Он — бессменный гитарист и композитор «Землян» в золотом составе. И все песни на экране поет тоже он — красавец Игорь Романов. Девушки, завидев музыканта, визжали и бежали следом, а кто-то умудрялся даже дотронуться до кумира.
Впервые в нашей стране на афишах перед названием «Земляне» гордо стояло слово «рок-группа», другие же коллективы обозначались просто как ВИА. Да много чем еще отличались от советской эстрады эти парни. Сейчас отцы-основатели группы Владимир Киселев и Игорь Романов в честь сорокапятилетия коллектива решили возродить «Землян».
— Моя семья далеко не музыкальная: мама Клавдия Степановна была учителем русского языка и литературы, папа Евгений Иванович — капитаном теплохода. Но меня, как многих советских детей, отдали в музыкальную школу. На скрипку. Отучившись три года, я понял, что для меня самый плохой день недели — это когда нужно ехать на занятия. Я же, как все мальчишки, обожал играть в футбол, а приходилось с папочкой, скрипкой и с нотами тащиться в музыкалку. Я сообщил о своих ощущениях родителям. «Ну, раз для тебя это самый плохой день, давай не заниматься скрипкой...» — сказали они.
Инструмент-то я бросил, но к музыке тянуло. Пошел в кружок при Доме культуры играть на баяне. Увидев это, мама и папа предложили все-таки окончить музыкальную школу, но по классу баяна, что я и сделал. Ближе к выпуску стал слушать The Beatles и увлекся игрой на гитаре. Проводил с ней много времени, а потому смог поступить на эстрадное отделение музучилища при Ленинградской консерватории.
До того как попасть в «Землян», я уже уверенно чувствовал себя на сцене. Опыт был: играл на танцах в разных группах.
Первые серьезные выступления для меня были в знаменитых «Россиянах». Мы играли разные сейшены, но это были «Россияне» уже без лидера Жоры Ордановского, тем не менее группа была одним из самых известных коллективов в Питере, да и в стране нас знали. Мы все увлекались арт-роком и играли произведения со сложными размерами. У нас была, к примеру, композиция «Трилогия» — на целый час. С минимальным вокалом, в основном инструментальная музыка. (Судьба Жоры сложилась трагически: он пропал без вести, уехал на электричке к друзьям и не вернулся.)
Мы тогда сделали программу и выступали в разных институтах. «Тряпка» — Институт легкой промышленности — был популярным местом для концертов. И вот мы там: первое отделение было для толпы — хард-рок, а второе уже чисто для себя и избранных — длинные, практически целиком инструментальные композиции.
Обычно люди бурно реагировали на первую часть, в «Тряпке» же зрители никак не выражали своих чувств, и я расстроился. Каково же было удивление, когда вторая часть (наша знаменитая «Трилогия») завершилась овациями! Такой вот был зритель — музыкально подкованный.
Как раз в то время я учился на эстрадном отделении музучилища. Собственно, там и была моя тусовка, там мы с друзьями поначалу и репетировали. Атмосфера была удивительной! Все ребята играли в каких-то группах, все где-то работали, выступали, и именно училище по большому счету привило мне трудолюбие: надо быть профессионалом, надо быть на уровне, надо быть круче... Мы немного конкурировали между собой, но очень дружили.
Так как на всякий сейшен нужно было ехать со своим аппаратом, львиная доля наших денег уходила на оборудование. Раньше музыканты скидывались: тридцать рублей стипендии и гонорары от выступлений это позволяли. Так что деньги тратились не на девушек и кафе, а на гитары с колонками. Это сейчас есть райдер: все что хочешь тебе поставят. А тогда, даже когда я уже ездил с «Землянами», все таскали с собой — и свет, и звук.
Мы впервые засветились на всю страну во времена работы при ДК имени Дзержинского. С песней «Красный конь» нам помог Марк Фрадкин — известный тогда композитор с большими связями. Он похлопотал за нас на радио и ТВ. Правда, я до сих пор не знаю, вышла ли в эфир самая первая передача с нами, но боевое крещение состоялось.
Увидел нас Фрадкин с подачи дирекции ДК, они все дружили. Нас сосватали: вот, мол, есть группа с хорошим оборудованием, играет классную музыку, не хотите предложить ребятам свои песни? Сказано — сделано. Правда, я виделся с мэтром всего один раз, когда он приехал в Ленинград и зашел к нам в репетиционную, а мы показали результат аранжировки его песен.
«Конь» был записан, хотя мы не понимали, успех это или нет. Вскоре вышел миньон «Землян» с двумя песнями — «Красный конь» и «Время тюльпанов», это все же означало признание нас «Мелодией». Конечно, уже появились поклонники, но если честно, мне это только мешало, хотелось спрятаться от назойливых глаз. А тут началось: стоило зайти в туалет на Московском вокзале — у тебя кто-то просил автограф, хотя ты пришел туда для другого действа.
Дальше мы поехали в Кемерово сдавать программу. Почему в Кемерово? Наше название «рок-группа» было по тем временам провокационным, и Ленконцерт не хотел брать «Землян», а кемеровская филармония взяла. Мы проехались по этому шахтерскому краю, это была наша первая гастроль. Программа состояла из кавер-версий рок-классики, нашей собственной двадцатиминутной инструментальной композиции и моих песен.
Публику мы завоевывали концертами, а не телевидением и радио. Второй раз поехали по тому же краю, и были аншлаги. Люди с шести утра занимали очередь за билетами, пролезали через крышу и просачивались сквозь контролеров. Тут мы почувствовали себя героями, «рок-группа» на афише — это круто! Ни у кого из действующих коллективов такого названия не было, обычно писали ВИА. И мы начали колесить по всей стране, получая девять рублей за концерт.
Какое-то время проработали еще и в калужской филармонии, а потом сунулись в Ленконцерт и нас наконец-то взяли. Да и почему бы не взять? Концерты уже дорого стоили, в программе тогда были и «Каскадеры», и другие известные песни. Мы, что называется, раскрутились и приносили Ленконцерту немалый доход — до тысячи семисот рублей с концерта.
— Как появилось само название «Земляне»?
— Его придумали не мы — оно досталось нам «по наследству». Сначала у Володи Киселева был коллектив, игравший каверы Led Zeppelin, Deep Purple и других западных мастодонтов, потом он решил делать свое, русскоязычное, пригласил меня и сказал: «Набери музыкантов». Я взял своих однокурсников, так это, собственно, и началось.
Репетировали мы в ДК имени Дзержинского (о нем я уже говорил). Там до нас была прикреплена другая группа, мы взяли ее название — «Земляне», чтобы не переделывать документы. Так что версия, что оно произошло от песни «Трава у дома», не имеет под собой оснований. И первой нашей широко известной песней стала совсем другая — «Красный конь».
— А как сочинялись знаменитые «Каскадеры»?
— Это песня Володи Мигули, ему с большим трудом удалось протолкнуть ее в «Голубой огонек». Тогда это была новая тема — о каскадерах в СССР никто не пел. Помню съемку: на переднем плане каскадеров изображали куклы, а «Земляне» стояли на заднем и пели.
С песней «Каскадеры» нас пригласили сняться в музыкальном фильме — можно считать, в тогдашнем аналоге клипов. И вот где-то под Ярославлем мы надели шлемы, сели на снегоходы и катались на них по летному полю. Замерзли как черти, ведь было минус тридцать! Признаюсь: мы только гоняли, а все сложные трюки делали местные каскадеры. Прыжки, перевороты — нам научиться так было просто не по силам. Клип вышел в «Утренней почте», а тогда одного показа в этой программе было достаточно для того, чтобы популярность возросла в разы.
Самую известную нашу песню «Трава у дома» исполнили на «Песне года» в 1983 году. До нас ее несколько раз спел автор Володя Мигуля со своей группой, но песню не заметили. Подумав, он отдал ее нам.
Помню, как Володя Киселев показал «Траву у дома» и произнес: «Надо сделать из нее что-то вкусное. Завтра мы записываемся». Я сочинил аранжировку в духе «Землян», чтобы ни перед кем не было стыдно. Может, «Трава...» вдруг стала хитом, потому что приобрела роковое звучание. Она пошла в народ, ее до сих пор поют, уже сорок лет. Я не так давно был на съемках в Москве, там детский ансамбль исполнял эту песню. Вышло очень трогательно.
— Каким был шоу-бизнес в то время?
— Шоу-бизнес восьмидесятых и девяностых разительно отличается от современного. Тогда в этой системе выживали действительно сильные музыканты (лучше, чтобы с образованием). Сейчас можно выпустить кого угодно, и ничего, что играть не умеет, — все сделают за него на студии. В наше время такой аппаратуры, конечно, не было. Не умеешь играть, значит, не сможешь записаться. И тогда не все держалось на деньгах, играли роль человеческие отношения. Кто-то кого-то с кем-то свел — так и работали.
Мы не платили денег на ТВ, чтобы крутили наши песни, но и нам за съемки никто не платил. Все было по-честному.
Это сейчас все могут подогнать — вплоть до одной буквы, а тогда мы играли на записи от начала и до конца не переделывая. Студийное время было ограничено: дали четыре часа — будь добр уложиться. Звукорежиссеры презирали тех, кто начинал ковыряться и что-то не мог осилить без дублей. Хотя записывать тоже особо никто не умел, тогда же не было профессии звукорежиссер. Мы на ТВ первые программы играли живьем в кадре, аппаратуру с собой привозили, запись шла параллельно процессу съемок. Потом слушали: какой ужас! И не потому что плохо играли, просто качество записи оставляло желать лучшего.
— Можно о связях и человеческих отношениях поподробнее?
— До 1984 года с песнями было сложно — мешали определенные стандарты. Допустим, я написал «Кораблик», но чтобы песня попала на радио и ТВ, один из авторов должен быть либо членом Союза писателей, либо членом Союза композиторов. В итоге мою музыку мы оставили, а Михаил Пляцковский написал другой текст. Мои строки «Маленький кораблик, на нем не устоять и не уплыть...» уплыли в небытие.
Так вот, чтобы песня состоялась, нас с Пляцковским специально познакомили: дело было на каких-то съемках, мы пели «Красного коня», нас представили. Михаил взялся написать текст и предложил нам свою новую песню. «Ты ходишь где-то, как в море дождик, как солнце летом...» — дальше что-то там в рифму: «целую» и «ревную». И феноменальный припев: «А пароходы-ходы-ходы, а самолеты-леты-леты...» Я стою и думаю: «Только б не заржать!», а губы сами в улыбку расплываются. Конечно, хит про пароходы в наш репертуар не попал — это было бы уже слишком.
— Вот вы сказали, что завоевывали публику концертами. Много ездили?
— Да уж, по стране мы поколесили. Могли работать три-четыре концерта в день. Держались, мы же были молодыми. Под фонограмму тогда никто не выступал, и когда однажды количество концертов дошло до пяти, чуть голоса не сорвали. В Старом Осколе, помню, просидели два дня — оборудование опаздывало. Сорванные из-за этого концерты надо было отрабатывать, вот и получилось их по четыре-пять.
К слову, мы почему-то не имели права работать на филармонию больше двадцати одного концерта в месяц. Так что остальные выступления организовывали по-хитрому. Временно устраивались в филармонию того края, где шли гастроли. И нам хорошо — платят ставку, и им деньги. Были у нас, помню, гастроли по Узбекистану — примерно сто концертов в месяц. После такой пахоты придешь вечером, ноги в холодную воду опустишь: «Эх, тяжела и неказиста жизнь советского артиста!»
Без курьезов гастроли не обходились. Приехали мы в Красноярск. У нас была инструментальная композиция, во время которой крутились слайды с динозаврами и прочей красотой. Отработали два дня, а потом концерты «Землян» сняли. Мы удивились: «Почему?» Оказалось, прошло заседание местного худсовета, секретарь филармонии принесла выписку из решения: «Композицию «Кузнечик» признать антигуманной и античеловечной, потому что она пропагандирует превосходство зверей над людьми». Мы ржали как кони.
— Девушки за вами ездили по городам и весям?
— Конечно, такой армии поклонниц, как у «Алисы», у нас не было. Но сумасшедшие девицы попадались...
Помню, одна из них встречала меня у подъезда дома. Тогда я еще не купил машину и ездил на репетиции в ЛДМ на метро. Вернее сначала на автобусе, потом на метро и снова на автобусе. Так эта девица не только провожала меня всю дорогу, она даже осмелилась залезть рукой ко мне в карман. Я не растерялся, громко сказал: «Вы что творите?!» Все пассажиры обернулись, она отпрыгнула, и с тех пор ее преследование прекратилось.
Конечно, у нас были и нормальные поклонницы, которые ездили за группой. Хорошие девчонки, с какими-то из них мы даже общались. Но был еще такой феномен: в некоторых крупных городах мы могли сидеть по десять — двенадцать дней. Местные жительницы проникались к нам сочувствием: как же без горячего? И начинали носить борщи с пирожками — подкормить артистов.
Девчонки, конечно, порой творили черт-те что! Помню, однажды после концерта в СКК уехал домой, а около шести утра в дверь стали звонить. Открыл папа — я тогда еще жил вместе с ним. На пороге стояли милиционер и какая-то женщина. Она громко кричала, что меня посадит. «Выпустите мою дочь, пусть идет домой!» — надрывалась «потерпевшая».
С трудом удалось выяснить, что школьница, пообщавшись с нами на концерте, позвонила маме и сообщила, что идет ко мне в гости. Папа открыл двери комнат: ищите. Естественно, я лежал один, под диваном и кроватью тоже никого не было. Стражи порядка извинились и удалились. До сих пор загадка, где женщина разыскала мой адрес.
Гастроли сделали нас известными, но не сделали богатыми. Сначала ставка была четырнадцать рублей за концерт, потом ее подняли до максимальной — двадцать два рубля. При этом билет продавался за два с половиной рубля — в общем, прибыль посчитать нетрудно.
— Где вы взяли гитару с двумя грифами? По-моему, она единственная такая была.
— Не помню точно, у кого ее купили, но гитара была самодельной. Там стояли хорошие датчики, я на ней долго проработал. Единственный минус — она была тяжелой. Пару песен сыграть — это да, а вот весь концерт простоять трудновато. Так что у меня на подхвате были другие инструменты. К слову, гитара моя не единственная — примерно такая же была у Мулявина из «Песняров».
— Почему вы ушли из группы?
— Я уже говорил, что по правилам для большой сцены нужно было иметь в текстах или музыке именитого автора. После общения с Пляцковским и его «суперпесни» Киселев принес целую кипу такого же материала. Володя сказал, что все нужно сделать в нашем стиле. Мне это было неинтересно, подобные песни я на дух не переносил. А ведь на первых гастролях мы исполняли мою двадцатиминутную композицию «Океан» и много моих песен. В итоге же пришлось играть совсем другое.
Я хлопнул дверью, ушел играть в группу «Какаду» на танцах. Но через полгода Киселев меня вернул — показал мне разрешение на запись пластинки. Сказал: «Мы запишем свое, все будет хорошо!» Я согласился, но та пластинка так и не вышла, снова пошли чужие песни. Да, на концертах мы играли и свое, но это могли слышать лишь те, кто ходил на наши выступления, а страна — нет.
В общем, в октябре 1985-го я ушел совсем. Собрал собственную группу «Союз», мы с ребятами хорошо покатались по Европе. Нас презентовали как крутых российских звезд, в то время был большой интерес ко всему русскому. Европа узнала, что мы не только на балалайках играть умеем.
Выступали на фестивале в Гамбурге, а потом нас сразу пригласили на Musikmesse во Франкфурт-на-Майне — зарубежную «выставку достижений музыкального хозяйства», там было очень много звезд. Затем мы поездили по другим городам... Всего и не упомнить.
В начале девяностых у нас была последняя гастроль в Роттердаме, потом наступили времена «Ласкового мая» и тяжелый рок вышел из моды. С гастролями начались проблемы, тогда я собрал ребят и честно сказал: «У вас есть семьи, дети... А я не могу больше нести ответственность за ваш заработок, отпускаю на вольные хлеба». В 1991 году группу распустил.
— Правда, что вас благословили сами Uriah Heep?
— В 2001 году я работал в группе «НЭП», с Uriah Heep мы встретились в Минске на фестивале. Не знаю, почему организаторы выделили нас (наверное потому, что один из устроителей лично знал Сережу Паращука — лидера группы), но мы стали хедлайнерами шоу. Ну а потом все в баре сидели, общались, и я поставил проект с Инессой Катаевой (мы вместе записали альбом). «Как вам такое?» — спрашиваю. Uriah Heep очень понравилось, мы продолжили общение и питие — веселые, классные люди, не болеющие звездной болезнью. К слову, они нас перепили.
— Каким был Виктор Дробыш, когда работал в «Союзе»?
— Он в группе играл на клавишных и был тогда смешным мальчишкой. Мы-то все взрослые дяди по сравнению с ним, Виктор нам в рот заглядывал. У него же классическое образование, но тем не менее мог сыграть и Pink Floyd, и Фредди Меркьюри. За время работы в «Союзе» многому научился и вырос как музыкант, впоследствии мы уже вместе делали аранжировки новых песен.
— Куда вы делись, когда распустили «Союз»?
— Восемь лет проработал музыкальным редактором на радио «Петербург», которое тогда было слышно из всех радиоточек на кухнях. Работал в театральной редакции, там я многому научился, в том числе и оформлять радиоспектакли. (Кстати, когда ушел, меня все равно иногда приглашали на озвучку уже компьютерных фильмов. Я подобрал музыку к картинам «Исаакиевский собор» и «Спас на Крови».)
Я же бывал на «Петербурге» и до этого, давал интервью, что-то записывал. Однажды случайно пересекся с ребятами, которые там работали. Один был директором программ, а второй ведущим.
— Игорь, чем ты занимаешься? — спросили они.
— Да особо ничем на данный момент.
— Не хочешь к нам пойти?
Я хотел, ведь не привык бездельничать, а после роспуска коллектива неожиданно образовалось свободное время. А еще мне было интересно понять, как это все на радио делается.
Но и музыку я не бросил. Вскоре собрал трио: Олег Пичуркин, Вова Ушаков и я. Стали играть инструментальную музыку, проект назывался Romanoff. На студии радио «Петербург» мы и записали в 1993 году альбом «Угарочки». Там же был записан второй альбом «Аchtung! Ахтунг!», а третий и четвертый писались уже в нулевых, когда я начал работать в «Алисе».
Радио полюбил, ведь, если честно, я не тщеславен. Слава только мешает, как уже говорил. Для меня главное — делом заниматься, и заниматься профессионально. Тем более что с группой Romanoff мы выступали в клубах, репетировали, ездили на гастроли.
— Вы пошли в группу «Алиса» вторым номером — не певцом, а гитаристом. Тщеславие тоже молчало?
— В своем деле я был первым — записывал и играл все соло на гитаре. А тщеславие... Я никогда с ним не боролся. Видимо, этого во мне с детства не было. Наоборот, не люблю быть на виду, когда кто-то где-то тебя обсуждает. И звездной болезнью, слава богу, не страдаю.
— В «Алису» вас каким ветром занесло?
— В конце 2003 года, когда Шаталин с Нефедовым ушли из группы, меня пригласили и спросили, есть ли на примете хороший барабанщик. Я привел Андрея Вдовиченко. За январь мы сделали программу и поехали в Израиль.
Отыграл в «Алисе» почти пятнадцать лет — столько не был ни в одном коллективе. Надеюсь, благодаря мне группа прозвучала по-другому.
— Как работалось с Кинчевым?
— Все мы люди, у всех свой характер. Кинчев сильный человек: перенести инфаркт, а потом на концертах как двадцатилетний носиться по сцене... Константин разговаривает с музыкантами спокойно: «Это я хотел, а вот это нет. Здесь ты хорошо играешь, а вот здесь переделай». Он редко повышает голос.
Я считаю, Кинчев по большому счету поэт, и к тому же выдающийся. В России это особенно важно, здесь все направлено на текст, музыка вторична. Для меня же всю жизнь было наоборот: и Шевчук, и БГ для меня только бард-рок.
— Вы много говорите о творчестве. А как сложилась личная жизнь — семья, дети?
— Женат я был несколько раз. С предпоследней супругой Ириной Гайдар мы расписались в 1997 году. Ирина певица, она любила музыку, но не занималась ею профессионально. Это потом уже пришла идея записать с ней вместе альбом «Белая птица», который вышел на кассетах. Вместе мы сняли два клипа, но потом решили не развивать этот проект. Ирине, у которой не было никакого опыта, это показалось сложным. Зато мы стали родителями — двойняшки Алиса и Соня родились в 2004 году.
Отцом я стал довольно поздно, дочери появились на свет, когда мне был пятьдесят один год. Есть еще Георгий, с мамой которого мы не живем, он появился на свет на полтора года раньше.
Осознанное отцовство дало свои преимущества: к воспитанию детей я отнесся ответственно. И сейчас провожу с ними много времени, хотя они повзрослели и у каждого своя жизнь. Мы часто встречаемся, ходим куда-то, обсуждаем текущие события.
...Наверное, я был молодым и неопытным, потому мои отношения с женщинами долго не складывались. Но с годами стал мудрее, и судьба подарила мне Таню. С ней мы познакомились случайно — оказались в общей компании на загородном отдыхе. Мне она сразу понравилась: и внешне, и то, как говорила, и что с ней было легко.
Никаких киношных эффектов в нашей любовной истории не было: серенад под балконом не пел, миллион роз не дарил. Встретились, полюбили, поженились — все просто. Я же рок-музыкант, красиво ухаживать не умею. Наша семья существует уже четырнадцать лет, и дай бог, состаримся вместе и умрем в один день.
Татьяна очень интеллектуальный человек. Она училась в медицинском институте, а потом освоила профессию визажиста. Когда выдается свободное время, мы оба обожаем отдых на море. Сейчас у меня было много съемок и разъездов, жена всюду ездила со мной. Мы даже притерлись когда-то на удивление легко: не было каких-то недомолвок и боев за лидерство. У Тани уже взрослые дети, так что мы можем посвящать время друг другу. В общем, я счастлив — что об этом долго говорить! Таня оказалась той единственной, о встрече с которой мужчина мечтает всю жизнь.
— Золотому составу группы «Земляне» исполняется сорок пять. Какие-то итоги для себя подводите?
— Да нет, хотя есть чем похвастаться. В 2009 году песня «Трава у дома» стала официальным гимном российской космонавтики. Ее поют герои мультфильма «Ну, погоди!» и Инна Чурикова в фильме «Курьер» Карена Шахназарова. В октябре мы выступили перед киноэкипажем — Климом Шипенко и Юлией Пересильд, которые летали в космос снимать фильм «Вызов». Это был телемост между Москвой и Байконуром. Мы играли на ВДНХ «Путь домой» и «Траву у дома», они смотрели на нас с космодрома и улыбались. Обычно с нашей песней провожают космонавтов, а мы их встречали. Если честно, больше я запомнил, как было холодно и что звук был не очень, чувство гордости за себя и ребят отошло на второй план.
Чего мы хотим сейчас? Хотим с Володей Киселевым возродить «Землян» как отцы-основатели. Сделать новый уровень звучания и выйти на большую сцену. Может, придумаем шоу, чтобы это было органично не только в музыке, но и в сценическом оформлении. Будем делать большие концерты, такие как раньше. Чесы по корпоративам нам неинтересны.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки Trezzini Palace Hotel.
Подпишись на наш канал в Telegram