«Стояла страшная жара, на улице 35, а в павильоне, наверное, 60 градусов! Пять часов артисты скачут, снимается дубль за дублем... Со стороны Наташи ни слова жалобы, но в итоге ей стало плохо, вызвали скорую. Ей меряют давление, а там что-то вроде 270 на 150... Врач ей говорит: «Вас надо госпитализировать». Наташа отвечает: «Вы что? Тогда остановят съемки, я так не могу. Я сейчас отлежусь», — вспоминали в интервью прошлых лет друзья актрисы Александр Малыгин и Евгений Женин.
«Наше знакомство с Наташей вышло не очень приятным, — вспоминал Евгений Женин. — Я вместе с ассистентом режиссера фильма «Подвиг Одессы» встречал ее и Наталью Крачковскую в Одессе, в аэропорту. Наташа уже была безусловной мегазвездой, как бы сейчас сказали. За ее плечами фильмы «Здравствуй и прощай», «Одиноким предоставляется общежитие», «Осенний марафон», «Хозяйка детского дома», «Вас ожидает гражданка Никанорова»... И вот они с Крачковской прилетели. Мы втиснулись в жигуленок впятером, я — на заднем сиденье, между двумя дородными Наташами. Задаю Гундаревой совершенно невинный вопрос: «Наталья Георгиевна, вам удобно сразу на студию сейчас поехать или сначала отдохнуть?» И тут взрыв: «Да ты что, обалдел, что ли? Какая я тебе Наталья Георгиевна? Почему на «вы»? Да мы с тобой ровесники! Почему тогда Крачковской не выкаешь, ты в курсе, что она на десять лет меня старше?» В машине воцарилась звенящая тишина, только Крачковская тихо шепнула мне: «Жень, да ты не бойся, вообще-то она добрая...» Через несколько минут Гундарева действительно смягчилась, говорит: «Если есть желание общаться дальше, прошу запомнить — я для тебя Наташа!» Ну а потом достала термос, сделала глоток и передала термос мне: «На, попей кофейку!» Я тоже глотнул, мы улыбнулись друг другу и с этого момента стали друзьями. Потом нам довелось встречаться много раз, ведь я долго работал на Одесской киностудии. К тому же Наташа любила приезжать в Одессу, где у нее родственники. Уже будучи известной актрисой, Гундарева в Одессе почти никогда не останавливалась в гостинице — только у родни.
Чуть позже у нас на Одесской киностудии возникла идея — снять о Гундаревой документальный фильм (она же в то время часто снималась в Одессе, да и родственники у нее в нашем городе были, словом, для нас Наташа — своя). И я стал собирать материал, ведь сам свидетелем ее юности, конечно, не был. Фильм, к сожалению, так и не был снят. (Появилась лишь короткая, на десять минут, лента «Одесса памяти моей», где Наташа ходит по Одессе и рассказывает о своем отношении к городу.) Но то, что сама Наталья и люди, которые ее знали в юности, вспоминали, заставило меня по-новому посмотреть на судьбу этой удивительной актрисы. Да и ее столь трепетное отношение к маме, которая воспитывала дочь одна, стало для меня понятным...
Осень 1964 года. Новенький Дворец пионеров на Ленинских горах, юношеская театральная студия под названием «Театр юных москвичей». Все было обставлено очень серьезно, как в профессиональном театре. Большая сцена, вместительный зал, настоящие грим-уборные и конкурс в труппу — двести человек на место. Среди счастливчиков, которым удалось поступить, юная Наташа Гундарева. Рыжик, с веснушками. Довольно полная, а не просто пухленькая или полноватая... Из-за этого она казалась старше своих 16 лет. Но сколько же было очарования в ее озорных глазах, в ямочках на щеках, в улыбке, в грациозности ее движений... Энергетика у Наташи была бешеная, и, говорят, мальчики уже тогда за ней увивались. Хотя, по воспоминаниям студийцев, известно было одно — Наташа уже сделала свой выбор: Славик Долгоруков. В спектакле «Дикая собака Динго» он играл мальчика, в которого влюблена главная героиня. А Наташа играла... его мать. И вот на репетициях между ними, что называется, искра проскочила. Начался роман. Все было настолько серьезно, что они решили пожениться, даже колечками какими-то дешевенькими при этом обменялись.
Кто-то скажет: слишком рано. Но Наташа была из породы рано созревающих. Дома все почистит, помоет, да и готовила она уже тогда хорошо. При всей своей живости Наташа обладала каким-то поразительным уютным спокойствием. Пока не позовут на сцену — сидит в зале и вяжет, а Славик рядом. А когда ее звали на сцену — Наташа просто откладывала спицы и шла. По дороге сосредоточится, войдет в образ — и готово! (Наташа и потом, много лет спустя, так коротала изнуряющие перерывы между репетициями или съемками — вязала, сидя в костюме и гриме. И мгновенно переключалась на работу, когда ее приглашали в кадр.) В школе, на уроках домоводства, она научилась хорошо шить и в старших классах уже могла соорудить себе юбку или кофточку, и не только себе, но и подруге. И далеко не всегда — бесплатно. Наталья рассказывала: «Я поднимала петельки на чулках у девочек-подруг — это было кропотливым занятием и сложным, а я умела. За это платили по 50 копеек. А потом мама меня научила вязать, и мы с ней для соседей стали изготавливать шарфы, какие-то кофточки. Эти небольшие деньги нам помогали».
Дело в том, что жила Наташа в это время не слишком богато. Ее отец Георгий Макарович Гундарев работал на заводе малолитражных автомобилей инженером, но, разведясь с ее матерью, когда Наташе было лет десять или чуть больше, он завел другую семью и материально особо помогать не мог. Ну а мама Елена Михайловна, служившая инженером-проектировщиком в конструкторском бюро, так больше замуж и не вышла. Так что жили они на одну мамину зарплату. Наташа вспоминала: «В нашей коммуналке на Таганке теснилось 43 человека. И на всех был один умывальник. Даже чтобы просто набрать ведро воды для стирки, нужно было отстоять очередь. И вообще, места не хватало до такой степени, что порой семьи разделяла простыня на веревочке. Поэтому я еще в детстве начала мечтать: вот бы иметь свою комнату, неужели такое может быть?» (Забегая вперед, скажу, что мечта Наташи сбылась только в начале 80-х годов, когда она была уже известной актрисой и получила отдельную квартиру на Садовой-Спасской улице.)
Даже телевизора, не говоря уже об излишествах, у Гундаревых поначалу не водилось. Новые туфли купить, когда Наташа вырастала из старых, — и то проблема. Словом, мама с раннего возраста внушала ей: деньги необходимо зарабатывать. Это чрезвычайно важно, все остальное — потом. Наташа и через много лет весьма серьезно к этому вопросу относилась. Готова была довольствоваться самыми простыми условиями на работе, не требовала себе даже машины, которая привезла бы ее на съемки. (Спокойно могла и в электричке с дачи прокатиться, да еще и варенья-соленья в большой сумке привезти.) Но вот неаккуратности в денежных вопросах не выносила. Когда мы с ней подружились, она уже имела самую высокую актерскую ставку. И поди попробуй ей хоть на день выплату задержи! Наташа в таких случаях никогда не молчала. Еще она любила в жизни повторять фразу из монолога, который я написал ей для творческих встреч: «Мне с вами очень волнительно, а вы мне, пожалуйста, сумму прописью».
Я не раз задумывался: как с такой, казалось бы, «выше нормы» комплекцией Наташе удавалось быть не просто женственной и миловидной, а легкой, изящной? Знаете, есть такой тип кустодиевских женщин... Такая русская красавица, еще говорят «рязанская Мадонна». Насколько я знаю, в свое время из-за фигуры Наташа пролила немало слез. В молодости пыталась худеть: в баскетбольную секцию записалась, на лыжах бегала... Но в 80-х годах, когда мы с ней стали общаться, она уже не комплексовала из-за этого. Разве что шутила про свою внешность: мол, хорошего человека должно быть много. Не знаю, может быть, в глубине души она и опасалась, что кто-нибудь скажет: «У героини-то талии не найдешь!» Но появлялась на сцене уверенная, даже дерзкая. Такой у нее был способ бороться с комплексами, и это работало, в отличие от баскетбола и лыж. Гундарева была женщиной по сути своей, и мужики это чувствовали, увивались за ней. Никогда Наташа не оставалась незамеченной. Зайдет — все сразу смотрят на нее... Ну и чего ей было переживать? Она три раза выходила замуж, случались романы... Хотя, к сожалению, для женского счастья ей все-таки кое-чего не хватало — детей...
Я помню Гундареву, когда она еще была замужем за Виктором Корешковым. Отношения между ними со временем ухудшились, брак не сложился. Наташа знала, что Корешков увлекся известной певицей... Они на моих глазах расставались. Однажды звонит Гундарева и говорит: «Хочу, чтобы ты сегодня был в театре, у нас «Леди Макбет Мценского уезда». Говорю: «Я уже много раз видел это, чуть не наизусть помню!» — «Нет, сегодня обязательно приезжай». Прихожу и вижу нечто удивительное: Корешков в роли Сергея и Гундарева в роли Катерины не играют — они выясняют на сцене свои личные отношения, они расстаются... Нет, из ролей при этом не выходят, текста не меняют ни на йоту. Но тем, кто знал супругов лично, сразу было ясно: речь тут идет об их собственной судьбе. Ее обида, его равнодушие... Может, недаром говорят, что актеры порой притягивают к себе беду, сыграв ее на сцене?
Был еще неприятный эпизод в Наташиной жизни, когда один человек пытался стать при ней альфонсом. И не только, кстати, при ней. У других женщин ему тоже удавалось получать все что нужно. Не хочу называть имя этого давно забытого актера. Наташа, узнав все, с ним рассталась. Она умела принимать решение: раз решила расстаться — бесполезно к ней приходить, давить на жалость... Возможно, она вообще не прощала, когда ее всерьез задевали. Хотя в остальное время могла быть и доброй, и снисходительной.
А вот про Мишу Филиппова ничего плохого не могу сказать. С ним ей было лучше, чем со всеми. Это гармония, это спокойствие, понимание, дружба... Я думаю, что третий брак Наташи сложился, потому что они с Мишей оба к этому времени уже сформировались. Ни ему, ни ей не надо было ничего никому доказывать, они не конкурировали в актерском успехе, жили спокойно. И Михаил всегда заботился о ней, ведь Филиппов из тех людей, на которых можно положиться. Он был надежен, как сама Наташа...
Я не помню ни одного случая, чтобы Гундарева кого-то подвела. Работать она умела! Хотя, бывало, выходила на сцену театра едва живая, и в перерывах ей делали уколы от давления. Еще помню, как она в жару на картине «Избранник судьбы» плясала перед раскаленными софитами, изображая легкость и веселье. Или как однажды приехала на переозвучание фильма «Одесса памяти моей» в тон-студию, хотя с утра чувствовала себя очень плохо — давление, сердце... Зашла в студию, сразу же сдернула с себя футболку, оставшись в белье, села в кресло и... заснула. Я понял, что дело плохо, надо вызывать врача. И тут слышу голос: «Не нужно! Я сейчас встану! Я уже встаю...» И встала! На одном дыхании, с первого дубля сделали переозвучание, а потом Наташа снова опустилась в кресло и попросила: «Дайте валидол!» Вот как она работала. При этом у актрисы номер один того времени райдер был весьма скромным: мягкое кресло, «полотенечко», теплый чай. И все! Правда, в то время вообще артисты были скромными. Иногда мы кому-то из наших мастеров звонили: «Мы пришлем вам машину» — и слышали в ответ: «Не надо! Зачем машину? Электрички же ходят». И звезда своим ходом приезжала с дачи да еще соленья привозила, варенья, кормила осветителей и ассистентов. А у Наташи Крачковской был такой «райдер»: обед на съемки не привозить ни в коем случае! «Я же не выдержу и все сожру, а мне нельзя!» — объясняла она. Вот и Гундаревой в голову не приходило требовать хороших гостиниц, дорогих машин. Правда, ей всегда важны были деньги. Она имела самую высокую актерскую ставку в 56 рублей в день — то есть за два съемочных дня выходила средняя зарплата инженера. При этом Наташа не позволяла, чтобы ей что-то задерживали. Вот это ее приводило в ярость, превращало в диктатора! Обосновывала она все предельно просто: я работаю честно — и вы мне платите так же.
Наташа не была лишена тщеславия. Ее не оставляло равнодушной, что она несколько раз подряд признавалась лучшей актрисой года. И как и многие другие актрисы, она с ревностью переносила чужой успех. Не стоило говорить при ней, что, допустим, Фрейндлих или Неелова где-то там гениально сыграли. Однажды Гундарева задала мне провокационный вопрос: «Ну а ты, если бы распределял места между нашими актрисами, какое отвел бы мне?» — «Второе!» — «Так-так, ну а кому первое?» — «Раневской». — «О-о-о! Ну-у-у ты загнул! Мы ведь о богах не говорим! Я себя с ней не сравниваю». При этом Наташа ни с кем из актрис не конфликтовала, ревнивых сцен режиссерам никогда не устраивала. Просто, чтобы всегда оставаться номером один, она пахала и редко отказывалась от ролей. Хотя все это было ценой здоровья.
Помню, Наташе дали звание народной артистки РСФСР. Я еще ничего не знал о назначении. Как раз в тот день я прилетел в Москву. Дай, думаю, позвоню Гундаревой, несмотря на раннее утро. Слышу в трубке ее заспанный голос. «Спишь? Ты чего там, Натаха, не узнаешь меня, что ли?» Ну и матерком пустил вдобавок. И тут выяснилось, что я разговариваю не с ней, а с ее мамой — просто у них голоса похожи. Я с испугу бросил трубку, а уже через полчаса Гундарева дозвонилась мне в гостиницу и позвала к себе в театр. Я думал, что услышу сейчас отповедь по поводу мамы. Приезжаю. А она говорит: «И что же ты меня не поздравил?» — «С чем?» — «Ну вот у тебя газета из кармана торчит. Так открой ее! Посмотри!» Открываю, а там на первой странице — фото Гундаревой и указ Президиума Верховного Совета РСФСР: «Присвоить почетное звание...»
Кстати, насчет мамы... У Наташи с ней сложные были отношения. Еще с юности так повелось, когда мама заставляла ее поступать в институт учиться на проектировщицу. И даже когда Наташа уже стала большой актрисой, мама не до конца смирилась с ее выбором. Некое непонимание между ними сохранялось всю жизнь.
А за то невнимание Наташка мне отомстила в свойственной ей манере. Она была мастер на необычные, иногда несколько рискованные шуточки. Вскоре позвонила на Одесскую киностудию, где я на тот момент уже работал начальником актерского отдела, и передала для меня такое сообщение: «Скажите этому обалдую, что если он и дальше будет вертеть хвостом, то я и без него найду, за кого мне выскочить замуж». И трубку положила. Уже через час каждая уборщица на киностудии судачила о нашем с Гундаревой «романе», а через день и вся Одесса. А ведь ничего между нами не было! Но Наташе было интересно что-то такое замутить и посмотреть потом на реакцию людей.
Но это еще что! В другой раз шуточка Гундаревой могла закончиться для меня тюрьмой. Началось с того, что мне пришла повестка из прокуратуры. Им поступил донос, что я как руководитель отдела по актерским кадрам беру мзду с актеров, чтобы в тот или иной фильм их пригласили сниматься. Серьезное обвинение, за которое я запросто мог получить срок, а актеры имели бы проблемы. «Что вы на это скажете?» — спрашивает меня железобетонная на вид прокурорша. Я рассмеялся: «А вы читали список указанных актеров, якобы дававших мне взятки? Это же весь цвет советского кинематографа, вот хотя бы Гундарева! Режиссер плачет от счастья, когда она соглашается сниматься — он сам заплатил бы ей любые деньги! Зачем же она мне будет взятки давать?» В результате ложный донос не был пущен в дело. Я рассказал обо всем Наташе. И вот она получает в кассе гонорар, я за компанию стою рядом. Но тут она видит, что за ней стоит тот самый человек, написавший донос. И, повернувшись ко мне, Наташка чуть ли не орет на всю студию: «Жека, сколько я тебе должна отстегнуть за сегодняшний вызов на съемку?» Я подыграл ей. Отвечаю: «Ну, раньше было двадцать процентов, а теперь, сама понимаешь, меньше сорока нельзя». — «Ну ты совсем обнаглел! На, возьми!» Человек этот тут же куда-то убежал, и вскоре появился новый донос. К счастью, ему уже настолько никто не верил, что даже вызывать меня не стали.
Еще помню, как Гундарева поставила на место одного страшно нудного актера, который к тому же постоянно опаздывал на съемки, выпивал, людей подводил. Однажды за свою «дисциплину» он поплатился штрафом. В кассе ему ничего не дали, наоборот, потребовали еще доплатить 27 копеек. Актер в шоке. Отходит от окна, брюзжит: «Ну, сволочи! Был бы я Гундаревой, вы бы у меня...» Это услышала Наташа. И говорит: «Так в чем же дело, чудила? Стань мною!» Это было очень смешно. А как она разыграла Смоктуновского! Развозят их как-то раз после останкинских телесъемок в микроавтобусе, и Наташа на полном серьезе заявляет: «Иннокентий Михайлович, вы позволите? Сначала мы заедем к одной моей подруге, это в Ясенево, часа полтора отсюда... Потом завезем на Ярославский вокзал Богдана Ступку. Ну и, думаю, часа через три вы уже будете дома». Смоктуновский вообще шуток не понимал, то есть совсем! И вот он надулся. А через 15 минут машина тормозит у его дома. «Наташа же пошутила!» — объясняет водитель.
Как-то раз я приехал в Москву подписать акт о приемке фильма, где снималась Наташа. Фильм сдали позже на месяц, за это полагался штраф... Я попытался уговорить одного большого начальника, чтобы он оформил все так, будто фильм мы сдали вовремя. А он мне говорит: «Я понимаю, чего вы хотите. А вы сделайте то, чего хочу я». — «Что я могу для вас сделать?» И он показывает на стену, где висит афиша с Гундаревой: «Дочка у меня души в ней не чает! Можете вот на эту афишу раздобыть ее автограф?» Я помчался к Наташе домой. Она спрашивает, как имя дочки начальника, и пишет примерно такое: «Родной, обожаемой моей Светланке, на память! С искренней верой в то, что наша давняя дружба продлится еще не один десяток лет!» Отдает афишу, говорит: «Неси!» Увидев такую надпись, начальник растрогался. И подписал акт приемки, будто мы картину на месяц досрочно сдали. За это нам не только выплатили полные гонорары, но и премию. Когда Наташа увидела свою сумму, спросила: «Это что, на всех?» — «Нет, только на тебя, — ответил я. — Мы тоже хорошо получили. Твой автограф, оказывается, дорого стоит!» Она только усмехнулась: «А ты не знал?»
Было много поклонников у Наташи и в правительственных сферах, поэтому к ней нередко коллеги обращались за помощью. В таких случаях Наташа надевала парадный костюм и уверенная в себе ехала куда надо. Она могла пробить постановку спектакля, сделать квартиру... И все-таки не все обожали Гундареву, надо признаться честно. Кое-кто в театре считал, что с ней тяжело работать, что характер у нее крутой. Да и она не заискивала ни перед кем, а наоборот, бывало, резала правду-матку. Помню, про одних актеров, которых включили в комиссию по переаттестации в театре, она сказала: «Что, какие-то вши будут меня аттестовывать?» Нет, она не страдала звездной болезнью, но прекрасно осознавала свой уровень. И если ее достоинство начинали принижать, реагировала болезненно. Так, когда художественный руководитель театра Андрей Гончаров посчитал, что она зря уезжает за границу (в составе правительственной делегации, между прочим!), Гундарева готова была уйти из театра. Она даже не стала слушать его доводы — так хлопнула дверью перед режиссером, что чуть лоб ему не расшибла! Потом Раиса Горбачева, большая ее поклонница, вмешалась в дело. И Гончарова даже вызывали на ковер и поучали, как нужно с актрисами такого уровня обращаться. Какое-то время между Гундаревой и Гончаровым отношения были неидеальными, и Наташа искренне и глубоко жалела, что вспылила.
Единственная категория людей, с которыми она была терпелива безмерно, — это обычные зрители. Они порой вели себя слишком уж просто, если не сказать — панибратски, ведь Наташа, а точнее, ее героини были похожи на всех сразу: и на продавщицу из соседнего магазина, и на первую учительницу, и немного на маму... На зрителей она никогда не обижалась и никогда не отказывала людям ни в автографе, ни в фотографии. Она понимала, что такое для человека встреча с артистом.
В последние годы мы с Наташей виделись редко, я уезжал за границу. Меня сильно расстраивали слухи о том, что она решила худеть, вроде стала делать пластические операции. Узнав об этом, я думал: «Господи, ну зачем ей это нужно?» К сожалению, как я понимаю, все это основательно подкосило ее здоровье. А ведь зрителям нужна была не худая Гундарева, они принимали ее такой, в какую успели влюбиться раз и навсегда! Не столько за красивую внешность, сколько за то, что она была для них своей...»
«Кто бы мог подумать, что мы с Наташей Гундаревой станем друзьями, — вспоминал Александр Малыгин. — Мы познакомились довольно забавно. Я тогда на Одесской киностудии работал в должности второго режиссера фильма, и мне предстояло найти актрису в малобюджетную картину «Подвиг Одессы». Когда заговорили о кандидатуре Гундаревой — это воспринималось больше как мечта, потому что на тот момент Наташа уже была безусловной звездой с самыми большими гонорарами в Советском Союзе. Ну и на кой черт ей сдалась эта поездка в Одессу, эти съемки в малобюджетном фильме? Я сомневался и колебался весь день, но в конце концов решил, что ничего не потеряю, если все-таки позвоню. И стал набирать номер, пока не передумал. Вот только я не посмотрел на часы... Об этом моем звонке позже сама Наташа любила рассказывать: «Звонит какой-то мужик в час ночи и с одесским акцентом предлагает мне: «Приезжайте к нам сниматься!» — «А дайте хоть сценарий...» — «Зачем вам сценарий? Это ж Одесса, у вас здесь дядя... У вас день рождения скоро, лучше его отметить в тепле...» — «А что за роль?» — «Ну, роль... Ну, тетя Груня — вам что-то это говорит?»
Удивительно, но мои аргументы Гундареву убедили, и мы заполучили ее в нашу картину! Хотя когда Наташа согласилась, я не очень-то верил, что она действительно приедет. Вот как, к примеру, часто делал Джигарханян? Когда ему звонил с предложением даже начинающий режиссер, Армен Борисович легко соглашался — что не значило ровным счетом ничего. Я и сам однажды попался на эту удочку: пригласил Джигарханяна сыграть небольшой эпизод в Одессе, тот согласился, пообещал утром прилететь. Встречаем — артиста нет. Звоню в театр, говорят — на гастролях. Мол, как раз сегодня утром уехал с театром на две недели. Так вот Гундарева, как выяснилось, так никогда не поступала. Обычно она долго думала, прежде чем согласиться, но если уж соглашалась, ее слово — кремень! Так что напрасно я волновался: Наташа к нам приехала. Помню, как в первый день происходила ее притирка к съемочной группе: Наташа, что называется, всех «построила». Молодая ассистентка Нина вбежала к ней в гримерку и говорит: «Наташа, я вам взяла билеты...» Тут Гундарева брови вскинула и, не повышая голоса (а она никогда не переходила на крик), говорит: «Что, что, что? КТО я?» Та сразу поправилась: «Наталья Георгиевна». Гундарева далеко не всем позволяла с собой панибратство. Но у нас с ней как-то сразу сложились доверительные отношения. Притом что, живя в разных городах, мы виделись не очень часто — и в основном на всевозможных съемках. И все же я всегда более или менее представлял, что происходит в Наташиной жизни.
Наташа была влюбчива, и долго ее сердце не могло оставаться свободным. А в тот период, когда мы с ней познакомились, Наташе в любви не везло. Точнее, она то и дело выбирала не тех мужчин. Вот приезжает она на очередные съемки, а рядом с ней какой-нибудь молодой человек. Даже не из сферы кино. Видимо, после развода с Корешковым Наташа на дух не переносила служебные романы, да и вообще иметь дело с актерами ей не хотелось. Кстати, не верила она и в женскую дружбу среди актрис, ее лучшими подругами были банковская работница и врач. Беда в том, что те мужчины, которых выбирала Гундарева, до ее уровня явно не дотягивали. Я смотрел на очередного такого и с первого взгляда определял: альфонс! То ли на популярность Наташину запал, то ли на деньги. Заканчивались такие знакомства всегда плохо. Наташа подробно не рассказывала, но несколько раз я видел ее очень расстроенной, когда она узнавала об откровенном обмане. «Что же ты, Наташа, не видела, не знала, что это за человек?» — как-то раз спросил я ее. «И видела, и понимала, но... не хотела знать», — сказала она. Наташа ведь никогда не рвала сразу, она какое-то время терпела, присматривалась, прощала... Потом наступал предел — все! Вычеркивала. Кстати, никогда не мстила. Я не помню, чтоб она когда-нибудь поинтересовалась, к какой женщине ушел возлюбленный. Помню, однажды я Наташе посоветовал: «Ты хоть деньги с него возьми назад!» Она покачала головой: «Да бог с ним...» Как-то сидели после съемок в гостиничном номере, тихо беседовали, вдруг Наташа говорит: «Саша, ты знаешь что... Я никому не верю! В меня влюбляются, а я не верю! Мне кажется, это все ненастоящее». Чувствовалось, что она от всего устала и даже плакать уже не может. И еще вдруг понял, что я первый, кому она в этом признается.
И вот однажды приезжаю я в Москву, звоню Наташе, а она мне говорит: «Тут мне нужно кое-что передать в Одессу... К тебе на студию заедет Миша». Так я узнал о существовании ее нового мужа, актера Михаила Филиппова. Я еще ничего толком не знал о Мише, кроме того, что он «бывший зять Андропова» и с большим трудом уходил из той семьи. Об этом говорили все. И вот заходит в студию человек интеллигентный, очень спокойный, приветливый, мы жмем друг другу руки, и я думаю: «Слава богу! Это то, что нужно Наташе!» Это мужчина-отец, в котором она всегда нуждалась, хотя сама, казалось бы, женщина сильная. В отличие от тех, кто до него был рядом с Наташей, Миша не брал, а отдавал. Мог, к примеру, продать машину и купить жене колечко.
Со временем выяснилась еще одна очень ценная Мишина черта: он совершенно не завидовал Наташиному успеху, хотя сам снимался не так много, как она. Никогда ни тени ревности не было с его стороны, чего я не могу, например, сказать о Хейфеце. Да, когда Наташа выходила за него замуж, он был известным режиссером, но она его быстро догнала и обогнала по популярности — из-за чего у Леонида Ефимовича, мне кажется, осталась на Гундареву обида на всю жизнь... Еще Миша был очень спокоен всегда, что при непростом характере Наташи необходимо. Но и Наташе он дал понять, что хочет уважения и спокойствия. А то ведь в семье Андропова Филиппов успел всякого натерпеться... Юрий Владимирович был очень крутой человек. И считал, что профессия у Миши несерьезная и уважения не достойна. Может быть, он имел на это право, не будем его судить. Но после развода Михаил искал понимания. И Наташа это по-женски почувствовала.
При своей известности и влиянии она вела себя так, что всегда было понятно: глава их семьи — Миша. Казалось бы, жизнь у Наташи наконец наладилась. Но тут — новая печаль. Помню, дело было на очередных съемках. Наташа приехала мрачная, непривычно сосредоточенная и молчаливая. Ни на какие «посиделки» вечером не оставалась, сразу уходила в свой гостиничный номер. Заметив это, я осторожно попытался выяснить, в чем дело. Оказалось, что она обследовалась у врачей и узнала, что теперь уже никогда не сможет стать матерью. «Вот я все чего-то ждала, откладывала... Дождалась! — горевала Наташа. — Это я так заплатила за свой успех. Детьми, которых не родила, я расплатилась за то, что у меня есть эти роли». А ведь в ней было все для материнства.
Когда на съемочной площадке оказывались дети, она в считаные минуты находила с ними общий язык. Как-то на площадку пришел мой маленький сын, и уже через пять минут он, не стесняясь, показывал Наташе свои игрушки. В тот день они вместе сфотографировались. Я напечатал двадцать штук этих фотографий, принес на площадку и говорю: «Наташа, напиши на каждой «Любимой учительнице моего маленького друга Пети на память от Гундаревой!» Ему скоро в школу идти, пригодится». Она посмеялась и подписала. Но, как оказалось, я даже недооценивал эффект. Первые несколько школьных лет (пока не кончились фотографии) учительницы к моему сыну относились не просто благосклонно, а прямо-таки души в нем не чаяли, называли сверхспособным!
Такая уж у Наташи была популярность. Я не раз становился свидетелем невероятных сцен. Однажды на съемках в Ростове Гундарева просит: «Саша, проводи меня на рынок. Мне там знакомый продавец обещал хорошую икру». Смотрю, она берет с собой две огромные плетеные корзины. Спрашиваю: «Это все для икры?» — «Увидишь. Пригодится». Она была без грима, надела очки, шляпу... Вроде бы ее и не узнаешь. Но как только мы зашли на рынок, по сарафанному радио разнеслось, что здесь Гундарева. И со всех сторон в эти корзины посыпались фрукты, масло, колбаса, овощи — все! Пока мы дошли до икры, корзины заполнились доверху. Ну и икру Наташе продали, конечно, за какие-то смешные деньги. И вот я дотащил эти корзины до Наташиного номера, так она банки с икрой забрала и говорит: «А все остальное неси съемочной группе, пусть ребята разберут». — «Как так?» — «А ты думал, я для себя, что ли, все это брала?»
На правительственных банкетах Гундарева тоже была нарасхват. И не только из-за популярности, а еще и потому, что умела вести себя светски и дипломатично. Наташа могла с удовольствием выпить — причем не вина, а водки, виски, хорошего коньяку, могла повеселиться, но при этом никто не назвал бы ее пьяной. Наташа всегда умела себя держать, что делало ее приятной в общении. В отличие от многих артистов, которые, выпив, начинали рубить правду-матку. Взять хотя бы Олега Ефремова, который, как мне рассказывали, однажды крикнул Фурцевой на банкете: «Вы — шлагбаум на пути советского искусства!»
Зарабатывала Наташа много. Но вот что странно: никогда ей не удавалось что-то накопить. Если образовывалась сколько-нибудь существенная сумма — тут же покупалась машина, или шуба, или что-то для близких. Для Гундаревой нормальным было, уезжая со съемок, отдать мне 300 рублей и сказать: «Саша, накрой поляну для ребят». Бережливости Наташа была лишена напрочь. Так что все ею нажитое — скромная двухкомнатная квартира, машина, вполне обычная дача. И это у человека, который для других выпросил у чиновников не один десяток квартир...
Бывало, Наташа уставала от людей, от своей известности. Ведь желающие поговорить лезли к ней со всех сторон. Вот как поклонники Вицина и Никулина были уверены, что те выпивохи, так и с Наташей — образ сложился по ее ролям. Деревенские думали, что она — баба из деревни, работала где-то в колхозе, а потом приехала, как Фрося Бурлакова, пробиваться в Москву. Заводские женщины тоже держали Наташу за свою. Многие думали, что ей можно крикнуть через всю улицу, подойти обнять ее, пригласить в гости... Это она ненавидела и такую навязчивость пресекала одним взглядом. Она могла так «пригвоздить», что хамоватый поклонник сразу будто проваливался сквозь землю. Но постоянно отшивать кого-то — утомительно. И Наташе так хотелось иногда побыть одной или в узком кругу приятных ей людей. Помню, на съемках в Ростове мы после двух дней тяжелейших репетиций решили пойти вечером в ресторан, заранее заказали там легкий ужин. Но, узнав, что приедет Гундарева, они там приготовили большую программу с местными артистами, а стол накрыли как для большого банкета. Наташа сначала очень расстроилась, потому что она сильно устала и хотела тихо, спокойно посидеть. Ну а потом взяла себя в руки: «Люди же готовились... Мне неудобно». Заставила себя улыбнуться и говорит им: «Ну, начинайте программу!»
Помню, однажды мы с ней обедали какой-то казенной едой в перерыве между съемками, и Наташа мне тихонько сказала: «Саша, я так хочу борща! Домашнего борща!» Я ей говорю: «Так в чем проблема, давай моя мама завтра приготовит». Она согласилась. Маме я вечером все сказал и попросил: «Умоляю тебя, никому ни слова! И только борщ, не мечи на стол все подряд. Надо принять Наташу просто, не утомляя ее ничем. Пусть отдохнет человек в домашней обстановке». На следующий день мы приезжаем ко мне домой и видим типичную картину «одесский двор». Собрались не только все наши соседи, а еще из соседних дворов, из соседних районов — и все уже стояли с приготовленными бумажками для автографов, подарками, соленьями, хлебами... Я бросился к маме: «Ты что наделала!» А мама вся трясется: «Честное слово, я сказала только Зине! Только Зине, и больше никому!» Ну что делать, Наташе пришлось около часа раздавать автографы и общаться с нашими соседями. Так что когда она, усталая, поднялась в нашу квартиру, только и могла сказать: «А супа-то хоть дадите? Не обманете?»
Велик был Наташин авторитет и в ее родном Театре имени Маяковского. Говорили даже, что все женские роли там распределяет не Гончаров, а Гундарева. Я бы не сказал, что дело обстояло именно так. Но часть правды в этих словах все же была. Наташа могла воспротивиться, если на роль Джульетты претендовала какая-то малоталантливая глупая актриса. Но вовсе не значит, что эту роль она присваивала себе. Наташа была адекватна, не стремилась играть Джульетту в 43 года. Хотя если б попросила у Гончарова, он бы, наверное, согласился. Андрей Александрович по характеру был человеком очень крутым, подчас невыносимым. Но Наташе хватало характера, чтобы настоять на своем в споре с ним. Хотя в другой раз она безропотно подчинялась режиссерскому «кнуту» и говорила, что именно такая — жесткая, эмоциональная — режиссура, как у Гончарова, ей и нужна. Как бы то ни было, у них с Гончаровым получился классный тандем. Там, где другая бы сломалась и ушла, Наташа только посмеивалась. И вот однажды Олег Табаков сделал Гундаревой серьезное предложение: перейти во МХАТ. И Наташа задумалась, ей хотелось... Но в итоге она сказала: «Я не могу. Не могу предать старика. Он меня сюда взял, он меня вырастил, на мне держится репертуар. Как же я уйду?» И когда она объяснила причину отказа Табакову, тот сказал: «Уважаю». Верность — одно из самых ярких качеств Наташи. Она не могла предавать людей.
А ведь у Наташи было много возможностей изменить свою профессиональную судьбу. Ее чуть было не увлекла политика — Наташу избрали в Госдуму от «Женщин России». Но из депутатов она быстро ушла, сказав: «Я поняла, что я — актриса. Этим и буду заниматься». По тем же соображениям она отказалась, когда ей предложили попробовать себя в режиссуре. Наташа считала: делать что-то очень хорошо — значит делать что-то одно.
Своей профессии Наташа отдавалась совершенно беззаветно. И в том, что она ушла так рано, была какая-то предопределенность. Один раз, помню, она снималась в картине Всеволода Шиловского «Избранник судьбы». Стояла страшная жара, на улице 35, а в павильоне, наверное, 60 градусов! Пять часов артисты скачут, снимается дубль за дублем... Со стороны Наташи ни слова жалобы, но в итоге ей стало плохо, вызвали скорую. Ей меряют давление, а там что-то вроде 270 на 150... Врач ей говорит: «Вас надо госпитализировать». Наташа отвечает: «Вы что? Тогда остановят съемки, я так не могу. Сейчас отлежусь». И лежала она ровно десять минут. Через десять минут я захожу — Наташи уже нет на кушетке, убежала в съемочный павильон. Вечером смотрю — Наташа куда-то делась. Ну, думаю, к врачу поехала. И тут натыкаюсь на нее: сидит с Джигарханяном, коньяк пьет. Я говорю: «Наташа, ты что, с ума сошла?» — «Это для сосудов, коньяк для сосудов хорошо». Вот и все лечение.
В другой раз все с тем же Джигарханяном они играли первый акт в спектакле «Виктория?..» — и во время одной из сцен у Наташи потемнело в глазах, схватило сердце... Кое-как она дотянула первый акт, шатаясь, ушла за кулисы, ей вызвали скорую. В антракте отлежалась. Но с тех пор она, как натура впечатлительная, стала бояться этого спектакля. А когда подходило время той самой сцены, тех самых слов, после которых ей стало плохо, Гундареву уже заранее начинало трясти... Она говорила Джигарханяну: «Нет! Я так не могу! Я боюсь, что это снова случится. Надо обмануть судьбу. Надо что-то изменить...» И они придумывали, как бы им по-другому расположиться на сцене, или немного меняли текст. Но разве судьбу обманешь?
И вот однажды случился приступ, ставший роковым для Наташи. Помню, когда прошло некоторое время после Наташиного инсульта, я позвонил Мише поздравить их со старым Новым годом. Сказал: «Наташе привет!» Он говорит: «Так я передам ей трубку, поздравь сам». Мне стало неудобно. Это такая ситуация, не знаешь, как говорить. Я слышал, что после инсульта у людей нарушена речь, что они могут не очень хорошо соображать... А ведь раньше мы всегда с Наташей шутили по телефону. Я звонил и начинал: «Это шо, правда квартира народной артистки Натальи Хригорьевны Хундаревой?» — «Вообще-то она Георгиевна! Ну а шо вы хотели ей сказать?» — подхватывала Наташа... И вот она берет трубку, я слышу знакомое: «Малыгин, ну так и шо?» — и понимаю, что Наташа не изменилась. Потом Мишка снова взял трубку: «Спасибо тебе, что ты разговаривал с ней как с здоровым человеком». Мы все уже с облегчением думали: «Выкарабкалась!» Наташа уже начала учить новую пьесу — она реально надеялась вернуться в театр. И вот 15 мая я собирался с женой на спектакль с участием Миши, хотел попросить билеты. Звоню ему, а он: «Перезвони через десять минут, не могу сейчас говорить». Перезваниваю через десять минут: «Миша! Так что, нам приходить в театр?» А он, чуть помолчав, говорит: «Ты знаешь... Только что умерла Наташа...» Мы дружили с ней 20 лет, я видел Наташу в самых разных жизненных обстоятельствах. И я до сих пор не могу поверить, что ее нет».
2014 год
Подпишись на наш канал в Telegram