное кино, обожаемое миллионами зрителей, приносило ему колоссальную популярность, с другой, как любому большому мастеру, ему хотелось попробовать силы в чем-то противоположном. Мы часто спорили с ним о кино, некоторые обожаемые Володей картины мне совсем не нравились.
Много раз слышал, что Меньшова не признавали коллеги, которые резко критиковали его фильмы. Слышал и о том, как Володин шедевр «Москва слезам не верит» классик отечественного кино Юлий Райзман в свое время назвал позором «Мосфильма». Сам я при этом никогда не присутствовал, поскольку был начинающим режиссером, в худсоветах не заседал. Но не помню, чтобы к Меньшову относились с таким уж неприятием.
Мне кажется, Володя преувеличивал, когда касался этой темы. Я его даже неоднократно спрашивал: «А почему всем должно нравиться твое кино? Вот я очень люблю «Москва слезам не верит», а «Любовь и голуби» ну не моя картина». Меньшова такие слова всегда озадачивали. В нем сидел максимализм, он был уверен, что недостатки — это всегда продолжение достоинств. Его принципиальность иногда выливалась в прямолинейность. Это не всем нравилось, поэтому, может быть, он так болезненно воспринимал критику. Тем не менее у фильма «Москва слезам не верит» был колоссальный зрительский успех. В кинотеатры выстраивались очереди.
Картина очень точно передает дух времени. Если спросить меня, что такое Советский Союз, посоветую пересмотреть «Москва слезам не верит». Володя вложил в это кино душу. Он создал такой фильм, который, как мне кажется, отлично передает сущность советского человека. Кто-то считает, что это сказка про Золушку, поэтому история оказалась близка американским киноакадемикам, наградившим фильм «Оскаром». Да никакая это не сказка! Героиня была работницей, а стала директором фабрики. Ну и что? В Советском Союзе большинство директоров вышли из рабочих. Обычная биография.
Почему картина не устарела? Потому что она излучает позитив, который так необходим сегодня людям. Сам Володя в сущности был очень позитивным человеком, эмоциональным, радостным. В нем была большая жажда жизни. А еще фильм сделан с добрым юмором. Я очень его люблю и всегда с удовольствием пересматриваю.
Наверное, кто-то Меньшову завидовал, но сказать, что его фильмы как-то преследовали, не могу. Повторюсь: Володя был максималистом. Не раз поднимал тему:
— Это почему же тебе не нравятся «Любовь и голуби»?
Я отвечал:
— Да нравятся они мне! Нравятся!
Но ему надо было, чтобы если уж что-то любить, то безоговорочно, а если уж ненавидеть, то всем сердцем. Мне кажется, это качество очень русского характера.
Володя не только сам был прекрасным актером, в его картинах есть изумительные актерские работы. Посмотрите современный сериал и, что называется, почувствуйте разницу. Актерская школа уничтожена, сегодня нет театральных школ, потому что нет главных режиссеров. Их в театрах заменили худруки. А худрук сегодня пригласил одного режиссера, завтра — другого. Так школа не складывается. Любимов, Товстоногов, Гончаров, Захаров, Эфрос, Ефремов, имевшие свои художественные идеи, взрастили плеяду талантливых актеров. И сейчас есть талантливые актеры, но школы нет.
Актерскую школу в кино создать невозможно, но мы приглашали сниматься огромное число прекрасных артистов, сформированных разными театральными школами. В Володиных фильмах блистали Вера Алентова, Ирина Муравьева, Раиса Рязанова, Александр Михайлов, Сергей Юрский, Нина Дорошина, Наталья Тенякова... Всех не перечислить.
Жаль, что Володя ушел. Мог бы еще пожить. Мне особенно горько то, что с ним произошло. И конечно, его будет не хватать — мне уж точно. В прошедшие годы мы очень близко общались, постоянно перезванивались, куда-то ходили ужинать, разговаривали. В последний раз виделись незадолго до болезни...
Его нишу в кино уже никто не займет. Считаю, что место Меньшова в истории нашего кино рядом с Эйзенштейном и Тарковским. Они совсем разные, но признак большого художника — это прежде всего наличие стиля. У Тарковского и Эйзенштейна безусловно был свой стиль. Но он был и у Меньшова — свой, абсолютно неповторимый. Его невозможно копировать. У Тарковского был стиль, но не было зрителей, а Володя не только демонстрировал на экране художественный стиль — его фильмы нравились десяткам миллионов человек. Поэтому его место среди классиков советского и российского кино.
Мне исполнилось четырнадцать, когда на экраны советских кинотеатров вышел фильм «Розыгрыш». Посмотрел и поразился: картина была снята как будто про меня. Я в то время тоже играл на гитаре в школьном ансамбле и тоже, как герой Дмитрия Харатьяна, был безответно влюблен в одноклассницу, чем-то неуловимо напоминавшую героиню Натальи Вавиловой. Вышел из кинотеатра и тут же купил билет на следующий сеанс. В итоге посмотрел «Розыгрыш» раз шесть и запомнил имя и фамилию режиссера — Владимир Меньшов.
Прошло много лет, прежде чем судьба свела нас в совете директоров киноконцерна «Мосфильм». Я, начав карьеру со скромной должности администратора на съемочной площадке, дорос до продюсера, директора Московского международного кинофестиваля. Владимир Валентинович уже успел получить свой «Оскар» за «Москва слезам не верит». Так мы познакомились лично. А подружились, когда Меньшов согласился сниматься в моем продюсерском проекте — веселой комедии «Любовь-морковь 3». Помню, сидели с режиссером и обсуждали, кто бы мог сыграть отца героя Гоши Куценко — по сюжету полковника ВДВ, перебирали фамилии известных актеров и вдруг не сговариваясь остановились на кандидатуре Владимира Валентиновича.
Я поехал на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, где Меньшов в то время преподавал, отвез ему сценарий. Он прочитал, перезвонил и сказал: «Для меня сыграть такую роль — большая честь». Знали бы мы тогда, во что ввязываемся! Владимир Валентинович в работе оказался непримиримым перфекционистом. На все у него имелось собственное мнение, режиссеру каждый раз требовалось доказывать ему, что играть персонажа надо так, а не иначе. Если режиссеру удавалось его убедить, Меньшов соглашался и дальше спокойно снимался. Если нет, стоял на своем как скала.
Нередко случалось, что Владимир Валентинович «покрывал площадку установками «Град», рулил процессом, переходил на крик, а я ехал его успокаивать. Однажды позвонили: срочно приезжайте, у нас коллапс, Меньшов сцепился с режиссером, снимать не можем. Все пропало!
Я тут же помчался на студию. Там застал картину: Михаил Михайлович Козаков, Лия Меджидовна Ахеджакова, Гоша Куценко, Кристина Орбакайте и, конечно же, Владимир Валентинович стояли и орали друг на друга, доказывая, что очередную сцену надо играть именно так. Люстры падали, что называется. Причем каждый стоял на своем — не сдвинуть!
Я остановил «извержение вулканов»:
— На этой площадке орать буду только я. Все остальные немедленно прекратят спорить и станут делать только то, что прописано в их контрактах.
— Вот наконец-то, — откликнулась Ахеджакова, — умничка!
— Хорошо, — согласился Меньшов, — я в туалет-то могу отойти?
— Можете.
Все успокоились, сцену сняли. Ситуацию удалось переломить.
Через несколько дней снимали эпизод в Музее холодной войны на Таганке. Расположен он в подземном бункере. В тех сценах помимо Меньшова был задействован Станислав Говорухин, игравший генерала. Режиссер заявил: «Я с этими двумя один в подвал не полезу!» Пришлось мне приехать.
Не хочу себя хвалить, но факт остается фактом: при виде меня все присутствовавшие успокоились. Я пообещал: «Будете хорошо себя вести, сразу после работы идем в ресторан, отмечаем успешное окончание съемочного дня».
Съемка была сложной, особенно для Меньшова. По сюжету его полковник надевал бронежилет, в него стреляли, он отлетал назад и пробивал кирпичную стену. Конечно же, стена была бутафорской, ее соорудили из пенопласта. Да и актер летел не от сильного удара, его резко вытягивали назад на резинках. Мы подстраховались, вызвали каскадеров, Меньшов сказал: «Нет, буду сниматься сам». И исполнил трюк блестяще, хотя на тот момент ему было уже семьдесят.
После этого фильма мы подружились. Не раз встречались на мероприятиях, премьерах, фестивалях, много раз сидели за одним столом.
Я уверен, что истинное лицо человека открывается в работе и за столом. Сразу понятно, что он из себя представляет. В работе Меньшов был жестким, но это объяснимо. Его актерская, да и режиссерская судьба складывалась непросто: в него не верили, ему пришлось всю жизнь доказывать, чего он стоит. Если человек глуп, или непорядочен, или высокомерен, это непременно проявится во время застолья. Владимир Валентинович за столом оставался веселым, остроумным, обаятельным, ласковым и нежным, нередко таких людей называют душой компании.
Я был одним из продюсеров фильма «Зеленая карета», где роль молодого режиссера играл Андрей Мерзликин, а роль педагога института кинематографии согласился исполнить Владимир Меньшов. Утром звонок из ВГИКа, еще не подняв трубку, я уже понял: Меньшов на площадке.
Поехал, выяснилось: Владимир Валентинович отказывается произносить фразу «Ты мог бы «Оскар» получить». Не нравится она ему, и все тут! Я повалился перед ним на колени и упросил:
— Пожалуйста, ради меня, скажите вы эти чертовы слова!
Меньшов пошел навстречу:
— Ладно, только я добавлю: «А у меня-то его нет».
Сложным был человеком, но я его любил. Благодарен ему за то, что оценил мои усилия, когда я как режиссер снял фильм «А зори здесь тихие...». Меньшов подошел ко мне после премьеры и сказал: «Ты знаешь, я ни секунды не верил, что у тебя получится снять такую картину. Но ты меня победил». Эти слова дорогого стоят, ведь Владимир Валентинович не умел и не считал нужным врать, резал правду-матку в лицо коллегам, даже если это ему вредило.
Он снял как режиссер не так уж много картин. Помню, когда играл в «Ночном дозоре», сетовал: «Не понимаю, как делается такое кино. Не представляю, как можно стоять на фоне зеленого задника и вести диалог, не хочу этому учиться. Не мое!» Честно в этом признавался, по-меньшовски. В последние годы он сосредоточился на актерских работах, в предложениях сняться недостатка не было. Кто-то — не хочу называть имен — и в шестьдесят не помнит текст, приходится развешивать плакаты с репликами по всей съемочной площадке, чтобы актер мог их хотя бы прочитать. Меньшов держал высочайшую актерскую планку до конца, с ним подобных проблем ни разу не возникло.
Недавно включил телевизор и снова попал на «Розыгрыш». Конечно же, на одном дыхании досмотрел до конца. Многие фильмы коллег Меньшова покрылись пылью времени, его же картины не стареют, проблемы, которые они поднимают, никуда не ушли, а честные ответы на жизненно важные вопросы необходимы всегда.
Как сказано у Пушкина: «И, пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет».
Подпишись на наш канал в Telegram