Почти год я практически ничего не делала и была уверена, что меня скоро выгонят из «Ленкома». У нас в театре есть класс, балетный станок и разминка на полу, я ходила только на него, у меня даже репетиций не было, и я очень переживала, что получаю зарплату и не работаю. Хотела даже отказаться от денег!
— Среди молодых женщин нынче редко встретишь Аллу. Почему вам дали такое имя, в чью-то честь?
— Я родилась с ярко-рыжими волосами, практически алыми, вот мама и назвала меня Аллой. Моя сестра появилась на свет очень светленькой, поэтому стала Светланой. Такие у мамы были цветовые ассоциации.
Теперь даже не верится, что когда-то я была ярко-рыжей. Когда стала краситься, что-то произошло, и прежний цвет уже не вернулся. Время от времени я пыталась сменить «масть», но Марк Анатольевич Захаров, художественный руководитель театра «Ленком», где я служу много лет, видел меня только блондинкой и говорил: «Алла Сергеевна, вы не могли бы осветлиться?»
В какой-то момент, когда Марка Анатольевича уже не стало и не было ролей, к которым привязан блонд, я стала потихоньку «темнеть». Но несколько кинопродюсеров и кастинг-директоров попросили: «Пожалуйста, вернитесь в прежний цвет или хотя бы светло-русый, иначе мы не будем вас снимать». Это касалось телевизионных сериалов. Зато когда я перекрасилась в брюнетку, ко мне пришла необычная роль в полном метре, в фильме «Сторож», и было очень интересно поработать над непривычным материалом.
— Все же значительно чаще вы играете в телевизионных мелодрамах — наивных, милых, простодушных женщин. Вам близки такие героини?
— Знаете, когда я училась в Щепкинском, у меня были все больше комические или характерные роли. А я мечтала сыграть что-то пронзительное, трагическое, трепетное, где надо страдать, рыдать. Когда такое наконец-то стало приходить, я прямо не могла наиграться. И до сих пор с удовольствием работаю в мелодрамах и сопереживаю своим героиням.
Иногда читаешь сценарий и думаешь: «Ну, авторы накрутили! Разве так бывает?» А зрители пишут потом в социальных сетях: «Спасибо за прекрасный фильм! Со мной было то же самое!» В жизни есть место самым невероятным сюжетам. И съемки в телесериалах я воспринимаю как некую социальную миссию. Людям они нужны.
— Ваша собственная история похожа на красивую киносказку. Девочка из обычной семьи, будучи еще школьницей, поступила в один из самых престижных театральных вузов страны. В 17 лет вышла на сцену Малого театра. А в двадцать была принята в «Ленком», где стала одной из звезд труппы Марка Захарова. Об актерской профессии вы грезили с детства? Читали стихи перед гостями, выступали на детских праздниках?
— Сначала выступала перед гостями, потому что мама разучила со мной много песен и аккомпанировала на пианино. Она преподавала музыку в школе. А потом я записалась в кружок художественного слова в Доме культуры, где мы не только читали стихи и прозу, но и ставили спектакли. Однажды мне поручили роль Бабы-яги в новогодней сказке. В день премьеры заболела девочка, игравшая Снегурочку, и наша руководительница сказала: «Бабу-ягу я сыграю сама, а ты, Алла, будешь Снегурочкой». На меня надели костюм, причесали, реснички накрасили. Когда вышла на сцену, по залу разнесся шепот: «Какая красивая!» До этого я как-то себя не оценивала и не думала, что могу нравиться. В детстве из-за короткой стрижки и субтильной фигуры меня даже иногда путали с мальчиком, и так как я была рыжей и веснушчатой, постоянно дразнили. В тот момент произошел какой-то внутренний перелом, я поняла, что могу быть красивой. Позже, кстати, сыграла и Бабу-ягу, и все хохотали. А я впервые почувствовала энергетическую связь с залом и поняла, что мне очень нравится сцена.
— Родители не противились тому, чтобы вы стали актрисой?
— Нет. Мама сама была творческим человеком, окончила музыкальный институт, играла на скрипке и фортепиано, прекрасно пела и, как я узнала только на ее похоронах от маминых подруг и однокурсниц, в юности мечтала работать в Театре оперетты. Мечте о театре не суждено было сбыться, и в каком-то смысле мама реализовала ее через меня...
Папа по своей натуре был лирическим поэтом, но работал кем придется: водителем, охранником, и всю жизнь писал в стол, потому что стеснялся кому-то показывать свои стихи. Они были частично опубликованы уже после его смерти. Ушел он довольно рано.
Папа мной гордился и с удовольствием приходил в «Ленком». Очень хотел увидеть меня в роли Кончитты в «Юноне и Авось».
— У нас все спектакли с аншлагом, — говорила я, — не смогу тебя посадить.
— Не беда. Сделай мне «проходку», я постою, — и стоял весь спектакль.
На «Юнону и Авось» ходил несколько раз. Однажды мои знакомые, случайно оказавшиеся рядом, рассказали, как папа спросил их: «Знаете, кто играет Кончитту? Моя дочь».
Мама тоже мной гордилась. С ней случилась смешная история на спектакле «Женитьба Фигаро». Я в нем играла Фаншетту — свою первую роль в «Ленкоме», и это был мой дебют. Мама сидела близко к сцене, во втором ряду партера. В начале «Женитьбы Фигаро» в «Ленкоме» выходит хор. В его составе мама вдруг увидела свою однокурсницу и радостно вскрикнула:
— Лера!
Та в ответ закричала:
— Женя! Юганова! Я поняла — это твоя дочка у нас играет!
— Родители вас поддерживали. А почему вы решили поступать, не дожидаясь окончания школы?
— К концу десятого класса стало понятно, что дальше учиться я не смогу, с точными науками просто беда. Возможно, гормоны были виноваты, ветер гулял в голове. Когда я узнала, что начались показы в театральных вузах, решила проверить себя.
До третьего тура дошла почти везде. В Щепкинском училище сказали: «Вы нам нравитесь. Если пообещаете, что пойдете к нам, мы для вас оставим место» Ну, я и решила идти в «Щепку». Перед конкурсом попросили принести документы. Тут до меня вдруг дошло, что нести-то нечего. Где взять аттестат? Может, купить? Их тогда, как и дипломы, продавали в метро. Слава богу, умные люди меня остановили.
Когда пришла в училище, художественные руководители курса Виталий Николаевич Иванов и Владимир Михайлович Бейлис спросили:
— Куда ты пропала? Где документы?
— Да я еще не сдала экзамены за одиннадцатый класс...
Спасла меня Ольга Николаевна Бойцова, педагог по речи, предложившая взять девочку вольнослушателем, без стипендии: «На первом курсе она сдаст экзамены в школе, и мы ее нормально зачислим». Мама нашла экстернат, и я кое-как сдала все экзамены. Тем, что поступила в театральный вуз в 16 лет, нисколько не горжусь. Наверное, человек должен пройти все этапы, нормально окончить школу. Но «лишний» год дал очень много. Когда приходишь в театр совсем юной, это большое преимущество. И учиться мне было легче других: я во все верила, во все бросалась, была готова на любой эксперимент.
— Как же в семнадцать вы оказались на большой сцене?
— Иванов и Бейлис были режиссерами Малого театра, у них там шли спектакли, и для массовых сцен и танцев они привлекли много студентов. Я очень хотела поучаствовать в их костюмных исторических постановках, где были красивые платья, парики. Но меня никуда не взяли. Сказали: «Ты слишком маленькая по росту, и костюма на тебя нет».
Однажды подходит Иванов: «Хочу предложить тебе роль Герды в «Снежной королеве». Это был чудесный спектакль и мой любимый в Малом театре. Даже сейчас бегут мурашки, когда вспоминаю этот момент. Возможность играть главную роль на большой сцене была просто подарком судьбы.
На премьере я играла особенно вдохновенно, и в финале мои однокурсники вышли на сцену с двух сторон и подарили мне по букету роз. На мой взгляд, в этом не было ничего предосудительного, но в театре сочли, что дебютантка вела себя возмутительно. На авансцене находилась прима Малого театра, игравшая Снежную королеву, а девчонка выбежала вперед за букетами. Тогда я впервые узнала, что в театре существуют негласные правила и актеры не просто живут в образе и получают удовольствие на сцене.
В Малом была еще роль Белочки в спектакле «Сказка о царе Салтане». Меня на нее выбрали за небольшие габариты, потому что Белочку засовывали в специальную коробку, из которой торчала только ее голова. Вылезти самостоятельно я не могла, а спектакли иногда шли по три в день, особенно в новогодние праздники. Я стеснялась попросить о помощи других артистов и монтировщиков, поэтому обо мне часто забывали. Однажды уже практически потеряла надежду выбраться, когда наконец пришла уборщица. Она меня и вызволила.
— В студенческие годы вы ведь еще ухитрились сняться в турецком фильме «Balalayka»?
— Между вторым и третьим курсом, летом. Мне очень хотелось сниматься, и когда предложили роль в турецком проекте, я, конечно, согласилась. Это был очень интересный опыт. Во-первых, мы путешествовали по Грузии и Турции, от Батуми до курорта Кушадасы. А во-вторых, турки восхищались всем, что я делала, и я чувствовала себя гениальной актрисой. Им очень нравится школа Станиславского, хотя сами они играют по-другому, очень ярко. Постепенно под турецким влиянием и я начала так играть. Потом в российском кино пришлось перестраиваться на менее эмоциональную манеру.
— Кого же вы играли?
— Девушку-инвалида, у которой вместо ноги протез. Она украла иконы в церкви и едет в Турцию их продавать. Странный сюжет, но я в него не вникала. Компания собралась хорошая, мы прекрасно проводили время. Мою тетю играла Екатерина Редникова, и я с огромным интересом наблюдала, как она работала. Катя, конечно, мастер.
— Наверное, юной русской актрисе в Турции приходилось нелегко? Мужчины не давали проходу?
— На съемках у меня был роман с популярным турецким артистом. Даже не роман, а довольно серьезные отношения, мы оба думали, что это навсегда. Но по возвращении в Москву я узнала, что у мамы онкология, и все романтические мысли вылетели из головы.
— После окончания Щепкинского вас, наверное, должны были пригласить в Малый театр?
— А меня не пригласили. Сказали, недостаточно обаяния. В театре все непросто устроено. У нас преподавал Борис Клюев. На выпускном курсе он ставил дипломный спектакль «Варвары», в котором сначала поручил мне главную роль, а потом внезапно отдал ее моей однокурснице Виолетте Давыдовской. Когда я осмелилась спросить, в чем дело, Клюев ответил:
— Я считаю, что Виолетте эта роль будет полезнее.
— А почему мне она не полезна?
— Да потому что она будет играть героинь, когда выйдет отсюда, а ты — маленьких девочек, а потом перейдешь на комических старух.
После такого «пророчества» я сама не очень хотела в Малый. Считала, что, кроме Герды и Белочки, меня там ничего не ждет. Ну разве что старухи. Не верила в себя и хотела в какой-нибудь камерный театр с маленькой сценой.
— Куда-то показывались?
— Почти во все театры. В результате выбрала Театр музыки и поэзии Елены Камбуровой. В «Ленком» попала случайно. Туда показывался мой однокурсник, и я ему просто подыгрывала. В тот день проходило вручение дипломов и выпускной в институте, и настроение у меня было соответствующее, легкое и радостное. В нашем отрывке я играла деревенскую девочку — обычно в простеньком платьице и босиком. А тут по случаю окончания института я была в красивом наряде и на каблуках, накрашенная, с прической. Так как в «Ленком» не стремилась, то чувствовала себя абсолютно свободно, даже какая-то наглость актерская проснулась. Видимо, поэтому Марк Анатольевич Захаров обратил на меня внимание.
Сразу после показа никакой реакции на наш отрывок не последовало, и поэтому, когда через какое-то время позвонили из режиссерского управления театра и попросили принести документы, я удивилась. В «Ленком» не спешила. Однажды звонит наш педагог Римма Гавриловна Солнцева:
— Алла, почему ты отказываешься от «Ленкома»?
— Я отказываюсь?!
— А почему туда не идешь?
— Да я же все равно ничего не буду там играть!
— Это еще неизвестно. И всегда можно уйти.
Дело ведь не в том, чтобы поступить в престижный театр, а быть в работе, чтобы сохранять тонус и форму. Когда пришла в «Ленком», меня пообещали ввести на роль Фаншетты в «Женитьбу Фигаро». Посмотрев спектакль, я испугалась. Это была «маленькая девочка», о которой говорил Клюев.
Как оказалось, до ввода было далеко. Почти год я практически ничего не делала и была уверена, что меня скоро выгонят из «Ленкома». У нас в театре есть класс, балетный станок и разминка на полу, я ходила только на него, у меня даже репетиций не было, и я очень переживала, что получаю зарплату и не работаю. Хотела даже отказаться от денег! Именно в этот период Владимир Грамматиков предложил сняться у него в сериале «Сибирочка».
— Как он вас нашел?
— В студенческие годы я, как и многие молодые актрисы, разносила по студиям свои фотографии. Тогда ведь не было таких сетевых ресурсов, как сейчас, актерских агентств. Владимиру Александровичу попалась одна из моих фоток, сделанная на улице, зимой. На волосах у меня лежали снежинки, лицо было серьезное. Грамматиков говорил, что сразу увидел во мне Сибирочку.
Для начала я получила сценарий — несколько толстых томов. Стала читать и расстроилась: история шикарная, но героине 13 лет! Я, хоть и играла девочек, выглядела старше. На встречу с Грамматиковым отправилась только для того, чтобы вернуть сценарий и сказать спасибо. Но оказалось, что историю уже переписали, героине не тринадцать, а восемнадцать. Мы замечательно поговорили с Владимиром Александровичем, почитали материал, и он меня утвердил. Классических проб не было.
Грамматиков — милейший, необыкновенно чуткий человек. Я называю его своим крестным отцом в кино. По сути, «Сибирочка» стала моим первым настоящим кинопроектом, и это был особый опыт, потому что мы очень много разговаривали с Владимиром Александровичем — не только о работе, но и о жизни, дружбе и любви, и были на одной волне.
— Зрителям запомнились сцены в цирке, где вы снимались с леопардами. Неужели вам не было страшно?
— Нет, потому что с животными работали замечательные дрессировщики — Сергей Нестеров с супругой Еленой, и я им очень доверяла. Самостоятельно выполняла только один трюк — держала горящий обруч, через который прыгал леопард. В остальных сценах Сергей всегда стоял рядом и давал команды. На съемке случилось непредвиденное. Когда зажгли огни, руки у меня задрожали, и обруч немного завалился. Леопард задел его в прыжке, опалил хвост и прыгнул обратно, хотя это не планировалось. Грамматиков в ужасе закричал «Стоп!» Этот единственный дубль и вошел в фильм. Повторять трюк не решились.
— Вскоре после выхода «Сибирочки» вы наконец сыграли в «Ленкоме» свою Фаншетту, а потом получили роль Кончитты?
— Да, но когда в режиссерском управлении сказали, что можно попробоваться на Кончитту, я ответила:
— Нет, не надо, я недостойна...
— Ты не должна отказываться от главных ролей, если хочешь что-то играть, — заметили мне.
— Ну, покажусь я Марку Анатольевичу, он увидит, что я не подхожу, и все равно не даст мне Кончитту!
Но меня убедили показаться. Стала готовиться, хотя была уверена, что Кончитту должна играть очень красивая актриса, а я самая обыкновенная. Вот Аня Большова — настоящая испанка. Она органично смотрелась с Николаем Петровичем Караченцовым. Он был кумиром моего детства, и я не могла представить себя рядом с ним. Хотя и пообщалась с Николаем Петровичем, и мы даже попробовали вместе один танец, я пришла на «Юнону и Авось», а вскоре Караченцов попал в страшную аварию.
В театре были потрясены случившимся, но жизнь продолжалась. На следующий день в репертуаре стоял спектакль «Шут Балакирев», где я играла одну из фрейлин, роль даже не второго, а третьего плана. В антракте супруга Караченцова Людмила Андреевна Поргина, игравшая главную фрейлину Головкину, увидела на доске с внутренними объявлениями сообщение о репетиции «Юноны и Авось» по вводу Дмитрия Певцова. Она сказала: «Почему вы Колю хороните? Он еще жив, и эта роль принадлежит ему!» Вообще-то мы все в роли графа Резанова видели только Караченцова. И в то, что «Юнона и Авось» может продолжить свое существование в новом составе, поверили только тогда, когда это уже состоялось и Резанова сыграл Певцов. Сопротивление со стороны разных людей было нешуточным, но Захаров довел дело до конца.
— Людмила Андреевна мне рассказывала, что ее очень задело решение руководства, которое не стало ждать выздоровления артиста и просто выкинуло его из постановки.
— Она имеет право так думать, хотя Захаров еще задолго до этого пытался сделать в «Юноне и Авось» второй состав. Каждый раз почти доходило до выпуска, но никто из артистов не дотягивал до Караченцова. Здесь была другая ситуация — надо было выручать театр, в «Ленкоме» очень плотный репертуар.
Поргина не стала доигрывать спектакль. Она ушла. После чего на меня надели микрофон и сказали: «Иди, играй ее роль». На нервной почве со мной случился удивительный феномен: прочитав текст, я запомнила его с первого раза. И пошла на сцену — а там Янковский, Збруев и другие звезды. Они меня потом хвалили: «Как хорошо все получилось! Спасибо!» И сказали Захарову, что срочный ввод прошел прекрасно, я всех выручила.
Но довольны были не все. И когда другие актрисы поняли, что буду играть я, взяли свои вещи и демонстративно ушли из гримерки. Мне эта роль была не нужна, но так как все прошло хорошо, Олег Иванович Янковский предложил руководству: «Пусть Юганова играет». И я до сих пор играю Головкину и очень люблю эту роль.
— Янковский обладал большим влиянием на Захарова?
— Конечно, его мнение много значило. И вообще после этого случая меня как-то заметили. В труппе ведь много актрис и нелегко проявить себя. На следующий день сижу в гримерке и вдруг слышу в коридоре голос Захарова: «Юль Семенна, Юль Семенна...» И понимаю, что это он меня зовет, просто перепутал имя и отчество. Иногда меня называют не Аллой, а Юлей, из-за фамилии на букву «ю». Вышла в коридор. Марк Анатольевич сказал: «Большое вам спасибо. Вы подумайте, что еще хотели бы сыграть в театре». Конечно, я ничего не назвала, но история с моим вводом в «Юнону и Авось» закончилась тем, что через полгода, наверное, я сыграла Кончитту.
Одновременно со мной на роль Резанова ввели Виктора Ракова. Дмитрий Певцов играл с Анной Большовой. Так получились два состава, о которых давно мечтало руководство.
— И все-таки почему вы так отбрыкивались от Кончитты?
— Там же надо было раздеваться! В «Юноне и Авось» есть сцена после танца любви, когда Кончитте нужно снять ночнушку и пройти абсолютно голой. Я этого ни разу так и не сделала, всегда чуть-чуть прикрывалась. Марк Анатольевич потом подходил и говорил:
— Алла Сергеевна, мне кажется, вы не поняли, нужно вот так, гордо, пройти обнаженной!
— Да, да, поняла вас, — кивала я. И опять все делала по-своему.
Он заходил в гримерку:
— Мне кажется, вы меня не поняли, нужно совсем сбросить рубашку.
— А-а-а, совсем... Понятно. Вы хотите, чтобы я шокировала публику?
— Нет, вы должны не шокировать, а поразить.
Постепенно он устал это говорить. Я не считаю, что как-то особенно прикрывалась. По-моему, после первой ночи с мужчиной для женщины естественно такое поведение. И вообще я не люблю совершенно голое тело на сцене. Даже когда оно очень красивое и свет хорошо выставлен, все равно хочется, чтобы был какой-то кусочек ткани. Со временем Захаров отстал от меня, потому что был доволен тем, как я исполняла эту роль.
Марк Анатольевич относился ко мне доброжелательно, а я им искренне восхищалась. Помимо режиссерского таланта у него было уникальное чувство юмора. Он говорил настолько искрометные вещи с абсолютно непроницаемым лицом, что получалось безумно смешно. И невозможно было обидеться даже на какие-то колкости. Помню, репетировала с ним Сольвейг в «Пер Гюнте», и он сказал: «Ну, сейчас вы прямо как в сериале сыграли». Как бы пошутил, с одной стороны, а с другой — дал понять, что нужно что-то поменять. Зато когда ему нравилось, как я работаю, он говорил: «Ну, вы просто как Ермолова!»
— Все отмечают необыкновенно уважительное отношение Марка Анатольевича к актерам. Он ведь всех называл по имени и отчеству, даже очень молодых?
— Абсолютно точно. И его все любили. Хотя, наверное, и немного побаивались. Ветераны рассказывали, что когда-то Захаров мог и накричать. Но я такого не застала.
— Марку Анатольевичу приписывают довольно своеобразное отношение к актрисам театра. Одна из известных баек рассказывает о том, как нестандартно он отреагировал на сообщение одной дамы о том, что она ждет ребенка: «Может, еще рассосется?» Вы, кстати, тоже уходили в декрет при Захарове. У вас не было проблем?
— Нет, но у меня во всех спектаклях были вторые составы. Изначально в «Ленкоме» многие были без них, потому что пьесы сочинялись и ставились на конкретных исполнителей — Караченцова, Броневого, Збруева, Захарову. Кто мог их заменить? Сейчас все по-другому. И мне хотелось бы сказать несколько слов о нашем директоре Марке Борисовиче Варшавере, изменившем политику театра в этом вопросе. Сейчас у всех артистов существуют вторые составы, а у некоторых даже и третьи, и поэтому есть возможность сниматься и зарабатывать. Я люблю свой театр, у меня здесь много интересной работы, но когда приглашают на какую-то другую площадку, в Театр Наций или еще куда-то, не хочется упускать интересные предложения. Марк Борисович не только создает для нас комфортные условия, он старается решить проблему занятости артистов — одну из главных в репертуарных театрах. Как-то говорит:
— Хочу, чтобы вы сыграли графиню в «Женитьбе Фигаро».
— Как, я?
— Да, вы. И вы ее сыграете! — строго так.
Когда я уже ввелась, то поняла, какой он мне сделал шикарный подарок. Спектакль замечательный, несмотря на то что ему много лет, его всегда хорошо принимают. И это прекрасно, что благодаря Марку Борисовичу Варшаверу постановки Захарова и его театр продолжают жить. Он очень много делает для «Ленкома», старается его «омолодить». А для артистов самое ценное, когда они в работе.
— Янковский к вам относился благосклонно и в чем-то даже помог. А как себя проявляли другие звезды «Ленкома»? Например, Инна Михайловна Чурикова?
— С Инной Михайловной я встретилась в «Чайке», когда меня ввели на роль Нины Заречной. Так получилось, что со мной репетировал дежурный режиссер и без партнеров. Дмитрий Анатольевич Певцов, игравший Треплева, по-моему, пришел один или два раза, помог. Остальных артистов я увидела уже только перед спектаклем. Поэтому переживала, что недостаточно подготовлена и могла бы все лучше сделать. Но это состояние очень здорово легло на то, что мы играли: отношения маститой артистки Аркадиной в исполнении Инны Михайловны Чуриковой и юной трепетной Заречной.
Я подглядывала за Инной Михайловной за кулисами и видела, как она готовилась к своему монологу. За считаные секунды прямо на моих глазах происходило чудо преображения артистки Чуриковой в Аркадину. У нее менялись выражение лица, пластика. Обычно момент перевоплощения остается «за кадром», человек выходит уже в образе. А я наблюдала это на каждом спектакле и наслаждалась.
В «Чайке» были прекрасны и другие артисты — Янковский, Певцов, Броневой. Они даже не играли, а как будто просто общались, и для меня это была очень хорошая школа. Раньше мне казалось, что надо что-то играть, стараться. А они были абсолютно свободны.
— Мало кто знает, что ваша карьера могла закончиться, едва начавшись, когда на вас было совершено нападение. Как это произошло?
— Двенадцатого июня 2005 года, средь бела дня, когда я возвращалась домой из магазина. Консьержки в нашей «хрущевке» не было, и этот человек забежал за мной в подъезд. Возможно, выследил меня еще в магазине, но я не смотрела по сторонам и его не заметила. Сначала преступник ударил меня ножом в щеку, и еще провернул в ней нож, а потом в шею. Метил в сонную артерию, но промахнулся. Следующий удар был в живот. Я прикрылась сумкой, это меня и спасло. Нож попал в пластиковый флакон геля для душа, который я купила Андрею Леонову на день рождения. Он его празднует 15 июня. А я теперь 12 июня отмечаю день своего второго рождения.
— Вы потеряли сознание, упали?
— Нет, страшно заорала, и он выхватил у меня телефон и убежал. Я поднялась домой. Мама вызвала скорую и милицию. Она появилась раньше скорой. Меня долго допрашивали и сказали, что, скорее всего, преступника не поймают, наверное, это какой-то наркоман.
Скорая отвезла меня в больницу. Выписавшись через две недели, я узнала, что наркомана никто искать не собирается. Обратилась за помощью к Андрею Соколову. Он тогда играл в сериале «Адвокат», и у него были знакомые в силовых структурах. Я сказала Андрею, что не хочу, чтобы грабитель продолжал нападать на женщин, и могу помочь милиции составить его фоторобот, потому что помню лицо. Соколов кому-то позвонил, и в наше отделение милиции приехала большая начальница, генеральша. Все сразу встали по стойке смирно и наконец зашевелились. В тот же день мне привезли мой телефон, найденный на Митинском рынке, преступник продал его по дешевке. А после того как я составила фоторобот, стали предъявлять для опознания каких-то людей. Грабителя среди них не было. Милиционеры просто хотели на кого-то повесить преступление, чтобы отчитаться перед начальством. Однажды сказали: «Благодарите Бога за то, что вам так повезло. В соседнем доме девушка погибла, получив 16 ножевых ранений». К счастью, больше нападений не было, но преступник ушел от ответственности.
— Лицо сильно пострадало?
— Тогда мне казалось, что сильно. Сейчас я понимаю, что могла получить удар ножом в глаз, и это стало бы настоящей трагедией. Но когда я увидела себя в зеркале после того, как с меня сняли повязки в больнице, пережила настоящий шок. Шрам был страшный, огромный. А врач, так топорно и некрасиво зашивший рану, требовал две тысячи долларов за свои услуги! У меня их не было. Позвонила Ракову: «Виктор Викторович, вы не могли бы одолжить мне денег? Я потом все верну, но сейчас не знаю, что делать, должна врачу...»
Расспросив меня поподробнее, Виктор Викторович посоветовал послать вымогателя куда подальше. Восстанавливалась я достаточно долго. Очень помогла Татьяна Эдуардовна Кравченко, рассказавшая мою историю своему знакомому, пластическому хирургу Евгению Макарову. Тот сказал: «Пусть Алла ко мне придет, я ей все сделаю бесплатно». Занимался мной почти год. Я очень благодарна Евгению Владимировичу, он настоящий профи и очень хороший и отзывчивый человек. Следа от шрама практически не осталось.
— В этот нелегкий год вы работали?
— В театре — да, хотя на щеку приходилось накладывать тонну грима. От съемок в кино сначала отказывалась. Когда стала выглядеть лучше, снялась в сериале «Мой личный враг». И эти съемки помогли справиться с психологическими проблемами. После нападения я стала побаиваться ходить одна. Все время казалось, что за мной кто-то идет. Героиня сериала тоже переживала нападение, и для меня это стало своего рода психотерапией.
— Какие из кинопроектов вам особенно дороги?
— «Сибирочка» и «Достоевский», где я сыграла вторую жену писателя Анну Сниткину. На этом сериале познакомилась с прекрасным режиссером Владимиром Хотиненко. И материал был замечательный. Обычно получаешь просто сценарий, где одни диалоги. А здесь можно было очень много почитать, проникнуться персонажем и эпохой. Съемки были интересными, в Германии и Петербурге, и потрясающий партнер. Достоевского играл Миронов.
Евгений Витальевич — мой кумир. Он в совершенстве владеет всей палитрой актерского мастерства и может сыграть что угодно. Мне повезло поработать с ним не только в «Достоевском», но и в спектакле «Иванов» в Театре Наций. Я была влюблена в Миронова, восхищалась не только как артистом, но и как человеком. Помню, накупила в Германии подарков всем родственникам и друзьям. Нагрузила огромные чемоданы. Миронов был практически без багажа и помог мне их тащить, а в аэропорту записал часть чемоданов на себя, чтобы не было перевеса.
На съемках у Евгения Витальевича весь вагончик был в книгах, он все время читал. Ел одну курагу. Лицо у Миронова шире, чем у Достоевского, и он специально худел для большего сходства. Не каждая женщина способна на такое. А он во имя работы готов на все.
У меня есть такое свойство: если партнер очень сильный, я начинаю играть лучше. Когда партнер слабый, приходится самой тащить сцену. А бывает, что играешь как будто с пустым местом. Вроде артист хороший, известный, но с ним нет сцепки, каждый из вас существует отдельно. Рядом с Евгением Мироновым я чувствовала себя лучшей актрисой на земле. Он меня заряжал.
— В каком жанре любите работать?
— В театре мой любимый жанр трагикомедия. А в кино мне очень полюбились иронические форматы. Необязательно детективы, просто у меня была серия фильмов о трех подругах, постоянно попадающих в детективные истории: «Убийство на троих», «Марафон для трех граций», «Погоня за тремя зайцами». Подруг моих играли Екатерина Копанова и Юлия Такшина. В жизни мы тоже дружим, часто встречаемся. И удивляемся, почему продюсеры не снимают продолжение этого цикла. Они это объясняют тем, что рейтинг по стране недостаточно высокий. Якобы в Москве и Петербурге наши фильмы смотрят хорошо, а для России нужно что-нибудь попроще. Интересные у них представления о зрителях.
Иногда снимаешься в каких-то историях с юмором, но его специально убирают. Спрашиваешь почему и слышишь: «Должна быть либо комедия, либо мелодрама. Зрителям нужна определенность». А по-моему, в жизни все перемешано — и смех, и слезы. В кино должно быть так же. Только тогда в нем появляется какой-то объем. И обязательно должен быть свет в конце туннеля, какая-то надежда, счастливый финал.
Когда я снималась в фильме «Сторож», то убедила режиссера Юрия Быкова изменить конец, сделать так, чтобы бандиты никого не убили. Он это снял, а потом посмотрел и сказал: «Что ты наделала! Запудрила мне мозги, а теперь придется все переснимать, потому что в жизни так быть не может» Мы все пересняли. Моя героиня осталась в живых, но того и гляди бросится с крыши. Финал подвешенный. Зрители сами для себя решают, что дальше произойдет.
— Театр, конечно, дает больше возможностей, чем кино. Сколько у вас сейчас спектаклей в «Ленкоме»?
— «Последний поезд», «Ложь во спасение», «Безумный день, или Женитьба Фигаро», «Шут Балакирев», «Ва-банк», «Вишневый сад». И в Театре Елены Камбуровой я играю спектакль. Недавно пригласили еще на один проект — по Марине Цветаевой. На роль Марии-Антуанетты.
— Группа «Девушкин сон» еще существует? Вы продолжаете в ней петь?
— Существует в свободном режиме. Мы можем полгода не встречаться, ничего не делать, но создатель группы Андрей Чертищев все равно над чем-то колдует, создает какие-то композиции, клипы. Иногда мне хочется похулиганить, и тогда мы делаем концерты. Это электронная музыка, на которую наложены какие-то мои мелодекламации. Мы получаем достаточно много положительных отзывов, в интернете много прослушиваний. Но даже если бы их не было, я бы этим занималась для себя. Мне нравится, что на нас не продают билетов, я не чувствую ответственности перед людьми, заплатившими деньги, как в театре. Но обычно все довольные уходят.
— Если бы я попросила вас расставить жизненные приоритеты, что оказалось бы на первом месте?
— На первом — дочка. На втором — театр. На третьем — кино.
— Дочка ведь уже большая?
— Ане в мае исполнилось одиннадцать. Она совершенно не похожа на меня. Я была более закрытой и рада, что Аня другая. Мне кажется, ей будет легче в каких-то моментах.
— Внешне она тоже на вас не похожа?
— Мимика у нее моя. А так — ну что-то от меня, что-то от папы. Мне нравится, что дочка жизнерадостный человечек, надеюсь, ничто ее не собьет с этого курса, потому что надо наслаждаться жизнью и радоваться каждому мгновению. Недавно Аня впервые спросила, нет ли возможности ей что-то поиграть. До этого ее не тянуло к лицедейству. А тут вдруг говорит:
— Я бы сходила на кинопробы.
— Не знаю, если будет что-то такое, где понадобятся дети, я спрошу.
— Не хотите приобщать ее к актерству?
— Ни в коем случае. Мне кажется, еще рано. Это все из любопытства. Ей что в кружок рисования походить, что в актерство поиграть. Она не понимает, что это серьезно, что здесь нельзя сказать: «Ой, я сегодня не хочу этим заниматься». Но, во всяком случае, она обозначила свой интерес. Я сказала: «Если всерьез захочешь, значит, в твоей жизни это будет».
Пока же Аня играет на фортепиано дома, с частным педагогом. И еще занимается английским и немножко гимнастикой. Не профессионально, чуть-чуть, для саморазвития.
— Много времени проводите вдвоем?
— Мне всегда кажется, что мало, и я испытываю чувство вины. Хотя подруги говорят, что провожу с дочкой много времени. У меня же свободный график, я не сижу в офисе, если не снимаюсь, могу целый день пробыть дома или даже целую неделю. Только вечером спектакли, тогда Аня одна.
— Совсем?
— Нет, у нас две кошки и собака. Рядом живут моя сестра и племянница. Они всегда готовы присмотреть за Аней.
— Чем вы занимаетесь в свободное время?
— С недавних пор играю в спектакле «Ты свободен, дорогой!» по пьесе Нила Саймона. Одно время не было предложений по съемкам, и в театре в новой постановке меня не заняли. Образовалось свободное время, и тут пригласили в антрепризу. Я никогда не участвовала в таких проектах, где нужно очень быстро сделать качественный спектакль. Для меня это был сложный опыт, скажу честно, потому что люди собрались очень разные, некоторые вообще никогда не играли на сцене, работали только в кино. Было непросто найти общий язык. Но, кажется, все получилось. Приняли нас хорошо.
— В прошлом сезоне в «Ленком» пришел главный режиссер Алексей Франдетти. Вы с ним встречались?
— Да, он вызывал каждого артиста и беседовал. С некоторыми моими коллегами по сорок-пятьдесят минут. Мы коротенько поговорили, Алексей Борисович просто спросил, что я играю и что хотела бы сыграть.
— И вы опять поскромничали — как с Захаровым?
— Нет, сказала, что хотела бы сыграть многое. В новых постановках. Он себе сделал какие-то пометки, но к работе в новом спектакле «Маяковский» были приглашены артисты до сорока лет. Мне сорок один. Хотя, наверное, кастинг я все равно бы не прошла. Жанр спектакля обозначен как муздрама, и у артистов достаточно большая физическая нагрузка, они поют и танцуют хип-хоп. «Маяковским» откроется новый сезон «Ленкома».
Если говорить о том, чем я занимаюсь помимо театра, кино и антрепризы, когда действительно появляется свободное время, то это путешествия. Очень люблю путешествовать на машине вдвоем с дочкой. В том числе и на дальние расстояния. Мне нравятся такие поездки, в которых нет никаких ограничений по маршруту или времени, можно в любой момент остановиться там, где хочется. В этом году мечтаю посетить Карелию, заповедник Рускеала. Если не получится отправиться на машине, думаю, поедем на поезде.
— Многие актрисы болезненно переживают свое «взросление» и переход на возрастные роли. Как вы к этому относитесь?
— О переходе на возрастные роли в моем случае говорить не приходится, они у меня появились в двадцать с небольшим. Тогда было несколько фильмов подряд, где я сначала играла свой возраст, а потом свою героиню через много лет. Сейчас, конечно, в основном предлагают матерей, а не студенток. В театре возрастных ролей у меня нет. Но такие предложения меня бы не смутили, мне интересно все пробовать.
— У вас бывают какие-то срывы, моменты отчаяния? Или вы ко всему относитесь легко?
— Я всегда считала себя оптимистичным человеком. Но поняла, что такое настоящий оптимизм, когда мама тяжело заболела во второй раз. Когда ей впервые диагностировали онкологию, то очень удачно прооперировали, и 20 лет она жила нормально, а потом вдруг болезнь вернулась. Три последних года были очень тяжелыми, но мама боролась до конца.
Врачи не верили, что она еще жива после такого количества курсов химиотерапии, и каждый раз удивлялись, когда мы приходили. А мама еще занималась музыкой, создала свою музыкальную группу и встречалась с подружками, даже когда было очень тяжело. И в хосписе потом все были в шоке, когда к ней приходили толпы народа, и она концерты устраивала. Для меня это был урок, как надо любить жизнь и наслаждаться каждым мгновением. Ни о каком унынии не может быть речи, тем более у здорового и вполне благополучного человека. У меня пока все хорошо, надеюсь, так и будет, Господь хранит, грех унывать и жаловаться.
— В чем сейчас снимаетесь или репетируете? Какие проекты с вашим участием должны выйти в новом сезоне?
— Возможно, в театре начнем репетировать новый спектакль «Крик гагары» по пьесе Эрнеста Томпсона «На золотом озере». Она про взаимоотношения родителей и детей. Ее предложил взять для Александра Викторовича Збруева Владимир Еремин. У меня там может быть интересная роль. Но состоится эта постановка или нет, еще рано загадывать. Мы когда-то в течение полугода репетировали с Александром Викторовичем «Перед заходом солнца» Герхарта Гауптмана, но спектакль не вышел из-за недопонимания, возникшего между Збруевым и режиссером. Видимо, о каких-то вещах нужно было договариваться с самого начала. Александр Викторович хотел, чтобы это был спектакль о любви. Режиссер возражала: «Нет, это спектакль о смерти». То есть они видели его совершенно по-разному, поэтому ничего не получилось. Жаль, потому что репетиций было много, и Александр Викторович очень интересно выстраивал роль Маттиаса Клаузена.
Что касается кино, то недавно я снялась в трех телевизионных проектах — простых, добрых историях, которые так любят зрители.
— Вы ведь еще преподаете?
— Да, уже два года на курсе Алексея Владимировича Дубровского в Щепкинском училище. Он там заведует кафедрой мастерства актера. И еще является заместителем художественного руководителя Малого театра Юрия Мефодьевича Соломина. Дубровский замечательный и очень опытный педагог. Он тоже учился у Риммы Гавриловны Солнцевой в Щепкинском, только на несколько лет раньше, и мы говорим на одном языке, что очень важно. Я работаю под его руководством, по школе, никаких экспериментов со студентами не провожу и пытаюсь передать им свой опыт. Очень часто педагоги преподают лишь теорию, потому что сами в театре или кино не играют. А я стараюсь передать практические знания и умения.
— Как умудряетесь совмещать педагогику с «практикой»?
— У нас все педагоги стараются помочь друг другу. Когда, например, съемки у Наталии Вдовиной, я беру ее дни и занимаюсь со студентами. Если у меня сложности, Алексей Владимирович Дубровский или Василий Иванович Бочкарев выручают.
Должна сказать, что, когда я начала преподавать, то освежила для себя очень многие вещи. Артист ведь со временем немножко затухает в плане разбора роли, перестает ее анализировать. Мне пришлось весь анализ заново пройти, чтобы объяснить студентам какие-то тонкости. И это очень полезно. Иногда ведь работаешь по инерции. Вроде и так все неплохо: роль есть, пьесу талантливый режиссер поставил, спектакль хорошо принимают, но поддерживать жизнь духа помогает Станиславский.
— Если дочка скажет: «Мама, помоги мне подготовиться в театральный, я решила стать актрисой», как поступите?
— Постараюсь, чтобы ее готовил кто-то другой, потому что не буду к ней объективна.
Аня — безусловно одаренный человек, но она ленивая. А в нашей профессии лень мешает развиваться. И в ней нужен характер и готовность к тому, что тебя могут не увидеть, не взять. Мы ведь все время получаем отказы. Из двадцати фильмов тебя берут в один.
— Вас тоже?
— Бывает, что пробуюсь и слышу: «Спасибо, но вы нам не подходите». Психологи, кстати, утверждают, что артисты находятся на одном из первых мест среди профессий, связанных с высоким уровнем стресса. Мы все время слышим: «Нет, нет, нет».
— Вы скорее о стойкости говорите, причем здесь лень?
— Чтобы тебе не говорили «нет», нужно много работать и не унывать. Если что-то не так пошло на сцене, нельзя расстраиваться и опускать руки. Нужно собраться, дать еще больше энергии.
Бывают разные моменты. Иногда лень за собой кровать застелить, а артисту надо и встать пораньше, и зарядку сделать, и отработать смену, и почитать, и порепетировать. И все — самостоятельно, потому что только в институте тебя заставляют работать, развиваться. Потом ты всю жизнь должен делать это сам. А люди для себя обычно меньше стараются, чем для кого-то.
— Свою самую главную роль вы еще не сыграли?
— Надеюсь, что нет. И мечтаю, чтобы она появилась, конечно. Хочется, чтобы все было впереди.
Подпишись на наш канал в Telegram