«Критика — это реклама. Я это всегда говорю. Вспоминаю, как когда-то познакомился с великим Сальвадором Дали и его уникальной супругой Галой. Вдруг художник встал и начал изображать странные фигуры, делать необычные движения. Через секунду я увидел напротив фотографа, который узнал Дали и активно его снимал. А Дали затем смеялся, говорил: «Увидишь потом, что обо мне напишут. Это реклама».
— Зураб Константинович, глядя на ваши колоритные картины, в голову приходит такой необычный поэтический образ: краски на полотнах, которых касается ваша талантливая кисть... целуются!
— Такого мне еще никто не говорил! (Смеется.) Но если ты так видишь — спасибо! Действительно, краски должны полюбить друг друга на холсте, тогда получится цельная работа. Любовь вообще самое главное в нашей жизни. Я верующий человек, с детства бабушка читала мне Библию, когда это еще было запрещено. Она уводила меня гулять в лес и там рассказывала разные истории. Позже я понял, что это и были библейские сюжеты. Она повесила мне крест на шею. И с тех пор крест я не снимаю. Каждая моя работа — о любви к миру, к людям, к жизни.
Надо изучить мозги художника! Тогда что-то будет понятно. Хотя иногда самому сложно объяснить, почему делаешь так или иначе. А образ рождается по-разному: иногда увидел что-то интересное и держишь это в голове, чтобы скорее перенести на холст или на бумагу, в скульптуру. Иногда что-то само вдруг приходит в голову, иногда во сне. Бывает, в процессе работы рождается целая серия образов. Вижу интересный цветок в необычном горшке, растущее в парке дерево — смотришь, прямо готовая скульптура, так необычно собирается все в композицию. Или видишь человека необычной внешности, портрет которого хочется сразу написать.
Мы все разные и по-разному живем. По-разному одеваемся, по-разному мыслим. В течение дня меняется давление, день сменяет утро и так далее, поэтому, каждый раз беря в руки кисть, ощущаешь и видишь мир вокруг по-разному. Вот это все перенести на холст — и есть искусство, индивидуальное отношение. Поймать первое впечатление от увиденного предмета или модели и перенести в пространство изобразительного искусства, важнейший фактор. Так учили нас педагоги.
— У вас есть любимая краска?
— Вся палитра для меня — драгоценный дар. Я люблю все краски, все цвета, что существуют в природе. Бог подарил нам цветной мир, как его можно не любить! И черный, и белый, и зеленый, и синий, и желтый, и красный! С каждым из них так интересно играть, создавая всякий раз нечто новое. Обращал внимание, как все в природе выглядит гармонично: цвета у растений, раскрас животных, птиц, бабочек? Палитра уникальная!
Природа для культуры Грузии имеет особое значение. С любви к природе и началось мое увлечение в детстве рисованием, позже живописью. Я не выделяю любимое время года или время суток. Конечно, я родился в Грузии, где много солнца. Поэтому в холодное время года мне всегда немного не хватает солнца. Но у меня свой способ поднять настроение, зарядиться энергией. В осеннее и зимнее время я больше пишу подсолнухи. Они для меня символизируют энергию солнца и радости. Наверное, потому у меня так много подсолнухов в живописи.
В детстве я много времени проводил у бабушки в Западной Грузии, в деревне близ Кутаиси, расположенной в красивейшем регионе страны — Имеретии. Природа там уникальнейшая — леса, горы, реки, пещеры, водопады, все возможные цвета и оттенки, настоящее богатство красок, поскольку субтропики в Имеретии соседствуют с альпийскими лугами. Как во все это можно не влюбиться! А какие там уникальные подсолнухи, они всегда стоят перед моими глазами, я их рисую всю жизнь. Ведь все, что окружает нас, — создано великим Творцом. Земля, по которой мы ходим, воздух, которым мы дышим, природа, которой мы восхищаемся, — все это сотворил Бог.
Я давно мечтаю сделать музей, в котором будет отображена вся библейская история. Сохранить это для новых поколений — важнейший фактор. После Тбилисской академии художеств я работал в Институте истории, археологии и этнографии Академии наук Грузии. Георгий Читая, Вера Бардавелидзе, Джульетта Рухадзе — все они внесли огромный вклад в дело сохранения и изучения православных святынь Грузии. Я ездил в многочисленные экспедиции, объездил фактически всю Грузию. И благодаря этому во времена, когда церковное искусство было под запретом, открыл его для себя. Позже, и в работе по воссозданию храма Христа Спасителя в Москве, и Саввы Сербского в Белграде, и монумента «Летопись Грузии», этот опыт мне очень помог. Более того, это вдохновило меня на собственную серию работ в скульптуре и графике на библейские темы.
А вот за карандаши в далеком детстве, наверное, в возрасте четырех-пяти лет я взялся не сам по себе. Мне их дал мой дядя, известный художник Георгий Нижарадзе.
Именно благодаря дяде я начал рисовать все, что видел вокруг себя, — солнце, цветы, траву, деревья, животных... Он научил меня понимать природу, видеть красоту, чувствовать свет и тень. Мы ходили с ним на природу, на пленэр, шли гулять в зоопарк и там рисовали. Он видел, что мне это очень нравится, и поддерживал меня. У дяди в мастерской собирались выдающиеся художники — Давид Какабадзе, Ладо Гудиашвили, Серго Кобуладзе. Много говорили об искусстве. Мне не все было понятно тогда, но очень интересно было наблюдать, слушать их мудрые слова. В такой атмосфере я рос. Дядя был высокий, интересный мужчина. Когда мы с ним шли по улице, женщины поворачивали голову. А тогда в Грузии все было строже, это считалось неприличным. Но его обаянию невозможно было сопротивляться.
Я думал: «Стану художником — буду таким же красивым, как дядя». Художником стать получилось. Красавцем как он — нет. (Смеется.) Дядя фактически открыл для меня профессию художника. Тогда это не считалось престижным, скорее несерьезным делом, для мужчины — тем более. Отец был сильно против. Сердился на меня. Но мама была уникальной женщиной — мудрой, тонкой. Ее поддержка помогла мне утвердиться в своем выборе. Отец долго с недоверием относился к профессии художника. Позже, когда мои работы уже были известны и в СССР, и за рубежом, отец очень мной гордился. В его комнате были вырезки из газет, где писали о моих проектах.
На родителях большая ответственность за детей и их выбор. Здесь много тонкостей. Чем дольше я живу, тем сильнее понимаю, как много в нашей жизни зависит от родителей, дедушек, бабушек, близких родственников. Они закладывают в нас основы, тот самый фундамент, на котором каждый из нас со временем строит свою жизнь.
Не люблю критиковать, но сегодня снова сложно тем, кто выбирает профессию художника. Некоторые родители очень портят детей. Я часто провожу у себя в галерее на Пречистенке и в своем доме в Переделкино мастер-классы для детей. Большинство всегда — девочки. Понятно, что родителей беспокоит будущее детей-мальчиков, которые должны выбрать профессию. Но если у ребенка талант, его нужно поддержать. Ведь потом, если человек занимается нелюбимым делом, хоть и деньги заработает, но не будет счастливым.
Вообще, всем детям надо как можно раньше давать цветные карандаши. Изобразительное искусство очень важно для развития. Неважно, будет ребенок художником или нет. Это не просто трата времени. Это очень серьезный вклад в его образование, это воспитывает человека, личность. Творческий подход важен в любой профессии. Я очень рад, что и свою дочь Елену, которая стала искусствоведом, художницей, и внука Василия я воспитал именно так. Василий, которому сейчас 45 лет, продолжит то, что уже не успею я. У него блестящее образование, он руководит Московским музеем современного искусства, который я создал. Василий — художник, вице-президент Российской академии художеств. И другой внук Зураб и внучка Виктория — все занимаются искусством. Меня это очень радует.
— Вы рисуете, получается, 85 лет! Не устали, неужели по-прежнему работаете каждый день?
— Как можно устать от возможности дышать, видеть, слышать... Для меня искусство — то же самое, потребность. Оно давно стало не просто профессией, а смыслом жизни. Нет ни дня, когда бы я не поехал в литейную мастерскую, не подошел бы к холсту. Даже если занят делами в академии или на встречах, я время найду обязательно. Я не жду, когда придет вдохновение — оно со мной, главное поймать момент и выразить в любом материале, который есть под рукой. Когда я работаю, все сразу отходит на второй план. Я счастливый человек: мечтал стать художником — и моя мечта сбылась. Но это потребовало и от меня много энергии и сил. Лежа на диване ничего не создашь. Не стоит ждать вдохновения, так оно может и не прийти.
Было время, когда я хватался за любую работу. Первые мои рисунки в журналах, в том числе для знаменитого тогда на весь Советский Союз «Крокодила», я делал, чтобы хоть немного заработать, содержать семью. Мы только поженились, нам некому было помочь, жили в маленькой комнате, которая была и мастерской. Поэтому всегда привык рассчитывать только на свои силы.
С первого серьезного проекта я стремился все сделать в срок, выполнить необходимые условия, относиться к работе ответственно. Ведь монументальное искусство — часть большого синтеза с архитектурой. Здесь не только ты один в мастерской наедине с холстом. Это работа многих людей, и ты часть большого дела, коллег нельзя подвести.
Сейчас, когда есть много проектов, можешь ощущать свободу. Часто я сам решаю, над каким проектом хочу работать, что интересно создать. Иногда делаю это на собственные средства, не дожидаясь заказа. В общем, делаю то, что интересно. Это большая радость.
Я всегда с собой ношу альбом и чернильную ручку. Как только есть свободная минутка — рисую. Иногда это идеи новых проектов, иногда просто что-то интересное, что увидел из окна машины или сидя в кафе. А может быть, какая-то пластическая идея придет в голову. Сразу переношу на бумагу.
— Всем известна ваша плодовитость, с которой мало кто сравнится. Как свидетельствуют справочники, вы автор более 5000 произведений живописи, графики, скульптуры, монументально-декоративного искусства (фрески, мозаика, панно) и много чего другого. Ваши работы разбросаны по всему миру, находятся как в государственных музеях, так и в частных коллекциях, ваши скульптуры украшают улицы городов Европы, Америки, Азии... Недавно своим искусством вы свели с ума Китай, где впервые прошла ваша персональная выставка. Но при этом сложно найти современного художника мирового уровня, чье творчество вызывало бы не только восхищение, но и такую критику. Что скажете?
— Понимаешь, в первую очередь я знаю, что делаю и почему. Ну а критика — это реклама. Я это всегда говорю. Вспоминаю, как когда-то познакомился с великим Сальвадором Дали и его уникальной супругой Галой. Мы сидели пили кофе напротив здания ООН в Нью-Йорке. Вдруг художник встал и начал изображать странные фигуры, делать необычные движения. Через секунду я увидел напротив фотографа, который узнал Дали и активно его снимал. А Дали затем смеялся, говорил: «Увидишь потом, что обо мне напишут. Это реклама».
Конечно, для меня как для любого художника приятно видеть людей, которым интересно мое творчество. В Пекине за время работы выставки ее посетило более трех миллионов зрителей. Это для меня важно, ценно. Я со своими выставками проехал по всей России, в некоторых городах бывал уже не по одному разу. Люди идут, чтобы посмотреть на то, что я делаю. Вот это для меня самая объективная оценка. Время все расставит по своим местам. Столько людей выдающихся критиковали Эйфелеву башню, русский авангард, творения Микеланджело и Гойи. Это мало кто помнит, только историки. А произведения остались на века. Главное — стремиться создавать музейные ценности, рождать настоящее искусство.
— Критика порой идет и от зависти. Любопытно, а вы кому-нибудь завидовали?
— Я верующий человек. Зависть — большой грех. Я часто участвую в конкурсах, бывает, выигрывают другие художники. Иногда это наши академики, я за них всегда радуюсь. Наоборот, я вхожу в азарт, стараюсь работать еще больше, искать интересные решения в дальнейшем. Когда меня избрали президентом Российской академии художеств, я сразу выбрал в президиум, а это руководящий орган Академии, художников разных направлений, от реализма до авангарда. Мы открыли отделение новейших художественных течений, очень важно, чтобы Академия не была закрытой организацией, в которую одни не пускают других. Нужно, чтобы здесь были профессионалы со всей России.
А зависть — это страшное дело. Моего дедушку расстреляли в 1937 году. Все женщины в семье после этого не снимали черного платья. Потом, через много лет, у меня появилась возможность посмотреть документы, связанные с арестом дедушки. И я увидел донос соседа, который написал, что к дедушке приезжают по вечерам гости, о чем-то долго беседуют, у него большая библиотека. Страшное дело, просто так оклеветать человека, расправиться с ним.
Много всего пришлось пережить из-за зависти. Просто всегда надо помнить, что делая зло кому-то, получишь это зло обратно. А зависть — это страшное зло.
А мой учитель — гениальный рисовальщик, в мире нет таких, Василий Шухаев. Он уехал после революции из России, потом вернулся. Начал работать, даже получил заказы, и видимо, кому-то это не понравилось. Появился донос, Шухаева отправили на Колыму. «У нас таких женщин нет», — говорили о его гениальных рисунках сангиной те, кто Шухаева арестовывал. После Колымы его отправили в ссылку к нам — на Кавказ, в Грузию. В столице ему тоже запрещалось жить. И вот наши известные художники пошли тогда к председателю КГБ Грузии Инаури, и тот разрешил Шухаеву жить в Тбилиси и даже преподавать в Академии художеств. И для нас это было счастьем.
Шухаев выбрал нас с Чубчиком (Тенгиз Мирзашвили. — Прим. ред.), преподавал нам лишние часы. Самое главное, что он нам дал, это основы академической школы. В ней не было лишней черствости, закостенелости, а было много свободы, импровизации, которые строились на свободе владения основами рисунка, композиции, глубоких знаниях анатомии. Этому учил нас мастер. Например, мольберты иногда ставили так, что мы оказывались к модели спиной. И надо было все время поворачиваться к натурщице, а потом обратно к холсту. Нужно было не копировать, а поймать первое впечатление. Вот этот принцип «первого впечатления» остался жить в моем творчестве на все дальнейшие годы. Благодаря ему я создаю так много произведений и они не похожи друг на друга. Не могу сказать, как сложилась судьба у других, а мы с Тенгизом художниками стали. У меня перед глазами всегда образ нашего учителя — белая выглаженная рубашка, приятный свежий одеколон, тогда другие педагоги выглядели иначе. А он был красивым человеком во всем.
— Говоря с вами, не могу не вспомнить такого самобытного грузинского художника, как Нико Пиросмани. Кто он для вас?
— Пиросмани — это гений мирового значения. Его ценят и восхищаются им в разных странах. В его искусстве — и дух Грузии, и новый взгляд художника ХХ века. Он создал свое уникальное лицо, свой почерк. На него оглядывался такой великий художник ХХ века, как Пикассо. Сегодня любой, кто хочет заниматься искусством, должен знать работы Пиросмани. Я посвятил ему и Анри Руссо, выдающимся художникам, скульптурную композицию. Они для меня тоже являются фундаментом — на их работах я учился, стараясь воспринять ту свободу, которая есть у них. Они искусство примитива, как его называли, подняли на огромную высоту. Потому что создавать «искусство для искусства», как говорил выдающийся грузинский художник Давид Какабадзе, музейные ценности могут только выдающиеся мастера. К сожалению, при жизни их не оценили по достоинству, но история все расставила по своим местам.
— Расскажите, как в 1964 году вы оказались в Париже, где, насколько известно, во время трехмесячного пребывания познакомились с Пабло Пикассо?
— Номера телефонов и даты не спрашивай — не помню. (Смеется.) Та поездка для меня действительно оказалась очень важной. Моя супруга Инесса Андроникашвили из старинного рода, грузинская аристократия. Часть ее родных уехала из России после революции. И вот ее тетя и дядя уже во времена оттепели решили попробовать пригласить племянницу во Францию. Мы очень долго делали документы, ждали, ездили за разрешением в Москву. И когда, казалось бы, все уже должно было случиться, в последний момент нам объявили, что из нас двоих может полететь только один. Тогда Инесса сказала: «Лети ты. Ты художник — тебе важнее, а я потом». Когда я приехал, родственники не понимали, почему Инесса осталась дома, даже подозревали, не связан ли я с КГБ. (Смеется.) Потом, правда, мы познакомились ближе и все наладилось. Они меня полюбили, сделали все, чтобы пребывание мое было насыщенным.
Я гулял пешком по Парижу и окрестностям, обошел почти все музеи. Уникальной была возможность увидеть вживую самого де Голля. Это дало мне возможность позднее создать ему памятник в Москве. Ну и, конечно, одно из сильных впечатлений — посещение мастерской самого Пикассо. Я открыл для себя там очень много, самое главное — то, что художник не ограничен видами, жанрами, техниками. Он одновременно может работать в живописи, скульптуре, графике, декоративном искусстве. Что Пикассо и делал. Здесь был его холст, а в другой комнате лежали тарелки, которые он расписывал. Помню, как напротив холста было установлено большое зеркало, Пикассо делал какие-то движения и сам себя сразу рисовал. Эта встреча вдохновила меня заняться монументальным искусством, а работа в Институте истории, археологии и этнографии помогла познакомиться с выдающимися памятниками прошлого, взять и пропустить через себя опыт предков и на основе старинных техник — мозаики, эмали — создавать свое искусство.
Тогда я не знал, что еще много раз смогу посетить Францию. Позже, в одну из поездок познакомился с Марком Шагалом. В его мастерской я был несколько раз. Однажды пришел к нему, супруга Вава проводила меня в мастерскую. Какое-то время я ждал мастера. Увидев палитру, мне стало безумно интересно, я подошел и начал ее разглядывать. В этот момент в мастерскую зашел Шагал. Увидев меня у палитры, он засмеялся, подошел ко мне и шутя взял меня за ухо, говоря, что в палитре все секреты художника. Опасно, мол, так глубоко заглядывать в его тайны. Конечно, он шутил. Но то, что палитра каждого художника говорит многое о нем, это безусловный факт.
В 1970—1980 годах я работал главным художником МИД СССР. Я создавал интерьерные решения наших посольств и представительств в Бразилии, Японии, США, Португалии, Сирии. Это был замечательный опыт. Но та поездка в Париж открыла для меня много новых возможностей именно с точки зрения развития творчества.
— Одна из ваших известных скульптурных композиций «Добро побеждает зло» установлена в Нью-Йорке возле здания ООН на Ист-Ривер. Вы действительно полагаете, что добро может победить зло?
— Как я уже говорил, я верующий человек. Мы все в это верим и надеемся! А как иначе жить?! Думаю, у каждого были такие моменты, когда казалось, что подлость, зло одолевают. Но потом что-то случается, и все происходит наоборот. Добро и справедливость побеждают! Главный герой моей скульптурной композиции — не простой человек, а святой Георгий Победоносец. Он веками был символом борьбы Добра и Зла. Ведь эта борьба в душе каждого из нас идет каждый час, каждую минуту. В этом смысл любой веры — бороться с драконами в своей душе.
— О вашей щедрости ходят легенды. Мало, допустим, кто умеет так угостить, как вы. Причем даже совсем незнакомых людей. Ну а ваше умение дружить — вообще притча во языцех. В этой связи у меня есть вопрос, связанный с Высоцким. Знаю, что он брал у вас большие деньги в долг. Так вот, когда Владимира Семеновича не стало, вы в отличие от других отказались от этого долга.
— Меня так воспитали предки. По-христиански всегда надо больше отдавать, чем получать. Мы все обязаны помогать друг другу. Так и стараюсь жить. Те, кому я помог, знают, а рассказывать об этом зачем. Это личное и должно оставаться между теми людьми, кого это касается.
Высоцкий был моим другом. Мы много общались, оказывались вместе в разных компаниях. Помню, как-то Володя приходит ко мне в мастерскую и говорит: «Поехали в Ленинград. Там нас ждут». Сели в машину, я за рулем. Ехали, ехали, наконец доехали. Заходим в мастерскую, а там все спят уже, многие разошлись. Посмеялись, сели в машину, поехали обратно. Мы часто встречались, много можно вспомнить. Жаль, что он так рано ушел.
У нас много было интересных встреч. Помню, сразу после свадьбы Высоцкий и Влади пришли к моему другу Саше Митте, его жена Лиля накрыла стол, но когда я там появился, возникло ощущение, что Володя без настроения, праздника не ощущалось. А у меня такой характер, что когда кому-то грустно, как будто это я виноват! И я сказал: «Давайте улетим в Тбилиси, там погуляем, отметим вашу свадьбу. В Грузии у меня больше возможностей». Все обрадовались.
В Тбилиси моя супруга Инесса накрыла красивый стол, достала старинный сервиз. Но стол, раздвигая, видимо, не очень хорошо закрепили. Так вот, когда мы гуляли, Марина в какой-то момент, смеясь, непроизвольно ударила снизу стол ногами. И стол на глазах сложился вместе с летевшей туда посудой! В Грузии это плохая примета — значит, счастливой жизни не будет. Но супруга, конечно, об этом не сказала, все быстро исправили и продолжили праздник.
Все мои друзья-грузины — певцы, поэты, музыканты, художники — старались показать себя, кокетничали наперебой с Мариной. Высоцкому даже не давали петь. (Смеется.) Но когда все напились и устали, Высоцкий взял в руки гитару и начал петь. Это невозможно забыть. Этот момент я и запечатлел в скульптуре. Как он играет и струна рвется. Это тоже была нехорошая примета, но тогда все были наполнены радостью и счастьем. Влади была необыкновенной красавицей. Утром, даже без косметики, она выходила из комнаты и вызывала восторг — уж очень была хороша. Марина, когда мы с ней встречались в последний раз, тепло вспоминала эту поездку.
Мне повезло, в жизни я встретил много потрясающих, гениальных людей, с которыми сложилась дружба на много лет. Это поэты Андрей Вознесенский, Андрей Дементьев, конечно, Высоцкий, певец Иосиф Кобзон, уникальные медики Лео Бокерия, Давид Иоселиани, выдающийся государственный деятель Евгений Примаков... Перечислить всех — вот и будет целая статья. Дружба с каждым принесла мне много радости и вдохновения. Многие события, радостные и горестные, к сожалению, мы прошли вместе. А мой дом всегда открыт. Гости, красивые застолья, тепло встреч — особая культура в Грузии и в России. И я стараюсь с уважением относиться к традиции. Так воспитали предки.
— Какие качества вы цените в мужчине?
— Мужские качества. Мужчина должен быть мужчиной! Веками для нас складывался образ настоящего мужчины, рыцаря. Вот эти рыцарские качества — ум, благородство, сила духа — в нем и должны быть. По крайней мере, так я это вижу.
— А в женщине?
— Женщина должна быть женщиной. Мудрость и красота, я думаю.
— Жалеете ли вы о чем-то? Если была бы возможность, хотели бы что-то изменить в своей жизни, может, какой-то один день поменять?
— Нет смысла жалеть о том, что не случилось, или о том, что уже не изменить. Увы, не в наших силах продлить жизнь любимым и близким людям. Я не люблю оглядываться, всегда иду вперед. Думаю о том, что еще успею сделать. Жизнь нам дается и как дар, и как испытание. Я верю, что все, что мы пережили, давалось нам по силам. Невозможно изменить жизнь, но я счастлив, что сложилось все именно так. Самое главное — любовь и вера в душе!
— Да вы счастливый человек, батоно Зураб!
— Я тебе об этом целый день и рассказываю! (Смеется.)
Подпишись на наш канал в Telegram