Первые полгода я не понимал, где нахожусь, не мог поверить, что со мной Райкин разговаривает. Отдавал себе отчет: надо что-то с собой делать. Однокурсник очень смешно меня копировал: «Эй, пацаны, надо что-то думать, а то вызвездят на фиг».
— Максим Владимирович, Первый канал снова показал сериал «Шифр», где вы сыграли одну из главных ролей — оперуполномоченного Агарина. И снова зрители прильнули к экранам, о чем свидетельствуют высокие рейтинги.
— Я благодарен «Шифру», это дорогой и интересный для меня проект. В первый сезон попал случайно. Мечтал сняться у Сергея Урсуляка в «Ненастье», слышал, что он вошел в подготовительный период и сидит на «Мосфильме». Люблю этого режиссера с тех пор, как посмотрел «Ликвидацию». Договорился со знакомой, работавшей на студии, что закажет мне пропуск. Приехал, а пропуска нет. Не ехать же назад, тем более что жил я тогда далеко, в Подмосковье. Перемахнул через забор и отправился искать съемочную группу. Планировал поговорить с Урсуляком, попроситься на пробы. Искал Сергея, но вдруг случайно заметил Веру Сторожеву, которая шла по коридору. У Веры Михайловны я уже снимался в небольшой роли в мелодраме «В зоне доступа любви». Догнал, поздоровался. Она пристально на меня посмотрела: «Ух, какое у тебя лицо советское. Мы как раз запускаем историю из тех времен. Зайди к нам, почитаем сценарий». Позже пригласила попробоваться с партнерами.
Так я был утвержден в «Шифр» на роль Агарина. «Шифр» — успешный проект, талант режиссера и замечательных художников-постановщиков словно на машине времени переносят зрителей в середину прошлого века, погружают в другую реальность. В кадре все продумано до мелочей. Вера Михайловна как никто чувствует этот материал, у нее хочется почаще появляться в кадре. Зная, что будет еще один сезон «Шифра», попросил: «Напишите моему персонажу побольше сюжетных линий. Давайте внедрим моего героя в банду, как Шарапова. Или расширьте любовную линию со Светой Колпаковой, чтобы было что играть. Сделайте что-нибудь, а я не подведу».
— Вас услышали, любовную линию дописали?
— Любовная история пришла от другого режиссера. Начну с конца. Я болел, когда получил текст эпизода мелодрамы, название которой пока не вправе разглашать. К пробам готовился, но подскочила температура, бил озноб, так что заучивал текст лежа, надеясь, вдруг все отменится или перенесется на другой день. Не перенеслось! Ковидом уже переболел, риска кого-то заразить не было. Думаю: надо ехать. Такого принципа придерживался мой мастер Константин Аркадьевич Райкин — что бы ни случилось, профессия прежде всего, только смерть может оправдать то, что ты не явился.
Накануне случайно пересмотрел «Крепкий орешек» с Брюсом Уиллисом. Он на экране бегал в майке-алкоголичке. Порылся в шкафу, и похожая майка мне попалась. На роль хамоватого мужа героини пробовался с женой, актрисой Викторией Корляковой, и Варей Шмыковой. И, видно, поймал кураж: забыл про озноб, залихватски сорвал с себя свитер, остался в майке, выдал текст с хрипотцой в голосе. Потекла живая энергия, вроде по ощущениям получилось у меня неплохо. Но режиссер, еще одна талантливая женщина, подошла к кастингу серьезно. Она одновременно и автор сценария, так что вложила в историю много личного, понимала, о чем написала, плела свои кружева, и это прекрасно! Так что на очередных пробах моей партнершей была Наташа Кудряшова.
Она молодец, я у нее снимался в «Герде», Наташа была режиссером фильма. Но мой эпизод, где героиня встречает парня с прибабахом, ушел под нож, в итоге не смонтировался. Наташа переживала, просила прощения, а я ее успокаивал: «Не смей извиняться! Все нормально». Я адекватный, профессиональный человек, так что мы продолжаем дружить. Даст бог, еще поработаем вместе. Попробовались, Наташа похвалила: «Ты такой клевый!» Самому судить сложно, иногда думаешь, что сыграл гениально, ну просто «дал Смоктуновского», но тебя не утверждают. А иногда кажется: господи, какой позор! И тут тебе говорят: «Гениально!» — и дают роль.
Понял, что счастливый финал близок, когда на очередных пробах встретился с Катей Вилковой. Мы живем рядом, буквально через дорогу, иногда даже ездим вместе на съемки. Сыграли сложную сцену, я уже не знал, из каких штанов выпрыгнуть, давай футболку с себя срывать. Потом на глаза попался пульверизатор для цветов, схватил его и начал пшикать на себя, на Катю! И «паровоз», что называется, полетел. Режиссеру все это очень понравилось. Через какое-то время агент сказала, что роль моя. Я был очень рад. Роль сложная, мой персонаж, бывший десантник, в девяностые оказался за бортом жизни, как, к сожалению, многие мужчины в стране, особенно в годы перестройки. В том числе на этого героя в какой-то степени похож и мой папа...
— Отец жив-здоров?
— Нет, к сожалению. Он рано от нас ушел, в пятьдесят семь лет... Мама по сей день живет в Приднестровье. Дай бог ей здоровья! К счастью, мой папа был сильным человеком, преодолевал многие трудности, но в девяностые и он попал в сложную систему координат. Папа работал машинистом на железной дороге. Когда случился дефолт, ему перестали платить зарплату. А он из простой семьи, помогать было некому. Я первый в роду, кто получил высшее образование в Школе-студии МХАТ. Папе пришлось нести ответственность за семью. Он, как и другие железнодорожники, ходил на работу, чтобы воровать солярку. Ее потом продавали, на эти деньги мы жили, покупали еду, одежду. Помню, у меня порвался ботинок, но пришлось в нем проходить весь шестой класс. Когда у родителей появилась возможность купить мне новую обувь, ощущал себя астронавтом, высадившимся на Луну! Это было что-то!
Спасало то, что у нас южные края, бабушка присылала овощи, фрукты из собственного сада-огорода. Это было подспорьем. Всякое случалось, родители и ругались, и ссорились — все от безденежья, потом мирились, но сохранили брак, чему я очень рад. Потому что вокруг немало людей бросали семьи, уезжали. Все равно папа оказывал на меня положительное влияние своим примером. Всегда работал на «железке», мужиком был, семью тащил. Сидя сутками в кабине тепловоза, здоровье, конечно, подорвал. После смены машинисты еще и выпивали, как без этого?
Когда папа ушел, в душе поселилась пустота, незатыкаемая дыра. Он был очень хорошим человеком. А то, что не все у него сложилось гладко... Тогда вся страна оказалась в сложном положении. С тех пор уверен, что Россия славится не полезными ископаемыми, не ракетами, а людьми. Самый ценный ресурс — наши люди.
— Как родители вас воспитывали? Как прошло детство?
— Хотел бы ошибаться, но мне кажется, что мое поколение, рожденное в восьмидесятые, как бы пафосно это ни прозвучало, потерянное. Мы часто вообще не понимали, в какой системе координат существуем. В школе, где учились по советским учебникам, нам объясняли одно, в семье мы видели другое, на улице — третье, в стране — вообще четвертое. В головах был такой винегрет!
После распада Советского Союза в Приднестровье произошел межнациональный конфликт. Таких очагов напряженности хватало в Узбекистане, Абхазии, Нагорном Карабахе... В Бендеры, где я родился и жил, пришла война. Они находятся в Молдавии, сейчас это Приднестровская республика. Город был построен турками еще при Османской империи, раньше назывался Тигином.
Несмотря на то что я был ребенком, война всплывает в памяти кусками. Хорошо запомнил, как наша семья убегала от нее. Я, мальчишка, рассматривал это скорее как приключение, уровень восприятия у детей был другим. Но запомнил мамины глаза, опухшие от слез из-за страха за семью. Родители решили спасаться, ехать к бабушке Марусе, которая жила на севере Молдавии. Гуманитарный коридор открылся не сразу, в разгар военных действий давали час, когда мирные жители могли покинуть город, но случалось такое не каждый день. Нам удалось вырваться. Помню, как бежали по мосту через Днестр, как добрались до Тирасполя, как ночевали на вокзале, как прорвались в битком набитую кабину тепловоза под названием чимушка, где люди стояли как сельди в бочке, и через Украину добрались наконец к бабушке. У нее были такие же остекленевшие от страха глаза. Пока мы ехали, она слушала по радио новости. Боялась, что больше нас не увидит.
Как я рос? Только что закончилась война, вокруг ощущалась какая-то хулиганская энергетика. Сигареты продавались поштучно, пиво, водка, сверстники «пыхали» клей в подвале. Слава богу, я не втянулся в ту компанию. Был у меня друг Женя Гончар, боксер, крутой чувак на районе, на два года меня старше. Завидовал ему белой завистью, его девочки любили. Однажды Женя предложил: «Чего сидишь, погнали на бокс». Школа бокса располагалась в центре города, шел до нее с окраины. Мне она очень помогла, вырвала из среды, где занимались всякой дрянью.
— Бокс — спорт высокотравматичный. Не боялись попортить лицо?
— Первые полгода приходилось непросто. Мне исполнилось четырнадцать, был полненьким прыщавым закомплексованным мальчиком. Трудно представить человека, который пошел бы в бокс из любви к этому виду спорта. Кажется, что все в нем противоречит природе человека. Но бокс прекрасен и совершенен.
Если присмотреться к биографиям великих боксеров, всех привели в этот спорт беда, нужда, сопротивление обстоятельствам, судьбе. Мой кумир Майк Тайсон рос в бедной семье, как и Мохаммед Али. Тайсон вообще никогда не видел своего отца. Мама рано скончалась, есть было нечего, он жил на улице, воровал еду, попадал в исправительные учреждения — так продолжалось, пока не отправился в секцию бокса.
Мои первые шаги в школе бокса дались кровью. Первые полгода я там здорово получал во время спаррингов. Уборщица ставила около ринга тазик наподобие шайки из советской бани, куда сплевывали кровь. Заглядывать туда было страшно. Это был сущий ад, колоссальный стресс для организма. Получал по лицу и каждый раз задавался вопросом «Зачем я сюда хожу?», придумывал повод, чтобы пропустить тренировку. Женька это замечал и спрашивал меня:
— Ну что, зассал?!
— Нет!
Юношеский чемпионат Приднестровской республики по боксу проходил в Тирасполе. И вышло так, что в моем весе выступал только один кандидат, мы сразу попали в финал. Бой у него я выиграл за четырнадцать секунд, его секунданты выбросили на ринг полотенце, когда из носа соперника хлынула кровь. Правда перед этим я нервничал страшно. Но мой тренер Михаил Владимирович Алтухов был классным мужиком, обладавшим чувством юмора. Достаточно сказать, что отчитывал за пропуск тренировки так: «Сосок поросячий, где ты был, когда тебя не было?» Спросил его:
— Вы знаете, кто мой соперник?
— Конечно знаю! В прошлом году в деревне одним ударом теленка убил! Тебе какая разница? Выходи в ринг и боксируй!
Как после этого было не победить? Наша команда объездила всю Украину, Молдавию, Белоруссию. Боксерская судьба сталкивала с разными людьми: и с блатными, и с бизнесменами. Прошел свои университеты и научился осторожности. Не позволял себе ничего лишнего, никаких вредных привычек, ведь утром идти на тренировку. Вес сгонял, по физиономии получал, и это было прекрасно! В школе бокса прозанимался лет пять, стал кандидатом в мастера спорта после того, как выиграл международный турнир в городе Измаиле Одесской области.
Мог бы состояться в спорте, если бы не травма. Однажды прямо на ринге у меня вылетело плечо, рука ушла под мышку. Меня увезли в больницу, прооперировали, но неудачно. С боксом пришлось расстаться. Травма дала о себе знать, когда учился в Школе-студии, репетировал Тибальда в «Ромео и Джульетте», я там делал колесо, фехтовал, и плечо при этом выскакивало. Неудивительно, так проявляет себя привычный вывих, разрыв суставной сумки. Константин Аркадьевич озаботился моим здоровьем, отправил в центр реабилитации спортсменов в Москве. И там мне помогли закачать плечо, я обошелся без повторной операции. Понятно, что не стоит испытывать судьбу, делать солнышко на турнике, но рука, слава богу, больше не беспокоит.
— Когда вы успели окончить строительный техникум?
— Поступил туда после девятого класса, так как в десятом руководство школы видеть меня не желало. В моем школьном аттестате стояли сплошные трояки, пять — по физкультуре, четыре — по труду. Ну не учились мы, что поделать? Я ходил с одной тетрадкой по всем предметам весь учебный год. Вообще думал: кто такие Пушкин и Гоголь, кому они нужны? А учительница не могла нам ничего объяснить, привить интерес к книгам, любовь к великой русской литературе.
Я окончил факультет строительства и эксплуатации зданий и сооружений. Конечно, отвлекался на тренировки, уезжал на сборы. Но зачеты получал. А потом случилась травма, так что диплом писал сам. И еще требовалось дружить с черчением. Проект уместился на шесть листов ватмана, которые я отчертил своими руками. У нас в Приднестровье очень сильный Бендерский политехнический техникум. Свой диплом о среднем техническом образовании получил в нем.
— Как решились приехать в Москву?
— Ехал не на ровное место, там работала сестра. Тем не менее отправляться в чужой город было страшно. Но тогда все стремились попасть в Москву, здесь можно было хорошо заработать. Лужковское время, куча денег во всех сферах. Требовалось просто вставать утром и что-то делать.
Сначала продавал диски на «Горбушке», потом пытался устроиться барменом в ночной клуб. В двадцать лет хотелось потусить. Но и разводок в таких местах хватало. Приходишь в клуб, там девчонки тебе говорят: «У нас можно заработать двести, а то и четыреста долларов за ночь. Но прежде надо пройти обучение, оно у нас платное». Так наивных юношей разводили на деньги. Один раз и я повелся, ничего из этого, как понимаете, не вышло. Устроился в боулинг-клуб, там сказали: «Четыре дня работаешь бесплатно, если пройдешь стажировку, освоишь меню, возьмем».
У сестры в Москве была подружка, парень которой, тоже бывший спортсмен, работал на стройке. Пока я бегал по барам, они сговорились устроить меня к нему на хорошую зарплату, лично мне он обещал восемьсот долларов в месяц. Ну, думаю, классно! В итоге чувак оказался аферистом: нанимался как субподрядчик на стройку, завозил рабочих из Средней Азии, брал аванс и исчезал. Но мы еще об этом не знали. Помню мой первый строительный объект — поселок Северный, до него надо было ехать на автобусе от метро «Алтуфьево». Новый начальник меня туда привез, говорит: «У тебя есть строительное образование, просто ходи, гоняй гастарбайтеров». Сестра вскоре вернулась домой, денег на съемное жилье я еще не успел заработать, пришлось спать в бытовке вместе с рабочими — месяц там с ними протусил.
Надо учитывать, что когда впервые приходишь на производство, сначала ничего не понимаешь, везде носишься, хочешь все узнать, а над тобой подтрунивают и смеются. В процессе приобретаешь опыт, умение там где надо обращать внимание, а где не надо — не обращать. Мудрости меня учил начальник участка Серега Кошкин. А я поначалу забегался. Пришли двери, я их по маркировке принял, отыскал крановщика, сориентировался, переправил на нужный этаж. Эти злосчастные двери нас всех и подвели. Сварщики варили батарею там, где они лежали. Посыпались искры, дерево начало тлеть, среди ночи случился пожар. Все, и я в том числе, сбежали.
Пока разбирались с пожаром, вернулся в боулинг, месячишко там барменил, смешивал «лонг-айленды». А потом Кошкин забрал меня на проспект Вернадского, поставил на монолит. «Где бетон, — говорит, — там бабло». Серега сделал меня арматурщиком. Когда я пришел на стройку, там только вколачивали сваи в котлован, когда уходил — был построен уже двадцатый этаж. Когда на огромной высоте в метель вяжешь арматуру для плиты перекрытия или несущей балки, в голове одна мысль: как бы поскорее свалить отсюда и пойти накатить в прорабской сто грамм. Понимаю, почему рабочий класс в массе своей выпивает — условия труда невыносимые. Надеюсь, сейчас что-то изменилось.
на малой сцене МХТ
Я стал хорошо зарабатывать, снял комнату. Кошкин вскоре повысил меня до мастера-прораба.
— Когда же дойдем до актерской карьеры?
— Сейчас расскажу. Моя мама очень любила кино и заразила этой любовью меня. Фильмы я смотрел взахлеб, как только выдавалось свободное время. Даже в прорабской держал дивиди-плеер, пересматривал любимые картины во время обеденного перерыва. В сотый раз смотрел «Ликвидацию» и задавался вопросом: как мой любимый в тот период времени Владимир Машков стал выдающимся актером? Вбивал фамилии своих кумиров — Маковецкого, Машкова, Миронова, Гармаша в поисковик Интернета и понял: все они окончили театральный институт. И тут в голове щелкнуло: я тоже так хочу! Замигала лампочка, появилась навязчивая идея — мне во что бы то ни стало надо в театральный. Следующее, что я вбил в поисковик: как туда поступить? И получил ответ: выучить басню, прозу, стихотворение и с этой программой идти показываться.
Мне повезло, в 2009 году актеров в театральные вузы везде набирали два мастера: в «Щуке» — Любимцев и Галибин, в ГИТИСе — Женовач и Бородин, во ВГИКе — Меньшов и Грамматиков, в «Щепке» — Бейлис и Иванов. И только в Школе-студии МХАТ студентов набирал единственный мастер — Константин Райкин. Не понравился одному, пошел к другому. Главное бегать: читать, выслушивать замечания, приобретать опыт. Мне кажется, если б в самом начале отправился к Райкину, слетел бы с прослушиваний сразу. А я пришел в Школу-студию немного подготовленным. Сначала меня прослушал педагог, но засомневался, отправил на «перетур» к жене Райкина, актрисе и преподавателю актерского мастерства Елене Ивановне Бутенко, обожаю ее! Уверен, во многом обязан своим поступлением именно ей.
Я был абсолютно неотесанным, с закрывавшей лоб челкой, гэкающим, толком ни одной книжки не прочитавшим отморозком. Выучил монолог Рогожина в поезде, прочитал его. Елена Ивановна разнесла в пух и прах: «Боже, ты что, на зоне или в армии? Как ты читаешь? Это же Достоевский! Что мне с тобой делать? Ладно, пропущу тебя на следующий тур, но у меня есть замечания». Конечно же, я их учел, они мне очень помогли.
У Райкина сложился свой пасьянс из потенциальных учеников, он уже решил, кого брать, а кого отправить восвояси. Позже не скрывал, что я был у него на скамейке запасных. Но Елена Ивановна в последний момент предложила серьезно присмотреться к моей кандидатуре, хотя с первого раза я ей не понравился. Туры растянулись на два месяца. Я в числе сотни человек дошел до конкурса, мастеру оставалось выбрать из нас двадцать пять. Перед коллоквиумом встретился с Райкиным. Константин Аркадьевич не скрывал:
— Я не уверен, что возьму тебя. Ты безусловно талантливый человек, но видно, что, прости меня, тупой, ничего не читающий.
А я что, врать буду? Сказал:
— Да, не читал. Когда жрать нечего, не до книжек. Но если дадите шанс, все прочитаю.
— Ты думаешь, если поступишь в институт, загуляешь? Да у меня ученики еле-еле до кровати в общежитии доползают, а на следующее утро с девяти снова пашут на занятиях. И так каждый день, без выходных.
(Чистая правда, занимались мы и по воскресеньям, единственным послаблением было то, что занятия начинались не в девять, а в двенадцать утра.)
— Да, блин, я к этому готов! Так и становятся Машковыми. Пахать надо! Талант как нефть, которая представляет из себя неудобную черную жидкость. Чтобы сделать из нее что-то полезное, надо приложить много сил.
Елена Ивановна потом говорила, что Райкина подкупила моя искренность.
Конкурс запомнился как тотальный стресс, врагу не пожелаю пережить такое. Нас оценивала комиссия — Табаков, Райкин, Гуськов, Шенталинский, Елена Ивановна, Рыжаков, Покровская — в общем, вся актерская кафедра Школы-студии. Вызывали десятками. Я боялся смотреть в сторону преподавателей. Шел читать свой отрывок, как на расстрел! В голове засела мысль: жить мне осталось минут пять. Елена Ивановна потом похвалила: «Хорошо прочитал». Рыжаков тоже высказался: «Хороший парень, самобытный».
Но я этого не слышал, глаза стали видеть окружающую действительность, когда вышел в Камергерский переулок, подумал тогда: «Конечно же не поступил. Вот и Райкин сказал, что во мне сомневается. Да пошло оно все!» Закурил сигарету, купил пивка, решил: жизнь не кончилась, поеду в Городец на новый строительный объект ремонтировать шлюзы. Пошел гулять, добрел до ГИТИСа, а там во дворе абитуриенты играют на гитаре, танцуют, ждут объявлений. По иронии судьбы я тогда потерял свой мобильный, пропал с радаров у своих строительных начальников. Может, к лучшему, а так бы они мне каждый день выносили мозг: где ты, когда появишься? Решил, куплю новый телефон после экзаменов. Стоял так перед ГИТИСом, вдруг из дверей выбежал парень: «Здесь есть Стоянов?» Это был Антон Савватимов, который сегодня играет в РАМТе у Бородина. Я откликнулся, а он: «Срочно беги в Камергерский, ты поступил, тебя ищут!» Я же был уверен, что меня не возьмут, и ушел. Какой дурак! Пропустил момент, когда мою фамилию зачитали в списке поступивших.
Помню, пулей летел от ГИТИСа до Школы-студии. Райкин встретил словами:
— Где тебя носило?!
— Я гулял!
— Где ты гулял?
— По улице. Подумал, что вы меня не возьмете.
— Да беру я тебя, беру, ты со мной?
— Да, конечно!
Нас попросили подняться на сцену, я не мог поверить своему счастью! Заведующая учебной частью отозвала в сторонку:
— Стоянов, у тебя нет ЕГЭ. Ты когда окончил школу?
— Да при царе Горохе!
— Обязательно надо сдать ЕГЭ. Без этого я не смогу зачислить тебя в высшее учебное заведение.
— Как же я сдам?
— Не знаю, дружочек, как хочешь.
Подумал: рано радоваться. Требовалось сдать ЕГЭ хотя бы на тройки. Я жил тогда в Выхино, рядом магазин «Шаг к пятерке». Набрал там учебников, читал, готовился, в буквальном смысле слова засыпал над книгой. Но в РГГУ каким-то чудом сдал все общеобразовательные предметы на четверки, там как раз проходила вторая волна госэкзамена. Два месяца дорабатывал под Москвой на строительстве дачи. Своему новому начальнику Виталию Викторовичу Сорокину сообщил, что поступил на актерский к Райкину. Он высказался так: «Да ты что?! Ну смотри! Райкин — малый серьезный». До сих пор созваниваемся, Сорокин отличный мужик, помогал мне в студенческие годы. А тогда он меня рассчитал, накинул денег и отпустил. В конце августа я заселился в институтскую общагу.
— Родители переживали, когда вы поступили в Школу-студию?
— Наоборот, радовались. Они не совсем понимали, что это такое, но знали, как я хотел туда попасть. Правда, папа советовал: «Оставайся прорабом, всегда сможешь хорошо заработать». Когда был студентом, родители помогали чем могли: мама присылала тушенку, гречку, иногда немного денег. И это было самое счастливое время!
— Мастер сдержал слово, действительно после занятий еле доползали до кровати?
— Первые полгода я не понимал, где нахожусь, не мог поверить, что со мной Райкин разговаривает. Отдавал себе отчет: надо что-то с собой делать. Однокурсник очень смешно меня копировал: «Эй, пацаны, надо что-то думать, а то вызвездят на фиг». Еще я боялся, что меня отчислят из Школы-студии, когда в общежитии в драке рассек одному парню бровь. Видно, накопилась взаимная неприязнь. Я переживал, и Райкин со мной тогда серьезно поговорил, объяснил, что так нельзя. Да и мой противник поступил как мужик, не стал никому жаловаться.
Нам требовалось приносить на занятия этюды на различные темы. Это было нелегко, но не могу сказать, что труднее, чем выступать на чемпионате Приднестровья по боксу. Мне кажется, у Райкина комфортно учиться тем, у кого есть хоть какое-то спортивное прошлое. Я безмерно уважаю своего мастера, как сегодня говорят, за его «трушность». Он не принял на курс ни одного блатного, ко всем был одинаково справедлив. У него были любимчики, это нормально. Но с любимчиков он спрашивал больше, чем с остальных. Любимчики — это же дело вкуса, энергии и привязанности.
Во мне и всей нашей группе Константин Аркадьевич выработал уважительное отношение к профессии. Он боролся с опозданиями. В каждом коллективе есть люди, которые постоянно опаздывают. Ну такое у них амплуа! Райкин каленым железом выжигал эту привычку у тех, которых мы называли опоздунами. Он предан делу, не бросает своих что бы ни случилось, даже после окончания института никогда не отказывает в помощи.
Отдельная тема, как Райкин работает, как изъясняется, какие у него изящный стиль речи, блестящий юмор, обаяние, фантастическая энергетика! Там же прочитана не одна тысяча книг. Когда говорил про Островского и Шекспира, я так заслушивался, что он постоянно спрашивал: «Понятно?» Да понятно, Константин Аркадьевич! Просто я мог сутками на него смотреть. Великий, как мне повезло!
Актерскую профессию он наблюдал с пеленок, видел ее закулисье, знал, какими потом и кровью дается успех. У меня в актерстве случались разные периоды — я и малодушничал, и ленился. И сейчас иной раз бездарно провожу время, за что себя ненавижу! Уверен, Константин Аркадьевич себе такого не позволяет никогда. Я иногда получал сплошные пятерки по актерскому мастерству, а иной раз терялся, и мастер вставлял мне по полной. Вылетали многие, Райкин ни с кем не цацкается. На других курсах с молодыми актерами годик-два нянчились, а он моментально приземлял. Я счастлив, что лишился иллюзий, в них было очень легко погрязнуть.
Выпускался со Стэнли Ковальским. Алексей Геннадьевич Гуськов, наш педагог, поставил «Трамвай «Желание» и дал мне эту роль. О чем еще можно было мечтать?! Оканчивал институт как король! Получил за Ковальского премию «Золотой лист» и две тысячи долларов в конверте, фантастика!
— У Райкина есть свой театр «Сатирикон». Как получилось, что оказались в МХТ?
— Честно скажу, предложения от Константина Аркадьевича не поступило. Если бы он сказал: «Ты мне нужен, погнали!» — пошел бы не раздумывая, отдал дань мастеру, который подобрал меня со стройки и обучил профессии. Но он не позвал, а я не стал навязываться.
Константин Аркадьевич мучительно репетировал дипломный спектакль «Ромео и Джульетта», который расколол курс. Я играл Тибальда, когда мы показывали постановку кафедре, а когда спектакль включили в репертуар «Сатирикона», Райкин заменил меня на другого артиста. Он делал ставку на молодых, а мне уже исполнилось двадцать шесть, к тому же я выглядел старше своих лет. Правда половина занятых в «Ромео и Джульетте» в итоге отказалась идти в «Сатирикон». Что-то у них с мастером пошло не так. Райкин не ожидал подобного и был разочарован. Но в их делах я не особо сведущ, не хочу вникать, а уж тем более кого-то судить.
Я был старостой курса, и когда встал вопрос о нашем трудоустройстве в театры, решал его как строитель: сколько нужно материала, какая квалификация должна быть у работника? Миссию договариваться о показах Райкин возложил на меня, дал нужные телефоны. Какие-то я добрал у Игоря Золотовицкого. Мне льстило, что у меня в телефоне номера Марка Захарова, Александра Анатольевича Ширвиндта — дай бог ему здоровья! Выдающийся артист, я его обожаю! Звонил им: «Алло, театр? Мы с курса Райкина, по поводу трудоустройства, у нас столько-то артистов, подготовлено столько-то отрывков, смотреть будете?»
Прежде чем показываться, требовалось определиться — с чем? Номер должен быть зубодробительным или смешным, но непременно качественным. Райкин говорил: «Если Боженька сегодня тебя не поцеловал в макушку, сам выпрыгивай ему навстречу!» Еще Константин Аркадьевич предложил: «Если нужна помощь, поставлю вам отрывки». Мы с Наташей Качаловой не растерялись и подошли, он отрепетировал с нами сцену из «Свои люди — сочтемся», где я играл Подхалюзина, а Наташа — Липочку. Считаю, что благодаря этому отрывку она попала в «Табакерку», где служит по сей день.
Не секрет: все студенты Школы-студии грезят МХТ. Но у художественного руководителя Олега Павловича Табакова в тот момент обострилась какая-то болезнь, он ходил с палочкой. И тут я понял, что МХТ нас смотреть не собирается. Случайно встретил ректора Школы-студии Анатолия Мироновича Смелянского. Не знаю, откуда набрался наглости, но попросил:
— Мы выпускаемся, не могли бы вы поговорить с Олегом Павловичем, чтобы нас посмотрел? «Многие хотели бы связать свою судьбу с Московским Художественным театром».
Это была прямая цитата из письма Станиславского, которую я выучил наизусть. Смелянский ее узнал, заулыбался:
— Так Табаков не собирается вас смотреть, уверен, что Костя берет всех в «Сатирикон».
— Он берет только половину, остальные пока еще бездомные.
— Ладно, поговорю с Олегом.
Через неделю со мной связалась заведующая учебной частью: «Стоянов, записывайте, девятнадцатого апреля в час дня к вам придет Табаков».
Когда я это объявил, курс не поверил. Помню, сказал: «Ребята, у нас слишком много отрывков, Табаков заскучает и уйдет. Надо что-то придумать». Мы позвали Виктора Рыжакова, который ставил с нами «Карамазовых». Он нас раскритиковал: «У вас все попахивает нафталином. Уберите жабо, самовары!» Он сделал мини-спектакль, где одна сценка плавно перетекала в другую. Смотреть нас с Олегом Табаковым пришли Константин Богомолов, Ольга Хенкина, Марина Брусникина, Сергей Витальевич Шенталинский. Мы с Сашей Кузенкиной сыграли «Мальву» Горького, вылезали у Табакова из-под стола.
Еще я узнал, что он любит осетинские пироги. Мы скинулись по сто рублей и заказали пирогов, встретили гостей по-людски — перекусом. Обычно на показах выпускников останавливают, а команда во главе с Олегом Павловичем смеялась от души и досмотрела спектакль до конца. В финале прозвучало: «Стеклов, Стоянов, Карпова и Качалова остаются. Все остальные свободны!» Табаков сказал: «Ребятки, беру вас на два года, а там как получится, если я сейчас уже хожу с палочкой, то что дальше-то. Можете идти, Стоянов, останься».
Взял меня за плечо:
— Ты у нас особь мужская. Где раньше работал?
— На стройке. А еще боксом занимался.
— Молодец, но обрати внимание на свои ноги. У тебя прекрасное душевное наполнение, но быстрые боксерские ноги умельчают твой внутренний душевный объем. Все, с богом, давай!
Господи, каким я был счастливым! Купил бутылку коньяка, поехал к своей будущей жене, и мы с Викой весь вечер отмечали. Так начался мой не самый ровный путь в МХТ.
— Почему в итоге вы оттуда ушли?
— Не по своей воле, так получилось. Константин Богомолов на тот момент по сути был главным режиссером театра, чему способствовал фантастический успех «Идеального мужа». Попадая в спектакли Богомолова, артист вытаскивал счастливый билет. Я тоже мечтал с ним работать, но он не воспринимал меня как своего артиста. Одна известная дама (не стану называть фамилию) донесла мне, мол, говорила с Богомоловым, он сказал, что ты ему не подходишь, у тебя пролетарская внешность и пролетарское мышление. А если ты не попадал к Богомолову, был обречен на массовки. Ты же не пойдешь навязываться. И эти массовки меня прибили. Я играл в Школе-студии Митю Карамазова, Стэнли Ковальского, получал премии, а тут что-то пошло не так. Очень переживал, чувствовал себя ужасно. Когда в очередной раз позвонили и сообщили, что утвержден в массовку в спектакль «Мефисто», решил: все, увольняюсь!
Но не тут-то было! Пришла Вика, на тот момент еще не жена, и сообщила: «Я беременна». А мы живем в общаге. Она такая же иногородняя, как я, только из Тюмени. Тоже из простой семьи, нам никто ничего не дал в этой жизни. Я не жалуюсь, просто приходилось рассчитывать исключительно на себя. Так что остался в театре. От съемок зачастую отказывался, боялся конфликтов, которые непременно возникнут с расписанием. В МХТ мне ролей не давали. Но терпел, потому что родился ребенок и я любил этот театр. Так продолжалось, пока меня не вызвал директор и не поставил перед фактом: «Мы приняли решение не продлевать с вами контракт. Не переживайте, вы получите все положенные вам выплаты». Табаков театром уже не занимался, много болел. Это был удар. Я столько сделал, чтобы попасть в МХТ!
Но грустить было некогда. С нас потребовали освободить общежитие, и еще на руках оказались полтора миллиона долга. Это и сейчас для меня большие деньги.
— Откуда взялся долг?
— Я копил деньги на машину, но когда мы забеременели, начал думать о другом. Понял: надо вложиться в жилье. Мой бывший начальник со стройки посоветовал стать дольщиком «однушки» в строящемся доме в Люберцах. И я отдал все скопленные деньги, а еще занял полтора миллиона — не у банка, у людей, чтобы не платить проценты. И вот надо отдавать долги, а работы нет. Я же рассчитывал, что мы еще поживем в общаге, но тут пришлось снять «однушку» в Новых Ватутинках, поближе мы не потянули. Вика тоже окончила Школу-студию, но попала в труппу к Розовскому, а там платили копейки. К счастью, у нее появились съемки, главные роли в сериалах, так что смогли как-то перекантоваться.
Я написывал в социальных сетях всем кастинг-директорам, вспомнил уроки мастера и «выпрыгивал навстречу Боженьке». В МХТ доигрывал разовые спектакли. Однажды встретил в театре Андрея Звягинцева, тогда только вышел в прокат «Левиафан». Подбежал к нему, пожал руку, поблагодарил за фильм. Он меня узнал, видел «Комбинат «Надежда», где я играл главную роль еще студентом, и похвалил: «Ты там самый точный». Обменялись контактами, я напросился к нему в «Нелюбовь». Жалко, что поздно спохватился, Андрей Петрович уже утвердил всех на главные роли, остались только эпизоды. Ездил на пробы, играл с разными девчонками, хотя роль была небольшой, всего два съемочных дня. Но я ее получил и что-то заработал.
Параллельно возник «Театр Труда», ставили там много, правда платили копейки. Но я очень боялся выпасть из профессии. Главное было — ни в коем случае не вернуться на стройку. Райкин говорил: «Наша профессия — самая ревнивая баба, никогда не простит измены».
Беда одна не ходит. Заболел папа. Он обследовался, диагноз был неутешительным — болезнь развивалась стремительно. Я настоял, чтобы папа приехал в Москву, бегал с ним по врачам, надеялся, что удастся его спасти.
А еще именно во времена безденежья достроили наш дом в Люберцах. Как только я получил ключи от квартиры, стали приходить счета за ЖКХ. А жить в ней было невозможно, это была просто бетонная коробка без перегородок. Не представляю, как управился с проблемами летом 2017-го. Одному богу известно, как сам осилил ремонт. Но пословица «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» не врет. Помогли все пацаны, которых я когда-то устраивал на стройки, они там уже доросли до начальников участков. Когда рассказал им о своих проблемах, получил короткий ответ: «Макс, адрес давай». И приехала ко мне «газель» с кирпичом, сухими смесями. Сорокин подогнал каких-то казахов, электрику я сделал сам, сам положил на пол недорогой ламинат, смонтировал кухонный модуль. Мне кажется, мужик, если он нормальный, должен пройти через стресс и победить обстоятельства.
Когда закончил ремонт, ко мне наведался друг Данька Стеклов:
— Максон, моя квартира выглядит так же, но я угрохал на ремонт три миллиона!
— А не надо, Данек, миллионы в стены вкладывать.
Посмеялись, сидели на кухне болтали. Данька на сегодняшний день мой лучший друг, единственный однокурсник, с которым общаюсь. Хотя подружились не сразу. Я старше и абсолютно из другой социальной среды, на первых порах в институте мы с ним конкурировали за внимание мастера, много ссорились:
— Ты мажор, тебя приняли по блату!
— А ты молдавашка!
Молодость! Как мы теперь понимаем, оба ошибались. Но случился фильм «Комбинат «Надежда», где мы с Данилой сыграли главные роли. Уехали сниматься в Норильск — город, который не оставляет тебя равнодушным. Благодаря своей энергетике он стал полноправным персонажем картины. Если перенести Сонечку Мармеладову из Петербурга в Сан-Паулу, Достоевский померкнет. Так же случилось бы с «Комбинатом «Надежда» без Норильска, у которого свой дух, своя история, беды и радости. Конечно, встречаются разные, в том числе опасные персонажи, но там мы почувствовали единение. Собирались у костра, играли на гитарах, уходили в другую реальность. И мне это так нравилось! Благодаря режиссеру Наташе Мещаниновой ощутили себя семьей. Снимались почти бесплатно и очень сблизились, мы сильно подружились с Даней Стекловым. Остановились в одной квартире, на гостиницу денег не было. Жили вместе, пили вместе, ели вместе, спали вместе в одной большой кровати. Вторая стояла в комнате, где окно не закрывалось, там был жуткий холод. Даня поведал о себе немало откровенных историй, я ему тоже.
— Как все же справились с жизненными трудностями?
— Кто-то сидит, ничего не делает, и ему прет. Со мной было по-другому, но я не жалуюсь, это мой путь. В тот момент, когда находился в свободном полете, позвонила кастинг-директор Даша Коробова:
— Макс, как у тебя с английским?
А я вообще его не знаю! Но заверил:
— Да все нормально.
И Даша прислала сценарий на английском «Гив ми либерти». Прочитать его я не смог, позвонил приятелю Дмитрию Савчуку, попросил перевести. История мне понравилась, Даша предупредила: «Завтра пообщаетесь по скайпу с режиссером». Подумал: я попал, на каком языке буду с ним разговаривать? Но оказалось, что Кирилл Михановский владеет русским получше многих, он родился в центре Москвы на Цветном бульваре, в интеллигентной семье, папа у него руководил научной лабораторией, а сам он по образованию не только режиссер, но и филолог. Когда-то его семья эмигрировала в Америку.
Поговорили, и начались мытарства. Кирилл давал задания: предлагал, к примеру, колоть дрова и читать монолог Гамлета на английском. Я за ночь зазубривал текст, ехал к куму на дачу в Красную Пахру, брал топор и давай колоть дрова. Кум меня снимал, я отсылал материал Кириллу. Тот его отсматривал: «Нет, что-то не то, попробуй бить боксерскую грушу и читать рэп». Я мчался в Тушино, где мой друг, мастер спорта по боксу Ваня Уткин, арендовал зал. Он тоже меня снимал. Кирилл смотрел: «А теперь надень толстовку».
Я терял терпение:
— Кирилл, сколько можно?!
— Пойми, я тебя давно утвердил, но продюсеры-американцы требуют доказать, что выбор правильный. Они предпочитают взять на роль местного поляка или скандинава, который сымитирует русский акцент. Я категорически против, в роли Димы должен быть человек из России. А они говорят: зачем кого-то везти? Я должен доказать, что играть будешь ты, и никто другой.
Через столько мучений прошли! Но Кирилл как настоящий художник не соглашался на компромиссы, в итоге американские продюсеры отвалились, сказали: мы с вами больше не работаем. Для Кирилла это стало ударом, проект оказался на грани срыва. Он поделился таким переживанием: буквально через минуту после краха подошел к окну, а там — удивительный свет, и он почувствовал что-то сродни снизошедшей на него благодати, как если бы доброе дело сделал. Удивительное чувство. Опыт. Все было на грани срыва. Но он и его соавтор сценария и сопродюсер Алиса Остен приняли решение делать фильм, несмотря ни на что. Или сейчас, или никогда. Сняли за шестую часть бюджета. Два самых важных в моей жизни человека — это Райкин, которого считаю отцом в профессии, и Михановский, которого числю своим крестным отцом.
И вот час настал. Билет на самолет в кармане, виза стоит в паспорте. Помню, взял бутылку виски в дьюти-фри, сижу в самолете, лечу в Америку сниматься в кино. Вот это поворот, ребята! Кто бы мог подумать!
Осенью мы потеряли папу, он знал, что у меня наклевывается проект в Америке, радовался. Слава богу, успел поиграть с внучкой. Когда он умер, меня очень поддержал Кирилл: «Максим, твой отец никуда не делся, он гордится тобой, он всегда рядом! Не смей горевать, ты его расстраиваешь!» Его отец тоже ушел рано, в шестьдесят лет, и тоже в «Склифе»...
— Как обошлись с английским?
— Кирилл очень расстроился, когда оказалось, что я его не знаю, разнес меня за это.
Я отвечал:
— Ну, отправляй обратно в Москву.
— Нет, мы же не из-за английского тебя утвердили, но язык все же учи.
До сих пор звонит и интересуется: «Как твой английский?» Я занимаюсь с преподавателем, изъясниться могу, но чтобы свободно разговаривать, надо погрузиться в языковую среду. Продолжал совершенствовать свой английский и сегодня прекрасно на нем говорю.
Вика тоже постоянно работала, много снималась (горжусь ею!), ребенка не с кем было оставить, так что я позвал на помощь маму. Она приехала из Приднестровья, а я улетел в Нью-Йорк. Главное там было зачекиниться, у меня сразу отыскались знакомые, ребята с других курсов Школы-студии. Погуляли пару дней, и я улетел на съемки в Милуоки, штат Висконсин. Там началась настоящая работа.
Меня впечатлил Кирилл. Он знал обо мне все, это было очень приятно. Михановский работал с невероятной самоотдачей. Из-за того что урезался бюджет, возник ворох проблем, непредсказуемых ситуаций. В картине задействовали множество непрофессиональных артистов. По сюжету хор наших соотечественников преклонного возраста пел в кадре частушки. Кино, как известно, процесс непростой, а пожилым людям и ходить больно, и сидеть, и лежать. Они спускали на Кирилла всех собак и так его выматывали, что он бросал на амбразуру меня. Я обращался к нашим соотечественникам солидного возраста: «Советским гражданам физкультпривет! Итак, свежий анекдот!» Разряжал обстановку. Отдаю должное бывшим советским гражданам, их закалке, они, снимаясь, во всем шли до конца, молодцы! Не могу сказать, что съемки дались мне тяжело. Когда чем-то по-настоящему увлечен, не чувствуешь дискомфорта — ни физического, ни эмоционального.
Однажды снимали в районе, где могли реально убить, просто потому что ты белый. Там по сюжету лежал парализованный чернокожий герой. Играл его отличный дядька, мы после съемок с ним напились, я давай его целовать в лоб, звать в гости в Россию. Перед съемками Кирилл предупредил: никаких резких движений, если что, сразу дай понять, что ты иностранец. От тебя тут же отстанут, ты не имеешь отношения к расистской тематике. А потом скажи, что ты к тому же русский, с русскими боятся связываться. Они нас не знают, но в курсе, что это какие-то стремные чуваки, которые могут и пострелять, и в рожу дать. Будь со всеми «найс».
В этом тоже преимущество профессии. Я бы мог поехать в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лас-Вегас, но в это место меня бы не занесло никогда. Удивительная человеческая и профессиональная удача. Признателен судьбе за это.
Мы возили картину «Гив ми либерти» на кинофестивали — «Сандэнс» и в Канны. На Лазурном побережье я встретил Квентина Тарантино, он пил кофе в лобби отеля. Сидел в застиранной джинсовой рубашке, листал журнал и излучал обаяние. Я подошел, поздоровался, признался в любви к его фильмам, пожал ему руку, сказал, что мы тут тоже с картиной: «Если будет возможность, посмотрите». А сам попал там на второй показ «Однажды в... Голливуде» — на премьеру, где присутствовали Брэд Питт и Ди Каприо, пройти не удалось. В Каннах впечатлило все, туда съезжается вся мировая киноэлита.
Наш фильм приняли прекрасно, зал реагировал фантастически. По окончании зрители аплодировали минут пятнадцать. В такие моменты куда-то возносишься, я вспомнил папу, вся жизнь пронеслась перед глазами.
«Гив ми либерти» показали и в Москве. Константин Аркадьевич побывал на премьере, позвонил в два часа ночи, потому что как старый и опытный волк понимал: после премьеры обсуждение, а потом банкет. В ночи я уже освободился, мы проговорили почти час. Он был в восторге от картины. Меня похвалил:
— Ты большой молодец, что не испугался.
— Спасибо вам, Константин Аркадьевич, за эти слова! Спасибо за все! Буду рассказывать дочери, что меня похвалил сам Райкин.
— В вашем послужном списке более сорока фильмов. Режиссерские фамилии впечатляют: Учитель, Хотиненко, Худяков, Брусникин, Тодоровский-младший, Мороз, Перельман...
— В «Восьмерке» у Алексея Учителя снимался еще студентом, у меня там был один съемочный день. В «Цое» пробовался на роль Рикошета, которую в итоге сыграл Илья Дель. А мне достался другой персонаж, и чего-то, на мой взгляд, в нем не хватило. Становится скучно, если в кадре мне уделяется мало внимания. Это такой актерский эгоизм. Когда увидел, как сыграл Илюха, здравый смысл перевесил. Он был реально похож на своего героя, он должен был это сыграть. Алексей Ефимович — мастер, зрит в корень, но позволяет актерам поискать, что-то предложить. Огромный ему респект! Я попросил: «Позовите меня на нормальную роль, так ее сыграю, что все ахнут!»
Юрий Павлович Мороз увидел меня в «Трамвае «Желание» и сразу без проб забрал в «Инквизитора». Он очень тепло ко мне относился, понимал, что я еще не набрался опыта. Это большое везение для актера — поработать с крепким режиссером в начале карьеры. Снимался я с Викой Исаковой, которую знать не знал ввиду узости своего кругозора. Вернулся со съемок из Выборга, включил телевизор — показывали «Оттепель». Боже, какая там Вика! Тут же ей позвонил и высказал свой восторг.
На «Инквизиторе» я почувствовал, что такое крупнобюджетное кино, в котором снимаются звезды, такие как Андрей Смоляков, потрясающий Роман Мадянов. С Романом Сергеевичем мы подружились, водку пили. Сколько мужских историй он мне доверил! С ним всегда было интересно, он душевный, классный дядька. Дай бог ему здоровья!
Владимир Иванович Хотиненко, у которого я снимался в «Демоне революции», великий человек, с ним пообщаться, руку пожать уже счастье. Мне он сказал однажды после съемки: «Ты просто вылитый Джек Николсон, молодец!» Приятно.
«Лавстори» я не видел. Слышал, там уличили в хищениях какого-то продюсера и картина легла на полку. Пока идет разбирательство, ее не имеют права прокатывать. Знаю, что успели показать на Выборгском кинофестивале. Роль пришла, когда я бежал от смерти, когда надо было за все хвататься, потому что у меня грудной ребенок, денег нет, долгов куча. История мне понравилась. И еще пришелся по душе режиссер Петя Тодоровский — интеллигентнейший, добрый, обаятельный человек, излучающий светлую энергию и трепетно относящийся к артистам, обожаю его!
Мой герой Дмитро из «Хождения по мукам», возвратившись с войны, застает жену с другим. Когда режиссер Константин Павлович Худяков эмоционально рассказывал, чего ждет от меня в этой роли, у него дрожали руки, меня это так впечатлило! В свою очередь я поведал ему историю из жизни, рассказал ее мой бригадир. Тот ездил на вахты в Москву, жена оставалась дома. Однажды он ей позвонил и услышал: «Ребенка уложила, сейчас сама лягу спать». И что-то в ее голосе мужа насторожило. Он сел в машину и среди ночи рванул в Иваново, доехал под утро, позвонил в дверь, жена долго не отзывалась, потом подошла к двери:
— Кто там?
— Это я, открывай.
— Не могу.
Он перебудил соседей, орал:
— Открывай, сука!
Конечно, интуиция его не подвела, жена была в квартире с мужчиной. В итоге они развелись. Бригадир резюмировал: «Москва женатых не любит». Когда рассказал историю режиссеру, тот посоветовал: «Так и играй!» И роль получилась яркой.
В «Ищейку» меня позвал мастер моей жены Дмитрий Владимирович Брусникин. Помню, зашел на площадку, а он: «Ребята, это наш знаменитый мхатовский артист!» А меня к тому моменту уже уволили... Он был очень энергичным, в нем чувствовалась мужская сила, его все слушались, даже побаивались. Брусникин не терпел разгильдяйства, я его полюбил. Да и с артистами все сложилось прекрасно.
Вадим Перельман — выдающийся художник, я должен был ему соответствовать. Готовясь к съемкам в сериале «Пропавшая», заморочился, ездил в Следственный комитет, хотел понять, чем живут следователи, как они общаются. Мне пошли навстречу, показали уже закрытые дела, рассказали, на что в первую очередь обращают внимание. Меня поразило, что днем они выезжают на убийства, описывают трупы, а вечером на даче могут собрать компанию и пожарить шашлык. К съемкам я основательно подготовился — не мог прийти к Перельману ни с чем. Он строгий и справедливый, и мне в нем это нравится. Получил от работы с ним мощный творческий и человеческий опыт.
Вадим жутко раздражается, если сцена не звучит так, как он ее задумал, начинает вибрировать. На площадке достается многим, только не актерам. С нами он трепетен. Если чувствует, что сцена не работает, может все поменять, а это стресс для артиста. Но я люблю состояние, когда организм вбрасывает адреналин в кровь, когда вцепляешься в роль, начинаешь действовать, добиваться результата. Это некомфортно, зато продуктивно. Не всем легко с Перельманом, но я бы хотел с ним еще поработать.
Горжусь ролью в драме «Капитан Волконогов бежал». Кастинг шел в разгар пандемии, меня попросили записать самопробу. Они хороши тем, что если сразу не сыграл так, как надо, есть возможность докрутить роль. Если приходишь на студию и неважно сыграешь на пробах, она от тебя уплывет. Я должен был сыграть ключевую сцену, где мой герой плачет навзрыд, воет. Больше не буду спойлерить, не имею права раскрывать подробности сюжета. Скажу лишь, что сцена мне не давалась, я пересматривал запись и понимал: не верю! Мучился три дня, доводил до истерики всю свою семью. Вика, видя это, вдруг сорвала со стены фотографию, где папа держит меня маленького на руках, и протянула мне. Тут меня просто накрыло, прорвало! Зарыдал, жена бросала мне реплики, а я наконец сыграл сцену. Мой агент, посмотрев, написала: «Макс, можно я выложу это видео в наш общий агентский чат? Пусть артисты посмотрят, как надо делать самопробы».
Наталья Меркулова и Алексей Чупов меня утвердили, и тут я подхватил вирус. Оклемался быстро, к счастью, мой карантин заканчивался прямо перед началом съемок. Звоню агенту, интересуюсь:
— Что с «Волконоговым»? — и получаю ответ:
— К сожалению, из-за твоей болезни роль отдали Алексею Филимонову.
— Как?!
На нерве позвонил кастинг-директору, почти кричал:
— Я здоров!
— А нам сказали, что вы чуть ли не умираете.
В общем, вырвал роль обратно, Филимонову в ночи отправили эсэмэску с нижайшими извинениями, а я утром сел в «Сапсан» и отправился в Питер на съемки. С исполнителем заглавной роли Юрой Борисовым мы уже пересекались на «Калашникове», он серьезный драматический артист, если попадает в хорошие руки. Это требуется всем нам, в талантливых режиссерских руках мы становимся немножко Смоктуновскими.
— Жизненные трудности вы преодолеваете с женой Викторией. Легко ли это ей дается?
— Она очень сильная. Конечно, всякое случалось: и ссорились, и кричали друг на друга, но даже мысли не возникало расстаться. У Вики было непростое детство, она знает, что такое нужда. Ее отец в девяностые тоже оказался за бортом, пристрастился к алкоголю, совсем сдался. Моя теща, которую зову мамой Людой, вынуждена была стать главой семьи, взять на себя заботу о двух малютках — у Вики есть сестра. Теща горбатилась на трех работах, трудилась уборщицей, фармацевтом, еще кем-то. В семье иногда есть было нечего, но каждые выходные она водила девочек в Тюменский краеведческий музей. Говорю это, и комок подступает к горлу. Многие вокруг сворачивали не туда, а Вика читала книжки, вынашивала мечту стать актрисой, приехала в Москву и поступила в институт.
Нужда формирует и характер, и комплексы. Повторюсь: наше поколение потерянное. У нас не было никакой программы, системы жизненных координат. Многие наши сверстники не выдержали, а Вика не сломалась.
Из труппы Розовского она ушла, сегодня играет в театре «Практика» спектакль «Поле», который поставила Марина Станиславовна Брусникина. Вика постоянно при деле, много работает, снимается. Для нее это важно и как для женщины, и как для актрисы. Она не останавливается, аккумулирует вокруг себя позитивную энергию, хороших людей, все у нее получается.
— Ревнуете друг друга, когда приходится целоваться в кадре или играть любовную сцену?
— Конечно нет, мы оба профессиональные люди. У меня взрослая, психологически зрелая жена. Помимо того что она красавица каких мало! Я как-то пришел к Вике на спектакль «Роман о девочках», когда еще за ней ухаживал. Там она оголяла на сцене грудь, сделано все было художественно, партнер ее деликатно прикрывал, но мне все равно не понравилось. Поразмыслив, пришел к выводу: господи, ну это же такая ерунда! Я тоже играл любовные сцены. К такой работе нужно подходить деликатно и профессионально.
На одном проекте (не стану называть каком) партнерша по любовной сцене отказалась сниматься, позвонила агенту и пожаловалась: «Да что же это такое?! Какой-то мужик об меня трется!» Я расстроился и возразил: «Душа моя! Это не совсем корректная формулировка, я выполнял задачу, поставленную режиссером». А через некоторое время играл интимную сцену с Катей Вилковой, и та получилась с первого дубля. Катя — монстр в профессии. Уверен, у ее мужа Ильи Любимова не возникает никаких вопросов ни ко мне, ни к ней — так же как у моей Вики.
Недавно моя жена снялась у Яны Гладких в картине Amore more, она еще не вышла. Я сценарий не читал, но знаю, что там у нее есть откровенные сцены с Андрюхой Бурковским. Ну и что с того? Если бы она, к примеру, по-настоящему переспала с ним, это бы меня расстроило! А если такое происходит в кадре, я же знаю, что все это фикция. Тем более что их во время работы окружает куча людей.
— Чем нагружаете дочь?
— Ульяне осенью будет семь лет, в этом году идет в школу. Она занимается гимнастикой, но только ради того, чтобы растрясти жирок, о профессиональном спорте речи не идет. Еще к ним в детский сад ходит педагог по музыке.
— Девчушка у вас красивая, не думали отвести ее в детскую актерскую студию?
— Пока опасаемся. У детей-актеров часто «перегорает плата», иногда раннее знакомство со сценой или съемочной площадкой может испортить жизнь.
— Жизненный опыт помогает в актерской работе?
— Конечно, впору им делиться. Льщу себя надеждой, что однажды и моя роль поможет кому-то изменить жизнь, как мне помог Гоцман Машкова из «Ликвидации». Тогда сказал себе: все! Надо попробовать стать актером, не попытаюсь — никогда не прощу себе этого. Если бы в двадцать два года не поступил в театральный институт, так бы и застрял на стройке лет на тридцать. Был бы сейчас пузатым, вечно подшофе, вечно нервным прорабом или начальником участка. Но я перенаправил жизнь по другому вектору.
Подпишись на наш канал в Telegram