Известного артиста Владислава Стржельчика обожали театралы и зрители кино. Его способность к перевоплощению была действительно невероятна. Огромный талант, аристократическая внешность, жизнелюбие... Артист старой школы. Его жена Людмила Шувалова прожила с ним 45 лет и поделилась с нашим журналом рассказом о том, каким Стржельчик был в жизни, каковы были его отношения с Георгием Товстоноговым и коллегами по театру. И ее рассказ проникнут огромной любовью, которую пара пронесла через всю жизнь. К сожалению, Людмилы Павловны недавно не стало, но она успела оставить поклонникам большого артиста свое «завещание», свою память.
Когда Владислав Игнатьевич предложил мне стать его женой, сразу предупредил: «Я люблю тебя, но больше всего на свете я люблю театр. И никогда мое чувство к тебе не станет на первое место». Мне хватило мудрости принять эти условия и смириться... С этой минуты моя жизнь была посвящена ему, а его жизнь — театру. Рядом со мной оказался неординарный человек, он должен был стать большим артистом, ему нужна была моя помощь. Я жила его интересами, создала дом, такой же изящный, нарядный, как он сам, куда ему всегда хотелось возвращаться. Мои подруги детства и юности были забыты. Выйдя замуж за Стржельчика, позволить себе дружить я не могла. Убежать с подружкой куда-то надолго, чтобы муж вернулся домой и сам себе разогревал обед?! Такой картины невозможно было представить! Даже не помню, умел ли Владик зажигать газ.
Он не любил бытовые трудности. Если бы у нас появился ребенок, муж сразу бы отошел на задний план. И я отказалась от этой мысли. Владик был для меня всем на свете — и ребенком, и мужем, и любовником. Удивительный, горячо любимый и непредсказуемый. Я ездила с ним на гастроли, не пропускала премьеры, репетиции, была в курсе всех съемок.
А он и до конца дней своих оставался большим ребенком, у которого есть любимая игра — театр. Владик, можно сказать, относился с ребяческой увлеченностью к профессии. Он играл на сцене страстно, самозабвенно, плакал настоящими слезами, играл так, как играют дети. А детей, как известно, переиграть невозможно...
Его детство и юность прошли на улице Гоголя — сегодня это вновь Малая Морская, она протянулась от Невского проспекта до Исаакиевской площади. Самый центр. Его папа работал инженером, мама была сотрудницей Эрмитажа. Окна их небольшой трехкомнатной квартиры выходили во двор, на стену соседнего дома. Маленькие комнатки, длинный коридор и большая кухня с плитой посередине.
Владик был поздним ребенком в семье, рос обыкновенным шалопаем, учился средне, обожал сладости. На его детские фотографии было невозможно смотреть без умиления: голубые глаза и белокурые кудри до плеч. Маленького Владика водили на выставки, на концерты, папа по воскресеньям брал его с собой в костел. Мальчику очень нравились торжественные, величественные звуки органа. Владик рассказывал, что даже хотел стать музыкантом, у него был абсолютный слух. Кстати, ему было очень лестно получить роль знаменитого пианиста Николая Рубинштейна в фильме Таланкина «Чайковский».
Еще в школе он мечтал о театре и поступил в театральную студию при БДТ. Владик рассказывал, что война для него началась в 1940-м, в финскую кампанию. Всю Великую Отечественную он воевал на фронте, вначале в действующей армии в пехоте, потом играл в военном ансамбле. Он служил под Ленинградом, в Лисьем Носу. Когда его посылали в командировку в город, он свой паек относил родителям. Добирался то на попутках, то пешком, нередко попадая под обстрелы. Потом его семью эвакуировали из блокадного Ленинграда.
Интересно, что кинодебют Владика состоялся во время войны. Он сыграл эпизодическую роль в фильме Райзмана «Машенька». Об этом Владик много рассказывал мне, когда мы только начали встречаться, а познакомились мы в Сочи весной 1950 года.
Я только окончила театральное училище и поступила в штат московского Центрального театра транспорта. Летом мы с подружкой поехали отдыхать в Сочи. Через несколько дней после симфонического концерта в Зимнем театре администратор подвел ко мне четырех красавцев. Это были артисты ленинградского Большого драматического театра, приехавшие в Сочи на гастроли. Среди них был и Владик. Гастроли проходили с огромным успехом, на пляже только и было слышно: «Видели Стржельчика и Ольхину в «Девушке с кувшином»? Потрясающе!» Но мне спектакль показался слишком пафосным. Честно сказала об этом Владиславу Игнатьевичу. Привыкший ко всеобщему обожанию, он удивился и даже обиделся.
С тех пор мы практически не расставались. Мне было почти двадцать четыре, Владик — на шесть лет старше. Встречались по утрам в кафе «Алые паруса», завтракали и отправлялись на пляж. Вечером виделись в театре: я пересмотрела весь репертуар БДТ. В Москву ехали вместе: поезда из Сочи в Ленинград ходили тогда через столицу. Остаток лета перезванивались, встречались, когда Владик приезжал в Москву. Честно говоря, я думала, что у курортного романа продолжения не бывает. Мы были молоды, беспечны и не подозревали, что проживем вместе долгую жизнь длиною в 45 лет...
В том же сентябре Владислав Игнатьевич пригласил меня в Ленинград. Мы гуляли по городу, ездили в Павловск, Петергоф. Он сказал, что хочет, чтобы я осталась с ним. Но было одно препятствие: он был женат, у него росла дочь двух лет. Я спросила его об этом. «Я ухожу из семьи. Это дело решенное и не зависит от твоего ответа», — сказал он.
Вернувшись в Москву, я объявила родителям, что выхожу замуж. Это как же надо было любить этого человека, чтобы добиться перевода из Театра транспорта в БДТ, расстаться с московской пропиской и с одним чемоданчиком приехать в Ленинград!
Я прибыла в город на Неве в декабре 1950 года, а уже 16 января была зачислена в труппу. Мое положение в БДТ было очень скромным. Владислав Игнатьевич не вмешивался. Он всегда говорил: «Блата в театре я не признаю» — и никогда для меня ничего не просил. У Товстоногова выпрашивать роли было бессмысленно. Я счастлива, что в итоге нашла себя в этом театре как второй режиссер.
Товстоногов пришел в БДТ в 1956 году. До прихода Георгия Александровича театр переживал трудное время: режиссеры не задерживались, публика не ходила на спектакли. После выхода спектаклей «Безымянная звезда», «Идиот» и «Варвары» в театр вернулись зрители. Владик уже тогда играл по 25—30 спектаклей в месяц.
Новый главный режиссер театра сразу угадал в Стржельчике, несмотря на его молодость, большой потенциал. С ним можно было строить новый репертуар. Стржельчик стал одним из самых любимых артистов Товстоногова. Они были необходимы друг другу. И если до этого Владик играл в основном героев-любовников, то главный режиссер увидел в нем характерного артиста. Вот что сказал однажды Георгий Александрович о Владике: «Он родился артистом, он угадал свое призвание. С театром у него любовь счастливая и взаимная. Я бы даже сказал, что это страсть на всю жизнь: определяющая и всепоглощающая...»
Первые годы нашей совместной жизни оказались непростыми. Не могу сказать, что друзья Владика сразу встретили меня с распростертыми объятиями. На меня обрушилась огромная ответственность за человека, который бросил семью. Одно меня утешало: он ушел не из-за меня, там давно уже все треснуло. Просто я оказалась последней каплей...
Жизнь мы начинали с нуля. Владик ушел из дома, взяв с собой зубную щетку, томик поэм Пушкина, старое пальто, костюм и три белые рубашки. Мы сняли угол у гримерши из БДТ. Это была квартира с кухней без окна на улице Чайковского. Я ежедневно кипятила, стирала, крахмалила и гладила его рубашки. Вскоре нам выделили комнату в театральном общежитии. Из мебели стол, два стула и тахта. Кто-то из друзей Владика подарил нам чайник, кто-то кастрюлю. Я сразу же заказала в мастерских театра стеллажи, первое, что мы начали приобретать, это книги.
Поначалу было очень трудно. Но я любила Владика, хотела быть с ним и мужественно сносила все невзгоды. В нашей совместной жизни все бытовые заботы я взяла на себя. Утром я должна была приготовить завтрак, отправить его на репетицию. По часам знала, когда он придет обедать, какой вечером у него спектакль, когда его нужно разбудить, какой костюм подготовить. Он в эти мелочи жизни не вникал. У него были свои обязанности: театр, общественная работа, кино, концерты...
Владислав Игнатьевич не знал, где взять чистую рубашку, галстук, носки. Не представлял, где лежат деньги, отдавал мне и зарплату, и гонорары. Он любил и умел хорошо одеваться. Очень за собой следил, обожал хорошие духи. Кто-то из коллег про него сказал: «От него пахнет Артистом». Как-то его пригласили на встречу со студентами театрального института, но он отказался: «Только, пожалуйста, не завтра. Утром у меня репетиция, вечером спектакль, и я буду вынужден весь день ходить в одном костюме. Давайте назначим день, когда вечером я буду свободен». И это не было рисовкой. Он хотел перед студентами выглядеть празднично.
Зарегистрировались мы через семь лет совместной жизни. Владик хоть и ушел из семьи, не был официально разведен. Меня часто спрашивали журналисты: «Почему вы не взяли фамилию мужа?» Да потому и не взяла, чтобы потом не говорили: «А кто это там бегает в массовке? Жена Стржельчика?»
Мои родители очень за меня поначалу переживали, но когда поближе познакомились с зятем, были им очарованы. Папа не уставал повторять: «Держись за Владика, он замечательный человек!» А мама от него пребывала в восторге — не влюбиться в Стржельчика было невозможно. Помню, она удивлялась: «А у твоего мужа бывает плохое настроение? Он как будто светится». Владик к моей родне относился очень внимательно Когда умер папа, моя семья оказалась в трудном положении: брат только что поступил во ВГИК (Валерий Шувалов — известный оператор, снявший фильмы «Экипаж» и «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». — Прим. ред.), мама не работала. Валерий хотел перевестись на заочное отделение, но Владик запротестовал — и все пять лет обучения помогал моей семье деньгами. Ни разу не попрекнул меня за то, что в его единственный отпуск на даче полным-полно народу. А ведь мог бы возмутиться: ему надо отдыхать, а тут моя больная мама, сестра, маленький племянник. Владик трогательно за моей мамой ухаживал. Помню, как привозил тещу на дачу: сажал ее на перроне в инвалидную коляску, не стесняясь любопытных взглядов, и вез к машине...
Мне кажется, самое главное слово, которое его характеризует, это слово «любить». Он любил все: быть артистом, быть человеком, быть мужчиной, быть общественным деятелем! А еще он любил быть красивым. Родители наделили его блестящей внешностью. Недаром он начинал свою актерскую карьеру как герой-любовник.
А еще он любил дарить людям радость. Зинаида Шарко, его партнерша, как-то рассказывала одну историю. Однажды они со Стржельчиком ехали на его машине после спектакля домой — мы жили рядом. Зина попросила Владика остановить машину у гастронома: «Мне нужно масло купить, я быстро». Владик решил пойти за ней. Покупателей было мало, за прилавком стояли продавщицы. Вдруг на их усталых лицах заиграли улыбки, фигурки выпрямились — в зал вошел Стржельчик. А ведь он ничего такого не сделал, только бодро спросил: «Добрый вечер, мои дорогие! Как торговля, как настроение?» И все! Просто вошел Артист — красивый мужчина с доброй улыбкой, да еще поинтересовался их самочувствием. Больше ничего не надо было. На лицах уставших продавщиц расцвели улыбки. А прощаясь, он пожелал им спокойной ночи и шутливо пригрозил: «Девчонки, будьте счастливы! А то — смотрите у меня!»
А эту историю рассказывал сын Зины Иван Шарко. Однажды Владислав Игнатьевич помогал Зинаиде с переездом. Они с Ваней весь день перевозили книги. В какой-то момент Стржельчик немного заскучал и предложил прокатиться. Они поехали в аэропорт, там всегда были длинные очереди из ожидающих такси. Владислав Игнатьевич подъехал к толпе пассажиров и с обворожительной улыбкой поинтересовался у ближайшей женщины: «Вам куда?» Надо сказать, что в те времена не существовало в нашей стране человека, который не знал бы Стржельчика в лицо, он был всенародно и безоговорочно любим. Дама, потеряв от неожиданности и нереальности ситуации дар речи, села в машину, а Владислав Игнатьевич всю дорогу до ее дома развлекал пассажиров, пел песни и рассказывал увлекательные истории, естественно, не взяв ни копейки.
Всех коллег по работе Владик считал своими друзьями. Когда в театр приходили новые артисты, Владислав Игнатьевич приглашал их к нам в гости, помогая войти в коллектив. Так мы сдружились с Михаилом Волковым, Олегом Басилашвили, Таней Дорониной. Таня — добрейшей души человек. Ее племянник умер в юношеском возрасте, его мать, Танина сестра, помутилась рассудком. Это было трагедией, ситуация целиком легла на Танины плечи: она уже работала в Москве и моталась оттуда в Питер, договаривалась с врачами, все оплачивала. В какой-то момент перетащила к себе в Москву родителей, ухаживала за ними до последних дней.
Спустя два года артистам БДТ выделили двухкомнатные квартиры в доме на Бассейной. Помимо нас туда переехали Фимочка Копелян с Люсей, Кирилл Лавров с семьей, Зина Шарко с Игорем Владимировым. Наступило замечательное время! Метро нет. Ближайший транспорт — троллейбус, с остановкой через парк. Ночью приезжаем — кругом тьма кромешная — мы бегом через парк домой. Но зато теперь у нас своя квартира! В парке зимой заливали каток, мы с Владиком вечером в воскресенье ходили кататься на коньках. Весело и смешно. Возвращаемся со спектакля и начинаем перезваниваться: кто у кого сегодня ужинает? Если успевали, бежали на ночной сеанс в кинотеатр «Аврора» на Невском. После посидим в Екатерининском садике, а то и в гости к кому-нибудь закатимся. Это были прекрасные ночные бдения, сколько веселья, анекдотов, хохота! Но надо отметить, что и серьезные обсуждения спектаклей тоже были. А утром репетиции, кружки самодеятельности, концерты. После гастролей театра в Сочи ездили компанией отдыхать в актерский Дом отдыха в Ялте.
Но особенно теплые отношения у Владика были с Ефимом Копеляном. Мы всегда жили рядом с Фимой и его женой Люсей Макаровой.
Вначале были соседями по подъезду, потом, когда переехали, стали жить в разных подъездах, через стенку на одном этаже. Откроем крышку мусоропровода на кухне и кричим: «Приходите к нам на ужин!» Или они зовут к себе вина выпить. Засиживались до утра. Как-то ночь напролет, помню, пели романсы. Слов никто не знал, пели прямо по сборнику, подтренькивая себе на двух струнах. Вдруг из соседней квартиры раздался стук в стенку. Ну, думаем, допелись, сейчас вызовут милицию. А соседи кричат: «Пожалуйста, пойте еще!»
Как-то я присмотрела в магазине хрустальную люстру, а денег дома не оказалось, Владик был в отъезде. И я решила попросить в долг у Копеляна:
— Фима, одолжи 850 рублей на люстру.
— Ты с ума сошла! Меня же Владик потом убьет!
Но деньги все же дал. Я кричу ему в мусоропровод: «Фима, приди повесь люстру. А то Владик, увидев ее в коробке, не оценит». Владику люстра понравилась, правда, заметил он ее не сразу. Он вообще не вмешивался в хозяйственные дела. Отдавал мне все деньги и никогда не спрашивал, на что я их трачу.
Копелян и Стржельчик были заняты во многих совместных спектаклях и любили подшучивать друг над другом. На спектакле «...Правду! Ничего, кроме правды!!!» Копелян, стоя к залу спиной, неожиданно скроил такую рожу, что Владик громко захохотал. О случившемся было доложено главному режиссеру. Георгий Товстоногов тут же вызвал ведущих артистов на ковер. У нас в театре такие фокусы не поощрялись. Дисциплина была жесткая.
Владик со мной часто советовался. Помню, как режиссер одного фильма спросил как-то у его партнерши: «А кто у Владислава Игнатьевича жена? После каждой репетиции он на следующий день приходит на съемку и сообщает, что жена не согласна с найденным решением, и играет так, как она считает».
На гастролях в Сочи, где шел «Амадеус», Товстоногов, посмотрев сцену, попросил меня как дежурного режиссера по спектаклю: «Людмила Павловна, скажите Славе, что так нельзя. Темперамент так его захлестывал, что он буквально грыз кулису!» Я выдала Владику по первое число, и он меня послушался.
Георгий Александрович Товстоногов называл его Славой, как бы вкладывая в это слово его театральный смысл — слава. Коллеги по театру за глаза называли его «Артистом с большой буквы», а большинство товарищей и друзей называли его «Стриж» или ласково, как ребенка, Владик.
Он был на особом положении в театре. Его все любили и ценили, без иронии называли Ваше превосходительство. У него действительно были осанка дворянина и необыкновенная аристократическая вальяжность. Никто из коллег не видел его в ботинках, на которых покоилась бы хоть одна пылинка.
Каждую новую роль он делал так, как первую. А еще всегда выходил на сцену именно для того, чтобы сыграть роль в спектакле. Даже если он играл эпизодическую роль, он нес на своих плечах ответственность за всю постановку. Как сказал о нем Сергей Юрский: «Стржельчик — самоотверженный артист. Он идеальный партнер, он нам всем помогает своим способом существования на сцене...»
Единственное, что омрачало мою жизнь, это ревность Владислава Игнатьевича. Бывало, уеду к маме в Москву, только войду в квартиру с поезда — телефон уже трезвонит. Конечно, Владик беспокоился, как добралась, но заодно проверял: действительно ли я у мамы. Он боялся — вдруг кто-нибудь положит на меня глаз, хотя не давала ему ни малейшего повода. И всегда считала, что ревность унижает. Получается, ты живешь с человеком, который тебе не доверяет. Видимо, Владислав Игнатьевич судил по своему опыту: будучи очень хорош собой, он умел и любил нравиться женщинам. И тем не менее я не ревновала Владика, несмотря ни на что. Знала о его флиртиках и даже романчиках, но мне хватало мудрости понять, что это всего лишь актерский кураж. Я чувствовала, что нужна ему по-настоящему.
А вот он был очень ревнивым. Собственник. Мое — и точка! Я его называла в шутку Сомсом Форсайтом, по имени известного героя романа «Сага о Форсайтах». В основном он ревновал к моему прошлому. Стоило мне встретить знакомого моей юности, как начинался допрос с пристрастием. Так продолжалось до того момента, пока он не понял, что для меня существует только он...
Но, к сожалению, вокруг было много людей, желающих меня «просвещать» о его романах. Со временем в театре узнали мой характер и подобной пикантной информацией перестали делиться. Хотя за спиной шушукались. Всегда найдется тот, кто любит перемывать чужие кости. Всем было очевидно, что мы с Владиком живем в ладу. С ним просто невозможно было поругаться.
А мне даже нравилось, как он любил женщин! Он любил их как явление природы, как любят весну, море, радугу. Для него не имели значения ни возраст, ни положение, ни звание. Ах, каким он был галантным и артистичным Кавалером. У каждой знакомой всегда интересовался, как дети, как дела.
Помню, как на 8 Марта в театре накрывали праздничные столы. Девушки, женщины, тетушки и бабушки театра БДТ, нарядные, с прическами, надушенные толпились у входа в банкетный зал. А у двери их встречал элегантный Владислав Игнатьевич. В такой день он был готов поработать швейцаром. Вежливо кланялся и любезно открывал перед виновницами торжества двери. А сколько комплиментов он рассыпал направо и налево. Он давал всем дамам почувствовать себя красивыми и желанными. Человек-праздник!
Все тут же таяли и начинали в ответ сиять как солнце. Он и сам был похож на любимое всеми солнце. Все время вспоминаю его детское фото, где он маленький очаровательный мальчик с золотыми кудрями до плеч. Златокудрый неземной ангел...
Как-то Зина Шарко оказалась на сестрорецком курорте. Милая женщина в массажном кабинете, узнав актрису БДТ, сказала мечтательно: «А вы знаете, когда нас посещал Владислав Игнатьевич, все девочки со всех корпусов сбегались в надежде, что он к ним прикоснется. Он никого не обделял вниманием».
Поклонницы Владика часто хулиганили: отправляли по нашему адресу скорую помощь или пожарную машину. Вдруг из «Елисеевского» магазина приходил заказ на тысячу рублей с колбасой. Но это были такие мелочи жизни, которые не отравляли нашего существования. Посмеялись и забыли. С ним было так комфортно и легко. Это был самый дорогой на свете человек. Ни от кого на свете я не видела столько любви, сколько от Владика. Ни от родных, ни от подруг.
Мне даже льстило, что он нравится женщинам. Главное, я знала, что муж очень ценит уклад нашей жизни и все его увлечения никак не отражаются на наших отношениях. Он не давал мне никаких зацепок: оставался нежным и внимательным, никогда не задерживался без предупреждения, звонил по сто раз на дню.
Но однажды был случай: ушел на кинопробы, обещал вернуться часов в восемь вечера — и пропал. К полуночи я забеспокоилась, начала обзванивать знакомых — никто ничего не знал. Выяснила телефоны моргов и больниц. Среди прочих набрала номер ГАИ.
— А кого вы разыскиваете?
— Стржельчика Владислава Игнатьевича. Я его жена.
— Номер автомобиля?
Гаишники передали номер всем постам. В это время Владик, как потом выяснилось, в замечательном настроении возвращался домой из баньки, где он хорошенько выпил в мужской компании. Вдруг его «Волгу» зажимают с двух сторон машины автоинспекции, заставляют остановиться. Выяснили, что это и есть тот самый народный артист СССР Стржельчик. Согнали его с водительского места, довезли до дома в целости и сохранности.
К слову, машину Владислав Игнатьевич обожал. На курсы вождения мы ходили вместе, купили «жигули», потом «Волгу». Благо могли себе это позволить. Не помню, чтобы когда-нибудь приходилось часто занимать, но и копить не копили. Все, что Владислав Игнатьевич заработал, тут же тратилось. Муж обязательно привозил мне обновки из заграничных гастролей. Таскал артисток с собой по магазинам, заставлял примерять наряды. На сорокалетие получила от мужа царский подарок — норковую шубу. В Ленинграде таких было всего две: у меня и у примы-балерины Кировского театра Татьяны Вечесловой.
Мы практически не расставались. Если я не попадала с ним на гастроли, он без конца звонил мне оттуда. А когда возвращался, восклицал: «Чтобы я еще раз без тебя поехал бы куда-нибудь. Да ни за что! Пускай меня с ролей снимают». У меня сохранилось от него всего два письма.
Владик обедал только дома, мы терпеть не могли богемный образ жизни. Если Фима Копелян мог притащить часа в три ночи кучу друзей, как снег на голову, то мне муж подобных сюрпризов не устраивал.
Мы оба обожали дачу. Первая, в двадцати километрах от Приозерска, была бывшим финским хутором — на пригорке, с остатками фундамента скотного двора, сложенного из огромных валунов, и великолепным садом. Помню, выйдя в сад, Владик закричал на всю округу: «Я помещик!» Но когда впервые поднялся на второй этаж дома, его нога провалилась сквозь пол! Оказалось, дом прогнил до трухи. Я затеяла серьезный ремонт, сохранив огромную печь и окна, вставив в рамы зеркальные стекла. Однажды в гости приехал Олег Борисов с женой и сыном. Он с порога воскликнул: «Какая картина! Откуда она у вас?» Оказывается, он принял за картину вид из окна, которое выходило на озеро.
Вскоре хуторок по соседству купили Фима с Люсей. Владик завел себе катер, часто ездил на рыбалку. Сосед, сын Николая Черкасова Андрей, возил его на охоту. В конце 70-х годов Натела Товстоногова предложила поменяться домами со своим другом художником Андреем Мыльниковым, и мы перебрались под Старый Петергоф в деревню Мартышкино. Каждую осень заваливали грим-уборные БДТ яблоками из нашего сада. Одно лето было очень урожайным. Владик привез в театр мешки, ящики с яблоками из нашего сада. Он ходил по театру и заговорщически всем шептал: «Загляни в гардероб, там тебя витамины ждут». Со временем мы переехали на казенную дачу в Репино, где не было таких забот.
Как-то в Репине Владик увидел стаю бездомных собак. Стал привозить им из города продукты, резал колбасу на куски и кормил из рук. Вначале их было восемь, потом уже одиннадцать. Стоило нашей машине подъехать к даче, как откуда ни возьмись вся стая. Собаки с радостным лаем бросались под колеса, приветствуя кормильца.
Владислав Игнатьевич был человеком трогательным и даже сентиментальным. Я не помню его злым. Думаю, злость и зависть обошли его стороной, эти свойства человеческие были ему неизвестны. Внешность и его внутренний мир находились в некотором противоречии. Внешне это был красивый человек, всегда элегантно одетый, производил впечатление благополучного и довольного жизнью. Он всегда встречал новый день с радостью, никогда не вставал утром в плохом настроении. По-настоящему его огорчало только долгое отсутствие ролей. Но если он что-то начинал репетировать в театре, его переполняло счастье бытия. Он радовался всему: солнцу, дождю, свежей рубашке. Всех одаривал улыбкой. Его трудно было застать в плохом настроении — неунывающий оптимист, настоящий солнечный человек! Он много играл, но настоящему артисту всегда мало, хочется больше и больше.
А между тем он был очень ранимым человеком. Если его обижал кто-нибудь в театре или не получалось с ролью, я всегда читала это у мужа на лице. Сегодня больше всего виню себя за то, что редко Владика хвалила. Не умею говорить комплименты. Владиславу Игнатьевичу при видимом благополучии и таланте этих моих слов очень не хватало. Однажды я что-то сказала критическое по поводу его роли, Владик сорвался: «Тебя послушаешь, так хуже меня артиста на свете нет!» Но он был незлопамятен. Стоило ему сказать несколько добрых слов, как забывал об обиде.
Владик любил и ценил Георгия Александровича, но между режиссером и актером с годами могут накапливаться недоразумения и недопонимание. Случилось это и с Владиславом Игнатьевичем. Он мечтал сыграть короля Лира, но так и не дождался этой роли. Начались какие-то трудности с Товстоноговым. Владик вдруг захотел уйти из БДТ. Юрий Соломин, с которым он сыграл в «Адъютанте его превосходительства», приглашал его в Москву в Малый театр. Даже контейнер для перевозки вещей был заказан. Но он не смог проститься с любимым городом и театром.
Владик не любил конфликтов и страшно переживал, если они случались в его жизни. Он был очень дисциплинированным, никогда не опаздывал, не пропустил ни одной репетиции. Он к своей популярности относился просто. Это была школа Товстоногова, тот не терпел зазнайства и звездности.
Владислав Игнатьевич очень близко к сердцу принимал любую несправедливость. Когда к нему приходили люди просить о чем-то, он хватался за сердце: «Как они живут! Надо помочь!» Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, член правления СТД, он выбивал квартиры, телефоны, укладывал в больницы. Проблемы и беды коллег воспринимал как собственные. Я не помню ни одного случая, чтобы Стржельчику отказали. Он пользовался своей популярностью ради помощи людям. Он любил, когда его узнавали. Слегка даже рисовался, играл. Недаром про него говорили: «Наш последний барин». Но этот барин был отличным товарищем. Он не афишировал свою помощь.
За себя Владик просил единственный раз. У этого случая есть предыстория. Вдруг умирает Копелян, Макарова переезжает, мы с Владиславом Игнатьевичем остаемся одни в доме. А тут сын Евгения Лебедева и Нателы Товстоноговой Леша рассказал, что в их доме пытаются расселить одну из квартир. Вот тогда Владислав Игнатьевич и попросил в первый и последний раз в жизни за себя. Нам помогли расселить эту квартиру, выделили жилплощадь, и в 1990 году мы переехали на Петровскую набережную, в дом, перед которым сегодня стоит памятник Товстоногову.
После смерти Товстоногова Владик потерял Мастера, которому безгранично верил. В театр пришли новые режиссеры, новых ролей не было. Они с Алисой Фрейндлих играли старый спектакль «Этот пылкий влюбленный», мы сделали антрепризу — спектакль «Старомодная комедия», который тоже играли вместе с Алисой. Он любил шутить. Во время спектакля по пьесе американского писателя «Этот пылкий влюбленный» вдруг на сцену вышел кот, уселся между артистами и стал внимательно за ними следить. Зал замер. Стржельчик показал на него рукой и сказал: «А это наш американский Васька!» Зрители зааплодировали.
Кстати, мы тогда очень сблизились с Алисой Фрейндлих, Владислав Игнатьевич даже стал крестным отцом ее внука Никиты. Алиса как-то рассказывала одну историю. Она серьезно заболела. Владик просто волчком вертелся, покупал лекарства, приносил ей в больницу салаты в баночках, приготовленные мною. Когда ее отправили на лечение в Германию, он, пройдя все таможенные кордоны, посадил Алису в самолет.
Когда в 1994 году новый режиссер театра Темур Чхеидзе приступил к репетициям «Макбета», случилось непредвиденное: Владислав Игнатьевич, игравший роли на сто страниц, начал забывать текст. На одном из прогонов он неожиданно замолчал, начал снова, потом опять умолк, а затем громко в зал сказал: «Все! Приехали. Со мной все». Режиссер принялся успокаивать: «Это просто усталость, Владислав Игнатьевич, съездите в санаторий, отдохните».
Перед санаторием они с Алисой играли «Пылкого влюбленного». Во время большого монолога Владик вдруг запнулся. Ему подсказывают, Алиса пытается спасти положение, что-то говорит за него. Одним словом, он с трудом доиграл до конца. Никогда не забуду эту картину. В зале аплодисменты, а он стоит на сцене бледный как покойник.
Я поняла, что срочно надо обследоваться. Врачи поставили диагноз: опухоль мозга. Собравшись с силами, я сказала мужу, что у него инсульт, он обязательно поправится и вернется в театр. Владислав Игнатьевич поверил. Спросил только:
— А вдруг не вернусь?
— Господи, и без театра люди живут. Нам что, нечем заняться?
— Без театра мне жизнь не нужна.
Когда он вошел в гримерную перед спектаклем, вдруг сказал: «Наверное, я в театре последний раз».
Если я вдруг заболевала, он так пугался! Это было для него вселенской катастрофой. Он поднимал на ноги весь город, бегал по аптекам, звонил врачам. Я даже представить не могла, что бы с ним было, если бы я ушла первой...
Страшно даже вспоминать то время. Обследование в Военно-медицинской академии показало, что муж неоперабелен. Владика перевезли в 122-ю медсанчасть, где единственным, в чем он нуждался, были мои руки. Становилось все хуже, Владислав Игнатьевич окончательно перестал говорить. Все делали вид, что его активно лечат: приходили врачи, назначали какие-то процедуры. Я понимала, что бессильна, и моя паника передавалась Владику. В какой-то момент уже слабеющим разумом он понял, что я вру, но поддерживал обман, не хотел огорчать...
В театре Владислава Игнатьевича искренне любили и страшно переживали. Руководивший БДТ Кирилл Лавров отменил празднование своего 70-летия. У меня теплилась последняя надежда на доктора из нейрохирургического института, который взялся сделать операцию. Вдруг случится чудо?
Но чуда не произошло. Владик не дожил до своего 75-летия четырех месяцев. Я никак не могла привыкнуть к мысли, что его нет. Сидела в нашем доме и все ждала: мне чудилось, что он где-то рядом, что он сейчас придет. Улыбнется и скажет: «Солнце мое! Птица моя!»
Я выполнила свое предназначение — Стржельчик стал большим артистом. Он был кумиром многих киноманов и театралов. Звездой первой величины. Вся страна помнит его роли: Бонапарта в «Войне и мире», генерала Ковалевского в «Адъютанте его превосходительства», Лестока в «Гардемарины, вперед!» и во многих других фильмах. Он снимался на телевидении. Кино Владик любил, но театр больше. Его роли на сцене БДТ вписаны золотыми буквами в историю этого театра. Каждый образ был великолепен. Он мог играть драму, трагедию и комедию. Коллеги говорили, что он мог сыграть хоть календарь!
Я прожила с ним рядом очень красивую и интересную жизнь. Никогда не жалела, что выбрала именно его. Владик подарил мне прекрасную судьбу, полную радости и удовольствий. Я проработала 45 лет рядом с ним в лучшем театре страны, увидела весь мир. Я отдала ему всю свою любовь и благодарю Бога за то, что это у меня было...
Подпишись на наш канал в Telegram