Актриса Театра на Бронной Вера Майорова-Земская — уникальный свидетель эпохи. Ей довелось работать с такими великими режиссерами, как Андрей Гончаров и Анатолий Эфрос. А также сниматься в кино у легендарного Ивана Пырьева. Мы помним и любим ее по фильмам «Семь нянек», «Свет далекой звезды» и другим. Но и в настоящем времени она не потерялась. Актриса занята в постановках Константина Богомолова. О себе и легендарных личностях Майорова-Земская рассказала в интервью «Коллекции Каравана историй».
— Вера Владимировна, знаю, что ваши родители были необычными людьми, расскажите о своих корнях.
— Я родилась, когда мама была еще школьницей, училась в десятом классе. Кстати, параллельно с ней ходила беременной ее одноклассница, будущая жена писателя Либединского. Конечно же, для средней школы советских времен это было ЧП. И наша директриса с говорящей фамилией Нина Исааковна Гроза чуть с ума не сошла. Наша, потому что я тоже при ней училась. Но отец, в тот момент слушатель Академии Жуковского, не собирался бросать маму: как только она родила, родители расписались. Больше всего моему появлению на свет радовался дедушка Борис Михайлович Земский, профессор, преподававший аэродинамику в Академии Жуковского. Он посодействовал тому, чтобы брак родителей зарегистрировали, сказал им: «Если б я знал, ребята, что родится такая симпатичная внучка, заказал бы ее раньше». Брат деда Андрей Михайлович Земский был женат на сестре Михаила Афанасьевича Булгакова Надежде Афанасьевне. Он был языковедом, автором нескольких учебников русского языка, по одному из них мы учились в школе. Братья очень дружили, общались с Михаилом Афанасьевичем, их переписка позже была опубликована в журнале «Вопросы литературы». В одном из писем есть такие слова: «Миша еще поймает свою синюю птицу». А бабушка окончила Высшие женские курсы и организовала детский сад «Золотая рыбка» в Старопименовском переулке.
Несмотря на то что мама родила меня в столь юном возрасте, она получила высшее музыкальное образование, окончила вокальное отделение Гнесинского института. У нее было чудесное меццо-сопрано, что оценили в Большом театре, куда ее сразу же пригласили. Она получила роль Ольги в «Евгении Онегине», репетировала ее с дирижером Большого театра Семеном Семеновичем Сахаровым, который влюбился в нее без памяти и не стал скрывать это от моего отца, позвонил ему и заявил: «Володя, ваша жена — моя жизнь, никакая другая женщина мне не нужна, я буду ее добиваться!» В результате мама к нему ушла, какое-то время я оставалась с папой и бабушкой. Когда родилась моя сестра, у нее обнаружился порок сердца, и маме пришлось оставить сцену и заниматься больным ребенком. В тот момент она забрала к себе меня. Отчим относился ко мне прекрасно, он вообще оказался замечательным, добрейшим человеком.
А его родной брат был художником. Однажды, еще до революции, он уехал в Новый Афон, стал схимником в монастыре. А позже отправился на выставку во Францию, куда взяли его картину. Шел по Парижу, увидел плачущую женщину, стал ее успокаивать. Так они подружились. Оказалось, Робин потеряла сына и мужа в автокатастрофе. Ее муж был придворным художником при английской королеве. Робин как-то раз пошла на прием и попросила монаршую особу выделить участок в ста километрах от Лондона под строительство православного монастыря. Он существует по сей день, стены расписал брат моего отчима, сейчас наставником обители является племянник Семена Семеновича, который окончил консерваторию. Замечательная женщина Робин приезжала в Москву, приходила в гости.
Вот в какой атмосфере и среди каких людей я росла. Наш дом всегда был открытым. Мама дружила с Аллой Рустайкис, известной поэтессой, написавшей стихи к шлягеру «Снегопад, снегопад, если женщина просит...». В дом Аллы и ее мамы приходили не только мы, но и Лиля Брик, а еще раньше сам Маяковский. В общем, творческая среда сыграла свою роль в том, что я стала актрисой.
— Это родители посоветовали вам поступать в Щукинское училище?
— Они вообще не советовали идти на актерский факультет. Это не придумка, что творческие люди не хотят, чтобы их дети становились артистами. Актерская профессия только несведущим кажется легкой, на самом деле она очень зависимая. И поэтому родители-актеры стараются оградить от нее своих детей. А я безумно люблю театр, но никогда не умела там за себя постоять. Моя подруга говорит: «У тебя очень хороший характер». Но для театра он не годится, в нем и заключается вся проблема.
Правда, об актерской профессии я мечтала с детства, все время кого-то показывала. Подруга вспоминает: «Идем маленькие, и ты хвастаешься «Тебя никто не знает, а меня знают все, вот смотри». И начинаешь здороваться с каждым встречным, естественно, тебе в ответ тоже произносят: «Здравствуйте».
В Щукинское училище я поступила легко. Выучила рассказ про лебедей из «Вечерней Москвы», басню, стихотворение Пушкина «Деревня» из школьной программы. Прослушивания вели Вера Константиновна Львова и ее муж Леонид Моисеевич Шихматов. После первого тура она посоветовала: «Девочка, выучи монолог Наташи Ростовой про первый поцелуй: «Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки. — Поцелуйте куклу, — сказала она», отрывок из «Руслана и Людмилы» и приходи на второй тур». После каждого тура вывешивали списки, я каждый раз находила там свою фамилию. В итоге моими однокурсниками стали Люда Максакова, Саша Белявский, Зиновий Высоковский, Иван Бортник, Саша Збруев, Веня Смехов, Ира Бунина. Такой вот подобрался мощный курс.
— Кто на курсе выделялся?
— Вы знаете, все, у нас был очень сплоченный курс. Не было такого, что кто-то с кем-то конфликтовал. Мне более других была близка Люда Максакова. Наши родители работали в Большом театре, нередко мы вместе отдыхали. А преподавали нам Этуш, Шлезингер, Катин-Ярцев. Я в основном готовила свои отрывки с Владимиром Абрамовичем Этушем. Он был педагогом строгим, все его боялись. Но по моим ощущениям ко мне относился хорошо. В юности все воспринималось как-то празднично.
На третьем курсе Леня Каневский и Игорь Охлупин сделали отрывок из О. Генри «Без вымысла» и позвали меня на роль девушки, которая накануне собственной свадьбы приехала в Нью-Йорк, чтобы разыскать свою первую любовь. С этим отрывком они показывались в Театр Маяковского Николаю Павловичу Охлопкову. Видно, я произвела впечатление, Охлопков брал меня на роль Офелии, а Гамлета играл тогда Михаил Козаков. Это было очень лестное предложение.
У нас на курсе учился Константин Желдин, известный по роли белогвардейца-садиста из «Адъютанта его превосходительства», позже Костя служил в Театре на Таганке у Юрия Любимова. Он услышал, куда меня зовут, и стал отговаривать: «Какой Охлопков? Надо идти к Гончарову, это молодой современный режиссер, настоящий бунтарь». Андрей Александрович возглавил тогда Театр на Малой Бронной, который переехал в здание в центре. С Костей мы подготовили чеховский отрывок «Пропащее дело». Там по сюжету молодой бедный литератор объясняется в любви невесте с богатым приданым. Он перечисляет все, чего не сможет ей дать, а она на все отвечает: «Да не в этом дело, не нужны мне ваши подарки, ничего не надо». Я была спокойна, знала, что иду к Охлопкову, а Костя страшно нервничал. На карту было поставлено все!
Гончаров прошел по залу, где мы сидели в ожидании, увидел меня, спросил:
— Как зовут?
— Вера.
— Легко будет запомнить.
В труппе служила его жена Вера Николаевна Жуковская. Я тогда надела на шею красивые бусы из черного камня с белыми прожилками. Играем, и вдруг замечаю: Костя смотрит на меня, вытаращив глаза. Обнимая, он сжал меня так, что бусы рассыпались и покатились по сцене. Я это тоже заметила, махнула рукой и произнесла: «Да и Бог с ними!» А потом начала его целовать. Думаю, именно это произвело впечатление на Гончарова, и он взял нас обоих в труппу.
Первые наши роли мы сыграли в спектакле «Свадьба брачного афериста». Нашим партнером стал Леонид Броневой. А позже Гончаров поставил «Визит дамы» по Дюрренматту, где в главных ролях блистали Лидия Сухаревская и Борис Тенин. А мы с Людмилой Хмельницкой играли двух проституток. Она высокая, я маленькая, Андрей Александрович выстроил для нас очень выигрышную мизансцену: открывались ворота и мы выходили в красивых коротких платьицах и шляпках. По залу неизменно пробегал одобрительный вздох.
Финал спектакля был необычным. По сюжету дама мстила любимому за то, что тот ее бросил, требовала, чтобы народ вынес ему смертный приговор. У каждого артиста была в руках палка с белой маской. Когда дама спрашивала: «Вы согласны?», мы дергали за веревочки, и маски открывали рты. Так Гончаров давал понять, что народ безлик и ничего не решает, что было новаторским ходом.
— Актеры, работавшие с Андреем Александровичем Гончаровым, вспоминают его как человека эмоционального, который мог кричать на репетициях так, что стены дрожали...
— Да, Гончаров был крайне экспансивным. Не мог сказать спокойно: «Выйдите». Он это выкрикивал, подкрепляя требование жестом рукой. В жизни разговаривал нормально, был красивым, спокойным, вальяжным, обладал замечательным чувством юмора. Но когда репетировал, взвинчивал себя, бешеная энергия захлестывала его так, что все вокруг грохотало.
Помню, идет репетиция, Гончаров с раздражением спрашивает актера, стоящего на сцене:
— Что вы тут делаете?
— Андрей Александрович, я думаю, что я ее люблю.
— А где ваши выразительные средства?! — кипятится Гончаров.
Я потом взяла эту фразу на вооружение, постоянно говорила мужу: «Ну и где твои выразительные средства?»
Я Гончарова не боялась. Ничего, что он кричит, по-всякому случается. Экспансивное поведение — его нормальное состояние. Так к этому и надо было относиться, ни в коем случае не принимать на свой счет. И вообще, обижаешься на режиссера — уходи из профессии!
Андрей Александрович проработал недолго, его пригласили на должность главного режиссера Театра Маяковского. Костя Желдин ушел следом за ним. Как мне рассказывали, в Маяковке Гончаров оставался верен себе, мог немножечко унизить актера.
— Это мягко сказано! Виктор Павлов, к примеру, уволился, ушел в Малый театр, после того как услышал произнесенные на репетиции при всех оскорбительные слова в свой адрес. А сколько слез проливала Светлана Немоляева!
— Может, я была слишком юной, но в 24 года никакого страха или трепета перед Гончаровым не испытывала. Конечно, если неслось: «Гончаров в театре!», все как-то моментально подбирались. Но это естественно, пришел руководитель.
После Андрея Александровича год театром руководил Виктор Монюков. Как раз в то время я родила, но играла в спектакле «Временный жилец». А после него пришли Александр Леонидович Дунаев и Анатолий Васильевич Эфрос. Эфрос перешел с поста главного режиссера «Ленкома» на должность очередного режиссера и привел с собой 10 актеров, своих единомышленников: Льва Дурова, Ольгу Яковлеву, Валентина Смирнитского, Льва Круглого, Геннадия Сайфулина, Валентина Гафта, Александра Збруева, Михаила Державина, Леонида Каневского, Александра Ширвиндта... Я задумывалась о том, как теперь будет складываться моя творческая судьба. Тем более что Гончаров звал в труппу Театра Маяковского. Серьезно решала, с кем работать дальше. Эфрос начал репетировать пьесу Алексея Арбузова «Счастливые дни несчастливого человека». Однажды я побывала на одной из репетиций и поняла — это мой режиссер.
— Что вас особенно сильно впечатлило?
— То, что он задействовал в актерах их нервную структуру без сильных выразительных средств, хотя все буквально клокотало внутри. Так прорабатывал глубину, неоднозначность роли. Знаете, вначале режиссер читает пьесу актерам. Эфрос делал это совершенно монотонно, но с такой внутренней нервной энергией, так мощно, что она попадала в тебя и не отпускала. Если актер хотя бы на двадцать процентов делал то, что он предлагал, считай, становился членом его труппы.
Идет репетиция, мы сидим в комнате, слушаем его, и вроде бы он все разобрал, и уже пора расходиться, а не хочется. Актеры начинают забрасывать Эфроса какими-то глупыми вопросами, лишь бы еще поговорить. Конечно, Гончаров заложил мой актерский фундамент, основу, а Эфрос продлил творческую жизнь. Два разных режиссера соединились. Эфрос говорил: «Актриса должна быть как ртуть, уметь мгновенно переключаться», я это запомнила, это сидит у меня в подкорке.
Мы репетировали «Брата Алешу», Ольге Яковлевой досталась роль Лизы, мне — старшей дочки, практически без слов. У Дурова был большой монолог, во время которого я просто молча стояла и слушала, потом отходила за кулисы. Лева смотрел на меня, я на него, и этот диалог при помощи одних взглядов, это метание глаз дорогого стоило.
Когда Анатолий Васильевич дал мне совсем небольшую роль поэтессы в постановке «Лето и дым», я всегда шла на спектакль, как будто играла леди Макбет. Если ты занят в постановке, наполненной смыслом, неважно, какую по объему роль играешь, это априори достойная работа.
— О том, как против Эфроса плел интриги директор Коган, который в конце концов выжил Анатолия Васильевича из театра, подробно написала Ольга Яковлева в книге мемуаров «Если бы знать...».
— В театре состоялось собрание, на котором я не присутствовала, ездила к мужу-дипломату в Финляндию. Там против Анатолия Васильевича выступили его актеры, написавшие целое письмо. Помню, когда вернулась, сидели в буфете с Ольгой и Эфросом. Он хотел уйти из театра, мы стали уговаривать его остаться. А он говорит: «Работать с ними не смогу». Его огорчило даже не столько само письмо, сколько кто его подписал.
— Как в той ситуации повел себя главный режиссер Театра на Малой Бронной Дунаев?
— Поддерживал Эфроса. Он был мудрым человеком, потому что оставаться главным режиссером при Эфросе было очень сложно. Театр на Малой Бронной в основном связывали с именем Анатолия Васильевича, зрители шли на Эфроса, критики писали о его спектаклях, их возили на гастроли, они шли с огромным успехом. Эфрос ставил щемящие сердце спектакли, Дунаев был адептом реалистического театра, его постановки тоже были очень хорошими, я играла и в «Трибунале», и в «Не от мира сего». Но Александр Леонидович понимал значение Эфроса для театральной истории, хотя его режиссерское самолюбие никто не отменял. Тем не менее он нередко сидел на репетициях у Эфроса. Понимаете, творческим людям страшно вредит гордыня, которая вообще считается большим грехом. Даже великим надо все время учиться, как только остановишься — все, тебе конец. И Дунаев не считал зазорным учиться у Эфроса, черпать на его репетициях что-то для себя. Талантливые и посредственные девочки и мальчики оканчивают театральный институт. Одни попадают в нормальный театр, к нормальному режиссеру, другие — к выдающемуся режиссеру. И этот посредственный у хорошего режиссера становится хорошим артистом, а талантливый человек у обычного режиссера так и играет по своей интуиции, не развиваясь. Вот почему надо постоянно учиться.
— Давайте вспомним не только режиссеров, но и тех, с кем вас сводила сцена, — ваших партнеров. Например, Броневого, Дурова, Козакова. Какими они были, чем запомнились?
— Леонид Сергеевич Броневой пришел в театр следом за мной. Перед этим пережил несчастье, похоронил жену. Сложный был человек, с непростым характером, мы играли в одном спектакле.
Очень по-доброму относился ко мне Лев Дуров. Помню, ехали на пробы к американцам, которые снимали здесь фильм «Петр Великий» с Максимилианом Шеллом в главной роли. Едем, вдруг смотрим, на трамвайной линии лежит человек. Лева остановился, вышел из машины, поднял его, дождался трамвая, посадил. На мой немой вопрос ответил: «Ну да, ну, пьяный, бросить его, что ли? Пусть лучше в трамвае поедет, по крайней мере, если не протрезвеет, хоть выспится».
У меня были большие сложности с дочкой, она не могла самостоятельно передвигаться. Однажды я вернулась домой после сложного спектакля Женовача «Пучина», вела ее по квартире, зацепилась тапком и не удержала дочь. Она ударилась лицом о край кровати, выбила ползуба и сломала руку. Мужа не было. Практически впав в истерику от испуга, я не понимала, что делать, металась по квартире, пока не набрала Левин номер. Он выслушал мою сбивчивую речь и сразу сказал: «Подожди, дай только штаны натяну. Сейчас приеду, отвезем дочку в больницу». Рано утром 23 февраля приехали к врачу, привезли бутылку коньяка, красную икру и свежие огурцы. Вдвоем с Левой они выпили всю бутылку. Дуров был безотказным человеком, много помогал всем, умел шуткой разрядить напряженную ситуацию.
Он был потрясающим партнером. У артистов есть выражение «тянуть одеяло на себя», Лева никогда так не поступал, всегда давал в полной мере раскрыться тому, кто был рядом с ним на сцене, в отличие от Броневого, тот любил солировать. Имел на то право, поскольку артист замечательный.
Сложный он имел характер? Сложный. Дуров очень хотел ставить спектакли самостоятельно, мечтал о режиссуре. Эфрос был уверен, что ему не стоит за это браться, сказал однажды: «Не надо вам быть режиссером, оставайтесь актером». Конечно же, Леве было обидно слышать такое. Отсюда и подпись под тем письмом против Эфроса. Но мне с ним было хорошо — и работать, и общаться.
Гена Сайфулин и сейчас служит в театре. Про такого, как он, говорят «дружбан», ему можно поплакаться. Мы любили время от времени посидеть вместе в шашлычной, поговорить на разные темы.
Аня Каменкова ушла из труппы, играет в театре «Модерн» у Юрия Грымова. Недавно была на моем дне рождения. Она прекрасная актриса и замечательный человек. Вместе играли в антрепризе, мне с ней легко, она не завистливая, не сплетница. Еще в середине девяностых Аня мечтала купить дачу, когда я об этом узнала, подыскала ей участок неподалеку от нашего. Она прекрасна в сериале «Тест на беременность». Хорошую роль можно еще больше украсить, если у актрисы есть внутреннее содержание, а у Ани его с избытком.
Мне приходилось играть в одних спектаклях с Ольгой Яковлевой. Она была человеком не менее сложным, чем Броневой. Отличалась эмоциональным характером, о котором я могла бы рассказать многое, но не хочу, потому что никогда не обращала внимания на эти всплески... Муж Ольги Игорь Нетто, звезда футбола, с которым она прожила долгие годы, был по-человечески замечательным. Мы были знакомы, я относилась к нему с большим уважением. В жизни Ольги Яковлевой случилась судьбоносная встреча, возникло редкое соединение с Анатолием Васильевичем — и творческое, и личное. С одной стороны, это счастье, а с другой — несчастье. Ей повезло как актрисе, у нее был свой режиссер. И спектакли Анатолия Васильевича были прекрасными, и она в них была прекрасна. Эфрос ее создал, она выражала его мысли. Конечно, это счастье. Если у нас получалось работать со многими режиссерами, то Яковлевой было трудно переключиться.
Ей прощалось многое. Мы были на гастролях в Краснодаре, Ольга играла главную роль в спектакле «Ситуация» о взаимоотношениях свекрови и невестки. И вот завтра в афише «Ситуация», а сегодня Ольга неожиданно уезжает в Москву, не объясняя, что у нее случилось. За один день меня ввел на ее роль Лев Круглый, с которым мы потом и играли этот спектакль, пока он не уехал.
Олег Даль пробыл в театре недолго, Эфрос выпустил с ним спектакль «Месяц в деревне», хотел ставить «Гамлета», но не стал, и Даль ушел. Помню, когда ездили на гастроли, Олег всю ночь в поезде читал стихи. Миша Козаков мог позвонить ночью и тоже читать стихи. Они в этом смысле были одинаковыми...
Я играла в поставленном Мишей Козаковым спектакле «Покровские ворота». Он был человеком увлекающимся, меня в какой-то момент выделил, проявлял симпатию. Но ни о каких серьезных отношениях и речи быть не могло. В театре работала замечательная помреж Таня Вольф, она сотрудничала и с Эфросом, и с Козаковым, пока не эмигрировала за рубеж. Вот с ней я дружила, природа наградила ее мудростью и живым умом. Несмотря на то что Таня была моложе, считала ее своей наставницей. Когда она уезжала, я плакала. Мне приходилось часто мотаться за границу к мужу-дипломату. И Миша нередко ждал меня на репетиции. В конце концов его это напрягло, подошел к Тане:
— А кто у нее муж, почему она все время куда-то уезжает?
— Не знаю, Миш, какой-то международный инженер.
Мы так потом смеялись!
В «Дон Жуане» мне довелось играть с тремя исполнителями главной роли. Эфрос, ставивший спектакль, говорил Коле Волкову: «Ты понимаешь, Коля, твой герой не ловелас. Он видит картину Тициана: ах, какая потрясающая! В другом зале висит Веласкес: ах, эта еще лучше! Любуйся красотой, чтобы пошлости не было». После Коли в постановку пришел Миша Козаков и внес в образ свою мужскую ноту. В Мише было много мужчины.
— Симпатия к вам возникла, когда он ввелся в «Дон Жуана»?
— Когда Козаков пришел в театр, я играла сказку «Храбрые музыканты», носила трико в обтяжку. Он спускался по лестнице в буфет, я попалась ему на глаза, а Миша любил балерин. С тех пор проявлял внимание.
У меня в жизни все-таки были особые обстоятельства, больной ребенок. Отыграв спектакль, я неслась домой. Кроме того, постоянно ездила к мужу. Мы были знакомы еще со школы, три года встречались, а когда я перешла на третий курс, поженились.
Вадим Сергеевич окончил Академию внешней торговли, он знает три языка. Работал сначала в Ираке, потом в Финляндии в представительстве Государственного комитета по внешнеэкономическим связям, но терпел меня. И я благодарна ему за то, что не расстались.
Когда дочери было около года, стали замечать, что она как-то плохо стоит на ножках, обратились к врачам. Те сказали: «Наверное, ваш ребенок получил незначительную родовую травму, она со временем догонит своих сверстников». Этого не произошло. При всех выпавших на мою долю невзгодах я все равно жизнелюбивый человек, такой же оставалась и моя дочка. У нее был замечательный характер. Я ей только всегда говорила: «Машенька, есть дети, которым родители не могут купить апельсин, а ты имеешь все». Мы с мужем выдержали это испытание, дали Маше все, что только можно. Последнее время каждый год ездили с дочкой отдыхать в Турцию, показали ей Испанию. А несколько лет назад Маши не стало...
— Еще в Театре на Малой Бронной работали люди, с которыми вы снимались в популярнейшем сериале «Следствие ведут знатоки».
— Георгий Мартынюк был человеком добрейшей души, наивным, замечательно писал юмористические рассказы. Эпиграммы Валентина Гафта широко известны. Мартынюк сочинял их не хуже, но про это знали только в театре. Сколько раз мы ему говорили: «Гер, тебе надо их издать, что ты сидишь?» Но он, видимо, не относился к этому серьезно...
— В вашей фильмографии не так много картин, зато довелось поработать с известными актерами и режиссерами.
— На Студии Довженко снималась вместе с Мишей Державиным в мелодраме «Лушка». Сценарий примитивный: она — шофер такси, он — фарцовщик. Его сажают в тюрьму, я его жду. Такая ерунда. Снимали фильм два режиссера: один говорил одно, другой — противоположное. Наша партнерша Нина Дорошина, с которой проводили свободное от съемок время, рассказывала про свою любовь к Олегу Ефремову. С Мишкой всегда было весело, он знал бесчисленное количество анекдотов, умел их рассказывать, отличался неиссякаемым юмором. Мы продолжали общаться в Москве, ходили к нему в гости на Плющиху. У Державина была замечательная жена Нина Буденная, прекрасная, скромная, умная. А как она принимала гостей!
Параллельно с «Лушкой» я снималась у Ивана Пырьева в картине «Свет далекой звезды». Мартынюк пришел в театр, сообщил, что ходил к Пырьеву на пробы. Я спросила, кто там еще снимается. Он ответил: «Ну кто, кто? Скирда». Через какое-то время позвонили и мне и пригласили на пробы. Я отказалась: все равно утвердят Скирду, у которой с режиссером отношения. Но мне доставили в театр сценарий, где была отмечена другая роль, правда, небольшая. Тут уж я не могла не поехать.
На студии в комнату вошел Пырьев, мы прорепетировали сцену. Не успела я доехать до дома, как позвонили снова: «Приезжайте на примерку костюмов». Взяли сразу. Иду по студийному коридору, а волнистые волосы так и развеваются. Гример увидела:
— Надо ее подстричь.
— Я стричься не хочу, заплетите мне косу.
Пырьев это услышал и произнес:
— Успокойте актрису, не в моих интересах делать ее хуже.
Подстригли, сняли фотопробу. На фотографии у меня каре. Вернулась домой, была зима, я в шапке. Мама с порога спросила:
— Ну что?
— Мам, он меня...
— Что он тебя?!
— Подстриг.
Долго потом хохотали.
Ассистентка Пырьева явилась в Киев, чтобы отвезти меня на ночные съемки в Москву. А те молодые режиссеры «Лушки» не отпускают, потому что надо срочно сдавать картину. Я отказываюсь: не могу. А Державин говорит: «Ты что, Пырьев зовет! Даже не думай, поезжай». Ассистентка пообещала: «Ночью отснимешься, утром сядешь в самолет и прилетишь обратно».
И мы уехали, по дороге спрашиваю:
— Во сколько у нас самолет?
— А мы сегодня не полетим.
— Как?!
— Наш рейс завтра утром.
— Значит, завтра днем я не вернусь?
— Значит, вернешься через день, ничего не случится.
Обманула меня. Но надо знать мой характер, сказала ей:
— Люд, давай сделаем так, я завтра перед самолетом отснимусь, сколько успеем, а потом улечу с тобой. Пусть ребята знают, что я держу слово.
Когда утром я появилась на площадке, все обалдели. Но зато я была спокойна.
— Какие впечатления остались от Ивана Александровича? Пырьев ведь тоже славился взрывным характером.
— Самые хорошие. На меня он не кричал, нежно ко мне относился, говорил: «Учитесь у нее, как надо играть». В общем, очень меня хвалил. Мой муж присутствовал на ночных съемках на Гоголевском бульваре. По сюжету моя героиня забеременела, а отец ребенка, которого играл Владимир Коренев, ее бросил. Она родила, но ребенок умер. У меня все роли в кино в основном драматические. Маму моей героини, которая работала в справочном бюро, играла Софья Пилявская. Главный герой Володя через городскую справку искал Ольгу — Скирду. А я заносила ему домой записку с адресом, где и напарывалась на своего предателя.
Пырьев есть Пырьев, он режиссировал сцену с большим пафосом, командовал так: «Как только Коренев зашел, вы кричите: «А-а-а!» и убегаете». И я перебегала дорогу к метро «Кропоткинская», затем неслась по бульвару, выбившись из сил, буквально валилась на лавочку. Николай Алексеев, игравший Володю, меня догонял, мы разговаривали. Вот такая роль, правда, небольшая, но у хорошего режиссера.
Хорошие отношения сложились у меня и с Алексеем Салтыковым, снималась у него в картине «Полынь — трава горькая». Он остался мною доволен, писал новый сценарий, хотел меня снимать. Я бывала у него дома, но планам не суждено было реализоваться. Салтыков уже серьезно болел и вскоре ушел...
— Вам довелось поработать и с Роланом Быковым.
— Снималась в его дебютном фильме «Семь нянек». Сыграла и свою первую роль в кино. Ассистенты Ролана увидели меня на улице, привели на пробы, Быкову я понравилась, роль получила. Ролан жил на Фрунзенской набережной, я — тоже, и снимали мы кино у метро «Фрунзенская». Думаю, все режиссеры испытывают симпатию к актрисам, которые у них снимаются. Ролан исключением не был, ухаживал.
Позже, через 30 лет, меня пригласили на пробы в картину Константина Лопушанского «Письма мертвого человека», где на главную роль был утвержден Быков, а я в итоге снималась в роли его жены. Встретились на площадке, Ролан заявил: «Зачем мне ей подыгрывать? У нее были прекрасные пробы». Я страшно расстроилась, потому что партнер есть партнер. Реплики мне бросал Лопушанский, и я на нервной почве сыграла в первом дубле плохо, мешал осадок от слов Ролана. Попросила режиссера:
— Кость, может, снимем второй дубль?
— Что вы, Верочка, все у вас получилось хорошо.
Но я так не считала, переживала. И высшие силы словно меня услышали. Брак пленки, эпизод пришлось переснимать. Как же я была счастлива! Подыгрывал мне на сей раз все-таки Ролан. Слышала, как Лопушанский сказал Быкову: «Ролан Антонович, давайте каждый будет заниматься своим делом!» И это меня успокоило, со второго раза сыграла хорошо.
В «Письмах мертвого человека» моя героиня умирала, и ее хоронили в подземелье, поскольку из этого подвала по сюжету нельзя было выходить. И вот вырыли огромную яму, мне сказали: надо утеплиться. Но я отказалась, побоялась, что буду выглядеть на экране толстой, мы, женщины, всю жизнь следим за фигурой, худеем. Быков засомневался: «Как мы будем сыпать прямо на нее землю? Давайте хотя бы завернем ее в целлофан». Завернули, я решила: задержу в кадре дыхание, иначе будет виден пар. Лежу, начали снимать. Быков возвышается надо мной. Вдруг слышу: «Стоп!» Пленка кончилась. Пока перезаряжали камеру, я все лежала в целлофане.
Наконец все было готово к работе, стали снимать, сыпать на меня землю. Быков говорит: «Стоп, так не хоронят, землей засыпают не только ноги, но и все тело, лицо в том числе». Стали просеивать землю, чтобы, когда начнут сыпать ее на мое лицо, она была легкой. Просеяли землю, а я все лежу. А в подвале один градус тепла. Окоченела, пока начали снимать. На самом деле на меня бросили лопат пять земли, но она показалась мне настолько тяжелой, что подумала: меня засыпали полностью. В какой-то момент запаниковала, открыла глаза, а Быков тут же это заметил: «Котенок, глазки закрой, мне сосредоточиться надо». Закрыла. Все, сняли!
Монтировать картину помогал Алексей Герман, который был в курсе всех событий и высказался так: «Ну, Ролан, уж насколько я человек тяжелый, но ты меня «перероланил».
После «Писем...» Лопушанский позвал на главную роль в картину «Посетитель музея». Прочитала сценарий: абсолютно не моя роль, героиня — злая, детей не любит, ну, совсем не я. Мама сказала: «Ну что ты все время отказываешься, раз режиссер позвал, значит, попробуйся». И я поехала. Ломала голову: что же мне делать, как играть? Когда была в Финляндии, купила книжку Булгакова, поскольку там есть письмо его сестре Надежде Афанасьевне Земской. А это и моя девичья фамилия. Читала и вдруг зацепилась за фразу: «И вот она сперва много плакала, а потом стала злая». Пришла на «Ленфильм», стою отрешенная, Лопушанский спрашивает:
— Верочка, не заболели?
— Нет, Костя, я знаю, как сыграть эту роль.
Эта гениальная фраза и провела меня по всем хитросплетениям сюжета.
— Как вам живется сегодня при художественном руководителе Театра на Бронной Константине Богомолове?
— Он ученик Гончарова и потрясающий режиссер. Я не играла в театре лет десять. Пришел Богомолов, со всеми нами знакомился, вызывал. Сами понимаете, мне уже не 20 лет, ну что мне могут предложить? Ни на что особо не рассчитывала, но мне позвонили и сообщили: режиссер Филипп Григорьян ставит сказку «Лунная масленица». Подумала: я не имею права отказываться, схожу в театр — хоть познакомлюсь, хоть поговорю.
Прихожу, сидит молодой режиссер:
— Есть такая сказка, там дедушка и бабушка...
— Это что-то типа «Синей птицы»?
— Нет, это современная история, дедушка — Сырость, а бабушка — Пыль...
— Можете мне больше ничего не говорить, слово «пыль» мне уже нравится, это уже образ.
— И вызов актрисе, не выходившей на сцену много лет, сыграть такое.
— Я, конечно, согласилась, стала репетировать. После этого Богомолов вызвал на репетицию «Бесов Достоевского». Конечно же, я читала Достоевского, помнила, что в романе действуют одни молодые мужчины и мать. Глотала роман заново, готовилась к встрече. Когда пришла на репетицию, молила про себя: хоть два слова, но у Богомолова. Сижу, режиссер распределяет роли, произносит: «Хромоножка». У меня вырывается: «Ой!» Я не выдержала, потому что когда перечитывала «Бесов», зацепилась за фразы: «...я разглядел женщину лет, может быть, тридцати... На узком и высоком лбу ее... довольно резко обозначались три длинные морщинки». Сразу подумала, что могла бы ее сыграть: все подходит, кроме возраста. Стали репетировать, читать. Мне было очень трудно, потому что Богомолов требовал минимальных выразительных средств:
— Она что, написана ненормальной?
Продолжаем репетировать, я произношу:
— Господи!
Богомолов сразу поправляет:
— Это не Островский.
Он задал систему координат: героиня не ненормальная, не Островский, для меня это был фундамент, на котором выстроилась роль. Константин Юрьевич любит повторять: «Хвалить вас не надо, зачем, если вы все хорошо делаете? А ругать надо».
Разразилась пандемия, полгода спектакль шел без меня, в силу возраста я оставалась дома. Однажды позвонили: «Вера Владимировна, можете сыграть сегодня вечером?» Я тут же помчалась в театр, утром была репетиция, еще одна ближе к вечеру на сцене. И все равно высказала Богомолову сомнения: «Я же не видела законченного спектакля. Я вас не подведу?» Он заверил: нет. В тот вечер сам играл Ставрогина. Спектакль закончился, поклоны в связи с эпидемиологической ситуацией во всех театрах отменили. Тем не менее Богомолов пришел в гримерную: «Поклонов нет, зато есть цветы». И протянул мне букет, приятно.
После «Бесов Достоевского» Константин Юрьевич обратился к пьесе Зорина «Покровские ворота». Когда-то я играла Людочку. За три дня до премьеры мне позвонили: вызывает Богомолов. Знаете, что он придумал? Взрослый Костик, которого играет Игорь Верник, садится в зал, а молодая девочка спрашивает его:
— А что это за спектакль, это тот, который Козаков поставил?
Он отвечает:
— Ну, да.
— А кто Костика играет?
— Да Верник, говорят.
— Он же старый!
Такой диалог написал Богомолов, назвавший спектакль «Дядя Лева».
Я посмотрела «Гамлет in Moscow» и была потрясена. Богомолов же привнес туда тему актрисы, которой вручают Золотую пальмовую ветвь на Каннском кинофестивале. Офелия — таджичка, Полоний — Игорь Миркурбанов — таджик с метлой. Какой он написал ему монолог! Такой театр, как Малый, костюмный, классический, нужен, особенно тем школьникам, кто не прочитал «Ревизора». А в Театре на Бронной все иначе, с учетом изменившегося времени. Это даже пересказать невозможно, надо смотреть. Познер, побывавший на «Гамлете», сказал, что это филигранная работа, безудержная фантазия Богомолова. Это же все придумать надо! Так умел придумывать Гончаров, не зря Константин Юрьевич — его ученик.
Счастье, что я работаю с Богомоловым, во всяком случае, я его понимаю. Как-то репетировала с одним режиссером и плакала. Может, он замечательный, но мне это было чуждо. А здесь все понятно. Это как муж с женой: они или живут, или у них несовпадение. Так и у режиссера с актрисой — или совпадение, или не мое. Иногда и понимаешь, чего от тебя хочет режиссер, но не можешь это выполнить, такое тоже случается. А уж если осуществил режиссерскую задачу хотя бы на пятьдесят процентов, это удача.
— Вы по большому счету довольны тем, как сложилась творческая жизнь?
— Да. Я счастливый человек, потому что судьба постоянно сводила меня с замечательными личностями, настоящими художниками. Повторюсь, работать с Богомоловым — счастье и удача. Он очень талантливый человек, помимо того что образованный, интеллигентный, такое способен придумать! Потрясающе разбирает пьесы. Его репетиции напомнили мне репетиции Эфроса, на них так же сидишь с открытым ртом и заслушиваешься режиссера. Говорю сегодня своим коллегам, молодым актрисам: не занимайтесь сплетнями, потому что интриги сразу отражаются на лице. Выйдете на сцену, а глаза останутся пустыми, ничто не поможет, ничего с ними не сделаете, все будет видно.
Подпишись на наш канал в Telegram