«Людмила Иванова — уникальный человек, судьба которого прошла через многих людей, среди них Олег Даль. Это была не близкая дружба, но... с ее стороны постоянное наблюдение, невероятное понимание, какие-то фатальные совпадения. Первый выход Даля на сцену «Современника» — с ней. И после его смерти в киевской гостинице она случайно попадает туда и «расследует» тайну его ухода. При жизни Людмила Ивановна рассказала мне о Дале. Делюсь с вами этими уникальными воспоминаниями», — рассказывает главный редактор Анжелика Пахомова.
«В 1963 году труппа «Современника» пополнилась двумя талантами, Людмилой Гурченко и Олегом Далем, — рассказывала актриса Людмила Иванова. — Люся была очень красивая: тоненькая, модная. Но глаза иногда грустные... Как будто она порой опасалась — сейчас кто-нибудь спросит ее: «Вот ты снималась в «Карнавальной ночи», а сейчас что?» Это был не лучший период в ее жизни, в кино Гурченко тогда не снимали, да и в «Современнике» развернуться не удалось... Такой скромной я ее и запомнила на показе перед труппой. А вот каким был Даль, здесь лучше передать слово ей. Вот как вспоминала она о появлении Олега в театре: «Однажды, весенним вечером, в труппу Театра-студии «Современник» показывались трое. Два молодых актера, только что окончившие институт, и актриса кино, несколькими годами их старше, но уже успевшая побывать на вершине славы, а ко времени того показа уже понимавшая значение слова «забвение». Той киноактрисой была я. С одним из молодых актеров, Олегом Далем, в тот день испытанием и проверкой нас связала судьба. И сами собой между нами негласно сложились очень теплые отношения. И потом всегда краем глаза мы отмечали и успехи, и всяческие изгибы в нашей самой неангажированной в мире, грустной и прекрасной профессии. В тот вечер я так сосредоточилась на своем показе, что поначалу очень многого не заметила. Я даже не помню, что за отрывок и какую роль играл Олег Даль под восторженные взрывы аплодисментов всей труппы. Труппа обязательно всем составом голосовала и принимала каждого будущего своего артиста. И когда реакция была особенно бурной, я заглянула в фойе, где проходил показ. Худой юноша вскочил на подоконник, что-то выкрикивал под всеобщий хохот — оконные рамы сотрясались и пищали, — а потом слетел с подоконника чуть ли не в самую середину зала, описав в воздухе немыслимую дугу. Ручка из оконной рамы была вырвана с корнем. На том показ и кончился. Всем все было ясно. После такого триумфа мне оставалось только сделать тройное сальто и вылететь в форточку».
В «Современник» Люсю приняли. Ей доставались маленькие роли, что в общем-то было понятно: главные роли исполняли основатели, те, кто в театре давно. И Люся играла, например, девушку, которая приходит от завода провожать на фронт Бориса в спектакле «Вечно живые» (том самом, из которого потом «вырос» фильм «Летят журавли»). Или доярку в пьесе «Без креста» — в таких ролях и «харьковская нотка» Люсиной речи была кстати. А вот героинь Гурченко не давали. Она не нравилась Ефремову как женщина, он никогда не был ею увлечен, а следовательно, не видел ее на ведущих ролях. И в театре на Люсю смотрели так: ну, в «Карнавальной ночи» сыграла, ну, хорошая актриса, только здоровьем слабенькая...
Судьба Даля не лучше. В «Современнике» для него также не нашлось главных ролей, хотя он был занят во многих спектаклях. В «Сирано де Бержераке», в «Обыкновенной истории», в «Голом короле», в постановках «Всегда в продаже», «Старшая сестра»... Просто новых спектаклей в те годы, когда пришел Олег, было мало, а в уже существующих роли давно распределились. Получить новый ввод можно было только на второстепенную роль. И даже Ефремов не мог на это повлиять, потому что решение принимала труппа — голосованием. Конечно, Даля сразу заметили в театре. Его любили, ценили, в него верили, о нем говорили. Его называли Олег-маленький. А Олег-большой — это был Ефремов.
Мое знакомство с Далем вышло не слишком удачным. И если бы мне тогда сказали, что в итоге мы подружимся, я бы, наверное, не поверила. Олег был принят в «Современник» в тот момент, когда по настоянию Ефремова мы, костяк труппы, один за другим пробовали себя в режиссуре. Вместе с режиссером Маргаритой Микаэлян я готовила новую постановку. Даль, едва влившись в нашу дружную компанию, пришел на репетицию и сразу все раскритиковал. И это не так, и то не этак... Ефремов тогда ему говорит: «Хорошо, если ты знаешь, как надо, — покажи нам. Мила, Маргарита, позвольте ему репетировать с актерами». То есть, можно сказать, у нас спектакль забрали и передали Далю. Что, кстати, меня не обидело. Я человек терпеливый — смолчала, отступила. Тем более что, несмотря на неопытность, Олег все-таки смог довести дело до конца, и спектакль получился замечательным, был успех. В таких случаях у нас в театре не принято было завидовать или спорить, чья фамилия должна быть на афише. Вот Ефремов, к примеру, от и до поставил знаменитого «Голого короля», а на афише значилась фамилия Микаэлян, которая принесла пьесу в театр.
Тем временем Олегу дали первую маленькую роль в «Современнике» — попросили заменить заболевшего актера в спектакле «Третье желание». Роль соседа, который приходит побриться к парикмахеру на дом. Парикмахера играл Валентин Никулин, а я — его жену. И вот мы на сцене. Я произношу свои реплики, Олег должен ответить. Но он молчит! Я повторяю свой текст снова, а сама уже вся холодею от ужаса. Тут Даль, по-прежнему ничего мне не отвечая, зачем-то поднимает стол, переворачивает его, ставит себе на голову и так уходит со сцены за кулисы. Честно говоря, мы все подумали, что у Олега помутился рассудок. Даже не доиграв свою сцену, я все бросила и побежала за кулисы: «Олег, миленький, что с тобой?» И тут почувствовала винный запах, после чего разозлилась не на шутку. Со словами «Так ты что, выпил?» я размахнулась и вкатила ему пощечину. Сама от себя такого не ожидала. Но я всю жизнь плохо переносила пьяных. А тут у меня просто в голове не укладывалось: первый выход на сцену «Современника», как же можно пить в такой день? Олег схватился за лицо и куда-то убежал... И потом его три дня никто не мог найти, в театре он не появлялся. Артисты меня ругали: «Что ты наделала! Он же такой впечатлительный. Будет переживать, мучиться от стыда. Да ты знаешь, какой он? Он под трамвай может кинуться!» Я испугалась, думаю, и правда, что теперь будет, зачем я его ударила? Но тут наконец Олег пришел. Я бросилась ему навстречу, обняла. У меня уже и в мыслях не было ругать его. А он сразу же попросил у меня прощения. И с тех пор стал говорить: «Вот моя крестная — Мила. Окрестила меня, что уж тут сказать! На всю жизнь запомню». Так и началась наша дружба.
Вскоре я поняла: с его стороны то странное происшествие не было пьяной выходкой. Просто если Олега заставляли играть что-то банальное, незначительное — тут-то он и начинал выделывать разные фортели. Один раз во «Вкусе черешни» понес отсебятину, считалочку какую-то вставил в текст. И из-за кулис это видел Ефремов. Смотрел, смотрел, а потом как давай хохотать... И никак Даля не наказал. Так уж сложилось: Олегу прощали в театре все. Перед его невероятным обаянием, добротой, искренностью никто не мог устоять. А уж то, что он очень талантлив, мы поняли сразу. Так что ни один артист, включая самого Ефремова, не пользовался у нас такой свободой.
Вот от чего Олег сразу пришел в восторг в «Современнике» — так это от нашего товарищества. Собственного свободного времени у нас вообще не было — его следовало целиком посвящать делу. С утра встал, оделся и пошел в театр. А там — до ночи. То репетиция, то собрание, то спектакль... Бывало, что и после спектакля Олег Николаевич объявлял: «Мне надо показать вам новую пьесу. А когда? Завтра с 12 часов репетиция... Давайте сейчас, что ли?» И до четырех ночи читка. А как выходной подойдет, он спрашивает: «Как проведем вместе свободный день?» Новый год — Ефремов дает мне задание: «Мила, что придумаем на праздник?» Он буквально не отпускал от себя актеров, ненавидел пропуски, если человек без причины не явился в театр — сердился... Ввел штраф три рубля за опоздание. Лиля Толмачева любила опаздывать, и вот ей приходилось платить. Правда, эти деньги потом шли на конфеты нашим же женщинам.
Я не знаю, чем объяснить нашу тогдашнюю преданность театру — это нынешнему поколению будет сложно понять. Как такой коллектив вообще мог существовать? На основании чего 30 взрослых людей отказывались от всего, забывали про личную жизнь?.. Как согласились работать на износ, не думая даже о здоровье?
Что и говорить, такого коллектива, где бы все друг другу помогали и были буквально одной семьей, наверное, нигде больше не было. У некоторых наших артистов Даль даже жил! Сначала нашел приют у Гали Соколовой. У нее, в отличие от многих, была собственная квартира. Когда мы были на гастролях, Галя скупила на аукционе в антикварном магазине мебельный «лом». Мы его собрали, починили и в итоге стали обладателями шикарной мебели красного дерева. В эту уютно обставленную квартирку к Гале толпами ходили наши молодые артисты. Надо же им было где-то собираться, а рестораны не по карману. Приходил туда и Олег. Бывало, он засиживался в театре допоздна, и Галя говорила: «Ночуй у меня».
Далю у Гали страшно нравилось, там все было в его кусе. Хозяйка подавала прекрасный кофе и всегда узнавала вкусы гостя, спрашивала: «Что тебе приготовить?» А Олег обожал, чтобы за ним ухаживали. Еще он подружился с Люсей Крыловой, женой Табакова. Она ведрами и противнями заготавливала различные блюда и приносила все это в театр, чтобы покормить наших артистов. Особенно Люсе хорошо удавалась ее фирменная капуста, которую Олег обожал. Крылова вообще у нас была уникальный мастер на все руки. Если кому-то надо, запросто могла положить плитку, починить розетку, поменять в ванной кран. Олега это страшно удивляло, потому что сам он был человеком не хозяйственным. И у нас многие парни такими были, потому что быт в то время для нас не существовал. И тем не менее мы неплохо жили, потому что у нас была такая система: за все услуги благодарить концертами.
Как-то Даль попал в больницу и сразу врачам пообещал: «Ребята из «Современника» для вас сыграют прямо здесь!» Мы, конечно, с удовольствием дали небольшое представление для врачей. Вы можете представить, как его после этого лечили? Впрочем, мы так частенько расплачивались за услуги: ходили по родильным домам, больницам, школам... Иногда даже и просто так, если попросят. Даль от участия в таких мероприятиях не отказывался. Его приводила в восторг система, в которой можно было прожить без копейки. Денег-то у него почти никогда не было. Зарплата у Олега была очень маленькой — всего рублей девяносто. Ну это я так помню. А сам он, когда его спрашивали: «Какая у тебя зарплата в «Современнике»?» — искренне отвечал: «А я не знаю!» Совершенный бессребреник! Вот снимет с себя последнюю рубашку и отдаст, легко одолжит любому встречному последние деньги и тут же об этом забудет. Даля даже Миша Козаков, его ближайший товарищ, бывало, упрекал: «Олежек, ты живешь по уставу раннего «Современника»! Но того «Современника» уже нет. Мы уже даже не студия...» Хотя, если честно, Миша и сам большим умением считать деньги не отличался. Они с Олегом вместе чудили. И ни в чем себе не отказывали, хотя их желания порой стоили дорого.
Помню, поехали мы на гастроли в Шотландию. Конечно, большое событие! Все очень хотели поехать, и Олег тоже. При этом он чуть не вылетел из списка выездных. Потому что на комиссии в райкоме, которую нужно было пройти перед поездкой, ему задали какой-то вопрос, на который следовало дать политически грамотный ответ. А вместо этого Даль с достоинством заявил: «Я отвечать не буду! Вы газеты читали? Вот считайте, что я так вам и ответил, как там написано!» Каким-то чудом его все-таки выпустили...
Надо сказать, у многих из нас к этому времени уже были семьи, дети. И конечно, оказавшись в стране, не знавшей дефицита, нам хотелось что-то купить, пользуясь случаем... Естественно, мы только и думали, как сэкономить суточные. И утром по коридорам нашей довольно приличной гостиницы разносился запах каши, которую мы приспособились варить в чашке с помощью кипятильника. Заливали крупу кипятком, а потом накрывали подушкой, через час кашу можно есть! А на обед у нас были консервы. Миша с Олегом ничего не готовили, у них и кипятильников с собой не было. Каждый вечер они, надев элегантные шляпы и пальто, отправлялись в настоящий шотландский бар. При этом Олег говорил артистам: «Что вы жметесь? Разве не стоит хоть раз в жизни позволить себе пожить как люди?» И они с Мишей шли в бар, ели мясо и пили настоящий шотландский виски. Мы были в шоке, когда узнали, сколько все это стоит! В конце концов они остались совсем без денег. Но оба были очень довольны, что осуществили свои мечты.
Из-за того что Даль позволял себе такие широкие жесты, некоторые считали, что он зазнался. Конечно, Олег мог на репетиции сказать: «Даль такого не играет!» Вот именно так — о себе в третьем лице. В кабинетах у начальников он вообще только такой тон и использовал. Вероятно, так проявлялось его обостренное самолюбие. И тут же с рабочим сцены, буфетчицей, помрежем он говорил вежливо, задушевно и никакого высокомерия себе не позволял. С Олегом порой было нелегко. Даже если он с тобой дружил — это ничего не значило. Сегодня он мог вести себя дружелюбно, а завтра — наоборот. И уж конечно, он даже малейшей тени неуважения к себе не допускал, мгновенно давал отпор. В театре, посмеиваясь, стали называть его Лермонтовым. Известно ведь, что у Лермонтова был очень сложный характер. Олегу сравнение нравилось. Он как-то сказал: «Если б я жил в те времена, я бы и до двадцати лет не дотянул. Тогда ведь отношения выяснялись через дуэли... Да мне бы через день пришлось драться!»
Вот это мальчишество в нем надо было понимать и принимать. И уметь на него не обижаться. Мне тоже как-то раз совершенно неожиданно от Даля досталось. У него был замечательный голос. Он пел и на посиделках с бардами, в которых мы с мужем (Валерием Миляевым, физиком и соавтором песен Людмилы Ивановой. — Прим. ред.) принимали участие, и в спектакле «Вкус черешни». И мы с Валерой решились предложить ему свою песню, чтобы Олег исполнил ее на телевидении. Это, кстати, была песня «Приходит время», которая потом стала очень популярной.
Мы договорились, чтоб Олег пришел к нам вечером. Казалось бы, так просто — показать песню. Но мой муж всегда очень переживал в таких ситуациях. Стеснялся, мучился, зажимался... А тут еще Олег с мрачным лицом сидит и никак его не ободряет. Под его гробовое молчание Валера спел... И тут Даль говорит: «Надо же! В то время, как мне вот-вот исполнится 33 года — возраст Христа, — и я думаю, как мне дальше жить, что делать, мне предлагают петь такую легкомысленную песню». Я готова была сквозь землю провалиться от стыда! Он был так убедителен, когда это сказал... А потом Даль говорит: «Мила, ну хорошо. Я согласен, если ты договоришься, чтобы это сняли так: я исполняю вашу песню и в это время еду на велосипеде по ржаному полю».
То есть он захотел музыкальный клип. А в то время никаких клипов еще не снимали, так что, конечно, мне пришлось об этой идее забыть. К счастью, песню потом взял Сергей Никитин, а за ним и Анна Герман. Тут уж она пошла в народ. Ну а Далю мы больше ничего своего не предлагали. Хотя я до сих пор считаю: ошибка с его стороны, что он не стал развивать свой певческий талант. Так же, как и режиссерский. Немногие знают, но Олег всю жизнь мечтал о создании своего театра. Но не успел... А я в те молодые годы ни о каком своем театре и не мечтала, но потом постепенно созрела для того, чтобы организовать что-то свое. Уже больше двадцати лет я руковожу Детским музыкальным театром «Экспромт».
Непрекращающиеся поиски смысла сочетались у Даля с поисками любви. Историю о том, как Олег влюбился в Нину Дорошину, и об их злополучной свадьбе знают все, нет смысла ее пересказывать. Скажу лишь, в чем был для Нины смысл. После того как у Ефремова родился сын, Нина сказала: «А я вот возьму и выйду за самого красивого, самого молодого актера в театре! Назло!» Платье себе сшила умопомрачительное... Весь театр был приглашен. Мы пришли с угощением, расстелили афиши на полу, разложили еду. А подарков было! И пледы, и часы, и посуда... Кто-то подарил шесть серебряных ложечек, которые сразу куда-то исчезли... Гости кричали: «Горько!» — все как полагается. Только Ефремов, который пришел позже всех, сидел и молчал. А потом он пригласил Нину танцевать, и она так раскраснелась, так похорошела... И хотя они только танцевали, все это выглядело очень выразительно... Недолго они вместе прожили. Нина потом сказала: «Не нужно ничего делать назло другим!» Вообще, Дорошина многим нравилась. Знаете, какая она была тогда красавица? У нее были ноги, наверное, самые красивые в Москве! Ходила на огромных, высоченных каблуках. Мужчины сворачивали шеи! Неудивительно, что Олег Николаевич с таким трудом ее отпустил...
Нина вернулась к Ефремову, у которого закончился роман с другой нашей актрисой — Таней Лавровой. Вот на Таню-то обиженный историей со свадьбой Даль и обратил внимание. Все гадали, смогут ли эти двое ужиться. Потому что если Олег был самым трудным по характеру в нашем театре из мужчин, то Таня — самой своенравной среди женщин. Лаврова появилась в «Современнике» феерически, ее Ефремов пригласил как кинозвезду, прославившуюся в фильме «Девять дней одного года», и как актрису, которая уже во МХАТе сыграла Нину Заречную в «Чайке». К тому же она была красавицей! Да за ней такие люди ухаживали — приезжали на служебных машинах, дарили роскошные цветы. Поначалу все были очарованы Таней. И мне она казалась милой, веселой... И когда мы поехали на очередные гастроли, я даже попросила, чтоб нас поселили в одну комнату. И тут вдруг стали обнаруживаться необъяснимые перемены ее настроения. Таня могла ни с того ни с сего наговорить неприятных вещей. Сначала я огорчалась, думала, что же происходит, а потом просто поняла, что у Лавровой такой характер и надо принимать ее такой, какая она есть. Тем не менее Таня была обаятельной и смогла, например, понравиться близким Олега, его матери и сестре. Ее там приняли хорошо. Хотя я-то считаю, что Дорошина Далю прекрасно подходила. У нее, вы знаете, был совершенно «далевский» характер — непредсказуемый, озорной... Таня казалась более уравновешенной.
Никакой свадьбы на этот раз не устраивалось, после истории с Ниной у Олега на свадьбы была «аллергия». Они просто расписались в ЗАГСе, причем Таня взяла фамилию Даля, стала Лаврова-Даль. Выглядело все довольно благополучно, ведь Танин отчим помог им получить отдельную квартиру в Сокольниках. Для молодой семьи в то время квартира сама по себе была веской причиной никогда не расставаться! Но для Олега это вообще ничего не значило. Ссоры начались очень быстро. Олег не считал нужным себя сдерживать, а его выходки Таня переносила с трудом. Она и сама была на многое способна. Жаловалась: «Он такой чуткий, так тонко и остро все чувствует, как человек без кожи. Это женщина может так чувствовать, но не мужчина. Просто невозможно!» Разошлись они по-хорошему. Даль вышел из квартиры Тани с тем, с чем пришел...
Вскоре Олегу повезло — он встретил «свою» женщину, которая сумела стать ему прекрасной женой. Лизу он привез из Ленинграда, она не из актерского круга, в театре появлялась редко. Но, увидев ее, я сразу поняла: это именно то, что ему нужно. Тихая, спокойная, интеллигентная. Не видно ее, не слышно, она только ухаживала за Олегом и прощала ему все. Понимаете, Олега нужно было только понимать, принимать и прощать ему все, просто все. И больше ничего. С другой стороны, ему в театре всегда было необходимо чувство влюбленности. Помню, когда он играл Ваську Пепла в пьесе «На дне» (это, пожалуй, самая знаменитая театральная роль Даля), был совершенно очарован Аллой Покровской. Ухаживать всерьез за женой Ефремова он, правда, не решался. Но по тому, как он на нее смотрел снизу вверх, с обожанием, было все понятно.
В 1971 году Даль предпринял первую попытку уйти из «Современника». Он не мог не замечать, что былого братства становится все меньше. Что высокое служение сменилось стремлением получить квартиры, звания, блага... Ведь Даль всего этого терпеть не мог! В это время он ездил в Ленинград к своей жене Лизе, много снимался. А потом принял предложение Ефремова, незадолго до этого покинувшего «Современник» ради поста художественного руководителя МХАТа, репетировать в Московском Художественном роль Пушкина в спектакле «Медная бабушка». Началась работа. Режиссер Михаил Козаков предвкушает большой успех... И вдруг Даль отказывается от участия в спектакле. Прекращает репетиции, обругав всех карликами и шаманами... Мол, пьеса плохая, режиссер — тоже, но хуже всех Ефремов, который спекулирует на судьбе Гения со своей посредственной постановкой. В результате Михаил Козаков покинул МХАТ и больше с Ефремовым не сотрудничал. Спектакль «Медная бабушка» ставил другой режиссер, и главную роль там сыграл сам Ефремов. А Даль написал в письме к Эфросу: «Я потерял всякую веру в авторитеты вроде Ефремова и иже с ними, понял, что, кроме корысти, они ничего не ищут в искусстве, — и прекратил с ними отношения».
Нину Дорошину он так и не смог забыть за все эти годы... Во всяком случае, незадолго до своей смерти Олег без предупреждения пришел к Нине домой. Сказал: «Я тут был в твоем доме у одного знакомого и решил зайти...» Может быть, он это придумал. Нина потом рассказывала: «Я не знала, куда его посадить, что сказать, ведь столько лет не виделись...» Даль тогда уже из «Современника» ушел. Обиделся, что, когда он заболел, его заменили Костей Райкиным в спектакле «Двенадцатая ночь». И вот он сидел в гостях у Нины, молчал, потом подошел к окну, показал в сторону кладбища, которое было оттуда видно, и говорит: «Вот там я буду скоро лежать. И ты будешь видеть из окна...» И когда вскоре Олега действительно не стало, Нина сказала: «Так вот зачем он приходил... Хотел, значит, со мной попрощаться...»
Известно, что Олег умер в Киеве, в гостинице. И так случилось, что в ту же гостиницу поселили меня буквально через пару дней. Мне дали комнату, которая находилась прямо над номером, где он умер, этажом выше. Ночью я долго не могла уснуть, все думала об Олеге... Потом, уже в полночь, не выдержала, спустилась в буфет. Там мы разговорились с персоналом. К нам подходили сотрудники, рассказывали, шаг за шагом я старалась восстановить события той ночи. У Олега утром должна была состояться проба. Его умоляли не пить. Но он отправился в гости к товарищу и там не удержался... А вернувшись в гостиницу, он еще выпил коньяку. У него еще оставалась одна треть бутылки. Я очень хорошо это помню, потому что бутылку буфетчицы мне показали, они ее сохранили! И вот ему стало плохо, и Олег попытался открыть дверь, чтобы, вероятно, позвать на помощь. Но не смог... А в это самое время с другой стороны двери сидел человек, который его ждал, чтобы ехать на пробы. К несчастью, он ничего не услышал. Вот так нелепо закончилась жизнь безумно талантливого человека, большого умницы, удивительного актера. Нашего Олежека, о котором, что бы он ни начудил, я всегда вспоминаю светло».
2016 год
Подпишись на наш канал в Telegram