«Когда встречал Валентину Михайловну Леонтьеву в коридорах «Останкино», всегда с ней здоровался. Она в ответ тоже. Вдруг однажды Леонтьева останавливает меня и говорит, что смотрит «Шпильку» и что ей нравится, как я работаю: «Только, пожалуйста, Саша, никогда не заискивайте перед зрителем...» Я был потрясен, что меня заметила и похвалила легенда! Та самая тетя Валя...»
— Александр, вы снимаетесь в кино, играете в театре, записываете песни, ведете концерты. Но началась ваша актерская карьера с работы на телевидении. С тех пор вы участвовали во множестве телепроектов...
— Проектов было много, какие-то живут долго, какие-то нет. Я очень благодарен Первому каналу за безграничные возможности — в течение многих лет вести, петь, танцевать, интервьюировать, быть членом жюри разных шоу. И вообще благодарен телевидению за то, что оно меня всем показало, обо мне всем рассказало...
— Есть ли у вас сегодня проекты, которые особенно радуют?
— Моя постоянная телевизионная радость — это «Две звезды. Отцы и дети» на Первом и «Морской бой» на канале «Звезда». Если в первом случае это музыка и прекрасные семьи, то во втором — серьезная интеллектуальная игра, в которой можно увидеть новое прекрасное поколение. И это не купленный телеформат, а наше отечественное изобретение на основе советской игры, в которую играли мальчишки и девчонки, и я в том числе — на уроках математики...
А если говорить о чем-то необычном, то этот телесезон подарил мне уникальную возможность произносить в эфире легендарную фразу: «Добрый вечер, мы начинаем КВН!» Неоднократно в этой программе я был членом жюри, а сейчас оказался среди тех нескольких счастливчиков, которые ведут КВН. За такую возможность очень благодарен Александру Васильевичу Маслякову, с которым познакомился давно, когда он был председателем жюри в шоу «Минута славы», а я пять сезонов вел эту программу. Кстати, в КВН дублей не бывает, все снимается в режиме реального времени. Хотя никакой телеэкран не может передать те чувства, которые испытываешь, когда смотришь КВН живьем. Это как спектакль в театре, записанный для телевидения: экран никогда не передаст особенную атмосферу постановки...
— А как вы вообще попали на ТВ?
— В детстве у меня была тетрадка, куда записывал свои мечты. Попасть «в телевизор» было одной из них... Чудо телевидения привлекало с детства. Маленьким мальчиком все заглядывал за телевизор, который стоял на четырех длинных ножках, а потом на тумбочке, чтобы разобраться: как люди там оказываются, как они там живут?! И все не мог понять...
Однажды ножка под телевизором подломилась, эта махина — огромный, тяжеленный советский «ящик» — накренилась и стала сползать на меня. Телевизор несколько раз перевернулся, прокатился по моему телу от ног до головы, а в конце концов из телика пошел дымок. В этот момент в комнату вбежала бабушка, заохала, заахала, но я остался жив и невредим. Вот такое у меня было первое близкое знакомство с телевизором: он прошелся по мне катком.
— Это не отвадило вас от «ящика»?
— Нет, что вы! Я по-прежнему продолжал играть «в диктора». Садился за стол, брал в руки газету, включал светильник, направлял его свет себе на лицо и говорил: «Добрый вечер, дорогие товарищи, в эфире Центральное телевидение». И начинал громко на разные голоса зачитывать заголовки газетных статей. Часто в этот момент в комнату заглядывала мама, чтобы позвать меня на кухню ужинать. Но я был так увлечен игрой, что она разворачивалась и уходила со словами: «Саша на ужин не придет, он сейчас диктор, новости читает...» А потом дядя продарил мне каркас от старого телевизора. И я читал новости, сидя внутри этой конструкции.
Потом я выступил на новогоднем утреннике у мамы на работе, на заводе холодильников. Должен был читать стихи в большом фойе, у елки. Чтобы меня было слышно, в руки дали настоящий микрофон. Это было нечто совершенно волшебное: у меня микрофон «как в телевизоре», я — в центре внимания, на меня все смотрят. В тот момент я понял, что телевидение обязательно должно быть в моей жизни.
— И когда оно появилось в вашей судьбе?
— Очень скоро! В родном Кишиневе я танцевал в народном ансамбле «Сперанца», что в переводе с молдавского «надежда». Это очень сильный хореографический коллектив, откуда лучшие ребята, повзрослев, переходили в легендарный молдавский ансамбль «Жок», который гремел в Советском Союзе наряду со знаменитым ансамблем народного танца Игоря Моисеева. Чуть позже, уже с другим коллективом я попал на телесъемку программы «Молодежная волна», которая выходила в прямом эфире. Танцую, а краем глаза посматриваю на камеры. И вновь испытал эйфорию — оттого что в этот момент меня видят дома родители, в своих квартирах одноклассники — настоящее чудо...
Работой телевидение стало, когда я, окончив в Кишиневе театральный класс в лицее, поехал в Москву и поступил в эстрадно-цирковое училище. Сначала попал в «Останкино» как участник танцевальной массовки. В 1991 году после долгого перерыва было решено снять новогодний «Огонек» в прямом эфире. Из знаменитой концертной студии «Останкино» шла трансляция концерта, который вели Александр Цекало и Лолита, тогда еще кабаре-дуэт «Академия». Помню, Цекало в перерывах говорил нам, молодежи: «Будете правильно себя вести и много работать, окажетесь на нашем месте». Хотите верьте, хотите нет: когда ту концертную площадку переоборудовали в огромную студию для новостей и программы «Время», в новогоднюю ночь 2009 года я делал пародии на звезд Первого канала, стоя на том самом месте, где стоял Цекало!
А когда учился на четвертом курсе, очень популярный тогда телеканал «22» искал молодого ведущего в новую программу «Шпилька». Это была чисто развлекательная программа, в ней в прямом эфире разыгрывались деньги, шоколадки. Но я пытался вложить в нее какие-то важные смыслы, озвучивал мудрые изречения. Через месяц в «Останкино» на мое имя стали приходить мешки писем от зрителей. Тогда такие послания еще сортировали и читали. А затем их передавали мне — два-три мешка в неделю! Но я забежал вперед. А тогда редакторы шоу отправились по актерским учебным заведениям в поисках ведущего. И вот прохожу по коридору мимо художественного руководителя нашего курса Михаила Александровича Князева, а он разговаривает с каким-то человеком. Вдруг мастер, посмотрев на меня, говорит собеседнику: «Вот, пускай Саша попробуется!» Оказывается, он разговаривал с редактором из «Шпильки».
— Как прошли ваши первые телепробы?
— Успешно, и до сих пор не понимаю почему! На видеокассете с этого кастинга (она у меня до сих пор хранится), по-моему, все выглядело ужасно. Но, видимо, продюсеров подкупили моя искренность и восторг от происходящего. В тот же вечер я узнал, что именно из этой телестудии номер семь еще не так давно транслировали главную информационную программу СССР «Время», что вон там стояли милиционеры, охраняющие эфирную зону. А вот этот стол был главным на советском телевидении: за ним сидели и читали новости все легендарные дикторы советского ТВ, среди которых Игорь Кириллов, Анна Шатилова. Я тут же вспомнил, как совсем маленьким после «Спокойной ночи, малыши!» с замиранием сердца смотрел программу «Время», а потом боялся засыпать. Ждал, что американцы вот-вот сбросят на нас ядерную бомбу, и из-за этого сломается моя полка с игрушками. Я вообще был настоящим советским ребенком и очень радовался, когда появилась американская школьница Саманта Смит: верил, что она сможет помирить наши страны...
На пробах думал: «Маленьким мальчиком я заглядывал за телевизор, не понимая, как в нем оказываются дикторы, а теперь стою за их столом и пробуюсь на роль ведущего в телепрограмму!» Когда начались съемки «Шпильки», легендарный стол убрали, а на его место поставили другой, за которым я и вел программу. Но каждый раз, заходя в студию, понимал, что это намоленное место, что здесь работали уникальные люди, которые по популярности в советское время были сравнимы с космонавтами, с главными звездами кино. Те, кто каждый вечер приходил в гости к советским зрителям, — их считали родными, почти членами семьи.
— Александр, в чем был секрет такой народной любви к дикторам?
— Они не были просто говорящими головами. Практически все дикторы того периода сначала окончили театральные вузы. Они были артистами. Неслучайно получали звания заслуженных и народных. Плюс особая внутренняя культура...
Популярность дикторов была невероятной. Мужчины-зрители старались говорить, как говорил Кириллов или Кочергин, но безрезультатно. Женщины делали прически «как у дети Вали» (Леонтьевой) или «как у тети Светы» (Жильцовой). А еще пытались достать наряды как у дикторов, которые считались законодателями мод. На самом деле женская половина дикторского цеха в эпоху дефицита сама с трудом добывала себе одежду, одалживая платья у подруг. А порой ведущие новостей надевали кофточки задом наперед, чтобы получилась другая форма выреза и наряд выглядел иначе.
Эти детали узнал попозже, когда познакомился со многими легендарными дикторами. Светлана Михайловна Моргунова рассказала, что самые качественные прически получались... на пиве. Им смачивали пряди волос, а потом накручивали на бигуди. Потому что лак для волос в 70—80-е годы был в дефиците, а пиво в качестве клеящего вещества прекрасно его заменяло. Еще Светлана Михайловна признавалась, что очень часто перед утренним эфиром спала в бигуди сидя, чтобы с утра уже быть с прической...
— А где вы знакомились с легендарными дикторами? Ведь в середине 90-х годов, когда вы пришли на ТВ, дикторы как раз исчезли с экранов, их заменили телеведущие...
— Когда дикторский отдел разогнали и потрясающие люди лишились достойной работы и зарплаты, остались концерты, которые они могли вести. Часто соведущим был я — начинающий, молодой и зеленый. Однажды удостоился чести провести с Моргуновой один из последних концертов в честь Дня милиции (вскоре органы правопорядка переименовали в полицию)...
С Игорем Кирилловым встречался нечасто, но был счастлив его доброму ко мне отношению. На концертах он всегда объявлял меня почему-то так: «Самобытный артист Александр Олешко». Из разговоров женщин-дикторов я понял, что все они его очень боялись и очень уважали. Он был руководителем дикторского отдела и имел право их пожурить.
С Анной Шатиловой мы и сегодня часто работаем вместе. Очень хорошо помню яркую картинку из детства: мне пять лет, вся моя семья ждет наступления Нового года за праздничным столом. Девять часов вечера, начинается программа «Время», на экране Игорь Кириллов и Анна Шатилова. Я прилег на диванчик отдохнуть на минутку. И проснулся следующим утром. Как же переживал, что проспал новый, 1982 год! Спустя годы я поведал Анне Николаевне эту историю. А она призналась, что ее внуки любят «играть в Олешку». Я изумился. А она объяснила: «Они часто видят тебя на экране и полюбили. И теперь все свои игрушки называют Олешками: «Вот приехал Олешка домой... Олешка сегодня в телевизоре...» Это было приятно и удивительно. К слову, благодаря работе в детских программах я стал коллекционировать забавные случаи. Однажды мальчик за кулисами меня спросил: «Олешко, а как тебя зовут в принципе?»...
— Что-то общее у дикторов старшего поколения было?
— Да, они все невероятно преданы своей профессии. Татьяна Судец рассказывала, что они были очень загружены, жили на бешеной скорости, и это было для них счастьем: «Представляешь, я говорила себе «Поскорее бы вечер, чтобы поскорее пришла ночь, чтобы поскорее наступило утро, чтобы я опять оказалась на работе...» Счастьем было приехать в студию — сначала на Шаболовку, потом в «Останкино» — и выйти в эфир.
Представить, что у всех этих теледив сейчас в паспорте возраст обозначает какая-то весомая цифра, невозможно! Они вне времени! Поэтому Татьяну Веденееву зову просто Таней. Кстати, она рассказывала, что всю жизнь была готова к съемкам: брала с собой на работу две-три блузки разных цветов для той или иной передачи. Теперь и у меня в багажнике всегда лежат «парадные» туфли, отглаженный костюм и свежая рубашка. А вдруг вызовут на съемку?! Всегда должен быть готов.
— С кем из дикторов вас связывала особо теплая дружба?
— С Валентиной Михайловной Леонтьевой. (Первого августа исполнилось сто лет со дня ее рождения.) Она была самой известной и любимой телеведущей. Когда у многих не стало работы, Валентине Михайловне повезло: руководство первой кнопки ТВ в благодарность за былую телевизионную деятельность и учитывая невероятную славу Леонтьевой придумало для нее должность диктора-консультанта. Валентине Михайловне дали зарплату, выделили кабинет в АСК-3 — техническом корпусе напротив основного здания телецентра. Про это здание, кстати, у телевизионщиков есть пара интересных историй.
Говорят, АСК-3 так торопились вовремя сдать — к Олимпиаде-80, что перепутали при строительстве фасады! И действительно, парадный вход с парадной лестницей смотрит в лес. Зато служебный вход, с маленькой дверью выходит на улицу Академика Королева. Получается вот такое здание наоборот. А еще есть легенда, что опять-таки из-за спешки, только когда полностью возвели стены, вспомнили, что внутри корпуса остался экскаватор. Не ломать же сделанное, когда сроки и так поджимают. Поэтому экскаватор просто заложили дополнительными кирпичами.
— Ну, экскаватор — это уже из области фантастики...
— Я тоже так думаю, но история красивая... Так вот, в АСК-3 работала Леонтьева. Точнее, просто приходила в свой кабинет, потому что до последнего мечтала вернуться в эфир, ведь она прекрасно выглядела. Но так и не вернулась...
Когда встречал Валентину Михайловну в коридорах «Останкино», всегда с ней здоровался. Она в ответ тоже. Вдруг однажды Леонтьева останавливает меня и говорит, что смотрит «Шпильку» и что ей нравится, как я работаю: «Только, пожалуйста, Саша, никогда не заискивайте перед зрителем...» Я был потрясен, что меня заметила и похвалила легенда! Та самая тетя Валя, которая вела программы «Спокойной ночи, малыши!» и «В гостях у сказки». Ведь воскресный день советского ребенка делился на до показа киносказки и после. Утром занимаешься своими делами, гуляешь, а днем обязательно возвращаешься домой, чтобы услышать, как Леонтьева произносит свою знаменитую фразу: «Здравствуйте, дорогие ребята и уважаемые товарищи взрослые!»
С той встречи мы начали общаться. А однажды я осмелел и сказал:
— Валентина Михайловна, я вас так люблю! Можно, я к вам буду приходить, когда вы на работе?
— Пожалуйста, приходите.
Тогда я работал неделя через неделю: неделю вел прямой эфир, неделю продолжал учиться на четвертом курсе эстрадно-циркового училища. И в те дни, когда был в «Останкино», старался зайти к Леонтьевой в гости.
— О чем вы с ней говорили?
— Да обо всем. Например, о звездной болезни. У меня как раз она случилась — в 18 лет. Программа «Шпилька» сразу стала популярной, а я в один момент — узнаваемым. Быстро привык, что ко мне подходят люди, говорят комплименты. И вот однажды зашел в огромный гастроном на Варшавском шоссе за мороженым минтаем. Тогда в магазинах кроме этой рыбы, сникерсов и морской капусты в ржавых банках ничего не было. Вижу — есть минтай и маргарин, который тоже был мне нужен. Направился к кассе. И тут замечаю боковым зрением, что ко мне подходит мужчина. Он говорит:
— Слушай, закурить не найдется?
Я на автомате отвечаю:
— Спасибо! Большое спасибо.
И прохожу мимо — тоже на автомате. В следующую секунду подумал: «Господи, я сошел с ума, это ужасно!» Моя звездная болезнь после этого прошла. Пережил ее очень быстро, потому что понял, какое грустное впечатление со стороны произвожу...
Так вот, Валентина Михайловна Леонтьева признавалась мне, что ей было неудобно, когда в магазине очередь пропускала ее вперед: «Всегда отказываюсь, всегда встаю в конец... » По этому поводу она однажды вспомнила нашу легендарную актрису Людмилу Хитяеву, которая, по словам Леонтьевой, не прочь была воспользоваться этой звездной привилегией. И если ее пропускали, говорила спасибо и проходила вперед. «Не могу понять, как Хитяева может так поступать...» — удивлялась Леонтьева.
А еще Валентина Михайловна помогала мне профессиональными советами по речи, правильному произношению. У меня тогда был небольшой южный говор. Когда Леонтьева слышала мое «шоканье» или «аканье», поправляла меня. В училище у нас были занятия по сценречи. Но когда есть дополнительная возможность учиться у человека с огромным опытом в этой области, это бесценно.
Запомнил навсегда и ее фразы о том, что человек в кадре должен стать примером для тех, кто на него смотрит. Примером не только владения русским языком, доброго расположения к миру, но и опрятности, аккуратности. Она сама всегда приходила в «Останкино» в идеально накрахмаленной белой рубашке, с прекрасной прической, в великолепно сидящих пиджаках и жилетках — она их любила, особенно часто носила красные. Помню, у нее был белый брючный костюм, и я даже попросил ее сняться в нем на видео. Она попозировала мне: спускалась по ступенькам «Останкино» и говорила: «Итак, внимание! Походочка...»
— Вы снимали это видео для какой-то программы?
— Нет, для себя, и эта видеокассета сохранилась. В другой раз попросил ее записать на видео несколько слов для моей мамы. Мне так хотелось показать родителям, что моя жизнь состоялась, что я стал артистом, общаюсь с такими людьми и они ко мне по-доброму расположены. И Леонтьева не отказала! Записала такое обращение, сказала, что она тронута моим вниманием, что я интересный человек, что мы с ней много общаемся, занимаемся речью...
— А она рассказывала про своего единственного сына Дмитрия, с которым у нее были непростые отношения, который в итоге отправил ее доживать век в провинцию и даже не пришел на ее похороны?
— Да, она часто рассказывала про сына, это была ее больная тема. И дело было не в каком-то особенном доверии ко мне, просто это у нее была, как говорится, болевая точка. При этом она обвиняла не своего ребенка, а себя! Говорила, что это она виновата, что недодала сыну любви, внимания, потому что все свое время отдавала работе. Я не был этому свидетелем. Но по тому, что мне рассказывали те, кто близко наблюдал их отношения, Валентина Михайловна сделала для сына все, что могла. Тем более что в годы пика своей популярности она была всемогуща. Потому что ее очень уважал, поддерживал и, так я полагаю, охранял от нападок Сергей Георгиевич Лапин, в течение 15 лет всесильный руководитель телевидения.
К слову, когда я поступил в Щукинское училище, моей однокурсницей была Женя Лапина, очень красивая, чудесная девушка. Она вела себя так скромно, что только на четвертом курсе я сообразил, что это внучка того самого Лапина!
— Я читала, что у Евгении в жизни случилась ужасная трагедия. Когда ей был годик, ее мама, дочка Сергея Георгиевича, погибла: женщина шла с коляской, где лежала ее дочь, гулять. Вызвала лифт, двери открылись, а кабина не приехала, и она упала в шахту лифта. Коляска с маленькой Женей тоже рухнула, но малышка упала на маму и поэтому спаслась...
— После окончания Щукинского училища Женя уже много лет работает в театре, она прекрасная актриса и замечательная мама.
— А какие еще дети звездных родителей учились вместе с вами?
— Даша Хмельницкая — дочь Марианны Вертинской и Бориса Хмельницкого, внучка Александра Вертинского. Саша Проскурина — дочь актеров Виктора Проскурина и Ольги Гаврилюк, с которой мы сейчас играем в спектакле «Павел I» в Театре имени Вахтангова. Учились они на равных, и никаких звездных закидонов у них не было...
— Вернемся к вашей жизни на телевидении...
— Вот сейчас рассказывал вам о Леонтьевой и вспомнил такую, немного мистическую историю. Между двумя корпусами «Останкино» — основным и АСК-3 — есть подземный переход. Лет пятнадцать назад художники оформили его портретами самых знаковых людей отечественного телевидения и фотографиями важнейших моментов истории: полет Гагарина в космос, Олимпиада-80. Среди портретов дикторов, ведущих популярных передач — от программы «Время» и «Что? Где? Когда?» до «КВН» и «Музыкального киоска», есть и мой портрет. Меня об этом не предупредили. Просто иду однажды по переходу и вижу свое лицо среди выдающихся деятелей ТВ. Но самое удивительное, что напротив — портрет нашей дорогой Валентины Леонтьевой. И она, как и было в жизни, по-доброму смотрит на меня. А чуть наискосок — портрет Ангелины Вовк, которая стала первой телезвездой, которую я увидел живьем.
После первого класса мама за хорошие оценки летом привезла меня в Москву — показать столицу. Мы остановились в гостинице «Останкино» у телецентра, она, по-моему, до сих пор так и называется. И вот идем мы с мамой от гостиницы, и вдруг я увидел Вовк! Сейчас благодаря соцсетям между зрителями и людьми «из телевизора» нет дистанции. А тогда вокруг знаменитостей был ореол таинственности. И для мальчика из Кишинева увидеть вот так запросто диктора — это был шок. Когда некоторые люди, а особенно дети на меня реагируют подобным образом, не могут четко выразить свою мысль, теряются, никогда не раздражаюсь. Потому что всегда вспоминаю себя маленького и то, как я смотрел на Вовк...
— А потом вы с ней встречались?
— Начало нашего знакомства было очень необычным... Когда я поступил в Театральный институт имени Щукина, почувствовал, что должен научиться разговаривать. А как это сделать? Я подумал, что нужно найти достойных собеседников, благодаря которым буду становиться умнее, лучше. И решил брать интервью у знаменитых артистов!
Тогда только-только зарождались бесплатные рекламные издания, которые разбрасывали по почтовым ящикам. Один такой журнал назвался «Молодая и привлекательная». Увидев его, я позвонил Вовк и представился корреспондентом! К моему удивлению, она согласилась на интервью, но в шутку сказала: «За это подарите мне подписку... Раз вы так добры, приходите». Как мне было выпутаться из этой истории, я не знал. Но понял, что нельзя упустить возможность взять интервью.
Купил диктофон — не компактный, цифровой, как сейчас, а довольно большой, кассетный. Вовк пригласила меня к себе, в знаменитый дом на старом Арбате, в котором в том числе жил и Армен Джигарханян. А напротив этого дома в простой пятиэтажке последние годы прожил гениальный Георгий Вицин. Тогда он стал символом Арбата: каждое утро и вечер Георгий Михайлович выходил и кормил голубей. Птицы, завидев Вицина, слетались к нему со всех дворов...
Для своего первого в жизни интервью я придумал, как мне казалось, оригинальный вопрос:
— Скажите, пожалуйста, когда родилась Ангелина Вовк?
Она изменилась в лице:
— Вообще-то женщинам такие вопросы не задают.
— Нет-нет, вы меня не поняли! Я имею в виду, когда родилась телевизионная Ангелина Вовк?
Она улыбнулась и стала рассказывать мне о своей жизни. В конце интервью я попросил у Ангелины Михайловны фото для публикации...
Это сейчас переслать фото — дело секунды, а тогда надо было взять фотокарточки, отсканировать, фото вернуть владельцу. А еще самому расшифровать, написать от руки, потом найти человека, который перепечатает на машинке. Затем оставалось дело за малым — опубликовать этот материал. Разыскал адрес редакции и пришел туда со словами:
— У меня есть то, что, по-моему, очень подходит вашему журналу — интервью с Ангелиной Вовк.
Удивительное дело, редактор сказала:
— Ух ты, действительно, какая хорошая идея! Ведь дикторы — это же олицетворение молодости и красоты. Берем!
Интервью опубликовали. Я подписал его «Александр Суров» — хотелось сделать приятное своей однокурснице Оле Суровой, с которой мы тогда очень дружили.
— Подписку для Вовк в итоге организовали?
— Нет, постеснялся сказать в редакции, что обещал звезде подписку. Но журнал с интервью, конечно, героине подарил. Эту запись и все последующие беседы с потрясающими собеседниками я сохранил. Хочу их оцифровать, потому что там звучат голоса эпохи, которой уже нет. Но пока руки не доходят...
С тех пор мы с Ангелиной Михайловной много работаем вместе и общаемся. Однажды, когда учился в Щукинском, я заболел. Меня забрали в плохонькую больницу. Вовк каким-то образом узнала, что со мной случилось, и быстро устроила меня в другую, хорошую клинику: сказала, что я ее племянник! После этого ко мне в больнице было особое отношение. Лежал не в обычной палате на шесть человек, а в двухместной. Это уже большая привилегия!
А в один из дней слышу, что в коридоре возникло какое-то волнение, шум — выскочили все больные, даже те, что еле ходили. Оказывается, на этаж прибежала медсестра и сказала, что одного больного идет проведать сама Вовк! И вот появляется Ангелина Михайловна — красивая, в роскошной шубе — и заходит в мою палату!
— Вы этого не ожидали?
— Конечно, нет! Я просто не мог поверить, что Вовк приехала ко мне, студенту, да еще в такую даль — на шоссе Энтузиастов! До сих пор помню, что она с собой принесла: сыр, помидоры, огурцы, вареную курицу и импортные кукурузные хлопья в яркой картонной коробке, которых до этого я никогда не видел... В общем, Вовк идеально сыграла роль заботливой тети, которая пришла проведать приболевшего племянника. Когда она уходила, то пожелала мне здоровья и сказала: «Не грусти, будет время, когда очень многое поменяется местами. И я буду сидеть дома и смотреть телевизор, а ты там будешь блистать».
Кстати, история с журналом «Молодая и привлекательная» имела продолжение. Второе интервью решил взять у Гурченко. Нашел ее телефон, позвонил:
— Здравствуйте, Людмила Марковна, вам звонят из журнала «Молодая и привлекательная».
А Людмила Марковна тут же меня жестко остановила:
— Значит так, я давно не молодая и не привлекательная! Что дальше?
Я растерялся, что Гурченко меня так отбрила, и смог только промямлить:
— Вы меня извините, пожалуйста...
Гурченко услышала, что я растерялся, и, надо отдать ей должное, очень вежливо вышла из состояния обороны:
— Вы меня тоже извините, но я вам говорю конкретно так, как есть...
Это потом, когда повзрослел, понял, что этой фразой она давала мне шанс исправить ситуацию. Надо было сказать: «Да нет, Людмила Марковна, вы самая молодая, вы самая привлекательная, без вас вообще невозможно представить этот журнал». Но я ничего не сказал, и она повесила трубку. Интервью не случилось, зато через несколько лет мы познакомились и долгие годы тепло общались.
— Александр, вы на телевидении более тридцати лет. Теперь там работают другие люди, и техника наверное, другая...
— Она очень сильно изменилась. В 90-е годы практически везде еще стояли огромные отечественные телекамеры. Телевизионные пульты, за которыми сидели режиссеры, мониторы, микрофоны — все было громадным и загадочным, словно космический корабль.
Сейчас техника стала очень компактной, Настолько, что иногда невидима для глаз! Но я почему-то скучаю по тем громоздким, старым, но родным монстрам. Вот у нас в Театре имени Вахтангова три года назад полностью поменяли световое оборудование. Оно теперь ультрасовременное, бесшумное, дает уникальные возможности для художников по свету. Но со старыми приборами из театра ушел особенный запах, который получался, когда в прожекторах нагревались и чуть плавились световые фильтры с пылью. А еще старые приборы немного потрескивали. Все вместе это создавало особую, очень теплую и живую атмосферу, тот самый неповторимый «запах кулис». Да, прогресс неизбежен, в жизнь приходят новые технические возможности — цифровые. Но я человек «ламповый», люблю то, что сотворено человеческими руками много лет назад.
— А есть технические новинки на телевидении, которые вам нравятся?
— Конечно! Например, очень облегчают жизнь телевизионные суфлеры. Это специальный экран, на котором пишется текст. Ты можешь его читать, а зритель об этом даже не догадывается. Раньше такого не было. Нужно было либо заучивать текст наизусть, либо уметь говорить самостоятельно, что могут далеко не все. Хотя я считаю, что телеведущий должен уметь сам писать текст программы, подводки. Я, например, до сих пор это делаю. В первом сезоне шоу Первого канала «Один в один» моя соведущая Нонна Гришаева появлялась в начале и в конце программы, а основная ее работа была с артистами за кулисами. А я работал на сцене. Мне доверили вести программу, включая финал, в прямом эфире (!), без заранее утвержденных подводок, без телесуфлера и без подсказок в ушной микрофон. Если я ошибался, значит, это была моя ошибка. А если удачно пошутил или ловко вышел из ситуации, значит, это я молодец. Такая импровизация — это высший пилотаж, высшая степень концентрации ответственности, но мне такой подход очень нравится.
— На экране вы в своей одежде или вам ее предоставляют, как большинству ведущих?
— Я почти всегда одеваюсь сам (так повелось со студенческих лет, когда мог несколько дней недоедать, но зато покупал много разных рубашек и каждый день менял их в прямом эфире). Иногда стилисты что-то приносят на съемки. Но мне кажется, что у человека должен быть свой почерк, стиль. И вообще артист не должен быть модным, он должен либо отставать от моды, либо опережать ее: быть вне тенденций, чтобы создавать собственный образ. Одежды покупаю много только для работы, чтобы на экране не повторяться. А потом раз в два года собираю ее в большие кофры и отвожу по двум адресам. В школу-интернат имени Никулина и в родной Щукинский институт. Когда потом прихожу на студенческие спектакли, периодически вижу: о, мой пиджак играет, о, мои туфли пошли! Это добавляет хорошего настроения. Еще участвую в московском проекте, где люди отдают хорошие вещи школьникам, у которых нет возможности прилично одеться на выпускной бал.
— Вернемся к тому, что за 30 лет изменилось на ТВ...
— Да все, даже гримерки... Раньше в «Останкино» на втором, студийном, этаже через каждые 30 метров были расположены большие гримерные комнаты (сейчас подобные помещения «рассеяны» по разным местам). У окна стоял всегда работающий телевизор, который обычно показывал «первую кнопку». Но можно было переключить на «Орбиту» и посмотреть, что сейчас идет, к примеру, на Дальнем Востоке. Гримеры работали практически круглосуточно: одна бригада с раннего утра до обеда, вторая смена — до позднего вечера. Еще были ночные дежурные, которые сидели «на всякий пожарный»: вдруг экстренно надо будет новости в эфир выпустить. Как в одном самолете из рейса в рейс меняются бригады бортпроводников и стюарды не знают, в какую попадут, так у нас гримеры чередовались. Мастера работали со всеми появляющимися в кадре людьми, разделения на звезд и начинающих не было. И вот готовишься к программе, а рядом гримируют Николая Дроздова. Сидишь и слушаешь его с открытым ртом, потому что он прекрасный рассказчик.
И грим тогда был иным. Сейчас можно купить какой угодно, включая профессиональный, а тогда была эпоха тотального дефицита. Но гримеры как-то выкручивались. Например, мастерски использовали театральный грим, хотя он более тяжелый. Или по-своему смешивали разные составы. А еще помню, что вместо пуховки один гример пользовался настоящей заячьей лапкой, ловко накладывала ею румяна. Наблюдая за такой работой, я научился гримироваться сам.
В те годы профессия визажиста была исключительно женской: среди десятков гримеров на ТВ работал лишь один мужчина — по фамилии Мухин. Среди гримеров были свои легенды, которые работали в «Останкино» десятилетиями, у них были свой почерк, свои секреты. А еще почти все мастера были настоящими театралами. Помню Тамару, крупную, пышную женщину, которая ходила на все спектакли, знала всех артистов. Стены вокруг ее рабочего места были обклеены фото и календарями с автографами звезд того времени. Когда я их рассматривал, она говорила: «Настанет время, повешу здесь и твою фотографию...»
— Александр, за вашими плечами десятки телепроектов. А какие среди них были самыми сложными?
— Когда участвовал в проекте Первого канала «Царь горы» и нас должны были увезти в горы на границу Бельгии и Франции, сразу сказал:
— Я никогда не стоял на горных лыжах. Можно не буду участвовать в горнолыжном конкурсе?
Мне сказали:
— Да, хорошо.
И в первый же съемочный день, как и всем участникам, выдали лыжи. Говорю:
— Так мы же договорились...
— Ну, это было в Москве...
Выхожу на площадку, а там высоченная гора и настоящая трасса для горнолыжников. Что делать?! Сажусь на лыжи задней точкой и таким оригинальным способом съезжаю вниз. Режиссерам понравилось: «Отличный юмористический ход!»
— А травмы на съемках получать приходилось?
— Программа «Большие гонки» снималась на острове Реюньон, рядом с Мадагаскаром. Очень хотел принять участие в этом шоу, чтобы испытать себя в разных экстремальных ситуациях. Очень боялся боя с быками. От страха и ужаса вел себя нервно, вызывал огонь на себя, кричал быку: «Давай, иди сюда!» Он, наверное, недоумевал, что это за сумасшедший парень?! И в итоге рогом задел мне ногу.
На следующий день шел конкурс, в котором мы должны были подныривать под огромные резиновые дубины и одновременно бежать по движущейся дорожке. Если оступаешься, тебя сносит с дорожки и дубины бьют по лицу. А я незадолго до этого сделал операцию — исправлял носовую перегородку. Поэтому всех предупредил, чтобы мой нос не трогали. Но с дубиной-то не договоришься. И я, конечно, получил по носу. Оборачиваюсь на камеру, а все лицо в крови. Руководитель нашей команды Борис Грачевский и Ираклий Пирцхалава в один голос вскрикнули. Кровь остановили, но на этом дело не закончилось.
Следом шел конкурс, где надо было, лежа на доске головой вниз, скатываться с 12-метрового трамплина в бассейн с водой. На огромной скорости я ударился о воду своим бедным носом. Снова кровь, лицо превратилось в огромный блин. В этот момент вбегает режиссер: «Нужно скатиться еще раз, потому что мы не успели вас подснять, — но увидев меня, сказал: — Полежите в номере пару суток, придете в себя. В конкурсах участвовать не будете, мы вас посадим в зрительный зал и будем снимать, как вы поддерживаете свою команду».
Думаю: ну, наконец-то отдохну. Лежу в гостиничном номере, лицо болит. Еле заснул. А ночи там очень жаркие, я оставил балконную дверь открытой. Мне снится, что кто-то входит с балкона и протягивает руки к брюкам, где у меня лежит бумажник с паспортом и деньгами. И вдруг понимаю, что это все не сон! Что это настоящий вор, который заберет у меня деньги, паспорт, и я останусь на краю света со своим разбитым лицом. От страха неожиданно начал... громко лаять! Вор испугался, по-моему, больше моего. Ничего не тронул и убежал. А через три дня я вновь был на съемочной площадке...
— Александр, в марте в соцсетях появилось ваше видео с загипсованной ногой, в инвалидном кресле. Это тоже производственная травма?
— Об этом никто из зрителей не узнал бы, если бы Лариса Гузеева не выложила видеосюжет из закулисья проекта «Две звезды. Отцы и дети». Когда сезон съемок был в самом разгаре, я получил травму, разрыв ахиллова сухожилия — на ровном месте, на сцене Театра Вахтангова во время спектакля «Павел I». Всегда боялся переломов. Но, как оказалось, кости срастаются быстрее, чем восстанавливаются мышцы. Операцию мне сделали. Но отменить спектакли я не мог и играл на обезболивающих, хромая, с лангеткой на ноге. А на телесъемках меня на инвалидной коляске вывозили на сцену, потом на руках усаживали на высокий барный стул и снимали сидя. Потом перешел на костыли. Но зрители этого тоже не видели.
— Как сейчас нога?
— Нормально! Хотя однажды снаряд чуть второй раз не упал в одну воронку... На программе, которая была посвящена песням Победы, в жюри сидел Сергей Каюмович Шакуров. Мы с ним когда-то снимались в фильме «Тайны дворцовых переворотов», я очень люблю его как актера. И на съемках я сымпровизировал: «Сергей Каюмович, давайте сейчас споем вместе песню «Любимый город»! Вот оркестр, вот наш гениальный Сергей Жилин за роялем...» И мы спели. В конце песни Сергей Каюмович встал и пошел ко мне — хотел пожать руку. Но не заметил ступеньку на сцене, она была задекорирована. Оступился и упал мне на больную ногу! Я подумал: «Только не перелом!» Но все обошлось. Правда, третий куплет из-за падения Шакурова пришлось вырезать...
— С проектом «Две звезды» у вас давние взаимоотношения...
— Первый раз появился в нем в 2009-м году как участник. Моей партнершей должна была стать Людмила Сенчина. Когда мы придумывали репертуар, она сказала: «Сашенька, никакого нафталина! Давай всех удивим — будем петь рок!» Я еще подумал: где Сенчина, наша нежная Золушка с хрустальным голосом, и где рок...
Потом поменялись съемочные даты, у Сенчиной были гастроли, и она не смогла принять участие в съемках. Меня объединили с Викторией Дайнеко, и мы стали бронзовыми призерами. Но с Сенчиной продолжили тепло общаться. Она была влюблена в моих котов. Когда мы разговаривали по телефону или встречались на съемках, все время спрашивала, как там они. Мы не раз пели вместе в новогодних программах «Двух звезд». Однажды предложил ей спеть песню «Шутка», которую она исполняла дуэтом с Эдуардом Хилем и которая была в свое время очень популярна. А Сенчина вдруг говорит: «А я ее не очень люблю...» — «Зато ее зрители очень любят». — «Ну, раз публика любит, давай споем, вспомним».
И вот приезжает она на съемку. Мы встречаемся, я уточняю:
— Как вы будете одеты?
Мы же поем дуэтом — должны гармонировать и внешне.
— Ой, Сашуля, я взяла вот это платье, другого нет.
Достает черное в пол платье в блестках. Я говорю:
— Этого не может быть... — открываю свой кофр и показываю черный пиджак в блестках. Не сговариваясь, мы оделись одинаково!
Незадолго до ее ухода мы встретились на концерте в Кремлевском дворце. Она уже очень плохо себя чувствовала. Но ни словом не пожаловалась на болезнь, которая вскоре ее забрала... Еще спустя несколько недель я вручал один из призов на премии «Золотой орел» и не мог не вспомнить о Сенчиной, сказал: «Коллеги, не загоняйте себя, сберегите свое здоровье для дополнительных лет жизни и радости...»
— Когда пару лет назад мы с вами договаривались на предыдущее интервью, вы сказали: «На этой неделе у меня из-за съемок нет даже 15 минут свободных...» Это было преувеличением, или вы реально бываете так заняты?
— Хорошая программа — это большой труд множества людей. Скорости производства крайне высокие, так что не преувеличивал. Неслучайно говорят «телевизионный эфир», а эфир — он же испаряется: телепродукт бывает очень недолговечным. Хотя мне повезло участвовал в проектах, которые спокойно можно повторять. Те же «Один в один» или «Точь-в-точь» вышли из актерских капустников, а это нестареющий жанр...
Самое сложное, это когда блоком снимаются большие шоу. Если в эфире программа идет от двух до трех часов, то снимается от шести до восьми часов, до глубокой ночи. А так как в ней обычно участвует несколько популярных артистов, которых трудно вновь собрать на площадке, то снимают по два выпуска в день. И тогда смена длится по 14 часов. И все это время нужно быть в кадре адекватным, остроумным, находчивым и желательно молодым.
«Минуту славы» однажды снимали по три программы в сутки четыре дня подряд, чтобы получилось двенадцать выпусков на год. Я выезжал из дома в семь утра, возвращался в пять, тоже утра. На сон оставалось часа полтора...
— А зачем так спешить? Почему нельзя снимать по одной программе в месяц?
— Потому что в этой программе сложные декорации, которые каждый раз надо собирать. В ней задействовано много людей из разных городов и даже стран. У каждого свой реквизит, у кого-то животные. Однажды в мою гримерку положили огромного питона. На ночь его покормили поросенком. Но «что-то пошло не так», и у змеи случилось несварение желудка: питон решил избавиться от не понравившейся ему свинины прямо среди моих костюмов. Вы не представляете, какой это был ужасающий запах! Все мои вещи было невозможно надеть...
На самом деле, что бы ни происходило за кулисами, в студии или в театре, неважно, как ты себя чувствуешь, это должно оставаться твоим личным делом. Зрителю необходимо подарить радость, надежду и хорошее настроение. И если мне это удается, ощущаю себя абсолютно счастливым человеком.
Подпишись на наш канал в Telegram