«Много лет я работала с архивами Любови Орловой, встречалась с теми, кто ее лично знал. В этом материале собраны редкие факты. Телеведущий Глеб Скороходов писал о детстве актрисы. Биограф Михаил Куницын прокомментировал самые распространенные мифы об Орловой. А актриса Татьяна Бестаева, работавшая с Любовью Петровной в Театре Моссовета, вспоминала о поздних годах актрисы», — рассказывает главный редактор Анжелика Пахомова.
«У Любови Петровны дома мне порой попадались в руки очень странные фотографии, которые она, кстати, никогда не выставляла на комодах, все было припрятано, — пишет Глеб Скороходов. — На одном групповом снимке какое-то лицо густо замазано чернилами. На другой карточке от ее отца почему-то осталась лишь голова, а грудь — отрезана... В метрике замазано происхождение матери, не разобрать... Все эти документы и фотографии будто бы были на всякий случай подготовлены к тому, что если кому и попадутся в руки, не расскажут всей правды. А правда в том, что отец ее, аристократ Петр Орлов, служил в военном ведомстве и имел высокие царские награды. А мать — из старинного рода Сухотиных, была в родстве с семьей графа Льва Толстого, о чем я узнал, увидев дома у Любови Петровны книгу Льва Николаевича с его собственным автографом — «Любочке. Л. Толстой». И эту книгу она показывала только своим. Однажды обмолвилась, что девочкой была на прекрасном детском балу у Толстых. Но разве о таких вещах можно было рассказывать, к примеру, на встречах со зрителями? Даже в 70-е годы Орлова избегала говорить о своем происхождении. В анкетах она всю жизнь писала: родители из служащих. Но я смотрел на Орлову и понимал: это классическое дворянское воспитание, этот дух роскошных гостиных, взыскательного светского общества, все это было впитано ею в детстве, и никакие годы советской жизни не могли это стереть.
Разговаривая с ней, а впоследствии читая ее архив, я все более и более убеждался: ее путь не только не был усеян розами, а наоборот, был трудным, каменистым... Был момент, когда кто-то попытался сбросить, казалось бы, неприкосновенную Орлову с пьедестала. Как обычно, началось все с разгромной публикации. В газете «Советское искусство» 10 июня 1938 года была напечатана заметка под заголовком «Недостойное поведение». О том, что произошло, Орлова написала в секретном письме на имя высокого начальника ЦК, копия которого сохранилась: «В резких, оскорбительных тонах газета обвиняет меня в рвачестве и даже в жульничестве. Газета пишет, что я потребовала и «ухитрилась сорвать» по 3300 рублей за каждое свое выступление в Киеве и Одессе, в то время как приказом Комитета по делам искусств установлена максимальная оплата моих концертов в 750 рублей (указаны цены 30-х годов, до денежной реформы. — Прим. ред.). В этой заметке факты не соответствуют действительности <...>. Несмотря на несправедливую, по-моему, оценку <...> моего гонорара, я все же никогда не отказывала ни одной организации, желающей меня послушать <...> выступала много раз бесплатно перед различными аудиториями, выступила также и с полным концертом бесплатно и в Одессе в пользу детей и женщин героической Испании (сбор от этого концерта был 13 000 рублей). Но я считаю, что в концерте, где обеспечен аншлаг на 15 000 рублей, несправедливо платить мне 750 рублей. <...> Я согласна выступать при такой оплате, но пусть цена билета будет установлена не в 25 рублей, а в 3 рубля, чтобы каждый трудящийся мог свободно прийти на концерт... Если я даже не права и совершила ошибку, было много путей указать мне на нее, сделать мне товарищеское замечание, а не шельмовать на страницах всесоюзной газеты. <...> Мне непонятно, почему «Советское искусство» не поместило ни одной хотя бы маленькой заметки о моей актерской работе в кино <...> ни одной строки по существу моей работы, а поместило такую резкую, несправедливую, оскорбительную заметку, дискредитирующую меня, как советскую артистку. Прошу вас рассмотреть мое письмо. 14 июня 1938 г. Заслуженная артистка Республики, орденоносец, Любовь Орлова».
Письмо это взволновало, поразило меня. Я знаю, что все эти четыре дня, которые прошли между публикацией в газете и составлением письма, она почти не спала и даже не выходила на улицу. В народе кипели страсти: «Вот ведь Орлова-то зазналась, три тыщи за концерт ей мало!» Люди ведь тогда безусловно верили газетам, и от разгромной статьи где-нибудь в «Правде» до ареста был один шаг. Любовь Петровну, видимо, спасло это письмо в ЦК. Думаю, его читал сам Сталин... Что было потом — неизвестно, но травля не имела продолжения, а вышедший на экраны фильм «Светлый путь» получил высокую оценку в правительстве и принес Орловой новые награды. Что называется, пронесло!
Конечно, общаясь с Любовью Петровной, я не мог не познакомиться и с Григорием Васильевичем Александровым. Первое время я присматривался к их отношениям, потому что много слышал о том, что они просто «удобны» друг для друга. Успешный режиссер, нашедший «свою» актрису, успешная деловая актриса, которой «повезло». Друг с другом, даже дома — обращение только на «вы». Вот люди и говорили: какая уж тут любовь? Но любовь была, я в этом уверен. Я видел, с какими горящими глазами Орлова всегда говорила об Александрове, рассказывала мне, как они ночами гуляли по набережной после съемок «Веселых ребят»... По словам Орловой, она вовсе не планировалась на главную героиню, центральным персонажем в фильме был Утесов. Но по мере того, как Александров влюблялся в нее, ее Анюта все больше выходила на первый план, так что в конце концов Утесов стал возмущаться, и расстались они с режиссером плохо. В какой-то момент Любовь Петровна подарила Александрову свою фотографию, на которой написала: «Моему обожаемому режиссеру Александрову всем сердцем благодарная актриса». Это фото всю жизнь стояло у Григория Васильевича на рабочем столе, а сейчас оно хранится у меня. Так же как и телеграммы, которые он отправлял ей, когда она находилась на гастролях. «Ленинград. Европейская гостиница. Орловой Любови. К большому огорчению, выехать невозможно. Вечером сообщу подробности фототелеграммой. Очень скучаю. Люблю. Крепко целую. Ваш Гриша». Или вот: «Киев. Гостиница Континенталь. Заслуженной артистке Орловой. Волновался отсутствием телеграммы. Оказалось, Дуня забыла передать... Надеюсь, что все хорошо. Желаю успеха. Целую. Ваш Гриша». Разве такие телеграммы будет слать «не любящий» муж?
Что касается профессии, которая действительно их роднила, здесь все было не так уж безоблачно. Это сейчас для нас их фильмы — эталон режиссерского и актерского успеха! А в те времена, когда все это снималось, Александрову с Орловой пришлось пережить немало тревожных и грустных минут. Мало кто знает, что между успешными фильмами «Светлый путь» и «Весна» «проскочила» еще одна картина, которую зритель никогда не увидел. В 1943 году, в разгар войны, на Бакинской киностудии они буквально за несколько месяцев сняли полноценный фильм под названием «Одна семья». «В городе была паника, все уезжали, кругом шли военные действия, а мы с Гришей не выходили из киностудии ни днем ни ночью, — рассказывала мне Любовь Петровна. — Работали чуть ли не сутками, лишь 2—3 часа оставляя на сон! Нам казалось, что эту картину ждут...» Но история о военном романе азербайджанского бойца и русской девушки почему-то легла на полку. «Я не знаю, где сейчас этот фильм, сохранился ли он...» — с горечью говорила Орлова. Чудом мне удалось этот фильм разыскать в Госфильмофонде. Там я нашел и документ, который вынес приговор картине. В решении цензуры было написано: «Фильм слабо отражает борьбу советского народа с немецкими оккупантами». Вот и все...
Страшно даже представить, что такая судьба могла постигнуть и «Веселых ребят»! Мне удалось разыскать документы, где зафиксированы обсуждения после первых просмотров фильма «наверху» в 1934 году, за несколько месяцев до выхода картины на широкий экран. Наткнувшись в архиве на эти записи, я сообщил Орловой и Александрову. Они тут же попросили меня приехать к ним на дачу, встретили нетерпеливо: «Ну, читайте, читайте! Вы не представляете, как у нас тогда поджилки тряслись, что будет с картиной!» Я долго зачитывал прения цензуры на тему, что картину нужно «сократить», порезать, что там много лишнего и возмутительного для советских людей. И в конце — спасительные слова Максима Горького: «Не нужно ничего сокращать! Талантливая, очень талантливая картина! Сделано смешно. Смотрится весело... До чего хорошо играет эта девушка, очень хороши сцены с животными. А какая драка! Нужно ставить веселые вещи. А то ведь все скука...» Горький имел тогда огромный вес в творческой среде — вот его и послушали.
Так получилось, что последний телефонный звонок Любови Петровны был мне как раз по этому поводу. Она просила приехать на киностудию, где Александров сам снимал документальный фильм о ней, и рассказать, как Максим Горький спас фильм «Веселые ребята»... Позже я узнал, что в это время Орлова была уже неизлечимо больна, о чем она сама не подозревала, зато знал Григорий Васильевич. И он каждый день говорил ей, которой и жить-то осталось несколько недель: «Сегодня ты выглядишь гораздо лучше!» Он же понимал, как это для нее важно — хорошо выглядеть! До самого последнего дня, несмотря ни на болезни, ни на возраст...
Кстати, насчет точного возраста Орловой. Дата ее рождения — тайна, покрытая мраком. Когда я еще не был знаком с Любовью Петровной, Фаина Георгиевна Раневская рассказывала мне о ней: «Любочка, не будь дурой, скостила себе десять лет, получая новый паспорт». Имелись в виду 30-е годы, когда советским гражданам выдавали новые паспорта и возраст туда записывали со слов самого человека. Раневская всерьез уверяла меня, что в «Веселых ребятах» Орловой 42 года. Не знаю, правда ли это... Но я и сам заметил, что в этом фильме она выглядит уже довольно взрослой женщиной. А вот в следующих своих фильмах Орлова смотрелась все моложе, все лучше... Ходили слухи о ее многочисленных пластических операциях, но я доподлинно знаю только об одной, у популярного тогда хирурга Шмелева. Об Орловой вечно ходили какие-то мифы. Что она по многу часов делает грим, скрывая морщины, а при общении с журналистами прячет лицо под густой вуалью. Что она даже дома ходит в перчатках, потому что руки выдают ее возраст. Что она холодна в обращении, как королева... И так далее, и так далее... Но ни перчаток, ни вуалей, ни тонн грима не было. Все годы нашего общения я видел перед собой очень естественную, вежливую, теплую и красивую женщину. В которой просто чувствовался аристократизм...»
Когда было принято решение снимать первую отечественную звуковую кинокомедию — «Веселые ребята», сразу же началось противостояние Александрова с исполнителем главной роли Леонидом Утесовым, которого поддерживал композитор картины Исаак Дунаевский. Они лоббировали на роль Анюты свою питерскую коллегу Клавдию Шульженко — молодую, яркую и... очень сексуальную. Мужчины от нее сходили с ума! Голубоглазая блондинка, она первая стала выступать в платьях выше колен, обтягивающих фигуру. Была восходящей звездой, к тому же великолепно пела. Однако Александров на пробах Шульженко забраковал. И начал поиск подходящей артистки. По одной версии, в этот момент на пробы пришла опереточная певица Люба Орлова. Но Александров с ней даже не познакомился: его ассистент, заметив у Орловой изъян — родинку на лице, отправил ее восвояси. Но фотография в картотеке осталась, ее-то и выудил из пачки Александров. Другая версия — Александров увидел ее в Музыкальном театре имени Немировича-Данченко исполняющей главную роль в оперетте «Перикола» и пригласил на концерт в Большой театр. Потом они гуляли всю ночь, и для Орловой, по ее собственному выражению, «все было кончено», она влюбилась. Как бы то ни было, свой шанс Любовь Петровна не упустила.
Сейчас уже все забыли, с чего начинала Любовь Орлова. У меня же хранятся редчайшие старые пластинки, где она исполняет романсы. Лирико-колоратурное сопрано, серьезный репертуар — вот чем она занималась до 1931 года, пока не встретила Александрова. До этой встречи Орлова во всех смыслах этого слова была другим человеком. Но Александров имел четкое представление о том, какой должна быть кинозвезда. Сразу поставил Любови Петровне два условия: из природной шатенки она навсегда превращается в яркую блондинку. И делает себе фарфоровые зубы — для блистательной белозубой улыбки. Не мешало бы и похудеть. Со своим ростом 158 сантиметров Орлова в кадре «Веселых ребят» смотрелась полноватой.
Со временем все условия Александрова она выполнила. А главное, роль Анюты исполнила так, что Утесов только после выхода картины обнаружил, что он здесь не главный. А тут еще Орлова за этот фильм получила звание заслуженной артистки РСФСР, а он — только поощрение в виде фотоаппарата. Говорят, что Сталин недолюбливал Утесова, и когда видел, ворчал: «Опять этот хрипатый? Ну его!» Но на Сталина обижаться было бесполезно, глупо и опасно. Так что Леонид Осипович обиделся на Александрова, причем на всю жизнь. Он не понимал до конца, что основная причина его оттеснения на второй план не происки режиссера, а появление невиданного, абсолютно нового для СССР западного лица! Именно так воспринималась Орлова...
С первой же картины про нее стали ходить совершенно фантастические слухи. Что она сбежала из-за границы «от буржуев», что ей на самом деле 45 лет... Наконец — что она любовница Сталина. В последнее многие верят до сих пор. Но я тщетно искал подтверждение этому в архивах. Документы говорят об обратном: Любовь Петровна только раз в жизни виделась со Сталиным, в 1935 году.
Есть свидетельства, что, посмотрев картину «Веселые ребята», Сталин сказал: «Ах, как хорошо, словно месяц в санатории побывал, как я смеялся». Первая звуковая кинокомедия, в которой к тому же звучит джаз! И джаз, и сама картина были на волне успеха. Александрова, Орлову и других деятелей культуры пригласили на прием в Кремль. Для Александрова такая среда была привычной: он и до этого общался со Сталиным, советовался с ним, лично заряжал для него в киноаппарат бобины с фильмом «Веселые ребята». Орлова же на этом приеме впервые познакомилась с вождем. Его первая реакция при виде ее была: «Такая маленькая? И бледная...» (Кстати, это ли не лучшее подтверждение, что Александров умел буквально преображать актрису светом?)
— Вас что, товарищ Александров не кормит? — продолжил Сталин.
— Как же, кормлю, Иосиф Виссарионович, — поспешил вмешаться в беседу Александров.
— Вы ее хорошо кормите, а то я вас повешу, — строго сказал вождь.
— За что, товарищ Сталин? — испугалась Орлова.
— За шею.
Традиционный черный юмор Сталина потряс актрису, она не нашлась что ответить.
Тогда он смягчился:
— Ну хорошо, Любовь Петровна. Какие у вас ко мне будут вопросы, пожелания?
— Я хочу знать о судьбе моего первого мужа.
— Вам сообщат.
Ее первого супруга, чиновника Андрея Берзина, арестовали еще в 1930 году. С тех пор контакты с ним прервались. А с Александровым Орлова расписалась только в 1937 году, когда давно перестала ждать из мест не столь отдаленных первого мужа. Но о судьбе его, как видно, беспокоилась, если потратила на него единственное «желание». Ее просьбу Сталин выполнил. Через какое-то время Орлову вызвали на Лубянку и сообщили: «Ваш муж сейчас в лагере. Если хотите, мы можем вас воссоединить. Желаете поехать к мужу?» С тех пор Любовь Петровна не рисковала наводить справки о Берзине, враге народа. Кстати, после освобождения он уехал в Латвию, где умер от тяжелой болезни. В общем-то его и отпустили домой умирать... Орлова, увы, даже при своей славе ничем не могла ему помочь. Над ней самой висел «топор». Жена «врага народа», она еще и в 1932 году жила в гражданском браке с подданным Германии. После того как в Германии к власти пришли нацисты, он вынужден был уехать, Любовь Петровна же «вовремя» стала женой известного режиссера. Думаю, если б не это, ее было бы уже не спасти...
Так откуда же взялись слухи о ее задушевных разговорах по телефону и тайных встречах со Сталиным? Видимо, из-за его фанатичной любви к фильму «Волга-Волга», вышедшему в 1938 году. Вождь действительно обожал этот фильм и даже отправил одну копию Рузвельту в 1943 году. Рузвельт задумался... Нанял переводчиков, чтобы вникнуть: какой знак от Сталина зашифрован в этой комедии? В конце концов нашли фразу: «Америка России подарила пароход: с носу — пар, колесы сзади и ужасно тихий ход...» Рузвельт понял: не иначе как Сталин намекает на скорейшее открытие «второго фронта»! Вождь же, скорее всего, просто хотел, чтобы «Волгу-Волгу» увидели за границей.
Орлова же ничего не испытывала к этому человеку, кроме неприязни. И после того, первого раза постоянно отклоняла приглашения на кремлевские приемы: то отвечала, что больна, то срочно уезжала на гастроли... Есть свидетельство ее внучатой племянницы, Нонны Голиковой, которая сидела с актрисой за одним столом, когда по радио прозвучала весть: Сталин умер. «Наконец-то этот мерзавец сдох!» — отчетливо проговорила Любовь Петровна. Но от мифа о дружбе со Сталиным Орлова так и не избавилась.
Как и от подозрений в работе на КГБ. Мол, было найдено ее удостоверение «Почетный чекист». Но дело в том, что всем народным артистам постоянно присваивались какие-то такие звания: то почетный чекист, то почетный тракторист, то почетный ткач и так далее. Правда, во время войны Орлова получила звание полковника. Но это для того, чтобы беспрепятственно перемещаться по войскам со своими духоподъемными концертами. Делать на этом основании выводы о «вербовке» не стоит. Самый серьезный аргумент в пользу такой версии, по мнению некоторых современников, да и потомков, — это что Орлову с Александровым выпускали за рубеж. Из документов, сохранившихся телеграмм и официальных писем следует, что Любовь Петровна была за границей всего 14 раз. В основном они с Александровым ездили к другу семьи Чаплину. Я знаю женщину, отец которой, сотрудник госбезопасности, сопровождал их в таких поездках. Эта женщина узнала его на фотографиях с международного кинофестиваля 1947 года. А было известно, что в этом году ее отец был направлен за границу по особому заданию. Его-то он, видимо, и выполнял рядом с Орловой и Александровым. Но зачем он был бы нужен, если бы они сами работали на известное учреждение?
Ну и наконец, распространен миф, что Орлова при смене паспортов скостила себе десять лет. Это придумала Фаина Раневская. Как и многое другое.
Фаина Георгиевна близко подружилась с Любовью Петровной после съемок фильма «Весна». Между ними действительно сразу сложились теплые отношения — при всей сложности характера Раневской. Как-то произошла история. Поссорившись на гастролях театра с местным администратором, Раневская сказала: «Я отказываюсь выходить на сцену, пока администратор не поставит мне клизму». Ей не понравилась гостиница, возмутила плохая организация в театре, и она решила этого администратора проучить. Мол, ставь мне клизму — или спектакль будет сорван. Тот в ужасе побежал в грим-уборную к Орловой, она пришла к Раневской и спокойно, по-деловому предложила:
— Хотите, я вам сама поставлю клизму?
— Нет, спасибо, не надо!
В общем, спектакль состоялся...
Необъяснимо, почему в голове Раневской все время рождались самые удивительные вещи про Орлову. Чего, например, стоит байка, что Любовь Петровна летает за новыми перчатками в Париж? «Если бы Люба знала все, что говорит за ее спиной Раневская, она бы отказала той от дома!» — сказала мне как-то внучатая племянница Орловой. Но я-то думаю, что она все это знала. Просто воспринимала Фаину Георгиевну такой, какая она есть.
Может быть, Фаине Георгиевне не давали покоя коллекции хрусталя, шубы и драгоценности Орловой? «Люба — мелкобуржуазный элемент! — говорила знакомым Раневская. — У нее такое количество нарядов в шкафу, что моль там просто не может повернуться!» При этом сама годами жила на даче сестры Орловой во Внукове и с удовольствием принимала в подарок вещи, привезенные Орловой из-за границы. Фаина Георгиевна в них тоже знала толк, любила шляпки.
Дача Орловой и Александрова действительно была полна произведений искусства. Там имелась картина Модильяни, керамика Фернана Леже, работы Пикассо, уникальные автографы Шаляпина, Толстого, Чарли Чаплина, подарки и сувениры, которые хозяева привозили со всего мира. Не говоря о великолепном мейсенском сервизе и серебряных ложках. Но в доме все было со вкусом — перебора не чувствовалось. Изящные, красивые вещи... На камине, кстати, стоял парусник.
Было в доме немало вещей, сделанных руками Орловой. Это и ламбрекены, и шторы, которые она сама шила. А спинку кровати Орлова обтянула ситцем от Лоры Эшли, знаменитого британского дизайнера, вот за этим материалом она летала в Лондон, это правда.
Просто когда-то Любовь Петровна твердо приняла решение — жить достойно. И не Александров, а она зарабатывала огромные деньги, обеспечивая многочисленных родственников. Когда Сталин давал творческой элите земельные участки во Внукове, Любовь Петровна получила два — для себя и для семьи сестры. Начала строить дачу... Деньги на ее строительство шли немереные, поэтому она соглашалась давать концерты на стадионах, куда только не ездила. И за Орловой повсюду возили копию пушки из фильма «Цирк», на которой она, «диги-диги-ду», плясала два десятилетия, почти до пятидесяти лет! И пела колыбельную изрядно подросшему негритенку — Джим Паттерсон (который и был кинематографическим сыном, а потом вырос и стал поэтом) ездил с ней. Все это было! И была статья в «Советском искусстве» в 30-е годы под заголовком «Недостойное поведение», где Орлову упрекали в «буржуазной» любви к большим гонорарам. Но ведь она не крала, а зарабатывала деньги! При этом нужно было соответствовать образу. Орлова одевалась у лучших портних, каждый день делала прическу... На это тоже нужны деньги.
Надо сказать, так много работать ей было нелегко. Недаром Сталина беспокоила ее бледность. Орлова действительно была нездорова. С юности страдала от двух тяжелых недугов. Первый — заболевание поджелудочной железы, которое и заставляло ее всю жизнь соблюдать строгую диету. Любовь Петровна стеснялась об этом говорить, поэтому считалось, что она все время худеет. На самом деле жирная или острая пища могла стать причиной страшных болей. Вторая проблема — миньера, светобоязнь, заставлявшая Орлову на все гастроли возить плотные шторы. Она не выносила яркого света, громких звуков... Как же она работала под лучами софитов? На силе воли! И надо сказать, не все поездки приносили ей заработок. Сколько их было «по заданию партии». Особенно в 30-е годы, в разгар индустриализации. У меня сохранилась уникальная газетная вырезка, где Орлова вспоминает о том, как «гастролировала» по заводам и фабрикам в 1936 году: «Зимой 36-го года состоялось несколько наших концертов в Челябинске. Я выступала на тракторном заводе. И вот после выступления подошла группа рабочих из литейного цеха. Они решили вместо установленных 10 тысяч к следующему концерту сделать 12 тысяч поршневых колец. Надо понимать, что тогда все только начиналось, завод только построили, это было очень тяжело. На несколько дней я уехала в Магнитогорск, там выступала перед металлургами. А когда вернулась в Челябинск, литейщики подарили мне кольцо, оно было 12 374-е. Этот подарок у меня сохранился на всю жизнь!»
Еще одно воспоминание свидетельствует о том, как Орлова готовилась сыграть ткачиху в фильме «Светлый путь»: «Прежде чем сняться в роли Тани Морозовой, я практически освоила профессию ткачихи. Наша съемочная группа выезжала в крупнейшие центры текстильной промышленности — Ногинск и Иваново. Мы бывали там в цехах, на квартирах у работниц, в столовых и красных уголках. Но самым сложным было для меня подготовиться к сцене, где Таня две минуты работает с ткацкими станками, устанавливая рекорд. Если бы я непрофессионально подошла к станку, неуверенной рукой зарядила нитку, неправильно взялась бы за пусковой рычаг, все это заметили бы профессионалы, которых в стране немало. И вот, чтобы ни одна из зрительниц не могла сказать, что это «только кино», я в течение многих недель занималась изучением ткацкого станка и даже сдала норму на квалификацию ткачихи. Для этого я училась в Московском текстильном институте, практиковалась на Глуховской фабрике. Со мной занималась опытная ткачиха Варвара Петровна, фамилия которой тоже была Орлова... Ткачихи мне говорили: «Люба! Если тебе не повезет в кино и не будет работы, приходи к нам на фабрику. У тебя получится!»
В фильмах «Светлый путь» (1940 г.), «Весна» (1947 г.), «Встреча на Эльбе» (1949 г.) мы еще видим лицо Орловой до пластических операций. В 60-е годы она обратилась к услугам эстетической медицины. Да, она действительно делала пластику. Но не так много, как про нее рассказывают, и не за счет Чаплина (это еще один миф). И вообще, не за границей, а на родине. У нее, видимо, была одна круговая подтяжка и одна пластика век. Это то, что удалось доподлинно установить. Мало того, Орлова пользовалась простыми кремами фабрики «Свобода», она их очень любила, сама с чем-то смешивала... Для нее было очень важно следить за собой. В своем спектакле «Милый лжец» Орлова со сцены произносила слова: «И мне никогда не будет больше 39 лет, ни на один день!» Такой вот была и сама Любовь Петровна. Снимаясь в фильме «Скворец и Лира», где в 72 года она играла молодую героиню, Орлова надорвала организм. У меня хранится ее фотография буквально за два месяца до смерти. Вы знаете, это другое лицо, усталое, надломленное... Были ли у нее силы думать об архивах, о том, что останется после нее? Думаю, нет. По словам Нонны Голиковой, внучатой племянницы, ее завещание звучало примерно так: «После меня — хоть потоп!» И «потоп» случился: Александров повторно женился. Он был вынужден сделать это, поскольку сам был уже очень больным человеком, ему нужен был уход. Внук распродал значительную часть архивов, дом Орловой не сохранился... Я жил в этом доме, когда Гриша, внук, собрался его продавать. Никто не хотел покупать — дорого. Я не спал ночами, думая, как же сделать, чтобы здесь был музей? Как все сохранить? Дом, словно предчувствуя, что решается его судьба, «плакал» — с потолочных перекрытий вдруг потекла вода... В результате нашелся человек, который все купил и все перестроил. «Дом-призрак» Любови Орловой существует на фотографиях, но по факту его больше нет.
Потрясает мистическая история, связанная с теплоходом «Любовь Орлова». Это был круизный двухпалубный стометровый лайнер, построенный в 1976 году по заказу СССР на югославской верфи. По иронии судьбы первый капитан судна носил фамилию Александров. Гостем на новом теплоходе был тот самый Джим Паттерсон, сыгравший негритенка в фильме «Цирк». Актер читал свои стихи и дарил свои книжки с автографом... Так и бороздила «Орлова» моря и океаны долгие годы. Но время шло, советская эпоха закончилась, судно приватизировали, у него появился хозяин, который сдавал «Орлову» в аренду, а в 1999 году продал американской круизной компании. Когда пришло время списывать теплоход, прослуживший более трех десятков лет, то начались чудеса. 23 января 2013 года из канадского порта Сент-Джонс буксир потащил «Любовь Орлову» в последний путь к берегам Доминиканской Республики, где теплоход должны были разрезать на металлолом. Но на второй день разразился шторм, трос порвался, и «Орлова» скрылась из виду. Без команды, без опознавательных огней корабль-призрак отправился в самостоятельное плавание по Атлантике. Куда именно — никто не знал. Многие считали, что на дно. Через месяц свободного дрейфа судно засекли американцы. Поймали, привязали, снова хотели отправить на лом. Но... трос опять оборвался — и «Любовь Орлова» уплыла! До сих пор о судьбе корабля ничего не известно. Да и о личной жизни Орловой до сих пор ходят легенды, ведь она делала все, чтобы в память о ней остались только фильмы. «Мое творчество известно всем, моя личная жизнь не касается никого», — говорила актриса.
В те годы в Театре Моссовета были три примы, три глыбы, три актрисы планетарного масштаба: Фаина Раневская — Любовь Орлова — Вера Марецкая. С Фаиной Георгиевной у меня сразу же сложились теплые, дружеские отношения. Хотя вся наша молодежь ее побаивалась. Она умела как следует приложить. Во время репетиции «Странной миссис Сэвидж» я стала свидетелем инцидента с Ией Саввиной, которая, несмотря на молодой возраст, вела себя очень заносчиво. Обычно Раневскую старались не трогать, давая ей определенную свободу. А Ия Саввина несколько раз позволила себе возразить ей, делала замечания, спорила... Раневская слушала ее спокойно, с достоинством. А потом громко сказала: «Теперь я понимаю, почему в Москве плохо с домработницами. Все они работают в Театре Моссовета!» Возникла неловкая пауза, после этого Ия уже ничего не говорила. А через какое-то время она нашла в себе силы подойти к Раневской и извиниться. И после этого они стали очень тепло общаться.
Ко мне же Фаина Георгиевна была великодушна. Когда я получила звание заслуженной артистки, она передала для меня коробочку с серебряными приборами — зеркальцем, расческой, пудреницей. А на коробке надпись: «Танюшу милую поздравляю, крепко обнимаю, желаю, желаю, желаю... Ваша Раневская». Фаина Георгиевна всегда обращала внимание на мой внешний вид. Однажды она заинтересовалась цветом моего лака для ногтей — это был «цикламен», этот цвет она обожала. Я ей раскрыла секрет, что покупаю сапожную краску в киосках со шнурками и потом перемешиваю ее с лаком, придавая ему глубокий оттенок и прочность. Фаина Георгиевна пришла от этой идеи в восторг, и с тех пор я ее всегда этим лаком снабжала. Кстати, не приведя руки в порядок, Раневская из дому не выходила. И у нее были очень красивые, тонкие пальцы...
Конечно, у Фаины Георгиевны было множество странностей, похожих на капризы, но для нее это было очень важно. Раневская не выносила, чтобы менялся привычный ей состав актеров в спектакле — никаких новых вводов, никаких замен... Ее вообще выводили из равновесия любые мелочи. Например, однажды костюмерша, которая ее всегда одевала, не пришла и вместо себя прислала девочку. Фаина Георгиевна начала нервничать. Стала ей задавать вопросы: «А вы еще не замужем? Ну, значит, вы еще не знаете этот ужас! Когда меня лишали невинности — это было в Одессе, — я так кричала, что позвали городового!» Она очень громко это рассказывала, так что во всех гримерках люди падали от смеха, а бедная девочка мучительно краснела...
Раневская по праву считалась примой театра, но, к сожалению, с ней не всегда поступали справедливо. В 1965 году театр выпустили на настоящие заграничные гастроли, в Париж! Это было потрясающее событие для нас. Везли несколько спектаклей, в том числе и «Дядюшкин сон», где главную роль играла Фаина Георгиевна. Но бывшей жене главного режиссера Завадского — Вере Марецкой — тоже ведь хотелось в Париж! И она быстро ввелась в спектакль на роль Раневской. Это и самой Вере Петровне далось нелегко, ей в Париже во время одного спектакля даже пришлось вызывать скорую. Она нервничала, иногда путала текст... Однако целью Марецкой было не столько сыграть спектакль, а увидеть Париж. В этом городе мы все посходили с ума от изобилия товаров, да и от щедрости парижан. Местные чемоданами приносили вещи из дома, просили: «Пожалуйста, возьмите! Мы просто задыхаемся от лишних вещей!» Но с нами еще в Москве провели беседу: никаких подарков не брать, всем отвечать, что в Советском Союзе все есть! Также нам запретили приближаться к районам, где находились всякие злачные места — пабы, ночные клубы... Ростислав Плятт, выслушав этот запрет, сразу же подмигнул Геннадию Бортникову. Бортникова тогда в рецензиях называли «русский Жерар Филип» — он был невероятно красив, его приглашали в посольство, его увозили куда-то журналисты... А поскольку тогда несколько артистов (правда, балетных) сбежали за границу, приставленный к нам человек из органов боялся, как бы Гена не поступил так же. Но за Бортниковым он не мог уследить, они вместе с Пляттом умудрялись всех обмануть и исчезнуть, а потом выяснялось, что они познали все прелести ночного Парижа. Мы им страшно завидовали! Нас, молодых, разбивали на пятерки и водили строем только по тем улицам, где можно было...
Тем временем взбешенная Фаина Георгиевна из Москвы написала Завадскому очень резкое письмо. Мол, ей «насрать на Париж, но за театр обидно», и вообще — она увольняется. К счастью, свою угрозу Фаина Георгиевна не исполнила. Мы с ней еще шесть лет играли в спектакле «Странная миссис Сэвидж». А в 1972 году она отдала эту роль Любови Орловой. Почему? Просто хотела помочь. Раневскую и Орлову связывала нежная дружба много лет. Орлова называла Раневскую: «Мой добрый фей!» А Раневская говорила про Орлову: «Сказать, что Орлова добра, это значит назвать Толстого «писателем не без способностей»...» Фаина Георгиевна видела, что Любовь Петровна в театре занята мало и по-настоящему нуждается в работе, и она лично передала ей эту роль. Правда сначала Любовь Петровна чуть было не отказалась, испугавшись возрастного образа:
— Но ведь у миссис Сэвидж столько детей, и они такие взрослые!
— Что вы, Любочка, они все приемные! — успокоила ее Раневская.
Так у меня и у других актеров, игравших в этом спектакле, появилась возможность ближе узнать Любовь Петровну. Удивительная оказалась женщина! Раньше-то мы видели ее только мельком. Легкой походкой Орлова проносилась по коридору, как чудо, как ангел... И за ней шлейфом тянулся аромат... Мужчины говорили: «О, здесь проходила Орлова! Узнаем ее по несоветским духам!»
Когда я познакомилась с Любовью Петровной, многочисленные мифы, которые я слышала о ней, стали постепенно рушиться один за другим. Вопреки всеобщему мнению, она не страдала звездной болезнью, не сидела на жестких диетах и не была сказочно богата... Да, ее привозил водитель на принадлежащем ей автомобиле. Ей платили 250 рублей в месяц, притом что ставка начинающей актрисы Театра Моссовета была 75 рублей, а опытной — от 120... Но наряды Любови Петровны, привезенные из-за границы, явно стоили дороже. Обычно Орлова появлялась в театре в хорошем твидовом костюме, с ниткой жемчуга на шее, иногда на ней была еще какая-нибудь шляпка. И все же, собираясь на кинофестиваль в Америку, она поняла, что ей совершенно нечего надеть. Нет достойных вечерних нарядов. В конце концов Любовь Петровна поступила как все советские актрисы, собиравшиеся за границу, то есть обратилась в Дом моды на Кузнецком Мосту. Тем более она дружила с главным художником Верой Араловой. Прямо в театр для Любови Петровны привезли и шубы, и шелка, и драгоценности. Но по возвращении Орлова, как Золушка, все это вернула.
Это было время, когда Любовь Петровна почти перестала сниматься в кино и уже не стремилась туда — из-за возраста. Поэтому и пришла в театр. Но и там ей нужно было месяцами ждать, чтобы хоть что-нибудь предложили. В директорате с Любой особенно не церемонились. Под нее не искали пьес, не носились с идеей: «А что Орлова у нас сыграет?» Более того, ее могли и снять с роли. Например, она какое-то время играла в пьесе «Нора», но было решено, что эту роль передадут Ие Саввиной, потому что Любовь Петровна уже не подходила по возрасту... Можно только представить, что при этом пережила Орлова, панически боявшаяся старости! Но она нашла в себе силы поступить достойно. Спокойно согласилась на замену, а когда у Саввиной состоялась премьера, даже прислала ей букет...
Я думаю, основная причина, почему у Орловой не было ролей, это то, что в театре все решала Марецкая. А Веру беспокоила бешеная популярность Орловой. На Орлову шли — людям хотелось просто посмотреть на кинозвезду вживую. Когда у Орловой был первый ввод в «Странную миссис Сэвидж», то при ее появлении на сцене пришлось остановить действие: зрители хлопали несколько минут! Марецкой не нужна была такая конкурентка. А вот Завадский Любовь Петровну очень ценил. Ведь он понимал, что Орлова — это козырь театра. В том числе и в деле выбивания всяких благ. Даже для того чтобы театру выделили, например, еще одну телефонную линию, приходилось куда-то идти. Или накапливались заявки от актеров, которым совсем негде было жить. Нужд было много, Юрий Александрович очень трепетно к этому относился. И в какой-то момент собирал «тяжелую артиллерию»: Орлову, Плятта, Марецкую. Любовь Петровна беспрекословно шла, она здорово умела очаровывать чиновников, Плятт же надевал все свои ордена. Они старались не для себя — для других. Я сама получила свою первую в жизни квартиру от театра. А Орлова была так скромна, что стеснялась просить за себя. Однажды на гастролях, обнаружив в своем номере люкс ярко-рыжие шторы, она достала из чемодана черные и попросила костюмера: «Помогите повесить, пожалуйста!» Оказалось, Любовь Петровна не переносит яркие цвета. От этого у нее кружилась голова. Недаром она носила одежду пастельных тонов. Но Орлова не решалась попросить о том, чтобы ей подготовили номер с темными шторами. Боялась, что сочтут за каприз.
А как скромно она держалась на репетициях! Как мышка. Режиссер «Странной миссис Сэвидж» Леонид Варпаховский предупреждал: «Я режиссер-бухгалтер!» Он буквально по сантиметрам высчитывал, в каком месте сцены в какой момент должен оказаться актер, и по секундам — в какой момент следует произнести какую реплику... И Орлова, как послушная девочка, это все приняла и только старалась запомнить, где нужно встать и когда что сказать. Было очевидно, что Любовь Петровна — прежде всего актриса кино. В театре ей приходилось трудно. Она боялась забыть текст. А если актеры переставляли слова местами, Орлова терялась и смотрела на партнеров. Но в конце концов Любовь Петровна освоилась с ролью и даже поменяла ход всего спектакля. При Раневской мы играли ее детей энергично, нагло, охотились за ее деньгами... А Орлова играла свою героиню так деликатно, выглядела такой хрупкой, что и мы вынуждены были смягчиться. Да и вообще, мама наша резко помолодела — по сравнению с Фаиной Георгиевной лет на двадцать. У Любови Петровны были изящные костюмы, модный паричок...
Но и на этом Орлова не остановилась. Она ввелась в пьесу под конец сезона, а потом театр ушел на летние каникулы... И вот наступила осень, труппа снова собралась. Посмотрев на Любовь Петровну, я обомлела: она явно выглядела теперь моложе меня, игравшей ее дочь! У нее не просто ухоженное, как раньше, а уже абсолютно гладкое, подтянутое лицо. Конечно, в удобный момент я спросила у нее:
— Любовь Петровна, что вы делаете, чтобы так хорошо выглядеть?
— Я много гуляю у себя на даче, дышу свежим воздухом...
Но я знала, что как раз до этого Орлова отлучалась за границу, и говорили, что она там сделала пластическую операцию. Кстати, в театре никто не знал, сколько Любови Петровне лет. Только приглядевшись к рукам Орловой, можно было определить, что ей уже, видимо, не сорок пять. Поэтому она часто носила перчатки. А так все было идеально — талия, фигура... Знаете, она была женщиной вне возраста. Я несколько раз просила Любовь Петровну, чтобы она мне рассказала свою диету. Тем более что однажды после спектакля она намекнула: «Таня, вы так прекрасно смотритесь на сцене, вам не надо полнеть...» А через несколько дней ко мне подошла наша актриса Серафима Бирман и гаркнула: «Ну ты и поправилась!» После чего я поняла, что имела в виду деликатная Орлова... Любовь Петровна говорила, что диеты никакой особенной нет. И действительно, когда у нас организовался банкет после юбилейного спектакля, на него Орлова пришла со своими пирожками. Каждый принес то, что приготовил дома. И за столом Любовь Петровна попробовала все, ни от чего не отказалась! А на гастролях в Болгарии, когда мы с ней и Ией Саввиной оказались за одним столом, она угощалась мясом, сыром, овощами и запивала все это вином.
Вообще, самое главное, чему я научилась у Любы, — это всегда, всегда следить за собой! Во всех смыслах. Никто и никогда не видел Любовь Петровну одетой в домашнее. А ведь мы жили с ней на гастролях бок о бок. Ее прическа уже в 8 утра, когда мы спускались на завтрак, была безупречна, локон к локону! Впрочем, я не уверена, что когда-либо видела ее настоящие волосы, а не парик. А еще Орлова никогда не повышала голоса. У нее была потрясающе чистая русская речь, без слов-паразитов. И она всем без исключения говорила «вы». Но главное даже не это. Просто Орлова была преисполнена чувством собственного достоинства. Как это объяснить? Ну, вот я никогда не видела, чтобы она теряла время попусту, болтала с кем-то... Она появлялась, работала и уезжала! И все время прямая спина, красивые жесты, какая-то осмысленность всего, что она говорит и делает.
Никто, не наладив контакта с Марецкой, не мог спокойно работать в Театре Моссовета. Однажды она заболела, и ее роль в спектакле «Госпожа министерша» сыграла актриса из второго состава — Ольга Якунина. И сыграла так, что про нее заговорили и даже написали в газетах. После чего Марецкая стала Якунину зажимать, отняла у нее даже маленькие роли... К счастью, поначалу мне самой удавалось сохранять с Верой Петровной хорошие отношения. Но и я в конце концов попала под «царскую немилость». С нашим театром какое-то время сотрудничал болгарский театровед и писатель Любен Георгиев. У Веры Петровны с ним были какие-то полуигривые отношения: она любила, чтобы за ней поухаживали молодые люди, сделали ей комплимент. А тут этот писатель влюбился в меня. И тогда Марецкая резко ко мне поменяла отношение. На репетициях, на спектаклях я ей теперь все время мешала: «Не туда встала, не туда села!» Потом она придумала историю, будто бы я претендую на какую-то ее роль... Сложная она была женщина и, к сожалению, далеко не всегда объективная. Так получилось и с их сыном, Евгением, который пришел в наш театр режиссером.
Ему поручили ставить спектакль к партийной дате. В этом спектакле оказался занят буквально весь коллектив. Но ставил Завадский-младший мучительно долго, целый год! Мы уже начали тихо ненавидеть эти репетиции. Раневская, которая в спектакле занята не была, как-то сострила: «Хорошо, что он не ставит «Сагу о Форсайтах», а то на это ушли бы десятилетия!» Было видно, что сыну Завадского работать в театре сложно, но родители делали вид, что все хорошо. Понять их можно... Надо сказать, что, когда дело касалось интересов Веры Петровны, интересы искусства отступали на второй план. Ну а Завадский был у нее под каблуком, даже когда они как муж и жена расстались и стали жить отдельно.
Словом, неудивительно, что когда после нашей с Верой Петровной ссоры я совершила ряд проступков — два раза не пришла на спектакли, в которых играла эпизоды, — меня уволили. На собрании месткома были зачитаны все мои прегрешения за десять лет работы, после чего я смогла только сказать: «Меня, наверное, следует расстрелять!» Расстроенная, вышла из театра и тут же была встречена человеком из органов, который стал меня утешать и пообещал помочь восстановиться. Но с тем, чтобы я доносила в органы на корифеев нашего театра: на Орлову, Плятта, того же Бортникова. Я была в шоке! Так вот, значит, как поступают с заслуженными и народными! Вешают им ордена на грудь, прославляют, но следят за ними!
Целых полгода я жила как в аду! На меня морально давили, постоянно звонили, уговаривали сотрудничать. Я была в ужасе, казалось, что жизнь закончилась. Но тут мне повезло! Сорвались заграничные гастроли театра, и поэтому, видимо, я им больше была не нужна. От меня отстали. А в театре меня в результате восстановили. На мою защиту встали как раз старики — Плятт, Ирина Сергеевна Вульф. Когда другие актрисы начали претендовать на мои роли, Вульф сказала: «Я никому их не отдам, пока Таню не восстановят!» Мэтрам удалось убедить местком, что если актриса хорошо играет, дисциплинарные нарушения ей можно простить. Удивительные это все-таки были люди...
2014—2015 годы
Подпишись на наш канал в Telegram